Текст книги "Стоунхендж"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)

– Сделай это сначала с одного конца, – советовал Галет, – и подложи балки под камень. Таким способом ты не будешь поднимать камень на салазки, а построишь салазки под камнем.

Сабан обдумал это. «Получится, – решил он, – и получится хорошо. Перед салазками нужно будет сделать уклон, и этот уклон должен быть длинным и неглубоким, чтобы волы смогли вытянуть камень из подстилающего мелового грунта на дёрн». Сколько необходимо волов? Галет не знал этого, но предположил, что Сабану понадобится намного больше животных, чем он когда-либо запрягал в салазки. Ещё больше верёвок, больше балок, чтобы распределить нагрузку, и ещё больше людей, чтобы погонять волов.

– Ты сможешь сделать это, – сказал старик. Он снова задрожал, потом начал стонать.

– Ты болен, дядя.

– Всего лишь лихорадка, – Галет плотнее натянул на плечи медвежью шкуру. – Но я буду рад отправиться в Место Смерти, – сказал он, – и соединиться с моей дорогой Лиддой. Ты отнесёшь меня туда, Сабан?

– Обязательно, – сказал Сабан, – но это произойдёт спустя годы!

– А Камабан говорит мне, что я снова буду жить на земле, – сказал Галет, не обращая внимания на ободрение Сабана, – но я не понимаю, как это может быть.

– Что он говорит?

– Что я вернусь обратно. Что моя душа воспользуется аркой его нового храма, чтобы вернуться на землю, – старик помолчал некоторое время. Языки пламени отбрасывали на его лицо глубокие тени, подобные ножевым порезам. – За свою жизнь я построил двадцать храмов, – сказал он, нарушая тишину, – и понял, что ничто не улучшилось ни от одного из них. Но этот храм будет особенным.

– Этот будет особенным, – согласился Сабан.

– Я надеюсь, – сказал старик, – но я уверен в том, что люди Каталло говорили то же самое, когда строили свой великий храм, – Галет захихикал, и Сабан подумал, что его дядя вовсе не стал таким слабоумным, как о нём думали люди. – Или ты думаешь, – спросил Галет, – что они таскали камни только потому, что не могли найти себе занятие получше? – он подумал об этом, затем протянул руку и дотронулся до мешочка из оленьей кожи, в котором хранил кости Лидды. Он хотел, чтобы его собственные кости были добавлены к её костям перед тем, как будут захоронены. Он снова задрожал и отмахнулся от беспокойства Сабана. – Этот самый длинный камень, – сказал он через некоторое время, – он не толстый?

Сабан отыскал кусок дерева в куче у стены хижины и вложил Галету в руку.

– Как этот, – сказал он.

Галет ощупал длинную тонкую полосу древесины.

– Знаешь, что ты должен сделать?

– Скажи мне.

– Укладывай его в яму боком, – сказал старик, и показал, что он имеет в виду, согнув длинный тонкий кусок дерева. – Длинный плоский камень переломится надвое, когда ты попытаешься поднять его, – объяснил он. Он повернул кусок дерева боком, и никакое усилие не смогло согнуть или сломать его, но когда он снова согнул его плашмя, тот легко сломался. – Укладывай его в яму боком, – повторил старик и отбросил в сторону обломки.

– Хорошо, – пообещал Сабан.

– И отнеси моё тело в Место Смерти. Обещай мне это.

– Я отнесу тебя, дядя, – во второй раз пообещал Сабан.

– А теперь я посплю, – сказал Галет, а Сабан вышел из хижины и пошёл к Камабану сказать, что Галет болен. Камабан пообещал дать настой из трав, но когда Сабан вернулся в хижину своего дяди, он не смог разбудить старика. Галет лежал на спине, его рот был открыт, но волосы его усов не шевелились от дыхания. Сабан легонько похлопал Галета по щекам, но тот был уже не живой. Он умер так же тихо, как падает пёрышко.

Женщины племени обмыли тело Галета, затем Мерет, его сын, и Сабан положили тело на решётку, сплетённую из ивовых ветвей. На следующее утро женщины отпели тело на входе в селение и Мерет с Сабаном понесли его в Место Смерти. Хэрэгг шёл впереди, а младший жрец шёл позади и играл скорбную мелодию на костяной флейте. Тело было покрыто воловьей шкурой, на которую Сабан положил немного плюща. Камабан не пошёл, и единственными скорбящими были два младших сына – сводные братья Мерета.

