Текст книги "Своенравная наследница"
Автор книги: Бертрис Смолл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)
Но Элизабет такова, какая есть, и он не сможет ее переделать. Да и не хочет. Она – не ее сестры. Она – уникальна. Красивая, умная, смышленая и очаровательная. Должен же найтись мужчина, который оценит эти качества! И он, Томас Болтон, обязательно его найдет!
Следующие несколько недель были невероятно трудными. Лорд Кембридж привез с собой один из старых придворных туалетов Бэнон. Женская мода почти не изменилась с тех пор: об этом ему писала Филиппа. Она непременно упомянула бы о каких-то новых фасонах, зная, как дядюшка ценит подобные детали. Если сейчас сшить для Элизабет достаточно платьев, в Лондоне останется лишь кое-что перешить. Имея это в виду, он попросил Уилла захватить из кладовых несколько отрезов тканей и все необходимое для отделки. Здесь, во Фрайарсгейте, жила превосходная портниха, которая под его руководством сумеет сшить все необходимое для визита ко двору короля Генриха.
Однако Элизабет бесконечно раздражали примерки и необходимость стоять неподвижно. Она ворчала и переминалась с ноги на ногу, чем выводила из себя даже терпеливого Томаса Болтона. Но как ни странно, у нее оказался безупречный вкус и чувство цвета.
– Мне нравятся ткани, – говорила она дяде. – Когда-нибудь я узнаю, как ткутся и красятся эти тонкие шелка, парча и бархаты и можно ли вплести эту пряжу в наше лучшее и тончайшее сукно. Как по-твоему, дядя, найдется ли в Лондоне торговец, который продаст шелковые нитки в нужном количестве? И не придется ли покупать новые ткацкие станки?
Ее сообразительность и деловая хватка поразили его. Он понял, что Элизабет никогда не выйдет замуж за человека из благородной семьи. Может, лучше поискать ей мужа среди сыновей торговцев? Но у него не было доступа в это общество. Нет, он станет придерживаться первоначального решения. Не все молодые люди при дворе – сыновья аристократов. Да и времена меняются. Короля Генриха куда больше интересуют ум и амбиции, чем благородство происхождения.
– Тебе нравится этот оттенок зеленого? – спросила Элизабет, вторгаясь в его мысли. – Довольно яркий. Не так ли? Зелень Тюдоров?
– Нет, травяная. Зелень Тюдоров темнее. Но должен сказать, этот цвет очень тебе идет. Я бы сделал и юбку, и корсаж из этой ткани. А по вырезу пустим зеленую отделку, вышитую золотом. Из разрезов рукавов будет выглядывать золотисто-белый шелк. Что ты об этом думаешь?
– Что я буду походить на призовую свинью, которую принарядили к ярмарке в Михайлов день, – хихикнула Элизабет. – У меня никогда не было таких красивых платьев, и они пропадут зря, когда я вернусь сюда. Стоит ли тратить деньги и материю?
– Видишь ли, поездка ко двору и попытка найти мужа – это что-то вроде игры. Приз может быть самым богатым, самым красивым, если мы сумеем приманить лучших игроков. Верно, Уилл?
– Абсолютно. Мистрис Элизабет, ваш дядя говорит правду. Сколько раз за время пребывания при дворе в качестве одного из младших секретарей короля я видел, как заключаются самые блестящие браки, и все благодаря средствам, которыми так умело пользуется лорд Кембридж. Вы должны ему довериться, и он обязательно найдет вам хорошего мужа. Он не подведет вас, – пообещал Уильям Смайт.
После таких бесед на примерках Элизабет стала вести себя более смирно и в результате получила с дюжину прекрасных платьев. А также корсажей и рукавов контрастных цветов, сорочек, нижних юбок, лент, вышитых кушаков, плащей, подбитых мехом, и других вещей, необходимых для придворной леди: шапочек, вуалей, перчаток и чудесных туфель. Хотя Томас большую часть драгоценностей раздал Розамунде и ее старшим дочерям, все же осталось кое-что и для Элизабет.
– Это для тебя, дорогая, – объявил он, протягивая ей шкатулку изчерного дерева, по углам отделанную серебром.
– Что там? – спросила она, открывая шкатулку. – Я не ношу драгоценностей, дядя.
– Дама при дворе обязана носить драгоценности, дорогая.
