Текст книги "В чужом доме"

Автор книги: Бернар Клавель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)

26

Работая, они еще долго разговаривали о снеге и о сражениях. Хозяин большую часть времени проводил в магазине, показывая покупателям пагоду. Иногда он появлялся в цеху, несколько минут разглагольствовал и снова исчезал.

К вечеру небо нахмурилось. Края засыпанных снегом крыш ярко выделялись на фоне низких серых туч, медленно плывших по небу.

Сумерки наступили рано, темнота сразу окутала дворы и прильнула к окнам. С приближением вечера лихорадочное возбуждение медленно спадало; усталость одолевала всех, люди больше молчали, ритм работы замедлился.

Но для Жюльена ничто не изменилось. После двух часов радостное волнение, вызванное выпавшим снегом, уступило место волнению иного рода. Он все еще ощущал прикосновение груди Клодины, а на губах его по-прежнему сохранялся вкус ее горячего, страстного поцелуя.

Ему удалось несколько раз забежать в столовую, но он неизменно заставал там хозяйку или ее сестру. Клодина была на кухне, слышно было, как она возится там, негромко напевая. Один раз она вышла в столовую. Их взгляды встретились. Она улыбнулась, потом быстро выскользнула из комнаты, словно чего-то испугалась. Чуть позднее Жюльен увидел ее уже в белом халате. Должно быть, в кондитерской было много покупателей, и Клодина пошла туда заворачивать покупки. «Теперь, – подумал Жюльен, – она, верно, не возвратится в кухню до ужина». И он ощутил сильную тоску.

Тем не менее он по-прежнему подстерегал девушку и пользовался любым случаем, чтобы выскочить во двор. Наконец, уже часов в шесть вечера, когда, вернувшись после далекой поездки, мальчик вешал на стену велосипед, забрызганный грязью, смешанной с мокрым снегом, он увидел, что дверь из столовой растворилась и на пороге показалась Клодина. Из комнаты хозяйка бросила ей вслед:

– Вы легко найдете. На верхней полочке в маленькой кладовке, возле моей спальни.

Клодина прикрыла за собой дверь и взбежала по лестнице. Во дворе никого не было. Жюльен, сдерживая дыхание, устремился вслед за нею. Спальня хозяев помещалась на третьем этаже, над магазином. Он догнал девушку в ту минуту, когда она собиралась открыть дверь.

– Нет-нет, – вырвалось у нее, – вы с ума сошли!

Он втолкнул ее в комнату и ногою захлопнул дверь. Клодина щелкнула выключателем. Никогда еще Жюльен не был здесь. Они стояли в маленькой квадратной прихожей, где не было никакой мебели. Электрическая лампа горела под закрытым со всех сторон абажуром из зеленой ткани, которая едва пропускала слабый свет.

Жюльен подходит к Клодине; она отступает на шаг, теперь она у самой стены.

Он смотрит на девушку. Та чуть отворачивается, он ищет ее рот, она слабо защищается. Тогда Жюльен приникает к ней и целует. На сей раз он кусает ее губы, он изо всех сил прижимается к ней. Они одного роста. На мгновение она также прижимает его к себе, отвечает на объятие. Потом откидывается назад, отрывает губы от его губ.

– Вы с ума сошли… – чуть слышно шепчет она.

– Я люблю тебя… Я люблю тебя, – повторяет Жюльен.

– Нет-нет. Я тогда просто голову потеряла. Не знаю, как это получилось. Отпустите меня… Сюда сейчас хозяйка придет.

Жюльен вновь пытается ее поцеловать, но Клодина борется, отталкивает его. Силы у нее хватает!

– Ночью я поднимусь к тебе в комнату, – говорит он.

На лице девушки вдруг появляется выражение страха; сдавленным голосом она лепечет:

– Нет-нет, не надо. Вы сошли с ума!

Клодина опять отступает. Жюльен следует за ней. Он не сводит глаз с ее лица, с ее тела, линии которого подчеркивает облегающий белый халат.

