Текст книги "Увидеть огромную кошку"

Автор книги: Барбара Мертц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)

– Спасибо, – кивнул Рамзес.

– И не перебивай. Ты больше не маленький мальчик, и я надеюсь, что у тебя хватит разума, чтобы воздержаться от ребяческих, романтических жестов, которые принесут больше вреда, чем пользы. Если тебе в голову придёт какая-то мысль, обсуди её со мной, прежде чем действовать.

– Отец ждёт нас, – заявил Рамзес и ушёл.

Но я убеждена, что это было лишь предлогом. И была уверена, что Рамзес рассказал мне далеко не всё.

Рамзес действительно не рассказал своей матери всего, о чём свидетельствует следующий отрывок из рукописи H:

Дахабия мягко покачивалась у причала. Со стороны экипажа, отдыхающего после ужина – хлеба, бобов, баранины и чечевицы – доносились смех и праздная болтовня. Те, кто работал на Отца Проклятий, вызывали у других зависть, потому что кормили их просто невероятно – мясо не меньше раза в день! – и платили жалованье, даже когда лодка стояла у берега. Лекции Ситт Хакимо диете, чистоте и прочих суевериях были не такой уж большой платой. «Она желает нам добра», – снисходительно заверяли рабочие друг друга.

– Мы должны? – спросил Давид, опасливо поглядывая на открытое окно каюты Рамзеса, как будто ожидал увидеть там лицо своей приёмной тёти. – У нас нет разрешения.

Рамзес в последний раз осмотрел себя в маленьком зеркале и кинул расчёски в ящик. Попытка выпрямить волосы оказалась невыполнимой задачей; они уже не были такими неистово кудрявыми, как в молодости, но продолжали виться, что бы он с ними ни делал.

– Мы не дети, – решительно заявил он. – Мужчина не спрашивает разрешения матери на каждом шагу. Что плохого в том, чтобы удрать в Луксор на несколько часов?

Давид пожал плечами.

– Может, возьмём кошку? – спросил он, пытаясь оторвать Сехмет от штанины.

– Этот пушистый пузырь? Господи Всеблагий, нет. Зачем ты взял её с собой?

– Она хотела, – ответил Давид.

– То есть она вцепилась в тебя, и ты не мог её оторвать.

– Ей нравится кататься на лошадях. – Давид пощекотал кошачий подбородок. – Почему бы не взять её с собой? Она никогда не научится, если её не дрессировать.

– Кошек нельзя дрессировать.

– Но Бастет…

– Избавься от твари, и поехали, – коротко бросил Рамзес.

В ту ночь цвета заката были особенно яркими; ленты огненно-розового и пурпурного мерцали вслед маленькой лодке. Когда она достигла Восточного берега, гребцы снова принялись курить и фаддличать (сплетничать), а Рамзес и Давид поднялись по лестнице на улицу. Отель находился недалеко от берега реки, вот только добраться до него удалось не так-то быстро из-за встреч с друзьями и знакомыми – все хотели, чтобы Рамзес и Давид остановились и поболтали с ними. К тому времени, как они переступили порог «Луксора», уже стемнело. Рамзес подошёл к конторке и переговорил с клерком, и юноши уселись в вестибюле, чтобы дождаться ответа на отправленное сообщение.

– Я до сих пор не могу понять, почему ты не сказал матери, что собираешься навестить миссис Фрейзер, – спросил Давид. – Ведб она – друг семьи, не так ли?

Губы Рамзеса приобрели выражение, хорошо известное его другу.

– Миссис Фрейзер обратилась в первом письме именно ко мне. Она напомнила мне об обещании, которое я когда-то дал. Джентльмен лично отвечает на просьбу женщины; он не позволяет своей «мамочке» сделать это за него.

– А, – отозвался Давид.

Рамзес отбросил надменность и перешёл на быстрый идиоматический арабский, которым владел не хуже Давида, хотя для последнего этот язык был родным:

– Ты – единственный, кто может меня понять. Что ты чувствуешь, когда мои мать и тётя обращаются с тобой, как с ребёнком – с тобой, выполняющим мужскую работу и несущим мужские обязанности?

– Они заботятся обо мне, – просто ответил Давид. – А раньше никто не заботился.

Рамзес не остался равнодушным, но раздражение взяло верх над сентиментальностью.

– Я тоже забочусь о них. Я люблю свою мать, но если бы она знала о моих намерениях, то настояла бы, чтобы я позволил ей самой разобраться с этим вопросом. Ты же знаешь, какая она, Давид: нет женщины на земле, которой я восхищался бы больше, но она может быть чрезвычайно... – Арабское слово, которое последовало за этим, заставило Давида потрясённо застыть, пока он не понял, что оно не относилось к матери Рамзеса.

