Текст книги "Увидеть огромную кошку"

Автор книги: Барбара Мертц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

ГЛАВА 3

КОШКИ НЕ МОГУТ

НЕСТИ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ

ЗА СВОИ ДЕЙСТВИЯ,

ПОТОМУ ЧТО У НИХ НЕТ

НИКАКИХ МОРАЛЬНЫХ ПРИНЦИПОВ.

Эмерсон сдержал слово. На следующее утро он следовал за мной по пятам, пока я обходила сапожников, портных и галантерейщиков. Даже час, который я провела у торговцев полотном, не заставил его отказаться от своих намерений, хотя он никогда раньше не входил в это заведение добровольно. Сложив руки на груди и грозно нахмурив брови, он стоял позади меня, пока я выбирала носовые платки, салфетки и простыни. Ближе к полудню я закончила, и когда мы вернулись в наёмный экипаж (Эмерсон всё время крепко держал меня за руку), я посоветовала, поскольку полдень уже миновал, отложить отъезд до следующего утра.

– Нет, – отрезал Эмерсон.

Итак, мы покинули Каир в тот же день, и, признаюсь, я была совсем не против снова насладиться всеми прелестями путешествия по Нилу – сидеть на верхней палубе под тенью навеса и глядеть на проплывающие мимо поля, местами залитые водой, на деревни с домиками из глинобитного кирпича в тени пальм и тамариска, на голых детей, плескавшихся на мелководье. Эта сцена не менялась на протяжении тысячи лет; величественные очертания пирамид Гизы и Саккары[78]78
  Сакка́ра – селение в Египте, примерно в 25 км к югу от Каира. В нём находится древнейший некрополь столицы Древнего царства – Мемфиса.


[Закрыть], их склоны, покрытые сглаженными расстоянием шрамами, могли быть завершены совсем недавно – теми же полуобнажёнными мужчинами, возделывавшими грязные поля.

Эмерсон сразу же удалился в салон, который мы использовали как гостиную и библиотеку. Я знала, что его лучше не беспокоить; он привык использовать это время для разработки своих планов на зиму, и ему не нравилось выслушивать вопросы до тех пор, пока он окончательно не прояснит ситуацию. Во всяком случае, он всегда так утверждал. Честно говоря, ему доставляло буквально детское удовольствие держать всех нас в неизвестности.

Только ближе к вечеру я смогла застать Рамзеса одного. Он и Давид сидели вместе с Нефрет на верхней палубе, оживлённо обсуждая мумии и рассматривая очень неприятные фотографии. Отведя взгляд от лица несчастной королевы, щёки которой лопнули из-за избытка набивочного материала под кожей, я попросила его примерить новую одежду. Он, конечно, возражал, но лишь для проформы, поскольку знал, что это не подействует.

Свёртки, которые я принесла утром, были сложены на кровати и на полу, нераспакованные и не проверенные. Я сняла связку рубашек со стула и села. Рамзес настороженно посмотрел на меня.

– Я хочу быть уверенным, что брюки и рубашки подходят по размеру, – объяснила я. – Иди за ширму, чтобы переодеться, если хочешь.

Рамзес заверил меня, что так и сделает. Когда он вышел, то выглядел вполне респектабельно, если не считать закатанных штанов. Я пересела на пол и достала из кармана набор для шитья.

– Что ты делаешь? – удивлённо спросил Рамзес.

– Измеряю штанины. Их придётся подшить.

– Но, матушка! Никогда за всю свою жизнь ты добровольно...

– Твой отец не оставил мне выбора, – ответила я, закалывая булавки. – Портной сделал бы это как полагается, если бы ты вернулся для окончательной примерки. О Боже, мне очень жаль. Я тебя уколола?

– Да. Почему бы тебе не пощадить себя и меня и не сказать, о чём ты хочешь со мной поговорить?

Я посмотрела вверх. Как и у египтян, на которых он во многом похож, у Рамзеса очень длинные густые ресницы. Они придают его тёмным глазам проницательное выражение, но я хорошо знала это бесстрастное лицо и уловила скрытое беспокойство во взгляде.

– Думаю, мы сможем найти портного в Луксоре, – признала я, взяв протянутую сыном руку и позволив ему поднять меня на ноги. – А пока просто заправляй их в голенища сапог.