– Почему?.. – спрашивает он. – Почему?

Она отталкивает его обеими руками.

– Нет. Не надо. Я вам потом объясню… Оставьте меня, умоляю.

Она готова заплакать. Кажется, она вот-вот заплачет. Жюльен смотрит на уходящую девушку. Она открывает дверь в спальню и исчезает там, а он все стоит на пороге прихожей. Стоит неподвижно, не сводя глаз с двери, закрывшейся за нею.

Кровь стучит у него в висках, в ушах шумит. В нем словно бушует яростный поток, бурная река, по которой ходят волны.

Река эта мчит свои воды, мало-помалу стихая. И вдруг, покрывая шум воды, из темноты доносится голос:

– Клодина! Вы что, не нашли, моя милая?

Это хозяйка. Должно быть, она сейчас придет сюда.

В ушах у Жюльена снова начинает шуметь. Но теперь это уже иной шум, он рожден страхом; от страха в голове у него гудит, словно в гулкой пещере.

С минуту он колеблется. Потом поворачивается на каблуках, тихонько отворяет дверь и выходит. На лестнице темно. Свет фонаря, установленного во дворе, сюда не проникает.

– Клодина! Нашли? Или мне самой подняться?

Пауза. Проходит секунда, может быть, две. Жюльену, взбежавшему на следующий этаж, они кажутся вечностью.

Появляется Клодина.

– Все в порядке, мадам. Я нашла.

Дверь, выходящая на лестницу, закрывается. Внизу хлопает дверь в столовую. Клодина стремительно сбегает по ступенькам. Шаги ее гулко отдаются на лестнице… Опять хлопает дверь… И Жюльен больше ничего не слышит.

Он больше ничего не слышит – только шум крови в висках. Он переводит дух. Прислушивается. Чего-то ждет.

Потом, стараясь не шуметь, медленно спускается вниз, в свою комнату. Входит. Жара душит его, свег ослепляет. Он чувствует, как по его лицу струится пот.

Мальчик подходит к окну. Он различает свое отражение в оконном стекле: должно быть, он кажется белым на фоне ночного мрака. Он распахивает окно. Холодный воздух врывается в комнату. Жюльен всей грудью вдыхает его, потом свешивается через подоконник. Во дворе темно. Свет, падающий из комнаты, освещает снег, лежащий на узкой крыше; на нем появляется тень Жюльена, она вытягивается все больше и больше, его голова в шапочке кажется квадратной. Он шепчет:

– Ну и темень!

И снова вдыхает воздух полной грудью. Как успокаивает эта прохлада! В голове у него перестает шуметь. Он напрягает слух. Из темноты доносится скрипучий звук. Как будто сотни крошечных существ прыгают по снегу.

Жюльен еще больше высовывается из окна и вытягивает руку. Оказывается, идет дождь. Мальчик поднимает лицо к темному небу. Холодные капли падают на его пылающий лоб. Он ловит их открытым ртом.

Так проходит минута, две, потом он выпрямляется. Закрывает окно, и ночь остается снаружи.

Еще несколько мгновений он медлит.

Наконец, со вздохом, похожим на стон, начинает стаскивать с себя белую куртку.

27

Дождь лил всю ночь. Прежде чем заснуть, Жюльен долго прислушивался к тому, как плачут водосточные трубы. Он думал о Клодине, она спала в своей каморке на пятом этаже, под самой крышей. Должно быть, она также прислушивалась к шуму дождя и шороху снега, который расползался и скользил по черепицам.

Наконец усталость взяла свое, и мальчик забылся.

Воскресный день был на редкость тяжелым. Дождь не переставал. Монотонный, непрекращающийся дождь; из-за него снег превратился в густое и грязное месиво. Канавки вдоль тротуаров были забиты, на улицах и площадях стояли большие лужи. Проносившиеся машины поднимали фонтаны воды, и прохожие с криком сторонились, прижимаясь к витринам.