Место Смерти находилось к югу от Рэтэррина, неподалёку от Храма Неба, но отделялось от него широкой долиной, и было спрятано в зарослях бука и орешника. Место Смерти само было храмом, посвящённым предкам, но оно никогда не использовалось ни для поклонения, ни для танцев быков или свадебных обрядов. Оно принадлежало мёртвым, и поэтому было заброшенным и заросло сорняками. Там отвратительно пахло, особенно летом, и как только запах дошёл до ноздрей похоронной процессии, младший жрец заторопился вперёд, чтобы разогнать духов, которые, как было известно, во множестве толпились вокруг храма. Он дошёл до входа солнца и завизжал на невидимых духов. В ответ хрипло отозвались вороны. Затем птицы неохотно взмахнули крыльями и полетели в ближайший лес, хотя самые смелые из птиц расселись на остатках невысоких деревянных столбов, стоявших внутри низкого вала храма. Лисица зарычала на приближающихся людей из зарослей крапивы во рву и скрылась в деревьях.

– Теперь безопасно, – позвал младший жрец.

Мерет и Сабан пронесли тело через вход, который был направлен в сторону восходящего в середине лета солнца, протиснулись между кольями духов, густо стоявшими по всему храму. Хэрэгг нашёл свободное место и там двое мужчин положили решетку. Мерет стянул тяжёлую воловью шкуру с обнажённого тела, и они с Сабаном переложили Галета на густую траву. Старик лежал на боку, рот был открыт, и Сабан потянул за затвердевшее плечо, чтобы его дядя лежал лицом к покрытому тучами небу. Рабыня Камабана, умершая два дня назад, лежала неподалёку, звери уже разодрали её беременный живот, а вороны обклевали лицо. Ещё дюжина других тел лежала в Месте Смерти, два из них уже почти превратились в скелеты. У одного из них трава проросла сквозь рёбра, и младший жрец потрогал кости, чтобы проверить, пришло ли время убирать их. Души мёртвых задерживались в этом мрачном месте до тех пор, пока не исчезали остатки их плоти, и только потом они возносились в небо, чтобы присоединиться к предкам.

Младшие сыновья Галета принесли заострённый кол и каменный топор, которые они передали Мерету. Он присел на корточки возле тела своего отца и стал вбивать кол в землю, пока тот не дошёл до твёрдого мела, и после этого он сделал три сильных удара, чтобы сообщить Гарланне, что ещё одна душа проходит через её владения. Сабан закрыл глаза и утёр кулаком слёзы.

– Что это? – спросил Хэрэгг, и Сабан повернулся и увидел, что главный жрец нахмурившись смотрит на землю рядом с наполовину разложившимся телом. Сабан перешагнул через тело и увидел, что на желтеющей траве нацарапана ромбовидная фигура.

– Это знак Лаханны, – неодобрительно сказал Хэрэгг.

– Это имеет значение? – спросил Сабан.

– Это не её храм, – сказал Хэрэгг и начал стирать знак ногой, убирая ромбовидную фигуру с земли. – Возможно, это детские проказы, – сказал он. – Дети приходят сюда?

– Им не разрешают, – сказал Сабан, – но они ходят. Я приходил.

– Детские проказы, – отмахнулся Хэрэгг. – Мы закончили?

– Мы закончили, – сказал Сабан.

Мерет последний раз взглянул на своего отца и пошёл прочь из храма, швырнув плющ, покрывавший тело, в глубокую яму, которая вела в обиталище Гарланны. Он и его сводные братья прошли через орешник и буковые деревья, и тут Мерет увидел, что Сабан задержался возле тела.

– Ты идёшь? – прокричал он назад.

– Я хочу помолиться здесь, – сказал Сабан, – в одиночестве.

Мерет и все остальные ушли, а Сабан остался ждать среди отвратительного запаха. Он знал, кто нацарапал ромбовидную фигуру на гниющей земле Места Смерти, и стоял рядом с бледным телом своего дяди, пока не услышал шорох в деревьях.

– Дирэввин, – позвал он, поворачиваясь на звук и удивляясь нетерпению в своём голосе.

