Текст книги "Пандора (сборник)"

Автор книги: Билл Рэнсом

Соавторы: Фрэнк Герберт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 92 страниц)

В припадке безумного исступления я сотворил разумное существо и тем взял на себя обязательство обеспечить по мере своих сил его счастье и благополучие. Но сверх этого долга есть и другой, первейший. Мой долг перед существами одного со мною вида стоит выше означенного, ибо исполнение его несет в себе большую долю радости или страдания.

Слова доктора Франкенштейна, из корабельных архивов.

Томас растянулся в гамаке и принялся разглядывать, как ползет по потолку его камеры муха. В тюрьме не было ни часов, ни иллюминаторов – никаких способов отмерять время.

Муха обогнула выступ сенсора.

– Значит, мы и твоих сородичей привезли с собой, – обратился к ней Томас. – Не удивлюсь, если где-нибудь под полом здесь снуют крысы… не человеческого рода, я имею в виду.

Муха замерла, потирая крылышки. Томас прислушался. За запертым люком его камеры постоянно кто-то проходил то в одну сторону, то в другую. Люк был заперт снаружи, а с этой стороны даже ручка отсутствовала.

Томас знал, что находится где-то в недрах печально знаменитого Редута, поселения-крепости Оукса на Черном Драконе. Всю одежду, все вещи у него отобрали, выдав взамен зеленый комб не по росту.

– Карантин! – фыркнул он, при привычке разговаривая с собой. – На Лунбазе у нас это называли «губа».

Кто-то пробежал по коридору. Здесь все торопятся. Интересно, подумал он, что там происходит? Что творится в Колонии? Куда отвезли Ваэлу? Ему сказали, что ведут на допрос, но после беглого осмотра, проведенного незнакомым медтехником, запихнули в эту камеру. «Карантин!» Пока его вели, Томас заметил табличку на стене: «Первая лаборатория». Значит, здесь есть своя Первая… или ее перевели сюда из Колонии.

Взгляд камеры-сенсора на потолке буравил ему темя. Обстановка в камере была спартанская – гамак, столик, раковина и допотопный сортир без стульчака.

Томас снова посмотрел на муху, добравшуюся уже до угла.

– Измаил, – проговорил он. – Нареку тебя Измаил…

…Руки его на всех, и руки всех на него; жить будет он пред лицем всех братьев своих.[10]

Присутствие Корабля наполнило его душу так внезапно, что Томас невольно попытался заткнуть уши.

– Корабль!

Он закрыл и глаза, чувствуя, что вот-вот разрыдается. «Я не могу закатить истерику! Не имею права!»

– Почему нет, мой бес? В истериках есть свой смысл. Особенно для людей.

– Времени нет на истерики. – Томас открыл глаза, опустил руки и обратился к сенсору в потолке: – Мы должны решить Твою задачу на богоТворении. Они не слушают меня. Мне придется принять решительные меры.

– Это не Моя задача, – педантично поправил Корабль. – А ваша.

– Значит, моя. И я поделюсь ею с другими.

– Пора поговорить о финале, Радж.

Томас зло глянул на сенсор, словно оттуда исходил звучащий в его мозгу голос.

– Ты хочешь… сломать запись?

– Да. Пришло время.

Неужели в голосе Корабля послышалась печаль?

– А надо?

– Да.

Значит, Корабль говорит всерьез. Это не просто очередной повтор, очередной спектакль. Томас зажмурился на миг, чувствуя, как сохнет парализованный язык. Когда он вновь открыл глаза, муха улетела.

– И как… долго мы… Сколько?..

Отчетливая пауза.

– Семь дней.

– Этого мало! За шестьдесят – еще может быть. Дай мне шестьдесят суток. Что для Тебя эдакая капля времени?

– Вот именно, Радж, – капля. Падение капель в чувствительное место может стать пыткой. Семь суток, Радж, а потом Я отбуду по своим делам.

– Как можем мы найти верный способ богоТворить за семь дней? Мы за сотни лет не смогли удоволить Тебя, а…

– Келп умирает. До его полной гибели осталось семь дней. Оукс думает, что больше, но он ошибается. Семь суток. Для всех вас.

– И что Ты сделаешь затем?

– Оставлю вас, зная, что вы погубите себя сами.

