Текст книги "Увидеть огромную кошку"

Автор книги: Барбара Мертц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

Когда мы догнали остальных, возникла небольшая суматоха. Экипаж ждал; Нефрет и Давид уже заняли свои места, но Рамзес увлёкся беседой с кучером, который оказался его давним знакомым. Как сын, так и отец могли похвастаться обширным кругом старых знакомых по всему Египту, и многие из этих знакомых были людьми, с которыми респектабельный человек не желал бы иметь ничего общего. Кучер, как свойственно арабам, восклицал, превознося изменившуюся внешность Рамзеса:

– Высокий, красивый и бесстрашный, как твой досточтимый отец! Наносящий неотразимый удар сжатой в кулак рукой! Доставляющий женщинам радость своим...

Тут Эмерсон, побагровев, резко оборвал комплименты. Вокруг уже собралась небольшая толпа; ему пришлось оттолкнуть несколько других старых знакомых, прежде чем он смог усадить меня в такси. Не успела я шагнуть на ступеньку, как Эмерсон внезапно отпустил мою руку и развернулся, хлопая рукой по карману.

– Кто это сделал? – рявкнул он и повторил вопрос по-арабски.

Рука Давида поддержала меня и затащила в экипаж, аккуратно усадив на сиденье между ним и Нефрет. Оглядываясь назад, я увидел, что публика из нищих, продавцов и растерянных туристов поспешно отступила. Сила голоса Эмерсона, равно как его умение ругаться, издавна принесли ему титул «Отца Проклятий», и яростные вопли разносились на сорок ярдов.

Однако ответа не последовало, и вскоре Эмерсон, чертыхнувшись, забрался в кабину. За ним последовал Рамзес, который задержался, чтобы завершить финансовую сделку – по крайней мере, мне так показалось – с продавцом цветов. Усевшись рядом с отцом, он протянул мне один симпатичный букетик цветов, а Нефрет – другой, небрежным жестом отмахнувшись от нашей благодарности.

– Что сделал этот парень? – спросил он отца.

Эмерсон вытащил из кармана смятый лист бумаги. Бросив взгляд, он фыркнул: «Чепуха!» – и выбросил бы его, если бы я не успела вырвать этот лист из рук мужа.

Сообщение было написано нервным, явно изменённым почерком. Оно гласило: «Держитесь подальше от гробницы «Двадцать-А».

– Что это значит, Эмерсон? – спросила я.

Эмерсон проигнорировал вопрос.

– Рамзес, Юссуф видел человека, который сунул бумагу мне в карман? Потому что, я полагаю, ты решил купить у него цветы, чтобы допросить его.

– Да нет, сэр, – искренне ответил Рамзес. – Моя основная причина заключалась в том, чтобы доставить удовольствие матери и сестре. Однако во время сделки я действительно спросил Юссуфа, поскольку он был ближе всех к тебе, и по твоему испуганному восклицанию и жесту я подумал, что, возможно, кто-то попытался залезть к тебе в карман или...

В последние годы Рамзес пытался преодолеть свою досадную склонность к многословию, но время от времени у него случались рецидивы. Я автоматически бросила:

– Замолчи, Рамзес.

– Да, матушка. Могу я увидеть записку?

Я передала лист.

– Как странно, – пробормотала Нефрет. – Что это значит, сэр?

– Будь я проклят, если знаю, – огрызнулся Эмерсон.

Он достал трубку и принялся её набивать. Я наклонилась вперёд.

– Эмерсон, ты намеренно ведёшь себя загадочно и провокационно – если не таинственно. Твоя привычка скрывать что-то от нас – особенно от меня – полностью вышла из-под контроля. Ты прекрасно знаешь…

– Это угроза, – вмешалась Нефрет. – Или предупреждение. Ой… простите меня за то, что перебиваю, тётя Амелия; я слишком разволновалась. О какой гробнице речь профессор? Об одной из тех, которые вы собирались раскопать в этом году?

Мы все ждали ответа Эмерсона, затаив дыхание. Одна из его неприятных привычек заключалась в том, чтобы держать место наших будущих раскопок в секрете до последнего момента. Он не доверял даже мне.

Как и сейчас.

– Давайте подождём до вечера, чтобы обсудить этот вопрос, – холодно отрезал он. – Я не намерен вступать в громкий и неловкий спор на публике.

