Текст книги "Гипнотизер"

Автор книги: Барбара Эвинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

Наконец она отправилась со своей старой подругой Рилли Спунс на Бау-стрит, чтобы попросить работу у мистера Кеннета и мистера Турнора, занимавшихся трудоустройством актеров. Она снова узнала, каково это – быть актрисой на подхвате. Корделия была благодарна за любую работу – она пела и участвовала в представлениях для детей, появлялась на кораблях, которые двигались по сцене, где разворачивалась панорама морской стихии. На короткое время Корделия даже получила роль зрелой королевы-волшебницы; яркий белый свет обрушивался на ее лицо каждый раз, когда она выходила на сцену.

Она смеялась, пела и пила портвейн, она ссорилась с другими актрисами. Иногда Рилли Спунс думала: вот она, та самая Корди.

Но лорд Морган Эллис, драма, связанная с утратой детей, потерянные годы жизни – все это, как точно знала Рилли Спунс, было запретной темой.

Корделия проснулась, поеживаясь в темноте, с мокрым от слез лицом. Альфонсо, на мраморной голове которого была отмечена зона «гнева», все еще лежал на полу рядом с бутылкой портвейна. Огонь в очаге угас. Она кое-как разделась и нырнула в кровать.

Что-то происходило. Этой ночью в подвальчике было что-то странное. Холодные простыни не сразу согрелись от тепла ее тела, и она блуждала между забытьем и явью, а где-то неподалеку, где-то совсем рядом Корделия вдруг ощутила присутствие тети Хестер. Тетя Хестер привычным жестом провела руками у ее лица и вдоль тела, повторяя это движение снова и снова, и Корделия почувствовала не ее руки, а бесконечное животворящее тепло, освобождавшее от боли.

Глава пятая

Рилли Спунс жила со своей старенькой матерью на Райдингхауз-лейн, недалеко от Грейт-Титчфилд-стрит возле Оксфорд-стрит. Миссис Спунс, маленькая и вечно занятая женщина, любила компании и обожала петь, однако, состарившись, совсем утратила память (хотя и осталась все такой же любезной и музыкальной) и порой снимала с себя одежду в самый неподходящий момент. Отец Рилли (Корделия помнила его) был уже мертв, один брат Рилли погиб на флоте, другой просто исчез, и никто не знал, жив он или умер. Семья Спунс занимала две комнаты. Рилли с матерью жили в одной из них, а другую сдавали пожилой и довольно странной, но доброй женщине по имени Регина. Когда Рилли уезжала из Лондона на гастроли, Регина, которая тоже была не от мира сего, хотя и в меньшей степени, чем миссис Спунс, всегда помогала ей. Каким-то образом они выживали и справлялись со всеми проблемами.

Регина испытывала огромный интерес к убийствам. Она знала все подробности обо всех знаменитых убийцах Великобритании и была уверена, что один из них бродит неподалеку от Грейт-Титчфилд-стрит. Регина буквально проглатывала газетенки по пенни штука, где печатались рассказы из серии «Жуткие убийства». Она рассказывала, что раньше работала оратором и в ее обязанности входило объявлять о последних совершенных убийствах (или о выдуманных, если ничего «интересного» не происходило). Регина знала много мрачных старинных баллад и напевала их на известные мелодии:

 
Несчастного отца лишили разума
Святые небеса…
 

Так она напевала, раскладывая карты или заваривая для миссис Спунс чай.

 
Несчастного отца лишили разума
Святые небеса,
И он с горящими глазами
Остановился у кроватки
С родными близнецами
И завопил в ночи:
«Я жажду искупленья! Умрите с матерью своей!»
Схватил бедняжек он за ножки
Да хлопнул оземь, так что —
Ах! Нет больше близнецов.
Держите их подальше от обезумевших отцов.
 

Миссис Спунс, мать Рилли, постукивала ногой в такт мелодии и тоже начинала напевать с блаженной улыбкой на лице. Рилли и Корделия часто приходили к двум стареньким леди; одна из них, как правило, была наполовину раздетой. Леди спали в своих креслах, по всей комнате были разбросаны карты, валялись грошовые газетные листовки с новостями, стояли полные ночные горшки. Рилли, которая перебивалась случайной работой, довольно спокойно относилась к своему странному окружению, никогда не проявляя раздражения. Корделия считала, что самым грустным в этой истории было то, что миссис Спунс, которую Рилли очень любила, больше не узнавала свою дочь.