Рамзес сделал неудачную попытку спрятаться за большим горшком с растением, но остановился. Было слишком поздно. Семья Беллингемов, направлявшаяся от лифта в столовую, увидела их.

Долли была одета, как на большой бал – в бледно-голубом атласном платье, усыпанная украшениями из сапфиров и бриллиантов. Синие ленты были вплетены в серебристую массу волос. Её рука в перчатке лежала на руке отца, облачённого в вечерний костюм и державшего трость с золотым набалдашником. Сопровождала их незнакомая седовласая и просто одетая женщина с – по сочувственному мнению Рамзеса – загнанным выражением лица.

Оставив неизвестную женщину стоять в одиночестве посреди вестибюля, полковник подвёл дочь к Рамзесу и Давиду.

– Добрый вечер, – произнёс он, поклонившись первому.

– Добрый вечер, – ответил Рамзес, нахмурившись.

Беллингем взглянул на девушку, опиравшуюся на его руку.

– Долли рассказала мне, что произошло той ночью в Каире. Признаюсь, я разозлился на вас за то, что вы уговорили её пойти с собой в сад, но она заставила меня понять, что ваше необычное воспитание во многом обусловило неспособность понять благоговение, с которым следует относиться к цветку южной женственности.

Рамзес одарил Долли возмущённым взглядом. Она открыла обшитый кружевом веер, приподняв его так, чтобы он закрыл ей рот, и встретила этот взгляд широко раскрытыми невинными глазами.

– И, – продолжал полковник, – мужество, с которым вы сражались, защищая мою дочь, с избытком оправдывает ваш непреднамеренный поступок.

– Благодарю вас, – сдавленно выдавил Рамзес.

– Не за что. Мы собираемся на ужин. Может быть, вы окажете нам честь присоединиться к нам?

– К сожалению, мы уже приглашены, – произнёс Рамзес.

Полковник кивнул и убрал руку от дочери.

– Иди с миссис Мейплторп, дитя. Я присоединюсь к тебе через минуту.

– Да, папа. Спокойной ночи, мистер Эмерсон. Надеюсь, в будущем у меня появится возможность более красноречиво выразить свою признательность. – Она протянула руку в перчатке – судя по её положению, для поцелуя. Но Рамзес был избавлен от этой необходимости; веер упал на пол, и он наклонился, чтобы поднять его. Когда Рамзес протянул веер, то получил нечто взамен. Его пальцы автоматически сомкнулись на небольшом кусочке сложенной бумаги, и Долли отвернулась.

Женщина робко двинулась ей навстречу. Долли не остановилась и не признала её существования ни словом, ни взглядом. Подняв голову, она грациозно скользнула к столовой, а неизвестная женщина последовала за ней, как хорошо обученная собака.

– Она гувернантка или охранница? – осведомился Рамзес. – Или рабыня?

Ирония не пробила броню полковника Беллингема.

– Не могу назвать её надёжной телохранительницей, но это лучшее, что я мог найти – англичанка, которая преподаёт в женской школе в Каире. Она, по крайней мере, леди, и знает, что никогда не должна выпускать Долли из виду. Ваш отец не поверил мне, когда я сказал ему, что Долли в опасности. Возможно, теперь у него появилась причина изменить своё мнение.

– Без сомнения. – Рамзес коснулся щеки. Большинство ссадин зажили, но следы всё ещё были видны. – Однако, сэр, его мнение о своей ответственности в этом вопросе остаётся неизменным. Если цитировать дословно – какое, чёрт возьми, отношение имеет к нам ваша дочь?

– Можно было бы предположить, что безопасность молодой леди будет волновать любого джентльмена.

– Если я окажусь поблизости во время следующего нападения, то сделаю всё, что нужно, – пожал плечами Рамзес. – Надеюсь, вы не предполагаете, что я возьму на себя роль телохранителя? Даже столь… необычное воспитание, как моё, сочло бы подобное предложение неприемлемым.

Рука полковника в перчатке сжала трость.

– Какая дерзость, сэр!

– Моя матушка будет огорчена, услышав это, – бесстрастно произнёс Рамзес. – Теперь, если вы извините нас, я позволю себе напомнить о нашем предыдущем приглашении.

Беллингем развернулся и двинулся прочь.

– Ты был исключительно груб, – восхищённо выпалил Давид.

– Надеюсь, – выдохнул Рамзес. – Он игнорировал тебя, как будто ты – предмет мебели, и набрался наглости критиковать мою мать за то, что она плохо меня воспитала! Что касается его дочери...

– Она очень привлекательна.