А Дирэввин удивила его улыбкой, с которой она выступила из деревьев, а потом удивила его ещё больше, когда, перейдя через невысокую насыпь и ров, обняла его за плечи и поцеловала.

– Ты выглядишь старше, – сказала она.

– Я постарел, – сказал Сабан.

– Седые волосы, – она прикоснулась к его вискам. Она была ужасающе худой, а её волосы были спутанными и грязными. Она жила в лесу как изгой, гонимая из леса в лес, шкуры её одежды были замызганными от грязи и опавших листьев. Кожа плотно обтягивала её скулы, напомнив Сабану похожее на череп лицо Санны.

– Я выгляжу старше? – спросила она его.

– Ты прекрасна, как всегда.

Она улыбнулась.

– Ты лжёшь, – с нежностью сказала она.

– Тебе нельзя быть здесь, – сказал ей Сабан. – Копьеносцы Камабана ищут тебя.

Слухи о том, что Дирэввин жива, никогда не затихали, и Камабан постоянно направлял отряды воинов с собаками прочёсывать леса.

– Я видела их, – презрительно сказала Дирэввин. – Неуклюжие воины, вслепую пробирающиеся через деревья следом за своими собаками, но ни одна собака не может уловить мой след. Ты знаешь, что Камабан отправлял ко мне посланника?

– Да? – Сабан был удивлен.

– Он послал в леса раба, держащего в голове слова Камабана. «Приходи в Рэтэррин, – сказал он, – и опустись передо мной на колени, и я позволю тебе остаться в живых и поклоняться Лаханне», – Дирэввин засмеялась этому воспоминанию. – Я отослала раба обратно к Камабану. Или, вернее, я оставила его голову с вырезанным языком на валу Рэтэррина. Остальное отдала собакам. Ты хранишь ромбик?

– Конечно, – Сабан дотронулся до мешочка, где хранил частицу золота Сэрмэннина.

– Бережно храни это, – сказала Дирэввин, затем отошла ко рву Места Смерти и стала смотреть на тела. – Я слышала, что твоя жена стала богиней?

– Она никогда не утверждала это, – настаивал Сабан.

– Но она отказывается спать с тобой.

– Ты проделала такой путь, чтобы сказать мне это? – раздражённо спросил Сабан.

Дирэввин засмеялась.

– Ты не знаешь, откуда я пришла. Так же, как не знаешь, что твоя жена спит с Камабаном.

– Это неправда! – сердито огрызнулся Сабан.

– Неправда? – Дирэввин обернулась. – А мужчины говорят, что Камабан это Слаол, а женщины утверждают, что Орэнна это Лаханна. А разве вы не намереваетесь объединить их вместе с помощью своих камней? Священное бракосочетание? Наверное, они репетируют свадьбу, Сабан?

Сабан притронулся к паху, чтобы отвести несчастья.

– Ты рассказываешь небылицы, – с горечью сказал он, – ты всегда рассказывала небылицы.

Дирэввин пожала плечами.

– Если ты так говоришь, Сабан, так оно и есть, – она увидела, как сильно огорчила его, подошла и слегка прикоснулась к его руке. – Я не буду спорить с тобой, – покорно сказала она, – в тот день, когда я пришла молить тебя об одолжении.

– То, что ты сказала, не правда!

– Я действительно рассказываю небылицы, – смиренно сказала Дирэввин, – прости меня.

Сабан глубоко вздохнул.

– Об одолжении? – встревоженно спросил он.

Она сделала резкий взмах рукой в сторону деревьев, и Сабан увидел силуэты шести или семи человек попятившихся в тенистые буки, но только двое выступили из деревьев. Одной из них была высокая светловолосая женщина в оборванной рубахе из оленьей кожи, наполовину прикрытой плащом из овечьей шкуры, а другая была девочка, возрастом как Лэллик, или годом моложе. Это была темноволосая девочка с большими глазами и напуганным лицом. Она уставилась на Сабана, но крепко вцепилась в руку женщины и пыталась спрятаться в складках её плаща из овечьей шкуры.

