Текст книги "Стоунхендж"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 30 страниц)

Сабан был потрясён, когда увидел, что два жреца позже привели в храм тёлку. Хэрэгг ненавидел жертвоприношения всего живого, но Камабан настаивал, что душа умершего требует крови. Животному подрезали сухожилия и приподняли за хвост. Камабан замахнулся бронзовым топором. Но его удар скользнул по одному из рогов и пришёлся животному в шею. Тёлка жалобно замычала, Камабан ударил снова и опять промахнулся, а когда жрец попытался забрать у него топор, он, замахнувшись опять, описал опасный полукруг и, едва не попав по жрецу, с безумной яростью нанёс животному рану. Кровь брызнула во все стороны – на Камень Земли, на тело, на Орэнну, Лэллик и Камабана, и сражённое животное рухнуло на землю, а Камабан глубоко вонзил топор в позвоночник, закончив мучения животного. Он отбросил топор и упал на колени.

– Он будет жить! – закричал он, – он будет жить снова!

– Он будет жить, – эхом отозвалась Орэнна. Она обняла Камабана за плечи и подняла его. – Хэрэгг будет жить, – тихо сказала она, поглаживая Камабана, рыдающего на её плече.

Тёлку утащили, и Сабан сердито стал шаркать ногами, закидывая меловой пылью потёки крови.

– Здесь никогда не должно было быть жертвоприношений, – сказал он Килде.

– Кто говорил это? – спросила она.

– Хэрэгг.

– А теперь Хэрэгг мёртв, – угрюмо сказала она.

Хэрэгг был мёртв, а его тело оставалось в Доме Солнца, где оно медленно разлагалось, и запах умершего жреца постоянно был в ноздрях людей, копающих ямы и обтачивающих камни. Вороны расклевывали тело, а в разлагающейся плоти копошились личинки. Целый год ушёл на то, чтобы от тела остались только кости, но даже тогда Камабан отказывался захоронить его.

– Он останется здесь, – решил он, и кости остались на месте. Некоторые из них растащили звери, но Сабан старался сохранить скелет целым. В течение года разум Камабана восстановился, и он объявил, что займёт место Хэрэгга и будет теперь и вождём, и главным жрецом. Он настаивал, что кости Хэрэгга нуждаются в жертвенной крови, и поэтому приводил овец, коз, коров, свиней и даже птиц в храм, где убивал их прямо над высохшими костями, так что тё стали чёрными от постоянной крови. Рабы обходили кости стороной, а однажды Сабан был потрясён, увидев Ханну, сидевшую на корточках над залитым кровью скелетом.

– Он, правда, будет жить снова? – спросила она Сабана.

– Так говорит Камабан, – ответил Сабан.

Ханна содрогнулась, представив, как на скелете жреца появляются мышцы и кожа, а затем он осторожно встаёт на ноги и, пошатываясь, словно пьяный на негнущихся ногах, бродит среди камней.

– А когда ты умрёшь, – спросила она Сабана, – ты тоже будешь лежать в храме?

– Когда я умру, – сказал ей Сабан, – вы должны похоронить меня там, где вообще нет камней. Совсем нет камней.

Ханна задумалась, а потом неожиданно рассмеялась. Она быстро росла, и через год другой, уже будет считаться женщиной. Она знала, кто её настоящая мать, и также знала, что её жизнь зависит от того, чтобы никогда не признаваться в этом. И она называла Килду матерью, а Сабана отцам. Иногда она спрашивала Сабана, жива ли её настоящая мать, но Сабан мог ответить только то, что он на это надеется, однако на самом деле он опасался обратного. Ханна всё больше и больше становилась похожа на Дирэввин в юности, у неё был такой же темноглазый жизнерадостный взгляд, та же самая энергичность, и молодые люди Рэтэррина уже оценили это. Сабан предполагал, что на следующий год ему, возможно, придётся поместить глиняный символ и череп на крыше своей хижины. Среди поклонников Ханны был и Леир, а она в свою очередь тоже восхищалась сыном Сабана, который превратился в высокого, с чёрными заплетёнными на затылке волосами, спадающими вниз по спине, юношу. У него уже были первые отметки об убийствах на груди. Ходили слухи, что Камабан хочет, чтобы Леир стал следующим вождём, и многие полагали, что это хорошо, потому что Леир уже был известен своей храбростью. Он сражался в отряде Гундура, и постоянно был занят или на защите обширных границ Рэтэррина, или в дальних набегах за эти туманные границы, откуда возвращался с волами или рабами. Сабан гордился своим сыном, хотя видел его очень редко, так как Камабан после смерти Хэрэгга требовал, чтобы работа в храме была ускорена. Было задействовано ещё больше рабов, и чтобы прокормить их и племя, отправлялось ещё больше военных отрядов на поиски свиней, волов и зерна. Храм превратился в огромный рот, который нужно было кормить, а из Каталло всё ещё прибывали камни, которые надо было обрабатывать, оббивать и обжигать, а Камабан всё ещё не унимался.