С восьми утра и до полудня Жюльен не снимал плаща. Мальчик вспотел в этом клеенчатом мешке, куда сквозь швы просачивались капли дождя. У него промокли не только башмаки, но и брюки до самых колен.

Госпожа Петьо причитала:

– Господи, какой у вас вид, мой милый!

Жюльен стаскивал с головы шапочку и сжимал ее в кулаке. Выкручивал, точно старую тряпку, вытирал лицо и снова уезжал.

Хозяин был в дурном настроении и не переставая ворчал; его все возмущало – и затянутое тучами небо, и грязь, и трусость покупателей, боящихся высунуть нос из дома, и Жюльен, который передвигается, как черепаха.

Незадолго до полудня Жюльен вез в корзине огромный кофейный торт, украшенный розами и гвоздиками из марципана; мальчик поскользнулся на снегу и упал. Раскрыв корзину, он попытался исправить положение, но быстро понял, что из этого ничего не получится. Цветы поломались, торт был помят, и часть крема осталась на дне корзины. Ученик возвратился в кондитерскую, понурив голову.

Когда он раскрыл корзину, хозяйка всплеснула руками.

– Боже мой! – закричала она. – Боже мой, какое несчастье!

На шум приплелась мамаша Раффен; посмотрев на торт, она повернулась спиною к Жюльену и, пожав плечами, пробурчала:

– Растяпа! Я вам говорила, что он растяпа… Хулиган!

Хозяйка вступилась за ученика:

– Помолчи, мама. Сама знаешь, не так-то легко ездить на велосипеде в эдакую погоду.

Старуха искала окурок. Найдя, закурила и принялась кричать:

– Вот-вот, ты его еще похвали! Всегда из меня дуру делаете. Мало вам от него пакостей. Пора бы понять, чего он стоит. Сказали бы мне, что он все это нарочно выкинул, я бы не удивилась.

Она подошла к Жюльену, оглядела его с ног до головы и опять завопила:

– Ты только посмотри, на кого он похож! Рабочий, который чистит сточные канавы, и то не такой чумазый. У него даже все лицо в грязи.

Госпожа Петьо отправилась за мужем. Вскоре оба появились в столовой.

– Вы только полюбуйтесь на его шапочку, да это просто кухонная тряпка! – надрывалась старуха. – Ничего не скажешь, этакий красавчик делает честь фирме!

Хозяин схватил корзину и закричал:

– Да замолчите вы наконец. Чего подняли шум на всю улицу! Все и так знают, что он болван. Придется снова печь торт. То-то мастер обрадуется!

И он вылетел из комнаты, прихватив с собою помятый торт.

Старуха кашляла и плевала в печь.

– Жюльен, голубчик, пора уже взяться за ум, – причитала хозяйка. – Выходит, на вас все еще нельзя положиться!

Захлебываясь мокротой, старуха захлопнула дверцу печи и завизжала:

– Берете себе учеников, и вот какой от них толк! Господи, до чего ж вы все-таки глупы!

Дождь продолжался и после полудня. Он то затихал, то обрушивался на землю холодными потоками воды, а ледяной ветер, свистевший на перекрестках и вихрем кружившийся на площадях, подстегивал дождевые струи.

Отвезя заказ в нижнюю часть города, Жюльен сменил одежду и растянулся на кровати. Виктор куда-то ушел. Морис, совершенно одетый, спал, приоткрыв рот, рука его свесилась с кровати. В комнату проникал слабый и унылый свет. Временами косой дождь стучал по стеклам, крупные капли стекали по ним, выходившая на площадку дверь и деревянная доска, которой заслоняли камин, вздрагивали под порывами ветра.

Жюльен лежал, не двигаясь. Мало-помалу его начал одолевать сон. Спина, руки, ноги стали почти невесомыми.

На минуту он задремал, но тут же раздался телефонный звонок. Он не шевельнулся. Звонок почти тотчас прекратился. Должно быть, хозяйка сняла трубку. Мальчик напряг слух, но до него доносился лишь шум ветра и дождя.

