Текст книги "Стоунхендж"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)

– Потому что мне здесь нравится, – сказал Хэрэгг, когда Сабан спросил его, почему тот не вернулся на зиму в Сэрмэннин. – А зима будет долгой, – предупредил он, – долгой и холодной, но когда она закончится, я отведу тебя обратно к твоему брату.

– К Ленгару? – горько спросил Сабан. – Лучше убей меня здесь.

– Не к Ленгару, – сказал Хэрэгг, – а к Камабану. Не Ленгар хотел, чтобы ты стал моим рабом, а Камабан.

– Камабан! – изумлённо воскликнул Сабан.

– Камабан, – спокойно подтвердил Хэрэгг. – Ленгар хотел убить тебя по возвращении в Рэтэррин, но Камабан настоял, чтобы ты остался в живых. Кажется, ты когда-то не хотел, чтобы твой отец убил его?

– Я? – спросил Сабан, затем вспомнил неудавшееся жертвоприношение и свой непроизвольный крик протеста. – Да, я вспомнил.

– Поэтому Камабан убедил Ленгара, что если он убьёт тебя, это принесёт ему неудачи. Вместо этого он предложил отдать тебя в рабство, а для такого человека, как Ленгар, рабство хуже, чем смерть. Но ты должен был стать моим рабом, а не чьим-нибудь, а Камабан объявил, что всё это ему было сказано в видении. Твой брат и я спланировали всё это. Мы просиживали целые ночи, обсуждая, как всё это можно сделать, – Хэрэгг посмотрел на руку Сабана, где шрам от отрезанного пальца уже превратился в складку затвердевшей кожи. – И всё должно было быть сделано по-настоящему, – объяснил он, – иначе Ленгар никогда бы не согласился, и ты был бы мёртв.

Он открыл свою сумку и достал оттуда ценный нож, который был подарком Хенгалла Сабану, и которым был отрезан его палец. Он протянул нож Сабану.

– Возьми его, – сказал он, следом вернул ему янтарный амулет.

Сабан повесил янтарь на шею и засунул нож себе за пояс.

– Я свободен? – ошеломлённо спросил он.

– Ты свободен, – торжественно сказал Хэрэгг, – и ты можешь идти, куда пожелаешь, но твой брат пожелал, чтобы я держал тебя в безопасности до тех пор, пока мы не присоединимся к нему в Сэрмэннине. Он понял, что нет другого пути сохранить тебе жизнь, кроме как сделать тебя моим рабом, зато он возложил на меня обязанность защищать тебя, потому что ты нужен ему.

– Я нужен Камабану? – спросил Сабан, потрясённый всем тем, что Хэрэгг монотонно поведал ему. Сабан всё ещё думал о своём брате как об искалеченном заике, жалком существе, но именно презираемый всеми Камабан сохранил ему жизнь, и привлёк устрашающего Хэрэгга к участию для своих собственных целей.

– Зачем я нужен Камабану?

– Потому что твой брат творит чудеса, – сказал Хэрэгг, и на этот раз его голос выражал душевное волнение. – То, что может делать только великий человек.

Хэрэгг приподнял кожаный занавес на входе в хижину и всмотрелся наружу, чтобы посмотреть, что густо и неторопливо падает первый снег, покрывая землю толстым слоем.

– Многие годы, – сказал он, всё ещё всматриваясь в снег, – я сопротивлялся изо всех сил этому миру и его богам. Я пытался всему найти объяснения!

Он бросил занавес, и бросил на Сабана почти вызывающий взгляд.

– Она не доставляла мне радости, эта борьба. Но потом я встретил твоего брата. Он не может ничего знать, думал я, он слишком молод! Однако он знал! Он знал! Он открыл рисунок мира!

– Рисунок? – с недоумением спросил Сабан.

– Он открыл рисунок мира, – серьёзно повторил Хэрэгг, – и всё будет по-новому, всё будет правильно, и всё изменится.

Одной из зимних ночей, когда земля лежала твёрдая как лёд, а деревья были покрыты инеем, сверкающим под бледной затуманенной луной, из леса к северу от Каталло слегка прихрамывая, медленно вышел человек и пошёл через вспаханные поля. Это была самая долгая и тёмная ночь, и никто не видел его. От хижин в селении поднимался небольшой дымок очагов, уже превратившихся в угли, но собаки Каталло спали, а зимующие коровы, овцы, козы и свиньи были укрыты в хижинах, где их не мог побеспокоить приход странника.