– Здесь я ничего не могу сделать! – вскричал Томас, спрыгивая с гамака. – Чего Ты ждешь от…

– Эй ты, Томас!

Это прозвучал мужской голос из скрытого динамика. Радже показалось, что он узнает Хесуса Льюиса.

– Льюис, это ты?

– Да. Ты с кем болтаешь?

Томас уставился на сенсор.

– Мне нужно поговорить с Оуксом.

– Зачем?

– Корабль уничтожит вас.

«Позволю вам погибнуть», – мягко, но сурово прозвучало в его мозгу.

– Ты из-за этого раскричался? Мерещится, что ты с кораблем говоришь? – В голосе Льюиса звучало презрение.

– Я говорил с Кораблем! Наше богоТворение его не устраивает! Корабль требует, чтобы мы научились…

– Корабль требует! Эту железку давно следовало поставить на место. Она просто функциональная…

– Где Ваэла? – взвыл Томас в отчаянии.

Ему нужна была помощь. Ваэла могла бы понять…

– Ваэла беременна. Ее отправили на борт, к наталям. Здесь пока нет родильных палат.

– Льюис, послушай меня, пожалуйста, поверь, я тебя умоляю. Корабль вывел меня из гибернации, чтобы предупредить вас. У вас почти не осталось времени…

– Времени у нас – до конца света!

– Именно! До конца света осталось семь дней! Корабль требует, чтобы мы научились богоТворить, прежде чем…

– БогоТворения! Мы не можем тратить времени на эту ерунду. Нам нужно навести порядок на целой планете!

– Льюис, я должен поговорить с Оуксом.

– Ты думаешь, я стану тревожить кэпа ради твоего бреда?

– Я тоже кэп.

– Ты бешеный клон.

– Если ты не послушаешь меня, вам всем крышка. Корабль сломает… человечеству придет конец.

– Томас, на твой счет у меня есть приказ, и я его исполню. Здесь нет места для двух кэпов.

Люк за спиной Томаса отворился. В проеме стояла освещенная желтыми коридорными лампами туша спецклона-охранника: огромная башка, круглая черная дырка вместо рта, свисающие до колен руки, налитые кровью глазища навыкате.

– Ты! – пророкотала круглая пасть. – На выход!

Могучая длань ухватила Томаса за шею и вытянула в проход.

– БогоТворить… – прохрипел Томас. – Мы должны научиться богоТворить…

– Надоело всякую херню слышать, – пожаловался охранник. – Пошел на выход!

Он с силой толкнул пленника в спину.

– Куда мы идем? Я должен поговорить с Оуксом.

Охранник вытянул ручищу на всю длину.

– Пошел!

– Но я…

От второго толчка Томас едва не полетел кубарем. Противостоять силе спецклона было невозможно. Охранник протащил Томаса вдоль прохода до самого шлюза и, придерживая его одной рукой, открыл люк. Створка распахнулась, открывая взгляду пустынный пейзаж Пандоры, озаренный резким светом клонящейся к горизонту Алки.

От сильного толчка в спину Томас вылетел наружу и рухнул наземь. За его спиной с грохотом захлопнулся люк. Где-то в вышине пролетала, пересвистываясь, стая дирижабликов.

«Они вышвырнули меня сюда… умирать».

И сказал Господь: вот, один народ, и один у всех язык… и не отстанут они от того, что задумали делать. Сойдем же, и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого.[11]

Христианская «Книга мертвых», из корабельных архивов.

С того мига, как щупальца коснулись ее щеки, и до самой посадки на челнок Ваэла ощущала себя затерявшейся в путанице былого, настоящего и грядущего. Керро погиб, Томас находился в карантине – это она поняла. И после контакта с дирижабликами она слышала голос в голове, требовательный и всевластный – не постоянно, а как бы урывками. Она то готова была примириться с ним, то полагала, будто сходит с ума.

Голос Честности молчал, но этот, новый, влезал без предупреждения, и в эти минуты Ваэлу переполнял тот же концептуальный экстаз, что и в капсуле субмарины.

– Так учит Аваата.

Голос повторял эту фразу на разные лады, но стоило девушке попросить разъяснений, как смысл расплывался в нагромождении слов.

– Человек-ваэла, знание подобно электричеству. Оно течет от полюса к полюсу, оно заряжает и движет все, чего ни коснется, меняет то, что движет его и движется в нем. Ты – полюс знания.

