Текст книги "Гипнотизер"
Автор книги: Барбара Эвинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)
Глава двадцать третья
– И вы не побежали, чтобы помочь ему?
– Нет, – сказала Корделия и опустила глаза на свои руки, все еще покрытые синяками. – Я не побежала и не помогла.
Инспектор Риверс заметил, что она не могла унять дрожь, вспоминая эту историю; он безоговорочно поверил ее словам. Ему было так жаль ее, но его отношение к ней изменилось, и Корделия не могла этого не ощутить. Он помнил все, что ему довелось узнать о ней, и, подобно другим мужчинам, присутствовавшим на дознании, находился под влиянием услышанного. Он по-прежнему был любезен с ней, но в его сердце исчезла прежняя теплота.
Долгое время все трое сидели молча, бледные и усталые от пережитого волнения. Инспектор снова вспомнил убитую горем Корделию, какой она была в тот вечер, когда узнала о самоубийстве старшей дочери. Он вспомнил потрясенных трагедией детей в доме на площади Гросвенор. Он был детективом: разгадка лежала на поверхности. Наконец инспектор надел накидку, словно собираясь уходить, но его работа еще не была закончена, и он с легкой дрожью вдруг подумал: «Я должен заставить ее говорить». На многие вопросы, касающиеся этого убийства, еще нет ответа, и он должен до конца исполнить свой долг детектива. В комнате зажгли камин, но огонь погас, поскольку месье Роланд забыл помешать поленья. Они слышали, как потрескивают свечи, когда из-под двери и в оконные щели дули легкие сквозняки. Они слышали, как по ночной дороге с грохотом движутся экипажи и телеги.
Месье Роланд не поднял взгляда, но, услышав долгий вздох инспектора Риверса, подумал, что это расследование, наверное, приводит его в отчаяние.
– Но почему вы отправились к миссис Фортуне? Почему не пошли домой?
Корделии понадобилось много времени, чтобы ответить. Она смотрела на свои руки.
– Я отправилась домой. Выбежала с площади и побежала домой, как делала всю свою жизнь. Площадь всегда была для меня особым местом. Можете назвать ее моим небом, пристанищем. Я провела здесь много времени, когда была ребенком, бродила по этой площади поздними вечерами… это не имеет значения теперь, – поспешно добавила она, заметив удивленные взгляды. – Это было дорогое моему сердцу место. Я видела сотни драк, сотни пьяных дебошей, но мне никогда не доводилось быть свидетельницей… – Голос Корделии дрогнул. – Свидетельницей того, что произошло в ту ночь. Я бросилась бежать домой, но ноги понесли меня в подвальчик, где я жила раньше. Только уже спускаясь по железным ступенькам, я осознала, что сделала: я прибежала не в тот дом. Я не знала, жив ли Эллис, как и то, смогу ли я когда-нибудь избавиться от воспоминания о том безумном крике на площади. Поэтому я продолжила бежать. Трудно объяснить, почему я так поступила. Просто мне хотелось как можно дальше убежать от ужасных воспоминаний, от тех картин, которые неотступно преследовали меня. Инспектор, я слишком стара, чтобы бегать, но я неслась к миссис Фортуне, не соображая, что делаю. Поравнявшись с «Кокпит», я услышала пение, эхом разносившееся по улице. Мы и сами часто пели, когда собирались у нее. Я остановилась в тени, отдышалась и поправила волосы, а потом мимо меня прошли двое карликов-танцоров, Джеймс и Джоллити, но они меня не заметили. Я была без накидки, с собой не было ни гроша, но у миссис Фортуны можно встретить кого угодно. Я увидела Олив, балерину. Мы всегда покупали выпивку тем, у кого недоставало денег, так что она охотно угостила меня портвейном и рассказала о пантомиме, в которой принимает участие. А затем к нам присоединился мистер Трифон. Он говорил очень долго, и я почувствовала, что прихожу в себя.
Она остановилась, измученная до крайности. Но инспектор все еще не закончил свою работу. Он должен был задать следующий вопрос.
– Женщина в накидке. Вы видели ее?
Она не подняла на него глаз.
– Я не видела ее.
– Это была ваша дочь Манон?