– Ничего страшного, – энергично заверила ее Рилли. – Зато она улыбается.

Уже давно наступило ясное утро, а Корделия никак не могла забыть о том, как к ней явилась тетя Хестер. Она поспешила на Райдингхауз-лейн, чтобы помочь Рилли опорожнить горшки в канаву сразу за улочкой. Принесла угля, наносила воды, а затем уговорила Рилли отправиться с ней в Блумсбери. Рилли дала огню разгореться и поставила ширму перед камином, чтобы старушки, даже если заснут, не свалились в огонь. Регина была занята тем, что читала вслух: «Он утопил свой разум в вине, а затем вернулся домой, разделся, и письмо выпало из его одежды, его жена подняла листок, прочла и ударила мужа по голове тряпкой».

После полудня им удалось вырваться из дому, и они направились в Блумсбери.

– Регине надо было стать актрисой, – заметила Корделия.

– Мне повезло, мама всегда любила, когда ей читают вслух. Она обожала это задолго до того, как потеряла разум, поэтому готова слушать что угодно! Регина говорит, что научилась читать у бродячих певцов баллад. Я думаю, что она и сама сочиняла эти баллады в прежние времена.

– Неужели?

– Она говорит, что работала на них и что «поэтам» все еще платят по шиллингу за песню. Она относится к ним очень ревниво.

– Ты веришь в это?

– Не знаю. Но ведь каким-то образом она зарабатывает деньги! И держит их под матрацем!

Подруги рассмеялись. Они шли по улице, болтая и сплетничая. Остановив уличного торговца, она посчитали свои сбережения и купили «Утреннюю хронику» («Может, здесь будет что-нибудь о гипнозе», – с загадочным видом произнесла Корделия), а еще свежего хлеба и молока, чаю по восемь пенсов и немного сосисок, которые, как твердо заявила Корделия, они съедят, после того как все закончится.

– Закончится что? – не поняла Рилли. – Я умираю от голода. И правда, мы должны отправиться на Бау-стрит к мистеру Кеннету, мне надо найти какую-то работу.

– И мне тоже, но завтра, – бесстрастно произнесла Корделия. – У меня родилась идея.

В подвале она усадила Рилли на стул, поставила Альфонсо на стол и взяла одну из старых тетиных книг.

– Я собираюсь изучить твою голову – помнишь, я объясняла тебе вчера? – заявила она Рилли, откинув с лица прядь седых волос. Корделия находилась в каком-то возбужденном состоянии. – Твои лучшие качества – это верность и доброта. Ты гораздо добрее меня. Итак, этот бугорок под номером тринадцать как раз на макушке. Если верить книге, он у тебя должен быть больше, чем у меня.

И она прочла: «Номер 13. Доброжелательность: благотворительность – сочувствие – филантропия, доброжелательность – милосердие – любовь к ближнему».

Корделия стояла за спиной Рилли, ее руки мягко, но уверенно ощупывали голову подруги.

– О, – удивленно воскликнула Рилли, – это очень приятно. – Она отклонилась назад, немного расслабившись, и на долю секунды Корделия, удерживая руку Рилли, вдруг словно получила какой-то знак из прошлого, но до того, как она успела это осознать, чудесное видение исчезло. Они услышали, как на улице кричит пирожник.

– Тетя Хестер сказала, что голова – это карта мозга, – сообщила Корделия. – Итак, Альфонсо – это путеводитель, цифры на его голове указывают на части мозга. Я прочла об этом в книге. Мозг состоит из многих частей, у одного человека они больше, у другого меньше. Выраженность той или иной зоны свидетельствует о склонности человека к определенным поступкам и проявлению каких-то качеств. Эти зоны демонстрируют потенциал человека.

Она склонилась над мраморной головой и начала внимательно изучать ее, одновременно прощупывая затылок Рилли.