Он услышал, как отворилась дверь столовой:

– Жюльен, отвезите заказ!

Мальчик ничего не ответил. Он ощущал какую-то пустоту. Силы его иссякли. Усталость, накопившаяся за долгие дни, давила на плечи.

Хозяйка снова позвала его. Теперь голос ее звучал резче:

– Жюльен! Быстрей, не теряйте времени!

Он поднялся. Подошел к двери, приоткрыл ее и крикнул:

– Сейчас, госпожа Петьо, я уже спускаюсь.

В комнату ворвался холодный сырой воздух. Жюльен поспешно захлопнул дверь, вернулся к своей кровати и опустился на нее, чтобы надеть еще не просохшие башмаки. Тяжкий груз усталости по-прежнему давил на плечи. Его неумолимо влекла к себе теплая постель. Морис повернулся на другой бок; не открывая глаз, он проворчал:

– До чего она осточертела, старая дура.

И снова погрузился в сон. Жюльен бросил на него взгляд и вышел.

Ему пришлось везти заказ за город, в самое далекое предместье. Хотя он изо всех сил крутил педали, согреться ему так и не удалось. Улицы были почти пустынны. Низко нависшее небо, казалось, задевало за крыши, а холодный дождь по-прежнему обрушивался на грязный снег, лежавший вдоль тротуаров, но никак не мог размыть его.

Жюльен возвратился в кондитерскую, промокнув до нитки. Одежда, которую он снял с себя утром и развесил перед дверцей печки, дымилась. Она была теплой, но влажной. Он разделся и лег. В комнате было тепло, от печи веяло жаром. Однако мальчик никак не мог согреться. Зимний холод как будто проник к нему в постель, и долгая дрожь, напоминавшая порывы ледяного ветра, пробегала по спине.

В тот день ему еще четыре раза приходилось вставать, натягивать сырую одежду и уезжать с поручениями.

Под вечер, когда он укладывал заказы в корзину, старуха, дремавшая в кресле у печки, открыла глаза и, нахмурив брови, уставилась на него.

– Что с этим оболтусом? – прохрипела она. – Он похож на мумию. Да проснись ты, тюфяк, проснись!

– Пусть он едет, мамаша, – вмешалась госпожа Петьо. – На улице свежо, и он стряхнет с себя сон. Не так ли, милый Жюльен?

Хозяйка улыбалась. Мальчик промолчал. Теперь каждый шаг, каждый толчок велосипеда на мостовой больно отдавался у него в голове. Боль волнами распространялась от висков, и эти волны сходились в затылке.

За ужином Жюльен почти ничего не ел. Виктор, возвратившись из кино, улегся спать. Не вышел в столовую и Морис. Хозяин продолжал ворчать.

– Этак недолго и в трубу вылететь, – сказал он. – Если ненастье простоит до рождества, пиши пропало. Хоть лавочку закрывай.

Заперев кондитерскую, загрузив печь углем, отнеся мороженое в кинотеатр, Морис и Жюльен, едва волоча ноги, поднялись по лестнице, с трудом разделись и молча улеглись.

Среди ночи Жюльен проснулся. Он был весь в поту, и на миг ему показалось, будто кровать под ним ходит, поднимается, опускается, норовит выскользнуть из-под него. Все тело мальчика сотрясали приступы сухого кашля, от которого саднило в гортани. В ушах шумело. Он приподнялся и стал прислушиваться к ночной темноте. Дождь прекратился, но ветер по-прежнему стучал в дверь и раскачивал доску, заменявшую каминный экран. Он со свистом проносился вдоль цинковой крыши, а затем обрушивался на жалобно скрипевшую оконную раму.

Мальчик опять забылся.

Когда в комнату вошел мастер, Жюльен мчался на велосипеде по воде и грязи, под дождем, ручьями сбегавшим по его телу…

Виктор протер глаза, потянулся и сказал:

– Ты здорово простудился, малый. Я слышал, как ты всю ночь ворочался и кашлял, точно чахоточный.