Корделия тут же испуганно взглянула на него.
– Нет! – закричала она, встав, словно только что получила от него удар. Ее голос, звучавший все громче, заполнил холодные комнаты.
– Конечно же, это была не она! Капюшон откинулся, и я увидела бы Манон! Как вы смеете предполагать…
– Это была леди Розамунд Эллис, мисс Престон?
Застигнутая врасплох, она запнулась, осознав, что ей подстроили ловушку. Она отвернулась.
– Было слишком темно.
– Вы уже дали понять, что это была женщина. Площадь Блумсбери не очень большая, мисс Престон. Присяжным это известно, ведь многие из них живут неподалеку. Вы сами сказали, что в ту ночь светила яркая луна, и вы уверены, что это была не Манон.
Корделия с мольбой посмотрела на него.
– Инспектор Риверс, это совсем не обязательно… – Она замерла, не зная, какие слова прозвучат наиболее убедительно. – Эта женщина… Это могла быть любая другая женщина.
– Кричавшая «Лжец!» и убивавшая его?
– Но это могла быть его очередная любовница. Наверняка у него было много любовниц.
И наконец она воскликнула:
– Дети этого не вынесут!
– Кто это был, мисс Престон?
– Прошу вас, заклинаю всем святым, разве нельзя оставить все как есть? Я не скажу больше ничего! Почему я должна это делать? Моя жизнь погублена, и ничего нельзя изменить. Но дети… Они не вынесут еще одного испытания.
Ее глаза вспыхнули, когда она обратилась к инспектору.
– Людям не под силу нести такой груз боли, инспектор. Их отец мертв, сестра мертва, они потеряли наследство. Вы собираетесь привлечь еще больше внимания к этому делу, бросая тень на их сестру? Или, возможно, хотите, чтобы мои дети думали, что их воспитывала… убийца? После всего, что им довелось пережить, неужели вы допустите, чтобы они выступили против своей мачехи? Прошу вас, пощадите детей!
Она закрыла глаза и, казалось, на мгновение покинула эту комнату. Потом открыла глаза.
– Инспектор Риверс, лорд Морган Эллис сказал всем, что я умерла.
Неохотно, перейдя на шепот, она снова сказала (инспектор мог бы поклясться, что она говорила о леди Розамунд Эллис):
– Людям не под силу нести такой груз боли.
В холодной комнате повисла тишина.
– Лорд Морган Эллис причинил много боли людям, которые любили его, – бесстрастно отозвался месье Роланд, но, возможно, он тоже молил инспектора о пощаде.
Инспектор сидел, выпрямившись, его усталое морщинистое лицо казалось лишенным всякого выражения.
– Я поговорю с мистером Танксом, – проговорил он. – Я, безусловно, передам ему этот разговор. Вы должны понять меня, мисс Престон. Вас еще не освободили от обвинений в убийстве. – Он мог себе только представить, с какими заголовками выйдут утренние газеты. – Но я могу устроить так, чтобы другие свидетели завтра выступили до вас. Будет лучше, если вы не станете слушать показания других свидетелей, а расскажете то, что только что сообщили мне, слово в слово.
– Но только в том случае, если они не станут упоминать имени Манон.
– Они не будут говорить о Манон. Мы знаем, где вы были в тот вечер. – Он говорил жестко и энергично. – Простите меня, мисс Престон, но я детектив. Мне надо знать, что вы видели. Я глубоко сожалею, что вам пришлось столько пережить. Всем теперь будет ясна причина вашего молчания. Но завтра дело должно быть завершено и все узнают правду. – Он повернулся к месье Роланду. – И когда все это станет известно, что бы ни произошло, мисс Престон уже не смогут признать виновной.
– После всего, что было сказано на публике… – бесстрастно заметила мисс Престон.
Инспектор Риверс лишь поклонился и ушел.
– Идите сюда, моя дорогая, – обратился к ней месье Роланд.
Они оба так устали, но испытания еще не закончились. Он поставил ширму у камина с погасшим огнем.
– Сейчас мы вернемся в Блумсбери. Надо быть готовыми к утреннему заседанию. Завтра все закончится.
– Это никогда не закончится, – сказала Корделия. – И вы знаете об этом.