Он достал из шкатулки нить бледно-розовых жемчужин.
– Это принадлежало моей сестре. Теперь жемчуг твой. В шкатулке оказались также жемчужные серьги грушевидной формы.
К собственному удивлению, Элизабет начала плакать.
– Дядя, – всхлипывала она, – я никогда не забуду твою доброту. Подумать только, ты приберег это для меня!
Она вынула из шкатулки еще две жемчужные нити: одну черную, другую кремовую. К каждой полагались серьги соответствующего цвета. Кроме того, в шкатулке оказались две красивые золотые цепочки. На одной висел эмалевый крестик, другая, из золотых квадратиков, была усажена синими камнями, которые Томас назвал сапфирами. Элизабет нашла и кремовую ленту, которую, как оказалось, нужно было повязывать на лоб. В самом центре красовался овальный светло-голубой камень, как выяснилось, аквамарин. Были здесь и две броши: одна из алмазов и жемчуга в золотой филиграни, другая – из алмазов и сапфиров, оправленная в червонное золото. На самом дне лежали кольца, которые при необходимости можно было увеличить или уменьшить.
– Я действительно еду ко двору, – восхищенно пробормотала Элизабет.
– Разумеется, дорогая, – улыбнулся Томас.
Девушка вздохнула:
– Как же трудно следить за своей речью, дядюшка! Если все придворные похожи на Филиппу, тяжело мне придется.
– Смысл игры в том, дорогая, чтобы перехитрить своего противника. Филиппа ожидает увидеть языкастую малышку, но ты уже стала взрослой, красиво одетой и причесанной молодой леди. Отпрыском почтенного семейства.
– Но увы, дядюшка, я по-прежнему не лезу за словом в карман. А Филиппа так меня раздражает!
– Я открою тебе тайну, дорогая. Она и меня иногда раздражает, – признался Томас. – Но ты одурачишь ее, ни разу не выказав свой нрав. Филиппа очень любит свой упорядоченный мир. Вот и удиви сестру – оставайся спокойной и уравновешенной в ее присутствии, и тогда она согласится нам помочь. Да, кстати, дорогая, ты не можешь путешествовать без служанки. У тебя есть кто-нибудь подходящий для такой должности?
– Я спрошу Мейбл, дядюшка. Она наверняка знает.
И действительно, оказалось, что у Мейбл есть на примете нужная кандидатура.
– Никаких молодых и легкомысленных свистушек, мистрис Элизабет. Я давно наблюдаю за Нэнси. Разумная женщина и умеет причесать знатную леди. Вы с ней знакомы, милорд.
– Это поистине ужасающее создание! – воскликнул Томас. – Лицо как у ястреба! Но захочет ли она бросать дом и тащиться в Лондон, Гринвич и, возможно, Виндзор? На мой взгляд, она не питает склонности к приключениям. Не желаю, чтобы Элизабет сопровождала служанка, которая на каждом шагу будет ворчать и стонать.
– Не старушка Нэнси, милорд. Молодая, Ее дочь, – хмыкнула Мейбл. – И лицо у нее скорее как у овцы. Она всего на два года старше мистрис Элизабет.
– И,не замужем? – удивился лорд Кембридж.
Деревенские девушки, как правило, рано выходили замуж, рожали кучу детей и старились раньше срока.
– Жених бросил ее у алтаря. Местный пастух. Сбежал с цыганкой, – неодобрительно пояснила Мейбл. – Ей нужно поскорее уехать из Фрайарсгейта, хотя бы ненадолго. Как и мистрис Элизабет, она ничего не знает о мире за воротами поместья. Пусть едет. Может, немного отвлечется. А когда вернется домой… ее будет ждать хороший человек, который с радостью женится на ней. Вдовец, у него всего один сын. Куда лучшая партия для нее, чем тот негодяй, скажу я вам.
– Это Нед-кузнец, верно? – оживилась Элизабет.
– Вам, мистрис Элизабет, лучше заниматься собственными делами, – сурово посоветовала Мейбл.
– Точно. Это Нед, – уверенно повторила Элизабет. – Его жена умерла в родах почти год назад. Одна из его замужних сестер кормит ребенка вместе со своим. Так ему нравится молодая Нэнси? А она знает?
