Текст книги "Увидеть огромную кошку"

Автор книги: Барбара Мертц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

– Рукой человека, вышедшего из себя от ярости и страсти, – пробормотал Эмерсон. – Быть способным ударить с такой силой... Ножи, которыми пользуются бедуины, относятся как раз к этому типу. Ты заметила ещё что-нибудь значимое?

Я заколебалась на мгновение в поисках подходящей фразы.

– Было кое-что очень значимое, чего я не заметила.

Кровь прилила к худым щекам Эмерсона.

– Проклятье, Пибоди! – крикнул он. – Ты снова начиталась этих чёртовых детективов!

– Ты тоже этого не заметил, – продолжила я, крайне довольная тем, что разбудила его. Эмерсон особенно красив, когда он в ярости – зубы оскалены, глаза сверкают. – Или, другими словами, ты должен был заметить, что этого не было.

– То есть от тебя не дождёшься объяснений по поводу этого «было-не-было»? Проклятье! – воскликнул Эмерсон. – Хорошо, Пибоди, я принимаю вызов. Хочешь сделать небольшую ставку?

– Мы обсудим это позже, дорогой, – многозначительно взглянула я на него. – Что касается следующей темы…

– Мой ланч с Беллингемами? – предложила Нефрет.

– Попозже, Нефрет, – покачал головой Эмерсон. – Твоя тётя Амелия сбила меня с пути своим чёртовым детективным отступлением. Давайте закончим с Фрейзерами, прежде чем примемся разбираться с другими неприятностями.

Я описала беседу с Энид и Дональдом и своё соглашение с миссис Джонс.

– Мы должны приложить все усилия, чтобы избежать раскрытия карт. Основная цель вечернего выступления – подготовить почву для заключительного акта, который убедит Дональда отказаться от своих фантазий.

– Вы рассчитываете, что всё получится? – поинтересовался Эмерсон.

– Миссис Джонс уверена, что сможет организовать убедительную обстановку. Я не сомневаюсь, что у неё достаточно практики; мы можем оставить ей эктоплазму[192]192
  Эктоплазма(от др.-греч.) в оккультизмеи парапсихологии– вязкая (как правило, светлая) субстанция загадочного происхождения, которая якобы выделяется (через нос, уши ит.д.) организмом медиума и служит затем основой для дальнейшего процесса материализации (конечностей, лиц, фигур). Иногда упоминается как вещество, из которого состоят призраки. Современная наука отрицает реальность существования эктоплазмы.


[Закрыть], духовные голоса и музыкальный фон. Ей доподлинно известно, что египтяне не играли на бубнах или банджо? Единственный оставшийся вопрос…

Мне следовало это знать. Спор разгорелся так быстро и стал настолько жарким, что я не могла произнести ни слова. Вполне очевидно, что оба были настроены и готовы.

– Больше некому сыграть эту роль! – настаивала Нефрет.

– Ошибаешься, – сказал Рамзес.

– Никакая «симпатичная малютка-египтянка» не способна это сыграть! Она примется хихикать, пропустит реплику или…

– Я не имею в виду симпатичную малютку-египтянку...

– И тётя Амелия тоже не подойдёт. Она должна участвовать; её отсутствие заметят. Ты можешь сказать им, что мне нездоровится или…

– Нет, не матушка. Я.

Я, вероятно, могла бы заставить других услышать себя, но полностью лишилась дара речи – как и Нефрет. Рамзесу, во всяком случае, удалось заставить её замолчать; рот оставался открытым, но в течение нескольких секунд раздавались только булькающие звуки. Я боялась, что Нефрет рассмеётся – искушение было незаурядным – но она выбрала другую, гораздо более разрушительную форму насмешки. Осмотрев сына с головы до ног, она сказала:

– Тебе придётся сбрить усы.

– Хочешь – верь, хочешь – нет, но я думал об этом, – ответил Рамзес.

– И готов принести жертву? Как трогательно! Нет, Рамзес, дорогой, ни в коем случае. Это красивые усы, и тебе, должно быть, потребовалось много времени, чтобы отрастить их.

– Вот что, Нефрет… – начала я.

– Но, тётя Амелия! – Нефрет повернулась ко мне. – Рамзеса ни за что на свете не перепутаешь с девушкой, даже в плотной вуали, без усов и в глубокой тени. Он… э-э… – Она сдавленно рассмеялась. – Он – не той формы!

Ночные тени ползли по восточному небу, и робкие звёзды сияли в сгущающейся синеве. Рамзес сидел на парапете в своей любимой позе, прислонившись спиной к одной из колонн и вытянув длинные ноги. Сумерки размыли его очертания, но истинность возражений Нефрет была очевидна. До того как...