Волки видели человека, и в сумерках десяток серых зверей преследовали его, их языки свисали, когда они кружили позади него. Но человек обернулся и завыл на них, и они сначала заскулили, а затем скрылись в тёмных, покрытых инеем деревьях. Человек продолжал идти вперёд. Теперь, при свете звёзд перед рассветом, он подошёл к северному входу великого храма.

Огромные камни внутри высокого земляного вала мерцали от инея. На мгновение, остановившись на входе, ему показалось, что огромное кольцо валунов подрагивает, словно хоровод танцоров, переступающих с ноги на ногу. Танцующие камни. Он улыбнулся этой мысли, затем заторопился через лужайку к хижине Санны.

Он осторожно отодвинул в сторону кожаный занавес, висящий на входе, и запустил порыв воздуха, который внезапно раздул угасающий очаг. Он нырнул в хижину, опустил занавес и замер.

Он почти ничего не мог видеть. Очаг был всего лишь углями с золой, а лунный свет не проходил через дымовое отверстие в крыше. Поэтому он присел на корточки и стал прислушиваться, пока не расслышал дыхание трёх человек. Трое спящих.

Он прополз через хижину на коленях, двигаясь медленно, чтобы не шуметь, и когда обнаружил первого из спящих, молодую рабыню, он зажал одной рукой ей рот, а свободной рукой резанул ножом. Её дыхание хрипло забулькало в перерезанном горле, она подёргалась и затихла. Вторая девочка умерла таким же образом, и тогда человек отбросил осторожность и подошёл к костру, чтобы подуть на тлеющие угли и подложить в них сухие дрова и тонкие веточки, так что языки пламени ярко разгорелись, освещая подвешенные черепа, крылья летучих мышей, пучки трав и кости. Свежая кровь искрилась на шкурах и на руках убийцы.

Одна оставшаяся спящая приподнялась в дальнем углу хижины.

– Уже утро? – спросил её старческий голос.

– Не совсем, моя дорогая, – сказал человек. Он подложил несколько крупных кусков дерева в очаг. – Хотя, уже почти рассвет, – добавил он успокаивающе, – но он будет холодным, очень холодным.

– Камабан? – Санна приподнялась на куче шкур, служившей ей постелью. Её черепоподобное лицо, обрамлённое спутанными седыми волосами, выражало удивление, и даже радость. – Я знала, что ты вернёшься, – сказала она. Она ещё не увидела свежую кровь, а дым от костра скрывал ее запах. – Где ты был? – ворчливо спросила она.

– Я бродил среди гор и молился в храмах, которые старше самого времени, – тихо сказал Камабан, ещё подкладывая дров в разгорающийся огонь, – я разговаривал со жрецами, старыми женщинами и колдуньями, пока не испил до дна всё знание мира.

– До дна! – Санна рассмеялась. – Ты едва ли приложился к источнику, молодой глупец, не говоря уже о том, чтобы испить его до дна.

По правде говоря, Санна знала, что Камабан её лучший ученик, человек, способный соперничать с ней самой в мастерстве, но она никогда не говорила ему этого. Она наклонилась в сторону, обнажив ссохшуюся кожу груди, и достала свои медовые соты. Она положила кусок в рот и шумно засосала.

– Твой брат ведёт с нами войну, – угрюмо сказала она.

– Ленгару нравится воевать.

– И нравится делать детей. Дирэввин беременна.

– Я слышал об этом.

– Возможно, её молоко отравит выродка, – сказал Санна, – и его отца тоже.

Она натянула меха вокруг плеч.

– Ленгар захватывает наших людей, Камабан, и приносит их в жертву своим богам.

Камабан сел на пятки.

– Ленгар полагает, что боги подобны собакам, которых можно кнутом принудить к повиновению, – сказал он, – но очень скоро он узнает, что их кнуты намного сильнее. Но сейчас он исполняет волю Слаола, и я полагаю, у него всё получится.

– Слаол? – зашипела Санна.