Мастер подошел к кровати Жюльена и положил ему на лоб холодную руку:

– У тебя жар.

Жюльен не пошевелился. Потом принялся кашлять.

– Так можно и в ящик сыграть, – заметил Морис.

– Да, вид у него неважный, – согласился мастер.

Виктор и Морис были уже на ногах. Жюльен откинул одеяло.

– Нет, – остановил его Андре, – я не могу позволить тебе встать с постели: у тебя сильный жар. Пусть поднимутся хозяева, а там поглядим.

Мальчик снова улегся.

– Веселая история, – проворчал Морис.

Когда все вышли из комнаты, погасив за собой свет, Жюльен посмотрел на потолок, чуть освещенный бликами, проникавшими сюда из цеха. Он услышал, как раздвигаются дверцы печи, как звенят противни на мраморном разделочном столе и позвякивают железные конфорки на плите. До него смутно доносился звук голосов. Временами все в его голове мешалось, и перед глазами проплывали различные лица. Мать… Девушка с улицы Пастера… Клодина… Мастер… Судомойка из гостиницы… Хозяйка… Они проходили вереницей, потом перемешивались и кружились, точно в хороводе.

Его разбудил яркий свет. Возле кровати стояли хозяин и мастер. Жюльен приподнялся.

– Погоди, – сказал Андре, – сейчас измерим тебе температуру.

Он протянул мальчику термометр.

– Пустяки! – воскликнул господин Петьо. – В его годы чуть что – и жар.

У Жюльена оказалось 39,8°. Хозяин пожал плечами.

– Постарайся уснуть, – посоветовал мастер.

Мужчины вышли. Дверь за ними закрылась, но Жюльен услышал, что мастер говорит о враче. Ответа хозяина мальчик не разобрал. Все стало каким-то расплывчатым и далеким. Где-то безостановочно звонили колокола.

В восемь часов утра госпожа Петьо принесла мальчику какой-то отвар. Пощупала у него пульс и сказала:

– Все обойдется. Завтра вторник. Полежите денек в постели, а в среду будете здоровы.

В полдень Морис принес чашку бульона. Жюльен выпил немного, но его тотчас же затошнило.

Он не то чтобы спал. Скорее впал в какое-то оцепенение. Часто перед его мысленным взором возникал родительский дом, и мать, и те зимние утра, когда он нарочно покашливал, чтобы не идти в школу. Мальчик прошептал:

– Это всегда действовало… Всегда действовало.

…И тогда он оставался в теплой кухне, разглядывал книги с картинками или рисовал. Отец, бывало, немного ворчал, но мать при этом сердилась. Разве можно посылать в школу больного ребенка!

После обеденного перерыва появился мастер и поставил Жюльену банки. Затем он положил ему на грудь припарки из льняного семени, смешанного с горчицей.

– Завтра я тебе опять поставлю банки, – сказал он.

– Но завтра вторник, – пробормотал ученик, – вы не работаете.

Мастер улыбнулся. И сел в изножье кровати. От жара Жюльен видел все будто в тумане, он плохо различал Андре, однако ему казалось, что тот так и будет сидеть здесь, возле него.

Два или три раза заходила хозяйка. Она приоткрывала дверь, делала два шага от порога и спрашивала:

– Ну как, лучше?

Жюльен качал головой.

– Вот увидите. Ничего не будет. Только лежите в тепле. И выздоравливайте побыстрее, а то бедняжке Морису приходится разрываться на части.

Морис был мрачен. Он ворчал:

– Вот незадача!.. За несколько дней до рождества, когда столько работы!

Во вторник хозяева весь день отсутствовали. Мастер приходил трижды. Один раз даже в сопровождении жены.