– Вот видишь, – торжествующе заключила она, – номер тринадцать вот здесь. И не потому, что ты упала после Гилфорда, а просто потому, что такова особенность твоего мозга. Эта зона у тебя отлично развита, я могу хорошо прощупать ее. Ты склонна относиться к людям только с добротой. А теперь посмотри на мою голову – твоя зона доброты явно больше моей!

– Правда? – Рилли присела.

Она стала энергично ощупывать голову Корделии, а затем встала, чтобы лучше рассмотреть себя в одном из многочисленных зеркал тетушки Хестер.

– Правда? – повторила она. – Где? Где же моя зона доброты?

Корделия погладила подругу по макушке.

– Вот же она! Ты добрая! Строение твоей головы говорит об этом. Я могла бы сделать такой вывод, даже не зная тебя как следует.

Рилли рассмеялась, глядя на себя в зеркало и трогая свою голову.

– А теперь, – заявила Корделия, усаживая Рилли на стул в другом углу комнаты, – садись-ка поудобнее. Вот так. Я хочу посмотреть, удастся ли мне тебя загипнотизировать.

– Да ну тебя! – со смехом отмахнулась Рилли.

– Позволь же мне хотя бы попытаться!

– Но я не желаю быть загипнотизированной, – вставая, возразила Рилли и отряхнула юбки.

Корделия попыталась усадить ее назад.

– Рилли, я ведь даже не знаю, получится ли у меня! Позволь хотя бы попробовать!

– Но я не больна!

– Я знаю, что ты не больна! Мне надо просто проверить, могу ли я это сделать.

– Ты не сможешь, я уверена! Я тебе и так спою песню, если хочешь, не надо на меня давить!

– О, прошу тебя, дай же мне возможность попробовать! Прошу тебя, Рилли! Сядь! Пожалуйста!

Рилли, все еще смеясь, покорилась подруге и присела, после чего тут же начала петь, притопывая ногами:

 
В ладоши хлопни, снова обернись,
Ay, ау, Джим Кроу я, и ты уж не скупись!
 

– Амариллис Спунс! Прекратите смеяться и петь, посмотрите на мои руки. Постарайся сосредоточиться на том, что ты хочешь быть загипнотизированной.

– Хорошо, хорошо.

– И доверься мне.

– Я верю тебе, Корди.

Корделия глубоко вздохнула, закрыла на мгновение глаза.

– Знаешь, то, что мы вчера стали свидетелями этого… как они назвали… эксперимента… произвело на меня сильное впечатление. Рилли, мне это напомнило о прошлом. Я совсем забыла.

Она начала делать пасы руками перед лицом Рилли – вперед и назад, вперед и назад, делая движения в такт дыханию. Рилли изо всех сил старалась не рассмеяться. Ей очень хотелось снова запеть о Джиме Кроу, но она увидела, как серьезно относится к своей работе Корделия. Руки ее двигались вперед-назад, снова и снова. Время шло. У Рилли начинало урчать в животе, но они пытались не отвлекаться на мелочи.

Наконец Рилли сказала:

– Извини, Корди, но у меня чешется нос.

– Разве ты ничего не чувствуешь?

– Ничего, абсолютно.

– Я тоже, – мрачно заметила Корделия.

– Не хочу показаться нелюбезной, Корди, дорогая, но, может, у тебя нет к этому таланта?

– Я ведь племянница своей тети, – с важностью произнесла Корделия.

– А что, если мне попробовать загипнотизировать тебя? Я же видела, как это делается.

– Вперед.

Они поменялись местами. Рилли снова и снова приближала ладони к лицу Корделии, но ничего не происходило. Корделия тоже с трудом сдерживала смех, глядя на маленькое лицо Рилли, сосредоточенное и взволнованное.

– О, ко всем чертям! – наконец воскликнула Корделия. – Давай выпьем портвейна.

Они зажарили сосиски на огне в маленькой комнате, запах жареного мяса пропитал их одежду и волосы, но они настолько привыкли к этому, что не замечали таких мелочей. Подруги уселись со стаканами портвейна, прихватив хлеб и сосиски, и стали говорить о мистере Кеннете с Бау-стрит. Корделия больше не возвращалась к своей идее: она решила, что странное сновидение, в котором к ней явилась тетя Хестер, было злой шуткой.

– Ты собираешься к миссис Фортуне? – спросила Рилли, когда на Лондон опустились сумерки.