Она не сдвинулась с места, оставшись у холодного темного окна.
– Но у вас есть ваши дети.
Изможденное лицо Корделии выражало одновременно и боль, и счастье.
– Манон покончила с собой.
– В этом нет вашей вины, – мягко заметил он.
Тетя Хестер, ощущение сожаления. Какой-то голос шептал: «Это и твоя вина тоже, Корделия». Она отрешенно взглянула на месье Роланда.
– Манон мертва. Моя репутация испорчена. Я лишилась уважения людей. И, вероятно, я лишилась возможности зарабатывать на жизнь.
Ее лицо по-прежнему выражало страдание. Она сделала над собой усилие. И затем, вопреки своему настроению, вдруг улыбнулась. Улыбка словно осветила ее изнутри.
– Но, похоже, наконец мы нашли и Моргана, и Гвенлиам.
«Со мной мои дети».
Корделия лежала в темноте, не в силах заснуть. Перед ней возникло лицо Манон. Она ощутила, как холодный воздух спальни пробирает ее до костей. Часы на стене отсчитали удары: три. Она увидела лицо Гвенлиам, лицо Моргана… родные любимые лица. Вдруг часы пробили снова: четыре. Когда наступит утро, она вернется на дознание к коронеру. Наверняка сегодня все уже останется позади.
«Со мной мои дети».
Они с Рилли думали, что одержали победу. Пили портвейн, смеялись и щипали себя, не веря, что им удалось проскочить между жерновами жестокой судьбы. Им не удалось перехитрить мир. Они нарушили слишком много правил. И ничто не могло вернуть все назад, в безоблачное прошлое. Корделия снова осознала: ее погубило не то, что она была матерью детей лорда Моргана Эллиса. Ее погубили показания мисс Люсинды Чудл. Она переступила незримую грань, когда произнесла слова, бывшие под строгим запретом. Снова и снова она возвращалась к своим горестям и заботам, ее мысли метались по замкнутому кругу.
С ней были ее дети: двое ее детей.
Она подумала о Манон, в одиночестве терпевшей предсмертные муки, надевшей напоследок свадебный наряд, и слезы покатились у нее из глаз, и она не могла их остановить. «Я так и не поговорила с ней после того утра, когда экипаж унес меня прочь в Лондон. Она не помахала мне тогда рукой, ей так хотелось отправиться в Лондон!» И снова и снова мысли Корделии возвращались к тому, что заботило ее больше всего на свете. Теперь с ней были двое ее любимых детей, и она потеряла возможность обеспечивать их.
Корделия услышала тихий стук в дверь и присела на кровати.
– Да?
Она потянулась к свече. На пороге стояла Гвенлиам.
– Я не знала, спишь ли ты, – застенчиво проговорила девушка.
– О, прошу тебя, заходи, заходи, я не могла уснуть. Иди ко мне скорее, здесь так холодно!
Гвенлиам скользнула к ней под одеяло, и они вспомнили, что так было давным-давно.
– Я не могу спать, – сказала Гвенлиам, – иногда мне кажется, что я утратила эту способность. Я все время вижу Манон. – Ее голос задрожал, но она храбро продолжила: – Я вижу ее, мама, надевающей на себя свадебное платье.
Гвенлиам пыталась сдержать слезы.
– О Гвенни, нам так много пришлось пережить, что мы не имели возможности поговорить о нашем горе.
Она взяла холодную ладонь дочери в свои руки, пытаясь не показывать слез.
– Думаю, что она слышала, как мы с Морганом говорили о тебе.
У Корделии едва не разорвалось сердце от боли и страха: именно этого она и боялась. Она вдруг села на кровати.
– Манон покончила с собой, потому что узнала о том, что я жива?
– Нет-нет, все было не так. Как бы то ни было, но как только Моргану все стало известно, было бесполезно скрывать от нее правду. Но причина не только в этом.
Гвенлиам тоже села и укуталась в одеяло.
– Что-то еще…
Она остановилась, а затем решилась.