Каждое слово в отдельности было понятно, но в сочетании они сбивали девушку с толку.

И все это время Ваэла смутно осознавала, как гондола спасательного цеппелина опускается в Редуте, как ее обихаживают в приемнике. Куда-то увели Томаса, а ее поспешно загнали в медсектор для осмотра и допроса, который вел – неслыханное дело! – сам Льюис.

Вот тогда она и ощутила первый требовательный накат чужой мысли.

«Ваэла! Я нашел Аваату!»

Звука не было, но в ушах девушки звенел голос – без сомнения – Керро Паниля. Даже не голос, нет, но мысль, несшая на себе нескрываемый отпечаток его личности. Ваэла знала это, как знала себя сама. Но она даже не была уверена, что Керро еще жив!

«Я жив».

И он нашел способ связаться с ней издалека… или изнутри.

«Или так, – подумала она, – или я тронулась».

Но безумной она себя не ощущала. Ваэла стояла посреди сверкающего белым кафелем медсектора. Из-за стальной столешницы на нее взирал Льюис. Чьи-то руки поддерживали ее. Снаружи царила ночьсторона – она знала это, когда ее вели сюда, Рега уже садилась. Льюис спрашивал что-то, а она молча мотала головой – не потому что язык не слушался ее, а потому что голос в ее голове заглушал все звуки. Старый медтехник сказал что-то Льюису, и до Ваэлы донеслось: «Слишком рано…»

Потом голос вернулся и захлестнул ее. Ваэла не могла бы сказать, распознает ли она отдельные слова – да и вообще можно ли назвать это голосом, – но понимала все. То был не-язык – Ваэла поняла это, осознав, что не различает в речи Керро «я» и «мы». Языковой барьер рухнул.

В этот миг осознания она познала Аваату, как понимал ее Керро Паниль, и сама удивилась – как смогла она пережить этот урок, каплю древней человеческой истории в нем.

«Как я научилась этому, Керро Паниль?»

«Что творится с одним, чувствуют все, человек-ваэла».

– Почему я – человек-ваэла?

Она спросила это вслух, и на лице Льюиса появилось странное выражение. Он отвернулся, бросив что-то медтехнику. Ваэлу это не потревожило. Мысли ее лениво плескались на пандоранском ветру. Люди вокруг бурчали что-то, мотали головами – медтехники, много… целая команда. Она не замечала их. Не было ничего важнее голоса, слышимого разумом.

«Ты человек-ваэла, потому что ты в одно время и человек, и Ваэла. Может настать время, когда иначе будет. Тогда ты будешь человек».

– Когда?

Холодный нарост прибокса ввинтился в левое запястье, пронзив зудом руку и обрушив Ваэлу в мальстрем чужих рассеянных воспоминаний.

«Когда познаешь все, что ведают друголюди, и друголюди познают тебя вполне, тогда ты будешь человек».

Она сосредоточилась на той величественной панораме внутреннего мира, которую открыло перед ней это откровение. «Аваата». Плывя в объятиях Авааты, она не ощущала тока времени. В единении с Аваатой мир был как сон, и она мечтала, чтобы он не прерывался.

«Только ты можешь прервать его, человек-ваэла. Видишь?»

Воспоминания хлынули в нее – от первого самоосознания юной Авааты до пришествия корабельников на Пандору и дальше, до спасения девушки из гондолы, – все втиснутое в безвременный миг, поток нелинейных воспоминаний.

«И это не бред!»

Она видела людей, людей-корабельников, рожденных под множеством солнц, и несчетные варианты истории, гибнувшие с ними, и не могла понять – откуда ей известно все это. «Как?..»

«Мы обмениваемся этим со всеми, кого коснулись, – ответил голос в ее рассудке. – В каждом из вас скрыта память всего человечества. Но ты и человек-керро первыми осознали обмен. Прочие отвергают его и боятся. Страх стирает память. Человек-томас сопротивляется, но из человекостраха, не из боязни человека-томаса. В нем есть то, чего он не отдаст».

Ваэла ощутила себя в чужой шкуре, смотрела чужими глазами в зеркало и видела там лицо Раджи Томаса. Дрожащая рука коснулась бледного, изможденного лица. И послышался голос, который мог принадлежать только Кораблю:

– Радж…

Картинка стерлась. Он отключил ее. Отверг.