От возмущения у меня перехватило дыхание. Голос Эмерсона – самый громкий из всех, и Эмерсон быстрее и охотнее любого вступает в спор. Его ханжеское выражение лица сводило с ума.

Давид, вечный миротворец, услышал мой судорожный вздох и нежно обнял меня за плечи.

– Да, давайте отложим дела на потом. Расскажите мне о тёте Эвелине, дяде Уолтере и детях – прошло слишком много времени с тех пор, как я их видел или получал от них весточку.

– Они, конечно, передавали тебе слова самой нежной любви, – ответила я. – Эвелина писала каждую неделю, но не думаю, что ты получил все её письма.

– Почта в пустыне отличается от обычной, – улыбнулся Давид. – Я очень скучал по ним. Они не изменили своего мнения не выезжать в этот сезон?

– Кому-нибудь нужно было остаться в Лондоне, чтобы контролировать подготовку последнего тома публикации о могиле Тетишери, – объяснила я. – Огромное количество фотографических пластин, и, поскольку Эвелина отвечает за картины, она хотела убедиться, что они воспроизведены должным образом. Уолтер работает над указателем предметов и надписей.

Давид потребовал больше сведений о своей приёмной семье. Внук нашего реиса[31]31
  Реис (арабск.) – вообще, начальник, здесь – бригадир рабочих Эмерсона.


[Закрыть] Абдуллы, он фактически был усыновлён братом Эмерсона, Уолтером, и проводил лето с младшими Эмерсонами, изучая английский язык, и египтологию, и Бог знает что ещё; он был чрезвычайно умным юношей и впитывал знания, как губка впитывает воду. Кроме этого, он был талантливым художником; когда мы впервые встретились с ним, он изготавливал поддельные предметы старины для одного из величайших злодеев Луксора, и мы сыграли важную роль в освобождении мальчика от пагубного влияния хозяина-преступника[32]32
  См. восьмой роман – «Пруд гиппопотамов».


[Закрыть]. Его родители умерли, и чувства Давида к Эвелине и Уолтеру были чувствами преданного и благодарного сына.

Как он, несомненно, и надеялся, эта тема занимала нас всю оставшуюся часть поездки, хотя Рамзес был необычно молчалив, Нефрет болтала меньше, чем обычно, а Эмерсон ёрзал, раздражённо дёргая галстук, на ношении которого я настаивала. Когда показалась дахабия, он испустил порывистый вздох, сорвал с себя оскорбительный предмет одежды и расстегнул пуговицу на воротнике.

– Для ноября необычно тепло, – заявил он. – Я полностью согласен с Нефрет и хочу избавиться от этой неудобной одежды. Поторопись, Пибоди.

Судя по тому, как нежно он произнёс мою девичью фамилию, и по брошенному на меня многозначительному взгляду, я пришла к выводу, что ему понадобится ещё кое-что. Но после того, как он помог мне выйти из экипажа, я на мгновение задержалась, чтобы с гордостью и любовью взглянуть на лодку, наш плавучий дом, как я его называла.

Эмерсон купил дахабию несколькими годами ранее. Это было одним из самых романтических и трогательных проявлений его привязанности, поскольку он не любит путешествовать по воде, но принёс жертву ради меня, и всякий раз при виде «Амелии» (как он назвал дахабию) моё сердце трепетало от волнения. Изящные парусные суда, когда-то – излюбленный способ путешествий по Нилу, ныне заметно уступали по популярности пароходам и железной дороге, но я никогда не потеряла бы верность им и не забыла бы то первое чудесное путешествие, во время которого Эмерсон попросил меня стать его женой[33]33
  См. первый роман – «Крокодил на песке».


[Закрыть].

Экипаж судна и слуги во главе с капитаном Хасаном ждали нас на палубе у трапа. После того, как они поприветствовали возвратившихся странников, а Давид и Рамзес рассыпались в ответных любезностях, последний обежал палубу глазами.

– Где Бастет? – спросил он.