Они долго сидели возле мальчика и молчали, комната медленно погружалась в темноту. Светлые волосы женщины выступали золотистым пятном на фоне серой стены. Они что-то говорили. Жюльен время от времени покачивал головой. Голоса отдавались у него в ушах; потом куда-то мгновенно пропали, и все потонуло в сумерках.

В ту ночь Жюльену все время снилась мать. Она склонялась над ним, и рядом с ее лицом к нему склонялось другое лицо – с тонкими нежными чертами, обрамленное длинными кудрями, развевавшимися на ветру.

…Сам Жюльен был уже взрослым. Он болел, и у его постели сидели мать и жена; женой его была девушка с улицы Пастера.

28

– Тебе придется съездить за мясом для начинки.

– Но ведь сегодня среда, шеф, – заметил Жюльен.

– Среда-то среда, да ведь нынче двадцать второе декабря, дружок, через два дня – рождество. Ты, видно, не понимаешь, что это решительно меняет всю программу.

Мальчик вышел. Мясо для начинки – это неплохо, это значит – час наедине с Клодиной на кухне.

Небо прояснилось, ночью даже немного подморозило. От снега не осталось и следа, но всюду – на мостовых и на тротуарах – была насыпана бурая соль и песок.

Когда Жюльен поднялся с постели, у него слегка кружилась голова. Жара уже не было. Время от времени он еще чувствовал, как кровь приливает к голове, он еще немного покашливал, но не обращал на это внимания. Погода улучшилась, радость, казалось, вновь возвратилась в город, и мальчик тоже ощущал ее.

Он быстро съездил за мясом и возвратился в цех.

– Ступай, ступай, – сказал господин Петьо. – Торопись, а то Клодине скоро придется идти в магазин.

В тот день нужно было приготовить мяса гораздо больше, чем обычно. На это требовалось не менее двух часов.

Жюльен и Клодина принялись за работу. Госпожа Петьо была в столовой. Мальчик слышал, как она переставляет посуду, ходит, останавливается. Он с нетерпением ожидал минуты, когда хозяйка отправится в кондитерскую. И наблюдал за Клодиной. Склонившись над столом, девушка усердно трудилась, не поднимая глаз. Жюльен прикоснулся к ее руке. Не поворачивая головы, она отдернула руку.

В столовую вошел хозяин. Подойдя к дверям кухни, он просунул туда голову и спросил:

– Дело идет?

– Да, – ответила Клодина.

Господин Петьо немного повеселел. Работа спорилась. Весь дом походил на улей в летнюю пору. Вставали на час раньше; в полдень переставали работать перед самой едой, а вечером у всякого допоздна были дела. И все же, несмотря на усталость, никто не жаловался. Как будто пришло в движение маховое колесо и безостановочно вращалось, увлекаемое собственной силой.

Господин Петьо ходил из магазина в цех и обратно; он потирал руки и все время повторял:

– Давайте, давайте, поторапливайтесь! Осталось уже немного, надо приналечь напоследок… После праздников можно будет малость и передохнуть!

В кухне Жюльену и Клодине слышно было, что происходит в цеху. В печи позвякивали противни, кто-то взбивал сливки, мастер кричал. Потом заработала машина, она что-то толкла, растирала. Она стояла возле стены, примыкавшей к кухне, и, когда стучал мотор, стена дрожала. Чем быстрее он вращался, тем сильнее становилась вибрация, в кухню доносилось даже пощелкивание приводного ремня.

Хозяин снова вышел из цеха. Жюльен услышал, как за ним захлопнулась дверь в кондитерскую. Мальчик бросил быстрый взгляд в столовую: никого.

Сполоснув руки, он торопливо вытер их синим фартуком, потом обнял Клодину за плечи и попытался ее поцеловать. Девушка отпрянула и оттолкнула его.

– Нет, – сказала она, – нет, не хочу. Пустите меня.

– Почему? Там ведь никого нет.

Дальше отступать ей было некуда. Позади находилась раковина. Жюльен изо всех сил прижимал девушку к себе.

– Нет-нет, – упрямо повторяла она. – Оставьте… Не надо.