Ваэла лежала одна, на каталке. Ее везли по коридорам Редута.

«Значит, Томас с Кораблем на „ты“.

– Но почему?

Вопрос оцарапал охрипшее горло.

Над Ваэлой склонился медтех.

– Скоро ты будешь на борту, милая. Не волнуйся.

Ремни каталки впивались в грудь.

«Это Пандора, человек-ваэла. Здесь все зло вырвалось на свободу».

Не Керро, а снова тот голос…

«Аваата?»

Слово пощипывало язык. Медтехники принялись перегружать ее с каталки в челнок. Голоса сливались в сплошной гул. Над ней парило чье-то лицо – реальность или бред? Чем-то схожее с лицом Льюиса, но другое. Ваэлу катили, толкали, кололи, но все ее внимание поглощал голос в глубинах рассудка и единожды осознанная ею связь со всем человечеством.

– Она беременна. Это значит – на борт, к наталям. Приказ.

– На каком сроке?

– Уже больше месяца.

«Не может быть! – мелькнуло в голове у Ваэлы. – Я только что прибыла сюда, а мы с Керро…»

Ее чувство времени странным образом раздвоилось. Одни внутренние часы уверяли Ваэлу, что в Редут она прибыла поздним вечером тех же суток, когда их подводная лодка нырнула в лагуну. Вторые часы притаились в животе, и они обезумели… стрелки их крутились, крутились, кружились… оставляя часы в голове далеко позади.

– Пускай с ней натали разбираются, – заключил кто-то.

Ваэла слышала эти слова, но разорвавшаяся связь времен казалась ей важнее. С того мига, как Керро вошел в нее… время раздвоилось. А ее – это она знала – доставят на борт, к наталям. Так требовало богоТворение.

«Как это возможно, Аваата?»

Девушке казалось, что ей заповедано быть в тягости, и акт зачатия стал лишь формальностью.

Когда шлюз челнока открылся, за каталку взялся узколицый тип, в котором Ваэла узнала одного из подручных Мердока – клона, отличавшегося длинными пальцами и пронзительным голосом. Она вздрогнула в страхе.

– Меня пошлют на борт?.. – Она не осмелилась договорить до конца: «Или в Первую?»

– Да, – ответил клон, и каталку тряхнуло на пороге.

– Что же нам теперь делать? – прошептала Ваэла вслух.

«Спасать мир», – ответил голос из глубины.

Потом щелкнули затворы, и Ваэла уснула.

Сознание – от «со» + «знать». Совесть – от «со» + «ведати» (устар. «ведать», «знать»). Сознание есть знание; совесть есть также знание (или первоначально весть).

Из корабельных архивов.

– На борту! – взвыл Оукс в микрофон. – Кто приказал отправить эту таоЛини на борт?

Медтехник на экранчике и сам казался маленьким и очень напуганным. Он с трудом пошевелил губками.

– Вы, сэр. Я хочу сказать… это ваш приказ. Она беременна, сэр, а вы распорядились в порядке богоТворения отправлять всех…

– Ты мне только не заливай, что я там приказывал!

– Так точно, сэр! Прикажете вернуть ее, сэр?

Оукс молча схватился за голову.

Да нет, поздно. Натали уже вцепились в нее. Вернуть беременную на нижсторону теперь можно только прямым приказом по медсектору, а это – лишнее внимание… В Редуте и без того хватает проблем. Лучше выждать, пока не представится случай… Черт! Ну почему мы не опустили наталей сюда…

– Мне нужен Мердок.

– Он на борту, сэр.

– Знаю, что на борту! Как сможете – на линию ко мне его!

Он треснул кулаком по клавиатуре, и физиономия трясущегося медтехника пропала с экрана.

«Проклятье! Только все пошло на лад!..»

Оукс выглянул в окно. Воды залива за взлетным полем были чисты – ни следа келпа. Ровная спокойная поверхность зеркалом отражала свет прожекторов периметра и огни электросварки.

«Никакого келпа. Сгинет он с лица Пандоры – мы и глазом моргнуть не успеем».

Останется только Корабль.

«Нет, корабль!»

