Текст книги "Стоунхендж"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)

– Сколько будет камней? – спросил Стакис.

– Семь десятков, – сказал Сабан, – и ещё два.

Люди Друинны открыли рты от изумления. Они думали, что Сэрмэннин передаёт два-три десятка камней, а не вдвое больше.

– Я хочу копье из бронзы за каждый камень, – настаивал Стакис.

– Позволь переговорить с Керевалом, – сказал Сабан, затем склонился к Керевалу и перешёл на язык Чужаков. – Он требует слишком много.

– Я дам ему десять копий, – сказал Керевал, – и не больше. – Он посмотрел на уже поднесённые дары. – У него уже есть целая корзина наконечников для копий! Все его люди будут с оружием из металла!

– За каждые десять камней, – сказал Сабан Стакису, – мы даём одно копьё. Не больше.

Джегар с развлечением наблюдал за перепалкой. Не успел Стакис ответить на предложение Сабана, как на лесистых холмах к северу от места встречи, прозвучал рог. Стакис нахмурился при этом звуке, но Джегар успокаивающе улыбнулся.

– Джегар охотится, – объяснил он.

– Зубры не водятся так близко к Сулле, – сказал Стакис, всматриваясь в лес.

– Наверно, его пригнали? – предположил Джегар. – Так же, как ты хочешь, чтобы мы пригнали Келлана к твоим копьям?

– Вы сделаете это? – нетерпеливо спросил Стакис.

В этот момент рог прозвучал во второй раз, и Джегар наклонился вперёд и сдёрнул шкуру с четвёртой корзины. В ней были не подарки, а оружие. Все пришли на собрание безоружными, но воины Рэтэррина рванулись вперёд и быстро разобрали копья и луки, и внезапно множество копьеносцев начали выбегать из деревьев, и первые стрелы засвистели в небе, падая среди людей Стакиса.

– Назад! – закричал Джегар Сабану. – Назад в хижины! Мы не ссоримся с Сэрмэннином!

Он сбросил свою мантию, и Сабан увидел бронзовый меч в его искалеченной правой руке. Он был привязан к ней кожаными ремнями. Стало понятно, почему он с таким неудобством был закутан в мантию из шкуры выдры, под ней можно было спрятать оружие.

– Уходите! – закричал Джегар.

Ленгар вовсе не охотился, а встретился с остальными своими воинами в лесах к северу от Суллы, и теперь напал на безоружных людей Друинны, а с ним был Келлан со своими воинами-изменниками. Стакиса предали, обманули и застали врасплох, и теперь он обречён.

Сабан побежал к хижинам с остальными безоружными воинами Сэрмэннина. Он схватил свой лук и колчан со стрелами, но Керевал положил свою руку на руку Сабана.

– Это не наша битва, – сказал вождь.

Это была совсем не битва, а резня. Некоторые из людей Стакиса побежали к реке, где пытались сесть в лодки, но группа лучников Ленгара атаковала их с высокого берега реки, и перестала пускать стрелы только тогда, когда копьеносцы из Рэтэррина добежали до реки и добили нескольких выживших. Собаки выли, женщины кричали, повсюду раздавались стоны раненых. Сам Стакис с большинством своих спутников побежал к селению Сулла, преследуемый Джегаром и Ленгаром. Немногие, очень немногие, из людей Друинны побежали навстречу атакующим, проскальзывая между нападающими группами, в сторону леса, и когда Ленгар увидел, что эти люди могут сбежать, приказал Джегару догнать их. Джегар прыгнул на вершину забора, окружавшего селение, и гибко перетянулся через него. Множество его копьеносцев постарались последовать за ним, затем одному из них пришло в голову разбить забор топором, остальные ещё больше расширили проход и заполонили всё между хижинами под соломенной крышей, окружавшими священный источник. Стакиса и его людей убили внутри разрушенного ограждения.

Люди из Сэрмэннина с тревогой наблюдали из своих хижин, когда к ним присоединился Камабан.

– Это дело Ленгара, – сказал он, – а не наше. Ленгар не ссорится с Сэрмэннином.

– Это позорно, – зло сказал Сабан. Он слышал крики умирающих людей, зовущих своих богов, он видел женщин, рыдающих над мёртвыми, а река струилась потоками крови. Некоторые из нападающих танцевали с ликованием, а другие стояли, охраняя подношения, так вероломно поднесённые Джегаром Стакису.