– Что-то произошло между ней и герцогом Трентом. Я не совсем поняла, о чем речь, но она сказала… Она сказала, что он заставлял ее делать непристойные вещи, а потом посмеялся над ней. Он причинил ей боль, и она все рыдала и рыдала. Манон призналась, что мечтает вернуться в Уэльс. Но ведь мы все приехали сюда только из-за нее. Ей так хотелось выйти замуж и жить в Лондоне! Она была любимицей нашего дедушки, герцога Ланнефида. Лондон манил ее. Но после свадьбы все переменилось. Муж чем-то настолько огорчил ее, что она не могла прийти в себя. Я никогда не видела Манон такой и не знаю, что могло стать причиной ее горя.
Корделия закрыла глаза. Боль была невыносима. Когда она думала о том, насколько велико невежество юных невест, слезы душили ее. Корделия вспоминала, как они с Рилли ходили в библиотеку, чтобы раздобыть хоть какие-то книги на эти деликатные темы, как старались подавить смех, когда читали «Справочник по вопросам здоровья», где описывались «некоторые болезни, поражающие юношей». Они пытались найти слова, которые смогли бы просветить и успокоить юных девушек. И никто не поговорил с Манон. Гвенлиам не присутствовала, когда показания давала мисс Люсинда Чудл. И это горькое открытие тоже было впереди.
А затем дверь снова открылась, но на этот раз безо всякого стука.
– Где же вы все? Почему разговариваете тут без меня? У меня так болит голова, что я не в силах вынести, а я нигде не мог найти вас.
Гвенлиам спохватилась первой.
– Морган, где твое лекарство?
– Лекарство мне не помогает! Я хочу, чтобы мама сняла боль!
Он подошел к кровати, и пламя свечи выхватило из темноты его побелевшее от боли лицо.
– Мама, эта боль невыносима. Я не знаю, как с ней справиться.
Обе женщины тут же вскочили с теплой кровати, опустив ноги на холодный пол. В белых ночных рубашках они быстро двигались по комнате, зажигая новые свечи, разводя огонь в камине и укладывая Моргана в постель.
Они увидели, что с Морганом случился новый приступ, похожий на тот, что произошел в зале дознания. По телу Моргана прошли судороги, он вдруг нагнулся, и его вырвало прямо на покрывало.
– Быстро, быстро, приведи месье Роланда и Рилли. Месье Роланд спит внизу, в большой комнате со стеклянными звездами.
Гвенлиам убежала.
– О мама, такого еще не было. Я не могу вынести эту боль. Что-то происходит со мной. О, моя голова…
И его снова вырвало.
Корделия сделала глубокий вдох и заняла место рядом с сыном. Запах рвоты заполнял комнату, но она этого не замечала. Корделия держала голову сына, как делала это когда-то давно. Она гладила его по волосам, а затем ощутила, как его тело сотрясла новая конвульсия. Слегка отодвинувшись, она провела рукой по его лицу, искаженному болью. Корделия знала, что не имеет права плакать, но не могла сдержать своих слез. На ее лице выступили капли пота, а не слез, когда она пыталась отдать энергию своего тела ему, единственному сыну, который сейчас так нуждался в ней и ее силе. Тень, отбрасываемая ее движущимися руками, перемещалась по стене, перескакивала на потолок – снова и снова, снова и снова. Морган расплакался – боль не покидала его.
– Мама, мы никогда не расстанемся? – произнес он своим низким голосом, который в конце фразы сорвался на шепот.
Она улыбнулась ему, и слезы капнули ему на лицо: они вдруг увидели песок, который простирался до горизонта, скрытые под водой скалы и море.
– Никогда, ни за что, – сказала она, улыбнувшись сыну.
Корделия знала, что не в силах ему помочь, но не прекращала попыток. Он терпеливо ждал, что ее руки принесут ему облегчение, как бывало всегда. И так велика была его вера в ее силы, что, когда он ощутил, словно уплывает куда-то, то решил, что это она спасла его.
Ее руки продолжали двигаться – она хотела отдать ему всю свою нерастраченную за многие годы любовь. Она не слышала, как в комнату вошли остальные. Она не замечала ничего вокруг, и только когда месье Роланд легонько коснулся ее плеча, она словно очнулась.
– Гипноз не может вернуть человека к жизни. Он не творит чудес, моя дорогая.
Затем Корделия посмотрела на месье Роланда, и до нее дошел смысл сказанных им слов.