– Это временное решение уже приходило мне в голову. Долго ли продлится наша беседа? Я обещал отцу…

– Пусть подождёт. Он сам виноват – отказался обсуждать со мной этот вопрос раньше. – Я села и расправила юбки.

Рамзес остался стоять, скрестив руки на груди и расставив ноги. Благодаря изучению психологии я распознала позу как защиту и попытку доминирования, но, конечно, не позволила ей повлиять на меня. Я решила последовать совету Эмерсона и относиться к Рамзесу как к ответственному взрослому человеку, доверяя ему и спрашивая его мнение. Требовалось пересилить себя, но я чувствовала, что обязана так поступить.

– Как ты думаешь, что беспокоит Энид? – поинтересовалась я.

Рамзес неожиданно сел на кровать. Возможно, именно удивление заставило его изменить своей агрессивной позе и немного расслабиться. Однако мне показалось, что в прикрытых глазах мелькнуло облегчение. Он явно ожидал, что я буду спрашивать его о чём-то другом.

Через мгновение он покачал головой.

– У меня не больше сведений по этому поводу, чем у тебя, матушка. Если мне позволят теоретизировать...

– Прошу, – ободряюще улыбнулась я.

– Хм-мм. Что ж, тогда я предполагаю, что леди, с которой мы встречались вчера, каким-то образом к этому причастна. Похоже, она путешествует с ними, но в качестве кого? Мне показалось странным – как, должно быть, и тебе – отсутствие точных сведений о её отношении к семье Фрейзеров, хотя такие сведения обязательно сообщают при взаимном представлении. Она не египтолог, иначе мы бы знали её имя; если бы она была родственницей, даже самой дальней, этот факт наверняка упомянули бы. В голову приходит только одно возможное решение...

Он заколебался, глядя на меня из-под полуопущенных век, и я снова напомнила себе, что говорил Эмерсон. Но то, что Рамзес мог узнать о подобных отношениях только из вторых рук, благо у него не было средств содержать любовницу, являлось слабым утешением.

С нейтральным выражением лица я произнесла:

– Маловероятно в высшей степени. Не говоря уже о том, что она слишком стара и слишком проста, но Дональд никогда не позволит себе в такой степени забыть о поведении джентльмена, чтобы заставить жену принять свою… принять её в качестве попутчицы.

К своему удивлению, я увидела, что Рамзес краснеет. Я и не подозревала, что он на такое способен.

– Я совсем не это имел в виду, матушка.

– Ну, а какие ещё отношения возможны между ними? – не отступала я, надеясь, что сама не покраснела. – Если она не наёмный гид, не родственница и не старая подруга?

– Компаньонка, – ответил Рамзес. Румянец заставил лишь слабо потемнеть смуглые щёки; затем он исчез, и лицо стало серьёзным. – Миссис Фрейзер выглядела неважно. Люди часто приезжают в Египет из-за своего здоровья, но если она больна и нуждается в услугах медсестры, почему об этом безобидном факте не упомянули ни словом? Поведение миссис Фрейзер было неустойчивым, и она явно опасается миссис Уитни-Джонс и относится к ней с антипатией.

– Нервное расстройство, – выдохнула я. – Боже мой…

– Ты, конечно, думала об этом. – Рамзес взглянул мне в глаза.

– Конечно, – автоматически кивнула я.

На самом деле мне и в голову подобное не приходило, и эта мысль настолько меня расстроила, что, когда Рамзес заметил, что уже настало время чаепития, и что Эмерсон будет искать меня, я не стала далее углубляться в эту тему. Заправив брюки в голенища ботинок, Рамзес вежливо проводил меня в салон, где, как мой сын и предсказывал, мы обнаружили, что Эмерсон раздражённо требовал подать ему чай.

В течение следующих нескольких дней я непрестанно размышляла над теорией Рамзеса и находила её ужасающе убедительной. Она объясняла и странное поведение Энид, и аномальное положение миссис Уитни-Джонс. Умственные расстройства воспринимались непросвещёнными людьми как нечто постыдное. Дональд мог не решиться рассказать об истинном состоянии своей жены даже таким старым друзьям, как мы.

