Текст книги "Признание шефа разведки"

Автор книги: Боб Вудворд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 43 страниц)

Сотрудники оперативного управления почувствовали себя неуютно от перспективы вмешательства в дела других стран, хотя в этом и заключалась их работа. Какую-то сумму все-таки передали группе противников Хомейни, находившейся вне Ирана, но эти деньги предназначались для того, чтобы как-то уязвить аятоллу, а в случае антихомейнистской революции установить нужные контакты.

Тэрнер однажды предлагал также оперативному управлению разработать план ограниченной тайной операции, целью которой было бы подыскать в Гватемале какое-то количество политиков центристского толка и оказать им помощь, может быть, даже включить некоторых из них в платежную ведомость ЦРУ. В Гватемале процветало политическое насилие, господствовала классическая для Центральной Америки патовая ситуация: правое правительство военных против левых партизан-марксистов. В тот год люди там гибли сотнями. По мнению Тэрнера, это была как раз та ситуация, когда тайная политическая поддержка умеренных послужила бы интересам США.

Реакция оперативного управления была такой, как если бы он предложил пригласить представителей КГБ на утреннюю летучку руководящего состава ЦРУ. Сотрудники управления утверждали, что такая операция поставила бы телегу перед лошадью – ЦРУ перед политикой администрации, в которой далеко не все было ясным. А если человек, которого они подберут на роль лидера умеренных, не сработает? Или если он окажется чудовищем Франкенштейна? Или, допустим, они поставят на ноги такого человека и задействуют его, а президент Картер или какой-либо другой президент решит идти совсем другим путем? Ошибиться так легко. Этот вопль протеста был настолько единодушным, что Тэрнер даже не решился войти со своим предложением в Белый дом. Збигнев Бжезинский, советник по национальной безопасности, почти наверняка поддержал бы любую секретную программу в этом направлении, но Картер скорее всего опять пустился бы по волнам колебаний. Для него это было очень характерно – колебания между «жестким» мировоззрением Бжезинского и «мягким» подходом государственного секретаря Сайруса Вэнса. Как-то в частном разговоре Тэрнер назвал Картера «писником»[1]1
  «Писник» (от английского слова «реасе» – мир. пословно «мирник». по аналогии с «битник») – сторонник миролюбивого, или пацифистского, движения на Западе. – Прим. перев.


[Закрыть].

Однажды Тэрнер изложил свои личные взгляды и соображения в записке, которую озаглавил «Белый дом. Источники конфликтов». Их список был длинным, но большинство проблем так или иначе связывались с советником по национальной безопасности Бже-зинским, который, видимо, полагал, что ЦРУ работает только на него. По поводу одной разведывательной ориентировки по контролю над вооружениями, в которой Тэрнер слегка «поддел» Бжезинского, тот сказал ему: «Вы не Верховный суд, не дополнительное ответвление правительства. Вам надо решить, на кого вы работаете».

Бжезинский любил иметь дело с сырым, необработанным материалом разведки. Агентство национальной безопасности (АНБ), которое занималось перехватом зарубежных линий связи, часто снабжало его записями бесед некоторых глав государств или расшифрованными аналитическими донесениями посольств в Вашингтоне, которые направлялись ими своим правительствам. Бжезинский часто спрашивал Тэрнера: «Вы видели перехваченный материал?» Тэрнер понимал, что Бжезинский совершал типичную ошибку молодого аналитика, считая возможным объяснять крупные события отдельными телеграммами или перехваченными материалами. АНБ часто подхватывало сообщения какого-нибудь пустозвона, самоуверенного, но неинформированного официального лица или посла, стремившегося сообщить больше, чем он знал. Под заголовком раздела об АНБ Тэрнер написал: «Анализировать сведения из одного источника опасно».