Не знаю, как он это устроил, но мне, к сожалению, было известно, что навыки Рамзеса в искусстве маскировки не ограничивались накладными бородами и другими очевидными предметами того же рода. Изменение было настолько незначительным, что его невозможно было определить, но внезапно его силуэт смягчился, а длинные прямые конечности приобрели изогнутые очертания.

– Я хотел, чтобы меня увидели полулежащим, – сообщил Рамзес. – В сладострастной позе.

Нефрет пробормотала с невольным восхищением:

– Да, ты мог бы справиться. Но зачем так беспокоиться, когда я...

– Хватит, – перебила я. – Ни один из вас не будет играть принцессу. Я выбрала для этой роли идеального человека.

Меня осенило мгновенно, как зачастую озаряют подобные вдохновения – хотя полагаю, что знаток психологии назвал бы их результатом бессознательного мышления, внезапно поднимающегося на поверхность разума. Так как мне требовалось время подумать, прежде чем что-то предпринять, я отказалась отвечать на полные любопытства вопросы, которыми меня забросали дети.

– Я объясню позже, – заверила я. – Уже поздно, и Нефрет не успела рассказать нам о своём разговоре с полковником.

Али пришёл позвать нас на ужин. Стол украсил прекрасный букет из роз, резеды и других цветов. Я предположила, что его прислал кто-то из наших друзей; мне часто оказывали знаки внимания такого рода.

В конце концов, как призналась Нефрет, она мало что могла нам сообщить. Самая интересная новость заключалась в том, что Беллингемы больше не жили в отеле. Сайрус предложил им воспользоваться своей дахабией, «Долиной Царей».

В этом не было ничего необычного. Сайрус часто совершал такой щедрый и открытый жест. Он вечно приглашал кого-нибудь остаться с ним в «Замке», потому что был самым гостеприимным из людей и любил компанию. Дахабия большую часть времени оставалась пустой, но, как это было типично для Сайруса, команда и персонал сохранялись и щедро оплачивались.

Однако это были не те новости, которые я хотела узнать. «Долина Царей» пришвартована на Западном берегу. Место оказалось не таким безопасным, как Луксор с его яркими огнями и толпами туристов.

Нефрет пришлось признать, что она очень мало узнала о трагических событиях пятилетнего прошлого.

– Вряд ли можно допрашивать вдовца, потерявшего близкого человека, о смерти его жены, особенно если этот вдовец занят поиском другой.

Эмерсон уронил нож.

– Что ты сказала?

– Я знаю эти признаки, – холодно бросила Нефрет. – Не считайте меня тщеславной; его больше заботило желание узнать о моём происхождении и прошлом, чем необходимость отвешивать мне комплименты, хотя и без них тоже не обошлось. Он спрашивал о дедушке, о родственниках со стороны матери, и засыпал меня вопросами о тех воображаемых миссионерах, которые, по его мнению, отвечали за моё воспитание в юности[193]193
  «Наше возвращение из пустыни с молодой девушкой явно английского происхождения привлекло бы любопытство самого тупого создания. И потом, необходимо было удостоверить её настоящую личность, коль скоро она намеревалась заявить о том, что является законной наследницей состояния своего деда. Поэтому выдуманная история содержала всё то, что сводит с ума журналистов: красоту юности, тайну, аристократию и огромное богатство…
  …Именно этот случай (освобождение европейцев, захваченных махдистами во время восстания в Судане – В. Б.) натолкнул меня на мысль изобрести семью добрых миссионеров в качестве приёмных родителей для Нефрет, чьи настоящие родители (по моей версии) вскоре после прибытия в Африку погибли от болезней и лишений. От зверств дервишей добрых священников защитили преданные новообращённые местные жители. Но миссионеры не осмелились покинуть свою отдалённую и бедную деревню, где находились в безопасности посреди бурлившей страны».
  Э. Питерс. «Змея, крокодил и собака». Перевод В. Борисова.
  Махди – мессия (арабск.). Здесь: Мухаммед Ахмед ибн ас-Саййид абд-Аллах, Махди Суданский (1844 – 1885)– вождь освободительного движения в Судане, основатель суданского Махдистского государства.


[Закрыть].

Она остановилась, чтобы взять кусок цыплёнка. Рамзес заметил:

– Судя по всему, он уже изучил твою историю.

Нефрет сглотнула.

– Естественно. Всем в Луксоре известна эта история, поэтому ему не составило труда узнать.