Я посмотрела на Нефрет. Она закусила губу и склонила голову. Никто из нас не ожидал этого момента. У Нефрет были близкие отношения с матриархом нашей большой компании кошачьих, но не такие близкие, как у Рамзеса; Бастет была его спутницей и, по мнению некоторых наиболее суеверных египтян, его фамильяром[34]34
  Фамильяр – волшебный дух, согласно поверьям, служивший ведьмам, колдунам и другим практикующим магию. Считалось, что фамильяры обладали разумом на уровне обычного человека, имели собственное имя и чаще всего принимали форму животного. Так как они выглядели как обычные животные, то они вполне могли шпионить за врагами хозяина. Напоминаю, что египтяне считали, что Рамзес и его животные одержимы афритом (злым духом), приписывая им сверхъестественные способности.


[Закрыть] в течение многих лет. Она, несомненно, должна была встретить его раньше всех.

Понимая, что у Нефрет не хватило смелости сообщить эту новость, я откашлялась.

– Мне очень жаль, Рамзес, – начала я. – Действительно, очень жаль. Нефрет писала об этом, но, очевидно, письмо так и не дошло до тебя.

– Нет, – отозвался Рамзес холодным, невыразительным тоном. – Когда это произошло?

– В прошлом месяце. Она прожила долгую жизнь для кошки, Рамзес; она была уже взрослой, когда мы впервые нашли её, а это случилось много лет назад.

Рамзес кивнул. Ни один мускул на его лице не шевельнулся.

– Однажды ночью в прошлом месяце она снилась мне. Я не знаю даты. – Я попыталась что-то сказать; он остановил меня, покачав головой. – В лагере бедуинов не ведётся точный счёт времени. Как странно… Для древних египтян увидеть во сне большую кошку означало удачу.

– Всё произошло быстро и безболезненно. – Нефрет нежно положила руку ему на плечо. – Мы нашли её свернувшейся калачиком, будто спящую, в ногах твоей кровати.

Рамзес резко отвернулся.

– Я уверен, что матушка предпочла бы видеть меня в цивилизованной одежде. Я немедленно переоденусь. Простите.

Он зашагал прочь, его широкие одежды развевались вокруг ног.

– Я говорила тебе, Нефрет, что он не станет слишком сильно переживать, – сказала я. – Он не сентиментален. – Однако мне показалось, что незадолго до того, как он отвернулся, я увидела отблеск влаги в его глазах.

– Твоё воображение… – грубо буркнул Эмерсон. – Это женщины – самые сентиментальные существа в мире. Мужчины не плачут из-за кошек. – Он порылся в кармане, вытащил носовой платок, уставился на него с лёгким удивлением – его носовой платок почти никогда не находится там, где ему полагается быть – и энергично высморкался. – Знаешь, это была... хм-мм... всего лишь кошка.

***

И Эмерсон, похоже, был прав, потому что, когда несколько позже Рамзес присоединился к нам в салоне, он приветствовал другого нашего египетского кота, Анубиса, с совершенным хладнокровием. Анубис ответил на приветствие с таким же хладнокровием; крупнее и темнее покойной Бастет, он не отличался её любезным характером. Он терпел остальных из нас, но сохранял привязанность – вернее, то, что понимал под этим – исключительно к Эмерсону.

– Вся моя одежда слишком мала, матушка, – заметил Рамзес.

– Эта одежда вполне тебе подходит, – перебила я. На нём были фланелевые брюки и рубашка без воротника, такие же, как те, которые носил Эмерсон-старший на раскопках – наряд, по моему мнению, совершенно неподобающий известному археологу. Ни один из моих аргументов не убедил Эмерсона облачаться в более достойный наряд, и, конечно же, оба мальчика настаивали на подражании ему.

– Это Давида, – невыразительно объяснил Рамзес.

– Всегда пожалуйста, – ухмыльнулся Давид. Когда мы впервые увидели этого мальчика, из-за жестокого обращения и полуголодного существования он выглядел моложе Рамзеса, но на самом деле был на два года старше, а правильная еда и нежная забота способствовали тому, что он вытянулся, как сорняк. В прошлом сезоне он уже был на несколько дюймов выше Рамзеса. Теперь я заметила – с несколько неоднозначными чувствами – что и прошлогодняя одежда Давида была маловата моему сыну.

– Эти усы… – начала я.

– Да будь ты проклята, Пибоди! – завопил Эмерсон. – Что у тебя за навязчивая идея по поводу волос на лице? Сначала моя борода, а теперь усы Рамзеса! Пей виски, как леди, и перестань приставать к мальчику… э-э… парню… э-э… малому!