Тщательно обдумав, я решила не приставать к Рамзесу с другим вопросом, который намеревалась задать ранее. Я ни на йоту не поверила его рассказу об инциденте в Эзбекие. Мои великолепно развитые материнские инстинкты убедили меня, что он сказал правду, но не всю правду. Однако Эмерсон был прав по двум пунктам: Беллингемы не имели с нами ничего общего, а отношения Рамзеса с лицами женского пола лучше оставить на усмотрение отца – во всяком случае, пока.

У меня и без того хватало дел, чтобы занять всю оставшуюся часть поездки – обычные домашние неурядицы, личные (чисто женские) разговоры с Нефрет, обсуждения наших планов на зиму – и, когда Эмерсон отсутствовал в салоне, освежающие воспоминания о топографии Долины Царей. В конце концов Эмерсон признал правильность наших предположений; в нынешний сезон он намеревался исследовать маленькие, незначительные гробницы. Эта перспектива казалась бы мне удручающей, если бы не загадка гробницы «Двадцать-А». К вящей досаде, я не смогла найти никаких упоминаний об этой могиле, да ещё она не была отмечена на единственной карте, которую мне удалось найти. Карта была старой, появившейся в монументальном произведении Лепсиуса[79]79
  Карл Рихард Лепсиус (1810 – 1884) – немецкий археолог и египтолог. Одна из главных его работ – двенадцатитомник «Denkmaeler aus Aegypten und Aethiopien» («Памятники Египта и Эфиопии», 1849 г.)


[Закрыть] около 1850 года, поэтому я решила, что Лепсиус, вероятно, попросту не заметил гробницу.

Рамзес относился к маленьким гробницам без надписей не с бо́льшим энтузиазмом, чем я. Будучи Рамзесом, он нашёл благовидный предлог уклониться от задания:

– Если на гробницах нет надписей, мне нечего там делать, отец. У тебя есть Нефрет, чтобы фотографировать, и Давид, чтобы делать планы и наброски, и люди, особенно Абдулла, чтобы помогать в раскопках. И – быстро добавил он, – матушка, которая может приложить руку к чему угодно. Надеюсь, ты не возражаешь против того, чтобы я продолжил проект, который начал в прошлом году? Я разработал новый метод копирования, который мне не терпится испробовать.

Проект, собственно говоря, был начат несколькими годами ранее, но наша расчистка гробницы Тетишери не оставила Рамзесу много времени для работы над ним до предыдущей зимы. Хотя Рамзес был достаточно опытным раскопщиком и геодезистом, но, кроме этого, обладал исключительным талантом к языкам, и именно в этой сфере лежали его основные интересы. На этот последний проект – копирование надписей на стенах фиванских храмов и памятников – его вдохновило замечание отца.

Каждый год, каждый месяц (страстно комментировал Эмерсон) терялось всё больше уникальных текстов. Редкие, но сильные ливни, медленная, коварная атака солнца и песка на протяжении веков заставляли камень крошиться, а нынче новая плотина в Асуане[80]80
  Строительство Асуанской плотины началось в 1898 году и продолжалось до 1902 года. На момент постройки эта плотина была самой большой каменной дамбой в мире. Первоначальным её предназначением было обеспечение судоходства на реке. Позднее, между 1907 и 1912 годами и между 1929 и 1933 годами, осуществлялись проекты по увеличению высоты плотины с целью увеличения активного объёма её водохранилища. Первоначальная высота 21,5 м была в конечном итоге увеличена до 35,5 м.


[Закрыть] подняла уровень грунтовых вод так, что памятники разъедались снизу. Некоторые тексты были скопированы предыдущими исследователями, но Рамзес разработал метод, включающий комбинацию фотографии и ручного копирования, который, как он надеялся, даст более точные репродукции, чем какие-либо ранее. А знание языка давало ему дополнительное преимущество. Когда иероглифические знаки сильно изношены, только опытный лингвист может сказать, что они означают.

Вообще-то я не совсем справедлива к Рамзесу, когда утверждаю, что единственный мотив, руководивший им – избежать работы, которую он считал утомительной. Дело его было благородным, и – поскольку требовало долгих часов стояния на хлипких лестницах с разглядыванием отметин на выжженных солнцем стенах – явно занятием не для слабонервных.

***

Хождение под парусами успокаивает даже самых непоседливых личностей. Нынешнее путешествие на моей памяти было одним из самых идиллических.