– Великий бог, – с почтением в голосе сказал Камабан, – бог, стоящий выше всех богов. Единственный бог, во власти которого изменить наш несчастный мир.

Санна уставилась на него, струйка перемешанной с мёдом слюны потекла с её губ.

– Единственный бог? – спросила она, не веря своим ушам.

– Я говорил тебе, что я хочу учиться, – сказал Камабан, – поэтому я учился, и я понял, что Слаол – это бог, который выше всех других богов. Нашей ошибкой было поклоняться остальным, так как они слишком пресмыкаются перед Слаолом, чтобы обратить на нас внимание.

Он улыбнулся над потрясённым выражением лица Санны.

– Я последователь Слаола, Санна, – сказал он, – я всегда им оставался с тех пор как был ребёнком. Даже когда я слушал твои рассказы о Лаханне, я был почитателем Слаола.

Санну забила дрожь от его слов.

– И зачем же ты вернулся сюда, глупец? Ты думаешь, я люблю Слаола?

– Конечно же, я пришёл повидать тебя, моя дорогая, – спокойно сказал Камабан. Он подложил оставшийся кусок дерева в очаг, и двинулся в её сторону. Там он присел и обнял её за плечи.

– Я заплатил тебе за обучение, помнишь? Сейчас я хочу получить заключительный урок.

Старая женщина увидела кровь на его руках, и попыталась вцепиться ему в лицо.

– Я ничего тебе не дам.

Камабан развернулся к ней лицом.

– Ты преподашь мне последний урок, Санна, – нежно сказал он. – Я оплатил его золотом Слаола.

– Нет! – прошептала она.

– Да, – сказал нежно Камабан, затем он наклонился вперёд и впился поцелуем ей в рот. Она сопротивлялась, но Камабан своим весом повалил её вниз. Он всё ещё целовал её, его рот не отрывался от её рта. Несколько мгновений она пыталась избежать его поцелуя, поворачивая голову, но он был сильнее.

Она с ненавистью смотрела ему в глаза, а он раздвинул шкуры на её груди, положил руку на шею и начал давить. Старая женщина опять начала бороться, издав слабый стон, но Камабан плотнее прижал рот к её губам, сильнее сжал руку, и зажал ей ноздри левой рукой. Всё время он не отрывал свои зелёные глаза от её чёрных глаз.

Это заняло много времени. На удивление много времени. Старая женщина брыкалась и изгибалась под шкурами, но через некоторое время судорожные движения прекратились, а Камабан всё ещё целовал её. Огонь снова почти погас за время завершения мелких, похожих на птичьи, движений Санны, однако её глаза были всё ещё открыты, и Камабан не отрывал от них взгляда. Наконец, осторожно, как будто ожидая подвоха, он медленно оторвал своё лицо от неё. Он ждал, его рот едва-едва отодвинулся от её рта, но она не пошевелилась. А он всё ещё ждал, едва осмеливаясь дышать, но, наконец, он улыбнулся.

– Какой медово-сладкий поцелуй! – сказал он неподвижно лежащему телу. Затем притронулся пальцем к её лбу. – Я забрал твой последний вдох, женщина. Я завладел твоей душой.

Он сидел некоторое время, испытывая триумф. С её последним вздохом он похитил её силу, и завладел её душой. Но потом он вспомнил о скором рассвете, и торопливо пересёк хижину. Он сдвинул камни, окружавшие небольшой очаг, куском дерева разгрёб горящие дрова, угли и пепел. Он отыскал сломанный олений рог, и с его помощью раскопал горячую почву под очагом, отгребая землю в сторону. Он знал, где Санна прятала всё самое ценное.

Он раскопал кожаный мешочек и аккуратно достал его из земли, затем отодвинул кожаный занавес на входе в хижину, впуская первый тусклый свет утра. Он развязал мешочек и вывалил его содержимое на ладонь. В нём были одиннадцать маленьких золотых ромбиков из Сэрмэннина и один большой ромб. Это было золото, которое Хенгалл обменял на камни, и два ромбика, которыми сам Камабан заплатил Санне. Он пристально осмотрел золото, положил его обратно в мешочек, привязал его к поясу, и вышел на холод.