Рамзес вцепился, как стервятник, в эту благородную попытку защитить его усы.

– Поскольку я больше не мальчик… – начал он, глядя на мой стакан виски с содовой.

– Ни в коем случае, – твёрдо заявила я. – Спиртное вредно для молодёжи. Виски… э-э… замедлит твой рост.

Рамзес посмотрел на меня сверху вниз – довольно существенно вниз. Уголки его рта слегка дёрнулись. Однако он был достаточно умён, чтобы оставить всё как есть, и уже собирался усесться, когда вошла Нефрет. Я ожидала, что она наденет свой рабочий костюм по образцу моего – брюки, рубашку и, конечно, длинную свободную куртку, но вместо этого Нефрет облачилась в блестящий халат из переливчато-зелёного шелка, расшитый золотом и украшенный драгоценностями. Это был подарок поклонника, но я никогда не видел, чтобы она носила его, равно как и изысканные серьги, инкрустированные драгоценными камнями. Она свернулась калачиком на диване, поджав под себя ноги в шлёпанцах и удобно устроив кошку на коленях.

– Я оделась в вашу честь, – объявила она, улыбаясь мальчикам.

Давид застыл с открытым ртом, как громом поражённый. Взгляд Рамзеса скользнул по девушке и остановился на кошке.

– Кто это? – спросил он.

На протяжении многих лет Бастет стала матерью множества котят, но, поскольку отцы были местными представителями семейства кошачьих, потомство имело ошеломляющее разнообразие окрасов и форм. Её последний помёт, полученный в сотрудничестве с Анубисом, поразительно походил на родителей – все котята длинные и мускулистые, с гладкой пятнистой коричневой или палевой шерстью и довольно большими ушами.

– Это Сехмет[35]35
  Коты и кошки семьи Эмерсон носят имена древнеегипетских богов. Бастет (Башт) – имя богини радости, веселья и любви, женской красоты, плодородия и домашнего очага. Считалась защитницей фараона и бога солнца, покровительницей беременности и деторождения, защитницей от заразных болезней и злых духов. Изображалась женщиной с головой кошки.
  В гневе Бастет преображалась в Сахмет (Сехмет) – богиню-львицу, богиню войны, палящего солнца и яростной мести. Изображалась женщиной с головой львицы. Со времени Среднего царства над её головой появился солнечный диск с уреем и змеёй, извергающей пламя на всех, кого богиня хочет наказать.
  Анубис – древнеегипетский бог погребальных ритуалов и мумификации (бальзамирования). Он также был «стражем весов» на суде Осириса в царстве мёртвых, знатоком целебных трав. Именно он помогал покойникам перейти через реку Стикс и достигнуть места их вечного покоя. Анубис изображался в облике человека с головой шакала. Его задачей было защитить умерших от зла и помочь им в их дальнейшем пути.


[Закрыть], – ответила Нефрет. – Когда ты видел её в последний раз, она была всего лишь крошечным котёнком, но сейчас…

– Безусловно, – согласился Рамзес. – Отец, теперь ты расскажешь нам о своих планах? Я полагаю, что ты намереваешься исследовать малоизвестные, не содержащие надписи, не царские гробницы в Долине Царей[36]36
  Долина Царей (Вади-эль-Мулюк) – скалистое ущелье в Египте, где за период Нового царства (примерно 500 лет с XVI века до н. э. по XI век до н. э.) были построены гробницы для фараонов, а также ряда их высокопоставленных чиновников и родственников. Долина Царей состоит из двух частей: восточная, где находится основной массив гробниц, и западная, где расположена небольшая группа усыпальниц. Эта территория с конца XVIII века стала центром: сначала – кладоискательских, затем – археологических и египтологических исследований. В 1979 году, вместе с другими частями Фиванского некрополя, она была включена в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. Общее количество гробниц Долины Царей, с учётом новых открытий в 2005 и 2008 годах, составляет 63.


[Закрыть]. Некоторые могут посчитать это необычным выбором для учёного твоего уровня, но, поскольку я знаком с твоими взглядами на раскопки, то не удивлён, что ты принял такое решение.

Эмерсон подозрительно посмотрел на него.

– Как ты пришёл к такому выводу?