Корделия потянулась.

– Нет, мне что-то не хочется.

– Но завтра утром мы должны первым делом отправиться на поиски работы. Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь.

– Увидимся.

И Рилли вернулась к своей матери, чтобы затем пойти к миссис Фортуне узнать последние сплетни и новости, а Корделия Престон зажгла лампу и осталась на Литтл-Рассел-стрит, углубившись в чтение газеты. О лекции, которую проводил профессор Эллиотсон, вышла целая статья: журналист не стал высказывать своего мнения о сеансе гипноза, но чувствовалось, что он с неодобрением относится к появлению девушки в ночной сорочке. Затем Корделия с большим интересом прочитала статью о бунте в одном из северных городков. Она встряхнула газету, чтобы распрямить листы, и снова стала читать. Речь шла о врачах, которые возмущались тем, чем занимаются странствующие гипнотизеры. Доктора с ужасом признавались, что их пациенты, особенно женщины, предпочитали лечиться у «магов-шарлатанов» (именно так и было написано в газете), потому что те исцеляли их с помощью рук. В статье приводились слова одной леди: «Нет-нет, я не хочу, чтобы меня лечили доктора, которые просят расстегнуть пуговицы, чтобы прослушать стетоскопом, – я лучше отправлюсь к гипнотизеру, который посоветует, что делать, даже не прикоснувшись ко мне».

Корделия снова сняла с полки книги тетушки Хестер и пролистала их: что-то привлекло ее внимание, и она, придвинув книгу к свету, стала внимательно читать, не заметив, как в ее окнах уже движутся вечерние тени. Она быстро подняла газету, обратив внимание на колонку частных объявлений. Мысль, едва забрезжившая в мозгу Корделии после чудесного явления тети Хестер, теперь надежно поселилась в ее сознании, и она вдруг ощутила, как бешено бьется сердце, словно после долгого бега.

Глава шестая

Раннее весеннее солнце играло яркими бликами света на молодой листве, как будто возвещая о начале новой эпохи. Корделия с сосредоточенным видом мерила шагами площадь Блумсбери, как когда-то давно, когда была совсем юной. «Мне нужно поговорить с Рилли. Я не должна расслабляться, не должна чувствовать себя неуверенной», – твердила она себе. Черный соседский кот вбежал за Корделией, как только она открыла дверь, чтобы вылить горшок в сток у задней стены дома. Она села на кушетку, выхваченную из подвального сумрака несколькими солнечными лучами, рядом, урча от удовольствия, улегся кот, и Корделия погладила его. Кот сел, ленивый и разомлевший. Она подняла ладони над его головой и начала водить ими вокруг его тела, приближая руки к кошачьим глазам, снова и снова повторяя движения. Кот продолжал урчать. Корделия проводила ладонями у его головы, не останавливаясь ни на минуту, ощущая исходившее от него тепло. Кот перестал урчать и уставился в пространство застывшим взглядом. Солнце светило особенно ярко, поэтому Корделия не могла хорошенько разглядеть глаз животного, но когда она проводила ладонями у его мордочки, ей показалось, что кот вошел в транс.

Она слегка отстранилась, кот не шевельнулся. Он смотрел перед собой, как будто не видя и не слыша ее. Корделия налила немного молока в блюдце – он не шелохнулся. Она позвала его, но ушки кота едва дернулись на звук ее голоса. Неужели она загипнотизировала кота? Тетя Хестер выводила своих клиенток из транса, снова проводя руками у их лица. Корделия осторожно придвинулась к кушетке и снова провела руками над головой кота. После этого он как будто неожиданно пробудился и прыгнул мимо нее, заметив притаившуюся в углу мышь.

– О тысяча чертей! – сердито вскрикнула Корделия.

Мистер Кеннет сидел, окутанный сизым дымом, пеленой висевшим в «Овечке». Он отрицательно покачал головой:

– Ничего для пожилых леди, дорогуши вы мои. Во всяком случае, не на этой неделе. Вообще-то вчера у нас была работенка для немолодой леди в Йорке…

– О, надо было прийти к вам вчера! – воскликнула Рилли.

– …но управляющий предпочел взять молодую даму. Ну, вы же знаете этих управляющих!