С Бжезинским, у которого иногда проявлялись замашки настоящего хищника, приходилось вести постоянную борьбу. Однажды на совещании с участием главных заместителей Тэрнера он заявил: «У вас нет ни одного ценного источника в Советском Союзе». На самом деле Тэрнер создал там несколько ценных источников, хотя настоящим, в котором он был уверен, являлся только один. Другие потерялись, а может, просто уничтожены. Тэрнер этого не знал.

В 1977 г. число докладов Тэрнера президенту с трех в неделю было урезано до одного, а затем и одного в две недели… Он винил в этом Бжезинского, который однажды высказал мнение, что его бывшие студенты Колумбийского университета анализировали лучше, чем ЦРУ.

Когда в октябре 1979 г. иранский шах приехал в США на лечение (это было за две недели до захвата американских заложников в Тегеране), Белый дом пожелал, чтобы ЦРУ организовало подслушивание в больничной палате свергнутого правителя. Белый дом хотел знать, что намерен предпринять этот деятельный, но больной раком человек, Тэрнер же утверждал, что шах имеет такие же права, как и американские граждане, и что ЦРУ по закону неправомочно вести разведку на территории США. Но после того как он получил письменное приказание, Тэрнер проглотил обиду и распорядился установить электронные подслушивающие устройства в трех комнатах шахской частной резиденции в городском госпитале Нью-Йорка, хотя и считал это неуместным и ненужным.

Картер и Бжезинскнй рассматривали разведку как инструмент, как своего рода паяльник. Если разведку не использовали для того, чтоб «жучок»[2]2
  Жучок (жарг.) – аппарат для подслушивания. – Прим. перев.


[Закрыть] был всегда на своем месте, если ЦРУ оказывалось не в состоянии предвидеть будущее, начинался настоящий ад. Тэрнер чувствовал, иногда смутно, иногда совершенно отчетливо, что он изолирован как от своего собственного ведомства, так и от президента, которому служил.

Пытаясь найти подход к новому президенту, Тэрнер передал копию своей записки одному из членов «Переходной команды», которая по поручению администрации изучала дела ЦРУ. Копия вернулась к нему с пометками, предлагавшими круто повернуть работу ведомства в русло антисоветской деятельности и тайных операций. Там, где Тэрнер перечислял положительные стороны деятельности ЦРУ, было нацарапано: «Слишком либерально, боязнь политических стычек». По поводу работы комитетов конгресса по надзору за разведкой и их персонала человек из «команды» Рейгана написал: «Убрать как можно больше леваков». В своей записке Тэрнер указал, что ЦРУ не сможет выдержать «еще один скандал». Приписка от руки гласила: «Климат изменился. Изменится еще больше. Если мы будем действовать на основе боязни, то сделаем очень мало». Там, где Тэрнер указывал на полувоенный характер деятельности ЦРУ, стояли каракули: «Надо перестроить». Ну что ж, желаю успеха, подумал Тэрнер.

Когда Тэрнер позавтракал, пришел шофер Эннис Браун, чтобы отвезти его к президенту. Он сел на заднее сиденье, где были сложены все поступившие за ночь сообщения. Черный правительственный «олдсмобил» выехал на дорогу № 123 и втерся в утренний поток машин. Браун то влезал в ряд, то выезжал из него, молниеносно и профессионально обходя более тихоходные машины, умело держал скорость, используя каждую возможность для обгона.

Сотрудник службы охраны ЦРУ, один из четырех, обеспечивавших безопасность адмирала, сидел впереди с винтовкой, зажатой в коленях. Его взгляд обшаривал дорогу и местность вокруг.

Начинался прекрасный солнечный день, какие часто бывают в это время осени, но пуленепроницаемые стекла «олдсмобиля» были подняты, так что никто в машине не ощущал прелести хорошей погоды. Машина имела и все остальные принадлежности высшего класса безопасности: бронированный кузов и противоминное днище.