Рамзес открыл рот. Я поспешно вмешалась:

– Не спрашивай его, Эмерсон, иначе получишь подробный ответ. Расскажи нам ты. Ибо, признаюсь, я не могу понять, почему ты должен концентрировать свои огромные таланты на работе, которая не может дать значимых результатов – ни в исторической перспективе, ни с точки зрения ценных артефактов...

Мой голос затих. Эмерсон воззрился на меня.

Единственные люди, которые не трепещут перед мощным голосом Эмерсона и почти сверхчеловеческой силой – это члены его собственной семьи. Он знает об этом и часто жалуется; так что время от времени я получаю удовольствие, изображая испуг.

– Продолжай, дорогой, – извиняющимся тоном промямлила я.

Эмерсон фыркнул.

– Я не знаю, с чего бы тебе удивляться, Пибоди. Тебе известны мои взгляды на научные раскопки. С самого начала археология в Египте развивалась бессистемно и небрежно. В последние годы произошли некоторые улучшения, однако большая часть производимой работы по-прежнему скандально неадекватна, и нигде это не является более очевидным, чем в Долине Царей. Все хотят найти королевские гробницы. Они кидаются с места на место, пробивая дыры то там, то здесь, бросая раскопки, как только им это надоедает, игнорируя обломки мусора, пока не найдут королевский картуш[37]37
  Картуш – в египетской иероглифической записи рамка, обрамляющая имя царствующей особы (фараона).


[Закрыть]. Ни одна из меньших гробниц без надписей не была должным образом расчищена, измерена и описана. Вот то, что я предлагаю сделать. Это будет трудная, утомительная работа, неувлекательная и, возможно, непродуктивная. Но никто не знает, что получится в результате. А в худшем случае у нас останется подробное описание.

Малиновые и пурпурные полосы осветили небо, и из близлежащей мечети высокий чистый голос муэдзина начал призыв к закатной молитве:

– Бог велик! Бог велик! Нет Бога, кроме Бога!

Словно отвечая, кошка встала, потянулась и сменила колени Нефрет на колени Давида, который принялся гладить её.

Рамзес поинтересовался:

– Значит, Масперо не дал тебе разрешения искать неизвестные гробницы в Долине?

Я ожидала, что Эмерсон будет раздражён этой циничной и – вне всякого сомнения – точной догадкой. Вместо этого он усмехнулся и плеснул себе ещё виски.

– Совершенно верно, мой мальчик. После того, как Вандергельт решил отказаться от своей концессии в Долине, Масперо передал её высокомерному невежде из Нью-Йорка Теодору Дэвису[38]38
  Теодор М. Дэвис (1837– 1915 гг.)– американский юрист, наиболее известный как исследователь египетской Долины царей в 1902—1914 годы.


[Закрыть]. Наш выдающийся директор Ведомства древностей увлечён богатыми дилетантами. Он бы в любом случае не стал рассматривать моё заявление; в последнее время я вызываю у него лишь расстройство.

– Неудивительно, – заметила я, протягивая свой стакан. – После того, как ты запер гробницу Тетишери, разобрал лестницу у входа и отказался передать ключ.

– Я потерял его, – буркнул Эмерсон.

– Ничего подобного.

– «Ничего подобного», – передразнил Эмерсон, оскалившись. – Но будь я проклят, если позволю Service des Antiquites[39]39
  Service des Antiquites – Служба древностей, Ведомство древностей (фр.). Основана французом О. Мариеттом (см. ниже), отсюда и язык названия.


[Закрыть] открыть гробницу для толп туристов. Дым от свечей и магниевых вспышек, идиоты, которые трутся о картины и колупают штукатурку ногтями... – неподдельный ужас заставил его содрогнуться. – Мы слишком много трудились, чтобы сохранить и восстановить эти росписи. Какого чёрта, мы передали всё содержимое гробницы в музей. Почему Масперо не довольствуется этим?

– Я абсолютно согласен с вами, сэр, – кивнул Давид. – И дополнительная опасность: если гробницу откроют, то вскоре некоторые из жителей Гурнеха[40]40
  Эль-Гурна – деревня, которая нынче является одним из основных центров туризма в Египте. Расположена неподалёку от Луксора, на западном берегу реки Нил. Это бедная деревня Луксора с небольшим количеством жителей, но именно там живёт множество профессиональных расхитителей гробниц; в романах о Пибоди она выведена под названием «Гурнах» или «Гурнех» (в зависимости от переводчика).