– Почему всё так долго? – постоянно спрашивал он.

– Потому что камень слишком твёрдый, – так же постоянно отвечал Сабан.

– Бей рабов! – требовал Камабан.

– И всё будет вдвое дольше, – пригрозил Сабан. Камабан начинал злиться и ругался, что Сабан его враг.

Когда половина колонн небесного круга уже стояла на месте, Камабан потребовал нового усовершенствования.

– Небесный круг будет горизонтальным, так ведь? – спросил он у Сабана.

– Горизонтальным?

– Плоским! – сердито сказал Камабан, ровно проведя перед собой рукой. – Плоским, как поверхность озера.

Сабан задумался, нахмурившись.

– Храм плавно опускается, – сказал он, указывая на лёгкий уклон на земле, – и если колонны небесного круга будут все одинаковой высоты, каменное кольцо повторит этот уклон.

– Круг должен быть горизонтальным! – настаивал Камабан. – Он должен быть горизонтальным! – он замолчал, увидев, как Ханна вышла из хижины, и хитрая улыбка мелькнула на его лице. – Она похожа на Дирэввин.

– Она юная и темноволосая, – беззаботно сказал Сабан, – вот и всё.

– Но жизнь твоей дочери доказывает, что она не дочь Дирэввин, – сказал Камабан, всё ещё улыбаясь, – не так ли?

– Ты слышал мою клятву, – сказал Сабан, и для того, чтобы отвлечь Камабана, пообещал сделать небесный круг плоским, хотя понимал, что на это уйдёт ещё больше времени. Он положил лёгкие доски на вершины стоящих рядом колонн, а на каждой из них он сделал глиняные желоба. Когда он наполнил желоба водой, было видно, на одном ли уровне соседние колонны. Некоторые из колонн оказались слишком высокими, и рабы забирались наверх по сколоченным лестницам и молотками сбивали верхнюю часть. После этого, из-за того, что Сабан боялся устанавливать слишком короткий камень, он намеренно оставлял новые колонны немного повыше, так что каждую из них нужно было оббивать и скрести, пока она не становилась одного уровня с соседями.

Один камень едва не разломился, когда его устанавливали. Он скользнул с роликов, ударившись в обкладывающие яму половинки бревён, и на камне появилась большая трещина, наискосок пробежавшая по его поверхности. Сабан всё равно приказал поднимать камень, и каким-то чудом он не разломился, когда, качнувшись, успешно встал на место, хотя трещина всё также была видна.

– Он будет стоять, – сказал Камабан, – он будет стоять.

В течение следующих двух лет из Каталло привезли все остальные камни, и половина небесного круга уже стояла на месте, но до того, как эти колонны будут завершены, Сабан знал, что должен втащить камни-перемычки в центр храма, и сделал это летом. Камни втащило множество рабов, которые маневрировали салазками так, чтобы каждый камень-перекладина встал рядом с парными колоннами, на которые его поднимут.

Сабан днями и ночами думал о том, как поднять эти перекладины. Их было тридцать пять – тридцать из них на Небесный Круг, и пять – на арки дома солнца. В одну из глухих зимних ночей к нему пришёл ответ.