Тэрнер вертелся и ерзал на заднем сиденье. Он хотел сосредоточиться на наиболее положительных, наиболее творческих и волевых мероприятиях с максимумом выдумки. Такой далекий от разведки человек, как Рейган, который никогда не занимал какой-либо пост в федеральном ведомстве с полной рабочей неделей, наверняка не имел представления, о чем идет речь. Если Тэрнер хорошо представит план на следующий месяц, то это, может быть, поможет ему сохранить свое место.

Одной из наиболее секретных операций была специальная программа ВМС по контролю, в соответствии с которой американские подводные лодки выслеживали советские, а также вели наблюдение и разведку вокруг Советского Союза, иногда заходя в его территориальные воды, а то и в гавани, что было связано с высокой степенью риска. В эту программу входила также установка сложных электронных звукозаписывающих устройств (их называли «коконы») для перехвата наиболее важных каналов связи среди множества советских подводных кабельных коммуникаций. Это были, пожалуй, самые опасные операции, когда подвергались риску жизни всех людей на борту подлодки – экипажа и спецгруппы АНБ. Такие операции являлись гордостью военно-морского флота, который всегда считался любителем самых дерзких дел. Каждая операция утверждалась лично президентом. Атомная подводная лодка выходила в море, в заданном квадрате устанавливались «коконы», затем она уходила из этого квадрата и выжидала несколько недель. Затем возвращалась в тот же квадрат, чтобы снять пленки с установленного на кабеле записывающего устройства. Пленки доставлялись обратно в АНБ, а полученная таким образом информация поступала только ограниченному кругу лиц в ЦРУ, министерстве обороны и Белом доме. Иногда Тэрнер думал, что эта информация имела побочное значение, очень малое по сравнению с опасностью, с которой она добывалась.

Тем не менее он признавал, что иногда подлодка возвращалась с довольно богатым урожаем сведений о советских вооруженных силах. Одна из немногих операций принесла большое количество информации о Советском Союзе. «Взятка» содержала переговоры советских официальных лиц друг с другом. Как и при других успешных разведывательных операциях, все строилось на ошибках другой стороны. Русские считали, что подводные кабели прослушивать невозможно, и поэтому использовался сравнительно несложный шифровальный код, а иногда обходились и без него.

Еще один проект, под названием «Индиго», представлял собой совершенно секретную систему спутников, еще находящуюся в разработке, которая должна была стать ключевым элементом в проверке соблюдения будущих соглашений с Советским Союзом о контроле над вооружениями. «Индиго», в основе которой лежит принцип радарного изображения, позволит видеть через облака и ночью, когда с путники-фотографы становятся слепыми. Это особенно важно для наблюдения за Восточной Европой, над которой так называемая «дьявольская крыша облаков» может держаться днями и даже неделями.

Наиболее успешные разведывательные акции за границей осуществлялись так называемыми специальными звеньями, отборными группами ЦРУ и АНБ, которые проводили операции по подслушиванию в столицах многих зарубежных стран с использованием новейшей техники. Эти группы совершали чудеса шпионажа, поставляя расшифрованные стенограммы правительственных заседаний на высоком уровне в странах Европы, Среднего Востока и Азии, а также записи телефонных разговоров ведущих политических деятелей. Все это подтверждало и дополняло информацию кадровых сотрудников ЦРУ, занимавшихся шпионажем под прикрытием посольств США.

В своей записке с грифом «Только для ДЦР» Тэрнер написал: «Необходимо больше заниматься разведкой против союзников и друзей». Как считал Тэрнер, шпионаж против друзей является, конечно, грязным, но необходимым делом. Шах Ирана считался большим другом Соединенных Штатов и ЦРУ, а его внушавшая ужас разведслужба САВАК служила главным информатором об Иране. Он и его ведомство считали Хомейни добрым, мягким престарелым духовником, и только когда он захватил американских заложников, Тэрнер понял, как оплошал. Да, действительно, никто не может удивить так, как друг. С недружественными странами, пожалуй, было легче, тут ЦРУ, по крайней мере, знало, чего от них можно ожидать.