[Закрыть] присоединятся к посетителям и начнут вырезать части оштукатуренных стен для продажи туристам.

– Нет, пока я дышу, – пробормотал Эмерсон. – Это одна из причин, почему я решил задержаться в Фивах на неопределённое время, чтобы проследить за своей могилой. Мы отправимся в путь завтра.

За этим заявлением последовал всеобщий протест. Даже кошка испустила заунывный вопль.

– Невозможно, дорогой, – спокойно сказала я.

– Почему? – потребовал ответа Эмерсон. – Мы все здесь, и готовы к...

– Мы не готовы, Эмерсон. Господи всемилостивый, мальчики только что вернулись после шести месяцев в пустыне; Рамзес вырос из всей своей одежды, и оба парня, несомненно, нуждаются в туалетных принадлежностях, ботинках и Бог знает в чём ещё. Если ты намерен остаться в Луксоре на неопределённый срок, дом, который мы построили два года назад, нужно будет расширить, а это означает – больше мебели, больше припасов, больше всего. И к тому же...

У меня перехватило дыхание, и Эмерсон вставил:

– И к тому же ты спланировала очередное жуткое общественное мероприятие. Будь оно всё проклято, Пибоди, ты же знаешь, как я их ненавижу! Когда?

***

Я действительно устроила один из тех популярных званых ужинов, на которых мы возобновляли старые знакомства с друзьями-археологами и узнавали новости. Эти ужины стали ежегодным обычаем и, как меня заверили, очень понравились всем участникам. Да и Эмерсону они тоже нравились, и жаловался он просто по привычке жаловаться.

Однако основными причинами задержки нашего отъезда были именно те, которые я назвала. Весь следующий день мы были заняты заготовкой припасов и покупкой новой одежды для мальчиков. По крайней мере, я была занята. Рамзес неохотно согласился, чтобы сапожники и портные сняли с него мерки; после этого они с Давидом ушли вместе, якобы для того, чтобы закончить покупки. Когда в тот вечер они вернулись на дахабию, их пыльная, помятая одежда убедительно свидетельствовала о том, что они бродили по узким улочкам старого города. И от обоих несло табаком.

Они ускользнули от меня прежде, чем я успела прочесть им нравоучение, под лукавым предлогом, что уже поздно, и им нужно вымыть посуду и переодеться перед обедом. Я в раздражении повернулась к Эмерсону, который спокойно пил виски и гладил кошку. Речь идёт о Сехмет, хладнокровно столкнувшей своего отца, Анубиса, с колен Эмерсона, и занявшей его место. Анубис, рыча себе под нос, ушёл в угол дуться.

– Эмерсон, ты должен поговорить с ними. Они шлялись Бог знает где, и я подозреваю, что курили сигареты.

– Можем считать, что нам повезло, если это всё, что они курили, – ответил Эмерсон. – Я тоже не одобряю увлечение молодёжи табаком. – Он сделал паузу, чтобы набить трубку. – Но это не так вредно, как гашиш.

– Я не почувствовала запаха травы на их одежде, – призналась я.

– Или… э-э... что-нибудь ещё? – поинтересовался Эмерсон.

– Я не понимаю, что ты имеешь в виду, Эмерсон. Это... Боже великий! Тебе не кажется, что они могли пойти в... Быть с… Они всего лишь мальчики, они недостаточно взрослые, чтобы...

– А теперь, Пибоди, успокойся и выслушай меня. Я знаю, что любящей матери трудно признать, что её маленький мальчик растёт, но ты не можешь продолжать относиться к Рамзесу, как к ребёнку. Его жизнь не назовёшь заурядной. Можно сказать, он существует одновременно в двух мирах. В одном из них он пока что школьник, но позволь заверить тебя, Пибоди, парни его возраста даже в Англии достаточно взрослые, чтобы... ну, сама понимаешь. В Египте же, где Рамзес провёл бо́льшую часть своей жизни, кое-кто из его ровесников – уже мужья и отцы. Опыт прошедшего лета, несомненно, усилил влияние этого второго мира. И можешь быть уверена, что шейх возложил на нашего сына все обязанности и привилегии взрослого.