Ответом стало бревно. С помощью множества брёвен, которые необходимо было нарубить в лесах и притащить в храм, а Сабан с шестнадцатью рабами попытается претворить в жизнь свою идею.

Он начал с самой высокой арки. Салазки с камнем-перемычкой арки стояли параллельно парным колоннам в двух шагах от них, и Сабан приказал рабам положить длинные брёвна вокруг салазок так, что когда это было сделано, казалось, что длинный камень лежит на платформе. Теперь рабы с помощью дубовых рычагов приподняли один конец камня, а Сабан просунул длинное бревно под него поперёк брёвен нижнего уровня. Он сделал то же самое и с другого конца камня, и теперь камень-перемычка лежал на двух рядах брёвен на локоть выше длинной платформы.

Принесли ещё много брёвен и уложили вокруг двух слоёв брёвен, пока снова камень не оказался лежащим на платформе. Потом камень снова приподняли с помощью рычагов, и теперь он опирался на два массива брёвен. Следующую платформу выложили вокруг них, брёвна теперь лежали параллельно брёвнам первого слоя. Платформа теперь состояла из трёх уровней и была достаточно широкой и длинной, чтобы люди могли использовать рычаги под камнем при каждом последующем подъёме.

Слой за слоем камень подняли, и валун достиг самой вершины парных колонн и теперь казался парящим на исполинском штабеле уложенных бревен. Камень поддерживали двадцать пять уровней брёвен, но он всё ещё не мог скользнуть на колонны, так как Сабану нужно было вымерить по два выступа на вершинах колонн и сделать меловые метки на перемычке, где должны быть выдолблены соответствующие углубления. Одиннадцать дней ушло на поднятие камня, и ещё двадцать потребовались, чтобы выбить и отшлифовать выемки. Теперь камень нужно было передвинуть с помощью рычагов. Под него подложили ещё два уровня брёвен, и рабы начали осторожно приподнимать и двигать его. Камень медленно двигали через платформу и два удерживающих бревна, пока выемки не нависли прямо над выступами на вершинах колонн.

Три человека удерживали один край камня-перекладины, Сабан отбросил бревно, поддерживающее камень, а рабы убрали рычаг, и камень с грохотом упал на колонну. Платформа зашаталась, но ни камень, ни колонна не сломались. То же самое повторили с другой стороны, камень вновь упал с грохотом, и первая, самая высокая из пяти огромных арок была закончена.

Платформу разобрали и перенесли к следующей паре колонн, а когда рабы начали выкладывать первый слой брёвен вокруг второго камня-перемычки, Сабан отступил назад и стал смотреть на арку.

Он почувствовал смирение. Он знал, лучше, чем кто-либо, сколько труда, сколько дней шлифовки и взмахов молотками, сколько пота и тяжкого труда ушло на эти три камня. Он знал, что одна из колонн была недостаточно высока и поэтому стояла на неуклюже изогнутом основании в неглубокой яме, но арка получилась восхитительной. От её вида захватывало дыхание. Она парила в воздухе. А её перекладина, валун, который был таким тяжёлым, что понадобилось шестнадцать волов, чтобы притащить его из Каталло, теперь поднялся высоко в небо, и человек не мог дотянуться до него рукой. Это будет стоять здесь навеки, и по телу Сабана пробежала дрожь, когда он спросил себя, сможет ли кто-нибудь когда-либо поднять нечто такое же тяжёлое так высоко в небо. Он обернулся и посмотрел на солнце, садившееся в бледные облака на западе. «Слаол обязательно должен был видеть это, – подумал он. – Слаол обязательно вознаградит за такой труд жизнью Лэллик», – и эта надежда наполнила слезами глаза Сабана, он упал на колени и припал лбом к земле.

– Сколько дней ушло на это? – хотел знать Камабан.

– На несколько дней больше, чем полная Луна, – сказал Сабан, – но с остальными будет быстрее, потому что колонны ниже.

– Тридцать четыре перемычки нужно поднять! – закричал Камабан. – Это три года!

Он завыл от разочарования и обернулся посмотреть на рабов, которые стучали и шлифовали оставшиеся колонны небесного круга.

