Текст книги "Увидеть огромную кошку"

Автор книги: Барбара Мертц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

ГЛАВА 2

НЕТ НИЧЕГО ЛУЧШЕ,

ЧЕМ ПОСТОЯННАЯ БЛИЗОСТЬ,

ЧТОБЫ РАЗВЕЯТЬ ПЕЛЕНУ РОМАНТИКИ.

На следующее утро за завтраком я сообщила Рамзесу, что написала Энид, приглашая её и, конечно же, её мужа выпить с нами чаю днём в «Шепарде».

Тёмные брови сына сошлись вместе.

– Почему не здесь? Я собирался…

– Именно поэтому я взяла на себя смелость ответить, – любезно объяснила я. – Тебе предстоит многое узнать о тонкостях социального общения, Рамзес. Приглашение их сюда укажет на такую степень близости наших отношений, которую мы, возможно, не захотим поощрять.

– Но…

– Мы не видели их много лет, Рамзес, и первоначальное знакомство было основано на обстоятельствах чрезвычайного характера, которые вряд ли повторятся.

– Надеюсь, что нет, – проворчал Эмерсон. – Послушай, Амелия, если ты позволишь этой молодой женщине втянуть тебя в другое уголовное расследование – или, что ещё хуже, в романтическую связь…

– Милый, это именно то, чего я пытаюсь избежать, – успокоила его я. – Хотя у меня и нет оснований предполагать, что возникла какая-либо из этих трудностей.

Эмерсон хмыкнул.

– Несомненно, ты права, матушка, – завершил Рамзес. – Как и всегда.

Миновав мост Каср-эн-Нил[44]44
  Мост Каср-эль-Нил (первоначально назывался мост Хедива Исмаила) – исторический поворотный мост постройки 1931 года, который заменил первый мост через реку Нил в центре Каира. Он соединяет площадь Тахрир в центре Каира на восточном берегу реки с южной оконечностью острова Гезира / Замалек. На восточном и западном подходах к мосту установлены четыре большие бронзовые статуи львов; это работы конца 19 века Анри Альфреда Жакмара, французского скульптора и анималиста.


[Закрыть], мы разошлись, чтобы заняться своими делами. Покупки, конечно же, предоставили мне. Позволив снять с себя мерки, ни один из мальчиков не видел причин возвращаться в указанные заведения, и когда я упомянула такие предметы, как носовые платки и чулки, они сообщили мне, что уже раздобыли всё необходимое, а если мне кажется, что нужно что-то ещё, у меня развязаны руки. Эмерсон энергично кивнул, показывая, что полностью согласен с этим утверждением.

Что меня вполне устраивало, поскольку мне не очень-то нравится, когда меня сопровождают в магазины скучающие мужчины, которые всё время смотрят на часы и спрашивают, сколько ещё я собираюсь возиться. Эмерсон и мальчики ушли в музей, где мы договорились встретиться позже, а мы с Нефрет отправились на Шариа Камель и Муски, где расположены заведения, торгующие европейскими товарами. Ранее я нашла магазин, который торговал зонтиками, соответствующими моим требованиям (с прочным стальным стержнем и заострённым наконечником) и заказала два новых. Какими бы крепкими ни были мои зонтики, они довольно быстро изнашивались; мне приходилось покупать новый по крайней мере раз в год.

С удовольствием обнаружив, что зонтики готовы, и взмахнув ими несколько раз, чтобы проверить вес, я приказала продавцу (после того, как он вылез из-под прилавка) отправить их на дахабию. Нефрет отказалась от зонтика; признавая его всестороннюю полезность, она предпочитала носить с собой нож. Мы выбрали новый из хорошей шеффилдской стали и, завершив оставшиеся покупки, направились в музей.

В прошлом году коллекции древностей были перенесены из старого дворца в Гизе[45]45
  Гизе (Гиза) – пригород Каира, расположенный на левом берегу Нила, известный полем пирамид. Здесь стоят три самых больших пирамиды, принадлежащих фараонам Хеопсу, Хефрену и Менкара, несколько меньших, Великий сфинкс, между лапами которого помещался небольшой храм, и другой гранитный храм к юго-востоку от первого.


[Закрыть] в новое здание в районе Исмаилийе. Это было красивое строение из жёлтой лепнины в греко-римском стиле с крыльцом, обрамлённым колоннами; пустое пространство перед зданием когда-нибудь станет садом. А пока что его украшали несколько тонких пальм и большой мраморный саркофаг – не древняя реликвия, а современный памятник, в котором покоились останки Огюста Мариетта[46]46
  Франсуа Огюст Фердинан Мариетт (1821 – 1881 гг.)– французский египтолог, который в середине XIX века получил от египетских властей монополию на археологические исследования в стране. Основатель и первый руководитель Египетского музея в Каире.


[Закрыть], почитаемого основателя Service des Antiquites.

Мальчики ждали нас рядом с бронзовой статуей Мариетта. Давид снял шляпу; Рамзес поднял руку ко лбу и с удивлением обнаружил, что у него шляпы нет. Когда мы выходили из дахабии, она была на месте. Я не стала интересоваться её судьбой. Шляпы и Рамзес несовместимы. Я пришла к выводу, что это наследственная черта.

