Текст книги "В чужом доме"

Автор книги: Бернар Клавель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)

36

Вечером Колетта вышла из кондитерской в ту самую минуту, когда Жюльен направлялся в кинотеатр, неся ящик со льдом, наполненный мороженым. Ветер по-прежнему обжигал щеки. Улица была совсем пустынна. Жюльен прошел несколько шагов рядом с Колеттой. Он повернул голову. Девушка улыбалась. И эта грустная улыбка, казалось, таила в себе одновременно призыв к мужеству.

Еще некоторое время они шли в молчании. Они уже не в первый раз выходили вместе из кондитерской и всякий раз шли рядом до самой площади Греви, почти не разговаривая. Там они расставались: Жюльен переходил площадь и направлялся к кинотеатру, а молоденькая продавщица исчезала в тени больших деревьев, росших вдоль тротуара.

В тот вечер мальчик не стал дожидаться, пока они дойдут до площади. Когда они немного отошли от кондитерской, он быстро оглянулся и вполголоса спросил:

– Вы можете обождать меня минутку?

– Только не здесь.

– Конечно, не здесь, а где-нибудь за площадью Греви. Идите медленнее, я вас догоню.

– А зачем я вам понадобилась?

Жюльен поколебался, опять поглядел на Колетту и прибавил:

– Я хочу поговорить с вами о профсоюзных делах.

– Тогда не задерживайтесь, – сказала девушка. – Я подожду вас возле улицы Мале.

Мальчик зашагал быстрее; иногда он даже бежал, то и дело перекладывая ящик из одной руки в другую.

Принося мороженое в кинотеатр, он иногда заходил в зал и несколько минут смотрел киножурналы или документальные фильмы. Бывали вечера, когда ему удавалось быстро возвратиться в кондитерскую, тогда он взлетал по лестнице к себе в комнату и громко хлопал дверью, чтобы услышал хозяин; затем вдвоем с Морисом они осторожно убегали по крышам – как это бывало в те дни, когда оба тренировались в боксе, – и успевали попасть в кинотеатр посреди сеанса. Билетерши сажали их в конце зала на приставные места, возле выхода, и, когда последние кадры фильма заканчивались, ученики бегом устремлялись к себе.

В тот вечер билетерша спросила Жюльена:

– Зайдешь ненадолго?

– Нет, спасибо, – ответил мальчик, ставя ящик с мороженым.

– Вернешься позже?

– Нет-нет. Сегодня не могу.

– Напрасно, нынче идет очень хороший фильм – «Тарзан и его подруга».

Жюльен торопливо ушел. Билетерша улыбалась. Он услышал, как она весело переговаривается с кассиршей, но не мог понять, о чем они толкуют. Он миновал площадь и пустился бежать вдоль центральной аллеи.

Колетта ожидала его, стоя под деревьями.

– Быстро управились, – сказала она. – А ведь ящики с мороженым тяжелые.

– Да, особенно тот, что побольше, – отозвался мальчик, переводя дыхание.

– Кажется, чего проще – поставить его на багажник.

– Оно конечно, только хозяин не хочет. Говорит, будто слишком сильно трясет. А мороженое, видите ли, вещь хрупкая.

– Скажет тоже! Да оно твердое, как деревяшка! Колетта умолкла, огляделась и прибавила:

– Постоим под деревьями, а то здесь проходят люди, которые знают меня.

Они углубились в аллею, обсаженную самшитом; маленькие листочки потрескивали на ветру. Над головами ветер свистел среди голых ветвей.

– Вам не холодно? – спросил Жюльен.

– Нет. А вот вы, верно, замерзли в холщовой куртке. Я часто думаю, как это вы не простуживаетесь, ведь так легко одеты.

Они подошли к скамейке.

– Присядем? – спросил мальчик.

– Если хотите.

Они уселись рядом и некоторое время прислушивались к дыханию ночи. Потом Колетта спросила:

– Знаете, а ведь хозяин не имеет права заставлять вас носить такие тяжелые ящики с мороженым.

– Я этого не знал.

– Теперь будете знать.

Она умолкла. В темноте они едва видели друг друга. По лицам проходили тени от ветвей, лишь изредка на них падал слабый свет фонаря, стоявшего довольно далеко от скамьи.

– Да, вы, кажется, хотели поговорить со мной о профсоюзе? – спохватилась Колетта.

– Именно… Я там был и получил членский билет.

– Вот и хорошо, – отозвалась девушка. – Очень рада. Теперь нас в кондитерской двое.