– Леса не место для ребёнка, – сказала Дирэввин. – Нам живётся тяжело, Сабан. Мы воруем и убиваем за еду, мы пьём из ручьёв, а спим там, где найдём безопасное место. Ребёнок ослабел. С нами был ещё один ребёнок, но он умер прошлой зимой, и я боюсь, что эта девочка тоже умрёт, если останется с нами.

– Ты хочешь, чтобы я вырастил ребёнка? – спросил Сабан.

– Килда вырастит её, – сказала Дирэввин, кивнув в сторону высокой женщины. – Килда была одной из рабынь моего брата, и она знает Меррель с самого рождения. Всё, что я хотела бы от тебя, это безопасное место для Килды и Меррель.

Сабан посмотрел на девочку, хотя ему была видна только часть её лица, так как оно было спрятано в складках одежды рабыни.

– Она твоя дочь.

– Она моя дочь, – призналась Дирэввин, – и Камабан никогда не должен узнать, что она жива, поэтому с сегодняшнего дня у неё будет другое имя, – она повернулась к Меррель. – Ты слышала это? И вытащи палец изо рта!

Девочка немедленно одёрнула руку от лица и печально посмотрела на Дирэввин, которая низко склонилась, приблизив свое лицо к лицу ребёнка.

– Тебя будут звать Ханна, потому что ты дитя Лаханны. Кто ты?

– Ханна, – сказала девочка робким голосом.

– А Килда будет твоей матерью, ты будешь жить в хорошей хижине, Ханна, у тебя будет одежда, еда и друзья. А однажды я вернусь за тобой, – Дирэввин выпрямилась. – Ты сделаешь это ради меня, Сабан?

Сабан кивнул. Он не знал, как он объяснит появление Килды и Ханны, но его это не беспокоило. Он был одинок, работа в храме казалась бесконечной, и он скучал по своей собственной дочери, поэтому был рад ребёнку Дирэввин.

Дирэввин склонилась и крепко обняла свою дочь. Она долго держала её в объятиях, затем выпрямилась, всхлипнула и пошла обратно в деревья.

Сабан остался с Килдой и девочкой. Килда была вся в грязи, волосы у неё скатались в сальный клубок, лицо было широким, высокоскулым и дерзким.

– Пошли, – резко сказал он.

– Что ты будешь с нами делать? – спросила Килда.

– Я отыщу вам место, чтобы жить, – сказал Сабан, выведя их обеих из зарослей на открытую холмистую местность. Через низкую долину ему был виден Храм Неба, где рабы полировали, отбивали и отскрёбали неподдающиеся камни. Поближе, у восточного края Священной Тропы, располагались хижины рабов, откуда поднимались тонкие струйки дыма.

– Ты предлагаешь притвориться, что мы рабыни? – требовательно спросила Килда.

– Все узнают, что вы не мои родственники, – сказал Сабан, – и вы не из нашего племени, так кем вы ещё можете быть в Рэтэррине? Конечно, будете рабынями.

– Но если мы будем рабынями, ваши копьеносцы будут использовать нас.

– Наши рабы находятся под защитой жрецов. Мы строим храм, а когда он будет закончен, все рабы будут освобождены. Здесь нет ни плетей, ни копьеносцев, следящих за работой.

– А ваши рабы не убегают?

– Некоторые, – признался Сабан, – но большинство работают с желанием.

Это было достижением Хэрэгга. Он разговаривал с рабами, вселяя в них энтузиазм назначением храма, и хотя некоторые сбежали в леса, большинству захотелось увидеть храм достроенным. Они будут свободны, когда храм будет закончен, вольны остаться или уйти, и смогут наслаждаться благословением Слаола. Они сами управляли в своём поселении и не имели знаков рабов, таких как отрубленный палец у Сабана.

– А ночью? – спросила Килда. – В хижинах рабов? Ты думаешь, что женщина и девочка будут в безопасности?

Сабан знал, что есть только один безопасный путь сохранить Ханну в безопасности.

– Вы обе будете жить в моей хижине, – сказал он, – а я скажу, что вы мои личные рабыни. Идёмте.

Он повёл их вниз в долину, в которой отвратительно пахло, потому что рабы выкопали здесь сливные ямы, потом они поднялись на меловой круг, где было очень шумно от стука молотков по камням.