– Ну конечно, знает, но так оплакивает своего пастуха, что к ней и приступу нет. Я сама научила ее всему, что должна знать служанка леди, в ожидании того дня, когда таковая вам понадобится. Как я уже сказала, она не только умеет делать модные прически, но и ловко орудует иглой.
– А характер? – осторожно спросил лорд Кембридж.
– Сладка, как мед, наша Нэнси, хоть и не слишком умна, – откровенно ответила Мейбл. – Как раз то, что нужно мистрис Элизабет. Так я передам ей, что она может приступить к службе?
– Что ты думаешь, дядя? – нерешительно спросила Элизабет.
– До отъезда еще несколько недель. Возможно, будет лучше, если девушка начнет работать на тебя прямо сейчас. Без служанки тебе не обойтись, дорогая. У всех знатных леди есть свои личные камеристки.
Элизабет кивнула:
– Мейбл, скажи Нэнси, что я ее беру. Но у нее должна быть собственная каморка. Я не потерплю, чтобы кто-то спал в моей комнате, а особенно в изножье моей кровати, на складной койке.
– Здесь это возможно, но в дороге вряд ли, дитя мое, – покачала головой Мейбл.
– Теперь появились более удобные гостиницы, чем в те времена, когда ты сопровождала Розамунду ко двору, – заверил ее лорд Кембридж. – Я пошлю вперед человека, который договорится о нашем ночлеге. Возможно, иногда тебе придется делить с Нэнси постель, но я постараюсь всеми силами, избегать этого. А в моих домах места хватит.
Он широко улыбнулся:
– Еще несколько недель, и наше приключение начнется. Твой гардероб почти готов, и, поверь, со своей красотой ты возьмешь двор штурмом.
– Я вовсе не красива, дядюшка, – возразила Элизабет.
Лорд Кембридж даже растерялся.
– Некрасива? – вскричал он. – Моя дорогая племянница! Да ты самая прелестная из дочерей Розамунды! Такие золотистые волосы и зеленовато-карие глаза чрезвычайно редко встретишь при дворе! Надеюсь, при такой красоте ты, даже с северным поместьем в качестве приданого, быстро найдешь жениха. У тебя будут десятки поклонников, ибо ты воистину прекрасна, Элизабет.
– Красота быстро вянет, дядюшка. Гораздо важнее то, что скрыто в сердце.
– Верно, – согласился он, – но прежде чем узнать, что у тебя в сердце, дорогая, они будут сражены твоей красотой.
– И очень удивятся, если я не стану смущаться и краснеть, – рассмеялась Элизабет.
– Смущение и румянец – это для глупеньких девчонок. Ты же не такая.
– Не такая, – согласилась Элизабет.
В конце февраля с дальнего севера примчался буран с метелью, который продолжался несколько долгих дней и ночей. Вечером, до того как началась буря, в дверь дома постучали. Невысокая горничная, открыв дверь, вскрикнула: на пороге стояла высокая, закутанная до ушей фигура, отряхивавшая сапоги от снега.
– У меня письмо для леди Фрайарсгейта, – проговорил наконец мужчина.
– Заходите в зал, сэр, – сказала служанка и, остановившись в дверях, крикнула: – Господин к мистрис Элизабет!
Высокий незнакомец шагнул вперед. И все увидели, что перед ними шотландец.
– Вы из Клевенз-Карна? – спросила Элизабет, поскольку герб клана был ей незнаком.
– А вы леди Фрайарсгейта? – ответил он вопросом на вопрос.
– Она самая.
Высокий шотландец протянул ей пакет:
– Я Бэн Маккол, леди. Приехал из Грейхейвена. Это в горах, под Эдинбургом.
– Не представляю, где это, – недоуменно протянула Элизабет.
– Но вы наверняка знаете Гленкерк, миледи. Мой отец поговорил с лордом Адамом, и это он послал меня сюда.
– Прошу, сэр, садитесь у огня. Похоже, вы совсем оледенели. Сегодня очень холодно, да еще вот-вот пойдет снег, – сказала Элизабет, затем повернулась к слуге, обожгла его взглядом и бросила: – Вина! Слуга помчался выполнять приказание, не сомневаясь, что позже получит нагоняй за пренебрежение своими прямыми обязанностями. Правда, он был так потрясен появлением гиганта шотландца, что обо всем забыл.