После вызвавшей шок революции в Иране Тэрнер попытался расширить сеть платных агентов в правительствах и спецслужбах за рубежом, не исключая союзные и дружественные страны. Пример тому – Египет. Действия ЦРУ в этой стране, направленные на защиту Анвара Садата, на упреждение заговоров и покушений на него, позволили с помощью электроники и с использованием подходящих людей получить доступ к правительственным и общественным кругам Египта, лидеру страны. Садат курил наркотики и страдал приступами страха, но Тэрнер не обращал внимания на эти мелочи. Главное, что ЦРУ могло не ожидать сюрпризов от Садата или непредвиденных событий в Египте. Объект находился под надзором.

Из сообщений разведки Тэрнер знал, что наследный принц Саудовской Аравии Фахд сильно пьет, несмотря на строгие запреты ислама. Тэрнер располагал также совершенно секретными донесениями о состоянии здоровья советского лидера Леонида Брежнева, которые были полезными для Белого дома, особенно накануне предстоящих переговоров.

Разведывательные данные по проблеме контроля над вооружениями представляли интерес, АНБ удалось расшифровать кое-какую информацию, передававшуюся с советских ракетных испытательных полигонов. Но данные политической разведки о том, что происходит в Политбюро, высшей инстанции Советского Союза, почти равнялись нулю. Именно в этих данных больше всего нуждались Картер и Бжезинский, а Тэрнер мог здесь мало чем помочь.

За все время работы в ЦРУ Тэрнер ни разу не видел разведывательного донесения, ради которого стоило бы рисковать человеческой жизнью. Тем не менее он требовал все больших результатов. В этом заключалась его работа. Только один раз за четыре года он отклонил предложение о проведении весьма деликатной операции по добыче разведывательной информации за рубежом: она была точным повторением такой же, и успешной, операции в прошлом, и Тэрнер решил, что вторая попытка будет слишком рискованной.

Со всеми этими делами и реальным положением вещей Тэрнеру предстояло ознакомить нового президента в последующие два месяца. Рейгану придется рассмотреть весь план разведывательных операций, оценить, насколько одна соответствует другой, понять ограничивающие их обстоятельства.

Например, в ходе одной из операций намечалось установить на одной из советских военно-воздушных баз в Восточной Европе устройство для сбора данных о новом типе радара. База располагалась по соседству с парком, который служил местом воскресных пикников. Поэтому устройство было замаскировано под ветку дерева, покрыто соответствующей корой и хорошо вписывалось в местность. Агенту предстояло только приехать в одно из воскресений в парк, перелезть через забор, отделяющий его от территории базы, вскарабкаться на дерево и закрепить устройство. Но операцию пришлось отложить, так как единственный специалист ЦРУ по таким делам не был европейцем и, как посчитали, будет выделяться среди посетителей парка, что поставит под угрозу все мероприятие.

Дело в том, что все операции в большей или меньшей степени зависели от удачи. Слишком много вещей должны были лечь точно на свое место. Возможно, данные о советском радаре были бы важнее, чем какая-то информация о Политбюро. Но ЦРУ не имело возможности вести слежку во всем мире сразу.

«Юлдсмобил» Тэрнера выехал к Лафайет-парку напротив Белого дома, свернул на площадь Джексона и остановился у дома № 716, кирпичного правительственного особняка, где остановился Рейган. Эта его временная резиденция представляла собой неопределенного вида четырехэтажное здание с солидным возрастом 113 лет. Шесть лет назад вице-президент Нельсон Рокфеллер использовал этот оборудованный системами безопасности дом в качестве штаб-квартиры возглавляемой им комиссии по расследованию деятельности ЦРУ внутри США. Рейган являлся одним из восьми членов комиссии, хотя и не очень активным: он присутствовал только на десяти заседаниях из двадцати шести. Когда был опубликован заключительный доклад комиссии, Рейган выступил в защиту ЦРУ, сказав: «В любом бюрократическом ведомстве с аппаратом около шестнадцати тысяч человек найдутся отдельные лица, которые совершают ошибки и делают то, что им не надо делать». Вскоре после того как Тэрнер вошел в дом, сверху спустился Рейган и тепло поприветствовал его.