– Не все камни нужно тщательно отшлифовать, – сказал Камабан. – Если они почти прямоугольные, поднимайте их. Оставьте наружные края, они могут остаться необработанными.

Сабан изумлённо посмотрел на своего брата.

– Что нужно сделать? – спросил он. Годами Камабан требовал совершенства, а теперь хотел, чтобы были установлены наполовину обработанные камни?

– Делай как я сказал! – закричал Камабан и повернулся к прислушивающимся рабам. – Ни один из вас не отправится домой, пока работа не будет закончена, ни один из вас! Так работайте! Работайте! Работайте!

Уже можно было понять, как будет выглядеть законченный храм, последние колонны уже были установлены, и с запада и севера круг колонн уже выглядел завершённым. Дом Солнца был закончен и возвышался над строящимся кольцом камней. Сабан часто отходил на сотню другую шагов и смотрел на то, что он сделал, и чувствовал изумление. Многие годы были потрачены на этот храм, и он был прекрасным. Больше всего ему нравился рисунок теней, отбрасываемый им – чёткий и прямолинейный, не похожий ни на одну из теней, которые он когда-либо видел. И он понимал, как увиденный им когда-то нарушенный рисунок мира, можно исправить, и в эти моменты он чувствовал восхищение мечтой своего брата. Иногда он вставал в центре храма и чувствовал себя съёжившимся среди колонн и угнетённым их тенью. Даже в самые солнечные дни внутри камней царил мрак, который, казалось, нависает над ним, так что он не мог освободиться от чувства страха, что один из камней-перемычек упадёт. Он знал, что этого не случится. В перекладинах были углубления, вершинам колонн была придана выгнутая форма, чтобы твёрдо удерживать перекладины, однако не смотря на это, особенно стоя рядом с костями Хэрэгга в узком пространстве между самой высокой аркой и Камнем Земли, он чувствовал себя раздавленным тёмной тяжестью храма. А когда он выходил из него, пересекал ров и оглядывался назад, темнота отступала.

Этот храм не был незначительным, в отличие от жалких камней из Сэрмэннина. Он занимал достойное его место, и на него не давили небо и обширный травянистый склон холма. Посетители, некоторые из них приходили из неизвестных стран из-за моря, часто падали на колени при виде храма. А рабы начали во время работы разговаривать приглушёнными голосами.

– Он оживает, – однажды сказала Сабану Килда.

Последнюю колонну Небесного Круга, шириной в два раза меньше, чем остальные, потому что она представляла половину дня лунного цикла, установили в день Середины зимы. Она встала с лёгкостью и Камабан, пришедший посмотреть, как её устанавливают, остался в храме до захода солнца. Был прекрасный день, холодный, но ясный, и небо на юго-западе было нежно подёрнуто тонкими облаками, превращающимися из белых в розовые. Стая скворцов, похожих на кремневые наконечники стрел, кружила над храмом. Птицы казались неисчислимыми и чёрными на фоне высокой пустоты неба. Они взлетели все вместе, одновременно сменили направление полёта, и это зрелище вызвало у Камабана улыбку. Очень давно Камабан не улыбался с таким удовольствием.

– Всё соответствует рисунку, – тихо сказал он.

Солнце садилось всё ниже, удлиняя тени храма, и Сабану стало казаться, что камни шевелятся. Теперь они выглядели чёрными. Они с Камабаном стояли рядом с Камнем Солнца на Священной Тропе, а тени незаметно подбиралась к ним. По мере того, как солнце спускалось всё ниже, храм становился всё выше, а его камни становились всё громаднее и чернее. Потом солнце исчезло за перемычкой самой высокой арки, и первая темнота ночи накрыла братьев. Позади них, в Рэтэррине зажглись костры Середины Зимы, и Сабан предполагал, что Камабан вернётся, чтобы возглавить сегодняшний праздник, но вместо этого он чего-то ждал, с нетерпением вглядываясь в затенённые камни.

– Скоро, – шептал он, – очень скоро.

Спустя несколько мгновений нижний край самого высокого камня-перемычки окрасился багрово-красным, а затем солнце блеснуло через щель между самыми высокими колоннами, и Камабан от радости захлопал в ладоши.