В глазах Клодины было то же выражение страха, какое он заметил, когда взбежал за нею по лестнице и вошел в хозяйскую спальню. Он тщетно пытался найти губы девушки, она отворачивалась. Ее волосы касались его лица, он шептал:

– Я люблю тебя. Разве ты не видишь, что я люблю тебя?

– Вы даже не знаете, что это такое.

– Я люблю тебя.

Вдруг она перестала бороться. Жюльен поцеловал ее. Он чувствовал, как у его груди стучит сердце Клодины. Рядом, в цеху, все еще работала машина, из-за этого дрожала стена, возле которой они стояли, но их внутреннее волнение заглушало шум. Они долго стояли обнявшись. Клодина больше не сопротивлялась, и Жюльен сжимал ее грудь.

Вдруг она резко оттолкнула его. Мальчик чуть не упал. По ее глазам он понял, что она смотрит на что-то позади него. Он быстро повернулся и увидел, как мимо дверей промелькнула белая куртка.

Шаги хозяина отчетливо послышались на выложенном плитками полу. Дверь, ведущая во двор, распахнулась и с шумом захлопнулась. В цеху по-прежнему работала машина.

Жюльен взглянул на Клодину. Она плакала. Немного поколебавшись, он подошел к ней.

– Нет, – взмолилась она, выставив руки перед собой.

– Почему ты плачешь? – спросил мальчик. – Ведь он ничего не сказал.

Девушка замотала головой. От рыданий грудь ее вздымалась.

– Тебе не понять, – прошептала она. – Тебе не понять.

Ее голос прервался.

– Скажи… В чем дело? Скажи мне…

Клодина вытерла глаза кончиком передника и, не отвечая, опять принялась за работу. Беззвучные рыдания все еще сотрясали ее грудь. Жюльен также принялся резать мясо. Через минуту он спросил:

– Но почему ты так горько плачешь?

– Не надо говорить мне «ты», – попросила Клодина.

Опять наступило молчание, слышно было только глухое гудение мотора да шум, доносившийся из цеха.

– Вы боитесь из-за жениха? – спросил мальчик.

Она только неопределенно качнула головой, не сказав ни «да», ни «нет».

– Вы боитесь, что хозяин ему расскажет? Но зачем он станет говорить? Ведь это его не касается.

В ответ послышалось громкое рыдание. Жюльен видел, что Клодина изо всех сил старается сдержаться, но не может совладать с собою.

– Вам не понять, – повторила девушка. – Этот старый бабник… мерзкий бабник…

Жюльен прекратил работу. Он опасался, что не так понял.

– Как? – вырвалось у него. – Хозяин? Он хотел…

Клодина кивнула. На этот раз она говорила «да».

Мальчик почувствовал, как в нем одновременно растет отвращение и яростный гнев.

Дверь в кондитерскую была открыта. Жюльен различил шаги хозяйки: она удалялась, подходила, опять удалялась, потом подошла к двери и остановилась. Клодина вытерла глаза. Снова послышались шаги, ближе, еще ближе. Жюльен увидел, как на полу появилась тень хозяйки; достигнув угла комнаты, тень сломалась, потом возникла на стене. Он опять принялся за работу.

– Как у вас идет дело, мои милые? – послышался голос госпожи Петьо.

– Скоро закончим, мадам, – разом ответили Жюльен и Клодина.

Тем не менее хозяйка вошла в кухню, подалась вперед и сказала:

– Посмотрите на меня, Клодина.

Девушка взглянула на хозяйку, стараясь улыбнуться сквозь слезы.

– Что такое? – спросила госпожа Петьо. – Вы плакали?

Жюльен почувствовал, что краснеет.

– Да, мадам, – ответила Клодина. – Это от лука, мадам.

– Но ведь обычно этого с вами не бывает.

– Конечно, мадам. Но сегодня я резала лук, а потом сдуру потерла рукой глаза. Так щиплет, просто сил нет.