– Как ядовитый цветок. Маленькая ведьма солгала своему отцу, возложила вину на меня и ожидала, что я смирюсь с этим! – Он развернул листок бумаги.

– Что это? – спросил Давид.

– Скажем так, приглашение. «Встретимся в саду в полночь». У неё склонность к тёмным садам, не находишь?

– Ты собираешься с ней встретиться?

– Боже Всемогущий, нет! – Он скомкал записку и засунул её в карман. – Хватит и тех неприятностей, что она уже мне доставила. Интересно, как она планирует ускользнуть от своей сторожевой собаки? Но ни на минуту не сомневаюсь, что справится с этим.

– Как ты думаешь, когда она успела написать записку? – поинтересовался Давид. – Она не могла ожидать, что ты будешь здесь.

– Без сомнения, она постоянно носит её с собой, на случай столкновения с жертвой. Любой жертвой. – Рамзес вытащил часы. – Интересно, что задерживает миссис Фрейзер? Я хочу уехать отсюда до того…

Она появилась так быстро и бесшумно, что он и не заметил её, пока она не взяла его за руку.

– Это те же часы, что я подарила тебе много лет назад? – мягко спросила она. – Мне очень лестно, Рамзес, милый, что ты предпочитаешь их другим.

Рамзес рассчитывал на иное приветствие и заранее подготовил короткий достойный ответ. Но это было не то, чего он ожидал. И сама миссис Фрейзер тоже выглядела не так, как он ожидал. Розовое платье обрамляло белые плечи и мягкими складками ниспадало на пол, а лицо украшал нежный румянец.

– Э... да. Я хочу сказать – подарок от друга, пусть и незаслуженный, конечно… – Он отказался от попытки сделать изящный комплимент и вернулся к заранее подготовленной речи. – Надеюсь, я не ошибся, когда посчитал, что вы хотите поговорить со мной?

– Ты не ошибся. – Она указала на стол, наполовину скрытый растениями в горшках. – Не присядешь ли? Мне нужно многое тебе сказать.

– Вы не возражаете против Давида, не так ли? – ответил Рамзес, отодвинув для неё стул. – Он мой лучший друг, которому можно полностью доверять.

Он предполагал, что Энид станет возражать, но у неё оказались лучшие манеры, чем у Беллингема: принуждённо улыбнувшись, она пожала руку Давиду и жестом пригласила его присоединиться к ним. Часто оглядываясь через плечо, как будто боялась, что её сейчас перебьют, она рассказала ему историю, которую он позже передал матери.

– Что мне делать? – в отчаянии вопрошала она. – Он полностью в её власти; он слушает только её и подчиняется каждой её прихоти. Я боюсь за его рассудок, Рамзес. Они занимаются этим каждую ночь…– Её голос сорвался. Она поднесла к лицу платок.

– Занимаются этим? – невольно повторил Рамзес.

– Столоверчением[111]111
  Спиритизм (от лат.spiritus «душа, дух»)– религиозно-философская доктрина, разработанная во Франции в середине XIX столетия Алланом Кардеком. В дальнейшем термин «спиритизм» принял более общее значение, став синонимом, с одной стороны, религиозной философии спиритуализма (религиозно-философского течения, в основе которого– вера в реальность загробной жизни и возможность общения с духами умерших посредством медиумов), с другой– так называемого «столоверчения», автоматического письма и спиритической практики (спиритические сеансы) в самом широком смысле слова. Культовая практика спиритуализма состоит из коллективных и индивидуальных спиритических сеансов, целью которых являются вызов духов умерших людей и общение с ними.
  Столоверчение – спиритический сеанс. По мнению спиритов, вызываемый ими дух умершего проявляет себя поворотами стола, на котором они держат руки. Автоматическое письмо – процесс и результат письма, который предположительно является продуктом бессознательной деятельности пишущего. Индивид при этом может пребывать в состоянии гипнотического, медиумического или медитативного транса, или же находиться в полном сознании и контролировать всё, кроме движения пишущей руки. В спиритуализме используется для предполагаемой возможности общения с духами потустороннего мира или духами умерших, которые считаются управляющими автоматическим письмом.


[Закрыть], – выдохнула Энид. – Общением с этой… этой проклятой мёртвой женщиной!

Рамзес моргнул.

– Но, миссис Фрейзер...

– Пожалуйста, зови меня Энид. Я не могу думать о тебе как о мистере Эмерсоне, и не могу произносить «Рамзес», если ты не называешь меня по имени.

– Ну… э-э…спасибо. Я собирался сказать, что – прошу прощения – что вы говорите так, будто сами в это поверили.

– Согласна, выглядит именно так, – признала Энид. – Разве можно проклинать фантазию? Но для него она достаточно реальна, настолько реальна, что украла у меня его сердце, душу и... – Она закрыла лицо руками, но Рамзес успел заметить, как волна горячей крови залила её щеки.