– Это позорно! – снова выкрикнул Сабан.

– Если твой народ нарушил перемирие, – презрительно сказал Скатэл, – нас это не касается, но это нам выгодно. Келлан без сомнения позволит нам провезти камни через свои земли без всякой платы.

Джегар скрылся среди деревьев с дюжиной копьеносцев, преследуя оставшихся беглецов из Друинны. Сабан вспомнил обещание Дирэввин данное от его имени и свою клятву о мести, и поднял копьё.

– Что ты делаешь? – остановил его Льюэдд, а когда Сабан попытался пройти, схватил его за руку. – Это не наша битва, – настаивал он.

– Это моя битва! – сказал Сабан.

– Это неразумно, сражаться с волками, – сказал Камабан.

– Я дал слово, – сказал Сабан, отбросил руку Льюэдда и побежал к лесу. Льюэдд взял своё копье и последовал за ним.

Убитые и умирающие люди лежали среди деревьев. Как и все, кто присутствовал на собрании племён, воины Стакиса были одеты в своё лучшее убранство, и теперь люди Джегара срывали с них ожерелья, талисманы и одежду. Они с тревогой подняли глаза, когда появились Сабан и Льюэдд, но большинство из них узнали Сабана, и никто не испугался Льюэдда, так как татуированные серым Чужаки в этот день не были их врагами.

Сабан забрался на пригорок, выискивая Джегара и услышал крик справа от себя. Он побежал между деревьями, и увидел своего врага вонзающего меч в умирающего человека. Меч был привязан к искалеченной руке Джегара, и он совершал им отвратительное действие.

– Джегар! – закричал Сабан, поднимая своё копьё. Было бы проще выпустить стрелу из лука с вплетёнными золотистыми волосами, но это был бы путь труса.

– Джегар! – снова прокричал он.

Джегар повернулся, его глаза сверкали от возбуждения, потом он увидел угрожающее копьё в руке Сабана и догадался, что Сабан сейчас не союзник, а враг. Сначала он выглядел удивлённым, затем рассмеялся. Он нагнулся, поднял своё тяжелое копьё и выпрямился перед Сабаном с двумя орудиями в руках.

– Я убил шестьдесят три человека, – сказал он, – а у кое-кого ещё больше шрамов убийства, чем у меня.

– Я убил двоих, о которых я знаю, – сказал Сабан, – но сейчас их будет три, а шестьдесят три души в загробной жизни будут передо мной в долгу, а Дирэввин поблагодарит меня.

– Дирэввин! – презрительно сказал Джегар. – Шлюха. Ты умрёшь ради шлюхи?

Он внезапно побежал к Сабану, делая выпад копьём, и расхохотался, когда Сабан неуклюже отступил в сторону.

– Иди домой, Сабан, – сказал Джегар, опуская остриё своего копья. – Какая мне выгода убивать такого телёнка как ты?

Сабан ударил копьём, но клинок был презрительно отбит в сторону. Джегар опять сделал выпад, почти небрежно. Сабан отбил копьё в сторону и увидел, что меч быстро движется с противоположной стороны, и вынужден был отпрыгнуть назад, чтобы избежать резкого удара. Потом снова ударило копьё, затем меч, и он отчаянно пятился назад по покрытой листьями рыхлой земле, загипнотизированный сверкающими клинками, которыми Джегар владел с таким уверенным мастерством. Сражения были жизнью Джегара, и он практиковался с оружием каждый день, и долго обучался компенсировать свою искалеченную руку. Джегар вновь ударил копьём, затем внезапно прекратил атаку, покачав головой.

– Ты не самый лучший убийца, – презрительно сказал он. Некоторые из его воинов поднялись на пригорке, наблюдая за схваткой, и Джегар отмахнулся от них рукой. – Это наш спор, – сказал он, – и он уже закончен.

– Он не закончен, – сказал Сабан, и стремительно нанёс удар копьём, отдёрнув его обратно, когда Джегар начал отражать его, а затем ударил вновь, целясь Джегару в горло, но Джегар уклонялся и отбивал копьё своим мечом.

– Ты правда хочешь умереть, Сабан? – спросил Джегар. – Но ты не умрёшь. Если ты будешь биться со мной, я не убью тебя. Вместо этого я поставлю тебя перед собой на колени и помочусь на твою голову, как я уже это делал.