Он направился на север, и один ребёнок видел, как он покидает святилище в предрассветном тумане, но не поднял тревоги. Камабан похромал через покрытые инеем поля к темному лесу, в котором он скрылся до того, как взошедшее солнце ярко осветило храм Каталло.

Где лежала мёртвая великая колдунья Санна.

* * *

Хэрэгг нанял на зиму трёх рабынь. Они были из племени, обитающем далеко на севере, и разговаривали на языке, который не понимал даже Хэрэгг. Однако они хорошо знали свои обязанности. Самая младшая спала с Хэрэггом, а Сабан и Каган делили двух других.

– Мужчина должен спать с женщиной, – говорил Хэрэгг Сабану. – Это естественно.

Казалось, Хэрэгг получает мало радости от женщины. Вместо этого, ему доставляла удовольствие сама скромная жизнь долгой холодной зимой. Каждое утро он ходил в храм молиться, а потом приносил воду или лёд к очагу. Тем временем Каган кормил сеном или листьями трёх лошадей, с которыми они делили жилище. Вождь селения относился к Хэрэггу как к почётному гостю, и обеспечивал едой их всех. Кроме того, Сабан пополнял эти дары охотой. Он предпочитал охотиться в одиночестве, подкарауливая редкую добычу среди скованной льдом земли. Хотя однажды он присоединился к мужчинам из поселения, когда был обнаружен медведь, спящий в своей берлоге. Они разбудили зверя огнём и убили кремневыми и бронзовыми клинками, после чего Сабан вернулся домой с мясом окровавленной ляжки. Еды всегда не хватало, по крайне мере, для гиганта Кагана, однако они не голодали. Они ели ягоды и орехи, хранившиеся в кувшинах, опустошали свои мешки с зерном и травами, а при случае объедались олениной, зайчатиной или рыбой.

День за днём снег сверкал на холмах, и воздух, казалось, был наполнен искрящимся морозом, солнце всходило на короткое время, а ночи были бесконечно долгими. Они топили торфом, который Сабан ранее никогда не видел, но иногда, чтобы сделать огонь в хижине посильнее, они подкладывали ветки смолистой сосны, которые горели с дымом и запахом. Долгие вечера обычно были безмолвными, но иногда Хэрэгг рассказывал.

– Я был жрецом, – в одну из ночей сказал великан, сильно удивив Сабана. – Я был жрецом Сэрмэннина, и у меня были жена, сын и дочь.

Сабан ничего не сказал. Торф разгорелся докрасна. Три лошади переступали с ноги на ногу, и Каган, который любил лошадей, почувствовав сотрясение почвы, повернулся к ним и что-то успокаивающе закурлыкал им. Три женщины наблюдали за мужчинами, закутавшись в одну шкуру. Их густые чёрные волосы наполовину прикрывали шрамы на их лбах, которые показывали, что они рабыни. Сабан учил их язык, но сейчас он и Хэрэгг разговаривали на языке Чужаков.

– Мою дочь звали Мийа, – сказал Хэрэгг, пристально вглядываясь в яркое пламя. Он как будто разговаривал сам с собой, так как говорил очень тихо, и не глядел на Сабана. – Мийа, – его голос словно ласкал это имя, – и это было существо необыкновенной прелести. Необыкновенной. Я думал, что когда она вырастет, она станет женой вождя или предводителя воинов, и я был счастлив, потому что богатство её мужа будет обеспечивать мою жену и меня в старости и оберегать Кагана, когда нас не станет.

Сабан ничего не сказал. Послышался скатывающийся звук с крыши, когда масса снега соскользнула вниз по дёрну крыши.

– Но в Сэрмэннине, – продолжал Хэрэгг, – мы каждый год выбираем невесту солнца. Её выбирают весной, и на три месяца, – он неопределённо помахал рукой, показывая, что три месяца это приблизительно, – она сама становится богиней. А потом, в день Летнего Солнца, мы убиваем её.

– Убиваете её? – спросил Сабан, шокированный.

– Мы отсылаем её к Эрэку, – так Чужаки называли Слаола. – А в один год мы выбрали Мийю.

Сабан отшатнулся.

– Ты выбрал её?