– Никто никогда не подвергал сомнению нашу выдумку о добрых миссионерах, – встревожилась я, поскольку старалась скрыть истинную историю первых тринадцати лет жизни Нефрет.

– Он не сомневался в этом. Он только хотел убедиться, что я всё ещё девственница.

У Давида перехватило дыхание. Рамзес моргнул. Стакан выпал из руки, и его содержимое разлилось по скатерти. Нефрет печально улыбнулась мне.

– О Боже, я и забыла. Это одно из слов, которые мне не следует использовать, кроме как в церкви. Уверяю вас, он выразился гораздо более деликатно.

Единственным человеком, чьё лицо нисколько не изменилось, остался Эмерсон. С тех пор, как Нефрет начала свой рассказ, оно застыло, будто маска мумии. Зашевелились только его губы.

– Деликатно… – повторил он.

– Эмерсон, держи себя в руках, – взволнованно вмешалась я. – Уверена, что этот человек не сделал ничего, чтобы оправдать твой отцовский гнев. Подобное необоснованное самомнение не редкость для вашего пола. Он не первый; ты же помнишь достопочтенного мистера Диллингхёрста, лорда Синклера и графа де ла Шифонье и…

– Не могу себе представить, – протянул Эмерсон, – почему вы думаете, что я вот-вот выйду из себя.

Он поднялся. Он наклонился вперёд. Он вытащил цветы из вазы и поднёс их к открытому окну. Медленно и методично он сорвал головки бедных красивых цветов с мокрых стеблей и выбросил их в ночь.

– О, – только и сказала я.

– Совершенно верно, – согласился Эмерсон. – А теперь, мои дорогие, нам лучше приготовиться к отъезду. Полагаю, Пибоди, вы с Нефрет захотите переодеться.

– И ты.

– Я полностью одет и относительно чист, – ответил Эмерсон, усаживаясь на своё место. – Собирайтесь, мои дорогие. Если тебе понадобится помощь с пуговицами, позови меня, Пибоди. Рамзес, я хотел бы поговорить с тобой и Давидом.

Когда Эмерсон ревёт, мы все его игнорируем. Когда он говорит таким тоном, разумнее всего немедленно повиноваться. В кротком безмолвии Нефрет вышла из комнаты. Я последовала за ней, а мальчики, повинуясь жесту Эмерсона, придвинули свои стулья поближе к нему.

Салфетки они оставили на своих местах. Проходя мимо, я увидела на одной из них небольшое малиновое пятно. Рамзес не просто моргнул. То ли ногти, то ли столовый прибор вонзились достаточно глубоко, чтобы проткнуть ладонь.

ГЛАВА 10

НАДЕЮСЬ, ТЕРПЕНИЕ МОЖНО

ПРИЧИСЛИТЬ К МОИМ ДОБРОДЕТЕЛЯМ.

НО НЕРЕШИТЕЛЬНОСТЬ,

КОГДА ПРОМЕДЛЕНИЕ НИЧЕГО НЕ ДАЁТ,

НЕ ЯВЛЯЕТСЯ ДОБРОДЕТЕЛЬЮ.

К тому времени, как Эмерсон, хлопнув дверью, ввалился в нашу комнату, я уже закончила с пуговицами. Его чрезмерное спокойствие совсем не понравилось мне.

– О чём вы говорили с Рамзесом? – резко спросила я.

– Я хотел знать, почему Давид предпочитает пользоваться левой рукой.

Я этого не ожидала.

– О, Эмерсон, никто не пытался скрыть это от тебя. Мы просто не успели – так много требовалось обсудить.

– И всё же, – возразил Эмерсон, – вполне разумно было бы предположить, что смертельно опасное нападение на нашего сына и его друга меня заинтересует.

– Ты прав, – согласилась я. – Я собиралась как следует растереть Давида арникой перед сном, но, возможно, этим стоит заняться сейчас.

– С мальчиком всё в порядке. – Эмерсон обнял меня за плечи. – Присядь на минутку, Пибоди. Чёрт побери, слишком много событий происходит одновременно. Нам нужно поговорить.

Голос его звучал, как и раньше, грубо и раздражённо, что существенно успокоило меня.

– Что тебя больше всего волнует, Эмерсон? Намерения полковника Беллингема в отношении Нефрет?

– Они могут подождать. Поначалу я слегка расстроился, – признался Эмерсон, допустив одно из величайших преуменьшений года. – Но полагаю, что по его меркам он не сделал ничего плохого. Если у него хватит наглости прийти и попросить моего разрешения ухаживать за Нефрет, я вышвырну его из окна – так же, как и его цветы – и это разрешит все сложности.