– Конечно же, он взял мисс Фортуну! – в один голос отозвались Рилли и Корделия.

– Мы останемся без работы во время летнего сезона, – с горечью в голосе заключила Рилли. – Не надо было уходить из «Макбета».

– Если ты забыла, то спешу напомнить, что нас собирались попросить из «Макбета», – язвительно заметила Корделия. – Роль колдуний планировали доверить слону!

– Именно так, – с видом мудреца изрек мистер Кеннет, как будто слоны каждый день выступают в роли колдуний. – Я слышал, что они выписали слона для этой постановки. Прошу вас, обязательно приходите на следующей неделе, – повторил он ровным голосом, словно произнес мантру.

– Давай вернемся в Блумсбери, – сказала Корделия, обращаясь к Рилли. – Кажется, у меня возникла одна идея.

– Пожалуй, я сначала отправлюсь посмотреть, как там моя мама.

По Райдингхауз-лейн и Грейт-Титчфилд-стрит с важным видом прохаживался полицейский. Часть улицы была полностью перекрыта.

– О, черт побери! – не заботясь о хороших манерах, выпалила Рилли. – Готова поспорить, мама снова бегала по улице голой.

Она схватила полисмена за руку.

– Что это значит? Что случилось?

Задрав голову, Рилли вглядывалась в свои окна – ей почудилось, что она услышала голоса.

– Не могу сказать, мадам.

– Но я должна увидеть свою мать, она беспомощная и старая.

Полисмен немного смягчился.

– Произошло убийство, мадам.

– Убийство? Но не здесь, не так ли?

– На Грейт-Титчфилд-стрит, мадам.

Рилли и Корделия в недоумении посмотрели друг на друга. Именно так, как предсказывала Регина. Как раз за углом.

– Мне необходимо подняться к своей матери, – нетерпеливо повторила Рилли, указывая наверх. Полисмен видел, что они очень взволнованны.

– Я проведу вас, – сказал он. А затем с уверенностью добавил, словно это должно было их приободрить: – Убит кто-то молодой.

Старушки производили столько шума, что было совершенно очевидно – ни одна из них не стала жертвой преступления. Регина, высунувшись из окна, вопила:

– Я же вам говорила! Я же говорила, что в окрестностях бродит убийца!

Она хлопнула дверью, плотно затворив ее, и отказалась выходить.

Миссис Спунс сидела на деревянном стуле, без одежды, с не свойственным ей сердитым и взволнованным выражением лица и произносила что-то совершенно непонятное, энергично кивая в сторону ночных горшков.

– Я хотела простыней! – говорила миссис Спунс. – Они были по полпенни, как и сказал Берт за столом, а теперь что? Я вижу сумку с пирожными!

– А кто такой Берт? – спросила Корделия, но Рилли лишь пожала плечами.

Они наклонились к горшкам, чтобы убрать их подальше от ног рассерженной миссис Спунс. Содержимое горшков было выплеснуто прямо за окно (что делалось исключительно в критических обстоятельствах). Потребовалась вода, и Корделия начала бесконечные хождения вверх-вниз. Регина все еще вопила из соседней комнаты. Рилли была раздражена и рассержена. Но радовалась хотя бы тому, что ее старушки целы и невредимы. Она пыталась навести порядок среди разбросанных вещей матери, а миссис Спунс в это время стучала босыми ногами о пол. Она была просто неуправляемой, громко разговаривала сама с собой и даже разлила воду по всему полу.

– Как можно сделать такое с деревом, скажите мне на милость? – воскликнула миссис Спунс.

Пытаясь отвлечь ее, Корделия провела руками перед ее лицом, как делала это с котом. Спустя несколько минут миссис Спунс затихла и стала следить за руками Корделии, как ребенок, завороженный новой игрушкой. Ладони Корделии двигались вперед и назад – она была полностью сосредоточена на маленьком лице миссис Спунс.

Вдруг комната словно погрузилась в тишину, лишь изредка нарушаемую словами: «А я вас предупреждала!», доносившимися из комнаты Регины, – миссис Спунс становилась все спокойнее и спокойнее. Рилли, которая была занята тем, что подбирала грязную одежду, вытирала воду и пыталась подмести пол, перестала двигаться. Ритм дыхания Корделии и миссис Спунс наконец совпал, Корделия ощутила странное тепло в своих ладонях. А затем миссис Спунс неожиданно повалилась набок и упала со стула.