– Я помочусь на твоё тело, – сказал Сабан.

– Глупец! – сказал Джегар. Он ударил копьём со змеиной скоростью, отбрасывая Сабана назад, потом опять нанёс удар снова, и Сабан запрыгнул на камень так, что стал выше Джегара, но тот замахнулся мечом по ногам Сабана, вынуждая того отступить ещё выше. Джегар расхохотался, увидев страх на лице Сабана, шагнул вперёд, чтобы уколоть копьём, и в этот момент Слаол поразил его.

Тонкий луч солнца пробился через множество колышущихся зелёных листьев. Это был клинок солнечного света, скользнувший среди ветвей, чтобы поразить и ослепить Джегара. Блеск длился всего лишь мгновение, но Джегар отклонился и дёрнул головой, и в этот момент Сабан спрыгнул с камня и вонзил своё копьё прямо Джегару в горло. Он громко кричал при этом, и это был крик во имя мучений Дирэввин, его собственной победы, и его радости, которую он испытал, увидев пролившуюся кровь своего врага.

Джегар упал. Он выронил копьё и вцепился руками в горло, где его дыхание булькало в тёмной крови. Он согнулся, его колени подтянулись к животу, а глаза закатились, когда Сабан провернул бронзовый клинок, затем провернул его снова, так что ещё больше крови потекло на траву. Он вытащил копьё, а Джегар снизу глядел на него, не веря в случившееся. Сабан вонзил клинок в живот своего врага.

Джегар задёргался и замер. Сабан с широко открытыми глазами, и тяжело дыша, смотрел на своего врага, не осмеливаясь поверить в то, что Джегар мёртв. Он думал, что тот победит, и так почти и случилось, но вмешался Слаол. Он вытянул копьё из тела Джегара, и повернулся в сторону потрясённых воинов Рэтэррина.

– Идите и скажите Ленгару, что Дирэввин отомщена, – сказал он. Он плюнул на тело Джегара.

Люди Джегара ушли, а Сабан наклонился, чтобы развязать кожаные ремешки, привязывающие меч к безжизненной руке Джегара.

– На сколько вы останетесь в Сулле? – спросил он Льюэдда, который был рядом с Сабаном во время яростной схватки.

– Недолго, – сказал Льюэдд. – Нам надо вернуться домой к Летнему Солнцу. А что?

– Я вернусь через четыре дня, – сказал Сабан, – и вернусь в Сэрмэннин с вами. Дождись меня.

– Четыре дня, – сказал Льюэдд, затем отшатнулся, увидев то, что делал Сабан. – Куда ты собрался? – спросил он.

– Я вернусь через четыре дня, – повторил Сабан, и больше не сказал ни слова. Он поднял свою ношу и пошёл вверх по холму.

Сабан был уставший, голодный и больной. Он шёл большую часть ночи и дня, сначала двигаясь на восток от Суллы, затем по старой торговой тропе на север через нескончаемые леса. Сейчас, на второй вечер после выхода из Суллы, он забрался на протяжённый вычищенный от деревьев пологий холм, однако если урожай когда-то и рос на его склоне, то теперь тут рос только папоротник. Не было видно и свиней, единственных животных, которые едят папоротник, и ни одного живого существа вокруг, куда простирался взгляд. Вечер был тёплым и душным, совсем не было птиц, и когда он остановился и прислушался, не услышал ничего, даже звука ветра в папоротниках. И он понял, что вероятно таким был мир перед тем, как боги населили землю людьми и животными. Вокруг низкого солнца клубились облака, затемняя все позади него.

Сабан оставил свой лук, колчан со стрелами и копьё у Льюэдда, и держал в руках только тяжёлый свёрток, завёрнутый в окровавленный плащ Джегара. Он был весь в грязи, волосы свисали. С того времени, как он покинул Суллу, он задавал себе вопрос, зачем он совершает это путешествие, и не находил ответа, кроме веления чувств и долга. У него было обязательство, и жизнь была полна таких обязательств, которые нужно уважать, если хочешь, чтобы судьба была благосклонна к тебе. Каждый знает это. Рыбаку посылается хороший улов, и он должен кое-что вернуть богам. Обильный урожай – и часть его отдаётся на жертвоприношение. Благосклонность порождает то же самое в ответ, а проклятие так же опасно для того, кто его посылает, как и для того, на кого оно направлено. Всё хорошее и плохое в мире уравновешено, вот почему люди так внимательны к знамениям, но некоторые, как Ленгар, пренебрегают этим. Они просто нагромождают зло на зло, и бросают вызов богам, но Сабан не будет таким. Его беспокоило, что часть его жизни была уничтожена, и поэтому он шёл по этому долгому пути по заросшему папоротником холму, где ничего не шевелилось и не издавало ни звука. Густые деревья покрывали холм, и ему было страшно заходить в их тень, когда наступила ночь. Страх усилился, когда он дошёл до окраины леса, и увидел стоящие по обе стороны тропы подобно стражникам два тонких шеста, увенчанные человеческими головами.

Уже просто черепа, так как птицы выклевали глаза и плоть, хотя на одном из черепов ещё болтались остатки волос с лоскутом желтеющей кожи. Пустые глазницы вглядывались с мрачным предостережением на подножие холма. «Развернись сейчас, – говорили глазницы, – развернись и уходи».

Сабан продолжил путь.

Он запел. Ему едва хватало дыхания на это, но он не хотел, чтобы стрела просвистела среди листьев, и поэтому было лучше дать знать о своём присутствии воинам, охраняющим эти края. Он пел историю Дикэла, бога белок. Это была детская песенка с весёлой мелодией, и она рассказывала, как Дикэл хотел обмануть лису, чтобы заполучить её большую челюсть и острые зубы, но лиса повернулась задом во время заклинаний Дикэла, и белка вместо челюсти получила пушистый лисий хвост. «Дёрни хвост, дёрни хвост», – пел Сабан, вспоминая, как мать пела ему эти же слова, и тут услышал позади себя шорох листвы, и остановился.

– Ты кто такой, «Дёрни хвост»? – спросил насмешливый голос.

– Моё имя Сабан, сын Хенгалла, – ответил Сабан. Раздался резкий вздох, и он понял, что человек позади него хочет его убить. Он заявил, что он брат Ленгара, а на этой земле этого было достаточно, чтобы приговорить его к смерти, и поэтому он заговорил снова.

– Я принёс подарок, – сказал он, приподнимая свёрток с засохшей на нём кровью.

– Подарок для кого? – спросил человек.

– Для вашей колдуньи.

– Если ей не понравится подарок, – сказал человек, – она убьёт тебя.

– Если ей не понравится этот подарок, – сказал Сабан, – я заслуживаю смерти.

Он обернулся и увидел троих. Все с татуировками убийства на груди, все с луками и копьями, и у всех были горькие и осторожные лица людей, сражающихся в бесконечной битве, но сражающихся со страстью. Они охраняли границу, защищённую черепами, и Сабану стало интересно, вся ли территория Каталло окружена головами его врагов.

Люди раздумывали, и Сабан понял, что они всё ещё хотят убить его, но он был безоружен и не выказывал страха, поэтому они неохотно оставили его в живых. Двое повели его на восток, а третий тем временем побежал вперёд рассказать о незваном госте. Сабана торопили, так как наступала ночь, однако летние сумерки были долгими, и небо ещё было светлым, когда они пришли в Каталло.

Раллин, новый вождь, ожидал Сабана на окраине селения. Дюжина воинов стояла рядом с ним, и всё племя собралось позади, чтобы посмотреть на брата Ленгара, осмелившегося прийти к ним. Раллин был не старше Сабана, но выглядел грозным, так как он был высоким мужчиной с широкими плечами и неулыбчивым лицом, на котором шрам протянулся от бороды до уголка левого глаза.

– Сабан из Рэтэррина, – сухо встретил он Сабана.

– Сабан из Сэрмэннина теперь, – сказал Сабан, почтительно кланяясь.

Раллин проигнорировал слова Сабана.

– Мы убиваем людей из Рэтэррина на этом месте, – сказал он. – Мы убиваем их везде, где бы они нам не встретились, отрубаем им головы и насаживаем их на шесты.

Толпа зашепталась, некоторые выкрикивали, что голову Сабана нужно присоединить к остальным.

– Это правда Сабан? – прозвучал другой голос, Сабан повернулся и увидел Мортора, главного жреца с пустыми глазницами, стоящего среди толпы. Его борода была седой.

– Рад видеть тебя, Мортор, – сказал Сабан, и тотчас пожалел об этих словах.

Но Мортор только улыбнулся.