– Боже мой! – возопила я. – Не могу поверить, что ты имеешь в виду... Что ты имеешь в виду?

Эмерсон похлопал меня по руке.

– Я имею в виду, что Рамзес – и Давид – сейчас достигли возраста, когда они с большей вероятностью прислушаются к моему совету, нежели к твоему. Я убеждён, что им не настолько недостаёт здравого смысла или моральной стойкости, чтобы общаться с бедными, несчастными женщинами с Эль Васа[41]41
  Эль Васа – очевидно, улица в Каире. Я не нашёл точной информации. В переводе с арабского означает «оазис».


[Закрыть], но можешь быть уверена, что я обсужу этот вопрос с ними обоими. Предоставь эту возможность мне, ладно? Это относится и к тебе, Нефрет.

– О Боже мой! – воскликнула я. Она вела себя так тихо, что я забыла о её присутствии – девочка читала, свернувшись калачиком на своём любимом диване – иначе я бы никогда не позволила Эмерсону затронуть столь шокирующую тему, пусть даже косвенно.

Нефрет процедила ледяным тоном:

– Если бы я считала, что кто-то из них так унизит себя, я бы не ограничилась чтением лекции.

– Этого бы не случилось, – встревоженно ответил Эмерсон. – И хватит. Довольно. Я и вообразить не мог, что мы дойдём до подобных обсуждений.

Появление стюарда с ежедневной почтой положило конец дискуссии, хотя это, конечно, не помешало мне по-прежнему думать о ней. Эмерсон отсортировал письма и сообщения и протянул нам те, которые были адресованы мне или Нефрет.

– Два для тебя, Рамзес, – сказал он, когда вошли мальчики. – И одно – Давиду.

Запах розового масла, который, слава Богу, не доносился от одежды Рамзеса, теперь заполнил весь салон, распространившись из изящного розового конверта, оказавшегося в руке моего сына.

– От кого это? – резко спросила я.

– Выпей ещё виски, Пибоди, – громко посоветовал Эмерсон.

Я восприняла намёк, приняла виски и принялась за свои письма. Несколько приглашений. Я сообщила о них Эмерсону, который посоветовал мне отказаться ото всех, включая последнее, от полковника Беллингема.

– Я не собираюсь тратить весь вечер с ним и его глупой дочерью, – проворчал Эмерсон.

– Эта записка от неё, – произнёс Рамзес. – Повторение приглашения отца.

Вместо того, чтобы передать письмо мне, он сложил его и сунул в карман. Сехмет, бродя по комнате, перешла от Эмерсона к Давиду, затем устроилась на коленях Рамзеса. Он проигнорировал её и открыл второе письмо.

– Ничего интересного, – объявила Нефрет, отбрасывая послания. – Приглашения, которые я не принимаю, и невероятно глупые излияния господина графа де ла Роша, на которые я не буду отвечать.

– Ещё одна жертва? – поинтересовался Давид, потому что они с Рамзесом знали всех поклонников Нефрет.

– Он посылает ей цветы и подарки с тех пор, как на прошлой неделе они повстречались на вечеринке, – нахмурилась я. – Ты ведь не поощряла его, Нефрет?

– Боже мой, нет, тётя Амелия. У него такой впалый подбородок!

– Знаешь, тебе лучше написать ему что-нибудь пожёстче, Эмерсон. Объясни ему, что его внимание нежелательно.

Эмерсон, читавший письмо Эвелины, которое Давид передал ему, что-то невразумительно промычал.

– Завтра я пойду в музей, – объявила Нефрет. – Рамзес, ты говорил, что... Рамзес! Что случилось?

– Всё в порядке, – медленно пробормотал Рамзес. Его глаза были прикованы к письму. – Только неожиданно. Матушка, вы помните миссис Фрейзер – до замужества мисс Дебенхэм?

– Конечно, хотя мы уже много лет не общались с ней. Это…

– От неё, да. Она в Египте – точнее, в Каире.

– Почему она написала тебе, а не мне?

– Я не знаю. Она говорит... Но, может быть, тебе лучше посмотреть самой?

– Кто такая миссис Фрейзер? – потребовала ответа Нефрет.