– О Бог ты мой! – закричала Рилли, бросаясь на помощь к матери. – Ты сошла с ума, Корди, она расшибет себе голову!

– О, как мне жаль! – вскрикнула Корделия, и они вдвоем попытались поднять хрупкое голое тело.

Наконец они положили миссис Спунс на кровать, которую она делила с дочерью, и укрыли покрывалом.

Корделия с ужасом глядела на нее, и ее сердце гулко билось в груди.

– Она жива? С ней все в порядке? Она заснула?

Рилли внимательно посмотрела на мать.

– Она жива, но она как будто спит.

– Как мне жаль! – запричитала Корделия, и ее лицо побелело. – Я не знаю, что заставило меня сделать это.

Миссис Спунс лежала с абсолютно спокойным лицом, оно тоже казалось белым, словно отрешенным. Ее глаза были открыты, дышала она очень медленно. Вид у леди был странным.

– Сделай же что-нибудь, – с тревогой в голосе прошептала Рилли, снова принимаясь за грязную, дурно пахнувшую одежду.

Сбросив ее в угол, она вернулась к матери.

– Разгипнотизируй ее!

– Я не знаю, что заставило меня сделать это, – повторила Корделия.

– Так сделай же что-нибудь сейчас, чтобы вернуть ее в нормальное состояние, Корди! – Лицо Рилли покраснело пуще прежнего.

Корделия глубоко вздохнула, а затем начала проводить руками над лицом миссис Спунс и ее бедным беззащитным телом. Старые морщинистые руки были распухшими и красными. Прошли долгие три минуты. Четыре. Ничего не происходило.

– О Бог ты мой! – запаниковала Рилли, ее щеки пылали.

– Боже мой! – вскричала Корделия, и пот залил ей лицо. – Что же я сотворила?

Она снова попыталась делать пасы руками. Вызывая в памяти лицо тети Хестер, она вспоминала, как поступала та в подобных случаях. Пасы, дыхание, ритм, слова: «Доверьтесь мне и моей заботе». Корделия заставила себя полностью сосредоточиться на миссис Спунс. Наконец спустя некоторое время, которое показалось Корделии вечностью, старушка дернулась, слегка повернула голову и, увидев Рилли, улыбнулась.

– Ты моя хорошая девочка, Рилли, – произнесла миссис Спунс.

– Аллилуйя! – прошептала Корделия, вытирая вспотевшее лицо тыльной стороной ладони.

Но Рилли не слышала ее, как не слышала ее слов и миссис Спунс. Корделия увидела, что ее подруга удивленно глядит на мать, не выпуская ее руки. Миссис Спунс узнала Рилли. Мать узнала ее. В глазах Рилли стояли слезы, и она любовно укрыла маленькое старое тело одеялом.

Корделия пребывала в состоянии шока. Она прошла сквозь толпу, мимо полисмена, пирожника и продавцов, которые размахивали еще горячими газетными листками и выкрикивали: «Убийство!», не замечая ничего и никого вокруг. Если бы женщины Престон хоть когда-то теряли сознание, то Корделия точно грохнулась бы в обморок от осознания того, что ей только что удалось сделать. Она прошла прямо на площадь Блумсбери, присела на железную скамейку и долго сидела так, погруженная в транс. Она сделала то, что умела делать тетя Хестер. Корделия ощутила странное тепло в своих ладонях: произошло нечто невероятное. И на мгновение миссис Спунс узнала Рилли. Только с наступлением сумерек Корделия снова отправилась на Литтл-Рассел-стрит. Ее лицо было бледным, как восходящая луна.

Она не смела вернуться на Райдингхауз-лейн. В ранний час следующего утра Корделия поспешила в библиотеку. Ей пришлось подождать, пока откроют двери для посетителей. Она взяла несколько книг о гипнотизме и френологии. Вернувшись в подвальчик, она принялась читать и делать заметки. Потом зажгла свечи и еще ниже склонилась над книгами. Часы шли – она старательно произносила слова, которые встречала впервые. Корделия прочла о слепке головы мистера Берка из Эдинбурга, осужденного за похищение людей, который сделали после того, как его повесили. Френологи провели специальное исследование и выяснили, что зона, отвечающая за деструкцию, была у Берка чрезвычайно выражена. Она сделала еще несколько записей. Ей надо было поговорить с Рилли.

Было уже довольно поздно, когда Рилли появилась в Блумсбери.

– С ней все в порядке? – быстро спросила подругу Корделия.

Рилли кивнула.

– О, как мне жаль, – снова начала Корделия. – Рилли, я так разволновалась, что не могла прийти к вам. Я еще ни разу не переживала подобного в своей жизни.

Рилли все еще стояла на пороге.

– Она узнала тебя?

Рилли опять кивнула.

– Ты загипнотизировала ее, да? – наконец спросила она.

– Да, – сказала Корделия, – но я не хотела. Она все еще узнает тебя?

– Нет, – ответила Рилли и увидела, что Корделия слегка поежилась, словно от холода.

– Входи же, Рилли, прошу тебя, входи, давай выпьем портвейна, ради всего святого, – засуетилась Корделия.

– Я ходила к мистеру Кеннету сегодня утром, – сообщила Рилли.

– Ничего?

– Ничего. И догадайся, что еще?

– Что же?

– Ты знаешь, что вчера было совершено убийство.

– Да, – подтвердила Корделия, наполняя их стаканы.

– Была убита одна из девочек, которые часто появляются у миссис Фортуны.

– Одна из Эмм?

– О да. Глупышка. Из тех, кто знакомится с мужчинами на улице. А ведь миссис Фортуна всегда их предупреждала.

Корделия подумала о том, какому риску подвергались ее мать и тетя, – давно, много лет назад. Она подумала о тех мужчинах, которых Кити принимала в задней комнатке, когда Корделию отсылали на площадь Блумсбери, вручив один пенни. Она снова поежилась, словно что-то сжимало ей сердце.

– Думаю, нам обязательно надо выпить! – заявила она.

Она не выпила и половины стакана, когда решилась на признание:

– Послушай, Рилли, кажется, мне в голову пришла неплохая мысль, правда.

– О том, где раздобыть работу?

– Да, именно. Послушай меня!

Взяв свои записи, Корделия стала перед Рилли так, будто собиралась прочесть ей текст новой роли.

– Послушай, Рилли, я должна тебе кое-что рассказать. Мне уже давно хотелось с тобой поделиться, но пришлось немного глубже изучить тему. Я прочла несколько книг и думаю, что у меня родилась замечательная идея, которая поможет нам стать по-настоящему богатыми!

И она начала читать:

«Соединение полов как следствие случайности ведет к нарушению законов природы, в результате чего появляется неполноценное потомство, людей настигает безвременная смерть и преследуют несчастья».

– Что? О чем ты говоришь? – удивилась Рилли.

– Тише!

– «Права любви как основы всего, законы природы жестоко попираются. Хотя считается вполне нравственным, когда, несмотря на взаимную антипатию, мужчина и женщина живут вместе, ибо связаны «святыми узами», будучи в полном неведении относительно личных качеств друг друга, – их в этом случае соединяет не Бог, а их собственное невежество… то есть религиозная церемония не может изменить законов природы». Рилли, я только что прочла тебе отрывок из книги по френологии! Послушай еще раз: «…будучи в полном неведении относительно личных качеств друг друга». Действительно, как люди могут лучше узнать один другого? Конечно, с помощью френологии. А чтобы сделать все это более увлекательным, можно погрузить их в транс один или два раза. Что ты скажешь, если мы займемся этим? Мы могли бы давать советы тем (Рилли услышала в голосе подруги нотки презрения), кто намерен сочетаться узами брака!

Корделия начала мерить шагами комнату, пролистывая книги, которые только что прочла.

– Конечно, ни ты, ни я не были замужем…

– О, но ты же как будто была замужем…

– Как оказалось, мое замужество было фиктивным…

– Но вообще-то я была замужем, Корди.

– Что? – Корделия с изумлением посмотрела на подругу.

Рилли слегка пожала плечами.

– Когда ты была в Уэльсе.