– Пожалуй, – согласилась я, улыбаясь. – Убийство миссис Беллингем…

– Тоже может подождать. Вначале справимся с бреднями Фрейзера, чтобы сосредоточиться на более серьёзных вопросах. Что за мысль на сей раз осенила тебя, Пибоди? Если ты хочешь, чтобы я играл принцессу, я категорически откажусь.

– Твой… м-м… образ ещё менее убедителен, чем у Рамзеса, – рассмеялась я и продолжила объяснение своих замыслов.

Эмерсон кивнул.

– Хм-мм, да. Действительно очень умно, Пибоди. Как тебе, так и мне очевидно, что проблема возникла из-за неё.

– Рассуждение мужчины! Вина прежде всего лежит на нём!

– Допустим, оба варианта необходимы для правильного решения, – подытожил Эмерсон и прервал обсуждение на достаточно долгое время, чтобы продемонстрировать истинность своего замечания. – Но сделает ли она то, что необходимо?

– Предоставь это мне.

– Придётся. – Он помог мне надеть шаль и проводил до двери. И, прежде чем открыть её, серьёзно сказал: – А ты, любимая, можешь предоставить ребят мне. Я не знаю, какое отношение имеет инцидент в Луксорском храме к другим вопросам, которые мешают моей работе, но хочу это выяснить. Было бы жаль потерять Рамзеса сейчас, после того времени и тех усилий, которые мы потратили на его воспитание.

Подгоняемая сильными руками наших преданных людей, маленькая лодка скользила по реке. Огни отелей на Восточном берегу ярко светились. Ещё прекраснее играл лунный свет на тёмной воде. Лунный шар, почти полный, сопровождаемый сверкающими звёздами, безмятежно поднимался в небо. Мы сидели в тишине, каждый был занят своими мыслями, но мои – по крайней мере, мои – не относились к красоте ночи. Даже тёплое пожатие Эмерсона, державшего меня за руку под прикрытием моих широких юбок, не успокоило меня.

Не то чтобы я винила себя за то, что не уделила должного внимания инциденту в Луксорском храме. Я привыкла к тому, что люди кидают в Рамзеса разные предметы или роняют их на него, однако, как правило, не без причины, и потому не придала должного значения этому вопросу. Но чем занимался Рамзес до покушения? Позволила ли я своему долгу перед старым другом отвлечь меня от родительских обязанностей? У меня имелись обязательства и перед Давидом, а тот всегда принимал сторону Рамзеса, помогая ему во всех коварных планах, подстрекая его к их созданию и осуществлению – и потому был столь же уязвимым для нападения.

После серьёзного обдумывания вопроса я пришла к выводу, что ни в чём не виновата – пока что. Дело Фрейзера явно было приоритетным, и на тот момент мы не могли знать наверняка, не связано ли оно с другими тайнами, окружавшими нас. И сама миссис Джонс тоже представляла собой загадку. Хотя вполне могла быть именно тем, кем казалась – беспринципной любительницей сомнительных ремёсел, ввязавшейся в неприятности и желавшей только одного – выбраться из них без неприятных последствий. Её заявление о том, что она заботится о физическом и психическом здоровье Дональда, произвело впечатление на Сайруса, но он, как известно, печально славился своей восприимчивостью к женским уговорам. Меня она не убедила.

Была ли она тайно вовлечена в дела Беллингема? Эмерсон насмехался над моей теорией, но не привёл никаких аргументов, которые доказывали бы мою неправоту. Дональд находился среди зрителей, когда мы выносили мумию – это факт. Миссис Джонс могла попытаться отговорить его, как она утверждала – или же незаметно внушить ему эту идею.

Мне пришла в голову другая (возможная) причина её (гипотетических) действий. А если она каким-то образом связана с Даттоном Скаддером? А если она была его матерью, тётей, старшей сестрой, кузиной, любовницей…? Да, это казалось маловероятным. Однако случались и более странные вещи. Мы ничего не знали о прошлом миссис Джонс – кроме того, что она сама рассказала нам.

Я не могла представить причины, по которой она хотела вывести Рамзеса из строя, и поэтому мотив инцидента в Луксорском храме по-прежнему оставался неясным. Почему кто-то из причастных к покушению людей хотел избавиться от моего сына? Я слишком поспешно предположила, что только мужчина мог справиться с тяжёлой гранитной головой. Миссис Джонс была крепкой, здоровой женщиной, а иначе она не смогла бы поспевать за Дональдом во время его хиджры[194]194
  Хиджра (в переводе с арабского языка означает «переселение») – переселение пророка Мухаммада и его сторонников из Мекки в Медину в сентябре 622 года. В более широком смысле – путешествие, странствие.