Жюльен промолчал. Порывы ветра стали резче, но он по-прежнему свистел в верхушках деревьев. То там, то здесь потрескивала ветка, отламывался и падал на землю тонкий сучок.

– За столом хозяин держал себя отвратительно, – снова заговорила Колетта. – У него такой вид, словно он считает личным оскорблением, что вы сочиняете стихи.

– Но стихи вовсе не мои, я их выписал из книги «Цветы зла». Верно, слыхали?

– Ну, мне не до книг! – вырвалось у Колетты.

Наступила пауза. Потом девушка громко сказала:

– То, что стихи не ваши, дела не меняет. Он не смеет лезть в ваши дела, рыться в ваших вещах, насмехаться над вами! А он себе это вечно позволяет. Заставил вас кинуть в огонь рисунки! Да как он посмел!

– Ну, я таких сколько угодно нарисую. Так что это меня мало трогает.

– Тут дело в принципе. Пусть даже речь идет о клочке бумаги, но раз листок принадлежит вам, хозяин не имеет права его трогать.

В голосе девушки слышалось негодование. Он звучал теперь отчетливо и резко.

– Не следовало бросать их в топку. Этого господина надо время от времени ставить на место. Сделайте так хоть раз, и вы увидите, он начнет относиться к вам с большим уважением. – Колетта остановилась; потом сказала медленно и негромко: – Мне пришлось однажды так поступить. Один только раз. С тех пор он никогда больше не лез… Понимаю, что это не одно и то же, но все-таки…

Девушка умолкла. Жюльен немного подождал, потом нагнулся, чтобы лучше разглядеть ее лицо, и спросил:

– Вам трудно живется?

Она разом выпрямилась, повернула к нему голову, в свою очередь наклонилась к Жюльену и воскликнула:

– Мне? Кто это вам сказал? И вовсе не трудно. Я работаю. Вот и все… Вот и все…

Казалось, Колетта хотела еще что-то прибавить. Она говорила возбужденно, почти гневно. Но она ничего больше не сказала, только расправила плечи и вновь откинулась на спинку скамьи. Мальчик с минуту наблюдал за нею. Свет фонаря пробегал по лицу девушки. Ветер шевелил пряди ее волос, выбившиеся из-под вязаной шапочки. Он никогда еще не находился наедине с Колеттой. И никогда еще не видел ее так близко. Она неторопливо повернула к нему голову. Глаза ее блестели.

– Вам не влетит за опоздание? – спросила она.

– Нет, у меня в запасе еще пять минут, – успокоил ее мальчик.

Он слегка привстал и придвинулся к ней. Потом положил руку на спинку скамьи, обнял девушку за плечи и привлек к себе. Колетта высвободилась, стремительно подавшись вперед.

– Что это вы? – спросила она.

Жюльен хотел было завладеть ее руками, но она опять высвободилась и сказала:

– Нет, это ни к чему.

– Однако…

– Нет, перестаньте, слышите!

– Но почему?

Девушка отрывисто засмеялась и резко сказала:

– Почему? Скорее я вас должна об этом спросить.

Он прижался к ней и пролепетал:

– Это потому, что я люблю вас, Колетта.

– Я вас тоже люблю… Но только как товарища.

Она разом поднялась и расправила рукой складки на пальто.

– Идите, Жюльен, – сказала она. – Вам пора.

Они прошли рядом еще несколько шагов. В конце аллеи сквозь тесное переплетение ветвей светились фонари.

– Вы на меня сердитесь? – спросил мальчик.

Колетта рассмеялась:

– За что мне на вас сердиться?

– Тогда почему вы не хотите?..

Она оборвала его.

– Нет-нет! Не будем к этому возвращаться.

Мальчик понурился и молча зашагал рядом с нею. Через минуту Колетта прошептала:

– Ни к чему. И без того жизнь нелегка.

– Вот видите, я же говорил, что вам нелегко живется.

– А вам? Легко?

Жюльен вздохнул. В груди у него опять что-то сжалось. Он боялся расплакаться.

– Иной раз все так осточертеет… – прошептал он.

Колетта взяла его руку и крепко сжала ее в своей.

– Спокойной ночи, Жюльен… – сказала она. – И если что не так, мы теперь знаем, как защищаться… Мы больше не одни.

Они проходили мимо фонаря и сейчас лучше видели друг друга. Мальчик заметил, что Колетта улыбается. Но он увидел также, что веки ее часто моргают и глааа слишком уж сильно блестят.