Только что избранный президент не проявлял ни робости, ни нетерпения, только естественную любезность. В его свиту входил Джордж Буш, избранный вице-президентом, бывший директор центральной разведки, которого сменил Тэрнер. Главный помощник Рейгана Эдвин Миз, добродушный адвокат, стоял рядом с ним. Присутствовали еще три помощника. И Билл Кейси.

Тэрнер проинформировал их о военном равновесии в Европе и положении в Центральной Америке. Он доложил последние сообщения об обстановке в Польше, в отношении которой Советы, возможно, используют военную силу, чтобы сокрушить независимый профсоюз «Солидарность». Фотографии с разведывательного спутника и материалы перехвата линий связи в таких городах, как Берлин (своеобразная столица мира по сбору разведывательной информации), давали хорошее представление о том, что там происходит.

В разведке присутствует также человеческий фактор, добавил Тэрнер не без умысла.

Кейси поднял голову.

Тэрнера подмывало сообщить, что ЦРУ имеет глубоко внедрившегося шпиона, полковника польского генерального штаба, от которого шел поток разведывательной информации из Варшавы о намерениях польских и советских руководителей. Но не сделал этого. Совершенно секретные сообщения полковника распространялись только по особому списку высшим должностным лицам, которым эти сведения были абсолютно необходимы. Сообщения доставлялись и вручались адресату курьером только лично, в папке с голубой каймой или широкой полосой голубого же цвета, обозначающей, что материал получен от глубоко засекреченного агента. Раньше в Белом доме к папкам с голубой полосой имели доступ только Картер, вице-президент Уолтер Мондейл и Бжезинский. Фамилия полковника – Куклинский – никогда не упоминалась в этих сообщениях. И даже в ЦРУ знали ее очень немногие.

Представляя обзор «горячих точек» планеты, Тэрнер время от времени поглядывал на Кейси. В его личности было что-то безвкусное. Когда он говорил, то глотал слова, его речь напоминала радиопередачу на коротких волнах: сила звука то затухала, то увеличивалась. Каждая прядь его седых волос по краям лысой головы упрямо держалась своего собственного направления – еще одна схожесть с внешностью рассеянного профессора. У него были слишком большие уши, которые даже как-то обвисали. Глубокие морщины спускались с обеих сторон его плоского носа, шли вокруг рта и терялись под представительной нижней челюстью. Казалось, он находился в состоянии смятения или растерянности. И тем не менее Тэрнер чувствовал, что Кейси внимательно слушает его.

После брифинга Кейси подошел к нему. Он как будто немного склонился, когда приветствовал его с несколько преувеличенной, но – Тэрнер это чувствовал – искренней любезностью, высоко подняв локоть и протягивая свою большую пятерню.

– Хэлло, Стэн, – громко сказал Кейси, широко улыбаясь. Затем отвел Тэрнера в сторону.

– Насчет этой истории, что я заступаю вместо тебя, – смешивая слова в кашу, сказал Кейси, – это неправда. Еще ничего не решено. – «Это» не воспринималось как безусловное опровержение «истории». Почувствовав сомнение Тэрнера, Кейси добавил – Я не рвусь на твое место.

Тэрнер уехал, будучи далеко не уверенным в своем будущем и в будущем ЦРУ. По некоторым признакам, он вылетит, но это еще не точно.

Вечером того же дня Миз через службу Белого дома передал записку для Тэрнера. Миза все считали «гласом божиим» по части назначений на высокие посты в будущей администрации и даже чем-то вроде заместителя избранного президента. Миз сообщал, что это не он дал ход всей этой истории насчет Кейси.

И все-таки у Тэрнера не исчезло предчувствие, что вопрос о назначении Кейси на его место с повестки дня не снят.