Да теперь еще эта девка, Ваэла таоЛини. Что она разузнала – один Бог ведает. Томас ее в чем угодно мог убедить. Он, в конце концов, тоже кэп…

Вернувшись к консоли, Оукс запустил голозапись допроса своего соперника.

Томас сидел в самое середине темной камеры – три метра от стены до стены. Напротив него стояла рослая специалистка из поведенческого сектора.

– Времени нет. Нет времени, – бубнил Томас, покачивая головой. – «Вы должны решить, как станете богоТворить», – говорит Корабль, а разгадка – она в море. Я знаю, она в море. БогоТворить… творить Бога… И времени не осталось… после стольких эпох, стольких миров… времени больше нет. Нет времени.

Оукс с досадой выключил проектор.

«Келп до него точно добрался. Оно, может, и к лучшему…»

Он снова обернулся к плазовой стене, за которой простирался океан, наблюдая, как играют на воде огни резаков и сварочных аппаратов.

«Для нас келп – это разменная монета, – подумал он. – Томас почти добрался до истины. Обрекая на гибель келп, мы выгадаем себе немного времени, а на заработанное время купим себе планету. Неплохой, в сущности, обмен».

Он принялся прохаживаться тем же коротким маршрутом – от стены к консоли и обратно… Попав на борт, девчонка таоЛини стала представлять собой слишком неопределенную переменную. Надо что-то делать.

«Бесы бы пожрали этого техника!» Оукс снова ударил кулаком по панели. «Ему надо было уговорить ее отправиться в Первую, а не отпускать на борт. Что этот придурок – подумать не может минуту? Или я все за них решать должен?»

Он знал, что Мердок борется за власть на орбите с Ферри, но те, в конце концов, оба были людьми Льюиса. Пусть он с ними разбирается. В конечном счете это он во всем виноват.

– Пока они не перейдут дорогу кэпу, – проговорил он, тыча пальцем в свое отражение в плазовом окне.

И словно в ответ на этот жест, зеркало залива позади отражения подернулось мелкой, мерной рябью.

Интонация – это свойство языка. Она способна передавать тончайшие оттенки восторга или ужаса, сущность общественных и культурных процессов. Таковы световые узоры келпа, такова песнь дирижабликов.

Керро Паниль, из предисловия к «Истории Авааты».

Ваэла просматривала голозаписи Керро Паниля в детстве. В тесной учебной комнате, куда посадила ее Хали Экель, было тихо, слышались только голоса из фокуса проектора. Кресло было совсем примитивным – кусок ткани, натянутый на стальной каркас, – но к подлокотнику был примотан дистанционник от проектора. Синеватые лампы светили слабо, чтобы увеличить разрешение проекции. Когда записанные голоса утихали, отчетливо слышался шелест воздуха в вентиляции.

Ваэле постоянно приходилось отворачиваться, чтобы приложиться губами к патрубку корабельного сосца. Одной рукой она поглаживала вздувшийся живот. Ей казалось, что она почти ощущает, как на глазах растет в ней плод, но девушка старалась не думать об этом. Всякий раз, как она заново осознавала то неведомое, что прирастало в ней, Ваэла вздрагивала от ужаса – и в тот же миг это чувство гасло, словно притушенное кем-то.

Комнату переполняло одиночество. Ваэла не могла отделаться от ощущения, что ее удерживают от общения со внешним миром. Натали делали это намеренно.

Судорожные движения ее головы диктовал мучительный голод. Ваэла ела жадно и сгорала от стыда. Хали Экель не объяснила ей, ни зачем в таком странном месте сосец, ни почему Корабль питает ее, Ваэлу, отказывая в окормлении другим. Время от времени ей хотелось встать и уйти, но даже это желание подавлял чуждый рефлекс. Ей оставалось только сидеть и смотреть на юного Паниля.

Сейчас голопроектор показывал мальчика спящим в каюте. Если верить регистру, Керро в то время было двенадцать стандартных анно, но кто делал запись – сведений не сохранилось.

В каюте задребезжал динамик внутрикорабельной связи, разбудив Керро. Мальчик вскочил, потянувшись спросонья, потом выкрутил регулятор освещенности, другой рукой одновременно протирая глаза.

Каюту наполнил голос Корабля, чудовищно ясный:

– Прошлой ночьстороной ты заявил, что ты в родстве с Богом. Почему ты спишь? Боги не нуждаются во сне.