– Но ты мне ничего не рассказывала!

– Рассказывать было особенно нечего. Я видела тебя всего два раза, и мы никогда не переписывались.

Корделия села. В ее глазах застыло крайнее удивление.

– Прошу тебя, расскажи, – попросила она.

– Ну что же, – начала Рилли, подбирая юбки и усаживаясь между зеркалами под звездным потолком тети Хестер.

Она глубоко вздохнула и начала свой рассказ.

– Он был актером, его звали Джеком, и у него были озорные глаза. Я всегда была неравнодушной к мужчинам такого типа, Корди. Он был комедийным актером. Мы несколько раз работали в одних постановках и однажды вместе отправились на гастроли в Йорк. Мы поехали в Халл, и именно там нам пришлось спускаться с облаков.

Увидев изумление на лице подруги, она остановилась.

– Видишь ли, Корди, я не хотела рассказывать тебе о всех театральных новшествах, пока ты находилась в Уэльсе, все это было так увлекательно! В спектакле мы с Джеком, одетые ангелами, спускались с крыши на веревках, как будто спускались с облаков. Мы словно летели. Однажды вечером мы оказались так близко друг к другу, и Джек шепнул мне: «Выходи за меня замуж!» Я согласилась.

– В Халле?

– Да. В субботу перед спектаклем. – Рилли замолчала на мгновение, а затем тихо произнесла: – Мне нравилась замужняя жизнь, Корди. Было так чудесно и уютно. Знать, что ты кому-то нужен. Спешить домой, потому что тебя там кто-то ждет. Мы много смеялись.

– А потом?

– А потом…

Рилли умолкла. Корделия поняла, что подруге требуется время, чтобы прийти в себя. Она терпеливо ждала.

– А затем я забеременела и Джек вышел из игры.

– Вышел из игры?

– Он, наверное, слишком увлекся. Джек сделал мне предложение руки и сердца, потому что к этому располагала обстановка. Потому что он летел, а я была возбуждена. Он сказал, что ему ни к чему дети, путающиеся под ногами. Это здорово усложнило бы жизнь. Дети и театр несовместимы. Он во всем обвинил меня. Разве мужчины не странные?

Корделия лишь смотрела на подругу, не говоря ни слова.

– Я миссис Джек О'Рейли, а не Рилли Спунс. Он сказал, что ребенок не его и что я просто шлюха. А затем Эммануил…

– Эммануил?

– Я знаю, что это звучит довольно глупо, но моей маме очень нравилось это имя. Именно она мне во всем помогала. К тому времени Эммануил заболел. Ему был всего годик. Он умер.

Рилли несколько раз сделала вдох и выдох, словно желая успокоиться.

– Он умер на Райдингхауз-лейн. Моя мама тогда еще была в здравом уме. Ты ведь помнишь, какой она была – веселой, доброй, все время что-то напевала. Она мне так помогала… О… – Рилли закрыла лицо руками, чтобы остановить поток слез. – Это было ужасно, Корди. Позже, когда Джек играл на Хеймаркете, мама отправилась в театр, подождала конца спектакля, а затем опрокинула на него ночной горшок. Джек знал, кто она, и убежал.

Рилли горько рассмеялась, однако Корделии показалось, что этот смех скорее похож на плач. Она молчала.

– О Рилли, – наконец нарушила тишину Корделия, – мне так жаль!

Маленькая Рилли Спунс сидела в подвальчике, тихонько поправляя юбки, и только этот нервный жест выдавал, насколько она взволнованна. Она смотрела перед собой, а в ее глазах застыла пустота.

– Мы встретились с тобой второй раз, когда я нашла ту злополучную газету. В которой было объявление об Эллисе. Тогда я никак не могла бы рассказать тебе свою историю.

– Но почему же ты до сих пор молчала?

– Корди, когда ты вернулась в Лондон, все было уже в далеком прошлом. И тебе вовсе не нравилось говорить о свадьбах и браке, как и о детях. Ты же сразу начинаешь злиться.

Корделия была явно пристыжена. Она опустила взгляд на свои руки. Она была так поглощена собственной жизнью, что ей некогда было интересоваться жизнью Рилли. Корделия почувствовала, как ее щеки заливаются румянцем.