1

Хотя Кейси действительно не рвался на место директора центральной разведки, он предполагал, что Тэрнер может ему и не поверить. Кейси метил на государственного секретаря или министра обороны. С этими двумя постами считаются. Судя по всему, именно они будут инструментами новой внешней и военной политики Рейгана. Но Кейси понимал, что ему, возможно, либо придется согласиться на что-то меньшее, либо остаться ни с чем. Он не принадлежал к калифорнийскому кругу близких друзей избранного президента, а калифорнийцы, ясно, будут иметь власть. Он поздновато присоединился к избирательной кампании Рейгана, и его роль на ее заключительном этапе, по крайней мере теоретически значительная, частично объяснялась случайностью. Он не входил и в число долговременных верных «рейганавтов».

В начале предыдущего, 1979 г. на него как гром среди ясного неба свалился телефонный звонок кандидата в президенты Рейгана с просьбой об оказании поддержки и помощи. Кейси всю жизнь был республиканцем, преданным своей партии. Он занимался адвокатской практикой богача для богатых в своем офисе на Парк-авеню в Нью-Йорке, сколотил миллионы с помощью целой серии весьма рискованных капиталовложений, везения и интуиции в биржевых операциях, а также в результате своей авторской или редакторской деятельности, издав более двух десятков книг о налогах, капиталовложениях и связанном с ними законодательстве. Деньги дали ему свободу и время для занятий его любимой игрой в политику. «Играть» начал в 1940 г. Вначале рядовым добровольцем, затем организатором разных избирательных кампаний, составителем речей для кандидатов и постоянным участником съездов республиканской партии. При президентах Никсоне и Форде он несколько раз занимал руководящие посты в федеральных ведомствах.

Во время того телефонного разговора Кейси сказал Рейгану: «Мне еще слишком рано вступать в вашу избирательную кампанию» и добавил, что такая его сдержанность в данный момент объясняется не отсутствием симпатии к кандидату. Скорее наоборот.

Он схватил чековую книжку и торопливо выписал тысячу долларов в пользу кандидатуры Рейгана, что он делал и для других подающих надежды республиканских кандидатов. Тысяча долларов была максимальной разрешенной суммой индивидуального взноса в фонд какого-либо кандидата на пост президента. Он поставил на чеке свою подпись почерком, который мог бы служить пародией на правила школьного чистописания, как их преподавали в общеобразовательных школах не слишком богатого нью-йоркского района Куинз, где Кейси учился шесть десятков лет назад. Впрочем, его подпись-пародия скорее создавала впечатление самоуверенности, чем самомнения.

Одноклассники в школе прозвали его «Вулканом». Его жизнь была постоянным стремлением находиться на более выгодной стороне дороги, по которой он шел.

Он научился играть в гольф, будучи мальчиком для подачи мячей на игровых площадках, а сейчас он принадлежал к солидному гольф-клубу.

В 1934–1935 гг. он учился в школе с общественно-благотворительным уклоном при католическом университете. Большинство студентов там составляли священники, монахи и вообще люди с твердыми религиозными убеждениями. Хотя в его годовой школьной ведомости стояло «очень хорошо», Кейси пришел к выводу, что общественная благотворительность является женским занятием, и перешел в юридическую школу. А в этом, 1980 г. он отдал на благотворительные цели через основанный им в 1958 г. фонд сумму, равную годовой зарплате работника в области социального обеспечения – 21 970 долларов. Он был обыкновенным человеком с необыкновенным богатством.

Кейси считал себя «тяжеловесом», человеком со средствами, человеком дела, который научился искусству продвижения по двум путям: первый – это личное состояние и бизнес, второй – опыт деятельности в правительственных кругах, различных советах, комиссиях, короче говоря, сфере политики. Он понимал: отчасти все это достигается ценой репутации. Многие считали его нечистоплотным бизнесменом, не упускающим возможности «срезать угол», быстро делавшим большие деньги на счастливых случайностях и бесчисленных дерзких сделках. Его называли магнитом спорных дел.