[Закрыть] через западные долины. Умная женщина жаловалась на солнечный ожог и исцарапанные руки, чтобы ввести меня в заблуждение.

Поэтому я вновь с интересом принялась изучать даму, когда она впустила нас в гостиную. Её первоначальный вид ввёл меня в заблуждение. Она была явно моложе, чем заставляли предполагать седые пряди в волосах. (Значит, не мать Скаддера? Она могла бы выйти замуж в юности – за американца, конечно.)

С некоторым трудом я переключила своё внимание с этих увлекательных теорий на оформление сеанса. Оно превосходно соответствовало как её целям, так и моим. Комната была большой и высокой, с длинными окнами, выходившими на небольшой балкон, и дверью, ведущей в спальню миссис Джонс. Стол переместили в середину комнаты, вокруг него расставили стулья. Окна были закрыты тяжёлыми тёмными драпировками, а невыносимо яркий электрический свет сменился более мягким светом ламп с абажурами.

Мне пришлось бы, дорогой Читатель, изрядно испытать ваше терпение – да и моё собственное – если бы я принялась подробно описывать всё происходившее. Сеанс проходил абсолютно так же, как и другие представления такого рода – тусклый свет, сцепленные руки, транс, вопросы и бормотание ответов – за исключением того, что миссис Джонс справлялась с этим лучше, чем большинство её коллег. Она была непревзойдённой имитаторшей. Голос принцессы был совершенно не похож на её собственный; он звучал моложе и легче, с очаровательным, хотя и невероятным, лёгким акцентом. (Хотя признаю, что было трудно понять, как древняя египтянка сумела заговорить по-английски.) Она даже произнесла несколько слов на древнем языке. Здесь её уличить в обмане не могли, поскольку древние не писали гласные буквы, и никому доподлинно не известно, как именно звучали слова[195]195
  «Как и в других семитских наречиях, в арабской вязи и египетских иероглифах отсутствуют гласные.Именно поэтому английское произношение таких слов может варьировать.Например: иероглифическое письмо, обозначающее статуэтку маленького слуги, состоит из пяти знаков: «ш», «ва», «б», «т» и «и».(Те, что похожи на гласные, в действительности таковыми не являются. Возьмите учебник грамматики. Неужели вы действительно никогда не слышали о полугласных и слабых согласных?) Это слово может произноситься по-английски как «ушебти», «шавабти» или «швабти».
  Э. Питерс. «Змея, крокодил и собака». Перевод В. Борисова.


[Закрыть]. Однако согласные были правильными, и я заметила, как Эмерсон удивлённо поднял брови, когда миссис Джонс отчеканила формулу приветствия.

Дональд доставлял нам неудобства. Наше присутствие поощрило его надежды и увеличило нетерпение; требование сведений стало более назойливым, а разочарование неизбежно неопределёнными ответами – вполне очевидным. Он держал меня за левую руку и временами сжимал её так сильно, что мне хотелось выругаться – как в его адрес, так и в адрес миссис Джонс за то, что она задерживает кульминацию.

Она обладала достаточным актёрским чутьём, чтобы с максимальной точностью оценивать эмоции своей аудитории. И поэтому сочла целесообразным возвестить главную фразу лишь в тот момент, когда Дональд уже был готов разразиться яростной вспышкой.

– Я прийти к тебе, – прошептал нежный, мягкий голос. – Не искать меня в сухих долинах, я не там. Я прийти к тебе здесь, и ты увидеть меня свои собственные глаза. Я приветствовать тебя и сказать, что ты должный сделать.

И на этом представление пришлось прервать. Дональд разорвал круг, вскочил на ноги и бросился к миссис Джонс. Эмерсон, задыхавшийся и пыхтевший от сдерживаемого смеха, оказался достаточно быстр, чтобы перехватить его в самый последний момент.

– Вы знаете, какая опасность грозит медиуму, если прервать транс, – строго рявкнул он, крепко схватил Дональда и вернул его на стул. – Пибоди, как она?

– Выходит из транса, – ответила я, склонившись над бормотавшей и стонавшей миссис Джонс. Незаметно для остальных она открыла глаза и подмигнула мне.

Включили электрический свет, и люди начали перемещаться по комнате. Дональд продолжал сидеть в кресле, склонив голову, словно в безмолвной молитве. Я схватила миссис Джонс за руку, якобы измеряя её пульс, и прошептала:

– Как вы думаете, с ним всё в порядке? Похоже, он в ступоре.

