Текст книги "Стоунхендж"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 30 страниц)

Теперь они сидели, наблюдая за танцующими вокруг костров. Где-то в темноте захныкала девушка.

– Расскажи мне о Сабане, – потребовала Санна.

Камабан пожал плечами.

– Честный, трудолюбивый, – сказал Камабан, не считая ни одно из этих свойств хорошим качеством, – похож на своего отца.

– Он станет вождём?

– Когда-нибудь, возможно, – беззаботно ответил Камабан.

– А он будет хранить мир?

– Откуда я знаю, – ответил Камабан.

– В таком случае, что ты думаешь?

– Какое значение имеет то, что я думаю? – спросил Камабан. – Все знают, что я глуп.

– А ты глуп?

– Это то, что я хочу, чтобы они думали обо мне, – сказал Камабан. – Только так меня могут оставить в покое.

Санна одобрительно кивнула. Двое сидели в тишине некоторое время, наблюдая за отблесками пламени, окрашивающими крупные камни. Искры вились в небо, устремляясь к холодно-белым звёздам. Крик раздался из темноты, где двое молодых воинов, один из Рэтэррина, а другой из Каталло, начали драться. Их друзья растащили их, но как только эта драка закончилась, началась другая. Люди Каталло были щедры на медовый хмельной напиток, который был специально приготовлен к празднику Середины Лета.

– Когда моя бабушка была девочкой, – сказала Санна, – не было этого напитка. Чужаки научили нас готовить его, но до сих пор они делают это лучше.

Она поразмышляла над этим некоторое время, затем пожала плечами.

– Зато они не умеют делать мои снадобья. Я могу дать тебе питьё, чтобы ты летал, и еду, чтобы дать тебе сладкие сны, – её глаза сверкнули из-под шали, покрывающей голову.

– Я хочу учиться у тебя, – сказал Камабан.

– Я обучаю девочек, а не мальчиков, – резко ответила старуха.

– Но у меня нет души, – сказал Камабан. – Она была разбита Д-д-детоубийцей. Я не мальчик, и не девочка. Я ничто.

– Если ты ничто, чему ты сможешь научиться?

– Всему, ч-ч-чему ты сможешь научить меня. – Камабан повернулся к колдунье. – Я з-з-заплачу тебе.

Санна расхохоталась, дыхание захрипело у неё в горле, когда она начала раскачиваться взад-вперёд.

– И чем, – спросила она, когда дыхание восстановилось, – изуродованный изгнанник из Рэтэррина может расплатиться со мной?

– Этим, – Камабан выпрямил правую руку, показывая один золотой ромбик. – Часть золота Чужаков, – сказал он. – Сокровище невесты Слаола.

Санна потянулась за ромбиком, но Камабан сжал ладонь.

– Отдай мне это, дитя! – зашипела старая женщина.

– Если скажешь, что будешь учить меня, – сказал Камабан, – я дам тебе это.

Санна закрыла глаза.

– Если ты не отдашь это мне, искривлённый кусок ужаса, – нараспев заговорила она голосом, который внушал ужас трём поколениям её племени, – я отдам твоё тело червям и отошлю твою душу в бесконечный лес. Я сверну твою кровь и разобью твои кости в тесто, гадюки заберутся в твои внутренности, а собаки съедят твои кишки. Ты будешь молить о милосердии, но я буду только смеяться над тобой, а твой череп использую в качестве туалетного горшка.

Она внезапно остановилась, потому что Камабан поднялся на ноги и заковылял прочь.

– Куда ты собрался? – зашипела она.

– Я слышал, что в Друинне есть колдунья, – сказал он, – она м-м-может научить меня.

Санна с ненавистью посмотрела на него, её глаза горели на мертвенном лице, но он оставался совершенно спокойным, и Санна подавила свой гнев.

– Ещё один шаг, уродец, – сказала она, – и твои искривлённые кости будут лежать рядом с тем карликом во рву.

Камабан поднял вверх золотой ромбик.

– Этим я расплачусь за то, что ты меня б-б-будешь учить, – сказал он и затем достал второй ромбик. – А этот кусочек золота, – продолжил он, – будет платой за то, что ты вылечишь меня.

