Текст книги "Гипнотизер"
Автор книги: Барбара Эвинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)
Глава тринадцатая
В тот год на Лондон обрушилась ужасно холодная зима. Холод пробирал до костей, а днем солнце выглядывало только для того, чтобы через мгновение скрыться, так что земля казалась погруженной в вечную тьму. В сумеречных аллеях стали находить тела тех, кто не выдержал и умер от холода. Срывался снег, который превращался в грязь, а потом начинался дождь. И даже сквозь закрытые двери и окна, через дымоходы и маленькие щели в дома проникал металлический запах серого смога. Повсюду было серо и грязно. Но люди продолжали искать встречи с леди-гипнотизером, которая готова была поведать им о том, как преодолеть трудности.
День за днем Корделия терпеливо пролистывала газеты в поисках статей, посвященных ее ремеслу. Именно так она наткнулась на объявление о том, что Манон, дочь лорда Моргана Эллиса и леди Розамунд Эллис, на днях была представлена своей родственнице по материнской линии, королеве Виктории.
Корделия взяла первый же кабриолет и отправилась на Бедфорд-плейс.
Она впервые налила себе портвейна до начала приема клиентов. Рилли, которая зашла проверить, все ли лежит на своем месте, увидела, как Корделия залпом осушила большой бокал и налила еще один. Рилли была шокирована так, что не могла вымолвить ни слова. Она тут же вручила подруге мятных конфет и принесла индийского чаю. Корделия хранила молчание, но была бледна словно смерть. Ей стоило большого труда принять всех пришедших в этот день, а флейта Рилли, звучавшая в холле, казалось, обвиняла ее в проявлении слабости. Клиенты задерживались надолго. Корделия ощутила, как у нее начинает болеть голова. Единственное, чего ей хотелось, – закрыть глаза и забыться.
– Что бы у тебя ни случилось, – твердо заявила Рилли, после того как прием окончился, – ты не должна повторять этого. Никогда.
Корделия уставилась на подругу.
– Я говорю совершенно серьезно, – сказала Рилли. – Я заберу половину денег и выйду из дела. Ты не имеешь права принимать посетителей в таком виде. Помнишь актеров, которые напивались перед выходом на сцену, думая, что никто ничего не заметит? Помнишь, как глупо они выглядели? Как они полагали, будто никто ничего не понял? Даже сегодня кто-нибудь мог заметить твое состояние. Ты же была пьяна! Ты, которая учит всех быть собой, которая говорит клиентам, что человек производит то впечатление, к которому стремится. Мы добились успеха довольно быстро. Неужели ты считаешь, что теперь можно позволить себе не заботиться о репутации?
Корделия никогда еще не видела Рилли такой сердитой. Она не узнавала свою добрую малышку Рилли Спунс.
– Мне стыдно за тебя, – завершила свою обличительную речь Рилли.
Корделия схватила ридикюль, вытащила вырванный из газеты листок и вручила его Рилли. Рилли стала читать: на ее лице отражались самые разные чувства, но появление миссис Спунс, которая тащила гири от кухонных весов, оборвало разговор, а когда вопрос с гирями был наконец улажен, входная дверь на Бедфорд-плейс громко хлопнула.
Корделия без устали мерила шагами площадь Блумсбери на вечернем морозном воздухе. Деревья покрылись инеем. Она вспоминала, как часто бывала здесь еще ребенком. Сад ее мечтаний. На мгновение Корделия задержала взгляд на лице Чарльза Джеймса Фокса, лучшего из слушателей. На небе светила полная луна в окружении ярких звезд. «Манон, дочь лорда Моргана Эллиса и леди Розамунд Эллис, была представлена королеве Виктории, которой леди Розамунд приходится кузиной». Хорошо, что ее величество королева понятия не имела о том, что на самом деле она встретилась лишь еще с одной мисс Престон. Эта мысль острым ножом вонзилась в сердце Корделии. Он был подобен ножу хирурга, который все углублял ее рану. Наконец она поняла, что в самых потаенных уголках ее души все это время теплилась надежда на то, что однажды она обретет своих детей и они снова будут принадлежать ей по праву. Но объявление в газете отрезвило Корделию, ясно показав, что ее появление в жизни Манон оказалось бы фатальным для репутации молодой аристократки. Актриса, превратившаяся в гипнотизера, дама с темным прошлым – все это вызвало бы массу вопросов. Корделия скользнула взглядом по памятнику и посмотрела на луну. Она увидела яркие звезды, они сияли в зимнем небе, освещая замерзшие ветки. Ее дети были для нее под запретом. Теперь уже навсегда, потому что ни при каких обстоятельствах они не должны были узнать о стеклянных звездах на потолке. Она увидела высокую светловолосую девочку, которая отказывалась махать маме рукой, и другую, пониже, склонившуюся над плачущим младшим братом, а в это время по дороге удалялся экипаж, подгоняемый сильными порывами ветра. И еще одна мысль пришла ей в голову, пока она стояла на площади.