Он привёл Килду и Ханну в свою хижину, и этой ночью слушал, как Килда молится Лаханне. Она молилась так, как привыкла делать это в Каталло: чтобы Лаханны защитила своих почитателей от злобы Слаола и от бедствий со стороны Рэтэррина. Если бы Камабан услышал эти молитвы, Килду и Ханну сразу убили бы. Он хотел сказать Килде, чтобы она изменила свои молитвы, но он подумал, что боги достаточно могущественны, чтобы различать молитвы и без его помощи.

На следующий день Камабан пришёл в храм узнать, когда Сабан будет доставлять самые длинные камни из Каталло.

– Скоро, – сказал Сабан.

– Кто это? – Камабан увидел Килду у входа в хижину Сабана.

– Моя рабыня, – кратко сказал Сабан.

– У неё такой вид, словно ты нашёл её в лесу, – ехидно сказал Камабан, потому что Килда всё ещё была грязной, а её волосы растрёпаны. – Но где бы ты ни нашёл её, брат, бери её с собой в Каталло и привези мне большие камни.

Сабан не хотел брать Килду в Каталло. Её там обязательно узнают, и жизнь Ханны будет в опасности, но Килда не осталась без него. Она опасалась Рэтэррина и доверяла только Сабану.

– Дирэввин сказала, что для меня безопасное место – быть рядом с тобой, – настаивала она.

– А безопасное место для Ханны?

– В руках Лаханны, – заявила Килда.

И все трое отправились в Каталло.

– Вам не надо было идти в Каталло, – ворчал Сабан на Килду. Он нёс на руках Ханну, которая вцепилась ему в шею и смотрела на всё широко раскрытыми глазами. – Вас узнают, и эта девочка погибнет.

Килда сплюнула на землю. Она остановилась у ручья, умыла лицо и прополоскала в воде волосы, которые потом стянула на затылке. У неё было строгое, скуластое лицо с большими голубыми глазами и тонким носом. Она была, виновато подумал Сабан, приятной женщиной.

– Ты думаешь, меня узнают в Каталло? – с вызовом спросила Килда. – Ты прав, узнают. Но какое это имеет значение? Ты думаешь, люди Каталло предадут нас? Что ты знаешь о Каталло, Сабан? Ты можешь читать в их сердцах? Люди Каталло вспоминают былые дни, Дирэввин, то время, когда Лаханне поклонялись так, как следует. Они будут рады нам, ни они будут молчать об этом. Девочке так же безопасно в Каталло, как в собственных руках Лаханны.

– Я надеюсь на это, – кисло сказал Сабан, – но ты не можешь этого точно знать.

– Мы бывали в Каталло очень часто, – огрызнулась Килда. – Твой брат искал нас в лесах, но иногда мы даже ночевали в Каталло, и никто не предал нас. Мы знаем, что происходит в Каталло. Однажды ночью я покажу тебе.

– Что покажешь?

– Подожди, – кратко сказала она.

Орэнна встретила их очень тепло. Она мельком оглядела Килду, приласкала Ханну и распорядилась приготовить хижину для Сабана.

– Твоя женщина будет с тобой? – спросила она.

– Она моя рабыня, а не моя женщина.

– А ребёнок?

– Её, – кратко сказал Сабан. – Женщина будет готовить еду для меня, пока я буду работать здесь. Мне понадобится двадцать мужчин через несколько дней, и ещё больше позже.

– После сбора урожая все будут в твоём распоряжении, – сказала Орэнна.

– Двадцати пока достаточно, – сказал Сабан.

Сабан решил, что сначала он будет передвигать самый большой камень. Если этот огромный спрятанный в земле кусок скалы удастся поднять, то другие должны поддаться ещё легче, и он собрал двадцать человек и приказал им обкопать землю вокруг всего валуна. Мужчины работали охотно, однако отказывались верить, что такой камень можно будет поднять. Галет, тем не менее, сказал Сабану, как это сделать. Вдобавок Сабан облегчал задачу отбивая, откалывая и обжигая огромный валун, чтобы уменьшить его ширину и соответственно уменьшить вес. На это ушёл целый месяц, и когда работа была сделана, крупный камень стал походить на высокую колонну, которой и должен был стать.