Керро пожал плечами, глядя в динамик, откуда доносился голос. – Корабль, а Ты когда-нибудь потягивался сколько можешь и зевал?

Ваэла затаила дыхание от такой дерзости. Детский вопрос граничил с богохульством.

Ответа не было долго. Керро ждал – так не по-детски терпеливо, что Ваэла удивилась.

– Ну? – поинтересовался он наконец, мальчишески довольный своей логикой.

– Извини, юный Паниль. Я кивнул, но ты, верно, не заметил.

– Как ты можешь кивнуть? У тебя же нет головы, чтобы положить на подушку.

У Ваэлы дух захватило. Мальчишка бросал вызову Кораблю только потому, что тот поставил под сомнение родство Керро с Богом. Она ожидала ответа, не зная, что услышит сейчас.

– Возможно, голова, которой Я киваю, и мышцы, что Я растягиваю, просто находятся вне твоего поля зрения.

Прежде чем ответить, Керро нацедил стакан воды из-под крана и жадно выпил.

– Ты просто воображаешь, что потянулся. Не одно и то же.

– Я действительно потянулся. Может быть, это ты воображаешь, что потягивался?

– Я потягивался взаправду, потому что у меня есть тело и оно иногда хочет спать.

Ваэле показалось, что мальчик перешел в оборону, но Корабль, кажется, веселился.

– Не стоит недооценивать силу воображения, Керро. Возьми само это слово: во-ображать, создавать образы. Разве не в этом суть человеческого опыта?

– Но образы, они… просто пустышки.

– А что тогда красота? Если в один прекрасный день ты дашь отчет во всем пережитом тобою – будет ли это творением прекрасного? Ответь – откуда ты ведаешь, что жив?

Ваэла отключила проектор. Голографическое изображение повисело еще миг собственным негативом, словно запоздалое сожаление, и растворилось. Но девушке показалось, что в последний момент Керро кивнул, будто слова Корабля привели его ко внезапному озарению.

Но что он получил от своей противоестественной связи с Кораблем? Ваэле казалось, что она не в силах до конца понять Паниля, несмотря на эти загадочные хроники его жизни. Откуда Хали Экель знала про эти записи? Ваэла обвела комнатушку взглядом. Что за странное место… за потайным люком.

«Зачем Хали настояла, чтобы я посмотрела запись? Неужели я смогу найти его в прошлом – изгнать призраки его детства или это голос из своего рассудка?»

Ваэла стиснула ладонями виски. О, этот голос! Он всплывал в сознании в мгновения неконтролируемого ужаса, успокаивая, умоляя примириться, рассказывая что-то нелепое о какой-то Аваате.

«Я схожу с ума. Точно».

Она стиснула выступающий живот, точно пыталась руками остановить его безумный рост.

Хали Экель осторожно постучала в люк и, не дожидаясь ответа, приотворила створку ровно настолько, чтобы проскользнуть в щель. Заперев дверь за собой, она поправила прибокс на бедре.

– И что ты узнала? – поинтересовалась она.

Ваэла обвела рукой груду голозаписей вокруг кресла.

– Кто это снимал?

– Корабль. – Хали пристроила прибокс на подлокотнике кресла.

– В них нет того, что я хочу знать.

– Корабль не гадалка.

Ваэла удивилась ответу. Временами ей казалось, что Хали готова сообщить ей нечто о Корабле, нечто важное, личное, тайное, но время исповеди все не приходило – только такие вот загадочные фразы.

Хали приладила холодный платиновый пуп прибокса к запястью девушки. Левую руку пронзил мучительный зуд и тут же стих.

– Почему мой ребенок растет так быстро? – спросила Ваэла. Тень ужаса вновь коснулась ее рассудка и тут же отступила.

– Мы не знаем, – ответила Хали.

– Что-то не так. Я чувствую.

Слова прозвучали безжизненно, бесстрастно.

Хали поглядывала то на индикаторы прибокса, то на лицо Ваэлы.

– Мы не можем этого объяснить, но уверяю тебя – помимо скорости роста, все в твоем эмбрионе совершенно нормально. Твое тело за несколько часов совершило работу нескольких месяцев.

– Но почему? Или ребенок…

– Все анализы в пределах нормы.