Хозяйка вышла, сказав:

– Эх, Клодина, Клодина, как же вы не подумали!

В тот день в столовой постоянно кто-то находился, и больше Жюльену ничего не удалось узнать.

Когда они закончили работу, он понес мясной фарш в цех.

Хозяин вынимал из печи противни с меренгами. Увидев Жюльена, он повернулся и пристально посмотрел на него. Взгляды их на миг скрестились, и ученик понял, что хозяин ненавидит его.

Почти тотчас же мальчику пришлось отправиться с поручением. Он вскочил на велосипед и покатил по холодным улицам; вернувшись в кондитерскую, он поднялся к себе сменить одежду и все это время не мог забыть злобного взгляда господина Петьо – жесткого, холодного, иронического взгляда, в котором притаилась насмешка, неуловимая насмешка… И угроза.

До ужина Жюльен не видел больше ни Клодины, ни хозяина; когда вместе с Морисом он вошел в столовую, все уже были в сборе. Радиоприемник был включен. Передавали последние новости. Все молчали. Как только Жюльен переступил порог, господин Петьо вперил в него взгляд. Мальчик опустил глаза, но, несмотря на это, чувствовал на себе этот тяжелый, недобрый взгляд.

Против обыкновения хозяин после окончания передачи последних новостей не выключил приемник.

– Хочешь послушать музыку? – спросила госпожа Петьо. – Ты прав, это хороший отдых.

– И мы его заслужили, – подхватила мадемуазель Жоржетта.

Хозяин ничего не ответил. Он склонился над тарелкой, на плече у него устроилась кошка.

Жюльен несколько раз вскидывал глаза. И всякий раз встречал взгляд хозяина, в котором затаилась угроза. Тогда он быстро отводил свой взгляд и с сосредоточенным видом принимался за еду.

По радио передавали эстрадную программу. Все те же модные песенки с постоянно повторявшимся припевом:

 
И музыка слышна везде,
Тра-ля, ля-ля, ля-ля!..
То здесь звучит, то там звучит
Траля, ля-ля, ля-ля!..
 

Рина Кетти исполнила песенку «Сомбреро и мантильи», потом вновь зазвучала музыка, и наконец запел Тино Росси.

Все взгляды тотчас же устремились на Клодину, девушка мгновенно вспыхнула и опустила голову.

– Бедняжка Клодина! – воскликнула госпожа Петьо. – Вы заставляете ее краснеть! Ну да, она любит Тино! Что из того? В конце концов, это ее право.

Хозяин откашлялся.

– Она вправе любить кого угодно, – заметил он.

Все рассмеялись. Все, кроме Клодины и Жюльена.

– Помолчите, – рассердился хозяин. – Дайте ей по крайней мере послушать спокойно.

Он нагнулся к приемнику и усилил звук. Негромкий голос тенора зазвучал отчетливее:

 
Под тихий звон гитар
Чуть слышно песнь лилась,
Под тихий звон гитар
Я вспоминал о вас…
 

Не поднимая головы, Жюльен искоса смотрел на Клодину. Девушка перестала есть. Он видел, как ее грудь и плечи вздрагивают. И понял, что она сдерживает рыдания.

Резко отодвинув стул, Клодина встала. Подбежала к двери, ведущей во двор, и вышла. Потом все услышали ее быстрые шаги по лестнице.

– Что с ней такое? – спросил господин Петьо.

Хозяйка скорчила гримасу:

– Вы постоянно смеетесь над ней, это ее расстраивает. Девочка устала, как и все мы. А потом, вы ведь знаете, ее жених далеко. Он должен был приехать на рождество, но, кажется, не приедет.

Господин Петьо осклабился.

– Ну, коли дело в этом!.. – вырвалось у него.

Жюльен невольно поднял голову. Жесткий взгляд господина Петьо был по-прежнему устремлен на него. И в этом взгляде таилась насмешка.

«И угроза, – подумал Жюльен, – угроза».