Он был известен также как хитрый и проницательный игрок на бирже, операции которой он сам когда-то регулировал. Временами он производил впечатление человека безразличного к критике, привычного к судебным процессам, но в душе Кейси страстно желал, чтобы к нему относились доброжелательно и уважительно.

Со всеми его привязанностями, с его приверженностью к церкви и республиканской партии, с его портфелем акций, наконец, он казался легкоприспособляющимся к идеям, но не к людям. Правда, по отношению к своим друзьям он проявлял полную лояльность. Но Кейси умел продемонстрировать сто разных лиц в сотне различных ситуаций.

Спустя какое-то время Рейган еще раз позвонил Кейси. Одной тысячи долларов ему мало. Он собирался приехать в Нью-Йорк выколачивать деньги для своего фонда на Лонг-Айленде, в районе, где жил Кейси. Рейган хотел бы с ним встретиться. Кейси согласился. Они позавтракали вдвоем в мотеле недалеко от дома Кейси, большого особняка в викторианском стиле.

Полтора часа проговорили о перспективах республиканцев на предстоящих выборах. Кейси слышал, что Рейган не обладает глубоким умом, но, по его мнению, в этой беседе тот проявил познания в экономике и национальной безопасности. Рейган копал неглубоко, но его интуиция в этих вопросах производила серьезное впечатление. Его взгляды совпадали с убеждениями Кейси относительно экономики свободного рынка, необходимости сильной обороны и политики активного антикоммунизма. Рейган был только на два года старше Кейси, так что их объединяла и принадлежность к одному и тому же поколению. Оба вышли из небогатых семей. Кейси привлекала и пестрота профессиональных интересов Рейгана: спортивный комментатор, киноактер, профсоюзный деятель, губернатор штата и, сверх того, представитель консерваторов с большим запасом жизненных сил. В какой-то степени это совпадало с пестротой занятий самого Кейси: юрист, писатель, специалист по шпионажу в Управлении стратегических служб, историк-любитель (сейчас он писал книгу об упомянутом управлении) и правительственный чиновник. Оба они были свидетелями великой депрессии и четырех войн. Оба получали искреннее удовольствие от хорошо рассказанного анекдота, сопровождаемого здоровым смехом от всего сердца. И, что более важно, оба испытывали презрение к Джимми Картеру, а также к тому, что оба считали его слабыми чертами: нерешительность и приступы болезненной, вплоть до заламывания рук, боязливости.

Вскоре Кейси был приглашен в Калифорнию на заседание исполнительного комитета специальной группы по дискуссионным вопросам при Рейгане. Кейси понимал, что это всего лишь брошенная кость, но одновременно это означало и его вовлечение в избирательную кампанию. Он полетел в Калифорнию, посмотрел списки дискуссионных тем, встретился с Мизом и ближайшим другом Рейгана, приятным человеком небольшого роста, которого звали Майкл Дивер.

Через некоторое время Кейси уже говорил своим богатым друзьям-республиканцам, призывая делать взносы в фонд Рейгана: «Прошу прибыть в город и пообедать вместе с Роном и Нэнси Рейган». Если друзья колебались, он добавлял: «Послушайте, вы же не хотите остаться за бортом? Этот парень намерен выиграть. Этот парень будет президентом». Кейси знал, как выколачивать деньги из нью-йоркских республиканцев. Почти не отходя от телефона, он в значительной степени способствовал тому, что к концу 1979 г. в фонде Рейгана набралось 500 тысяч долларов. Когда в начале 1980 г. был уволен руководитель избирательной кампании Джон Сирс, кандидат попросил Кейси занять это место.

Произошло то, ради чего Кейси трудился всю свою жизнь. Политика была его истинной и первой любовью.