Леиру нравилось приходить и смотреть, как молотками отбивают камень, а Сабан рад был видеть своего сына, потому что очень редко видел мальчика за последние годы. Пока мужчины начерно придавали камню форму, дети Каталло вскарабкивались на его поверхность, устраивая борьбу за право занять место на его длинной плоской поверхности. Они использовали стрекала в качестве копий, и иногда их шутливые баталии становились очень жаркими, и Сабан с одобрением заметил, что Леир не пожаловался, когда его глубоко ранили в руку, и кровь начала капать с пальцев. Леир только посмеялся над раной, крепче сжал своё копьё и погнался за мальчиком, ранившим его.

Как только вес камня был уменьшен, вдоль его длинных боков выкопали две канавы. На это ушло шесть дней, и ещё два дня ушли на то, чтобы доставить из селения просохшие полозья для салазок. Огромные полозья были уложены в канавы, а потом, используя две дюжины человек и очень длинные рычаги, Сабан поднял один край огромного камня так, что под него стало возможным просунуть балку. На поднятие одного конца ушёл целый день, и ещё один был потрачен на поднятие заднего края камня и подкладывание ещё трёх балок под камень. Сабан привязал балки к полозьям, а затем выкопал в подлегающей меловой породе длинный гладкий уклон.

Теперь нужно было ждать, так шёл сбор урожая, и все люди Каталло были заняты на полях или токах. Но в эти дни урожая Сабан получил возможность проводить время с Леиром. Он учил мальчика пользоваться луком и стрелами, кастрировать телят, добывать с помощью копья рыбу из реки. Свою дочь он видел редко. Лэллик была нервным девочкой, пугающейся пауков, мотыльков и собак, и когда бы Сабан не появлялся, она всегда пряталась за своей матерью.

– Она очень хрупкая, – утверждала Орэнна.

– Больная? – спросил Сабан.

– Нет, просто драгоценная. Хрупкая, – Орэнна нежно погладила Лэллик. Девочка действительно, показалась Сабану очень хрупкой, но она была очень красивой. Кожа у неё была белая и чистая, золотистые ресницы удлинёнными и нежными, а волосы были таким же блестящими, как у матери. – Она избрана, – добавила Орэнна.

– Избрана для чего? – спросил Сабан.

– Она и Леир будут хранителями нового храма, – с гордостью сказала Орэнна. – Он будет жрецом, а она жрицей. Они уже посвящены Слаолу и Лаханне.

Сабан подумал об энтузиазме своего сына в военных играх, в которые играли дети вокруг камня.

– Я думаю, что Леир скорее хочет стать воином.

– Это ты подаешь ему такие идеи, – неодобрительно сказала Орэнна, – но Лаханна избрала его.

– Лаханна? Не Слаол?

– Здесь руководит Лаханна, – сказала Орэнна, – истинная Лаханна, а не та фальшивая богиня, которой здесь когда-то поклонялись.

Когда урожай был убран, люди Каталло исполнили танцы в своём храме, раскачиваясь между валунами и принесли в дар пшеницу, ячмень и фрукты к подножию алтаря. В селении ночью было устроено празднество, и Сабан был заинтригован, увидев, что его дети и все сироты, живущие с Орэнной, пришли на праздник, но сама Орэнна осталась в храме. Лэллик скучала по матери, а когда Сабан приласкал её, казалось, что она сейчас расплачется.

В храме горел костёр, его пламя освещало гребень вала, увенчанный черепами, но когда Сабан направился к валу, его остановил жрец.

– Этой ночью на этом месте заклятие.

– Этой ночью?

– Только этой ночью, – пожал плечами жрец и легонько подтолкнул Сабана обратно в сторону пирующих. – Боги не хотят, чтобы ты был здесь.

Килда увидела возвращающегося Сабана и, оставив Ханну с одной из женщин, подошла и взяла его за руку.

– Я говорила, что покажу тебе кое-что, – сказала она.

– Что покажешь?

– То, что видели я и Дирэввин, – она потянула его в тень и повела на север от селения. – Я говорила тебе, – сказала она, – что никто не предаст нас.

– Но вас узнали?

– Конечно.

– А Ханна? Люди знают, кто она?

– Наверное, – беззаботно сказала Килда, – но она выросла с тех пор, как была здесь, и я говорю людям, что она моя дочь. Они притворяются, что верят мне, – она перепрыгнула через ров и повернула на восток. – Никто не предаст Ханну.