– Где отец? – спросила я.

– Ушёл по каким-то делам, – ответил Рамзес. – Поскольку он решил не предоставлять сведения о своём пункте назначения или своих намерениях, я не стал спрашивать. Он сказал, что встретит нас здесь в оговорённый час.

Мне было приятно это слышать. Эмерсон постоянно выходит из себя, когда посещает музей, и мне необходимо находиться рядом, чтобы он не ворвался в кабинет директора и не принялся его оскорблять.

– Вы выразили своё почтение месье Масперо? – полюбопытствовала я.

– Его не было в конторе, – ответил Рамзес. – Мы разговаривали с герром Бругшем[47]47
  Эмиль Бругш (1842 – 1930 гг.) – немецкий египтолог, чья карьера охватывала конец XIX и начало XX веков. Он известен, как чиновник, «эвакуировавший» мумии из Дейр-эль-Бахри в 1881 году, и как помощник куратора музея в Булаке – основного элемента нынешнего Египетского музея.


[Закрыть]. Я… э-э... случайно упомянул ему, что отец скоро приедет.

Эмерсон не ладит со многими египтологами, но у него был ряд особых проклятий, предназначенных для Эмиля Бругша, помощника Масперо, которого он считал некомпетентным и бесчестным.

– А, – кивнула я. – Значит, Бругш тоже позаботится о том, чтобы не оказаться в конторе. Отлично сработано, Рамзес.

– Отлично сработано? – воскликнула Нефрет. – Если и Бругш, и Масперо ушли, как мне получить разрешение увидеть мою мумию? Чёрт тебя подери, Рамзес, ты обещал…

– Я спрашивал, – перебил Рамзес. – К сожалению, мумии, о которой идёт речь, не оказалось на положенном месте.

– Как это? – настала моя очередь возмущаться. – Наша мумия? Что она, заблудилась?

– Бругш заверил меня, что она не утеряна, а только… временно отсутствует. Они продолжают перемещать предметы из старого музея. Он уверен, что мумию найдут.

– Найдут, как же. Эмерсон абсолютно прав, критикуя методы Масперо; теперь, когда новый музей построен, такой небрежности нет оправдания. Но я вижу Эмерсона на горизонте; ради всего святого, ни слова об этом, не то он взорвётся.

Обменявшись любезными приветствиями, мы вошли в музей и поднялись по красивой лестнице в Galerie d'Honneur[48]48
  Galerie d'Honneur – Галерея Почёта (фр.).


[Закрыть] на первом этаже, где на видном месте были выставлены материалы из гробницы Тетишери. Масперо оказался достаточно любезен, чтобы признать их одним из сокровищ музея, хотя в их число не входили мумия и гробы королевы. Что с ними стало, никто не знал, даже мы сами; но погребального инвентаря королевы оставалось достаточно, чтобы создать захватывающую дух экспозицию – ушебти[49]49
  Ушебти (шавабти) («ответчики», др.-егип.) – статуэтки, которые в Древнем Египте помещались в могилу, с тем чтобы они выполняли необходимые обязанности по отношению к умершему. Изготавливались из дерева, камня, терракоты или фаянса. В некоторых могилах число ушебти соответствовало числу дней в году. По верованиям древних, должны были замещать умершего на работах в загробных полях Осириса. От имени покойного над ушебти произносили или записывали на них заклинания с перечислением всех работ.


[Закрыть] и статуи, инкрустированные сундуки и алебастровые кувшины, трон-стул, полностью покрытый сусальным золотом с чеканными изящными узорами, и piece de resistance[50]50
  Piece de resistance – главная достопримечательность (фр.).


[Закрыть] – колесница. Когда мы нашли её в королевской гробнице, она была разбита на части, но все обломки оказались на месте, включая колёса со спицами. Деревянный корпус, покрытый гипсом и льном, был украшен резьбой и позолочен, и нам пришлось проделать чертовски сложную работу по стабилизации хрупких материалов, чтобы они не испортились ещё больше, чем ранее. Эмерсон лично руководил доставкой колесницы в Каир и видел, как её заново собрали, установив в большой стеклянной витрине. Каждый раз, когда мы посещали музей, он ходил вокруг витрины, исследуя каждый дюйм драгоценной вещи, чтобы убедиться, что осколки больше не отваливаются.

К сожалению, надежды, как и обычно, не сбылись. Это расстроило Эмерсона, и он начал ворчать обо всём, что только ему приходило в голову.

– Масперо должен был держать всё вместе, чёрт возьми. Драгоценности...

– Находится, как положено, в Комнате драгоценностей, – ответила я. – Там, где их легче защитить.

– Ну-ну, – пробормотал Рамзес. Он изучал замки на деревянных витринах с таким интересом, что мне стало неловко. Но нет, уверяла я себя. Рамзес стал старше и ответственнее, и даже в детские годы он не пытался ограбить Каирский музей. Во всяком случае, без уважительной причины.