На съезде республиканской партии в 1952 г. Кейси, тридцати девяти лет от роду, с прискорбием констатировал, что консервативный сенатор Роберт Тафт потерпел поражение в схватке с Дуайтом Эйзенхауэром за выдвижение кандидатом в президенты. Позже Кейси поделился своими мыслями с двадцатишестилетиим Уильямом Бакли-младшим, который уже заявил о себе как о молодом, но подающем надежды консерваторе своей книгой «Бог и человек в йельском университете». Кейси и Бакли входили в антикоммунистическое, антилиберальное братство Нью-Йорка, очень ограниченный по составу клуб, что-то около пятидесяти членов. Как шутил Бакли, единомышленники с тайным рукопожатием. Тогда Кейси сказал Бакли: «Если бы я руководил кампанией Тафта, то он выиграл бы назначение». Оказывается, Бакли надолго запомнил эти слова. Когда в 1980 г. Рейган позвонил своему другу Бакли и сказал, что он уволил Сирса и назначил на его место Кейси, Бакли был доволен.

По мнению Бакли, Кейси был правоверным республиканцем, знающим свое место, за исключением одного небольшого и простительного отклонения. В 1966 г., два года спустя после сокрушительного поражения Барри Голдуотера[3]3
  Голдуотер баллотировался от республиканской партии и проиграл демократу Линдону Джонсону. – Прим. перев.


[Закрыть] в борьбе за президентское кресло, Кейси затеял свою первую и, слава богу, единственную кампанию за избрание на высокий государственный пост. Он решил баллотироваться в конгресс от своего избирательного округа в Лонг-Айленде при поддержке группировки Нельсона Рокфеллера и Джекоба Джевитса в республиканской партии. Однако сторонник Голдуотера Стивен Дероуниэн выиграл эту гонку, и Кейси вернулся на свое место за кулисами, где, по мнению Бакли и многих других республиканцев, ему и надлежало быть.

Став руководителем кампании Рейгана, Кейси решил разобраться в том, какие силы вокруг него являются наиболее влиятельными. Выражение лиц ближайшего окружения четы Рейганов, тон их разговоров, бросаемые ими взгляды, их вкрадчивая уважительность указывали на одну такую силу: Нэнси. Киноактер Джеймс Стюарт как-то заметил: «Если бы Рональд Рейган первый раз женился на Нэнси, то она сделала бы его обладателем «Оскара». Кейси видел, что Нэнси Рейган лучше всех изучила круг интересов своего супруга.

Но поведение крайне правых в окружении кандидата иногда беспокоило Кейси. «Тут вокруг нас есть несколько сумасшедших, а я все-таки член комитета по внешним отношениям», – сказал он как-то одному коллеге из «команды» Рейгана. Он не стал уточнять, что в свое время ему было отказано в членстве в этом комитете. И только после назначения на пост заместителя государственного секретаря в 1973 г. он получил туда приглашение, что его не на шутку взбесило. Кейси так и подмывало выбросить приглашение в унитаз и послать всех к черту, но он сдержал себя и согласился. Все-таки это полезная рекомендация, если на что-то претендовать.

Кое-кто из «команды» Рейгана, а также некоторые журналисты дали Кейси прозвище «Спейси»[4]4
  От «Space», здесь – место в поезде или самолете. – Прим. перев.


[Закрыть]. Постоянно курсируя между Вашингтоном и Лос-Анджелесом, он отказался от пользования прачечными в обоих этих городах. Иногда он даже не брал с собой в очередную поездку чемодан, и, когда ему была нужна чистая одежда, он просто покупал все новое. Как-то Дивер сидел рядом с ним на каком-то совещании и, почувствовав исходящий от него несвежий запах, сделал вывод, что у Кейси не было времени зайти в универмаг. На следующий день Кейси явился начищенным до блеска, поскольку ему сообщили о его оплошности. Но Дивер понял, что когда Кейси занят делами, то для него больше ничего не существует. Он работал по ночам и в выходные дни. Это была не допускающая никаких отклонений целеустремленность, достойная восхищения.