– Да, – продолжала Элизабет, – моя семья знакома с Лесли из Гленкерка. – Повертев пакет в руках, она добавила: – Это адресовано моей матери. Но она живет не во Фрайарсгейте, а в Клевенз-Карне. Вместе со своим мужем, Логаном Хепберном. Вы заехали слишком далеко. Я объясню вам дорогу к дому матери, и вы отправитесь туда утром. Вы давно ели?
– Давно. Последние овсяные лепешки я доел на рассвете.
– Такой здоровый парень, как ты, не может прожить на одних лепешках, – заявила Мейбл. – Идем со мной на кухню, и я позабочусь, чтобы тебя хорошенько накормили. А потом постелю около очага.
Бэн Маккол поднялся и вежливо поклонился Элизабет.
– Спасибо за гостеприимство, мистрис, – поблагодарил он и последовал за Мейбл.
– Какой красавец! – восхищенно сказал Томас.
– Если вам нравятся люди такого типа, – обронил Уильям.
– Какого именно? – полюбопытствовала Элизабет.
– Примитивные полудикари. Шотландцы разительно отличаются от английских джентльменов. Ваш отчим, например, совершенно не похож на лорда Кембриджа.
– Но Логан кажется мне достаточно цивилизованным, – возразила Элизабет. А этот шотландец действительно на вид совсем простой, но, возможно, всему причиной его шотландское одеяние. А лицо у бедняги попросту обморожено.
– Интересно, что хотел сообщить твоей матери хозяин Грейхейвена? – задумчиво произнес Томас. – При следующей встрече нужно обо всем ее расспросить.
– Ну и аппетит у этого молодого человека! – воскликнула, вернувшись, Мейбл. – Подумать только! Проглотил два пирога с дичью, а когда я уходила, он догрызал баранью ногу. Повар над ним хлопочет, поскольку обожает смотреть, как кто-то наслаждается приготовленной им едой. Даже пообещал испечь пирожные с яблоками. А парень очень уважительный, и манеры хорошие. Да и красавчик собой! Будь я молодой девушкой, обязательно бы его завлекла!
– Мейбл! Да ведь ты ничего о нем не знаешь! – напомнила Элизабет.
– Пусть это странно выглядит, но я точно знаю, что мне по нраву, – отпарировала Мейбл.
– А что скажет Эдмунд? – поддела Элизабет.
– Скажет, что для такой старухи, как я, зрение у меня еще ого-го! – засмеялась Мейбл. – И не думайте, что он не оценит хорошенькую девчонку, потому что тоже косит на сторону, мистрис Элизабет.
– Постели ему, – велела Элизабет.
– Да, около огня, – кивнула старуха.
– В таком случае я тоже удаляюсь в спальню, – решила Элизабет. – В холодные зимние ночи лучше лечь пораньше. Передай нашему гостю, что я желаю ему спокойной ночи.
Она пересекла зал и поднялась наверх.
Вернувшись утром в зал, Элизабет с легким разочарованием узнала, что гость уже уехал в Клевенз-Карн. Позавтракав, она надела плащ и отправилась поговорить с пастухами. Надвигался буран, и она хотела, чтобы овец загнали в укрытие, тем более что матки котились даже сейчас. Из-за снега они могут потерять много ягнят, если последние вовремя не окажутся в загонах.
Он гнала лошадь от одной отары к другой, помогая собрать животных. В это время года волки также представляли опасность. Они, казалось, чуяли, когда охотится очередная матка, и старались поймать беззащитного ягненка, а если повезет, то и мать тоже.
Вечер был в самом разгаре, когда они закончили работу при слабом свете полной луны. Овцы уже находились в загонах, к которым были пристроены сараи для пастухов и собак, а также для хранения сена. Там люди и животные останутся, пока не улучшится погода. В каждом сарае был маленький очаг, а на полках – запасы воды и продуктов. В углу высилась поленница дров. Недаром Элизабет считали хорошей и предусмотрительной хозяйкой.
Когда уставшая, но воодушевленная девушка вошла в зал, оказалось, что Томас и Уильям уже поужинали и поднялись к себе. За окнами завывал ветер, гнавший по. небу облака. Элизабет принесли ужин: густое баранье рагу с морковью и луком, деревенский каравай и сыр. В кубке пенился великолепный октябрьский эль их собственного производства. Она жадно ела, обмакивая хлеб в подливу, и под конец потянулась к яблоку, которое запила остатком эля.