Глава двадцать четвертая
«ТРАГЕДИЯ В СЕМЕЙСТВЕ ЛАННЕФИДОВ», – именно с такими заголовками вышли все газеты. Тон статей был достаточно сдержанный, словно журналисты хотели смягчить новый удар, обрушившийся на дом герцога.
Дознание относительно смерти лорда Моргана Эллиса было поспешно отложено на несколько часов, так как предстояло провести еще одно вскрытие в связи с трагической кончиной сына лорда Моргана Эллиса. Казалось, что эту семью преследует злой рок. Однако доктора, проводившие вскрытие, говорили не о родовом проклятии, а о кровоизлиянии в мозг, которое стало причиной смерти юноши. Они не могли понять, как ему, при столь критическом состоянии, удались продержаться так долго.
Инспектор Риверс не ложился спать. Он отправился домой, прошел по улицам Мэрилебона, думая о том, что узнал о мисс Престон. «Я не имею права винить ее. Ее погубили чужие слова, а дело довершило ее собственное мужество». Он сидел в своем холодном саду и предавался размышлениям. А затем, когда наступило утро, ему принесли весть о смерти Моргана.
Инспектор Риверс шел пешком всю дорогу до Стрэнда, а затем постоял на берегу реки, окутанной утренней дымкой. Морские птицы стайками кружились над скопищем маленьких лодок; в сером рассветном сумраке тянулись баржи, груженные углем. Он представил себе, как невыносимо должна была страдать женщина, образ которой поселился в его сердце, и вспомнил слова, которые она произнесла в последнюю встречу с ним: «Людям не под силу нести такой груз боли».
Как она могла вынести столько страданий?
Когда ему сообщили о том, что дознание откладывается, он взял себя в руки. Инспектор полагал, что ему известен истинный виновник смерти лорда Моргана Эллиса. Он спустился к тюремным камерам и поговорил с мистером Солом О'Рейли, бродягой, который все так же просил джину. Потом отправился к мистеру Джорджу Трифону – тот выразил крайнее удивление тем, что его подняли в столь непозволительно ранний час. А затем у него был долгий разговор с мистером Танксом, пока они ожидали начала дознания. Коронер ждал, когда ему удастся выступить, и все время посматривал на большие карманные часы.
Мистер Танкс остался непреклонен относительно порядка выступления свидетелей: мистер Трифон, да, мистер О'Рейли, да. Но коронер знал, что ему ни за что не простят урон, который он нанесет дому Ланнефидов, если позволит выступить юной девушке. Только в том случае, если ему представят веские доказательства, а не сомнительное свидетельство брошенной любовницы, актрисы и гипнотизерши, имя которой ему бы не хотелось называть. Однако ни при каких обстоятельствах он не собирается упоминать имя жены покойного лорда Моргана Эллиса – кузины самой королевы. Предложение пригласить ее в качестве свидетельницы вызвало у мистера Танкса панику. Он все время тянулся в карман за носовым платком и вытирал лоб. Дознание шло в опасном направлении: еще немного, и оно коснется ее величества, а такого допустить ни в коем случае нельзя. Это было бы непростительно, и на этом можно было поставить точку.
Дознание относительно расследования обстоятельств смерти лорда Моргана Эллиса было наконец открыто в полдень в верхнем зале «Якоря». Снова зажгли лампы, развели огонь в камине и участники заседания сложили в ряд шляпы на полке.
К героям этой драмы все собравшиеся испытывали только сочувствие, но доктора сидели, хотя и с мрачным, но самодовольным видом: причиной смерти молодого Моргана Эллиса была болезнь, с которой никакой гипноз не смог справиться (они не хотели думать о том, что и медицина в данном случае бессильна). Сэр Фрэнсис Виллоуби сидел в гордом одиночестве, потому что сегодня ему некого было представлять: герцог все еще находился в больнице, а леди Розамунд не явилась на дознание. Все решили, что это объяснимо, ведь она погружена в скорбь. Присяжные лишь качали головой и беспокойно ерзали на стульях. Им так хотелось, чтобы это дознание наконец закончилось и они смогли бы вернуться к своей обычной жизни, к своей работе, к детям и женам и поскорее забыть об этой трагической истории. Поистине, трудно было представить семью более несчастную, чем эта. Люди сочувствовали даже мисс Корделии Престон, хотя она еще и не показалась в комнате. Они помнили, как она загипнотизировала своего сына, сумела облегчить его боль, и не могли не сожалеть о том, что все так грустно закончилось. Тем не менее они с удовольствием покончили бы с этой историей и забыли о мисс Престон.