– Подойди сюда, – приказала Санна. Камабан не двигался, а только держал кусочки золота, которые сверкали в свете очага. Санна глядела на них, осознавая, сколько всего она может совершить с такими могучими талисманами. Она надеялась получить часть этого золота на следующее утро, но каждый кусочек был очень ценен для неё, и она подавила свой гнев.

– Я буду тебя учить, – спокойно сказала она.

– Спасибо, – тихо произнёс Камабан, затем опустился перед ней на колени и почтительно положил оба ромбика в её протянутую руку.

Санна плюнула на золото, затем зашаркала назад в глубокую темноту хижины, где от её очага осталась только кучка обуглившихся тлеющих углей.

– Ты можешь лечь спать внутри, – сказала она из темноты, – или снаружи. Мне всё равно.

Камабан не ответил, а только разглядывал камни большого храма. Тени любовников теперь были неподвижны, но угасающие огни костров мерцали, и ему показалось, что круг камней дрожит в дымной ночи. Словно камни были живыми, а люди мёртвыми, и это напомнило ему о Старом Храме, таком далёком отсюда, который был его домом, и он склонился вперёд, прислонился лбом к земле и поклялся, что какие бы боги ни услышали его, он вдохнёт жизнь в Старый Храм. Там будут петь, будут танцевать, храм станет живым.

* * *

Хенгал был доволен результатами своих переговоров с Киталом. Мир был обеспечен, и этот мир будет скреплён свадьбой Сабана и Дирэввин.

– Не такую девочку я бы выбрал для тебя, – проворчал Хенгалл сыну, когда они двигались к югу в Рэтэррин. – Она слишком худа.

– Слишком худа? – переспросил Сабан. Он думал, что Дирэввин прекрасна.

– Женщины то же самое, что и домашние животные, – сказал Хенгалл. – Самые лучшие имеют широкие кости. Бесполезно жениться на худых, они умирают при родах. Но Санна решила, что ты женишься на Дирэввин, и эта женитьба скрепит наш мир, и это решено.

Хенгалл не только договорился о свадьбе, но и купил восемь больших камней, с помощью которых Гилан сможет восстановить Старый Храм. Ценой за камни был один из крупных золотых ромбов и девять маленьких, которые Хенгалл считал недорогими. «Это правильно, – думал он, – обменять малую часть золота Сэрменнина на камни». Потому что он был теперь уверен, что появление золота – это сообщение от Слаола чтобы восстановить Старый Храм, а Гилан убедил его, что в Рэттэррине должен быть каменный храм.

В Рэтэррине не было камней. Были булыжники в реке, и немного камней покрупнее, из которых можно было выточить молотки или топоры, но в поселении не было больших камней, сопоставимых со столбами и крупными плитами, окружающими храм Каталло. Рэтэррин был местом мела, травы и деревьев, в то время как земля Каталло изобиловала огромными камнями, которые были так густо рассеяны на его холмах, что издалека выглядели как стадо гигантских серых овец. Санна утверждала, что эти камни были раскиданы Слаолом в напрасной попытке остановить возведение священного холма для Лаханны, однако другие говорили, что камни были сброшены на холмы Гьюэтом, богом облаков, которому захотелось увидеть своё отражение на зелёной поверхности земли. Однако каким бы образом камни ни попали в Каталло, они оказались ближайшими к Рэтэррину валунами.

Сабану понравилась идея строительства в Рэтэррине чего-нибудь нового и впечатляющего. Некоторые из людей Хенгалла тихо ворчали, что деревянные храмы служили Рэтэррину достаточно хорошо, но торговцы, возившие шкуры, кремень и горшки на обмен на топоры, моллюсков и соль, выяснили, что в Друинне есть храм из больших камней, и что почти все святилища на западе также сделаны из валунов. И перспектива обладания собственным каменным храмом подняла дух большинства людей Хенгалла. Новый храм, созданный из камней, сможет восстановить удачу племени, и этой веры оказалось достаточно, чтобы убедить жрецов, что Гилан должен быть новым главным жрецом. Они сообщили об этом Хенгаллу, и вождь, подкупивший четырёх жрецов бронзовыми слитками, рабынями из Чужаков и кусками янтаря, чтобы они сделали именно такой выбор, с серьёзным видом принял их решение как волю богов.

Итак, Гилан стал новым главным жрецом, и его первым требованием было очистить Старый Храм от сорняков и орешника, чтобы святилище было готово к прибытию камней из Каталло в следующем году.

Мужчины делали эту работу, а женщины оставались с внешней стороны вала и танцевали вокруг. Они пели во время танца, и их песней была свадебная песнь Слаола. Только женщины когда-либо пели эту песню, и только в случаях величайшей торжественности. Она исполнялась короткими куплетами, с большими паузами в музыке, и в течение этих пауз танцоры должны стоять почти без движения, пока в определённый момент танец и песня не возобновлялись опять. Их голоса накладывались друг на друга с особой гармонией, и хотя они никогда не репетировали петь вместе, песня всегда прекрасно западала в память, а движения танца всегда прекращались и возобновлялись абсолютно согласованно. Матери учили своих дочерей куплетам этой песни, одни учили одну часть, другие другую, и потом они собирались вместе, и всё прекрасно сочеталось. Многие женщины плакали во время танца, потому что песня была печальной. За день до свадьбы Слаола и Лаханны бог солнца поссорился со своей невестой и покинул её, но женщины жили надеждой, что Слаол смягчится и вернётся к своей невесте.

Гилан следил за работами, иногда останавливаясь послушать песню женщин, иногда помогая мужчинам выгребать сорняки и кустарник. Некоторые из орешников были уже большими деревьями, и было нужно подкопать их корни лопатками из рогов оленя, прежде чем вытащить из земли. Деревья нельзя было просто срубить, потому что побеги снова отрастали от пней, поэтому самые большие деревья были выкорчеваны, а ямы от их корней были заполнены кусками мела, накопанными из рва. Череп быка, который Камабан поместил в центр храма, был закопан во рву, его шалаш разрушен, сорняки выполоты, трава скошена кремневыми ножами и отходы сожжены. Дым от костра побеспокоил танцующих, и они отошли подальше от храма. Когда мужчины очистили траву и сорняки изо рва и внутреннего вала, святилище вновь было окружено своим ярким меловым белоснежным кругом.

Старые прогнившие столбы, что густо стояли на Входе Солнца и около алтаря, были брошены в огонь. Некоторые из столбов были очень большими, и их основания глубоко уходили в землю. Они были срублены до уровня земли, а упрямые пни оставлены догнивать. Наконец, все сорняки, деревья и столбы были вычищены, и люди танцевали по широкому кругу под навязчивый ритм песни женщин. Храм снова был пустым и чистым. Остались внешний низкий вал, поросший травой, ров и высокий вал, окружающий круг, в котором ничего не было.

Племя вернулось в Рэтэррин в вечерних сумерках. Галет был одним из последних, кто покинул это место, и он остановился на вершине холма над селением, обернулся и посмотрел на храм. Заросли орешника, закрывающие вид на юг, были убраны, и теперь только могильные курганы предков виднелись на горизонте, но перед курганами, белый в противоположность темнеющему склону холма, круг храма казался сияющим в угасающем свете дня. Тени вала простирались далеко, и Галет впервые заметил, что белый круг расположен на склоне, и что он немного наклонён в сторону, где солнце восходит в середине лета.

– Как он прекрасен, – сказал Лидда, женщина Галета.

– Он действительно прекрасен, – согласился Галет. Именно Галет, практичный, сильный и умелый, был тем, кто должен поставить камни, и он попробовал представить, как восемь больших будут смотреться в окружении травы и мела.

– Слаол будет доволен, – решил он.

Ночью в Рэтэррине была гроза, но без дождя. Только где-то далеко гремел гром, а ночью умерли двое детей. Оба были больными, хотя никто не думал, что они могут умереть. Но утром взошло солнце, и свежевычищенное меловое кольцо засияло. Боги, признало племя, вновь улыбались Рэтэррину.

* * *

Дирэввин ещё не была женщиной, однако существовал обычай и в Рэтэррине и в Каталло, что помолвленные девушки должны жить в семье своего будущего мужа, поэтому Дирэввин прибыла в Рэтэррин, чтобы жить в хижине самой старшей жены Хенгалла.

Её появление взволновало племя. Ей предстояло стать взрослой только через год, но её красота расцвела рано, и молодые воины Рэтэррина взирали на неё с плохо скрываемым вожделением, потому что Дирэввин из Каталло была девушкой, будоражащей мужские мечты. Её черные волосы спускались ниже поясницы, а длинные ноги были тёмными от солнца. На шее и щиколотках она носила изящные ожерелья из снежно-белых морских раковин, и все раковины были разной формы и размера. Её глаза были тёмными, лицо тонким и высокоскулым, а характер была очень живой, как полёт зимородка. Молодые воины племени Хенгалла заметили её, оценили, и решили, что она слишком хороша для Сабана, который был всё ещё лишь ребёнком. Хенгалл, догадавшись об их желаниях, приказал Гилану создать защитные чары для девушки, поэтому главный жрец поместил человеческий череп на крышу хижины Дирэввин, а рядом положил фаллос из необожжённой глины, и теперь каждый мужчина, видевший эти амулеты, понимал их угрозу. «Прикоснись к Дирэввин без разрешения, – говорили череп и фаллос, – и ты умрёшь», – и с этого времени мужчины только смотрели, но никаких попыток не предпринимали.

Сабан тоже смотрел и тосковал, а некоторые заметили, как Дирэввин поглядывает вслед ему, потому что он обещался быть красивым мужчиной. Он всё ещё рос, но уже был высоким, как его отец, и у него была такая же, как у Ленгара живость в движениях и во взгляде. Он умело обращался с тисовым луком, был одним из самых быстрых бегунов в племени, и помимо этого был скромным, спокойным, и всем нравился в Рэтэррине. Он должен был вырасти хорошим человеком, но если он провалит свои испытания, его никогда не будут считать взрослым, и поэтому в течение нескольких месяцев после его первой встречи с Дирэввин он был очень занят изучением секретов лесов и звериных троп. Он наблюдал, как олени бьются друг с другом во время гона, искал места, где выдры прячут свои логова, и учился, как добыть мёд у сердитых пчёл. Ему не разрешалось ночевать в лесу потому, что он был ещё ребёнком, но своего первого волка он убил ранней зимой, поразив его верно пущенной стрелой и прикончив зверя взмахом каменного топора. Женщина Галета, Лидда, вырвала клыки волка и нанизала их на жилу и затем отдала это ожерелье Сабану.

Сабан был сыном вождя, но от него ожидали, что он будет работать как все. Человек, который ничего не делает, любил говорить Хенгалл, ничего не ест. Галет был лучшим плотником в племени, и Сабан почти семь лет обучался ремеслу дяди. Он выучил, как зовут богов всех деревьев, как умилостивить их перед тем как топор повалит дерево, выучил как превратить дуб и ясень в брусья, столбы и балки. Галет научил его, как сделать обтёсанный клинок из кремня, и как крепко и плотно привязать его к рукоятке сырыми ремнями из воловьей шкуры, чтобы головка не потерялась во время работы. Сабану разрешалось использовать кремневые инструменты, но ни ему, ни сыну Галета, рождённому от его первой жены, никогда не позволялось притрагиваться к двум превосходным бронзовым топорам, которые были привезены издалека и стоили Галету много свиней и коров.

Сабан учился, как вырезать чаши из бука и вёсла из ивы. Он выучился, как выточить из твёрдого как камень тиса смертоносный для оленей лук. Он выучился, как соединять деревянные детали, и как сверлить их при помощи шипов из кремня, кости или падуба. Он выучился, как подобрать бревно вяза и выдолбить из него полую лодку, которая смогла бы ходить вниз по реке до моря и привозить обратно мешки с солью, моллюсками и сушёной рыбой. Он выучился, как подрубить растущий дуб, чтобы при валке он упал в нужное место, и всему этому он выучился хорошо, потому что зимой перед испытаниями Сабана Галет доверил ему поменять крышу над хижиной, где спала Дирэввин.

Сабан сбросил прогнившую соломенную крышу, но череп сначала передал вниз Дирэввин, которая знала, что тот защитил её, поцеловала в лоб и взглянула вверх на Сабана.

– А остальное? – спросила она, смеясь.

– Остальное?

– Глину, – сказала она. Фаллос из необожжённой глины раскрошился от погодных условий, но Сабан собрал всё, что смог среди прогнившей соломы и отдал ей. Она скривилась от грязных кусочков глины, но нашла один фрагмент, который был чище остальных, и потянулась кверху дать его Сабану.

– Проглоти его, – приказала она.

– Проглотить его?

– Да, – настаивала она, и рассмеялась над выражением его лица, когда он попытался протолкнуть кусок в горло.

– Зачем мне это делать? – спросил её Сабан, но она только смеялась, но внезапно смех стих, потому что из-за угла хижины показался Джегар.

Джегар был теперь лучшим охотником племени. Он надолго уходил в лес, будучи вожаком группы молодых мужчин, которые возвращались с тушами и бивнями. Некоторые в племени считали, что Джегар должен наследовать Хенгаллу, так как было очевидно, что боги милостивы к нему, но если Джегар и разделял это мнение, он не показывал виду. Вместо этого он был очень почтителен к Хенгаллу и заботился о том, чтобы вождю были предложены лучшие куски мяса из своей добычи, а Хенгалл в свою очередь очень осторожно вёл себя с человеком, который когда-то был близким другом Ленгара.

Джегар жадно смотрел на Дирэввин. Подобно остальным мужчинам племени его удерживал череп на её крыше, но он не мог скрыть ни желания её, ни ревности к Сабану. В будущем году, когда у Сабана будут испытания на зрелость, он будет охотиться в глубоком лесу, и всё племя знало, что Джегар и его псы встанут на пути Сабана. А если Сабан проиграет, он не сможет жениться.

Джегар усмехнулся над Дирэввин, которая прижала к груди череп и сплюнула. Джегар засмеялся, потом коснулся языком к лезвию своего копья и направил его на Сабана.

– В следующем году, малыш, – сказал он, – мы встретимся в лесу. Ты, я, мои друзья и мои собаки.

– Тебе нужны друзья и собаки, чтобы побить меня? – спросил Сабан. Дирэввин наблюдала за ним, и её взгляд сделал его безрассудным.

– Расскажи мне о следующем годе, Джегар, – сказал он. Он знал, что это опасная глупость дразнить Джегара, но он испугался, что Дирэввин станет презирать его, если он смиренно позволит Джегару запугивать себя. – Что ты сделаешь, если поймаешь меня в лесу?

– Отлуплю тебя, малыш, – сказал Джегар.

– Силы не хватит, – сказал Сабан и поднял длинный ясеневый шест, который использовался для измерения длины заменяемых стропил. Он был выше Джегара, и также он знал, что Джегар не осмелится убить его в селении, где много свидетелей, однако он рисковал быть сильно избитым. – Ты не сможешь отлупить и котёнка, – добавил он презрительно.

– Возвращайся к работе, малыш, – сказал Джегар, но Сабан резко от плеча взмахнул перед ним шестом, заставив невысокого мужчину отступить назад. Сабан хлестнул снова, и неуклюжее оружие просвистело возле лица Джегара. На этот раз охотник зарычал и поднял своё копье.

– Осторожно, – сказал он.

– Почему я должен быть осторожным с тобой? – спросил Сабан. Страх и приятное возбуждение боролись в нём. Он понимал, что это глупо, но присутствие Дирэввин подстёгивало его, а собственная гордость не могла позволить сдаться.

– Ты хвастун, Джегар, – сказал он, замахиваясь шестом, – и я отлуплю тебя.

– Ах ты, щенок! – сказал Джегар и побежал на Сабана, но Сабан предполагал, что Джегар сделает это, и он опустил вершину шеста в ноги Джегара. Затем он повернул шест, поставив Джегару подножку, и когда тот упал, Сабан запрыгнул на него и заколотил кулаками по голове врага. Он сделал два сильных удара, прежде чем Джегару удалось вывернуться и ответить. Джегар не мог использовать своё копьё, потому что на нём был Сабан, поэтому он постарался сначала кулаком отбросить мальчика, затем расцарапать пальцами его глаза. Сабан укусил за один из пальцев и почувствовал вкус крови, но затем чьи-то руки схватили его и оттащили от Джегара. Другие руки оттащили в сторону Джегара.

Это был Галет, кто оттянул Сабана в сторону.

– Ты глупец! – сказал Галет. – Ты хочешь умереть?

– Я побеждал его!

– Он взрослый! А ты ребёнок! Ты хочешь дурной славы? – Галет оттолкнул Сабана прочь, затем повернулся к Джегару. – Оставь его в покое! – приказал он. – Твой шанс наступит в следующем году.

– Он напал на меня! – сказал Джегар. Рука кровоточила в том месте, где Сабан укусил его. Он высосал кровь и поднял своё копьё. В его глазах была ярость, он понимал, что был унижен.

– Мальчик, который нападет на мужчину, должен быть наказан, – настаивал он.

– Никто ни на кого не нападал, – сказал Галет. Он был гигантом, а его гнев был устрашающим. – Ничего здесь не произошло. Ты слышишь меня? Ничего не произошло!

– Ничего! – он отодвинул Джегара назад. Затем повернулся к Дирэввин, которая наблюдала за стычкой широко раскрытыми глазами. – Займись своей работой, девочка! – приказал он, а потом подтолкнул Сабана к крыше. – И тебе есть чем заняться, так делай это!

Хенгалл довольно рассмеялся, когда услышал о столкновении.

– Он, правда, победил? – спросил он Галета.

– Он долго не продержался бы, – сказал Галет, – но тем не менее, он выигрывал.

– Он хороший парень, – в голосе Хенгалла слышалось одобрение. – Хороший парень!

– Но Джегар постарается помешать ему пройти испытания, – предостерег Галет.

Хенгалл отмахнулся от опасений своего младшего брата.

– Если Сабан должен стать вождём, – сказал он, – он должен уметь справляться с такими, как Джегар.

Он снова с удовольствием рассмеялся, удовлетворённый тем, что Сабан выказал такую отвагу.

– Ты присмотришь за мальчиком зимой? – попросил он. – Он не заслуживает удара в спину.

– Я присмотрю за ним, – мрачно пообещал Галет.

Зима была очень суровой. Единственными хорошими новостями этого холодного времени было то, что воины Каталло прекратили свои набеги на землю Хенгалла. Мир, который должен был быть скреплён женитьбой Сабана, поддерживался, хотя некоторые считали, что Каталло просто ждёт смерти Хенгалла, чтобы захватить Рэтэррин, как они захватили Мэдэн. Другие считали, что только погода удерживает людей Китала дома, потому что выпало много снега, и река замёрзла так, что женщины вынуждены были постоянно пробивать лёд, чтобы каждый день носить воду. Были дни, когда снег на холмах сдувало с невысоких холмов словно дым, когда казалось, что костры не греют, и когда скованные льдом хижины казались вжавшимися в бело-серую землю, не дававшую ни жизни, ни надежды на тепло. Самые слабые в племени, старые, маленькие, больные и раненные, умерли. Было голодно, но воины племени охотились в лесах. Никто не соперничал с Джегаром и его отрядом, которые каждый день возвращались с охоты с добычей. Туши разделывались за границей поселения, кишки парили на холодном воздухе и собаки племени бродили вокруг в надежде поживиться. Охотники отдавали черепа оленей женщинам, которые отделяли рога от кости, подолгу держа черепа в жарком племени своих очагов. Много работы должно было быть сделано весной в Старом Храме, и племени нужно было множество лопаток из оленьих рогов, чтобы копать ямы для новых камней, которые должны были быть доставлены из Каталло.

Казалось, зима никогда не кончится. Возле реки видели волков, но Гилан заверил всех, что всё будет хорошо, когда построят новый храм. «Эта зима последняя из наших несчастий и неудач, – говорил главный жрец. – Новый храм изменит судьбу Рэтэррина. Снова вернутся и жизнь, и любовь, и тепло, и счастье, – уверял Гилан, – и всё будет хорошо».

* * *

Камабан отправился в Каталло учиться. Он провёл в одиночестве много лет, добывая скудные средства к существованию за границами Рэтэррина, и все эти годы он прислушивался к голосам в своей голове, и задумывался над тем, что они говорили ему. Теперь он хотел сопоставить свои знания с главной мудростью, а никого не было мудрее Санны, колдуньи из Каталло, и поэтому он слушал.

Вначале, говорила Санна, Слаол и Лаханна были любовниками. Они кружились в мире в нескончаемом танце, были близки друг с другом, но потом Слаол увидел Гарланну, богиню земли, которая была дочерью Лаханны, влюбился в неё и отказался от Лаханны.

Поэтому Лаханна утратила свою яркость, и таким образом в мир пришла ночь. Но Гарланна, убеждала Санна, осталась преданной своей матери, отказавшись присоединиться к танцу Слаола, и поэтому солнечный бог рассердился, и на землю пришла зима. И Слаол до сих пор сердится и не слышит народы на земле, потому что они напоминают ему о Гарланне. Вот почему, говорила Санна, нужно почитать Лаханну выше других богов, так как только у неё есть сила защитить мир от недовольства Слаола.

Камабан так же выслушивал Мортора, отца Дирэввин, который был главным жрецом Каталло. А Мортор рассказал похожую историю, хотя в его рассказе именно Лаханна обиделась и спрятала своё лицо от досады, потому что она пыталась, но не смогла сделать тусклой яркость своего возлюбленного. Она всё ещё пытается затмить Слаола, и всё заполнено страхом, когда Лаханна проскальзывает впереди Слаола и днём наступает ночь. Мортор считал, что Лаханна обидчивая богиня, и хотя он был внуком Санны и не соглашался с ней, они не спорили друг с другом.

– Богам нужно поклоняться одинаково, – говорил Мортор. – Лаханна может пытаться наказать нас, потому что мы живём на земле Гарланны, но она всё-таки могущественная богиня, и её нужно умилостивить.

– Люди не будут осуждать Слаола, – говорила Санна Камабану, – потому что они не видят ничего плохого в его любви к матери и дочери. – Она сплюнула. – Люди подобны свиньям, ворочающимся в грязи.

– Если ты попадаёшь в незнакомое племя, – говорил Мортор, – к кому ты пойдёшь? К его вождю! Поэтому мы должны поклоняться Слаолу выше других богов.

– Мужчины могут поклоняться, кому им угодно, – говорила Санна, – но услышана будет только молитва женщин, а женщины молятся Лаханне.

В одном, правда, и Санна и Мортор были согласны, все горести этого мира появились, когда Слаол и Лаханна расстались, и с этого времени племена людей постоянно прилагают усилия чтобы сохранить равновесие в своём почитании двух ревнивых богов. Этого же убеждения придерживался Хирэк, и эта вера объединяла племена центральных земель и заставляла их быть внимательными ко всем богам.

Камабан слушал всё это, задавал вопросы, но своё собственное мнение держал при себе. Он прибыл учиться, а не спорить, и Санна должна была научить его. Она была самой известной целительницей на земле, и к ней приходили люди из многих племён. Она использовала травы, грибы, кости, кровь, шкуры и заклинания. Бесплодные женщины проделывали долгий путь к ней молить о помощи, и каждое утро возле северного входа в храм её ожидало скопление болезней, увечий, немощи и горестей. Камабан собирал для Санны травы, собирал грибы, а также срезал грибы со сгнивших деревьев. Он высушивал снадобья в сетках над огнём, нарезал их, настаивал их и запоминал названия, которые давала им Санна. Он слушал, как люди описывают свои болезни, запоминал, чем Санна их лечит, и затем отмечал ход к выздоровлению или к смерти. Многие приходили жаловаться на боли, только боли, и они даже не успевали почесать свои животы, как Санна давала им или съесть кусочек гриба, или выпить густую смесь трав, грибов и свежей крови. Большинство жаловалось на боль в суставах, жгучую боль, что скручивала их и делала тяжелой для мужчин работу в полях, а для женщин – крутить ручку ручной мельницы. И если боль была действительно лишающей трудоспособности, Санна укладывала больного между двух костров, затем брала только что наточенный кремневый нож и проводила им по больному суставу. Она двигала туда-сюда, разрезая глубоко, так, что кровь начинала бить ключом, а затем Камабан втирал в раны сухие травы. Потом он накладывал ещё больше сухих трав на свежие раны до тех пор, пока кровь не переставала сочиться, а Санна поджигала травы, и пламя шипело и дымилось, наполняя хижину запахом горящей плоти.

Один человек сошёл с ума в эту суровую зиму, избил жену до смерти, швырнул своего младшего ребёнка в очаг своей хижины, и Санна постановила, что мужчиной овладел злой дух. Его привели к ней, два воина его крепко связали и удерживали, когда Санна надрезала ему скальп, отогнула назад кожу головы и пробила небольшую дырку в его черепе маленьким каменным молотком и тонким кремневым клинком. Она приподняла круглый участок его черепа, плюнула на мозг и потребовала, чтобы злой дух вышел. Мужчина выжил, хотя был в таком жалком состоянии, что умереть для него было бы лучше

Камабан выучился вправлять кости, залечивать раны мхом и паутиной, и делать усыпляющие снадобья. Он относил эти снадобья жрецам Каталло, которые относились к нему с почтением, так как он был выбран Санной. Он научился делать клейкий яд, которым воины смазывали свои наконечники стрел, когда они охотились на Чужаков в обширных лесах к северу от Каталло. Яд был сделан из смеси мочи, фекалий и сока цветущего растения, которое Санна высоко ценила как смертельно ядовитое. Он готовил Санне еду, разминая её в кашу, потому что, имея всего один зуб, она не могла жевать. Он выучил её заклинания, выучил её песни, выучил имена тысячи богов. А в свободное время он выслушивал торговцев, возвращающихся с удивительными рассказами из своих длинных путешествий. Он прислушивался ко всему, ничего не забывал, но свои мысли держал крепко запертыми у себя в голове. Эти мысли не изменились. Голоса, звучавшие в нём, всё ещё раздавались там, всё ещё будили его среди ночи, всё ещё наполняли его жаждой знаний. Он научился, как лечить, как запугивать и как повернуть мир к желаниям богов, однако он сам не изменился. Главная мудрость не изменила его.

В середине зимы, когда Слаол был наиболее слаб, а Лаханна ярко сияла над храмом Каталло, покрывая камни блестящим нарядом сверкающего холодного света, Санна привела двух воинов в храм.

– Время пришло, – сказал она Камабану.

Воины уложили Камабана на спину возле одного из самых высоких камней храма. Один из них держал его за плечи, а другой вытянул искривлённую ногу по направлению к полной луне.

– Я или убью тебя, – сказал Санна, – или вылечу.

Она держала в руках каменный молоток и клинок, сделанный из лопатки мёртвого человека, который она поместила на уродливо искривлённый нарост на ноге Камабана.

– Это будет очень больно, – сказала она, затем рассмеялась, словно ожидая удовольствия от мучений Камабана.

Воины, удерживающие Камабана, вздрогнули, когда молоток ударил по кости. Санна ударила вновь, выказывая силу, неожиданную для такой старой женщины. Кровь, чёрная в лунном свете, полилась из ноги, заливая руки воина и стекая по ноге Камабана. Санна вновь ударила молотом по клинку, затем вытащила клинок и заскрипела зубами, с усилием вытаскивая наружу комок из ноги Камабана.

– У тебя есть пальцы! – удивилась она, а оба воина задрожали и отвернулись, услышав скрип хрящей, звук раскалывающей кости и скрежетание выпрямляемой ноги. – Лаханна! – закричала Санна, и вновь ударила молотком по ноге Камабана, направляя остриё в другое твёрдое место слившихся нароста плоти и искривлённой кости.