Откинувшись на спинку стула, Элизабет довольным взглядом обвела зал. Собаки мирно спали перед очагом. Снаружи густо падал снег, а в доме было тихо и тепло. Боже, как ей не хотелось ехать ко двору и надевать модные наряды! Как не хотелось следовать правилам этикета и задумываться над каждым словом, которое предстояло произнести! Ей хотелось остаться здесь, наслаждаться весной, ежегодным подсчетом стад и отар. Но вместо этого приходится тащиться в Лондон! Ко двору и нелюбимой сестре, которая будет осуждать каждый ее шаг.
Элизабет тяжко вздохнула и подскочила от неожиданности, услышав громовой стук в дверь.
Глава 2
До нее донеслись шаги слуги, спешившего открыть дверь. Через несколько минут в зал ввалился шотландец, отряхивавший с плаща снег.
– Идите к огню, сэр, – пригласила Элизабет. – Что привело вас обратно во Фрайарсгейт, да еще в такую ужасную погоду?
Сегодня ей не пришлось приказывать: рядом с гостем возник слуга с большим кубком вина.
– Выпейте, – предложила Элизабет, – а потом все мне расскажете. Альберт, принеси рагу для мастера Маккола. Он наверняка голоден.
Бэн Маккол принял кубок трясущимися от холода руками, жадно осушил половину кубка и почувствовал, как слабое тепло разливается по животу. Возможно, он все-таки выживет.
– Спасибо, леди, – пробормотал он.
– Садитесь, сэр. Можете поесть у огня, так скорее согреетесь.
– Да, пожалуй, – кивнул он, пытаясь быть вежливым, хотя мечтал только об одном: вновь ощутить собственные руки и ноги.
Элизабет поняла его и тихо велела слугам принести для гостя маленький столик. Сама взяла у Альберта большую миску с рагу и поставила перед шотландцем. Другой слуга положил на стол каравай хлеба и большой ломоть сыра.
– Сначала поешьте. Сейчас вам не до разговоров, – решила она.
Бэн благодарно кивнул и, перекрестившись, стал быстро орудовать ложкой. Было ясно, что он не ел с самого утра. Неужели мать не накормила его? Не похоже на нее! Или шотландец так и не добрался до Клевенз-Карна? Дорога туда очень длинная.
Элизабет, почти забавляясь, наблюдала, как он отрывает огромные куски от каравая и макает в подливку. За рагу пришла очередь сыра, и вскоре на столе ничего не осталось. Бэн блаженно вздохнул.
– У вас прекрасный повар, леди. Спасибо за ужин.
– Вы наелись? Для того чтобы накормить такого великана, требуется немало еды. Не хочу, чтобы меня сочли скупой хозяйкой.
Бэн растянул губы в улыбке.
– Вам ни к чему извиняться за плохой стол, миледи. Я сыт и доволен, – заверил он и, ухмыльнувшись, добавил: – Пока.
– Прекрасно, мистер Маккол, – рассмеялась Элизабет. – А теперь объясните, что привело вас во Фрайарсгейт. Вы не добрались до Клевенз-Карна?
– Нет. Я случайно встретил вашу матушку, леди. Она охотилась вместе с мужем. Распечатала пакет, а потом сказала, что хотя он адресован ей, но предназначен для вас, поскольку теперь вы леди Фрайарсгейта. Я повернулся и поехал обратно, но в пути меня застигла буря. По дороге мне не встретилось ни одного убежища, поэтому я продолжал скакать, пока не доехал до вашего дома.
– Повезло вам! – воскликнула Элизабет. – Чудо еще, что вы добрались целым и невредимым.
– Я умею читать следы. Если однажды побывал в каком-то месте, всегда найду дорогу обратно, несмотря на погоду.
– Я сама постелю вам, – предложила Элизабет. – Надеюсь, у вас нет других срочных дел, потому что, если мои предположения верны, из дому нельзя будет выйти по крайней мере еще неделю.
– А ваши овцы?
– Благополучно загнаны в укрытия. Я не отдам ягнят ни волкам, ни бурану.
Элизабет встала.