– Но не может же быть нормальным, что…

– Корабль заверяет нас, что ты получаешь все необходимые питательные вещества. – Хали коснулась патрубка, ведущего к корабельному сосцу.

– Корабль заверяет!

Взгляд Ваэла почему-то приковал шнур, соединявший датчик на ее руке с прибоксом. Хали затребовала кардиоскан.

– Пульс – в норме, – проговорила она, – давление – в норме, биохимия крови – тоже в норме. Полный порядок.

– Нет!

Чтобы вложить в голос хоть каплю гнева, потребовалось такое усилие, что Ваэла запыхалась от натуги. Что-то в ней не желало, чтобы девушка волновалась, тревожилась, боялась.

– Плод развивается в среднем со скоростью двадцать три часа за час вынашивания, – отозвалась Хали. – Вот единственное отклонение.

– Но почему?

– Мы не знаем.

На глаза Ваэлы навернулись слезы, потекли по щекам.

– Я верю Кораблю, – проговорила Хали.

– Я уже не знаю, кому верить.

Помимо воли Ваэла обернулась к патрубку, жадными глотками втягивая в себя питательный эликсир. Слезы высохли. Не отрываясь от патрубка, девушка наблюдала за Хали. Как значительно каждое ее движение – даже когда она просто подкручивает регуляторы прибокса. Что за странная особа эта Хали Экель – по-бортовому коротко стриженные волосы, черные, как у Керро Паниля, это нелепое колечко в ноздре…

«И она такая зрелая для своих лет».

Вот в чем была главная загадка Хали Экель. Она утверждала, что никогда не спускалась на нижсторону. Здесь, на борту, жизнь не сводилась к простому выживанию, как на планете. Здесь хватало времени для вялой праздности, для хитростей житейских, здесь всегда находились под рукой корабельные архивы. Но глаза у Хали Экель были нижсторонние.

Утолив голод, Ваэла оторвалась от сосца и поглядела Хали в лицо.

«Могу ли я поведать ей о голосе Керро у меня в голове?»

– У тебя меняются 'граммы, – заметила Хали. – О чем ты думаешь?

Ваэла залилась густым румянцем.

– О Керро, – заключила Хали.

Ваэла только кивнула. Когда она пыталась выговорить его имя, у нее все еще перехватывало в горле.

– Почему ты сказала, что дирижаблики забрали его? – спросила медтех. – С нижстороны сообщают, что он погиб.

– Дирижаблики спасли нас, – ответила Ваэла. – С чего бы им передумать?

Под внимательным взором промолчавшей Хали Ваэла смущенно опустила веки. «Понимаешь, Хали, я слышу его в своей голове. Нет, Хали, я не сошла с ума. Я слышу Керро».

– А что такое – бежать П? – вдруг спросила медтехник.

Глаза Ваэлы распахнулись.

– Что?

– В твоем досье сказано, что ты потеряла любовника – он бежал П. Его звали Джим. Что это такое – бежать П?

Ваэла поведала ей об Игре – вначале медленно, сбивчиво, потом все уверенней.

– Я не из-за этого думаю, что Керро жив, – добавила она, сообразив, почему Хали пришло на ум спросить.

– Зачем дирижабликам забирать его?

– Они мне не объясняют.

– Я тоже хочу, чтобы он был жив, Ваэла, но…

Хали покачала головой, и Ваэле показалось, что она видит в глазах медтехника слезы.

– Ты его тоже любила, Хали?

– У нас были… прекрасные минуты. – Она покосилась на вздувающийся живот Ваэлы. – Не такие, но все равно прекрасные.

Хали тряхнула головой и занялась прибоксом – запросила очередной скан, оцифровала, записала.

– Зачем ты сохраняешь мои данные?

«Она следит за мной, – подумала Хали. – Осмелюсь ли я солгать?»

Но надо же как-то рассеять страхи, порожденные обследованием и безответными вопросами.

– Я покажу тебе, – ответила Хали.

Вызвав только что сохраненные данные из памяти компьютера, она вывела график на учебный экран за голопроектором. Лучом-указкой она проследила за ходом тонкой красной черты по зеленой сетке.

– Вот твоя кардиограмма. Смотри – ритм медленный, ровный.

Она вызвала другую запись. На красную линию наложилась желтая, бившаяся быстрей, слабей.

– Сердце ребенка.

Пальцы Хали снова пробежались по клавишам.