Месье Роланд и Рилли Спунс молча вошли в зал. Рилли, уставшая, бледная, присела на стул, а месье Роланд стал за ней, рядом с докторами. Инспектор Риверс наблюдал за ними со своего места у большого окна.
Мистер Танкс после беседы с инспектором первым вызвал, к удовольствию самого свидетеля, мистера Джорджа Трифона, актера. Мистер Джордж Трифон неоднократно пересказывал всем историю о том, что он выступает важным свидетелем в громком процессе (ему уже предложили еще одну роль). Он был счастлив, оттого что его вызвали еще раз, и шел гордо, делая вид, что никого не замечает. Он снова появился в своем бархатном плаще и кричаще ярком галстуке, словно желая вызвать на себя огонь критики.
Мистер Танкс наклонился вперед.
– Мистер Трифон, я хочу, чтобы вы обратились к событиям прошлых дней. Не могли бы вы описать внешний вид мисс Престон, когда она прибыла в заведение миссис Фортуны?
Голос актера эхом прокатился по комнате, отскакивая от стен.
– Как я уже говорил вам, мы провели много времени, беседуя друг с другом.
– Да, мистер Трифон, и вы упоминали, что она была одета в бледно-голубое платье.
– Да.
– Вы уверены, что оно было именно бледно-голубым?
– Конечно, я в этом уверен. Я говорил вам.
– И без накидки.
– Да. Она была без накидки. Я лично дал ей свой шарф, когда мы направлялись в Холборн.
– Если бы на платье мисс Престон были пятна крови, вы бы это заметили?
– Уважаемый сэр, если бы этого не заметил я, то, без сомнения, на это обратили бы внимание миссис Фортуна и остальные леди. Они подмечают подобные детали моментально, подробно обсуждая все детали туалета той или иной дамы. Но нет. Я помню, что она несколько раз поправляла волосы, и припоминаю теперь, что они у нее были немного растрепаны, но крови не было. Это обязательно стало бы предметом обсуждения.
– Благодарю вас, мистер Трифон, за то что сообщили нам важные сведения.
– И это все? – Он был явно разочарован.
– Да, это все. Благодарю вас.
– Ваша честь, если я понадоблюсь, можете прийти в театр. Я служу на Стрэнде.
– Благодарю вас, мистер Трифон.
– У меня есть роль, пусть и небольшая, в спектакле «Смертные узнают». Его очень хорошо приняли.
Присяжные тяжело вздохнули.
– Благодарю вас, мистер Трифон.
К удивлению собравшихся, следующим свидетелем вызвали Сола О'Рейли, бедного старого бродягу. Его привели из полицейского участка, где до сих пор держали под стражей. И инспектор Риверс, и мистер Танкс сошлись на том, что, до того как дать показания, свидетель в качестве исключения может получить порцию джина. Теперь он казался уже не таким опустившимся и несчастным, как в прошлый раз, его голос звучал громче, он то и дело улыбался.
– Клянетесь ли вы, Сол О'Рейли, именем всемогущего Бога…
– О да, клянусь, – ответил мистер О'Рейли, прерывая коронера и желая быть полезным. – Да, клянусь.
Мистер Танкс терпеливо закончил текст клятвы.
– Обратите свою память к тому вечеру, когда произошло убийство лорда Моргана Эллиса, – сказал он наконец.
– Да, я помню, ваша светлость, – сказал мистер О'Рейли, – я спал в тот вечер в кустах.
– Вы проснулись?
Мистер О'Рейли тут же заволновался.
– А кто это сказал?
– Никто не сказал. Но, возможно, вы слышали шум борьбы.
Он заметил, что мужчина уставился на него с недоумением.
– Возможно, вы слышали, что кто-то дерется поблизости. Если вы располагаете воспоминаниями такого рода, то окажете большую помощь следствию.