– А вы грейтесь, чтобы не заболеть. Я постелю вам и принесу кое-что… надо ведь прогнать холод.
Она поспешила прочь.
Бэн Маккол был восхищен. Что за проворная и красивая девушка. Интересно, где ее муж? Счастливчик! Иметь такую жену! Всякий мужчина был бы рад такой помощнице!
Он придвинул стул ближе к огню и протянул вперед руки. Что ж, если придется застрять здесь на неделю, это вовсе не так уж плохо. Хорошая еда, приятное общество и мягкая постель.
– Ну-ка выпейте! – потребовала Элизабет, протягивая ему маленькую оловянную рюмку.
Шотландец жадно раздул ноздри, почуяв запах виски. Опрокинул рюмку, почувствовал, как тепло распространяется по телу, и вопросительно взглянул на нее.
– Мой отчим, Хепберн из Клевенз-Карна, считает, что в любом приличном доме должен храниться бочонок виски. Я предпочитаю эль или вино, но и виски на что-то годится. Верно? Может, хотите еще?
– Да, пожалуй, – сказал он, невольно любуясь ее светлой кожей и маленькой ручкой, наливавшей виски из графина.
Про себя Элизабет отметила, что у него глаза цвета грозового неба и самые густые на свете ресницы и брови.
– Я оставлю вам графин. Ваша постель готова, и огонь будет гореть всю ночь.
Глядя в его серые глаза, Элизабет с удивлением отметила, что нервничает.
– Доброй ночи, сэр – пробормотала она и, присев перед ним, поспешила выйти.
Бэн смотрел ей вслед, вспоминая, что, когда их взгляды встретились, он почему-то растерялся, а сердце подпрыгнуло в груди. У нее золотистые волосы и поразительно красивые зеленовато-карие глаза. И если глаза, как он слышал, зеркало души, ее душа прекрасна.
Но эта женщина не для таких, как он. Она леди с собственными землями. А он побочный сын владельца Грейхейвена. Он даже не носил фамилии отца. Маккол на шотландском диалекте – сын Колина.
Его мать Тора в пятнадцать лет встретила двадцатилетнего Колина Хея, хозяина Грейхейвена. Ей предстояло выйти за не слишком молодого родственника, вдовца, с двумя дочерьми-подростками – хорошая партия для дочери простого батрака. Но Тора понимала: родственнику нужна работница по дому, кухарка и нянька, чтобы присматривать за детьми. А она мечтала о любви и не хотела, чтобы жизнь кончилась, еще не начавшись.
Вот тогда-то она встретила двадцатилетнего Колина Хея, хозяина Грейхейвена. Она выгоняла на луг двух отцовских коров, а он, проезжая мимо, взглянул на нее с высоты своего коня и улыбнулся.
Колин Хей. Мужчина, обаяние которого известно во всей округе. Он сумел соблазнить Тору с первой же встречи. Был нежным и страстным. Так она узнала, что такое любовь. После этого короткого свидания она обнаружила, что забеременела. Отец жестоко избил ее. Мать рыдала от стыда. Но как ни странно, Парлан Ганн, кузнец и нареченный Торы, сказал, что все равно женится на ней, только с одним условием. Естественно, что счастливые родители согласились бы на что угодно.
Он потребовал, чтобы ребенок носил имя своего отца и тем самым постоянно напоминал матери о ее позоре. Пусть у него только дочери. Но он не даст ублюдку свое имя!
Тора все же не открывала, кто был ее соблазнителем, и призналась только, что его звали Колин.
Детство мальчика было тяжелым. Тора так и не зачала другого ребенка, за что муж со временем возненавидел и ее, и мальчишку. Он хотел собственного сына и не выносил самого вида здорового красивого парнишки. И чем больше он злился, тем сильнее любила Тора своего единственного сына. Сводные сестры Бэна, следуя примеру отца, постоянно изводили мальчика. Он рано научился не обращать внимания на злобные слова, щипки и пощечины. Но когда ему исполнилось двенадцать, мать тяжело заболела.
Призвав его к себе, она сказала:
– Я никогда никому не говорила, кто твой отец, мой красивый мальчик, но теперь признаюсь во всем. Когда меня похоронят, уходи отсюда. Иди в Грейхейвен, к хозяину, Колину Хею, и расскажи обо всем. Ты точная его копия, если не считать цвета глаз. Передай, что на смертном одре я умоляла его признать тебя. Он порядочный человек, просто не знал, какие плоды принесла наша взаимная страсть.