Вдруг Дональд вскочил с кресла. Миссис Джонс отпрянула, когда он приблизился к нам, и я приготовилась; но наши заботы были напрасны. Дональд благоговейно опустился на одно колено, излучая неизъяснимое блаженство.

– Это правда? – воскликнул он прерывающимся голосом.

– Она не помнит, что говорила, – быстро ответила я. – Но да, Дональд, я тоже это слышала. Мы все это слышали.

Миссис Джонс благодарно взглянула на меня.

– Что? – промямлила она, поднося безвольную руку ко лбу. – Что произошло?

– Она идёт ко мне. – Дональд схватил другую её руку и поднёс к губам. – Она сама, во плоти! Когда? Я не могу больше ждать.

– Оставьте её в покое, Дональд, – приказала я. – Ей нужно время, чтобы прийти в себя. Может, бокал вина, миссис Джонс?

Эмерсон подал вино и стоял рядом с нами, пока я сообщала миссис Джонс о последних уточнениях нашего плана. Мы не боялись, что Дональд нас подслушает; сияя от счастья и громогласно ликуя, он удалился за буфет с Рамзесом и Давидом.

– О, отлично, – промолвила миссис Джонс, когда я закончила объяснять. – Если вы сумеете убедить её, это очевидное решение. Как скоро мы сможем это осуществить? Мои нервы больше не выдержат.

– И всё же, как сказал бы наш друг Вандергельт, вы кажетесь мне довольно хладнокровным покупателем, – заметил Эмерсон.

Я немедленно заставила его умолкнуть. Эмерсон считает, что умеет шептать, но ошибается.

– Я надеялась, что он будет здесь, – прошуршала женщина.

– Думаю, он был занят в другом месте, – сказала я. – На записку, которую я отправила, не ответили. Я уверена, что он захочет прийти… завтра вечером? Или это слишком рано?

– Чем раньше, тем лучше, – последовал ответ. – Я не так хладнокровна, как вам кажется, профессор. Что мне делать?

Я обдумала всё это во время сеанса, так как легко могу думать о двух вещах одновременно. Эмерсон молча слушал. Я не понимала, как он воспринимает мои слова. В один момент казалось, что преобладает веселье, в другой – что-то граничащее с ужасом. Когда я показала миссис Джонс бутылочку, которую принесла с собой, он взорвался:

– Боже мой, Амелия! Ты не можешь…

– Тише! Это важно, Эмерсон. Без этого он не сомкнёт глаз. А теперь иди и помоги мне.

Ему это не понравилось, но он отвлёк Дональда, пока я наливала лауданум[196]196
  Лауданум – опиумная настойка на спирту. В более широком смысле – лекарство, в состав которого входит опиум. Был особенно популярен у женщин в викторианскую эпоху как универсальное лекарственное, успокоительное и снотворное средство. Главным назначением настойки было снижение боли.


[Закрыть] в стакан. Виски приобрёл ужасный цвет, но, полагаю, Дональд не заметил бы этого, даже если бы напиток стал ярко-синим. Увидев его неистовое возбуждение, я уверилась, что поступила правильно.

Следующей была Энид. У меня возникло искушение дать ей снотворное, потому что выглядела она ужасно. Нефрет сидела рядом, уговаривая её глотнуть бренди. Я взяла стакан у милой девочки и отпустила её, ободряюще кивнув.

– Выпейте, – твёрдо сказала я. – И мужайтесь. Я крепко держу ситуацию в руках.

Энид выполнила моё приказание – по крайней мере, в отношении бренди; слабый румянец вернулся на лицо, но его испуганное выражение не изменилось.

– Что вы наделали? – прошептала она. – Это безумие! Ради всего святого, Амелия...

– Я удивлена, что вы так мало доверяете мне, Энид. Послушайте, и я объясню.

Объяснение было по необходимости кратким. Возможно, слишком кратким; Энид ещё сильнее ужаснулась.

– Невозможно, Амелия. Как вы можете ожидать, что я пойду на такое?

– Энид, – взяла я её за безвольную руку. – Я понимаю. Но вы должны сделать выбор. Либо вы оставите Дональда, либо снова станете его женой. Мужчины – довольно жалкие существа, моя дорогая, а Дональд… ну…

– Глупый, – горько произнесла она. – Грубый, лишённый воображения…

– Неромантичный? Как раз наоборот, Энид. Безусловно, он совершил… э-э... ряд серьёзных ошибок, но именно его тоска по романтике привела к нынешнему положению дел. Вы, моя дорогая, можете научить его... воодушевить его… э-э... стоит ли мне изъясняться подробнее?