Затем мы отправились в Комнату драгоценностей, где Рамзес прикипел к витринам с сокровищем Дахшура, как его называли путеводители, – драгоценностям принцесс Двенадцатой династии, обнаруженным в 1894 и 1895 годах. Ярлыки на этих витринах приписывали находку месье де Моргану[51]51
  Жак Жан Мари де Морган (1857 – 1924 гг.) – французский инженер, геолог, нумизмат, археолог, который вёл раскопки в Иране, Закавказье, Египте, Индии и других странах. Первоначальной специальностью де Моргана была египтология. С 1892 по 1897 годы он возглавлял Ведомство (Службу, Верховный совет) древностей Египта, учреждённый Огюстом Мариеттом и Гастоном Масперо.


[Закрыть], в то время – директору Ведомства древностей. Я сомневалась в достоверности этой атрибуции, как и Рамзес, судя по его выражению лица. Поскольку он публично ни разу не признался, что нашёл драгоценности ещё до де Моргана – что было бы равносильно признанию виновности в незаконных раскопках – я никогда не задавала неудобных вопросов[52]52
  См. третий роман – «Неугомонная мумия».


[Закрыть].

Нефрет и Эмерсон стояли перед ящиком с кушитскими[53]53
  Куш или Мероитское царство – древнее царство, существовавшее в северной части территории современного Судана (Нубии) с IX или VIIIвека до н. э. по IVвек н.э.


[Закрыть] королевскими скипетрами. И здесь пояснительная табличка отклонялась от истины. Скипетры, великолепные образцы, были найдены профессором и миссис Рэдклифф Эмерсон в отдалённом вади[54]54
  Вади (сухое русло) – узкая долина с крутыми склонами в пустынях и полузасушливых регионах.


[Закрыть] недалеко от Долины Царей; но мы нашли их в этом месте, потому что сами туда поместили. Нефрет привезла их с собой из Затерянного оазиса, и, поскольку само существование этого места никогда не должно быть раскрыто, нам пришлось прибегнуть к мистификации, чтобы сделать эти скипетры доступными для учёных мира[55]55
  См. шестой роман – «Последний верблюд умер в полдень».


[Закрыть].

Бедекер[56]56
  Карл Бедекер (1801– 1859 гг.)– немецкий издатель, основал в 1827 году в Кобленце издательство путеводителей по разным городам и странам. Известным при жизни его сделали непревзойдённая достоверность и издательское качество путеводителей, носящих его имя («бедекеров»), быстро ставшее нарицательным для изданий такого вида. Знаменитый путеводитель по Египту и Судану (впервые изданный в 1877 г.), к созданию коего были привлечены крупнейшие египтологи, пользуется спросом до сих пор– и не только как объект коллекционирования, а по прямому назначению: как краткий курс древнеегипетской истории, справочник по клинописи, пособие по этнографии и т. д.


[Закрыть] дал сокровищу Дахшура две звезды. Ювелирные изделия Тетишери ждали нового издания этой удивительной книги для оценки, но я не сомневалась, что они будут оценены по крайней мере так же высоко. В парюре[57]57
  Парюра – набор ювелирных украшений, подобранных по качеству и виду камней, по материалу или по единству художественного решения.


[Закрыть] королевы было несколько массивных золотых браслетов, даже более тонкой работы, чем те, которые принадлежали её дочери королеве Ааххотеп[58]58
  Ааххотеп (Яххотеп или Аххотеп (егип.– «Ях доволен»)– древнеегипетская царица конца XVII династии (1590—1530 до н. э.), супруга фараона Таа II Секененра. Сыграла важную консолидирующую роль при нашествии гиксосов и долго почиталась в народе. Ях – древнеегипетский бог Луны.


[Закрыть] и хранились в соседней витрине. Моими любимыми украшениями были расшитые бисером воротники и браслеты, нити сердолика и бирюзы, лазурита и золота. Когда я впервые увидела их, они представляли собой беспорядочную кучу, выпавшую из разрушившегося деревянного ящика и лежавшую на полу погребальной камеры.

Стоя рядом со мной, Давид изучал их с такими же гордостью и интересом. Благодаря нашим совместным усилиям изысканные артефакты сохранились в нынешнем виде. Мы часами изучали узоры на уцелевших фрагментах и собирали сотни крошечных бусинок в надлежащем порядке. У меня был значительный опыт работы, но, полагаю, мне не удалось бы так хорошо справиться без Давида. Его обучал один из лучших фальсификаторов Луксора, и у мальчика был глаз художника.

Я слегка сжала его руку, и он улыбнулся мне, погрузившись в воспоминания.

– Ничего подобного больше не случится, – тихо сказал он. – Но какой это был опыт!

– Трудно достичь пика своей карьеры в восемнадцать, – заверила я его. – Лучшее ещё впереди, Давид.

– Совершенно верно, – подтвердил Эмерсон. Ювелирные изделия не особо ему интересны, так что он явно скучал. – Ну, дорогие мои, куда дальше?