– Я ничего такого не делал. Никто не сможет меня в этом обвинить.
В его взгляде появилась настороженность.
– Думаю, мы можем принять это как утверждение, мистер О'Рейли, что вы не совершали этого преступления.
– Вы слово чести даете?
– Слово чести. Ни на вас, ни возле того места, где вас нашли, не обнаружено следов крови, а жертва потеряла много крови. Нам это доподлинно известно. Нас интересует только, были ли вы свидетелем какой-либо борьбы.
– Вы имеете в виду леди, которая убежала?
– Да, леди убежала, – бесстрастно повторил мистер Танкс.
– Ну да, леди убежала прочь. Я увидел ее светлое платье при луне. Она была похожа на привидение. Она убежала от него, а вторая леди кричала «Лжец!», громко так кричала, а потом набросилась на него.
В комнате началось движение, и никто не заметил того, с каким облегчением вздохнул инспектор Риверс. «Она свободна от подозрений. Он освободил ее от обвинения!»
– А какая была другая леди?
Мистер О'Рейли немного затуманенным взглядом обвел комнату, а потом снова посмотрел на мистера Танкса.
– Темная леди… А есть еще джин?
Мистер Танкс внезапно сменил манеру общения и энергично произнес:
– Джина больше нет. Уведите его.
И мистер Сол О'Рейли был препровожден прочь. Он бормотал что-то неразборчивое.
– Вызовите мисс Корделию Престон, – тут же велел мистер Танкс.
Констебль Форрест открыл дальнюю дверь. Инспектор Риверс с трудом заставил себя взглянуть туда. Корделию сопровождала Гвенлиам. Они не держались за руки, они шли вместе, но не поддерживая друг друга. Обе были расстроены и подавлены. Обе были измучены до крайности. Они не могли до конца осознать понесенную утрату. Гвенлиам поспешно присела на стул, любезно предложенный ей джентльменом, а Корделия прошла к стулу для свидетелей и схватилась за его спинку. Она отказалась сесть, и всем в зале стало ясно, что она не может заставить себя сесть на стул, который до этого занимал ее сын. Инспектор Риверс взглянул на эту женщину, от которой судьба потребовала столько мужества и сил.
И вдруг он понял, что все это время говорило ему сердце.
Мистер Танкс откашлялся.
– Мисс Престон, теперь нам понятно, почему вы хранили молчание. Мы также выражаем вам сочувствие в связи с тем, что вы стали жертвой несчастных обстоятельств и пережили столько потерь.
Он повернулся к присяжным. Мистер Танкс был высоконравственным человеком, несмотря на свое тщеславие, поэтому обратился к залу со следующими словами:
– От некоторых присутствующих в этом зале не могло укрыться то, что многие события в этой стремительно развивающейся истории стали прямым результатом поступков ее участников. И это должно послужить нам всем уроком. – Он снова откашлялся. – Это урок для тех, кто не до конца осознает, сколь важны для общества моральные ценности и понимание роли семьи как опоры здорового социума. Когда подобными ценностями пренебрегают, это приводит к тем событиям, свидетелями которых нам с вами пришлось стать. И я хочу напомнить, что эти события в данном случае окрашены поистине трагически. Пусть этот урок будет усвоен всеми нами.
Мистер Танкс хотел добавить, что семья как нерушимый союз освящена Богом, поскольку он был глубоко верующим человеком, но в последнюю минуту решил остановиться. Корделия внимательно смотрела на него. Ее бледное лицо было печальным.
– Мисс Престон, а теперь, возможно, вам не составит труда рассказать суду об известных вам событиях, которые привели к трагической смерти лорда Моргана Эллиса.