Вода стояла высоко, и северный ветер раздувал белые паруса. Однажды судно пришвартовалось неподалёку от любимой Амарны, где в дни юности мы с Эмерсоном впервые научились ценить друг друга. Умышленно или случайно дети легли спать рано, и мы с Эмерсоном долго стояли у перил, держась за руки, как молодые влюблённые, и наблюдали, как тонкий серебряный серп новой луны низко качается над скалами. Казалось, всё было только вчера; и когда Эмерсон привёл меня в нашу каюту, я снова почувствовала себя невестой.

Эти удовольствия приносили мне радость, и моё беспокойство за Энид уменьшилось. Доктор Уиллоуби из Луксора был специалистом по нервным расстройствам; он сможет ей помочь. Единственным незначительным недостатком в нашем взаимном согласии был упорный отказ Рамзеса от сближения с Сехмет. Не от злобы; одной из немногих добродетелей Рамзеса была любовь к животным, и он не стал бы плохо обращаться с любым живым существом. Но когда кошка пыталась залезть ему на колени, он просто убирал её прочь – решительно, аккуратно и в полном молчании. Мне казалось, что Сехмет очень переживает по этому поводу, но когда я задала вопрос Рамзесу, он одарил меня одной из своих странных полуулыбок и спросил, как мне удалось это определить.

Но в целом мы с Рамзесом неплохо ладили. Я с извинительным самодовольством размышляла о том, как аккуратно я вела разговор об Энид, и как понимающе сын отреагировал на мою учтивость. Увы, это свидетельствовало лишь о том, что даже меня можно обмануть, и что Рамзес действительно повзрослел. Он стал ещё двуличнее, и научился это скрывать гораздо лучше, чем в юности.

***

Хотя я до мозга костей британка и горжусь этим, Египет в моём сердце опережает даже зелёные луга Кента. Трудно сказать, какое из многочисленных античных мест Египта мне дороже всего: я питаю особую слабость к пирамидам, но с Амарной связаны как сентиментальные, так и профессиональные ассоциации, а Фивы были нашим домом в течение нескольких последних лет. Пока «Амелия» маневрировала к берегу, моё сердце нетерпеливо билось, предчувствуя и предвкушая возвращение домой. Это чувство всегда было одним и тем же – и всегда различным: свет на западных скалах отливал более мягким золотом, тени – более нежным сиреневым оттенком. Приближался вечер; последние несколько миль мы скользили по воде, окрашенной отражённым закатом в малиново-золотые пятна. На другом берегу реки в сумерках сияли монументальные руины храмов Карнака и Луксора, а между ними мерцали огни современного города.

Когда спустили сходни, я удержала остальных, чтобы Давид мог сойти первым. Среди ожидавших нас друзей выделялась высокая величественная фигура Абдуллы, нашего реиса, и я знала, что он жаждал обнять своего внука.

– Что, к дьяволу, ты устроила, Пибоди? – рычал Эмерсон, пытаясь вырваться из моей хватки.

– Абдулла жаждет обнять Давида, – объяснила я. – Позволь им немного побыть одним, чтобы насладиться блаженством воссоединения.

Эмерсон фыркнул.

Впрочем, его и Рамзеса ждали с распростёртыми объятиями другие: Дауд, племянник Абдуллы и его заместитель; Селим, младший сын Абдуллы; Юссуф, Ибрагим, Али и все остальные – наши верные друзья и работники, сопровождавшие нас в течение многих лет. Едва я ступила на берег, как Абдулла сразу же подошёл и протянул мне руку. Тёмное, полное достоинства лицо было суровым и неулыбчивым, но глаза сияли любовью.

Эмерсон прервал объятия и приветственные возгласы и приветствовал Абдуллу в характерной манере – сердечным рукопожатием и громким возмущением:

– Проклятье, Абдулла, где лошади?

– Лошади? – Глаза Абдуллы забегали.

– Крупные четвероногие животные. На них катаются люди, – объяснил Эмерсон с ядовитым сарказмом. – Лошади, которых мы нанимаем каждый сезон. Как мы должны добираться до дома?

– Ах, эти лошади…

– Дом готов, я надеюсь? – потребовал ответа Эмерсон. – Я телеграфировал тебе, когда нас ждать.

– Готов? Ах, ну да, Эмерсон.

Я сжалилась над Абдуллой – да и над собой. Эмерсону следовало распознать знакомые манёвры уклонения, указывавшие на то, что тот, кого расспрашивают, не выполнил работу, которую его просили сделать.