Кривая улыбка коснулась её губ.

– Вам легко говорить, Амелия. Вам никогда не приходилось… м-м… воодушевлять своего мужа.

– Моя дорогая девочка, я только этим и занимаюсь! В подобном поведении – вся суть счастливого брака. Однако я бы первой признала, что Эмерсон – необыкновенный человек.

– Верно. – В её глазах загорелся задумчивый свет, когда она взглянула на Эмерсона, который вцепился в Рамзеса и, похоже, читал ему лекцию.

– Значит, вы согласны?

– О, Амелия, я не знаю. Я не понимаю, как я могу…

– Это самая простая вещь в мире, моя дорогая. Я приготовлю костюм и дам вам последние инструкции завтра. Или… подождите, у меня есть идея получше. Рамзес, не подойдёшь ли на минутку? – Он присоединился к нам, и я объяснила: – Я говорила миссис Фрейзер, что именно она сыграет роль принцессы. Ей понадобится подходящий костюм и определённая подготовка; ты, вполне очевидно, тот, кто способен приобрести первое и осуществить второе.

– Это было бы очень мило с твоей стороны, Рамзес, – подхватила Энид.

Рамзес произнёс довольно странным тоном:

– Я был бы счастлив помочь миссис Фрейзер, но, возможно...

– Но у меня нет никаких возражений, Рамзес. Я никогда не одобряла твоего интереса к искусству маскировки и его воплощению в жизнь; тебе открывается возможность применить его с полезной целью. Что ж, решено. Энид, Рамзес придёт – дайте-ка подумать – сразу после ланча. Завтра утром мы должны присутствовать на похоронах. Вы можете избавиться от Дональда около полудня, Энид?

– Да, конечно, – ответила Энид. – Даже на весь день, если хотите.

Она выглядела намного ярче. Я довольно резко набросилась на неё, хотя мне следовало понять, что ей понадобится некоторое время, чтобы привыкнуть к этой мысли. Я одобрительно улыбнулась ей.

– Я должна забрать свою маленькую семью домой. Дональд уже полусонный.

– Матушка… – начал Рамзес.

– Пожелай спокойной ночи миссис Фрейзер, Рамзес.

– Спокойной ночи, миссис Фрейзер, – сказал Рамзес.

– Спокойной ночи, Рамзес. Жду завтрашней встречи с тобой.

***

Мы оставили мальчиков переночевать на дахабии. Пока мы добирались на Западный берег, ни один из них не проронил ни слова. Давид никогда не был особо разговорчивым, но для Рамзеса так долго хранить молчание было почти неслыханно. Я предположила, что он, вероятно, устал, и, прежде чем мы уселись на ослов, посоветовала ему идти спать и не сидеть допоздна, работая над фотографиями.

– Ладно, матушка. Я не буду работать над фотографиями.

– Хорошо. Помни, завтра мы идём на заупокойную службу по миссис Беллингем, так что надень хороший костюм.

Я немного удивилась, узнав от доктора Уиллоуби, что того, что я бы назвала настоящими похоронами, не будет. Полковник высказал ему свои опасения, что церковная служба привлечёт любопытных; сенсаций и без того уже было достаточно, и он хотел только одного: увидеть, как его жену тихо похоронят. Мы были одними из немногих приглашённых на краткую церемонию у могилы.

Я ожидала, что Эмерсон начнёт жаловаться. Но он сказал всего лишь:

– Полагаю, этого нельзя избежать. Но не надейся, Пибоди. Его там не будет.

– Кого? – спросила я.

– Убийцы. Не отрицай, Пибоди, я знаю, как работает твой разум; ты веришь, что он будет скрываться на заднем плане, и что ты узнаешь его по злорадному выражению лица.

– О, Эмерсон, что за чушь! Я не верю в подобные бредни.

Однако перед выходом из дома я взяла один из самых крепких зонтиков вместо того, который подходил к моему лиловому платью. Хорошо быть готовой к любым неожиданностям, и за эти годы надёжный зонтик оказался самым эффективным оружием. А кроме того, он полезен для защиты лица от солнечных лучей.

Небольшое британское кладбище находилось за деревней, по дороге в Карнак, и на нём были захоронены не только англичане и англичанки, но и другие христиане, испустившие свой последний вздох в Луксоре. Я почувствовала укол стыда, когда увидела, насколько оно заброшено: могилы нуждаются в уходе, заросшая сорняками земля испещрена следами коз, ослов, шакалов и дворняжек. Я мысленно отметила, что нужно предпринять какие-то меры.