Несколько часов спустя она умерла. Похоронили ее на склоне холма, рядом с деревней. Наутро, пока все еще спали, Бэн тайком улизнул из дома и направился в Грейхейвен. Нашел Колина Хея и в точности передал слова матери. Хозяин Грейхейвена присмотрелся к мальчику и, пораженный, покачал головой.
– Да, ты мой сын, в этом можно не сомневаться. Почему твоя мать не сообщила, что родила такого прекрасного сына? Говоришь, она мертва? Бедняжка!
Повернувшись к своей третьей жене, Эллен, он поспешно объяснил:
– Это было до тебя.
– Вижу, – вздохнула та. – Ты всегда был неравнодушен к девушкам, муженек. Я знала это еще до того, как пошла с тобой к алтарю.
Оказалось, у Бэна есть два младших единокровных брата и старшая единокровная сестра.
Хотя Эллен была поражена его внезапным появлением, она тепло приняла пасынка и была с ним добра. Ему отвели крохотную каморку в доме отца. Мачеха и старшая сестра Маргарет научили его хорошим манерам. Мег не одобряла поведения отца, но все же не ставила Бэну в вину его происхождение.
– Ты больше не деревенский мальчишка, Бэн, – твердила она. – Ты должен учиться правильно есть и вести себя, как подобает мужчине из богатого дома.
И он покорно учился всему. Читать, считать и писать. Пользоваться шпагой, кинжалом и дубинкой. И когда доказал, что вовсе не так прост и совсем не глуп, хозяин Грейхейвена стал размышлять, что делать со своим третьим сыном. Отдать церкви? Но Бэн для этого не годился.
Скоро оказалось, что он унаследовал отцовское обаяние во всем, что касалось женщин. Колин Хей пытался не выказывать гордости, а мачеха только качала головой и смеялась. Потому что любила пасынка и все ему прощала.
Когда Бэну исполнилось двадцать, Колин отвел ему собственный коттедж и дал в управление пастухов и все отары овец. Бэн был доволен щедростью отца, считал себя счастливчиком и много работал. И вовсе не завидовал брату Джеймсу, наследнику Колина. Он незаконнорожденный и знает свое место. Этому его научили еще дочери кузнеца, Парлана Ганна. Колин Хей хотел, чтобы Бэн носил его фамилию. Но тот отказался. Он решил оставаться Макколом.
Отношения с братьями тоже были прекрасные. Они вместе охотились, пили и гонялись за юбками. Играли в карты. Выигрывали и проигрывали. И всегда заботились друг о друге.
Хею нравилось, что сыновья так дружны и между ними нет ни зависти, ни вражды. У каждого было место в его сердце, и каждый знал свое место в доме.
А его третья жена Эллен, мать Джеймса и Гилберта, приняла пасынка в свое сердце спокойно и с обычным великодушием. Сама она смогла родить мужу только двоих сыновей, но любила Бэна, как собственного. И часто спрашивала, не объявятся ли другие побочные дети.
– Насколько я знаю, нет, – ухмылялся Колин.
Умерла Эллен два года назад, но ее до сих пор вспоминали добрым словом все домочадцы и жители деревни.
Из всех сыновей больше всего походил на отца именно Бэн. Только глаза у него были материнские, темно-серые. В этих глазах Колин видел дочь батрака, с которой однажды лежал в вереске тем летом, много лет назад. Тора была девственницей, и от их страстного соития родился его старший сын. Странно, что, родив такого крепкого парнишку, она больше не имела детей. Бэн признался, что брак матери был несчастливым, что муж был с ней жесток, а падчерицы ее просто не замечали.
– Она была добра с ними, но они во всем следовали примеру отца. И за это были наказаны: никто не захотел взять их в жены. Они так и остались в отцовском доме, но, когда отец умрет, не знаю, что будет с ними. Ни один мужчина не пожелал о них заботиться.
Громкий треск дров в очаге вернул Бэна к действительности. Он снова налил себе рюмку виски и тут же выпил, после чего встал и подошел к постели. Снял сапоги, расстегнул одежду, облегчился в ведро, поставленное именно для этих целей, лег и укрылся, прислушиваясь к вою ветра. Постепенно усталость взяла свое, и он крепко заснул. Разбудили его суетившиеся в зале слуги. Он немного полежал с закрытыми глазами: уж очень не хотелось покидать уютного гнездышка, но наконец отбросил одеяло и поднялся.