– Жрецы выбрали её, – сказал Хэрэгг, – а я был жрецом. Моя жена кричала на меня, била меня, но я думал, что это почётно для нашей семьи. Какого лучшего мужа может получить Мийа, чем Эрэк? И моя дочь пошла на смерть, а моя жена умерла, не прожив и месяца, а я впал в отчаяние. А когда пришёл в себя, больше не хотел быть жрецом. Меня никто не поддержал, и поэтому я начал бродить по земле. Начал торговать.

На его лице появилось выражение такого горя, что Каган начал скулить, и Хэрэгг наклонился и похлопал сына по руке, показывая, что всё в порядке.

Сабан подвинулся ближе к огню, натягивая шкуру на плечи, и спрашивая себя, потеплеет ли когда-нибудь в этом мире.

– Мой брат близнец был главным жрецом в Рэтэррине, и когда я сказал ему, что больше не верю в жертвоприношение, он разрешил мне стать торговцем. Его зовут Скатэл. Ты встретишься с ним, если он ещё жив.

Что-то в том, как Хэрэгг произнёс имя своего брата, допускало, что Сабану нежелательно встречаться со Скатэлом.

– Твой брат всё ещё главный жрец?

Хэрэгг пожал плечами.

– Он лишился рассудка, когда были украдены сокровища, и сбежал в горы. И я действительно не знаю, жив ли он, или мёртв.

– Кто украл сокровища? – спросил Сабан.

– Его имя никогда не произносят вслух, – ответил Хэрэгг, – но он был сыном нашего вождя, и хотел сам стать вождём. Кроме того, у него было три старших брата, которые все были более сильными людьми, чем он. И он похитил сокровища племени, принеся несчастье в Сэрмэннин. Он прослышал о Санне и поверил, что она сможет использовать сокровища для колдовства, которое уничтожит его отца и братьев, и сделает его вождём. Мы знаем об этом, так как он рассказывал всё своей женщине, а она рассказала нам перед тем, как мы убили её. А затем Скатэл отвёл несчастья, убив вождя и всю его семью. Так что золото не попало к Санне, но Скатэл с тех пор сошёл с ума.

Он помолчал.

– И возможно, несчастья не отведены, я не знаю. Всё, что я знаю, это то, что мой народ сделает всё, отдаст всё, чтобы вернуть сокровища.

– Они должны отдать храм, – сказал Сабан, вспоминая, о чём Ленгар говорил ему в то утро, когда он стал рабом.

– Они должны слушать Камабана, – тихо сказал Хэрэгг, и вновь Сабана переполнило удивление, что его угловатый, искалеченный брат неожиданно приобрёл такую поразительную репутацию.

Несколькими днями позже, когда оттепель растопила часть снега на горных тропах, были доставлены ценные белые шкуры для Хэрэгга, и когда день стал удлиняться, Хэрэгг повёл Сабана и Кагана на запад. Якобы они отправились покупать топоры, сделанные из чёрного камня, которые высоко ценятся в южных краях, но Сабан подозревал, что существует и другая цель их путешествия. Прошло полдня пока, совершенно неожиданно, они не вышли на высокую гору, которая резко обрывалась морским утёсом. Сабан впервые увидел море, и этот вид вызвал у него стон. Он никогда даже не мог вообразить себе нечто такое тёмное, серое, холодное и злобное. Оно постоянно вздымалось и опускалось, словно мускулы играли под его усеянной белыми барашками поверхностью. Накатывая на землю, оно разбивалось на миллионы разносимых ветром брызг, затем отступало, высыхало, и опять вздымалось, чтобы нахлынуть и снова разбиться вдребезги. Кричащие белые птицы кружились в воздухе. Ему хотелось смотреть на всё это бесконечно, но Хэрэгг повёл его вдоль берега на север. Кости каких-то чудовищ усеивали небольшие отмели между изгибами скал, и когда они пришли в селение, где продавались топоры, Сабан обнаружил себя спящим в хижине, в которой стропила были сделаны из этих громадных дугообразных костей, сходившихся над ним в виде арки и поддерживающих низкую кровлю из дерева и дёрна.

На следующее утро Хэрэгг повёл Кагана и Сабана на узкий мыс, выдававшийся далеко в море, а на его краю, наверху скалы, которая казалась покачивающейся в такт бесконечному грохоту моря, стоял храм. Это было довольно простое святилище, обычный круг из восьми высоких камней, но один камень стоял поодаль.