Беда заключалась не в том, что Абдулла был ленивым или неумелым. Сложность состояла в том, что он был мужчиной. И поэтому совершенно не мог понять, почему я так суечусь из-за пыли, паутины, пауков и простыней, которые не проветривали с прошлой весны. Однако он ожидал суеты и по-мужски надеялся отложить её на как можно более поздний срок.

– Слишком поздно переносить все наши вещи, Эмерсон, – сказала я и услышала вздох облегчения Абдуллы, настолько слабый, что пропустила бы его, если бы не ожидала. – Мы останемся на ночь на борту.

Итак, мы с друзьями устроили небольшой праздник в салоне. Сначала было очень оживлённо, все говорили одновременно. Дауд хотел знать об Эвелине и Уолтере, которыми искренне восхищался; Селим хвастался здоровьем, красотой и умом своих детей (по моему мнению, у него их было слишком много для человека, которому ещё не исполнилось двадцати, но таков арабский образ жизни); Давид рассказал деду (без сомнения, тщательно взвешивая слова) о летних приключениях в селении шейха Мохаммеда; Эмерсон расспрашивал о гробнице и последних деяниях трудолюбивых грабителей гробниц из Гурнеха.

Затем группы распались и сформировались заново. Я заметила, что Селим ушёл в угол с Давидом и Рамзесом, и по приглушённому смеху и низким голосам пришла к выводу, что на очереди ещё одна, полная версия летних приключений.

Абдулла уселся рядом со мной на диване. Некоторое время мы сидели в дружеском молчании. По мере того, как сгущалась темнота, рассеянный свет ближайшей лампы смягчал его суровое лицо, и я подумала: как странно, что я чувствую себя так непринуждённо с человеком, настолько отличным от меня во всех отношениях – по полу, возрасту, религии, национальности и культуре. В памяти ожил презрительный вопрос, заданный им в тот первый сезон в Египте: «Что это за женщина, которая доставляет нам столько хлопот?» За прошедшие годы он доставил мне массу хлопот, рискуя своей жизнью не один, а множество раз; и моё первоначальное недоверие к нему превратилось в глубокое уважение и искреннюю привязанность.

Я не знала, сколько лет Абдулле. Борода, начинавшая седеть, когда мы впервые встретились, теперь стала снежно-белой, а высокое тело было уже не таким стройным, как раньше. Эмерсон несколько раз пытался убедить его уйти на покой, но у него не хватило духу настаивать. Абдулла гордился своим положением, и не без оснований. Он был самым опытным реисом в Египте, и я не сомневалась, что он мог бы провести археологические раскопки более компетентно, чем многие из самопровозглашённых египтологов, которые слонялись там и сям.

Абдулла наблюдал за молодёжью. К ним присоединилась Нефрет, её медно-золотая головка была в центре внимания юношей.

– Он стал прекрасным человеком, – мягко произнёс Абдулла. – Они будут хорошей парой, он и Нур Мисур.

«Свет Египта» – так прозвали Нефрет. В какой-то момент мне показалось, что местоимение мужского рода относится к Давиду. Когда я поняла, кого на самом деле Абдулла имел в виду, то была потрясена не меньше.

– Рамзес и Нефрет? Почему ты так решил, Абдулла, чёрт возьми?

Абдулла искоса взглянул на меня.

– Этого не было в твоих мыслях, Ситт Хаким[81]81
  Ситт – госпожа. Ситт Хаким – Госпожа целительница. Так Амелию называют египтяне.


[Закрыть], или в мыслях Отца Проклятий? Ну что ж, да будет так, как велит Аллах.

– Без сомнения, – сухо бросила я. – Давид тоже прекрасный молодой человек, Абдулла. Мы все им очень гордимся.

– Да. Меня утешает мысль, что он займёт моё место, когда я стану слишком стар, чтобы работать на Отца Проклятий.

Ещё одно потрясение! Мы хотели выучить Давида на египтолога; он был талантливым художником с высоким интеллектом – слишком высоким, чтобы тратить его на должность бригадира рабочих. Обсуждал ли Эмерсон наши планы с Абдуллой? Конечно, должен был. Однако Эмерсон полагал: нет необходимости говорить людям о своих планах, поскольку им всё равно придётся воплощать эти планы в жизнь.