Нам сказали быть к десяти. Когда мы приехали, я увидела, что сопровождавшие полковника прибыли раньше нас и ждут у открытой могилы. Они образовали мрачную группу, потому что на Долли было чёрное платье, и одежда полковника была такого же погребального оттенка. Рядом с ними стоял единственный скорбящий, если не считать доктора Уиллоуби и нас самих. Мистер Бугис Такер Толлингтон был одет в те же полосатый фланелевый костюм и канотье, но сменил розовый галстук на чёрный, и выражение его лица было достаточно серьёзным.

После обмена приветствиями полковник дал понять, что мы готовы начать. Священник, темноволосый джентльмен средних лет, страдавший тяжёлым солнечным ожогом, был мне незнаком; когда он открыл свою книгу и принялся читать красивую старую англиканскую службу, я поняла, что полковник, судя по всему, обратился за помощью к приходящему священнику. Очевидно, его религиозные взгляды были слишком строгими, чтобы позволить вести службу баптистам или католикам.

Поскольку слова службы были мне знакомы, у меня не имелось необходимости уделять ей всё своё внимание. Лёгкая дрожь пробежала по спине, когда я окинула взором кладбище (моя голова в это время не склонялась в молитве). Какое это было печальное, заброшенное место! Несмотря на яркий солнечный свет и колышущиеся пальмовые листья, я бы не хотела, чтобы тот, кого я люблю, лежал здесь. Церемония была болезненно короткой. Я не могла винить священника в том, что он урезал молитву; он не знал покойную, и было трудно понять, что говорить об обстоятельствах, которые привели её к кончине.

Наша маленькая вечеринка придала происходившему достоинство. Моё бледно-лиловое платье и послеполуденное платье Нефрет с высоким сетчатым воротником и длинными рукавами соответствовали характеру службы как нельзя лучше, а мужчины на сей раз были одеты как джентльмены. Эмерсон даже повязал надлежащий тёмный галстук. Затем, продолжая озирать окрестности, я увидела на небольшом расстоянии от могилы ещё нескольких зевак в галабеях и тюрбанах. Одним из них был Сайид. Я подумала, что это хорошо с его стороны, хотя непонятно, как он узнал время и место. Полковник, конечно, не пригласил бы своего драгомана.

Когда пришло время опустить гроб в могилу, я поняла присутствие египтян. По жесту доктора Уиллоуби они подошли к нам и взялись за верёвки. Следовательно, они вырыли могилу и засыплют её, когда всё закончится. Как только простой деревянный ящик оказался на дне могилы, полковник нагнулся, поднял горсть земли и бросил её в яму. Я считаю, что из всех звуков на земле этот – один из самых ужасных: тихий, сухой, знаменующий конец жизни.

Мы повторили этот жест – Долли кончиками пальцев, поджав губы и сморщив нос – за исключением Эмерсона, отказывающегося активно участвовать в какой бы то ни было религиозной церемонии. И затем мы отошли от того места, где ждали с лопатами в руках двое мужчин в тюрбанах.

– В Америке, – промолвил полковник, – после печальных церемоний принято приглашать к себе нескольких друзей. Могу ли я надеяться встретиться с вами на дахабии мистера Вандергельта, которую он столь любезно предоставил в моё распоряжение?

Его взгляд охватил всех нас, не задержавшись на Нефрет дольше, чем это следовало бы мужчине, только что похоронившему свою жену. Я с благодарностью согласилась, но добавила:

– Я не уверена, что мой муж сможет…

– Не сможет, – подтвердил Эмерсон. – Приношу извинения и всё такое.

– И я с сожалением должен напомнить, что уже договорился о встрече, – подхватил Рамзес. – Ты помнишь, матушка?

– О да, – кивнула я. Встреча с Энид должна была состояться только после полудня, но я понимала, что ему потребуется время, чтобы раздобыть и собрать необходимые части костюма.

– Я с нетерпением жду скорой встречи с вами, дамы, – вежливо поклонился полковник. Долли, неторопливо шагая, оглянулась на нас, но отец увёл её, не давая возможности задержаться.

Могильщики приступили к работе. Мне стало не по себе, когда я услышала весёлый разговор и смех, смешивавшиеся с грохотом падающей земли. Эмерсон взял меня за руку, а Давид почти так же крепко сжал руку Нефрет. Направляясь к нашему наёмному экипажу, я увидел, что Рамзес перехватил мистера Толлингтона и беседует с ним.