– Снова Эрэк, – сказал Хэрэгг, – где бы ты не оказался, обнаружишь, что поклоняются Эрэку. Всегда Эрэку.

Расположенный снаружи камень, предположил Сабан, указывал направление к месту восхода Летнего Солнца, и его тень пронзает круг, как и солнце даёт земле жизнь. Маленькие побеги сухого вереска лежали у подножия камней, следы молящихся, и даже постоянно завывающий морской ветер не мог унести прочь зловоние крови животных, принесённых в жертву в храме незадолго до этого.

– У нас в Сэрмэннине храм, подобный этому, – тихо сказал Хэрэгг, – и мы называем его Храм Моря, хотя он не имеет никакого отношения к Дилану.

Дилан, Сабан уже знал это, был богом моря в Сэрмэннине.

– Наш Храм Моря направлен не к восходящему солнцу, – продолжал Хэрэгг, – а смотрит туда, где оно садится в день Летнего Солнца, и будь моя воля, я разрушил бы его. Я взял бы его камни и швырнул бы их далеко в море. Я стёр бы его с лица земли.

– Из-за невесты солнца? – робко предположил Сабан.

Хэрэгг кивнул.

– Она умирает в Храме Моря, – он на несколько мгновений прикрыл глаза. – Она идёт в храм, облачённая в золото Эрэка, и там её обнажают, точно так же, как новобрачная предстаёт перед своим мужем, и посылают на смерть.

Хэрэгг обнял свои колени, и Сабан увидел слёзы на его лице, может быть, это было от ветра, который бросал и кружил в небе кричащих птиц. Сабан теперь понял, почему Хэрэгг пришёл в это высокое место, потому что отсюда он мог всматриваться в бескрайний простор над морем, где душа его дочери летала вместе с белыми птицами.

– Золото было подарком от Дилана, – продолжал Хэрэгг. – Сокровище было выброшено на берег в затонувшей лодке неподалёку от Храма моря. И таким образом наши предки решили, что это золото – подарок от одного бога другому, и вероятно, они были правы.

– Вероятно?

– Лодки иногда тонут, а торговцы из страны за морем иногда привозят нам золото.

Сабан нахмурился над скептицизмом в голосе большого человека.

– Так ты хочешь сказать … – начал он.

– Я ничего не хочу сказать, – свирепо повернулся к нему Хэрэгг. – Боги разговаривают с нами, и возможно, боги действительно послали нам золото. Наверное, Дилан затопил лодку и направил её на отмель под скалой, но для чего? – Хэрэгг сощурился от ветра. – Мы никогда не интересовались – для чего, мы просто увешивали девочку золотом, и убивали её, и делали это год за годом, год за годом!

Он теперь был очень разгневанный, и плюнул на храмовый камень, на котором всё ещё виднелась жертвенная кровь с прилипшими коричневыми волосками.

– И всегда именно жрецы требуют жертвоприношений, – продолжал Хэрэгг. – От каждого животного они получают печень, почку, мозги и мясо одной ноги. Когда невеста солнца становится богиней, ей дарят много ценностей, но кому они достаются, когда она умирает? Жрецы! Приносите жертвы, говорят жрецы, иначе следующий урожай будет плохим, и когда урожай плохой, они просто говорят, что вы принесли недостаточно жертв, и в итоге требуют ещё больше! – он снова плюнул.

– Ты говоришь, что больше не должно быть жрецов?

Хэрэгг покачал головой.

– Нам нужны жрецы. Нам нужны люди, которые переводили бы для нас послания богов, но почему мы выбираем жрецов из самых слабых? – он искоса взглянул на Сабана. – Как и в твоём племени, мы выбираем жрецов среди тех, кто провалил испытания. Я провалил их! Я не умею плавать, и я почти утонул, но мой брат спас меня, но при этом провалил своё собственное испытание тоже. Но Скатэл всегда хотел быть жрецом, – он пожал плечами. – Таким образом, большинство жрецов – слабые мужчины, но как все люди, которым дано хоть немного власти, они становятся тиранами. И поэтому многие жрецы глупцы, и они не думают, а просто повторяют то, что они заучили. Всё изменяется, но жрецы не меняются. А сейчас всё изменяется очень быстро.