– Рад слышать тебя, – ответил он, и повернулся своими невидящими глазами по направлению к Раллину. – Сабан хороший человек.

– Он из Рэтэррина, – спокойно сказал Раллин.

– Рэтэррин сделал это со мной, – ответил Сабан, поднимая вверх левую руку без мизинца. – Рэтэррин отдал меня в рабство и изгнал меня. Я не из Рэтэррина.

– Но ты рождён в Рэтэррине, – упорно настаивал Раллин.

– Если телёнок появился на свет в твоей хижине, – спросил Сабан, – делает ли это его твоим сыном?

Мгновение Раллин обдумывал эти слова.

– И зачем ты пришёл сюда? – спросил он.

– Принести подарок дочери Мортора, – ответил Сабан.

– Какой подарок? – спросил Раллин.

– Вот, – сказал Сабан. Он приподнял свёрток, но отказался развернуть его. А затем раздался крик, подобный визгу лисицы, и Раллин повернулся к огромному валу святилища.

Светлая фигура одиноко стояла в темноте храма. Она подзывала к себе, и Раллин послушно отступил в сторону и Сабан пошёл к женщине, ожидавшей у места слияния парных камней западной тропы с валом храма. Это была Дирэввин, и Лаханна сияла над ней, делая её прекрасной. Она была одета в простую рубашку из оленьей кожи, спадавшую до пят, и казавшуюся почти белой в лунном свете, вокруг шеи у нее было ожерелье из костей. Но когда Сабан приблизился, он увидел, что её красота была всего лишь лунным отражением, так как она сильно похудела, а её лицо стало злым, заострённым и печальным. Её тёмные волосы были завязаны на затылке в плотный узел, а рот, когда-то такой улыбчивый, превратился в узкую щель. В правой руке она держала бедренную кость, когда-то принадлежащую Санне, и Дирэввин подняла её вверх, когда Сабан дошёл до последней пары камней.

– Ты осмелился прийти сюда? – спросила она.

– Чтобы принести тебе подарок, – ответил Сабан.

Она посмотрела на свёрток и коротко кивнула. Сабан развязал плащ и вытряхнул его содержимое на голую залитую лунным светом землю между ними.

– Джегар, – сказал Дирэввин, узнав голову, несмотря на кровь, запёкшуюся на бороде и залившую всё лицо.

– Джегар, – сказал Сабан. – Я отрезал ему голову его собственным мечом.

Дирэввин разглядывала её, затем скривилась.

– Ради меня?

– А ради чего ещё я принёс бы тебе голову?

Она посмотрела на него, и показалось, что с её лица слетела маска, так как она улыбнулась ему усталой улыбкой.

– Значит ты теперь Сабан из Сэрмэннина?

– Да.

– И у тебя есть жена? Возлюбленная Слаола?

Сабан проигнорировал язвительность вопроса.

– Все Чужаки любят Слаола.

– А теперь ты пришёл ко мне, – сказала Дирэввин, гневная маска вернулась на место, – ты приполз ко мне с подарком! Зачем? Потому что тебе нужна защита от Ленгара?

– Нет, – запротестовал Сабан.

– Да, – сказала Дирэввин. – Ты убил его друга, и думаешь, он не отплатит тебе за это? Тронь одну из этих червей Рэтэррина, и все остальные будут преследовать тебя, – она хмуро посмотрела на него. – Ты думаешь, Ленгар не убьёт тебя? Ты думаешь, он не отберёт твою жену, как когда-то отобрал меня? Ты оскорбил его!

– Я пришел, чтобы принести тебе это, – сказал Сабан, показывая на голову Джегара, – и всё.

По правде говоря, он мало думал о реакции Ленгара на смерть Джегара. Его брат будет кипеть от гнева, в этом Сабан не сомневался, и наверняка захочет отомстить, но Сабан был уверен, что в Сэрмэннине он будет в безопасности.

– Значит, ты принёс мне подарок, и всё, – сказала Дирэввин. – На что ты надеялся, Сабан? На мою благодарность? – она подняла края своей кожаной тунике, подтянув их почти до пояса. – Ты этого хочешь?

Сабан отвернулся, оглядывая темнеющие поля.

– Я хотел, чтобы ты знала, что я не забыл.

Она бросила края одежды.

– Что не забыл? – её голос был сердитым.

– Что мы любили друг друга, – сказал Сабан, – и что я был счастлив с тобой. И с того времени до нынешнего не было ни одного дня, когда бы я не думал о тебе.

Дирэввин долго смотрела на него, потом вздохнула.

– Я знала, что ты не забыл, – сказала она, – и я всегда надеялась, что ты вернёшься. – Она пожала плечами. – И вот теперь ты здесь. И что? Ты останешься? Ты будешь помогать нам воевать с твоим братом?

– Я вернусь обратно в Сэрмэннин.

Дирэввин презрительно ухмыльнулась.

– Чтобы переместить ваш знаменитый храм? Храм, который приблизит Слаола к Рэтэррину? Выжигая небеса, когда он примчится по вашему зову? Ты, правда, веришь в его приближение?

– Да, – сказал Сабан. – Верю.

– И что произойдёт? – на этот раз в голосе Дирэввин презрения не было.

– Что обещает Камабан, – сказал Сабан. – Больше не будет зимы, болезней и горестей.

Дирэввин пристально посмотрела на него, затем откинула голову назад и расхохоталась, и её смех эхом отозвался от дальнего края сияющего в сумерках мелового вала.

– Не будет зимы! Не будет горестей! Ты слышишь это, Санна? Слышишь? Рэтэррин изгонит зиму! – она танцевала, насмехаясь, но теперь она остановилась и указала костью на Сабана. – Хотя мне не надо рассказывать это Санне, не так ли? Она знает, чего хочет Камабан, потому что он украл её жизнь, – не дожидаясь ответа, она сплюнула и шагнула вперёд, подняв голову Джегара за окровавленные волосы. – Иди за мной, Сабан из Сэрмэннина, – сказала она, – и мы выясним, сможешь ли ты одолеть зиму при помощи своих прекраснейших камней с запада. Только бы у тебя получилось! Мы могли бы опять стать счастливыми! Мы стали бы молодыми и счастливыми, без ломоты в костях!

Она повела его в храм. Там не было никого, только восходящая луна изливала свет на огромные валуны, на которых мелкими искорками отражался свет звёзд. Дирэввин вела Сабана к старой хижине Санны, всё также единственному строению внутри вала, и там она швырнула голову Джегара возле входа и стянула через голову свою рубаху и ожерелье из костей.

– Ты тоже, – сказала она, показывая, что он тоже должен снять одежду. – Я не собираюсь насиловать тебя, Сабан, просто хочу поговорить с богиней. Ей нравимся мы обнажённые, так же как ваши жрецы обнажаются, чтобы ничто не лежало между ними и их богами.

Она пронырнула в хижину. Сабан снял рубаху и обувь, и последовал за ней. Кто-то, по-видимому, Дирэввин, повесил детский череп над входом. Это был череп очень маленького ребёнка, так как родничок в его голове ещё не зарос. Внутри хижины ничего не изменилось. Те же вязанки, подвешенные к тёмной крыше, те же кучи шкур, корзины костей, горшки с травами и притираниями.

Дирэввин села у очага, скрестив ноги, и велела Сабану сесть напротив. Она подложила дров в очаг. Огонь ярко разгорелся, и крылья летучих мышей и оленьи рога на столбе поддерживающем крышу, начали отбрасывать устрашающие тени. Пламя осветило её тело, и Сабан увидел, что она стала очень худой.

– Я больше не красива, правда? – спросила она.

– Нет, – сказал Сабан.

Она улыбнулась этому.

– Ты лжёшь, так же как твои братья.

Она полезла в большой горшок, вытянула оттуда пригоршню сухих трав и бросила в огонь. Она бросала пригоршня за пригоршней, и мелкие светлые листья сначала ярко вспыхнули, а затем начали душить пламя. Оно почти угасло, и хижина заполнилась густым дымом.

– Дыши дымом, – приказала Дирэввин, и Сабан наклонился и сделал глубокий вдох. Он почти задохнулся, и голова у него закружилась. Но он заставил себя ещё раз глубоко вдохнуть, и почувствовал что-то сладкое и тошнотворное в грубом аромате дыма.

Дирэввин закрыла глаза и начала раскачиваться из стороны в сторону. Она дышала через нос, и каждый раз задерживала дыхание, а потом неожиданно начала рыдать. Её худые плечи затряслись, лицо исказилось, и полились слёзы. Словно сердце её было разбито. Она стонала, задыхалась и рыдала, слёзы ручьями стекали у неё по лицу. Потом она согнулась вдвое, как будто её затошнило, и Сабан испугался, что она уронит голову в дымящий костёр, но потом, так же неожиданно она выгнулась назад и, с трудом дыша, уставилась в остроконечную крышу.

– Что ты видишь? – спросила она его.

– Ничего, – сказал Сабан. Он чувствовал лёгкое головокружение, как будто он выпил слишком много хмельного напитка, однако ничего не видел. Ни снов, ни видений, ни призраков. Он испугался, что он увидит Санну, вернувшуюся из мёртвых, но кроме теней, дыма и белого тела Дирэввин с выступающими рёбрами не было ничего.

– Я вижу смерть, – зашептала Дирэввин. Слёзы всё ещё текли по её щекам. – Будет очень много смерти. Вы строите храм смерти.

– Нет, – запротестовал Сабан.

– Храм Камабана, – сказала Дирэввин, её голос был похож на дуновение ветра между деревянными столбами храма, – храм зимы, Храм Теней. – Она покачивалась из стороны в сторону. – Кровь будет испаряться из его камней, как туман.

– Нет!

– И невеста солнца умрёт там, – тихо напевала Дирэввин.

– Нет!

– Твоя невеста солнца, – теперь Дирэввин смотрела на Сабана, но, не видела его, так как её глаза закатились, оставив видимыми только белки глаз. – Она умрёт там! Кровь на камнях!

– Нет! – закричал Сабан, и его порыв вывел её из транса.

Её глаза сфокусировались, и она казалась удивлённой.

– Я только рассказала то, что я вижу, и то, что Санна позволяет мне видеть, а она ясно видит Камабана, так как он украл её жизнь.

– Украл её жизнь? – удивлённо спросил Сабан.

– Его видели, Сабан, – устало произнесла Дирэввин. – Ребёнок видел, как прихрамывающий человек на рассвете выходил из храма, и это же утро Санну нашли мёртвой, – она пожала плечами. – И теперь она не может отправиться к своим предкам, до тех пор, пока Камабан не освободит её. И я не могу убить Камабана, так как я убью Санну вместе с ним, и разделю её судьбу, – она выглядела очень печальной, затем покачала головой. – Я хочу к Лаханне, Сабан. Я хочу быть на небе. Здесь на земле нет счастья.

– Будет, – уверенно сказал Сабан. – Мы вернём Слаола, и больше не будет ни зимы, ни болезней.

Дирэввин грустно улыбнулась.

– Не будет зимы, – задумчиво сказала она. – И всё будет соответствовать рисунку, – она наслаждалась удивлением Сабана. – Мы знаем всё, что происходит в Сэрмэннине, – сказала она, – торговцы приходят и рассказывают нам. Мы знаем о вашем храме и о ваших надеждах. Но откуда ты знаешь, что рисунок нарушен?

– Знаю, и всё.

– Вы подобны мышам, – презрительно сказала Дирэввин, – которые думают, что пшеница растёт для них, и что, читая молитвы можно сохранить урожай.

Она смотрела в тусклый огонь очага, а Сабан пристально глядел на неё. Он пытался совместить в памяти эту озлобленную колдунью с девушкой, которую он когда-то знал, и вероятно, она подумала о том же самом, так как она внезапно подняла на него взгляд.

– Тебе не хочется иногда, чтобы всё стало так, как раньше? – спросила она.

– Да, – ответил Сабан, – постоянно.

Она улыбнулась горячности в его голосе.

– Мне тоже, – тихо сказала она. – Мы были счастливы, правда, ты и я? Мы были совсем детьми. Это ведь было не очень давно, а теперь ты передвигаешь храмы, а я отдаю приказы Раллину.

– Что ты приказываешь ему?

– Убивать всё из Рэтэррина, конечно. Убивать и снова убивать. Они постоянно нападают на нас, но нас защищают болота, а если они пытаются их обойти, мы встречаем их в лесах и убиваем одного за другим, – её голос был полон мести. – А кто начал убивать? Ленгар! А кому поклоняется Ленгар? Слаолу! Он сбежал в Сэрмэннин и научился там поклоняться Слаолу превыше всех богов, и с этого времени нет конца убийствам. Слаол выпущен на волю, и он несёт с собой кровь.

– Он наш отец, и он любит нас.