Тетя Хестер предупреждала ее. «Это была моя вина, – подумала Корделия. – Я хотела невозможного. Эллис не мог на мне жениться. Чарльз Джеймс Фокс женился на миссис Армитаж, которая была намного хуже актрисы, но в мире такое случается нечасто».
Почту разбирала Рилли, поэтому именно ей попало в руки письмо, которое на следующее утро принес почтальон с Литтл-Рассел-стрит, – оно валялось там в грязи на железных ступеньках.
«Если это ты, мама, то твои дети, у которых был домик в ветвях дерева, ждут от тебя вестей по адресу площадь Гросвенор, дом номер семь. Я буду находиться там большую часть декабря. Гвенлиам».
Письмо было отослано из Уэльса много недель назад. Уже было начало декабря. Рилли не стала долго раздумывать над тем, отдавать письмо Корделии или нет, поскольку в любом случае они не разговаривали. Она просто отправила срочное послание по указанному адресу, на площадь Гросвенор, дом номер семь, указав в нем точное расположение Бедфорд-плейс и пригласив Гвенлиам посетить их вечером.
Корделия услышала, как Рилли тихо напевает себе под нос, переодеваясь к приему посетителей. Ей хотелось обнять ее – она очень ценила доброту и мудрость Рилли. Однако они все еще не разговаривали, и Рилли следила сегодня за бутылкой портвейна с особым пристрастием. Корделия решила: «Сегодня вечером я обязательно извинюсь перед ней за свое отвратительное поведение и скажу, что не заслуживаю такого чудесного друга, как она». Она вспомнила, как храбро повела себя Рилли в ситуации со злосчастным мистером Вильямсом. Она ведь хотела только любви. Корделия начистила до блеска одно из зеркал (хотя Нелли уже давно сделала эту работу), думая о том, как она любит свою Рилли.
Она услышала голос. Конечно, было невероятным через столько лет узнать его. Голос звучал отрывисто, гласные произносились немного протяжно, как принято у знатных леди, но Корделия все равно узнала этот голос. Не в силах сдержать себя, она невольно вскрикнула, словно боялась задохнуться. Комната поплыла у нее перед глазами, а бусинки пота выступили на лбу, на верхней губе и даже на ногах.
«Рилли знает?» Но Рилли была в соседней комнате. Она говорила обычным голосом. «Рилли думала, что это еще одна посетительница? А может, это действительно только посетительница? Что, если я ошибаюсь?» Рилли могла появиться в большой темной комнате и привести обладательницу этого голоса в любой момент.
Корделия запаниковала, и на мгновение ее охватило безумное желание куда-нибудь спрятаться. Она слышала, как они ходят в соседней комнате. Словно во сне, Корделия заставила себя занять свое обычное место на стуле, предварительно быстро задув две ближайшие свечи, так что наступила почти полная темнота. Она повязала шарфом голову, на манер цыганки. Ее сердце выбивало барабанную дробь.
Дверь отворилась, и в комнате появилась молодая девушка. Рилли указала ей место на софе, как делала всегда, а затем дверь закрылась. Корделия увидела, что девушка очень бледна. Ее глаза постепенно привыкали к сумраку. Корделия поняла, что ее заметили.
Пришел ее черед говорить.
– Чем я могу помочь вам? – спросила она, но ее голос прозвучал не громче шепота.
Девушка ответила не сразу. Ее длинные светлые волосы были завязаны сзади. Она казалась старше, лицо было мертвенно-бледным, но это было то же самое лицо, любимое и родное. Вдруг Корделия ощутила на своих щеках слезы. Она плакала, не издавая ни звука. Это лицо, столь дорогое, казалось не очень знакомым. Однако она не могла не узнать глаза – пытливые серые глаза, не такие красивые, как у Кити, а глаза Хестер.