– Всё изменяется? – спросил Сабан.

Хэрэгг посмотрел полным сожаления взглядом.

– Наше золото похищено! Твой отец убит! Это всё знаки богов, Сабан. Трудность – в понимании того, что они предрекают.

– А ты понимаешь?

Хэрэгг покачал головой.

– Нет, но твой брат Камабан понимает.

На какое-то мгновение душа Сабана взбунтовалась против судьбы, забросившей его в странный храм над суровым морем. Камабан и Хэрэгг, подумал он, вплели его в своё безумие, и он почувствовал сильное возмущение судьбой, вырвавшей его из Рэтэррина и из рук Дирэввин.

– Я всего лишь хочу стать воином!

– То, чего ты хочешь, ничего не значит, – отрезал Хэрэгг. – Важно то, чего хочет твой брат. А он сохранил тебе жизнь. Ты был бы уже мёртв, пронзённый копьём Ленгара, если бы Камабан всё не устроил. Он подарил тебе жизнь, Сабан, и остаток этой жизни ты должен служить ему. Ты избран.

«Сделать мир новым», – подумал Сабан, и ему захотелось расхохотаться. Кроме того, он был пойман в ловушку мечты Камабана, и, хочет он того, или нет, от него ждут осуществления этой мечты.

* * *

Камабан вернулся в Сэрмэннин в начале весны. Он перезимовал в лесу в старом деревянном храме, заросшем и разрушающимся. Камабан расчистил заросли, и наблюдал за движением солнца, отмечая, как оно отдаляется от круга брёвен, а затем вновь возвращается к своей летней силе. И всё это время он разговаривал со Слаолом, даже спорил с богом, время от времени Камабан возмущаясь бременем, возложенным на него. Он единственный понимал богов и этот мир, и он знал, что он единственный мог бы вернуть этот мир назад к его истокам. Но иногда, когда он сомневался в своих идеях, он начинал рычать в агонии и раскачиваться взад-вперёд. Однажды охотничий отряд, рыскавший в поисках рабов, услышал его, увидел и сбежал от него, потому что они поняли, что он святой человек. Он пришёл в Сэрмэннин голодным, злым и сильно исхудалым. Он появился в селении вождя племени подобно ворону, приземлившемуся среди стаи лебедей. Главные ворота селения были украшены белыми гирляндами цветов грушевого цвета, так как это был тот день, когда люди встречали новую невесту солнца.

Керевал, вождь Сэрмэннина, тепло приветствовал Камабана. На первый взгляд Керевал был не похож на предводителя такого воинственного народа, так как он не был ни самым высоким, ни самым сильным мужчиной в племени. Однако он считался очень мудрым человеком, а это из-за утерянных сокровищ, было именно то, что люди Сэрмэннина искали в своём новом вожде. Он был невысоким и жилистым человеком с тёмными глазами, пристально поблёскивающими среди замысловатых татуировок, покрывающих его щёки. Его чёрные волосы были подколоты рыбьими костями, его шерстяной плащ был бледно-синий. Племя просило его только об одном – вернуть сокровища, и именно этого Керевал искал в своём союзе с Ленгаром. Сделка состояла в том, что небольшой военный отряд грозных воинов из Сэрмэннина поможет Ленгару покорить Каталло, и храм из Сэрмэннина будет отдан в Рэтэррин, а взамен этого золотые ромбики будут возвращены.

– Есть те, кто полагает, что твоему брату нельзя доверять, – сказал Керевал Камабану. Эти двое сидели на корточках возле хижины Керевала, где Камабан жадно ел из чашки рыбную похлёбку с куском лепёшки.

– Конечно, нельзя, – огрызнулся Камабан, хотя по правде, ему было безразлично, что думают люди, так как его голова была полностью одурманена прославлением Слаола.

– Они уверены, что мы должны идти воевать, – сказал Керевал, пристально вглядываясь в ворота, не появилась ли там невеста солнца.

– В таком случае, идите воевать, – равнодушно сказал Камабан, его рот был полон. – Ты думаешь, что для меня имеет хоть какое-то значение, вернутся ли ваши жалкие сокровища, или нет?

Керевал ничего не ответил. Он понимал, что никогда не сможет повести свою армию в Рэтэррин, так как тот был слишком далеко, и его воины встретят слишком много врагов на пути. Несмотря на тот факт, что эти воины известны своей храбростью, и внушают страх всем своим соседям, потому что они так же жестоки и безжалостны, как и земля, из которой они родом. Сэрмэннин был скалистым краем, жестоким местом, зажатым между морем и горами, где даже деревья росли согнутыми, как старики, хотя мало кто из племени доживал до старости. Трудности жизни согнули людей так же, как ветер сгибает деревья, ветер, который редко прекращал завывать среди скалистых горных вершин, у подножия которых народ Сэрмэннина жил в низких каменных хижинах, покрытых ветками, водорослями, соломой и дёрном. Дым из их приземистых хижин смешивался с туманом, дождём и мокрым снегом. Это была земля, рассказывали люди, которая никому не была нужна, и поэтому племя Чужаков поселилось на ней, и добывало себе средства к существованию из моря, вытачивая топоры из тёмных горных камней, и совершая набеги на своих соседей. Они процветали на своей скудной земле, но с тех пор как были украдены сокровища, дела пошли очень плохо. Болезней стало больше, чем обычно, болели стада коров и овец. Много лодок затонуло в море, тела их команд были выброшены на берег все белые, раздутые и истёрзанные морем. Ураганы сгубили несколько урожаев, из-за чего наступил голод. Волки спустились с гор, и их вой был подобен горестным стенаниям об утерянных сокровищах.

– Если твой брат не выполнит условия сделки… – начал Керевал.

– Если мой брат не сдержит слово, – прервал вождя Камабан, – я гарантирую возвращение золота. Я, Камабан, пошлю тебе золото. Ты веришь мне?

– Конечно, – сказал Керевал, и он действительно верил, так как Камабан вылечил любимую жену вождя, умиравшую от изнурительной болезни, когда Камабан впервые появился в Сэрмэннине. Жрецы и лекари Керевала ничем не могли помочь, но Камабан дал женщине снадобье, готовить которое его научила Санна, и она выздоровела быстро и полностью.

Камабан вытер остатки похлёбки из глиняной чашки остатками хлеба и повернулся к толпе около украшенных гирляндами ворот, которая внезапно упала на колени.

– Ваша новая невеста солнца здесь? – спросил он с усмешкой. – Ещё один ребёнок с кривыми зубами и спутанными волосами будет брошен богу?

– Нет, – ответил Керевал, вставая, чтобы присоединиться к толпе у ворот. – Её имя Орэнна, и жрецы говорили мне, что мы никогда не посылали солнцу девушку такой красоты. Никогда. Эта девушка прекрасна.

– Они говорят это каждый год, – сказал Камабан, и это было правдой, так как невеста солнца всегда признавалась красавицей. Племя отдавало богу самых лучших, но иногда родители скрывали красивую дочь от жрецов, выбирающих невесту солнца. Но родители невесты солнца этого года не спрятали её, не отдали в жёны какому-нибудь молодому мужчине, который, лишив её невинности, сделал бы её непригодной для ложа солнечного бога. Вместо этого они сохранили её для Эрэка, несмотря на то, что Орэнна была так прекрасна, что мужчины предлагали её отцу целые стада коров за её руку. А один вождь из-за моря, человек, чьи торговцы привозили золото и бронзу в Сэрмэннин, сказал, что даст столько металла, сколько весит Орэнна, если она только поплывёт на корабле на его далёкий остров.

Её отец отказал всем просителям, даже несмотря на отчаянную нужду, так как у него не было ни коров, ни овец, ни полей, ни лодок. Он каждый день обтёсывал камни. Он, его жена и их дети делали каменные лезвия, обтёсывая тёмные зеленоватые камни, которые доставлялись с гор. Дети полировали их песком, и затем торговец приходил забрать топоры и оставить немного еды для семьи Орэнны. Одна Орэнна не обтёсывала и не полировала камни. Её родители не позволяли ей делать это, потому что она была очень красивая, и местные жрецы предсказали, что она станет невестой солнца. И поэтому её семья оберегала её, пока за ней не пришли жрецы. Её отец рыдал, а мать обняла её на прощание.

– Когда ты станешь богиней, – просила она, – позаботься о нас.