– Королевские мумии, – немедленно отозвалась Нефрет.

Эмерсон мгновенно согласился. Мумии – его конёк, и он был уверен, что сможет найти на выставке какие-нибудь основания для жалоб.

Царские мумии доставили по большей части из двух тайников: один – в скалах над Дейр-эль-Бахри, другой – в гробнице Аменхотепа II[59]59
  Аменхотеп II – фараон Древнего Египта, правивший приблизительно в 1428—1397 годах до н. э., из XVIII династии. Сын и наследник фараона Тутмоса III и его жены Меритра Хатшепсут.


[Закрыть]. В старом музее они были рассредоточены по разным комнатам. Ныне месье Масперо собрал их вместе, в конце того же вестибюля, за которым располагалась Комната драгоценностей. Это была очень популярная выставка, и, стоило нам оказаться рядом с Эмерсоном, как он взорвался:

– Только взгляните на этих упырей! Всё это настолько неприлично, что сводит меня с ума от ярости! Я говорил Масперо, что он не имеет права выставлять эти бедные трупы на всеобщее обозрение, как если бы они были артефактами. «А не хотелось бы вам, – спросил я его, – предстать обнажённым перед взорами вульгарного сброда?»

– Безусловно, ужасная мысль, – пробормотал Рамзес.

Нефрет поднесла руку ко рту, чтобы скрыть улыбку, и я укоризненно нахмурилась, глядя на Рамзеса, который притворялся, будто ничего не замечает. Масперо был довольно толст, но это не повод для насмешек над ним.

Давид пропустил пошлое упоминание о бедном месье Масперо. Он был серьёзным, чувствительным юношей и, вероятно, мог претендовать на более тесную связь с останками, чем любой из туристов, желающих поглазеть на мумии. Со смущённым видом он серьёзно произнёс:

– Вы правы, профессор. Возможно, нам следует выразить своё отвращение, отказавшись смотреть на мумии.

– Это совсем другое дело, – заявил Эмерсон. – Мы – учёные. Нами не движет праздное любопытство.

Рамзес, как всегда шагавший впереди, внезапно был оттеснён фигурой, стремительно бросившейся сквозь толпу. И на полном ходу влетевшей в Эмерсона, которого не так-то легко сдвинуть с места. Поскольку фигура принадлежала женщине, мой галантный муж не стал её отталкивать. Поддержав её, когда она отпрянула (столкнуться с Эмерсоном – всё равно, что врезаться в большой валун), он мягко заметил:

– Смотрите, куда вы идёте, мадам. Сейчас вы стоите у меня на ноге.

Потирая лоб, дама взглянула вверх. Бессвязные извинения мгновенно прервались восклицанием:

– Неужели это вы, профессор Эмерсон? Но… но мы же приглашены к вам на чай через час. Какое странное совпадение!

– Вовсе нет, – улыбнулась я. – Мы часто посещаем музей, и с этой же целью в Каир приезжают самые серьёзные туристы. Рада снова видеть вас, миссис Фрейзер. Может, мы просто отойдём в сторону, чтобы не мешать тем, кто стоит за нами?

Эмерсон, пристально смотревший на неё, вспомнил об этикете и представил остальную часть нашей компании. Думаю, он не меньше меня был шокирован тем, как она изменилась. Энид (в девичестве Дебенхэм) была красивым молодым созданием, сильным и грациозным, как тигрица. Теперь густые тёмные волосы обильно покрывало серебро, а плечи поникли, как у старухи. Изменение черт лица… дело было не столько в бледности и морщинах, сколько в выражении – затравленный взгляд прекрасных тёмных глаз, плотно сжатые губы. Безусловно, со времени нашей первой встречи прошло восемь лет, но эти годы не должны были оказать столь разрушительного воздействия.

Преодолевая изумление, я спросила:

– Где мистер Фрейзер? Он встретит нас в отеле?

Энид, похоже, не услышала вопроса. Обменявшись приветствиями с Нефрет и Давидом, которых раньше не встречала, она снова посмотрела на Рамзеса. И воскликнула, протянув руку:

– Рамзес! Прости за фамильярность, но мне трудно думать о тебе, употребляя какое-либо другое имя. Я вряд ли узнала бы тебя. Ты так вырос!

– Течение времени действительно оказывает такое действие, – согласился Рамзес. – Не произошло ли что-то неприятное в Комнате мумий, побудившее вас так внезапно покинуть её?

Энид глухо рассмеялась и подняла руку ко лбу.

– Да, ты не так сильно изменился. Непосредственный, как всегда! Нет, не извиняйся…

(Никак не возьму в толк, почему она решила, что он собирался это сделать.)

– Вообще ничего не случилось, – продолжила Энид. – Но просто... Они такие ужасные, знаешь ли. Одно жуткое ухмыляющееся лицо за другим – и вдруг я поняла, что не в силах это вынести.

Что ж, это был не первый случай, когда глупая женщина упала в обморок или с криком убежала из Комнаты мумий – хотя я не могла понять, почему эти дурочки вообще заходили туда, если были такими брезгливыми. Однако Энид никогда не производила на меня впечатления нервной особы, и уж ей-то, по крайней мере, следовало бы знать, что настоящие мумии отнюдь не так красивы, как их поэтические описания в художественных произведениях.