Рамзес передал мне письмо и ответил сестре:

– Молодая женщина, которую мы – вернее, матушка – спасли от обвинения в убийстве несколько лет назад. Она вышла замуж за одного из подозреваемых, молодого человека по имени Дональд Фрейзер[42]42
  См. четвёртый роман – «Лев в долине».


[Закрыть].

– И жили они долго и счастливо?

– По-видимому, нет, – заметила я. Эмерсон с любопытством наблюдал за мной, потому что это имя, натурально, вызвало его интерес. – Что за странное письмо! Какое-то бестолковое, почти бессвязное. Она пишет, что видела нас вчера, на террасе «Шепарда», но не объясняет, ни почему даже не поздоровалась с нами, ни почему просит о срочной встрече.

– Нас? – мягко поинтересовался Рамзес.

– Ну да. Она говорит…– Я прочитала вслух: – «Снова увидав вас, я воскресила в памяти воспоминания о былых днях и обещание, которое вы когда-то дали. Интересно, помните ли вы его? Обращаюсь с просьбой – могу я увидеть вас и поговорить с вами? Мы с мужем находимся в отеле «Континенталь»...» Хм-мм…

– Совершенно верно, – подтвердил Рамзес. – Местоимение «Вы» может быть и в единственном, и во множественном числе, но разве контекст не предполагает, что она имеет в виду меня?

– Это так, – согласился Эмерсон. – Ты давал ей обещание, Рамзес?

Рамзес испустил восклицание и отдёрнул руку от кошки, которая обвила передними лапами его запястье и с энтузиазмом облизывала пальцы.

– Отвратительно, – пробормотал он, вытирая руку о брюки.

– Это знак привязанности, – возразила Нефрет. – Бастет часто…

– Это существо слюнявит, а не лижет. – Сехмет перевернулась и с идиотским восхищением посмотрела на Рамзеса, который раздражённо продолжал: – Что побудило вас назвать её в честь богини войны? Она безнадёжно ласкова и абсолютно неразборчива в связях. – Он схватил кошку поперёк туловища и уложил её на пол. – Не пора ли ужинать? Я голоден.

Мы заняли свои места за столом, ужин действительно был готов, и Махмуд ждал команды подавать на стол. Я поймала взгляд Нефрет; она пожала плечами и покачала головой. Наша схема поиска нового кошачьего компаньона для Рамзеса, очевидно, не увенчалась успехом.

А жалобы на Сехмет позволили ему избежать ответа на вопрос Эмерсона.

Я не могла вспомнить, давал ли он Энид какое-либо обещание[43]43
  «Энид была способной ученицей; ей хватило всего нескольких дней, дабы усвоить, что Рамзес будет болтать безостановочно, если его не прервать.
  – Внешность не имеет значения, Рамзес. Главное – постоянство чувств. Я – твой преданный друг. Надеюсь, то же самое можно сказать и о тебе.
  Рамзес был тронут. Посторонний наблюдатель это вряд ли бы заметил: наш сын лишь часто-часто заморгал, в остальном же лицо его сохраняло невозмутимость.
  – Благодарю. Вы можете положиться на мою дружбу, – ответил он с достоинством. – Если в будущем вам понадобятся мои услуги, я в вашем распоряжении. Впрочем, искренне надеюсь, что вам не придётся сожалеть о своём решении сочетаться браком с человеком, который, обладая кое-какими похвальными свойствами, тем не менее...
  Я прервала его словоизвержение. Но Энид сей монолог, похоже, пришёлся по душе».
  Э. Питерс. «Лев в долине». Перевод А. Кабалкина.


[Закрыть]. И то, что об этом вспомнила она, стало для меня сюрпризом. Рамзесу тогда было всего семь-восемь лет. Однако Энид питала к нему совершенно необъяснимую нежность, а он был очень привязан к ней – вероятно, потому, что она слушала с притворно-благовоспитанным интересом его бесконечные лекции по египтологии.

Происходившие события приобретали интересный оборот. Угрозы или предупреждения от какой-то неизвестной стороны, непонятная опасность, ожидающая нас в гробнице «Двадцать-А», и старый друг в беде. Естественно, я намеревалась лично разобраться с мелкими недоразумениями Энид. Обещание ребёнка, каким бы благим оно ни было, не имело значения. Рамзес не мог сделать для Энид ничего такого, чего не могла бы сделать я – и гораздо лучше.