– Всё получилось! – закричал он. – Получилось!

Земля вокруг них была полностью погружена во мрак, так как тени колонн Небесного Круга все вместе отбрасывали обширный покров теней на Священную Тропу, но в центре этой огромной тени сиял луч света. Это был свет угасающего солнца, последний луч света в этом году, и он пронзил горизонт над лесами, над лугом и через арку ослепил Камабана, стоящего возле Камня Солнца.

– Сюда! – кричал Камабан, ударяя себя в грудь, словно привлекая внимание Слаола. – Сюда! – снова закричал он, и в состоянии восторга внимательно смотрел, как солнце скользнуло за камни, и тень от камней превратилась в одну обширную темноту, поглотившую луга.

– Ты видел, что мы создали? – возбуждённо спросил Камабан. – Угасающее солнце увидит камень, отмечающий его самую великую силу, и снова затоскует по этой силе, и освободится от своей зимней слабости. Всё получится! Всё получится! – он повернулся и охватил Сабана за плечи. – Я хочу, чтобы он был готов к следующей Середине Зимы ко Дню Зимнего Солнца.

– Он будет готов, – пообещал Сабан.

Камабан посмотрел Сабану в глаза и нахмурился.

– Ты прощаешь меня, брат?

– Что прощаю тебе? – спросил Сабан, прекрасно понимая, о чём спрашивает Камабан.

Камабан скривился.

– Слаол и Лаханна должны быть вместе, – он отпустил плечи Сабана. – Я знаю, что это тяжело для тебя, но боги жестоки к нам. Они жестоки! Иногда ночами я молился, чтобы Слаол выбросил свою плеть, но он заставлял меня истекать кровью. Он заставлял меня истекать кровью.

– А Орэнна дарит тебе радость? – спросил Сабан.

Камабан отшатнулся, потом кивнул.

– Она дарит мне радость, а то, что сделал ты, брат, – он кивнул в сторону храма, – подарит нам всем такую радость. Заканчивай его. Просто заканчивай его.

Он ушёл.

Колонны, обрамляющие вход, принесли к проходу и вернули на свои места, и теперь всё, что необходимо было сделать, это поднять последние камни-перекладины на Небесный круг. Сабана беспокоило, что у последних колонн не будет достаточно времени, чтобы устояться в земле, но Камабан теперь не терпел отсрочек.

– Он должен быть завершён, – настаивал он, – он должен быть готовым.

Готовым для чего? Иногда, когда Сабан долго смотрел на затенённые камни, ему начинало казаться, что у них на самом деле своя собственная жизнь. Когда он был усталым, а освещение тусклым, камни казались двигающимися, словно огромные танцоры, но если он поднимал голову и смотрел прямо на камни, все они были неподвижны. И всё-таки боги ходили среди камней, в этом он был уверен. Храм ещё не был освящён, но боги уже нашли его. Они размышляли над высокими камнями. Иногда по ночам он молился им. Килда нашла его за этим занятием однажды вечером. Она присела и стала дожидаться, когда он закончит, а потом спросила, о чём он молил богов.

– Я постоянно молюсь, чтобы они сохранили жизнь моей дочери.

– Твоя дочь теперь Ханна. И моя тоже.

– Ты думаешь, Дирэввин мертва?

– Я думаю, что она жива, но я думаю, что ты и я всегда будем родителями для Ханны.

Сабан кивнул, но он всё равно молился за Лэллик. Она будет здесь жрицей, а он был строителем этого храма. «В своё время, – решил он, – она перестанет бояться, и будет доверять ему, потому что непременно увидит, какое это прекрасное место – дом для богов, и его построил её отец».

И теперь он почти окончен.

* * *

Быки-танцоры скакали в Середине лета. Костры распугивали злобных духов, и на рассвете в самый первый раз восходящее солнце отбросило тень Камня Солнца через кольцо колонн Небесного Круга в сердце храма, где лежали кости Хэрэгга.