– Доброе утро, – поздоровалась Элизабет со своего места за высоким столом. – Я тут гадала, когда вы проснетесь. Утро уже в разгаре. Идите есть.
Бэн поправил одежду, натянул сапоги и подошел к ней.
– Утро в разгаре? – переспросил он.
– Да, – подтвердила Элизабет. – Очевидно, вы очень утомились. Садитесь рядом со мной.
– А что, все уже поели? – смущенно пробормотал Бэн.
– Нет. Мой дядя и его секретарь, как правило, встают поздно, и им подают завтрак в их покои. Дядя удивится, увидев вас, – улыбнулась девушка.
– А ваш муж? – вырвалось у него.
– Муж? У меня нет мужа, И никогда не было. Фрайарсгейт я получила в наследство. Я – хозяйка здешнего поместья.
– Тогда почему вы отослали меня в Клевенз-Карн?
– Письмо было адресовано Розамунде, леди Фрайарс-гейта. Это моя мать. Фрайарсгейт достался в наследство ей и должен был перейти ее старшей дочери Филиппе. Но та любит жизнь при дворе и вышла замуж за аристократа. Ей Фрайарсгейт не нужен. Моя средняя сестра Бэнон станет наследницей нашего дяди и получит Оттерли. А вот я люблю Фрайарсгейт. В тот день, когда мне исполнилось четырнадцать, мама передала эти земли мне и моим потомкам. Так что я – хозяйка этих мест. Очевидно, шотландцы не знают о том, что произошло за эти годы.
– Но вы уже прочли письмо? – спросил он. – Умеете читать?
– Разумеется! – негодующе воскликнула Элизабет. – А вы? Знаете грамоту?
– Да, – коротко ответил он, принимаясь за овсяную кашу – его опять донимал голод.
Элизабет налила ему кубок эля.
– Просто вчера ночью было слишком поздно для чтения писем. А вы знаете, что в этой тарелке?
– Знаю. – Он потянулся к хлебу и маслу. – Это джем?
– Клубничный, – кивнула Элизабет.
Он со счастливой улыбкой намазал джем поверх масла.
– Итак? – осведомилась она.
Он недоуменно взглянул на нее.
– О чем идет речь в письме?
– Я думал, вы умеете читать, – пробормотал он, сунув в рот последний кусок.
– Могу. Но на чтение уйдет больше времени, а я сгораю от любопытства! – почти закричала Элизабет. – Поверить не могу, сэр, что вы такой олух!
Он расхохотался так громко, что всполошил занятых уборкой слуг.
– Мой отец хочет купить у вас отару овец шропширской породы. Если, конечно, вы согласитесь продать.
– Они не для еды, – сухо ответила Элизабет. – Вы, шотландцы, предпочитаете поедать овец. Я выращиваю шропширскую породу на шерсть.
– Мой отец тоже продает шерсть, – хмыкнул он.
– Но мы ткем сукно прямо здесь, во Фрайарсгейте, – пояснила Элизабет.
– Вы не отсылаете шерсть в Нидерланды? – поразился Бэн.
– Только ткань. Наше голубое сукно имеет большой спрос. Чтобы сохранить высокие цены, мы каждый год производим заранее определенное количество ткани. Голландцы пытались сделать такую же ткань, но не сумели. Она перевозится на нашем собственном судне. И мы вполне способны полностью контролировать экспорт.
– Это очень интересно, – серьезно проговорил он. – А кто ткет сукно?
– Мои батраки, в зимние месяцы, когда другой работы нет. Они зарабатывают деньги и не успевают разлениться. А весной засевают поля. В прежние времена им было нечего делать в темные дни и длинные ночи. А потому много пили, дрались, избивали жен и детей. Теперь же у меня все заняты работой.
– Чья это была идея? – поинтересовался Бэн.
– Моей матери. А потом дядя решил, что мы должны иметь собственное судно, и велел его построить.
– А сколько лет вы управляете Фрайарсгейтом?
– С четырнадцати. В конце мая мне исполнится двадцать два.