– Нам сказали, что ты умерла, – проговорила девушка, и Корделия услышала, как ее голос задрожал.
Очень медленно, спрашивая себя, не привиделся ли ей сон, Корделия размотала шарф, и он упал ей на плечи. Так же медленно она направилась к софе и произнесла на ходу:
– Я не умерла.
Девушка кивнула, и темная комната поплыла перед глазами Корделии.
Но мисс Престон не падают в обморок.
Женщины посмотрели друг на друга. Неожиданно из соседней комнаты раздался звук флейты Рилли.
– Я узнала твой голос, Гвенлиам, – промолвила Корделия.
– Они сказали, что ты мертва, – повторила Гвенлиам.
Все еще очень медленно, словно она была нездорова, Корделия присела рядом с дочерью.
– Я искала вас в Уэльсе так долго, но старый дом был все время заперт, а замок окончательно превратился в руины.
– Да.
Флейта все еще играла, но очень тихо. Они сидели, сохраняя дистанцию, на мгновение установилась такая тишина, как будто в комнате никого не было, но после этого слова обрушились лавиной.
– Гвенлиам, куда вас увезли так срочно? Я вернулась домой почти сразу, но…
– Да, нас увезли в тот же день. Кто-то прибыл в дом. Нас посадили в экипаж. У меня была всего минута, чтобы написать тебе записку. Я оставила ее в домике на дереве, но не знала, куда нас забирают…
– Я искала хоть какое-нибудь письмо…
– Я знала, что все так и будет.
Их разговор прерывался невольными вздохами.
– Началась гроза. К тому времени, когда я добралась до домика в ветвях, разыгралась настоящая буря. Письма там не было, хотя я не сомневалась, что вы наверняка оставили мне какую-нибудь весточку.
– Я написала, что нас увозят, но не знала, куда именно. Нас просто забрали и посадили в карету. Мы прибыли на север, это где-то неподалеку от места под названием Рутун, как выяснилось позже. Нас поселили в таком же старом каменном доме, но на этот раз мы не видели моря. Я знала, что тебе ни за что не удастся найти нас, – мы находились слишком далеко.
Все это время они сидели, глядя друг на друга с удивлением, словно не веря, что их встреча оказалась возможной.
– Мы оставались там долгие годы.
– Что вы… делали? Как жили? Кто… кто за вами присматривал?
– У нас было много наставников и учителей. Морган занимался только чтением и рисованием, даже когда его отослали учиться в школу. Манон и я учились… тому, что принято знать молодым леди.
Корделия увидела их всех: своих детей, встречающих каждый новый день рождения в старом каменном доме в окружении многочисленных домашних учителей, и себя, вернувшуюся на сцену, чтобы играть ведьм и королев из сказок.
– А они… – Никто из них так и не решился уточнить, что подразумевалось под словом «они». – Они… – Корделия не могла найти нужного выражения. – За вами хорошо ухаживали?
– Можно сказать, что да.
– Манон?
Она произнесла имя старшей дочери так, словно речь шла о драгоценном фарфоре, который может разбиться от неосторожного обращения.
– Манон только что представили ко двору. В пятницу она выходит замуж.
Корделия пыталась скрыть шок. «Манон выходит замуж?»
Она заставила себя произнести следующее имя.
– Морган?
Ответа не последовало.
– Морган? – На этот раз в ее голосе прозвучали нетерпение и беспокойство. – Он всегда… Он всегда был… – Корделия снова подавила вскрик, как в первый раз, когда услышала голос Гвенлиам. Она быстро опустила глаза. Корделия словно видела лицо сына – встревоженное, иногда рассерженное, вспомнила, как гладила ему голову. Она не слышала звуков флейты – в ее ушах звучали шум прибоя и голоса детей, выкрикивающих разные названия, эхом разносившиеся по огромному пустынному берегу. Она видела яркие полевые цветы – голубые, красные и желтые, которые клонились под порывами ветра. Она снова подняла взгляд и увидела перед собой молодую женщину, над головой которой рассыпались фальшивые звезды.
Ей надо было задать тысячу вопросов или не задавать их совсем. Наконец она проговорила:
– Как ты разыскала меня?
– Всего несколько месяцев назад Моргана перевезли в Кардифф, потому что его головные боли…
– Он все еще страдает от головных болей?