37

Гнев господина Петьо мало-помалу утих. Он снова стал шутить и рассказывать истории, услышанные в кафе. Жизнь опять входила в привычную колею, однако Жюльен все еще оставался как бы в опале. Каждый раз, когда мальчик встречался взглядом с хозяином, он понимал, что ничто не забыто и что при первом же случае этот мелочный человек, ни разу не посмотревший на него приветливо, может вновь прийти в бешенство.

Госпожа Петьо непрестанно улыбалась, складывала ручки или прижимала их к груди и, как всегда, требовала, чтобы все работали больше. Но теперь Жюльен уже так не уставал.

– Ты втянулся, – объяснил ему мастер. – Надо только быть чуть расторопнее, и все пойдет на лад.

Наконец наступила последняя неделя января. В понедельник вечером, когда все в цехе было сделано, Жюльен разыскал хозяйку.

– Могу я уехать, мадам? – спросил он.

– Поезжайте, голубчик, поезжайте. Вы всю работу закончили?

– Да, мадам.

– Тогда не теряйте времени и передайте от меня поклон своим родителям.

Жюльен поднялся к себе в комнату и начал одеваться. После приезда в Доль он еще ни разу не надевал выходной костюм.

– Черт побери, – заметил Виктор, – брюки до смешного коротки.

– А ведь они были мне хороши, когда я уезжал из дома.

– Ты здорово вырос, – сказал Морис. – И теперь вто особенно видно. Рабочий костюм был тебе раньше велик, а теперь впору, но ведь холст лучше растягивается.

Когда Жюльен натянул куртку, Виктор и Морис прыснули со смеху. Мальчик боялся пошевелиться.

– Не дыши! – крикнул Виктор. – А то куртка лопнет по швам.

Поднявшись с места, Морис сказал:

– В таком виде в автобус не войдешь, тебя поднимут на смех. Я дам тебе свой костюм.

Он открыл шкаф и достал куртку и брюки, висевшие на плечиках. Жюльен облачился в костюм Мориса.

– Вот в нем ты выглядишь щеголем, – заметил Виктор. – Покоришь там у себя всех девчонок.

Он немного помолчал, в свою очередь, открыл шкаф и прибавил:

– Хочешь, я дам тебе свою шляпу?

Он протянул Жюльену небольшую синюю шляпу с круглой тульей и загнутыми вверх полями. Мальчик поблагодарил; закончив сборы, он пожал руки товарищам и выбежал из комнаты.

– Можешь смело ехать! – крикнул ему вдогонку Виктор. – Ты хорош как огурчик!

На улице, когда Жюльен торопливо шел к станции, он вдруг почувствовал, как его охватывает радость. Ему хотелось приветствовать прохожих, широким жестом снимая шляпу, хотелось кричать им прямо в лицо: «Глядите, я настоящий мужчина. Я еду в Лон. Хочу повидать своих стариков!»

В автобусе он уселся на второе кресло справа. Отсюда он сможет глядеть на дорогу. Пассажиров было мало, человек десять, и никто не сел ни перед ним, ни рядом.

Сначала автобус ехал по городу, потом через предместье Бедюг. Когда поднялись в гору, Жюльен обернулся. На Доль спускались сумерки. Дома возле порта и в прилегавших к нему кварталах уже были окутаны синеватой дымкой, однако квадратная колокольня была еще ярко освещена. Но вот автобус свернул в сторону, город исчез, и Жюльен стал снова глядеть вперед.

Некоторое время он следил за убегавшей дорогой, иногда прижимаясь виском к холодному стеклу. Затем все мало-помалу стало куда-то отступать, шум мотора сделался тише. Мальчик положил руки на блестящую металлическую трубку, укрепленную поверх сиденья впереди него, и вытянул ноги.

…Теперь автобуса уже нет. Дорога убегает быстро, очень быстро. Жюльен ловко правит, положив локоть на верхний край дверцы. Большая американская машина глотает километры, без труда преодолевает самые крутые подъемы. Когда машина мчится по прямой, он иногда поворачивает голову вправо и улыбается. Рядом с ним, на широком сиденье автомобиля, его жена. Они обмениваются взглядами, словно говоря: «Ты меня любишь?» – «Конечно, люблю». – «Ты счастлива?» На этот вопрос она не отвечает, только улыбается.