– Ты не из Каталло? – спросил Сабан. Он всё ещё почти ничего не знал о Килде, но её интонация выдавала, что язык Каталло ей не родной. Он знал, что ей меньше двадцати двух лет, но она была незнакомкой для него.

– Меня продали в рабство ребёнком. Моё племя живёт на берегу восточного моря. Жизнь там трудна, а дочерей ценят за то, что их можно продать. Мы поклоняемся богу моря Кромадху, и Кромадх выбирает, какие девочки будут проданы.

– Как?

– Нас уводят далеко по илистому побережью и заставляют убегать от прибывающего прилива. Самые быстрые выходят замуж, а медлительных продают, – она пожала плечами. – Ну а самые медленные тонут.

– Ты была медлительной?

– Я специально бежала медленно, – ровно сказала она, – потому что мой отец избивал меня. Я хотела сбежать от него.

Теперь она направлялась на юг, приближаясь к храму. Ни жрец, ни охранник не видели, как они повернули далеко в полях, и только свет луны освещал стерню.

– Если кто-то увидит нас?

– Тихо, – предостерегла она его, и они вдвоём забрались на крутой меловой склон вала под зловещими взглядами волчьих черепов. Килда первой добралась до вершины и легла на землю. Сабан припал рядом с ней.

Сначала они ничего не увидели в обширном храме. Большой костёр горел возле хижины Орэнны, и его бешеное пламя отбрасывало мерцающие тени валунов через темнеющий ров на внутренний склон мелового вала. Дым от костра клубился и поднимался к звёздам, его нижняя часть освещалась красным от костров в селении.

– Твой брат пришёл в Каталло сегодня вечером, – зашептала Килда в ухо Сабану, затем указала в дальнюю часть храма, где Сабан увидел чёрную тень, отделившуюся от камня.

Он понял, что это Камабан, так как даже с такого расстояния, и хотя человек был закутан в мантию быка-танцора, он увидел, что силуэт слегка прихрамывает. Большая шкура свисала с его плеч, голова быка билась над лицом, а копыта и хвост мёртвого животного волочились по земле. Человек-бык медленно сделал несколько неуклюжих танцевальных движений, переступая из стороны в сторону, замирал, снова начинал танец, и пристально вглядывался вокруг себя. Затем он завыл, и Сабан узнал голос.

– В твоём племени, – зашептала Килда, – бык это Слаол, да?

– Да.

– Значит, мы видим Слаола, – презрительно сказала Килда.

Потом Сабан увидел Орэнну. Или вернее он увидел мерцающую светлую фигуру, вышедшую из тени хижины и быстро побежавшую через храм. Белые искорки колыхались в воздухе позади неё.

– Перья лебедя, – сказала Килда, и Сабан понял, что его жена одета в плащ, подобный её плащу с капюшоном с перьями соек, только этот был унизан перьями лебедя. Он казался сияющим и придавал ей неземной вид. Она в танце удалялась от Камабана, который зарычал в притворной ярости и бросился к ней, но она с лёгкостью увернулась от него и побежала вдоль окружности храма.

Сабан знал, чем заканчивается этот танец, и закрыл лицо руками. Ему захотелось броситься вниз и убить своего брата, но Килда положила руку ему на спину.

– Это их мечта, – спокойно сказала она, – мечта, которая двигает храм, который ты строишь.

– Нет, – сказал Сабан.

– Храм должен воссоединить Слаола и Лаханну, – безжалостно сказала она, – и богам нужно показать, как это должно быть. Лаханна должна научиться своим обязанностям.

Сабан поднял взгляд и увидел, что Камабан прекратил погоню и встал рядом кучей даров возле алтаря. Орэнна смотрела на него, временами делая прыжки по сторонам и робко приближаясь, а потом опять пугливо отбегала в сторону. Тем не менее, неуверенные шаги постоянно приближали её к огромному быку.

Это мечта, понимал Сабан, но в нём кипел гнев. «Если он убьёт Камабана сейчас, – подумал он, – мечта погибнет, так как только Камабан горел желанием построить храм. А храм должен воссоединить Слаола и Лаханну. Он прекратит зиму, изгонит все земные проблемы».

– Дирэввин велела тебе привести меня сюда? – спросил он Килду. – Чтобы я убил своего брата?