– Не так, как раньше. Он нашел объявление, когда был в Кардиффе.
Корделии пришлось повторить свой вопрос:
– Как себя чувствует Морган? Его все еще мучают головные боли?
– Да, но не так, как раньше.
Похоже, ей хотелось как можно быстрее сменить тему.
– Он любит читать газеты.
Ее слова звучали, как мелкие удары: «Головные боли у Моргана», «Он любит читать газеты».
– Он показал мне объявление, но я сказала, что это довольно глупо. Он разозлился и разорвал газету в клочья. – И снова Корделия увидела маленькое лицо, полное гнева и тревоги. – Я и подумать не могла, что Моргану удастся найти тебя, – ответила Гвенлиам просто. – Он едва пришел в себя после… твоего отъезда. Но, конечно, я подумала, а вдруг это и вправду ты, поэтому решила тайно ответить на объявление, так как мы собирались в Лондон по случаю представления Манон ко двору и ее замужества. Я посчитала, что произошла какая-то ошибка.
– Но я не получала письма.
– Мисс Спунс нашла его только вчера.
Она услышала, как Корделия ахнула от удивления.
– Она сразу же связалась со мной. Мисс Спунс сказала мне, когда я пришла сюда, что ты ничего не знаешь, что так будет лучше. Мама, это настоящая удача, что все сложилось именно так, ведь наша мачеха требует показывать все письма ей. Я возвращалась после прогулки, и мальчик отдал письмо мне в руки. Взяв кабриолет, я приехала сюда. Мне никогда прежде не приходилось делать ничего подобного.
Корделия попыталась взять себя в руки. Она не могла ни ясно мыслить, ни ясно выражаться. Свечи мерцали в темноте.
– Обычно вы… не живете в Лондоне? – проговорила она.
– Нет, мы все еще живем в Северном Уэльсе, но Манон приехала в столицу около года назад.
– Манон жила здесь все это время? В Лондоне?
«Моя дочь была здесь, а я даже не знала».
– Да. И когда для Манон нашли мужа… Он герцог…
– Герцог?
– Манон… Ты же помнишь, какой красавицей она росла. Было решено, что мы все отправимся в Лондон. На свадьбу. Мы с Морганом здесь впервые!
Корделия с трудом заставила себя спросить:
– Морган тоже здесь?
– Да.
– В Лондоне?
– Да.
По губам Гвенлиам скользнула улыбка.
– Знаешь, мы с Морганом всегда мечтали о том, чтобы сбежать в новую страну.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Мы всегда мечтали перебраться в Америку, откуда прибывают корабли. Те самые, что превратились в обломки.
– О, – только и вымолвила Корделия, тоже улыбнувшись.
– Конечно, это была всего лишь мечта, но Морган так хотел отправиться туда! Ты всегда рассказывала нам об этой земле как о чем-то заповедном. Но для Манон пределом мечтаний оказался Лондон. Наш дедушка, герцог Ланнефид, живет в доме на площади Гросвенор.
В воздухе повисла пауза.
– Да, – наконец прервала тишину Корделия. – Я знаю этот дом.
Она все еще не задала дочери так много вопросов. Никто из них не знал, как обойти опасные рифы. Слышалось лишь неровное дыхание матери и дочери.
– Ты выглядишь, как и прежде, но… – было очевидно, что Гвенлиам колебалась, стоит ли говорить дальше, однако она была еще неопытной девушкой, поэтому, взглянув на седую прядь волос, выпалила: —…заметно старее.
В соседней комнате все так же играла флейта.
– Америка всегда была на месте, она не выскакивала из воды.
– Что?
– Учителя рассказали нам, что Америка – старый материк. На ней с давних времен жили туземцы.
– О Гвенлиам, я все выдумала тогда, я ничего не знала и не могла знать об Америке.
И обе женщины при воспоминании о том далеком времени разразились добрым смехом. Былое, как призрак, коснулось их и исчезло, и смех оборвался так же внезапно, как и начался. Снова наступила пауза.
Вдруг Гвенлиам, побледнев, наклонилась к ней.
– Я все время, с тех пор как приехала сюда, прохаживалась по Литтл-Рассел-стрит и спросила настоятеля большого храма, здесь ли живет леди Эллис, но он посмотрел на меня, как на сумасшедшую. Это довольно приличная улица, заявил он, но аристократы здесь не живут.