Корделия еще крепче сжала спинку стула. Она рассказала свою историю, не вкладывая в нее никаких эмоций. Она говорила о прошлом, а потом перешла к тому, что каждый год помещала в уэльсской газете объявление для своих детей в надежде, что удастся их разыскать, и о том, как Гвенлиам спустя десять лет все же нашла ее. Ее голос дрогнул лишь однажды, когда она попыталась произнести имя Моргана и рассказать о его визите к ней и о том, как он хотел быть художником. Она сумела совладать с собой и остальную часть истории изложила без выражения, как заученный текст: она говорила о том, как к ней в дом явился Эллис, как между ними завязалась беседа и после этого она убежала на площадь Блумсбери, о том, как Эллис пытался остановить ее. Словно в трансе, она сняла с руки перчатку и показала собравшимся синяки, потом рассказала о своем бегстве через площадь. Корделия услышала крики, повернулась и увидела, как жертве наносят удары ножом. Она в ужасе умчалась прочь и отправилась к миссис Фортуне. Совершив над собой героическое усилие, Корделия закончила свой рассказ и вдруг, не выдержав напряжения, закрыла руками лицо, погрузившись в пучину отчаяния.
Инспектор бросил быстрый взгляд на месье Роланда. Тот был полностью сконцентрирован на Корделии, словно желая передать ей свои силы.
– Кто-нибудь еще был на площади? – тихо спросил мистер Танкс. – В это время должны были идти прохожие.
Она была как будто растерянна, смущена. В ее памяти тут же возникла ужасающая картина убийства, и всем в зале стало очевидно, каких огромных усилий потребует от нее ответ на этот вопрос.
– Я думаю, что там был кто-то… около зарослей кустарников.
Ее рука без перчатки взлетела в воздух, напомнив инспектору Риверсу его любимых бабочек.
– Я действительно не помню. Кого-то я заметила, но кто это был, сказать не могу.
– Мисс Престон, вы слышали голос, когда обернулись?
Корделия посмотрела на мистера Танкса, словно не понимая смысла заданного ей вопроса. У окна беспокойно зашевелился инспектор Риверс. Вчера в комнатах месье Роланда она еще была полна сил, но сегодня казалась совершенно беспомощной. Он застыл на месте, готовый бежать к ней, уверенный, что она сейчас потеряет сознание.
– На площади, – мягко уточнил мистер Танкс. – Вы слышали голос?
Она потянулась к шее, как будто ответ на вопрос коронера мог помочь ей не видеть своего мертвого сына.
– Да, – наконец вымолвила она. – Я слышала голос.
– Какие слова вы услышали?
– Я слышала, как кто-то кричал «Лжец!», – сказала она.
В комнате на мгновение установилась тишина, нарушаемая только тиканьем больших часов на каминной полке. Даже журналисты прекратили писать. Теперь всем было ясно, что леди в светлом платье – это и есть Корделия Престон.
Прошло около пяти секунд. Мистер Танкс понял, что его надеждам на повышение (несмотря на недавно произнесенную великолепную речь о ценностях семьи) не сбыться, если он задаст хоть еще один вопрос.
Мистер Танкс сказал:
– Благодарю вас, мисс Престон.
Но вдруг в зале раздался шум: присяжные выражали недовольство, и один из них поднялся с места.
– Мисс Престон, – громко вымолвил он, – вы видели, кто ударил кинжалом лорда Моргана Эллиса?
Корделия взглянула на него, не понимая. Инспектор Риверс догадался, что она не соображает, где находится, и, возможно, даже не понимает, кто она. Она сказала ему: «Людям не под силу нести такой груз боли». Старшина присяжных снова повторил свой вопрос:
– Вы видели, кто ударил ножом лорда Моргана Эллиса?
Корделию качнуло, она повернулась к залу и вдруг увидела лицо своей дочери Гвенлиам, пристально глядевшей на нее. Лицо девушки напоминало маску: ее можно было принять и за столетнюю старуху, и за семилетнюю девочку. В голове у Корделии словно гремел гром, и одна и та же картинка возникала перед ее взором: море, песок и скалы, скрытые во время прилива, мальчик и девочка с рыбой и красивая девочка с развевающимися на ветру волосами. Она издала легкий вздох; мистер Танкс, стоявший рядом, затаил дыхание в ожидании ответа, и он его услышал. И затем инспектор Риверс, который внимательно наблюдал за ней, увидел, что она словно проснулась: она поняла, где находится и кто она такая, когда увидела лицо дочери. Корделия была дочерью Кити и Хестер. Твердый характер говорил ей двигаться только вперед, что бы ни случилось, и выносить любое испытание, уготованное судьбой.