– А, вот ты где, – раздался голос позади меня. – А я всё ищу, куда ты подевалась. О, я вижу, ты нашла друзей!

Я вспомнила голос и узнала говорившего. Волосы Дональда Фрейзера были такими же яркими, а лицо – таким же молодым, как и восемь лет назад. С радостным возгласом он пожал всем нам руки.

– Ещё четверть часа до того времени, когда мы должны были встретиться в «Шепарде», – продолжил он. – Как чудесно, что мы нашли вас здесь! Это даёт мне возможность представить вам нашу дорогую подругу. Она отказалась присоединиться к нам за чаем, так как на неё не распространялось приглашение, но я полон решимости познакомить вас с ней, рано или поздно, потому что она – тоже выдающийся египтолог. Миссис Уитни-Джонс, профессор и миссис Эмерсон.

Дама скромно стояла в стороне. Повинуясь манящему жесту Дональда, она подошла к нам.

Меня обвиняют в поверхностности, когда я сужу людей, особенно женщин, по их одежде. Абсолютно смехотворно. Нет ничего важнее костюма: он указывает на художественные вкусы и экономические возможности владельца, помимо других важных характеристик.

Эта дама, безусловно, принадлежала к обеспеченным слоям населения. Новёхонький костюм по последнему слову моды, с юбкой-зонтиком и коротким жакетом поверх шифоновой блузки и (судя по негнущейся спине) корсетом с прямым передком[60]60
  Straight-fronted corset – это стиль корсета, который появился в начале XX века. Он был предназначен для создания гладкого силуэта в форме S, с прямым передком и закруглённой спиной.Такой дизайн помогал поддерживать и формировать бюст, устраняя традиционную фигуру в форме песочных часов, связанную с предыдущими корсетами. В отличие от более ранних корсетов, straight-fronted версия позволяла быть более мобильными и комфортными за счёт менее ограничивающего дизайна вокруг талии. Этот стиль корсета часто включал новые материалы и методы строительства, например, спиральную стальную конструкцию, которая обеспечивала гибкость при сохранении поддержки. Популярность straight-fronted corset со временем снизилась, когда женская мода перешла к более расслабленным и естественным силуэтам в 1910-х годах и далее.


[Закрыть]. В этом году шляпы немного уменьшились в размерах; её шляпка была сплетена из тонкой коричневой соломы, отделанной страусиными перьями. Прошлым летом я видела ту же самую модель в «Хэрродсе»[61]61
  «Хэрродс» – самый известный универмаг Лондона. Считается одним из самых больших и модных универмагов мира.


[Закрыть]. Миссис Уитни-Джонс была примерно моего роста, однако (несмотря на корсет) несколько полнее.

– Рад знакомству, конечно, – буркнул Эмерсон. – Египтолог, вот как? Я никогда о вас не слышал. Где вы занимались раскопками?

Я давно перестала извиняться за манеры Эмерсона. Но сейчас в этом и не было необходимости. Дама засмеялась самым дружелюбным образом, который только можно представить, и игриво погрозила пальцем моему мужу.

– Но я наслышана и о вас, профессор, и о вашем прямолинейном характере. Как я ценю честность и откровенность! Они так редки в этом печальном мире.

Она не ответила на его вопрос, и Эмерсону не дали возможности повторить его.

– Да, но почему мы здесь стоим? – удивился Дональд. – Пойдём в отель.

– Отличное предложение, – согласилась я. – Вы, конечно, присоединитесь к нам, миссис Уитни-Джонс? Естественно, я бы включила вас в приглашение, если бы знала, что вы не только друг Энид и Дональда, но и коллега-учёная.

Хотя, сказать по чести, я сомневалась и в том, и в другом. Когда остальные отвернулись, и Дональд протянул даме руку, застывшая светская улыбка Энид на мгновение исчезла. Выражение, исказившее её лицо, было не просто неприязнью. Более точное слово – отвращение, и к нему примешалось что-то странно похожее на страх.

***

И всё же никто не мог вызвать меньше эмоций, чем миссис Уитни-Джонс. У меня появилось достаточно возможностей узнать о ней больше, пока мы пили чай; по сути дела, недоброжелатели могли бы сказать, что она монополизировала разговор.

Мистер Фрейзер преувеличил её опыт, объясняла она с очаровательной скромностью. Она изучала иероглифы и историю Египта в Университетском колледже в Лондоне, но была всего лишь самой скромной ученицей, и это – её первая поездка в Египет. Как она этого ждала! Как она рада лично познакомиться с людьми, чьей работой так восхищалась! И действительно, она, казалось, была хорошо знакома – не с сенсационными историями, слишком часто заполнявшими английские газеты, а с нашими научными трудами. Особенно бурно она восхваляла монументальную «Историю Египта», принадлежащую перу Эмерсона.