Они поженились всего несколько дней назад, когда Жюльен проезжал через Доль на обратном пути из Нью-Йорка, – там он победил Джо Луиса и стал абсолютным чемпионом мира по боксу. Теперь он везет жену в Лон-ле-Сонье, к своим родителям. Потом они поедут на Лазурный берег – Жюльен приобрел там большую виллу. Вилла стоит в парке, в нем есть тренировочная площадка и бассейн для плавания. А между скал приютился небольшой пляж. На волнах покачивается лодка. Небо спорит голубизною с морем.

Машина катит вперед.

– А тебе не жаль покидать Доль и улицу Пастера? – смеясь, спрашивает Жюльен.

Она тоже смеется.

– Нет, не жаль, ведь я еду с тобой.

– И подумать только, ведь мы могли познакомиться еще в то время, когда я был учеником у этого старого прохвоста, папаши Петьо!

– Я тебя и тогда знала. Видела несколько раз, как ты стоял у порога возле двери вечером после работы.

– Но в душе смеялась надо мной.

Она отбрасывает назад длинные пышные волосы, напускает на себя таинственный вид и произносит:

– Что ты понимаешь!

Жюльен смотрит на жену. Ему хочется обнять ее. Он замедляет ход, направляет машину по правой части дороги и целует жену. Целует долгим поцелуем; потом они едут дальше. Машина тотчас же набирает скорость. Боковое стекло открыто, и ветерок шевелит волосы его жены. До чего ж она хороша, когда сидит вот так, полуприкрыв глаза! Жюльен опять смотрит на нее, потом переводит взгляд на дорогу и говорит:

– Есть одна вещь, которую я никогда не решался тебе рассказать: ты, верно, стала бы смеяться надо мной.

– Нет, я тебя слишком люблю. Расскажи.

– Будешь смеяться.

– Честное слово, не буду.

С минуту он еще колеблется, потом говорит:

– В то время я был учеником у Петьо, я видел, как ты проходишь мимо, но не смел заговорить с тобой. Мне очень хотелось иметь твою карточку. Целых три месяца я откладывал все свои деньги и купил небольшой фотоаппарат, он стоил четыреста девяносто франков, отлично помню.

– Ну и что же? Ты меня сфотографировал?

– Нет. Аппарат не работал.

– Как мне тебя жаль, милый. И ты еще смеешься.

– Сейчас я смеюсь, но тогда меня охватило безумное желание задушить этого старого жулика, фотографа. Здорово он меня выставил… Трехмесячное жалованье и чаевые!

На этот раз она сама обвивает рукой шею Жюльена, наклоняется к нему и целует.

– Тебе очень плохо жилось, когда ты работал в этой кондитерской, – шепчет она.

– Я думал о тебе… И мне казалось, я никогда не решусь…

– А вот и решился.

Он смотрит на нее и улыбается.

– Разумеется, – продолжает она, – когда ты чемпион мира…

– Ты в эти последние дни думала обо мне?

– Я слушала радио, просматривала газеты. И говорила себе: «Подумать только, он жил в Доле, здесь, совсем рядом…»

На минуту она погружается в грезы, потом спрашивает:

– А знаешь, что мне больше всего нравилось?

– Нет, скажи.

– Мне особенно нравилось, когда в газетах появлялся заголовок: «Боксер-поэт».

– У нас в доме будет много книг, – говорит он.

– Да, очень много. – И она вздыхает от полноты чувств.

 
Нас ждут благоуханные постели.
Нам будет ложем мягкая земля…
 

Не отрывая взгляда от дороги, он медленно и торжественно читает ей стихотворение, потом после долгого молчания говорит:

– В те времена я писал стихи или переписывал чужие. И рисовал твои портреты.

Он сжимает зубы и с усмешкой произносит:

– А этот старый мерзавец, папаша Петьо, швырял их в огонь.

Она снова целует его и говорит смеясь:

– Я подумала, что сегодня тебе достаточно чихнуть, и он растянется на полу во весь свой рост! Сморчок несчастный, бледная немочь!

– Жалкий человек, – замечает Жюльен. – Ты обратила внимание, с каким видом он вчера посмотрел вслед нашей машине, когда мы проезжали мимо его кондитерской?

– Да, он чуть не лопнул с досады. Спустилась ночь. Теперь машина идет с зажженными фарами; деревья и кустарники бегут ей навстречу. Кажется, будто они гримасничают и яростно жестикулируют. Мимо проносятся селения: Моффан, Сен-Жермен-лез-Арле, Пленуазо; потом появляется отлогий спуск Этуаль: вершины деревьев, растущих вдоль дороги, почти касаются друг друга, образуя длинный туннель…

– Я еще помню, – говорит Жюльен, – как ехал по этой дороге в автобусе.