– Но, – начала я, – это несправедливо по отношению к Дауду, Селиму и остальным – поставить над ними мальчика намного моложе, без их опыта…

– Они будут подчиняться моему приказу. Давиду известно то, чего они не знают. Он будет… – Абдулла сделал паузу, а затем неохотно продолжил: – Когда-нибудь он будет почти так же хорош, как я.

Вечеринка продолжалась довольно долго. Я знала, что сегодня ночью мы не сойдём на берег, поэтому приказала повару приготовить еду для большой группы. После того, как люди отправились обратно в Гурнех, а мы удалились в свои каюты, я передала Эмерсону слова Абдуллы о Давиде.

– Чёрт побери, – выругался Эмерсон, швыряя только что снятый ботинок в стену.

– Ругань не поможет, Эмерсон. Ты должен поговорить с ним. Уверена, он был бы рад видеть, как его внук покоряет мир.

– Ты не понимаешь. – Эмерсон швырнул второй ботинок рядом с первым. – В мире Абдуллы его положение – самое высокое, самое гордое, чего способен достичь человек. Как он может признать, что безбородый мальчик, его собственный внук, станет его начальником?

– Это очень умно с твоей стороны, Эмерсон, – удивилась я. – В психологическом плане…

– Не произноси это слово, Амелия. Ты же знаешь, как я его ненавижу! Это не психология, а просто здравый смысл. Я поговорю с ним снова, обещаю. – Эмерсон встал, потянулся и зевнул. Золотые пальцы света, вырывавшегося из лампы, ласкали бугрившиеся мышцы у него на груди. – Э-э… тебе нужна помощь с…

– Я не хочу беспокоить тебя, дорогой.

– Мне совсем не трудно, Пибоди.

Я не собиралась упоминать другое невероятное предположение Абдуллы, но оно настолько засело в памяти, что я стала злиться. Конечно, не на дорогого старого Абдуллу; браки по договорённости – обычное явление в Египте, и финансовые факторы имеют большее значение, чем чувства причастных молодых людей. Циник может утверждать, что подобные соображения преобладают и в нашем обществе, и, вероятно, циник будет прав. Немногие любящие мамы посчитают какую-либо уловку безнравственной, если она поможет их сыновьям вступить в «хороший» брак. Неужели мир так думает обо мне – что я храню Нефрет, наследницу лорда Блэктауэра, для моего сына?

К счастью, на помощь мне пришло моё всем известное чувство юмора, прежде чем я полностью потеряла самообладание. «Говорят? Кто говорит? Пусть говорят!» Никогда бы подобной презренной схеме не нашлось места в груди Амелии П. Эмерсон! Я была уверена, что такая идея детям даже не приходила в голову. Они были воспитаны как брат и сестра. Как сказал кто-то – возможно, я сама – для романтики нет ничего более разрушительного, чем близость.

Кроме того, они оба были слишком молоды. Ответственный молодой человек даже не думает о женитьбе до того, как ему исполнится 25 лет.

Уж и не знаю, какая особенная психологическая причуда побудила меня спросить:

– Как мужчины называют Рамзеса, Эмерсон?

Эмерсон усмехнулся.

– У него масса прозвищ, Пибоди.

– Ты понимаешь, о чём я. Нефрет – это Нур Мисур, я – Ситт Хаким, а ты – Абу Шитаим. Разве у них нет такого же прозвища для Рамзеса?

Но ответа я не получила, так как на уме у Эмерсона было нечто совершенно другое.

***

Мы встали ещё до рассвета, горя желанием поскорее добраться до дома и приступить к работе. Как обычно, мы завтракали на верхней палубе, наблюдая, как звёзды гаснут, а восточные скалы становятся ярче и меняют спектр отражённых цветов рассвета, от дымно-серого до аметистового и от розового до бледно-серебристо-золотого.

Как обычно, день начался со споров.

Рамзес и Давид (то есть Рамзес) решили, что останутся на борту дахабии в течение всего сезона. Они (я не сомневалась, что Рамзес как следует натаскал Давида) представили серию правдоподобных аргументов. Дом слишком мал для четырёх человек, там нет нужного количества кабинетов. Нет необходимости в дополнительных слугах, поскольку они будут брать еду с собой и убирать свои комнаты, а Хасан и команда большую часть времени проводят на дахабии, и...

И так далее. Всё это было правдой, но не имело ничего общего с настоящими причинами, по которым они выдвинули это предложение.

Как я и ожидала, Эмерсон встал на их сторону. Мужчины всегда стоят друг за друга. Нефрет ещё больше усложнила ситуацию, заявив: если Рамзесу и Давиду разрешат остаться на борту, ей следует предоставить такую же привилегию. Излишне говорить, что я немедленно отвергла эту идею.

– С ума сойти! – выпалила я после того, как Нефрет убежала в свою комнату, чтобы закончить сборы, а мальчики незаметно удалились. – Я начинаю задаваться вопросом, научится ли когда-нибудь эта девица надлежащему поведению цивилизованного человека. Можешь представить себе, какие сплетни начнутся, если я позволю ей остаться здесь с ними без сопровождения? Ночью?

– Они и так часто находятся вместе без присмотра в рабочее время, – мягко ответил Эмерсон. – Я никогда не понимал одержимости похотливых людей часами темноты. Как тебе хорошо известно, Пибоди, действия, которые общество не одобряет, не только вполне возможны средь бела дня, но могут быть ещё интереснее, когда...

– Да, дорогой, я это прекрасно понимаю, – рассмеялась я. – Не нужно демонстрировать.

Эмерсон убрал руку и вернулся в кресло.

– Что касается того, станет ли Нефрет цивилизованной – надеюсь, что этого никогда не произойдёт, если под цивилизованностью ты подразумеваешь поведение чопорной английской девушки. Она – одна из тех, кто живёт одновременно в двух мирах. – Эмерсон был явно доволен этой поэтической метафорой. – Годы её становления прошли в обществе с другими и в некотором смысле гораздо более разумными стандартами поведения. Кроме того, моя дорогая, твоё собственное поведение не совсем обычно. Нефрет обязана подражать тебе, потому что искренне восхищается тобой.

– Хм-мм, – отозвалась я.

Бо́льшую часть предметов мы упаковали накануне. Пришлось немного подождать, прежде чем к нам приблизился маленький караван с ослами, телегами и лошадьми, которых нанял Эмерсон. Мужчины начали тащить к телегам ящики и узлы, а Абдулла поспешил ко мне.

– Как видишь, Ситт, всё готово.

– Хорошо, – кивнула я. – Селим, убедись, что коробка с тряпками для уборки находится наверху.

– Они тебе не понадобятся, Ситт, – заверил меня Абдулла.

Каждый год у нас происходил один и тот же диалог, поэтому я просто улыбнулась и кивнула – и убедилась, что чистящие средства легко доступны. Затем я направилась к Эмерсону, который осматривал лошадей.

– Они вымыты, Ситт Хаким, – ухмыльнулся Селим. – И ослы.

Я снова улыбнулась и кивнула ему. Я хотела, конечно, лично осмотреть животных, в более удобный момент. В Египте совершенно не заботятся об ослах, верблюдах и порой даже о любимых лошадях. Когда я впервые стала мыть и лечить животных, попавших ко мне под опеку, меня считали дико эксцентричной. Ныне меня по-прежнему считали эксцентричной, но слушались.

– Очень неплохие, – одобрительно кивнул Эмерсон. – Особенно эта парочка. Где ты их нашёл, Абдулла?

Указанные им лошади заслуживали более восторженного описания. Одна – гнедая кобыла, другой – серебристо-серый жеребец. Оба – явно чистокровные арабы, поскольку у них были твёрдые, чистые конечности и маленькие стопы хорошей формы, характерные для этой превосходной породы. Однако сами кони были необычайно большими – более пятнадцати ладоней[82]82
  Старинная английская мера измерения высоты лошадей. 1 ладонь (или 1 рука – 1 hand) – 4 дюйма (примерно 10,16 см).


[Закрыть], а их сёдла из тонкой кожи, украшенные серебром – не из тех, что арендуют в Луксоре.

У меня возникло одно из моих знаменитых предчувствий. Возможно, его вызвало то, что Абдулла не ответил Эмерсону, а может быть, то, как Рамзес поглаживал шею серого и шептал ему на ухо.

– Рамзес! – крикнула я.

– Да, матушка?

– Чья это лошадь? – уже потише спросила я.

Рамзес подошёл ко мне. Жеребец последовал за ним, переступая изящно, как кошка.

– Его зовут Риша. Он и Асфур, – он указал на кобылу, – подарки нам от шейха Мухаммеда. Естественно, оба в вашем распоряжении, матушка… и отец.

– Он не выдержит мой вес, – тактично сказал Эмерсон. – И великоват для тебя, Пибоди, тебе не кажется? Просто великолепные создания! Надеюсь, ты поблагодарил шейха надлежащим образом.

– Да сэр.– Рамзес не смотрел на него. – Э-э… Нефрет?

– Ты предлагаешь его мне? – Нефрет протянула руку; чудесное создание уткнулось в неё носом, а затем склонило голову, когда она ласково провела пальцами по его челюсти и гриве.

– Он твой, если ты хочешь. – Рамзес произнёс эти слова без колебаний. Но я видела, как он сглотнул.

Улыбка, которой ответила ему Нефрет, могла бы вознаградить многих юношей за столь щедрый дар.

– На самом деле? Спасибо, Рамзес, милый, но ты не можешь избавиться от подобного животного, как от мебели.

Абсолютно серьёзно и с гораздо большей вежливостью, чем Нефрет обычно проявляла по отношению к людям, она представилась Асфур так же, как и Рише.

– Попробуй её, – посоветовал Давид.

– Ты не такой галантный, как Рамзес, – рассмеялась Нефрет. – Разве ты не собираешься предложить её мне?

– О да, конечно, – в замешательстве воскликнул Давид. – Я думал, что ты сказала…

– Не дразни его, Нефрет, – перебила я. – Она просто дразнится, Давид.

Нефрет похлопала его по плечу.

– Помоги мне.

Стремя было слишком высоким, чтобы она могла дотянуться до него. Давид подставил ладони ей под ботинок и поднял её в седло. Животные были настолько замечательны, что их величина не сразу бросалась в глаза; Нефрет смахивала на девочку, сидящую в высоком седле. Она громко рассмеялась и взяла поводья в руки.

– Она хочет бежать! Поторопитесь, или я первой доберусь до дома. Ты не против, а, Давид?

– Нет… да… подожди! – Давид схватился за уздечку.

Эмерсон начал что-то тревожно бормотать. Он верит в равенство полов – за исключением того, что касается его дочери.

– Послушай, Нефрет... Я не думаю... Пибоди, скажи ей... – Он схватил меня за талию и усадил на случайно выбранную лошадь.

– По крайней мере, подожди, пока Давид укорачивает стремена, – сказал Рамзес. Он стоял рядом с Ришей, его рука слегка покоилась на луке седла... И внезапно оказался в седле.

Возможно, он сделал это, чтобы отвлечь Нефрет, хотя желание покрасоваться определённо присутствовало. Случившееся меня ошеломило. Я не видела, чтобы его ступня коснулась стремени; казалось, будто он одним движением перелетел с земли на спину лошади.

Нефрет вытаращила глаза.

– Как тебе это удалось?

– Он тренировался всё лето, – невинно заметил Давид.

Рамзес недружелюбно посмотрел на своего лучшего друга.

– Это не так уж и сложно.

– Тогда ты можешь научить и меня, – заявила Нефрет.

– Э… да. Не давай ей бежать, Нефрет. Здесь слишком много оросительных канав и плохо прикрытых ям. Ты сможешь удержать её?

– Ха!

Я что-то промычала себе под нос, глядя, как пара скачет бок о бок.

– Он неплохо справился. Надеюсь...

Но я говорила сама с собой. Эмерсон отправился в погоню, а Давид усаживался на одного из нанятых животных. Оставив Абдуллу закончить погрузку, я последовала за остальными через зелёные возделываемые поля в пустыню.

Мы построили дом через год после открытия гробницы Тетишери, когда стало очевидно, что в течение нескольких сезонов нам предстоит работа в западных Фивах. Эмерсон всегда намеревался построить постоянный экспедиционный дом, а «Амелия» служила бы только временным местом жительства, пока мы не решим, где хотим поселиться. Хотя дахабия была и красивой, но недостаточно просторной для пяти человек, их книг, бумаг и множества древностей. На мой взгляд, и сам дом тоже был недостаточно просторным, и в этом сезоне я намеревалась пристроить крыло. Я всегда мечтала о доме с просторными кабинетами и обширными складскими помещениями.