– Когда ты подумала о Керро, случилось вот что.

Две черты забились в едином ритме, слившись совершенно на протяжении доброй дюжины циклов, потом разделились.

– И что это значит? – спросила Ваэла.

Хали сняла с ее руки датчик и принялась убирать прибокс в футляр на бедре.

– Называется синхрония, а что это значит – мы сами понятия не имеем. В корабельных архивах подобное состояние ассоциируется с определенными психологическими феноменами – исцелением верой, например.

– Исцеление верой?!

– Без вмешательства научной медицины.

– Но я никогда…

– Керро показывал мне архивы. Целитель входит в устойчивое физиологическое состояние, доходящее порой до транса. Керро называл его «симфонией мысли».

– Не понимаю, при чем тут…

– Тело пациента симпатически входит в аналогичное состояние, в полной гармонии с организмом целителя. Выйдя из транса, больной оказывается исцелен.

– Не верю.

– Так сказано в архивах.

– Ты хочешь сказать, что меня лечит мой ребенок?

– Учитывая загадочную природу твоей торопливой беременности, – заметила Хали, – я ожидала, что ты взволнуешься больше. Но – да, похоже, твое физиологическое равновесие не может быть нарушено надолго.

– Чем бы она не была, она еще нерожденное дитя, – воскликнула Ваэла. – Ей такое не под силу!

– Ей?

Что-то надавило изнутри на нижнее ребро Ваэлы – это шевельнулся ребенок.

– Я с самого начала знала, что будет девочка.

– Хромосомный анализ говорит то же самое, – подтвердила Хали. – Но шансы догадаться были – пятьдесят на пятьдесят. Твоя догадка меня не впечатляет.

– Как и меня – твое исцеление верой.

Ваэла осторожно поднялась на ноги, чувствуя, как поворачивается дитя в ее чреве.

– Известно, что плод в утробе может компенсировать отклонения в биохимии матери, – заметила Хали. – Но в чудесное исцеление я тоже не верю.

– Но ты говорила…

– Я много чего могу наговорить. – Она похлопала по футляру с прибоксом. – В физиотерапии для тебя отведена специальная палата. Надо поддерживать мышечный тонус, несмотря на…

– Если ты права, ребенок родится через несколько суток. Чем я могу…

– Ваэла, отправляйся в физиотерапию.

Хали вышла, прежде чем Ваэла успела возразить. «Какая бдительная и хитрая особа», – подумала она. Ваэла знает, как работать с архивами, и полуответы не утолят ее любопытства. «Что же нам делать?»

У люка, ведущего в ясельный сектор, Хали приостановилась. Из просторного игрового пузыря на нее глядел мальчишка. Хали знала его – Рауль Андрит, пяти анно от роду, лечился у нее по поводу кошмаров.

– Привет. – Она наклонилась к нему. – Помнишь меня?

Рауль поднял к ней бледное равнодушное личико и, не успев ответить, вывалился из пузыря в коридор.

Хали машинально вдавила клавишу аварийного вызова. Дожидаясь ответа, она уложила ребенка на спину и пристроила датчик на руке. По экрану побежали строчки, и впервые в жизни Хали усомнилась в диагнозе, поставленном компьютером. «Утомление… – выхватывали ее глаза из нагромождения фактов, – истощение… 10,2…»

– Да? – продребезжал из динамика голос дежурного врача.

Хали сообщила о случившемся, одновременно вводя мальчику глюкозу с витаминами из НЗ.

– Высылаю каталку.

Динамик пискнул, и связь прервалась.

– Рауль Андрит: возраст? – запросила Хали компьютер.

«5,5», – высветилось на экране.

– Возраст последнего обследованного пациента?

«10,2».

Пальцы Хали забегали по клавишам.

– Последним был обследован Рауль Андрит. Как ему может быть одновременно 5,5 и 10,2 анно?

«Он прожил 5,5 станд. анно. Клеточные структуры его тела соответствуют 10,2 биологического анно. Для целей терапии биологический возраст важнее».

Не поднимаясь с колен, Хали уставилась на лежащего без сознания мальчика – темные круги под глазами, бледное лицо. Тощая грудь конвульсивно вздрагивает на каждом вдохе. По сути, компьютер заявил, что за несколько суток ребенок постарел вдвое.