– Любит нас! – бросила Дирэввин. – Он безжалостный бог, Сабан, а зачем безжалостному богу уносить от нас зиму? Или избавлять нас от горестей? – она пожала плечами. – Когда ты поклонялся Слаолу как всего лишь одному из богов – всё было нормально. Но вы поставили его во главу всех богов, и теперь он занёс над вами свою плеть.

– Нет, – сказал Сабан.

– А я буду бороться с ним, – сказала Дирэввин. – Теперь я враг Слаола, Сабан, потому что его жестокость надо обуздать.

– Он не жесток, – настаивал Сабан.

– Скажи это девушкам, которых он каждый год сжигает в Сэрмэннине, – язвительно сказала Дирэввин, – хотя он уберёг твою Орэнну, не так ли? – она улыбнулась. – Да, я знаю её имя. Она хорошая женщина?

– Да.

– Добрая?

– Да.

– И очень красива? – многозначительно спросила Дирэввин.

– Да.

– Но её показали Слаолу, правда? Отдали ему! – она прошипела эти слова. – Ты думаешь, он забудет? Она помечена, Сабан, помечена богом. Камабан помечен! У него знак луны на животе. Нельзя верить людям, помеченным богами.

– Орэнна не помечена, – запротестовал Сабан.

Дирэввин улыбнулась.

– Её красота помечает её, Сабан. Я знаю, потому что когда-то была красивой.

– Ты и сейчас красива, – сказал Сабан, и он говорил искренне, но она только рассмеялась.

– Лучше построй сотню храмов сотне богов, или поставь один храм тысяче богов, но не возводи этот храм? Было бы лучше совсем не строить храмы. Лучше взять камни и бросить их в море, – она покачала головой, как будто понимая, что её совет бесполезен. – Принеси мне ожерелье, что я бросила снаружи, – велела она ему.

Сабан подчинился, подобрав позвякивающие косточки, нанизанные на жилу. Это были, с ужасом понял он, кости маленького ребёнка – крошечные рёбрышки и хрупкие пальчики. Он передал ожерелье через тлеющие остатки костра, и Дирэввин разорвала жилу и сняла с неё один маленький позвонок. Она достала позади себя красный горшок с широким горлом, запечатанным воском. Она сковырнула ножом восковой слой, и сразу же, несмотря на остатки едкого дыма, хижину наполнил отвратительный запах. Но Дирэввин, чья голова склонилась прямо над источником ужасного запаха, казалось, не обращала на него внимания. Она затолкнула маленькую косточку в горшок, затем вытащила её, и Сабан увидел, что она вымазана густой липкой кашицей.

Отложив горшок в сторону, Дрэввин подтянула к себе плоскую корзину и стала рыться в её содержимом, наконец, достав оттуда две половинки скорлупы лесного ореха. Она положила косточку внутрь, и сосредоточенно нахмурившись, закрыла скорлупу и обмотала её длинной жилой. Она несколько раз обмотала нить вокруг ореха, затем взяла кожаный ремешок и сделала амулет из обмотанного сухожилием ореха, который Сабан мог одеть на шею. Она протянула его ему.

– Одень это.

– Что это? – спросил Сабан, взволнованно взяв амулет.

– Амулет, – пренебрежительно сказала она, закрывая пахнущий горшок куском кожи.

– От чего?

– У меня был сын от Ленгара, – спокойно сказал она, – и кость внутри скорлупы – это кость этого ребёнка, а мазь – это то, что осталось от его плоти.

Сабан содрогнулся.

– Кость твоего собственного ребёнка?

– Ребёнка Ленгара, – сказала Дирэввин, – и я убила его, как убила бы вошь. Он родился, Сабан, он кричал, просил молока, и я перерезала ему горло, – она не мигая смотрела на Сабана. Он снова вздрогнул и попытался представить, какая же ненависть была у неё в душе. – Но однажды у меня будет ещё один ребёнок, – продолжила она. – У меня будет дочь, и я выращу из неё колдунью, как я. Я буду ждать, пока Лаханна не скажет мне, что время пришло, а затем я лягу с Раллином, и рожу девочку, которая будет оберегать это племя, когда я умру, – она вздохнула, затем кивнула на амулет из ореха. – Скажи Ленгару, что его жизнь заключена внутри этой скорлупы. А если он будет угрожать тебе, нападёт на тебя, или даже просто оскорбит тебя, разбей амулет. Разбей его камнем, и Ленгар умрёт. Скажи ему об этом.