«Она ничего не знает. Она и понятия не имеет о том, что кроется за историей их рождения».
– Ты помнишь Литтл-Рассел-стрит? – проговорила она.
– А еще помню те истории, которые ты рассказывала нам о своих матери и тете.
И в третий раз Корделия подавила крик.
– О твоей бабушке и о твоей тете Хестер, – прошептала она. – Ты так похожа на Хестер!
Светловолосая девушка бросилась к своей матери. Шарфы Корделии струились по плечам. Женщины рыдали в объятиях друг друга. И сквозь слезы девушка с бледным ликом все повторяла: «О, я ничего не понимаю». Наконец она подняла взгляд, затуманенный слезами.
– Я хотела бы задать тебе столько вопросов. Почему отец развелся с тобой? Почему они сказали нам, что ты мертва? Что произошло, когда ты приехала в Лондон?
Корделия вспомнила клятвы, которые она произносила под звездами на площади Блумсбери.
– Давай пока оставим эти вопросы без ответа, – поспешно сказала она, крепко прижав к себе дочь.
Все это время Рилли мужественно играла в соседней комнате на флейте, желая всем сердцем, чтобы вслед за этой встречей для Корделии наступил период безоблачного счастья.
Все еще находясь на грани отчаяния, но желая обрести спокойствие, они в конце концов пригласили Рилли и выпили индийского чаю в уютной маленькой гостиной, окна которой выходили в сад. Им пришлось накинуть шали, потому что к вечеру, когда зимнее солнце исчезло, воздух стал холодным. В камине зажгли огонь. Вдруг они заметили, что по саду ходит миссис Спунс в одной нижней рубашке, безмятежно напевая что-то себе под нос. Рилли тут же заторопилась в сад и привела старушку в дом, по дороге терпеливо объяснив ей, что без одежды она замерзнет и подхватит простуду.
– Миссис Спунс потеряла память, – объяснила дочери Корделия. – Она была такой доброй и чудесной женщиной, да и сейчас не доставляет нам особых хлопот, но вот только когда она слышит голоса гостей, то снимает с себя одежду, словно желает нарядиться к ужину. Конечно, она не помнит ничего из наших наставлений. В последний раз Рилли пыталась убедить ее сидеть одетой, уверяя, что иначе оставит без работы портных – на что тогда те будут жить? Миссис Спунс всегда отличалась добросердечностью.
Гвенлиам улыбнулась. И Корделия ответила ей такой же улыбкой, хотя сердце ее разрывалось от боли: улыбка дочери напомнила ей тетю Хестер, Гвенлиам и Хестер словно слились воедино.
А затем Гвенлиам сказала:
– А ты действительно гипнотизер, как указано на двери? И почему ты называешь себя мисс Престон?
В этот момент появилась Регина с садовником, держа в руках охапку хризантем.
– Черт побери, ей удалось выскользнуть, – извиняясь, произнесла она. – Я собирала цветы для комнат.
– Это… – Корделия запнулась. – Это моя дочь Гвенлиам, Регина.
Старое морщинистое лицо Регины, которое было почти не видно за букетом цветов, озарилось улыбкой:
– Святые небеса! Какая милая и красивая девушка! Если вы собираетесь отправиться на площадь Блумсбери, будьте осторожны: там разгуливает убийца.
И, выдав свое обычное предупреждение, она отправилась прочь, последовав за садовником. Корделия только могла себе представить, какими странными показались Гвенлиам обитатели ее дома.
– Убийца?
– Я не думаю. Регина видит убийц повсюду, на каждом углу, на каждой улице! Это ее хобби!
В глазах девушки отразилась тысяча невысказанных вопросов. Внезапно они услышали, как залаяла собака.
– Я должна возвращаться, – вдруг вспомнила Гвенлиам. – Меня будут искать, мне нельзя быть одной. Они не знают, где я. Герцог очень строг, а уже поздний час.
Казалось, что грозная птица взмахнула темным крылом, спугнув ангела.
– Я составлю тебе компанию хотя бы до Мэйфера.
На улице Корделия окликнула извозчика. Женщины сидели в экипаже, на них обрушилась холодная темнота. Они держали друг друга за руки, намеренно не заговаривая о том, что больше всего беспокоило их. Они проезжали по дороге, освещенной фонарями, и свет выхватывал из темноты белые усталые лица.
– Ты могла бы вернуться? – прошептала Гвенлиам так, словно только что произнесла нечто запретное.