У него появилось ужасное чувство, что он тоже краснеет. Может ли она иметь в виду... Конечно же, нет. Ни одна дама не станет упоминать такой деликатный предмет. Устыдившись злобных мыслей – которые, к сожалению, в последнее время участились – он прочистил горло.

– Миссис Фрейзер… Энид, тогда, если вы позволите… вам следует обсудить это с моими родителями. Мать еле выносит спиритуалистов, а отец терпеть их не может; у них значительный опыт разбирательства с подобными случаями, поэтому они могут повлиять на мистера Фрейзера эффективнее, чем я. Хотя, конечно, я желал бы помочь в любом возможном... э...

Энид склонила голову и пошарила в вышитой вечерней сумке.

– Отличный совет, Рамзес. Я так и намеревалась. Теперь я должна вернуться, пока меня не заметили. Благодарю тебя от всей души.

Она встала и протянула ему руку.

– Я ничего не сделал, – начал он.

– Ты выслушал, – пробормотала она. – Облегчение от того, что доверилась отзывчивому слушателю, больше, чем ты можешь себе представить. Надеюсь, мы вскоре увидимся снова.

И ускользнула, оставив Рамзеса смотреть на сложенный лист бумаги, который перед тем сунула ему в руку.

У Давида действительно было чувство юмора, хотя приёмная тётя, вероятно, не одобрила бы такое его проявление. Рамзес свирепо воззрился на него:

– Что ты смеёшься?

– Я не смеюсь, – возразил Давид. – Во всяком случае, стараюсь. Как тебе это удаётся? Два за один вечер!

Рамзес повернулся и зашагал к двери. К тому времени, как они дошли до причала, Давид счёл, что говорить безопасно.

– Прошу прощения, – сказал он по-английски. – Я не должен был шутить о даме.

– Это не шутка, – сдержанно процедил Рамзес. – Проклятая баба истощает мистера Фрейзера – то есть его состояние. Чёрт побери! Я и не предполагал, что английский язык способен на подобные двусмысленности. Миссис Фрейзер одинока, напугана, и воспринимает меня как мальчика, когда-то восхищавшегося ею. Конечно, легче открыть сердце ребёнку, но матушка лучше меня знает, как помочь ей.

Они забрались в лодку. Ночь была тихой; гребцы склонились к вёслам.

– Ты собираешься сказать матери? – спросил Давид.

– Я должен. – Он снова прочитал записку, покачал головой и вернул её в карман. – Потребуется некоторая доработка.

– Я знаю, что мне не следует спрашивать, но... Что там написано?

Рамзес вздохнул.

– Она попросила меня встретиться с ней в саду в полночь.

Давид пытался контролировать себя, но он был всего лишь человеком. И испытывал благодарность за то, что было слишком темно, чтобы увидеть лицо Рамзеса.

Эмерсон потратил весь день на свою жалкую могилу. К концу дня у него оказался набор неразборчивых записей, а у меня – разболевшаяся голова.

Пыльные и – в моём случае, по крайней мере – раздражённые, мы вернулись в дом. Я с удовольствием сообщила Эмерсону, что пригласила Сайруса на обед, но он ответил без ожидаемой язвительности:

– Ужин, ты хочешь сказать. Это мой замок, и я буду настолько неофициальным, насколько захочу.

– То есть не переоденешься?

– Не в вечерний костюм. Окажу любезность Рамзесу, – добавил он со сводящей с ума ухмылкой. – Его новая одежда не прибыла из Каира.

– Спасибо, отец, – кивнул Рамзес. – С твоего разрешения, матушка, мы с Давидом выведем лошадей перед ужином. Они пробыли в конюшне весь день, и их нужно прогулять.

Нефрет увязалась за ними. Я предполагала, что она не отстанет от Рамзеса, пока тот не научит её этому захватывающему взлёту в седло, и оставалось только надеяться, что мальчики уберегут её от опасности.

Сайрус прибыл на своей любимой кроткой кобылке по имени Куини. Спешившись, он бросил поводья ухмыляющемуся слуге, ожидавшему от Сайруса обычного щедрого бакшиша, пожал нам руки и сказал, что очень рад видеть нас снова.

– По дороге сюда я столкнулся с детишками, – продолжил он, усаживаясь на стул и поднимая стакан с виски. – Хотя сейчас, пожалуй, так бы их не назвал. Ваш парень за лето явно вытянулся, а скачет, как кентавр. Где вы раздобыли этих великолепных лошадей?