Последним камням-перекладинам придали нужную форму. У одного из этих камней углубления оказались слишком близко друг к другу, потому что Камабан настоял, что будет быстрее делать выемки до поднятия камня, и Сабан приказал выдолбить третье углубление. Это будет, молился он, последней задержкой.

Урожай был собран. Женщины танцевали на молотильных участках, а жрецы обмолотили первые зёрна. Рабы больше не ходили в Каталло, так как было мало работы и для работающих в храме, но Камабан всё отказывался освободить их.

– Мы будем кормить их до освящения храма, – сказал он. – Они строили его, они должны увидеть его законченным, а потом они будут свободны.

Наступила зима, и люди надеялись, что это будет самая последняя зима на земле. У Килды был выкидыш, и она рыдала целыми днями.

– Я всегда хотела ребёнка, – сказала она Сабану, – но боги не дают мне его.

– У тебя есть Ханна, – сказал Сабан, пытаясь утешить её, так же как она пыталась утешить его.

– Она почти взрослая, – сказала Килда, – и её судьба уже близко.

– Её судьба?

Килда пожала плечами.

– Она дочь Дирэввин. В ней кровь Санны. У неё есть судьба, Сабан, и она скоро наступит.

Она пришла на следующий день. Был мороз, и камни подёрнулись инеем. Осталось поднять только два камня-перемычки, и Сабан начинал платформу, когда из селения пришёл Леир. Он был одет в убранство воина Рэтэррина с лисьими хвостами, вплетёнными в волосы, его грудь была синей от татуировок. В руках он держал копьё с подвешенными на нём ценными перьями орлана-белохвоста, которые были частью дани, принесённой в Рэтэррин восхищённым вождём с отдалённого побережья. Леир пересёк тропинку через ров и осмотрел камни.

– Храм будет готов в Середине зимы? – спросил он отца.

– Конечно, – сказал Сабан.

Леир криво улыбнулся, потом кивнул в сторону Священной Тропы, предлагая пройти туда. Сабан озадаченно последовал за сыном обратно по ту сторону рва.

– Камабан говорит, что костям Хэрэгга нужна кровь, – решительно начал Леир.

Сабан кивнул.

– Постоянно.

Этим утром Камабан приходил со связанным лебедем, который шипел на камни, пока ему не перерезали шею. Храм пропах кровью, потому что не успевала высохнуть кровь от одного жертвоприношения, как к костям Хэрэгга приносили и убивали другое животное или птицу.

– А когда он будет освящён, – угрюмо продолжил Леир, – нам было обещано, что все умершие, не только Хэрэгг, обретут новую жизнь благодаря камням.

– Нам? – спросил Сабан. Он думал, что мёртвые должны уйти из владений Лаханны и перейти под опеку Слаола. Однако назначение храма было постоянным объектом для слухов и рассказов. В самом деле, чем ближе было освящение храма, тем у всех было меньше уверенности в том, какова цель храма. Все знали, что зима должна быть изгнана, но ожидалось нечто ещё большее. Некоторые говорили, что умершие вернутся, а другие – что только те мёртвецы, которые будут лежать в храме, получат обратно свои жизни.

– А чтобы дать мёртвым жизнь, – продолжил Леир, – Камабан хочет больше крови. – Он остановился рядом с Камнем Солнца и оглянулся. Несколько рабов полировали уже установленные колонны, а около двадцати женщин выдёргивали сорняки изо рва. – Эти рабы не пойдут домой, когда храм будет закончен.

– Некоторые наверняка останутся, – сказал Сабан. – Им всем была обещана свобода, и большинство захочет вернуться домой, если конечно смогут вспомнить, где их дом.

Леир покачал головой.

– Камабан был пьян прошлой ночью, – сказал он, – и сказал Гундуру, что он хочет дорогу из голов, ведущую из селения к храму. Это будет тропа мёртвых, чтобы показать, как мы идём от смерти к жизни, – он посмотрел Сабану в лицо. – Он говорит, что видел это во сне, и что этого требует Слаол. Люди Гундура убьют рабов.

– Нет! – Сабан не мог поверить.

– Они убьют рабов в храме, чтобы их кровь пропитала землю, потом у них отрежут головы и разложат их на валах Тропы, – безжалостно сказал Леир. – Мы – копьеносцы, должны совершить эти убийства.