– Нет, – она, казалось, удивилась его вопросу. – Я привела тебя сюда, чтобы ты увидел мечту своего брата.

– И мечту моей жены тоже, – с горечью сказал он.

– Она твоя жена? – презрительно спросила Килда. – Мне говорили, что она обрезала свои волосы как вдова.

Сабан снова посмотрел на храм. Орэнна уже была рядом с Камабаном, и всё ещё казалось, что она не хочет подходить к нему. Она сделала несколько быстрых шагов назад и танцуя плавно и грациозно, двинулась в сторону. Потом медленно опустилась на колени, и тёмный силуэт быка бросился вперёд. Сабан закрыл глаза, понимая, что Орэнна покоряется его брату так же, как Лаханна должна покориться Слаолу, когда храм будет закончен. Когда он снова открыл глаза, он увидел плащ с перьями, отброшенный в сторону и обнажённую спину Орэнны – стройную и белую в свете костра. Сабан зарычал, но Килда крепко охватила его рукой.

– Они играют в богов, – сказала она.

– Если я убью их, – сказал Сабан, – храма не будет. Не этого ли хочет Дирэввин?

Килда покачала головой.

– Дирэввин верит, что боги воспользуются храмом так, как захотят, а не так, как хочет твой брат. А чего хочет Дирэввин от тебя – это жизнь её дочери. Вот почему она отдала Ханну тебе. А если ты убьёшь их, не будут ли мстить? Останешься ли ты в живых? Останутся ли в живых твои дети? Останется ли в живых Ханна? Люди думают, что эти двое – боги, – она кивнула в сторону храма, но всё, что Сабан мог теперь видеть, была огромная сгорбленная фигура в плаще быка, и под ним, он знал, соединялись его жена и его брат. Он закрыл глаза и задрожал, а Килда обняла его руками и крепко сжала. – Дирэввин говорила с Лаханной, – зашептала она, – и твоя задача сейчас вырастить Ханну.

Она перекатилась на него, прижав к земле своим телом, и когда он открыл глаза, он увидел, что она улыбается, и увидел, что она красива.

– У меня нет жены.

Она поцеловала его.

– Ты выполняешь работу Лаханны, – тихо сказала она, – вот почему Дирэввин прислала меня.

Наутро в храме остался только пепел, но урожай был убран, и работа над длинными камнями, наконец, возобновилась.

* * *

Салазки под самым длинным камнем были сделаны, уклон закончен, кожаные верёвки лежали на траве, и теперь самое многочисленное стадо волов, которое Сабан когда-либо видел, собралось на склоне холма. У него была сотня животных. Ни он, ни один из погонщиков никогда не управлялись с таким многочисленным стадом, и сначала, когда они попытались привязать животных к камню, волы перепутались между собой. Понадобилось три дня, чтобы научиться, как направить верёвки к брёвнам, от которых дополнительные верёвки вели к запряжённым волам.

Камабан ушёл из Каталло так же тайно, как и пришёл, оставив Сабана в смешении гнева и радости. Гнева – потому что Орэнна была его женой, а радости – из-за того, что Килда стала его возлюбленной. А Килда не разговаривала с богами, не поучала Сабана, как тому себя вести, а просто любила его с горячей искренностью, наградившей Сабана за годы одиночества. Тем не менее радость не смогла победить гнев Сабана. Он опять овладел им, когда Сабан увидел Орэнну, поднимающуюся на холм, чтобы посмотреть, как длинный камень будут вытаскивать с его места. Она была одета в свой плащ с перьями соек, переливающийся белым и голубым, и вела за руку Лэллик. Сабан отвернулся от неё, не поприветствовав. Леир стоял рядом с ним со стрекалом в руке и смотрел на Килду и Ханну, которые обе несли в руках узлы.

– Ты собираешься обратно в Рэтэррин? – спросил Леир своего отца.

– Я пойду вместе с камнями, – сказал Сабан, – и не знаю, сколько времени это займёт, но я возвращаюсь в Рэтэррин. – Он приложил ладони ко рту. – Ведите их вперёд! – закричал он погонщикам, и двадцать мужчин и мальчиков начали подгонять животных, которые неуклюже двинулись вперёд, пока постромки туго не натянулись.