Эмерсон, который предвкушал «утомительный час пустой болтовни со скучными молодыми людьми», был рад вместо этого прочесть лекцию о египтологии и вовсе не собирался позволять кому-либо ещё вставить хоть слово.

Я задавалась вопросом, влюбится ли миссис Уитни-Джонс в Эмерсона. Обычно женщины не оставались равнодушными. Я подумала, что по сравнению с другими она не представляет особой угрозы. Возраст оценить мне не удалось. Лицо – гладкое и без морщин, но густые волосы были испещрены седыми прожилками, расположенными удивительно правильными полосами, как у кошки. Да и сама она напоминала кошку, особенно когда улыбалась: губы изогнуты, а глаза необычного зеленовато-золотого оттенка. Ещё сильнее наводило на мысль о кошке выражение её лица. Нет ничего более самодовольного, чем умиротворённый кот.

Теперь, когда я ближе разглядела Дональда Фрейзера, то поняла, что он тоже изменился, и не в лучшую сторону. Немного потолстел, выглядел дряблым и не в форме. Однако сохранял отличное расположение духа и с большим интересом следил за беседой между Эмерсоном и его поклонницей – ещё одно изменение, поскольку Дональд никогда не имел склонности к интеллектуальному развитию.

У молодых людей сохранялся пустой, терпеливый взгляд детей, которых заставили присутствовать на общественном мероприятии для взрослых, и они считают секунды до его окончания. Рамзес всё время поглядывал на Энид. Невозмутимое выражение его лица не давало мне ключа к его мыслям, но я задавалась вопросом, был ли он, как и я, поражён её изменившимся взором.

И только когда мы уже собирались расстаться, произошло что-то необычное. Дональд первым завёл разговор на эту тему:

– В этом сезоне вы займётесь поисками гробниц в Долине Царей, профессор?

– Не совсем, – ответил Эмерсон.

– Значит, в Долине Цариц[62]62
  Долина Цариц– древнеегипетский некрополь, археологическая зона на западном берегу Нила, рядом с Долиной Царей, на противоположном берегу от Луксора (древние Фивы). В долине открыто до 70 скальных гробниц жён и детей фараонов, а также жрецов и вельмож. Все захоронения относятся к XVIII, XIX либо XX династиям (ок. 1550—1070годы до н. э.) Более других впечатляет гробница жены Рамзеса II Нефертари Меренмут (QV66), украшенная прекрасной полихромной фресковой живописью.


[Закрыть]?

Его настойчивость показалась мне необычной. Ещё более странным было то, как Энид смотрела на него – как кошка на мышиную нору.

– Я не знаю, что вас оскорбляет, – довольно любезно произнёс Эмерсон. – Мы будем работать в Царской Долине[63]63
  Царская (Королевская) Долина – обобщающий термин для Долин Царей и Цариц.


[Закрыть], но если вы надеетесь оказаться свидетелем сенсационного открытия, мистер Фрейзер, вам придётся составить компанию другому египтологу. Гробницы, которые я собираюсь исследовать, всем известны, и ни для кого не представляют интереса, кроме учёных.

– Тогда зачем с ними возиться? – не унимался Дональд. – Безусловно, вам лучше найти новую, неизвестную гробницу – могилу королевы или принцессы.

– Нет, Дональд, вы не должны читать лекции профессору, – воскликнула миссис Уитни-Джонс. – Он, знаете ли, авторитет.

– Да, конечно. Но...

– Господи, как поздно, – перебила миссис Уитни-Джонс. – Мы не смеем больше задерживать вас. Давно уже я не получала такого удовольствия!

Энид говорила очень мало. Теперь она пробормотала:

– Но это же не прощание, верно? Конечно, мы ещё встретимся – в Луксоре, если не здесь, не в Каире?

Я выразилась – не совсем правдиво – что надеюсь, так оно и будет, и после дальнейшего обмена любезностями миссис Уитни-Джонс крепко взяла Дональда за руку и увела его.

Энид задержалась, натягивая перчатки.

– Через несколько дней мы уезжаем в Луксор, – прошептала она. – Будет ли у меня возможность увидеть вас… поговорить с вами наедине… прежде...

Эмерсон крепко взял меня за руку.

– Мы уезжаем завтра, – заявил он.

Я впервые услышала об этом, и поскольку восприняла его заявление не как констатацию факта, а как одну из тщетных попыток Эмерсона помешать мне «вмешиваться в чужие дела» (ему очень нравится так выражаться), проигнорировала его.

– Ты идёшь, Энид? – позвал её Дональд, который остановился и оглянулся; но моё интуитивное внутреннее чувство, редко подводящее меня, подсказало, что инициатива исходила не от мужчины, а от приятной, безобидной на вид женщины, скромно прижимавшейся к его руке.

На лице Энид снова появилось выражение отвращения и отчаяния.

– Значит, в Луксоре, – прошептала она. – Пожалуйста! Прошу вас, Амелия.

– Энид! – повторил Дональд.

– Идите, – прошептала я в ответ. – Увидимся в Луксоре.