Сабан вздрогнул. Он посмотрел в сторону хижины, где Килда присматривала за костром, и увидел Ханну, вышедшую через низкий проход с сухими дровами. Девушка увидела Леира, но должно быть почувствовала, что он хочет оставаться вдвоём с отцом, и осталась возле хижины с Килдой.

– А что ты думаешь о желании Камабана?

– Если бы мне это нравилось, отец, разве я пришёл бы к тебе? – Леир замолчал и бросил взгляд на Ханну. – Камабан хочет убить всех рабов, отец, всех до одного.

– И что же я должен сделать?

– Поговорить с Камабаном?

Сабан покачал головой.

– Ты думаешь, он будет слушать меня. С таким же успехом я могу поговорить с разъярённым кабаном, – он ударил по Камню Солнца. «В своё время, – подумал он, – камни потеряют свой серый цвет и станут тёмными из-за лишайника». – Мы можем поговорить с твоей матерью, – предложил он.

– Она не будет говорить со мной, – признался Леир. – Она разговаривает с богами, а не с людьми, – в его голосе слышалась горечь. – А Гундур говорит, что есть ещё один повод убить рабов. Он говорит, что если им разрешат уйти к себе домой, они унесут с собой секреты строительства храма, и тогда другие построят такой же храм, и Слаол придёт не к нам, а к ним.

Сабан посмотрел на серую пыль, густо покрывавшую землю.

– Если я скажу рабам сбежать, – тихо сказал он, – воины просто пригонят их обратно.

– Так ты ничего не можешь сделать? – возмущённо воскликнул Леир.

– Я могу кое-что сделать, – сказал Сабан. Он обернулся и кивнул Ханне, а когда она нетерпеливо побежала в их сторону, она была так похожа на свою мать, что у Сабана перехватило дыхание. Многие копьеносцы просили у Сабана разрешения жениться на Ханне, и отказы Сабана на их просьбы вызывали возмущение. «Ханна, – говорили они, – всего лишь рабыня, а рабыня должна быть польщена расположением воина». Но единственный воин, который нравился Ханне, был Леир. Она смущённо улыбнулась ему, потом послушно взглянула на Сабана и склонила голову, как и полагалось дочери перед своим отцом.

– Я хочу, чтобы ты отвела Леира на остров на реке, – сказал ей Сабан, – тот, который я показывал тебе в прошлом году.

Ханна кивнула, хотя она недоумевала, потому что раньше ей никогда не позволялось уходить в лес с мужчиной. Сабан нащупал свою сумку и вытащил маленький свёрток из старой кожи, в которую был завёрнут золотой ромбик.

– Ты возьмёшь это, – сказал Сабан Леиру, разворачивая ромбик, – и положишь в развилку на иве. Ханна покажет тебе это дерево.

Он положил золото в руку сына.

Леир хмуро посмотрел на блестящий ромбик.

– И чем это поможет?

– Это всё изменит, – сказал Сабан. Он надеялся на это. Он даже не знал, жива ли Дирэввин, тем не менее золото всегда всё меняло. Его появление в Рэтэррине изменило всё, и теперь он хотел, чтобы наполненный солнцем металл снова проявил своё волшебство. – Ханна расскажет тебе, что совершит золото, – сказал Сабан сыну, – так как настало время, чтобы Ханна рассказала тебе всё.

Он поцеловал девушку в лоб, потому что понимал, что с этими словами он освобождает девушку от своей опеки. Он открывает ей и Леиру правду, и он надеялся, что его сын не придёт в ужас, когда Ханна скажет ему, что она дочь злейшего врага Рэтэррина.

– Ханна расскажет тебе всё, – сказал он. – А теперь идите.

Он смотрел, как они направились к реке, и вспомнил, как он шёл этой же самой тропой вместе с Дирэввин так много лет назад. Тогда он думал, что счастье никогда не закончится, а потом был уверен, что счастье никогда не вернётся. Он увидел, как Ханна взяла Леира за руку, и его глаза наполнились слезами. Он обернулся на храм и увидел, как причудливо свет и тени переплелись на парящих камнях, и он понял, что мечта его брата – удивительна, но одновременно – он теперь осознал, что эта возвышенная мечта превратилась в безумие.

Он пошёл обратно к камням. Оставалось поднять только два камня, и храм будет закончен, и только после этого, только после этого, считал Сабан, он узнает, почему боги хотели, чтобы он был построен.

* * *

Самый последний камень установили на место за три дня до Дня Зимнего Солнца. Это был камень-перемычка для самой узкой колонны Небесного Круга. Сабана беспокоила эта колонна, так как Камабан настоял, чтобы она была в два раза уже, чем остальные, так как символизировала половину дня пути луны. Кроме того, Камабан потребовал сделать там широкий проход, через который люди могли бы пройти в центр храма. Но площади на его вершине было недостаточно, чтобы сделать пару выступов для двух камней-перемычек, и они, опасался Сабан, будут лежать очень ненадёжно.

Он опасался не того, чего следовало. Это был не недостаточный размер площадки, а сам камень. Потому что когда построили платформу из бревён, подняли последний камень-перемычку уровень за уровнем на нужную высоту, передвинули до места, где его выступ соответствовал прорези в соседней перемычке, и отпустили, чтобы он упал в нужное место – колонна треснула.

Камни-перемычки всегда вставали на место с резким грохотом, и Сабан всегда боялся этого момента, беспокоясь, выдержит ли сама перекладина или колонны под ней такой удар. В твёрдых камнях были дефекты, которые Сабан иногда использовал, чтобы обточить валуны, и он знал, что некоторые из этих изъянов могут быть спрятаны глубоко внутри камня, но до сих пор ни один из них не подводил. Пять камней-перекладин Дома Солнца и двадцать девять камней круга неба были безопасно подняты и установлены, каждый рычагами был передвинут на своё место – чтобы выемки в их нижней части совпадали с выступами на колоннах – и все падали на место с грохотом. Тем не менее, все камни были целыми, пока не упал этот последний камень-перекладина. Он упал не с грохотом, а со слабым треском, гулким эхом отозвавшимся от дальнего края круга.

Сабан замер, опасаясь страшного, но было тихо. Камень-перемычка был в нужном месте, колонна стояла, но когда он спустился вниз по слоям брёвен, он увидел, что на поверхности узкой колонны диагонально пробежала глубокая трещина. Она начиналась на вершине камня и шла до середины боковой части. Раб спрыгнул рядом с Сабаном и потрогал пальцем трещину.

– Если она пойдёт дальше… – начал он, но не закончил.

Если она пойдёт дальше, понимал Сабан, камень-перекладина рухнет на землю.

– Даже не притрагивайся к ней, – велел он рабу, а когда вечером пришёл Камабан, Сабан сообщил ему мрачные новости.

Камабан осмотрел трещину, затем поднял взгляд на перемычку.

– Камень стоит, так ведь? – сказал он.

– Камень стоит, но сколько времени он простоит? – спросил Сабан. – Его нужно заменить.

– Заменить? – в голосе Камабана было изумление.

– Мы должны привезти из Каталло другой камень.

– И сколько на это уйдёт времени?

– Доставить камень? Придать ему форму? Убрать этот? – Сабан раздумывал это несколько мгновений. – Кроме того, нам нужно убрать обе перекладины с узкой колонны, вот почему я оставил платформу на месте, – он пожал плечами. – Это может быть сделано следующим летом.

– Следующим летом? – закричал Камабан. – Мы собираемся освятить храм через три дня! Три дня! Он не может ждать! Он готов, он готов, он готов! Конечно, камень не упадёт!

Он стал бить ладонью по треснувшей колонне, и Сабан инстинктивно отступил назад, но камень не разрушился. Камабан начал колотить по нему своим маленьким жезлом, а после того, как увидел, что Сабан отшатнулся, схватил один из тяжёлых каменных молотков, которыми обрабатывали камни, и начал со всей силы бить им по треснувшей колонне. Он колотил по камню снова и снова, рыча и потея, наполняя храм эхом от каждого удара. Камень оставался целым.