– Нет, Гвенни, – ответила Корделия, позволив себе назвать дочь ее детским именем. – Ты знаешь, что я ни за что не смогла бы вернуться.
– Ты могла бы жить с нами? В конце концов, ты же моя мама!
Корделия была поражена. Они подъезжали к самой роскошной площади в Лондоне. Надо было что-то предпринять. Она постучала по крыше экипажа, и он резко остановился. Она ощутила внутреннее сопротивление дочери, ее нежелание преодолеть оставшийся путь до столь хорошо знакомого им обеим дома. Зимняя темнота окутывала Лондон, и Корделия обратилась к дочери, заговорив с ней торопливым низким голосом. Она должна была сказать это здесь и сейчас.
– Я никогда не смогла бы дать вам то, что дал Эллис. Ты должна понять то, чего не понимала я в твоем возрасте. Мир разделен не на богатых и бедных, а на респектабельных и нереспектабельных людей. Это самая глубокая пропасть, о существовании которой я не желала знать. Я не понимала, что причинила вам огромный вред своим нежеланием знать правду жизни.
Она выдыхала облачка пара, которые принимали причудливые формы на морозном воздухе.
– Я была актрисой и дочерью актрисы. Если бы ты жила со мной, если бы я делила с вами жизнь, ты ни за что не заняла бы теперешнего положения в свете.
– Я жила вместе с тобой до семи лет! И никогда не была так счастлива, как в те годы.
Девушка была потрясена услышанным.
– Но мы были лишены ощущения безопасности. Я не понимала этого тогда. Безопасность и стабильность – вот что дает нам уважение. Только потому, что твое положение дает тебе и то, и другое, ты не понимаешь всей важности проблемы. Тебе следует остаться с теми, кто представляет твой мир. Но… – Корделия заметила, как девушка переменилась в лице. – Я всегда буду с тобой. У меня есть деньги, и я думаю, что сумею быть тебе полезной, не привлекая к себе внимания людей. О Гвенни, ты должна держаться за ту жизнь, к которой так страстно стремились моя мать, моя тетя и я сама.
Она взяла дочь за руку и отвела на площадь Гросвенор, угол которой ярко освещался фонарями.
И тут она ощутила, что запас ее мужества иссяк и силы покинули ее. Она не могла сдержать себя.
– Вы все здесь сейчас? – спросила Корделия.
На лице Гвенлиам не отразилось ничего, кроме усталости.
– Да, мы все здесь.
Корделия не могла не уточнить:
– И Морган?
– И Морган. Манон выходит замуж за герцога Трента. Это очень выгодная партия, как все вокруг о ней говорят, в пятницу состоится пышное торжество. Церемония запланирована в часовне Вестминстера. Понимаешь, – голос Гвенлиам, как и ее лицо, не выражал никаких эмоций, – у нашей мачехи не могло быть детей. А это означает, что мы в конце концов пригодились. Морган – законный наследник.
«Они ни за что не должны узнать правду. Я не имею права разрушить их судьбы».
– Этот герцог Трент… Он подходящая партия для Манон? Он хороший человек? Манон любит его?
Гвенлиам повернула свое бледное лицо к матери.
– Она любит Лондон. Она счастлива здесь.
«Она добавит еще что-нибудь? Но Манон счастлива».
Огромный дом на углу площади казался угрожающим. Гвенлиам остановилась.
– Мы на месте, – дрожащим голосом вымолвила она. – Это тот самый дом.
– Я знаю, – резко отозвалась Корделия.
Они не обсуждали будущее, не говорили о том, как им быть дальше. Они просто стояли, глядя друг на друга и дрожа от волнения. Корделия взглянула на запретный для нее дом, за порогом которого находились ее дети.
– Посмотри, – сказала Гвенлиам, указав на яркую полную луну. – Это твоя луна.
Она увидела, как ее мать на мгновение закрыла глаза, словно была не в силах вынести вида этого дома. А затем Гвенлиам торопливо произнесла:
– Это все неправильно. Я всегда знала, что ты жива. Сначала они забрали нас. А потом сказали, что сделали это потому, что ты умерла в Лондоне, пока была там с нашим отцом. Но я знала, что к тому времени, когда нас увозили из замка, ты не могла еще добраться до Лондона. – Она вздохнула. – Ты не должна меня ни о чем просить. Я намерена открыть все отцу. Я признаюсь ему, что видела тебя, и спрошу, почему он обманул нас, сказав, что ты умерла.
Корделия схватила дочь за руку и притянула к себе. Превозмогая боль, она с жаром проговорила:
– Гвенлиам, послушай меня. Послушай внимательно. – Она говорила торопливо и переходя на шепот. – Ты должна слушаться меня, видеть во мне наставницу. Никому и ни за что не открывайся. Никогда!
Взволнованно взглянув на дом, она отвела дочь в сторону, так чтобы никто их не видел. Упрямое лицо дочери напомнило ей такое же упрямое лицо тети Хестер. Она должна была привести ее в чувство любыми способами.
– Послушай меня, Гвенлиам, – резко произнесла Корделия. – Мне надо доверить тебе одну тайну. Ты должна проявить благоразумие, потому что ты взрослый человек. Я расскажу тебе то, о чем ты никогда никому не расскажешь. Ради Манон и Моргана. И ради себя.
Мимо них прогремел экипаж, где-то свистнул мужчина, а затем послышались голоса и ржание лошадей. Город все еще не спал, даже на Мэйфере. Корделия огляделась вокруг и заговорила тихо и торопливо.
– Ты помнишь, я рассказывала вам о нашей свадьбе…
– О той, которая состоялась в маленькой церкви? Прекрасное, романтическое венчание, на котором присутствовали лишь тетя Хестер и Рилли…
– И кузены, которые, как я узнала позже, прибыли с твоим отцом, не доводясь ему никакими кузенами. А викарий, как выяснилось позже, тоже не был викарием…
– Ты хочешь сказать, что все это было трюком?
– Да, трюком, шуткой. В тот день я отправилась в Лондон. Когда я добралась туда, мне сказали, что никакая я не жена вашего отца. И никогда не была леди Эллис, ваш отец не является моим супругом.
Гвенлиам не могла поверить в то, что слышит. Она в ужасе уставилась на мать.
– Но почему?
– Ты знаешь законы света, Гвенлиам. Ты знаешь ответ на свой вопрос. Твой отец не мог жениться на мне, и мне надо было это понимать. Я была актрисой, а не леди.
– Но мы же были семьей. Он всегда приезжал к нам.
– Да.
– И все это оказалось ложью?
– Мы жили как семья, это правда. Все остальное действительно было ложью. Именно поэтому ты не должна никогда никому рассказывать о том, что узнала от меня. Иначе свадьба Манон не состоится. А Морган не будет наследником.
Установилась тишина. Корделия слышала лишь неровное дыхание дочери.
– Я никогда не была леди Эллис, – твердо сказала она. – Я всегда называлась мисс Престон.
Даже в темноте Корделия заметила, как блеснули удивлением глаза ее дочери.
– Но я уверена, что герцог не знает этой истории. Ты не представляешь, какой он человек. Он ни за что не принял бы нас, если бы считал, что мы… – Она остановилась, а затем медленно и тихо закончила: —…незаконнорожденные.
– Конечно, я не сомневаюсь в том, что ему ничего не известно. Черт побери, Гвенлиам, ты должна наконец понять! Никто ничего не знает, кроме вашего отца и адвоката, который встретил меня в Лондоне. Твоему отцу гораздо удобнее было бы признать факт неравного брака с той, которой уже нет в живых. Иначе как он мог объяснить появление троих детей? Он любил вас. Я уверена, что любил, в противном случае он бы просто оставил нас всех. Тебе следует помнить о том, что отец хотел сохранить вас для себя и в конце концов сделал так, как лучше. Если бы я могла сейчас переступить порог дома и забрать вас, я бы так и сделала. Но, моя дорогая Гвенни, все изменилось. Нельзя повернуть время вспять. Нельзя отказаться от положения в свете. Ты должна найти свою дорогу. Последствия одного неосмотрительного поступка могут быть ужасными.
Глаза Гвенлиам блестели в темноте.
– Значит, я тоже должна называться мисс Престон, – сказала она, и в эту минуту они услышали, как двери огромного дома распахнулись.
– Гвенлиам! – позвал женский голос, и Корделия тут же его узнала. Это был голос истинной аристократки. Она отвернулась.
– Прошу тебя, приди на венчание, – прошептала ей вслед девушка и направилась по каменным ступеням к дому.
Корделия быстро шагнула в темноту.