– Нет, не увидимся, – возразил Эмерсон, когда Энид медленно удалилась, чтобы присоединиться к своим компаньонам.

– Она в глубоком горе, Эмерсон. Мы в долгу перед старым другом…

– Нет, не в долгу. – Он вынул часы из кармана. – Во сколько у тебя этот проклятый званый ужин? Мы опоздаем, если ты не перестанешь спорить и не будешь торопиться.

***

Нам не пришлось бы так спешить, если бы Эмерсон согласился с моим предложением снять номера в отеле на несколько дней. Он ненавидел фешенебельные отели и, как зачастую напоминал мне, купил дахабию, чтобы избежать необходимости останавливаться в «Шепарде» или «Континентале». В тот вечер для ужина я выбрала последнее заведение. Хотя «Шепард» всегда останется моим любимым отелем, как по сентиментальным, так и по практическим причинам, «Континенталь» был новее и недавно приобрёл швейцарского повара с высочайшей репутацией.

Нефрет тоже проголосовала за дахабию.

– В отеле ты всегда заставляешь меня носить шляпу и тесные туфли, – заявила она. – И там полно скучных людей, которые хотят говорить со мной о скучных вещах, и ты не позволяешь мне грубить им.

– Конечно, нет, – согласилась я, притворяясь шокированной. Втайне я радовалась, что Нефрет находила большинство молодых людей, которых встречала, скучными. Она была очень богатой молодой женщиной, а также очень красивой молодой женщиной, поэтому неудивительно, что за ней всегда следовала вереница поклонников. В большинстве своём – благовоспитанных бездельников, интересовавшихся только спортом и легкомысленным времяпрепровождением, так что Нефрет их привлекала по неправильным причинам – богатству и красоте. Она заслуживала неизмеримо большего, и я была абсолютно уверена, что она не должна выходить замуж, пока не найдёт мужчину, достойного её – мужчину, который разделит её интересы и будет уважать её характер, который полюбит её за ум и независимость, чувствительный характер и находчивость; мужчину – человека чести, интеллектуала; и, конечно, не лишённого физических достоинств, способных привлечь красивую молодую женщину. Короче – такой мужчина, как Эмерсон!

Благодаря упорству этого достойного восхищения, но раздражающего человека, нам пришлось вернуться на дахабию, чтобы переодеться. Когда наша компания собралась на палубе, Эмерсон выглядел довольно приветливо, поскольку я ослабила своё требование носить вечерний наряд, который он ненавидит. После того, как Рамзес втиснулся в свой прошлогодний вечерний костюм настолько, насколько это было возможно (не переставая возмущённо бормотать), мне пришлось согласиться, что одежда действительно слишком мала. Был заказан и готовился новый гардероб, но единственное, что мы смогли найти из готового платья – это твидовый костюм, похожий на костюм Давида. Золотисто-коричневая кожа Нефрет оттенялась белым шифоновым платьем, щедро отделанным клюнийскими кружевами[64]64
  Кружево Клюни – это кружево на коклюшках, тяжёлое плетёное кружево геометрического рисунка, часто с расходящимися тонкими остроконечными колосьями пшеницы (плотно сплетёнными листьями). Основа клюни создаётся из плетёных нитей – своеобразной «паутинки», которая соединяет весь узор, сделанный из цельных, прерывистых и скрученных петель.


[Закрыть] и хрустальными бусинами, и я считаю, что моё собственное платье из малинового атласа не умаляло в целом впечатляющего внешнего вида нашей семьи.

Что ж, восхищённые взгляды друзей подтверждали это предположение, и когда я заняла своё место на дальнем конце стола, то увидела, что Говард Картер[65]65
  Говард Картер (1874 – 1939 гг.) – английский археолог и египтолог.


[Закрыть], сидевший справа от меня, с трудом отводит взгляд от Нефрет. Я очень надеялась, что он не влюбится в неё. Безусловно, никто никогда не мог обвинить меня в снобизме, и Говард мне очень нравился; но его происхождение было скромным, у него не имелось своих средств, а отсутствие формального образования помешало бы ему занять более высокое положение, чем нынешняя должность – инспектора древностей Верхнего Египта. Мои глаза испытующе изучали собравшихся. Мистер Рейснер, блестящий молодой американский археолог[66]66
  Джордж Эндрю Рейснер (1867 – 1942 гг.) – американский археолог-египтолог.


[Закрыть]; наш старый друг Перси Ньюберри[67]67
  Перси Ньюберри (1869 – 1949 гг.) – английский египтолог.


[Закрыть]; мистер Квибелл[68]68
  Джеймс Эдвард Квибелл (1867 —1935 гг.)– английский египтолог.


[Закрыть], коллега Говарда – инспектор в Нижнем Египте; мистер Лукас[69]69
  Альфред Лукас (1867–1945) – английский химик-аналитик и археолог.


[Закрыть], химик; месье Лако[70]70
  Пьер Лако (1873 – 1963 гг.) – французский египтолог и филолог.