Мы обменялись рассказами о последних месяцах и заверили друг друга, что не состарились. Сайрус действительно хорошо выглядел. Египетские зимы придали его светлой коже грубоватый вид, морщины на лице подчёркивали характер, а песочный оттенок волос почти не менялся по мере того, как светлел до серебристого. Вскоре Эмерсон, который без малейшей сдержанности относился к любезным и бессодержательным разговорам (и не ценил грубых комплиментов в адрес своей жены), попытался обратиться к археологии. Попытка оказалась неудачной, потому что я хотела услышать новости о наших друзьях. Сайрус знал всех в Луксоре и, как считал Эмерсон, обожал общество.

– Свита Дэвиса здесь, – рассказывал он, – но не думаю, что вы хотите слышать о них. Обычная туристическая толпа, в том числе несколько ваших лордов, леди и высокопоставленных лиц – о которых вы тоже не хотите слышать, – добавил он, понимающе взглянув на Эмерсона. – Ах да, я сегодня столкнулся с одним человеком, и тот попросил, чтобы вам напомнили о нём. Парень по имени Беллингем.

В молчании Эмерсон встал и снова наполнил наши стаканы.

– Он приходил к нам сегодня днём, – ответила я. – Значит, вы познакомились с его дочерью?

– Мисс Долли? – Сайрус усмехнулся и покачал головой. – Та ещё малышка – красивая, как картинка, и подлая, как гремучая змея.

– Как цинично, Сайрус! – воскликнула я.

– Я знаю этот типаж, миссис Амелия. Порой сам влюблялся в таких, когда был моложе и ещё не научился быть недоверчивым. Этот взгляд… – Он замолчал, смущённо закашлявшись, и встал, когда Нефрет и мальчики вышли из дома. Они вымылись и переоделись. Нефрет надела один из длинных египетских халатов, которые предпочитала для повседневной носки; она свернулась калачиком на диване, а мальчики пристроились на каменном выступе.

– Беллингем говорил с вами о том, чтобы найти горничную или компаньонку для мисс Долли? – спросил Сайрус. – Он хочет англичанку или американку, и я ответил ему, что не знаю никого такого.

– А что случилось с… – Давид прервался с нечленораздельным звуком.

– Ты что-то сказал, Давид? – спросила я.

– Нет, мэм. Да, мэм. Я думал о другом.

– А. – Я снова обратила внимание на вопрос о Долли Беллингем. – Нет, он не упоминал эту тему сегодня. Однако кое-что не укладывается в общую картину. Неужели девушка проделала весь путь в Египет без компаньонки?

– Невозможно, – презрительно фыркнула Нефрет. – Она не в состоянии зашнуровать собственные ботинки.

– Да ей никогда и не приходилось этого делать, – повернулся к ней Сайрус. – Старая плантация до сих пор наводнена бывшими рабами и их детьми. Одна негритянка приехала с Беллингемами, но заболела в Каире, и её пришлось отправить домой – третьим классом, естественно[112]112
  Третий класс – наименее удобные и самые дешёвые места на пароходе.


[Закрыть]. Девчонке явно не везёт со служанками; из-за несчастных случаев или болезни лишилась уже троих. Последняя захворала ночью, и настолько плоха, что её пришлось перевезти в больницу. Вот почему папаша хочет... Ну, приветик!

Удивлённое приветствие было адресовано Сехмет, которая прыгнула с пола ему на колени. Сайрус осторожно положил руку кошке на голову; она одобрительно поёрзала и принялась мурлыкать.

– Просто уберите её, Сайрус, – предложила я. – Осторожно, само собой.

– Нет, всё в порядке. Сказать по правде, я польщён. Раньше она никогда не благоволила мне, вечно преследовала Рамзеса.

Последовала неудобная пауза. Тьма скрывала лица остальных, включая Рамзеса. Он сидел на низкой стене, прислонившись спиной к одной из колонн. Свет из дверного проёма падал на поднятые колени и тонкие жилистые коричневые руки, сжимавшие их.

Молчание нарушила Нефрет.

– Это не Бастет, а Сехмет, одна из её дочерей. Бастет умерла в прошлом месяце.

– Что ж, жаль это слышать, – вежливо отозвался Сайрус. – Сехмет, не так ли? – Он усмехнулся, когда кошка потёрлась о его рубашку в экстазе мурлыканья. – Вам следовало назвать её Хатор[113]113
  Хатор (Хатхор) – в египетской мифологии богиня неба, радости, любви, опьянения, материнства, плодородия, веселья и танцев.


[Закрыть]. Она точно – любящая маленькая леди. Может, мне самому стоит раздобыть котёнка. Всегда любил кошек; не знаю, почему и не думал о том, чтобы завести кого-нибудь раньше.

Нам пришлось закрыть Сехмет в комнате Нефрет, когда мы пошли ужинать. Даже самые преданные любители кошек не приходят в восторг, когда в их ложке с супом оказывается длинный хвост. Эмерсону удалось поддерживать профессиональный разговор во время еды, но, когда подали кофе, Сайрус снова вернулся к теме потребности Беллингемов в компаньонке.

– Вам никто не приходит в голову, кто подошёл бы? – спросил он меня.

– Я припоминаю нескольких египетских дам, – ответила я. – Тётушка Давида Фатима отлично позаботилась обо мне однажды зимой, когда со мной произошёл несчастный случай, и...

– Не может быть и речи, – поставил точку Эмерсон. – Должность горничной, компаньонки или как бы вы её ни называли, кажется мне несчастливой. Я не удивлюсь, если узнаю, что другие притворились больными; эта девица – избалованная, тираническая маленькая дрянь и, вероятно, относится к слугам, как к рабам, которыми когда-то владел её отец. Я не возражаю против поощрения Беллингема на профессиональном уровне – Ведомству древностей нужны все средства, которые оно может раздобыть – но не позволю нашим детям или нашим друзьям сблизиться с полковником. На мой вкус, у него было слишком много жён.

–Эмерсон, что за необычное заявление! – воскликнула я. – Ты хочешь сказать, что он убил их?

Позволив возросшему гневу спровоцировать его на несдержанность, Эмерсон разозлился ещё больше – на меня.

– Чёрт возьми, Пибоди, я ничего подобного не имел в виду. Это твоё воображение полностью вышло из-под контроля.

– Так-так, ребята, успокойтесь. – Сайрус и не пытался скрыть своего веселья. – Полковник – не Синяя Борода[114]114
  «Синяя борода» – французская народная сказка, литературно обработанная и записанная Шарлем Перро. Впервые опубликована им в книге «Сказки моей матушки Гусыни, или Истории и сказки былых времён с поучениями» в 1697 году. Прозвище «Синяя борода» стало нарицательным: так называют мужчин, которые тем или иным способом сживают со света своих жён.


[Закрыть]. Он понёс несколько трагических потерь, но все они были вызваны, так сказать, природой. Кроме...

Он смущённо посмотрел на Нефрет, которая наклонилась вперёд, упёршись локтями в стол, и устремила на Сайруса свои голубые глаза.

– Вы имеете в виду, что его жёны умерли при родах? – спросила она. – Сколько?

– Две. Только две. – Сайрус вынул носовой платок и вытер лоб. – Послушайте, я не хотел поднимать такую тему перед вами, дамы…

– Женщины не настолько хрупки, чтобы не пережить роды, – сухо заметила я. – Почему же они не имеют права говорить и слышать об этом? Нефрет была воспитана в соответствии с современными взглядами, Сайрус, и я полагаю, знает об этом больше, чем вы. И вот ещё что: вы не можете оставить нас с единственным неопределённым и наводящим на размышления словом «кроме». Кроме чего?

– Ну, если вы уверены, что всё в порядке... – Он снова с сомнением взглянул на Нефрет. Она весело улыбнулась ему в ответ. – Я думал, вы слышали об этом, – продолжил Сайрус. – Об этом несколько недель судачили в Каире. Но, может быть… да, верно: в тот год вы были в Судане. А к вашему возвращению уже появились свежие новости. Как обычно.

– Дальше, – настаивала я.

Сайрус пожал плечами и предался сплетням, приносившим ему немалое удовольствие.

– Они приехали сюда в свадебное путешествие – полковник и его новая невеста. Четвёртая по счёту, на много лет моложе его. Ну что, мэм, она попросту сбежала с секретарём! Во всяком случае, так этот парень себя называл; ни разу не видел, чтобы он писал письма, но днём и ночью был у полковника на побегушках.

– Египтянин? – спросила я.

– Американец, судя по акценту. Имя... дайте-ка подумать... правильно, Даттон Скаддер. Не знаю, где Беллингем подобрал его. Он пробыл с ними недолго. Скромный на вид молодой парнишка, не из таких, кто мог бы вскружить голову леди.

– Внезапная необъяснимая страсть, – пробормотала я.

– Возможно, не такая уж и необъяснимая. – Рамзес нарушил долгое молчание – то есть долгое для него.

– Нет. – Нефрет считала по пальцам. – Это случилось пять лет назад, но полковник уже тогда был стариком. Сколько же ей было лет?

– Достаточно! – Кулак Эмерсона ударил по столу. – Амелия, я удивлён, что ты позволила такому обсуждению продолжаться за моим столом – и в присутствии Нефрет! Чёрт побери, мне придётся настоять на том, чтобы ты следовала обычаю, когда женщины уходили в гостиную после обеда!

– Чтобы вы, мужчины, могли курить, пить портвейн и рассказывать пошлые истории? – Я поднялась. – Пойдём, Нефрет, нас выгнали[115]115
  Имеется в виду обычай XIX века: после ужина дамы удалялись, оставляя мужчин беседовать за стаканом вина и сигарами. А сами дамы уединялись в другой комнате. Считалось, что женщин не должны интересовать мужские разговоры, равно как и мужчин – женские.


[Закрыть].

Давид поспешил придержать её стул. Бок о бок, с большим достоинством, мы удалились из комнаты, за нами, несколько робея, последовали мужчины. Щёки Нефрет округлились от сдерживаемого смеха.

– Молодец, тётя Амелия, – прошептала она.

Однако она поспешила согласиться на просьбу Эмерсона спеть для нас и снисходительно похлопала его по щеке, проходя мимо его стула. За год до этого на дахабии установили пианино[116]116
  Дословно – пианофорте, старинное название фортепиано.


[Закрыть]. Все мы наслаждаемся музыкой, и было приятно в конце тяжёлого рабочего дня спокойно посидеть и послушать нежный, непрофессиональный голос Нефрет – становившийся из-за своей естественности ещё нежнее.

– Ну, теперь всё почти идеально, – заявил Сайрус, держа сигару в одной руке, бокал бренди – в другой, вытянув длинные ноги; кошка уместилась на коленях. Я погасила все лампы, кроме горевшей над пианино, и мягкая тёмная египетская ночь окутала нас. – Как насчёт чего-нибудь старого и любимого, мисс Нефрет, милая?

Нефрет исполнила «До дна очами пей меня»[117]117
  Бен Джонсон (английский поэт, драматург, актёр и теоретик драмы. 1572 -1637 гг.). «К Селии». Перевод В. Лунина.


[Закрыть] и «Песню Лондондерри»[118]118
  Londonderry Air– мелодия, берущая начало из графства Лондондерри в Ирландии (нынешняя Северная Ирландия). Данная мелодия очень популярна среди ирландской диаспоры. Air в данном случае – не «воздух», а ария, песня.


[Закрыть], напевая так же бессознательно, как птица. На лице Эмерсона застыло ласковое выражение, с которым он смотрел только на неё, и даже Рамзес отложил книгу, чтобы послушать.

Он научился читать ноты, потому что это была «интересная форма записи», но Нефрет не позволила ему перелистывать страницы, потому что, по её словам, он не обращал на них должного внимания. Эта почётная роль досталась Давиду, сидевшему рядом с ней на скамейке у фортепиано. Он не мог следить за записями, но его глаза не отрывались от её лица, и он мгновенно реагировал, когда она кивала.

– Какая она красивая, – мягко произнёс Сайрус. – И настолько же добра, верна и утончённа, насколько и красива.

– И я считаю, что умна, – заметила я.

Мягкая сентиментальная улыбка Сайруса превратилась в ухмылку.

– Вы правы, миссис Амелия, моя дорогая. Зависть – это чувство, которого я стараюсь избегать, но, похоже, сейчас я просто завидую вам и вашему мужу. При виде этих красивых молодых лиц и ярких глаз мне хочется, чтобы я не был жалким старым холостяком. Вы случайно не знаете доброй женщины, не слишком молодой, но... э… ещё достаточно молодой, кто согласился бы выбрать меня?

– Не поощряйте её, – прорычал Эмерсон, закусив черенок трубки. – Женщины – заядлые свахи, Вандергельт, и она – худшая из всех. Она вас – как там выражаются американцы, просто не в бровь, а в глаз? – да, она вас свяжет и передаст кому-нибудь вроде миссис Уитни-Джонс, вы и глазом не успеете моргнуть!

– Ну, Эмерсон, кто скажет, она может просто оказаться моей парой. Кто она такая?

Я колебалась, но недолго. Нефрет пыталась научить Давида словам «Энни Лори»[119]119
  «Annie Laurie» – старинная шотландская песня, основанная на стихотворении, которое, как говорят, написал Уильям Дуглас (1672 – ок. 1760 [1]) из Дамфрисшира, влюблённый в Энни Лори (1682–1764). Слова были изменены, а мелодия добавлена Алисией Скотт в 1834/5.


[Закрыть], и оба смеялись над его попыткой воспроизвести шотландский акцент. Я была полностью уверена в осторожности Сайруса и глубоко уважала его необычный американский интеллект. (Кроме того, присутствие Сайруса могло удержать Эмерсона от крика, когда я расскажу ему историю Энид.)

Он не ревел. Он бормотал, ругался и фыркал, но когда я, несмотря на эти препятствия, закончила рассказ, смиренно заключил:

– Полагаю, мы должны что-то предпринять. Нельзя допускать, чтобы шарлатаны дурачили людей. Я просто пойду туда завтра и избавлюсь от женщины.

– Эмерсон, ты безнадёжен! – возопила я. – Что ты собираешься предпринять – схватить её за шиворот, притащить на вокзал и затолкать в купе?

– Я считаю, что ситуация слишком сложна, – задумчиво протянул Сайрус. – Мы можем избавиться от дамы, но это не вылечит вашего злосчастного друга. Похоже, здравый смысл окончательно покинул его

– Я, конечно, намерена поговорить с ним, – ответила я. – Но он чрезвычайно упрям и не очень-то...

И замолчала. Мы говорили тихо, но невдалеке сидел Рамзес, а у него уши, как у кошки. Я знала, что он слушает. И ещё не решила, хочу ли вовлекать детей в невзгоды Энид. Рамзес уже был вовлечён – не по моей вине – но я не собиралась позволять ему брать на себя ответственность за это дело.

– Я просто завяжу с ними знакомство, – предложил Сайрус. – Общие друзья и всё такое. И получу представление, как только увижусь с парнем.

Я поблагодарила его. Вечер закончился тем, что мы все собрались вокруг пианино и устроили хор. Нефрет выучила «Дикси»[120]120
  «Дикси» (англ. Dixie), также известная как «Я хотел бы быть в Дикси», «Земля Дикси» («I Wish I Was in Dixie», «Dixie’s Land»)– американская народная песня, один из неофициальных гимнов южных штатов США. Во время Гражданской войны в США была очень популярна среди конфедератов.


[Закрыть], чтобы оказать любезность Сайрусу. К моему удивлению, он, похоже, не знал слов.

Из-за позднего часа мальчики решили остаться дома. После того, как Сайрус пожелал нам спокойной ночи, а дети разошлись по своим комнатам, я оставила Эмерсона за столом и вышла на террасу. Прохладный, чистый воздух освежал после атмосферы гостиной, наполненной дымом от трубки Эмерсона и сигарок Сайруса; звёзды, сияющие в Египте ярче, чем где бы то ни было, украшали тёмное небо. Единственным отсутствующим романтическим элементом был запах жасмина, который присутствовал бы, если бы Абдулла не забыл полить мои лозы.

Я хотела побыть в одиночестве для серьёзных размышлений. Размышлений о том, что вертелось у меня в голове не только в тот день, но и в течение многих предыдущих. Не о Беллингемах и не о бедной Энид. А о гробнице «Двадцать-А».

Эмерсон считал, что кто-то над ним подшучивает. Кое-кто из его соперников вполне мог наслаждаться, наблюдая, как мой муж бесплодно и бесконечно ищет могилу, которой не существует, но я не верила, что кто-либо из наших археологических знакомых опустится до такого детского трюка. (За исключением мистера Баджа[121]121
  Эрнст Альфред Уоллис Бадж (1857– 1934 гг.)– британский археолог, египтолог, филолог и востоковед, работавший в Британском музее и опубликовавший большое количество работ о Древнем Востоке. Эмерсон приходит в ярость от одного упоминания его имени.


[Закрыть] из Британского музея. Он, безусловно, был достаточно злобным, но я сомневалась, что у него хватило бы воображения выдумать такое.)

Нет, это не уловка. Такая гробница существует, и в ней находится то, что наш таинственный корреспондент желает отыскать нашими руками. Кто, что и почему? Почему и что – вопрос откладывается; слишком много возможностей. А вот кто... Одно имя – вернее, одно прозвище – сразу пришло в голову.

Тяжёлая мускулистая рука обвила мою талию.

– Чёрт возьми, Эмерсон, я бы хотела, чтобы ты не подкрадывался ко мне вот так, – буркнула я.

– Нет, не хотела бы. О чём ты думаешь здесь, в одиночестве?

Я промолчала. Через мгновение Эмерсон продолжил:

– Сказать тебе, о чём ты думаешь?

– Ты имеешь в виду – угадать?

– Нет, моя дорогая. Для этого я слишком хорошо тебя знаю. Тайна – это твои еда и питьё, – продолжил Эмерсон. – Ты способна устоять перед намёками на скрытые гробницы не больше, чем другая женщина – перед новой шляпкой. Эти сообщения были адресованы мне, но отправитель должен был знать, что ты их прочитаешь, поскольку мне ещё никогда не удавалось что-либо скрыть от тебя. И в голову сразу же приходит имя – или, выражаясь точнее, путаный набор проклятых псевдонимов. Мастер-преступник, Гений Преступлений…