– Ты тогда думал о девушках, которые ждут тебя в родных местах…

– Нет, я думал о тебе.

Они умолкают… Перед ними дорога, только дорога… Потом молодая женщина шепчет:

– Мне так хочется, чтобы мы поскорее очутились вдвоем, в нашем славном домике на берегу моря.

38

Автобус остановился. Жюльен спрыгнул, протянул билет человеку в темной блузе, стоявшему на тротуаре, потом перешел через площадь. Двинулся по бульвару Жюля Ферри, достиг старинной Курбузонской заставы и свернул направо, к улице Сен-Дезире. Мальчик шел, не разбирая дороги. Он узнавал родной городок, но мысли его витали еще далеко. Несколько раз он оборачивался. Рядом с ним никого не было. Затем он увидел прохожих, шедших навстречу. Какой-то велосипедист проехал мимо, потом затормозил и крикнул:

– Привет, Дюбуа! А я и не признал тебя в этой шляпе!

– Привет, Гойе! – ответил Жюльен и невольно пробормотал: – Школьный товарищ…

Он внезапно остановился, поняв, что говорит сам с собой. На улице никого не было. Тогда он опять зашагал, свернул влево. Прошел мимо лицея, обсаженного высокими деревьями, миновал каменную ограду школьной пристройки; над этой оградой выступали большие каштаны. В одном из классов еще горел свет, должно быть, там занимались ученики, оставленные директором. Жюльен глубоко вдохнул воздух и замедлил шаг. Перед решеткой он на минуту остановился, снова вздохнул и двинулся дальше. Оставалось пройти не больше ста метров, а там должен начаться старый, много раз чиненный забор, выкрашенная суриком калитка… щелкающая щеколда… их сад. Он входит туда, закрывает за собой калитку… В ночи, между деревьев, угадываются очертания дома, он только немного светлее, чем темный сарай, расположенный в глубине двора.

Жюльен двинулся по главной дорожке, где ему знаком каждый камень. Направо, на склоне холма Монсьель, мерцали окна семинарии.

Он бесшумно поднялся по каменным ступенькам. Но тут послышался легкий шорох – это забегали в клетках кролики, они стукались о деревянные перегородки, и те дребезжали. На крыльце мальчик остановился, приложил ухо к двери. До него донесся приглушенный голос:

– Слышала, как забегали кролики?

– Да. Должно быть, он.

Тогда Жюльен распахнул дверь. Жмурясь от света, он сказал:

– Это я.

– Господи! – воскликнула мать.

Отец сидел, положив обе ноги на открытую дверцу топки. Он молча поднялся с места, оставил газету и очки на столе, шагнул вперед и поглядел на Жюльена.

– В этой шляпе ты похож на хулигана, – заявил он.

Жюльен поспешно снял шляпу. Матери пришлось подняться на цыпочки, чтобы поцеловать сына.

– Как ты вырос, – сказала она. – Как ты вырос.

Он нагнулся и поцеловал отца.

– Да на тебе чужой костюм, – удивилась мать.

– Мой не налезает.

– Господи! – повторила она. – Стало быть, теперь тебе вся одежда мала.

– Да, но кое-как я ее натягиваю.

– Ты привез с собой белье для починки?

– Ох, позабыл.

– Но я ведь тебе напоминала в последнем письме. И о чем ты только думаешь?

Жюльен пожал плечами.

– Ну, а шляпа? – спросил отец. – Она, надеюсь, тоже не твоя?

– Нет. Мне ее дал товарищ.

– Не желаю тебя видеть в ней. Сразу становишься похож на хулигана.

– Ты, верно, проголодался, – сказала мать.

– Да, немного.

– Вас там хорошо кормят?

– Он вырос и окреп, – заметил отец, поглядев на плечи Жюльена.

– Я теперь поднимаюсь по лестнице на целый этаж с мешком в сто килограммов на спине, – похвастался мальчик.

Отец улыбнулся. Провел рукой по усам, потом по лысой блестящей голове, обрамленной редким венчиком коротких белых волос, слегка кашлянул и сказал:

– В мое время мешки с мукой весили сто двадцать килограммов. Их привозили по железной дороге, а я отправлялся за ними на станцию в телеге, запряженной лошадью. Вдвоем с помощником мы грузили по сотне мешков в день…

– Ты ему уже рассказывал об этом раз двадцать, Гастон, – вмешалась мать.

– Ладно, ладно, знаю: все, что я говорю, вам не интересно.

Отец снова взял в руки газету, мать подошла к плите и стала передвигать на ней кастрюли. Жюльен оглядывал кухню, теперь она казалась ему совсем крошечной.

– Ну, а твой хозяин? – спросила мать. – Славный он человек?

Отец снова отложил газету и сдвинул на кончик носа небольшие очки в железной оправе. Чуть наклонив голову и подняв глаза, он поверх очков поглядел на сына.

– Ничего, неплохой, – ответил мальчик.

– Вид у тебя не очень-то довольный, – заметил отец. – Ну, а работа тебе хоть нравится?

Жюльен кивнул.

– Конечно… конечно, нравится.

– А что ты уже умеешь делать? – спросил отец.

Мальчик задумался. Он вспомнил печь, мойку, заказы. Видя, что Жюльен не отвечает, отец спросил его:

– Умеешь месить тесто для бриошей?

– Нет еще, не умею. Этому в первый год не учат.

– А вообще тесто месить умеешь?

– Умею приготовлять заварной крем, замешивать тесто для пирожных с кремом… взбивать белки для меренг.

– Руками?

– Нет, взбивалкой.

– А еще что?

– Я уже многое умею, всего не перескажешь.

Отец снова почесал лысину, похлопал рукой по газете и сказал:

– Вот странно, когда я его слушаю, у меня такое впечатление, что ремесло кондитера ему не больно по душе.

Мать пожала плечами и возвратилась к плите.

– Ему все еще внове, – заметила она. – Ты слишком многого хочешь.

Отец вздохнул, поправил очки и опять принялся за чтение. Жюльен смотрел на него. За то время, что они не виделись, отец еще больше сгорбился, ссохся, его смуглое лицо стало еще морщинистее. Вдоль лба словно провели прямую линию, ниже нее лоб был покрыт загаром, а выше оставался белым и блестящим. Мать все так же высоко зачесывала седые волосы, шея у нее сильно загорела, а сама она была все такая же маленькая и сухонькая, с мускулистыми и большими руками; кожа на ладонях была жесткая, словно дубленая.

– А тетю ты часто видишь? – спросила она.

– Да.

– Как они там поживают?

– Хорошо.

Мать замолчала, подошла к стенному шкафу, достала три тарелки и поставила на стол. Отец сложил газету. Теперь все молчали. Ничто не нарушало тишину ночи. В плите тихонько гудел огонь, пламя лизало дрова, небольшой чайник посвистывал, выбрасывая длинную струю пара.

Жюльен оглядывал кухню. Все здесь было привычно: коврик, лампа под абажуром, украшенным бисером, деревянная лестница, что вела в комнаты, скромная мебель, шкатулка с зимним пейзажем… Он узнавал все. Это был его дом. И, несмотря на это, ему тут было как-то не по себе, он ощущал смутную тревогу.

Мать разлила суп по тарелкам и села напротив Жюльена. Посмотрела на него, улыбнулась, глубоко вздохнула и спросила:

– Но ты хоть не чувствуешь себя там несчастным?

– Что ты, мама, мне там очень хорошо.

Она взглянула на мужа, потом снова на сына и сказала:

– Я на днях встретила директора школы. Он расспрашивал про тебя. Он сказал… – она подыскивала слова, – он сказал, что если ты надумаешь вернуться, то это никогда не поздно. Он к тебе хорошо относился, ты и сам знаешь.

Жюльен опустил голову. Мать, помолчав немного, продолжала:

– Он очень жалеет, что ты бросил школу. Он знает, что учитель тебя не жаловал. Но, по-моему, сам директор не очень высоко его ставит. Не один ты бросил школу из-за этого человека. И вот директор мне сказал: «Жюльен поступил опрометчиво; это понятно… Но если он вернется в школу, я определю его в другой класс, и он быстро нагонит товарищей».

В голосе матери звучала неуверенность. Жюльен ел. Он ничего не ответил. Тогда почти шепотом мать спросила:

– Ты не думаешь, что еще не поздно вернуться?

Мальчик поднял голову. Он не знал, как лучше ответить, но тут вмешался отец:

– В этом нет никакого смысла. В жизни надо делать выбор раз и навсегда, нельзя вечно сидеть между двух стульев.

Жюльен с улыбкой посмотрел на мать, и ему показалось, что на ее ресницах повисли слезинки.