[Закрыть], копировавший надгробные надписи в Каирском музее... Нет, ни один из них не годится. Если они ещё не женаты, то слишком стары, слишком бедны или слишком скучны. Но жаль, если бы Нефрет не вышла замуж за археолога; все её интересы и вкусы находились именно в этой области.

Говард толкнул меня локтем.

– Извините, миссис Э., но вы, кажется, с головой погрузились в раздумья. О чём, если не секрет? Вас преследует очередной злодей, вам нужно найти очередное потерянное сокровище?

– Вы обожаете поддразнивать, Говард, – усмехнулась. – Нет, я думала совсем о другом – о предмете настолько легкомысленном, что отказываюсь признаться, о каком именно. Но теперь, когда вы упомянули об этом... – Я жестом пригласила его наклониться поближе и понизила голос до интригующего шёпота: – Что находится в гробнице «Двадцать-А»?

У Говарда отвисла челюсть:

– Ни черта… О Боже, миссис Эмерсон, простите меня! Не представляю, почему я так забылся.

Эмерсон не преминул заметить наш шёпот и восклицания. Этот милый человек страдает (признаюсь, лестным) заблуждением, будто каждый встречный мужчина строит по отношению ко мне романтические планы. Он прервал разговор с мистером Квибеллом и громко поинтересовался:

– Чем это вы с Картером так увлеклись, Пибоди? Поделитесь с нами, если только ваша беседа не носит личного характера.

Бедный Говард судорожно вздрогнул. Когда-то он оказался жертвой подозрений Эмерсона – безвинной жертвой, вряд ли нужно уточнять – и всё ещё нервничал по этому поводу. (Этот инцидент описан в одном из утраченных дневников миссис Эмерсон. А может быть, и нет. – Примечание издателя.)

– Вовсе нет, сэр! – воскликнул он. – То есть... э-э... я просто отвечал на вопрос миссис Эмерсон. Это какая-то незначительная гробница, и я собирался объяснить, что там нет чёрт… чего-то заслуживающего внимания для археолога её… вашего уровня. Э-э-это... то есть…

Эмерсон хмыкнул.

– Итак, каковы ваши планы на этот сезон, Картер? Все ещё заняты этой продолговатой могилой Хатшепсут?

К явному облегчению Говарда, разговор перешёл на общие темы. Прощаясь, мы выразили желание вновь увидеть наших многочисленных друзей, включая Говарда. Я болтала с мистером Рейснером, который очень любезно пригласил меня навестить его в Гизе: «Третья пирамида – часть нашей концессии, миссис Эмерсон, и она всегда в вашем распоряжении», – когда к нам присоединился другой джентльмен.

– Простите за вмешательство, – учтиво поклонился он. – Могу я попросить о беседе с вами, миссис Эмерсон, когда вы закончите разговор с мистером Рейснером?

Это был полковник Беллингем. Мистер Рейснер удалился, и почему-то я не удивилась, внезапно обнаружив рядом с собой Эмерсона. Несмотря на свои незаурядные размеры, при желании он передвигается на редкость быстро и бесшумно, не хуже кошки.

– Пойдем, Амелия, – резко бросил он. – Нас ждёт кэб.

– Если бы вы уделили мне минутку вашего времени… – начал полковник.

– Уже поздно. Мы выезжаем из Каира рано утром.

– В самом деле? Тогда, – продолжил полковник с безупречной самоуверенностью, – мне тем более необходимо поговорить с вами сегодня вечером. Не хотите ли вы присесть, миссис Эмерсон? Обещаю, я не задержу вас надолго. – И добавил с улыбкой: – Это даст молодым людям возможность поближе познакомиться.

Одна из упомянутых особ уже приблизилась. Долли в розовом шёлке и кружевах, расшитых жемчугом, крепко держала Рамзеса за руку.

– Добрый вечер, сэр, – протянула она. – Добрый вечер, миссис Эмерсон, мэм. Я так рада, что папа смог вас поймать. Думаю, он хочет поговорить с вами о скучных старых гробницах, поэтому мы просто подождём на террасе.

– Без сопровождающих? – воскликнула я.

Долли вскинула голову и посмотрела через плечо на Нефрет и Давида.

– Ну конечно же, мисс Форт будет идеальной компаньонкой. И… Давид? Идёмте, мистер Эмерсон.

Рамзес позволил увести себя. Нефрет взяла Давида под руку.

– Могу я опереться на тебя, Давид? – спросила она с ослепительной улыбкой и взглядом, твёрдым, как бусины лазурита. – В моём возрасте так легко устаёшь…

– Красивая пара, не так ли? – заметил Беллингем. Но не по поводу Нефрет и Давида, хотя описание было точным.

– Что вы хотите? – потребовал ответа Эмерсон.

– Что ж, сэр, прежде всего хотел бы поблагодарить вашего сына за то, что он на днях пришёл на помощь Долли. Но полагаю, что она делает это сейчас, и гораздо изящнее, чем я.

Я отнюдь не находила манеры молодой леди изящными. Она была приторно-груба с Нефрет, и, назвав по имени, низвела Давида до статуса слуги.

Эмерсон не пропустил пренебрежения к своему протеже: