Текст книги "Гипнотизер"
Автор книги: Барбара Эвинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)
Глава двадцать седьмая
Не вызывало сомнений, что гипнотические сеансы в Блумсбери прекратились навсегда.
Больше Корделия не проводила приемов и не рассказывала о френологии, не сравнивала склонности будущей пары, которые могли бы повлиять на их отношения в браке, и, конечно же, больше не консультировала молодых девушек относительно возможных трудностей первой брачной ночи. Вначале они еще принимали посетителей. Но не прежних клиентов и не молодых леди с Мэйфера. Первую неделю колокольчик все время звонил: людям не терпелось увидеть своими глазами ту самую скандально известную мисс Корделию Престон. Парочки давились смехом. Но Корделия не желала никого видеть и не собиралась больше говорить на деликатные темы с кем бы то ни было. Один клиент оказался связанным с журналом «Новости Лондона» (они были весьма шокированы данным открытием, потому что это было очень уважаемое иллюстрированное издание). Было очевидно, что респектабельная публика считает ниже своего достоинства посещать дом, обитатели которого запятнали свою репутацию. Их старые клиенты исчезли. Даже леди Алисии Тавернер, герцогине Арден, никак нельзя было теперь появляться у Корделии. Мисс Престон была изгнана из приличного общества. Корделия столько сил отдавала раньше работе, но теперь ее память преследовала только одна картинка: мальчик, волосы которого она нежно гладила, смотрит вдаль, словно желая увидеть заветную Америку. Эта картинка сменялась другой: прекрасная в своей невинности невеста идет к алтарю в великолепном свадебном платье, и на ее лице застыло выражение торжества. А затем она ясно видела фигуру женщины, с головы которой падал капюшон, открывая лицо, женщина со словами: «ЛЖЕЦ! ЛЖЕЦ! ЛЖЕЦ!» обрушивала удары на кричавшего мужчину.
В конце недели Рилли сняла бронзовую табличку, которой они когда-то так гордились, а Нелли было приказано не открывать никому дверь. Их жизни в Блумсбери пришел конец.
Рилли начала подыскивать им дешевые комнаты.
– Мы не можем позволить себе оставаться здесь, – сказала она, когда все собрались, и ее лицо, обычно такое веселое, на этот раз было мрачным.
Будущее рисовалось им в слишком темных тонах, думать о нем не хотелось, маячивший в перспективе работный дом казался им кошмаром. Бедность в глазах общества – то же преступление. Они видели нищих, и всегда подавали им полпенни, чтобы отвадить от себя неудачу. Женщины не знали, о чем думала Гвенлиам, – она большей частью молчала. Однако Гвенлиам внимательно за всем наблюдала, и Корделия невольно подумала: вспоминает ли ее дочь те слова, которые услышала от матери на пороге роскошного особняка на площади Гросвенор: «Мир разделен не просто на богатых и бедных, а на тех, кто пользуется уважением и нет, – это и есть главный барьер». Инспектор Риверс занимался расследованием нового дела (УБИЙСТВО В ОМНИБУСЕ НА КАМДЕН-ТАУН). Он приходил навещать их, когда позволяло время. Его предложение было в силе, но они больше не возвращались к этой теме. Он по-прежнему хотел бы разделить жизнь с Корделией и Гвенлиам, но ведь были еще миссис Спунс, Рилли и Регина. Корделия даже не рассказала им о своем разговоре с инспектором.
Месье Роланд приходил навещать их с Кливер-стрит.
– Я был у мальчика, – произнес он, и это было выражением необыкновенной доброты, потому что он не верил в вечную жизнь.
Погруженный в тяжелые размышления, он взглянул в лицо Гвенлиам, искаженное болью. Гвенлиам была внучатой племянницей мисс Хестер Престон.
– Поедем со мной в Кеннингтон, – сказал он, обращаясь к девушке. – Я привезу тебя вечером назад.
Услышав слова своего друга, женщины с облегчением вздохнули. Они верили в способности месье Роланда как целителя. Он сможет загипнотизировать ее и избавить от страданий.
И Корделия с Рилли оказались одни, впервые после прошедшего дознания.
– Рилли!
– Я знаю!
Они сидели в комнате с плотно задернутыми шторами. На потолке поблескивали стеклянные звезды, а в зеркалах отражалась голова мраморного Альфонсо. Эту комнату можно было бы закрыть на замок. Корделия оглянулась вокруг.
– Что же нам теперь делать?
– У нас нет выбора, Корди. Сначала надо избавиться от этого дома.
– Но куда же мы пойдем?
– На Элефант, – ответила Рилли. – Подберем что-нибудь на Кеннингтон-лейн.
Рилли была непреклонна и не хотела замечать испуганного выражения лица Корделии.
– Это один из самых дешевых районов Лондона, и месье Роланд всегда будет рядом.
– Но на Элефанте мы не сумеем найти достойную работу! Ты думаешь, там о нас никто не слышал? И Гвенлиам не сможет жить в таком месте. Нам нужна квартира, где можно было бы принимать клиентов. Как ты думаешь, о нас слышали в Шотландии?
– Сейчас «возможные трудности первой брачной ночи» у всех на устах, и именно из-за них мы приобрели дурную славу.
– Рилли, прекрати!
– Ты не хочешь посмотреть правде в глаза, Корди! По крайней мере, на Элефанте нам удастся скрыться от любопытных глаз.
– Но, может, надо сменить имена?
– Если ты думаешь, что это поможет, пожалуйста, меняй наши имена!
– Черт побери, Рилли! Откуда нам было знать, что дойдет до этого? Мы ведь думали, что помогаем всем этим молодым девушкам. Рилли, мы помогли им?
– Мы помогли им, Корди, и теперь пришло время забыть о прошлом.
– Я думала, что мы стали богатыми! Сколько еще мы протянем? Не надо было уезжать из подвальчика. Мы слишком вознеслись, забыли, кто мы и откуда.
Рилли прикусила губу.
– Дни нашей финансовой независимости, похоже, закончились, Корди. Тебе надо принять это как факт. Мы не сможем работать в Шотландии. Придется вернуться к мистеру Кеннету и просить дать нам хоть какую-нибудь работу.
– Играть старых леди в провинциальных театрах? Работать с мистером Трифоном?
– Я уже все сказала. У нас нет другого выбора. Если у актрисы скандальная репутация, ей это не вредит.
– А я думала, что мы избавлены от этого навсегда! Я считала, что мы в полной безопасности.
– Актриса не может рассчитывать на это, – изрекла Рилли, и в ее голосе, обычно таком бодром, прозвучала горечь. – Нам стоило об этом помнить.
Они сидели в темной рабочей комнате, окно которой было закрыто доской, а на потолке висели дешевые стеклянные звезды.
– Я уже нашла для нас две большие комнаты, – продолжила Рилли. – Они возле остановки экипажей на Элефант. Одна комната для тебя и Гвенлиам, другая – для меня, Регины и моей мамы. Печки там нет, но есть очаг, и сточная труба находится в задней комнате. – Она посмотрела на Корделию, которая от ужаса не могла вымолвить ни слова. – Если тебя это немного успокоит, то улица называется Пикок-стрит. Это немного поэтичнее, чем Кливер-стрит, не правда ли [4]4
Автор обыгрывает названия улиц: Peacock Street (peacock – павлин), Cleaver Street (cleaver – нож мясника).
[Закрыть]? Что бы мы ни планировали, первое, что нужно сделать, – покинуть этот дом в течение недели. На его содержание у нас уходит львиная доля денег. Труднее всех будет Гвенлиам, но ничего не поделаешь. Уже несколько недель мы ничего не зарабатываем. Деньги текут как вода. – Рилли говорила ровным, бесцветным голосом. – Мы никогда больше не сможем зарабатывать так, как прежде.
И они увидели изношенные перчатки Энни, их старой подруги по актерской профессии. Они вспомнили, как она шла, опустив плечи.
– Я хотела бы дать Гвенлиам немного больше времени, чтобы она пришла в себя, но нам нельзя ждать еще несколько недель. Мы поселимся неподалеку от Кливер-стрит, и месье Роланд всегда будет рядом.
Корделия увидела, что Рилли тоже стояла, опустив плечи. А ведь она никогда не забывала об осанке. И Корделия поняла наконец всю глубину их падения. Они сидели в комнате, которая была воплощением их мечтаний, думая о том, что снова вернулись к тому, с чего начинали: к леденящему душу ощущению неуверенности в завтрашнем дне и страху за свое будущее. И этот страх вновь поселился в их сердце.
Когда месье Роланд привел назад Гвенлиам, они увидели, что ее лицо опухло от слез.
– Я положила цветы на его могилу, – объяснила она. И вдруг на ее лице мелькнула тень улыбки. – И еще я первый раз в жизни ездила на омнибусе.
Итак, у них оставалась последняя неделя жизни в Блумсбери.
Каждый день Гвенлиам отправлялась к месье Роланду. Корделия и Рилли были благодарны ему и предлагали деньги, но он твердо отказался. Они знали, что его великий талант целителя избавит девочку от боли. В первый день они все вместе поехали на Кеннингтон, не слушая протестов Гвенлиам, которая заявила, что она уже достаточно взрослая, чтобы путешествовать самостоятельно. На следующий день они проводили ее до омнибуса, а убедившись, что она благополучно уехала, поспешили домой, где им предстояло упаковать вещи. Люди все еще околачивались у их дома, выкрикивая иногда: «Шлюха!» Женщины затыкали уши, но потом продолжали стоически собирать вещи. Рилли позволила себе купить одну газету, чтобы прочесть Корделии редакторскую колонку, в которой критиковали работу нового полицейского департамента Метрополитен. На пятый день, хотя и с большой неохотой, они вручили Гвенлиам утюжок и дали ей подробные наставления о том, как вести себя на улицах Лондона. В этот день они ждали ее возвращения с замиранием сердца. Она была для них бесценным сокровищем. Услышав ее голос, они вздохнули с облегчением.
В тот вечер Гвенлиам, поколебавшись, спросила у Рилли, можно ли полечить ее.
– Но я не больна! – воскликнула Рилли. – Что ты хочешь сказать, моя дорогая девочка?
– Я знаю, что ты не больна. Но я знаю и то, что ты взволнованна, что ты устала, и, возможно, я могла бы тебе помочь. Месье Роланд учил меня.
Корделия и Рилли были потрясены. Они предполагали, что месье Роланд лечит ее, а не учит! О чем он думал? У них не было клиентов, и он знал об этом.
– Он утверждает, – застенчиво проговорила Гвенлиам, – что, хотя я и начинающая ученица, у меня есть талант. Мама, мы с тобой слишком близки, и я не смогу… воздействовать на тебя. – Она тихо рассмеялась. – Кто знает, что может произойти, если наши энергии объединятся? Но Рилли…
Они были готовы на все, лишь бы отвлечь ее от грустных мыслей. Корделия сказала:
– Я сыграю на флейте.
Она достала большую восьмиклавишную флейту цвета какао в немецком серебре. Но когда Рилли и Гвенлиам услышали, как играет Корделия, от первоначального плана пришлось отказаться, поскольку Корделия играла ужасно, и ее слушательницы смеялись до слез. О, им хотелось найти успокоение, обрести почву под ногами, и они пили портвейн и учили Гвенлиам петь песню о Максе Велтоне, словно желали бросить вызов судьбе: «Чтобы мы предавались тоске и страхам?! Никогда!»
Но когда Гвенлиам вернулась от месье Роланда на следующий день, она снова обратилась к Рилли:
– Рилли, можно мне попробовать?
Осознавая серьезность момента, они отправились в большую комнату. Стеклянные звезды все еще висели на потолке, но зеркала уже сняли и сложили в углу. Несмотря на старания Нелли, которая до блеска натирала звезды, комната выглядела заброшенной. Они были вынуждены сообщить Нелли о том, что ей предстоит подыскивать новое место. Разбитое окно все еще было закрыто доской. Они на мгновение раздвинули шторы, а окна распахнули настежь, и холодный воздух ворвался в дом. Корделия успела заметить, что в небе светит луна. Затем они снова закрыли окна и зажгли свечи. Рилли села на стул, предназначенный для клиентов. Корделия села в углу, как делала давным-давно, когда тетя Хестер принимала своих клиенток в подвальчике в Блумсбери, повторяя одни и те же слова: «Доверьтесь мне и моим заботам». Она вдруг увидела, как половина ее лица отражается в зеркалах, и быстро отвернулась. Где-то в другой комнате было слышно, как Регина читает отрывок из Библии – о том, как, подняв глаза, она увидит холмы и найдет спасение.
А затем Гвенлиам зажгла еще одну свечу.
– Посмотри на пламя, Рилли, – произнесла Гвенлиам.
– Зачем?
– Затем, чтобы ты могла сконцентрироваться и я установила с тобой связь. Если ты поможешь мне, я смогу это сделать. Только дай согласие.
В комнате раздался приглушенный и недоумевающий голос Корделии: она не хотела вмешиваться, но не могла сдержаться.
– Но это не совсем то, что делала я.
– Да, это так.
– Я бы хотела, чтобы мое волнение было не таким сильным, – неожиданно произнесла Рилли. – Можешь ли ты в этом помочь? Оттого что я волнуюсь, у меня начинает бешено колотиться сердце, а мне это совсем не по душе.
– Что заставляет тебя волноваться больше всего? Я знаю, что мы должны найти способ, как заработать на жизнь.
– Я волнуюсь, оттого что наши сбережения тают на глазах и мы можем очутиться за гранью, снова стать бедными. Это пугает меня. Мы с таким трудом выбрались из бедности. Неужели придется вернуться к тому, с чего мы начинали? Неужели теперь каждый день я снова буду бояться, что завтра будет нечего есть? Это и заставляет меня волноваться больше всего!
Каждый раз, когда Рилли произносила слово «бедность», в ее глазах появлялись слезы гнева и бессилия.
– Посмотри на пламя, Рилли, – произнесла Гвенлиам, – внимательно посмотри на пламя.
Она стояла перед Рилли, высоко держа подсвечник так, чтобы Рилли пришлось поднять глаза вверх. Она посмотрела на Гвенлиам, и та не мигая встретила ее взгляд. Затем Рилли глянула на свечу. Они замерли в этом положении, и в комнате установилась полная тишина. К удивлению Корделии, глаза Рилли были прикрыты. Гвенлиам не шевелилась. А затем, спустя мгновение, Гвенлиам поставила свечу и начала делать руками движения, привычные для взора Корделии. Ее руки двигались уверенно: она проводила ладонями вдоль тела Рилли, не касаясь его. Наконец (Корделия боялась нарушить тишину даже вздохом) ей показалось, что Рилли словно заморожена воздухом комнаты, – Рилли, которая ни минуты не сидела спокойно. Корделия ощутила, как сердце сжалось в груди. А спустя еще пару секунд Гвенлиам присела рядом с Рилли и начала говорить с ней. Она говорила очень тихо, Корделия не слышала ее слов, однако увидела, что между двумя женщинами установилась связь. Она поняла, что именно этот способ воздействия использовал месье Роланд, после того как Корделия впервые встретилась с дочерью. Он называл его гипнотизмом. И именно с его помощью дал Корделии силы отправиться на свадьбу Манон. Она была потрясена сходством Гвенлиам с тетей Хестер: девочка была так же сосредоточенна в работе и уверена в своих силах. Перед взором Корделии предстал другой человек.
Спустя некоторое время Гвенлиам остановилась. Она сидела на своем месте, а ее глаза, казавшиеся огромными на худом лице, не отрывались от Рилли, которая все еще сидела, погрузившись в транс. Потом она осторожно коснулась закрытых век Рилли, и та резко открыла глаза, удивленная происходящим.
– Бог ты мой! – воскликнула Рилли, глядя на Гвенлиам. – Как я?
Когда они вернулись в гостиную, Рилли начала играть им отрывок из Шуберта, но вдруг остановилась и сказала:
– А ведь у меня уже не так часто бьется сердце, как раньше. Благодарю тебя, моя дорогая девочка. – Она улыбнулась, и они узнали свою добрую старую Рилли. – Я не знаю, что ты делала, Гвенлиам, помню только, что ты разговаривала со мной, но передо мною возникало одно и то же видение.
– Что ты хочешь сказать? – испуганно спросила Гвенлиам.
– Я видела тебя и свою дорогую Корди. Вы были как бы в дуэте.
– Ты имеешь в виду, что мы пели?
– Нет.
– Мы участвовали в гипнотическом сеансе?
– Не совсем. Я почему-то видела вас летящими по воздуху.
– Мы летели на канатах, как ты когда-то?
Рилли выглядела озадаченной.
– Не знаю. Я думаю, что нельзя летать по-другому. А может, – она нахмурилась, словно пытаясь расшифровать свое видение, – это другие люди летали вокруг вас.
– Ты видела сон о своем прошлом, Рилли! – воскликнула Корделия. – Ты грезила о том времени, когда получила предложение руки и сердца в воздухе.
– Возможно, – сказала Рилли неуверенно и рассмеялась. – Думаю, что ты права.
Корделия знала, что она должна дать ответ инспектору Риверсу. Она, конечно, не воспринимала его предложение всерьез. Он проявил и душевную щедрость, и мужское благородство, сделав такое предложение, однако он не понимал, что у нее были Рилли с миссис Спунс и Регина, которых она не могла оставить. В последний день Корделия набросила накидку, надела шляпку и перчатки, собираясь уходить, и в этот момент на пороге появились месье Роланд и Гвенлиам; он увидел коробки, словно запакованные обломки их былой жизни: зеркала, портреты с мнимыми предками, кастрюли и сковороды и, конечно же, мраморный Альфонсо.
– Давайте прогуляемся к площади, моя дорогая, вы и я, – обратился месье Роланд к Корделии.
Он увидел ее лицо: она не хотела возвращаться на площадь.
– Моя дорогая, вам придется однажды вернуться туда, чтобы пережить все заново. Давайте это сделаем в последний день вашего пребывания в Блумсбери.
Они сели в своих накидках, шляпах и перчатках на железную скамейку неподалеку от памятника мистеру Чарльзу Джеймсу Фоксу. Холодный грязный туман был сегодня особенно густым. Он окутывал фигуры людей, наполняя воздух металлическим привкусом, но прохожие, словно не замечая этого, быстро спешили по своим делам. Корделия слышала приглушенный звук движущихся телег и кабриолетов. Мимо проехал омнибус, и до их слуха донеслись крики и смех, когда в него пытались втиснуться еще несколько пассажиров. Старый дуб возвышался на площади, с него уже почти облетела листва. День был самым обычным. Это была площадь ее детства. Но Корделия зябко поежилась – не от холода, а от воспоминаний о ночном крике «ЛЖЕЦ! ЛЖЕЦ! ЛЖЕЦ!», и она невольно порадовалась тому, что сидит здесь не одна. Корделия не заметила, с какой тревогой на нее посмотрел старый друг.
– Что вы намерены делать, моя дорогая?
– Я не имею ни малейшего представления. Инспектор Риверс попросил меня выйти за него замуж. Из жалости, конечно.
– Думаю, он очень привязался к вам.
Корделия пожала плечами.
– Конечно же, я не могу принять его предложение. Мы с Рилли должны будем снова вернуться к актерскому ремеслу.
Она оглянулась, чтобы еще раз посмотреть на место, где прошли ее детские годы, и потерла ладони. Он увидел, что она мерзнет, и предложил пройтись. Они влились в поток прохожих, став неразличимыми; им были слышны звуки их собственных шагов. Они прошли мимо того места, где, не будь туман таким густым, могли бы увидеть пятна крови. Они миновали заросли кустарников, где тогда прятался бродяга. Месье Роланд услышал ее неровное дыхание. Наконец Корделия решилась заговорить.
– У Гвенни есть талант?
– У нее огромный дар, ваш дар.
Он остановился и внимательно взглянул на Корделию.
– Я думаю, вы понимаете, моя дорогая, что одному человеку дано управлять сознанием другого, но для этого надо обладать большой силой, и Гвенлиам, несмотря на все, что ей довелось пережить, имеет эту силу. Как и вы, Корделия. Но у Гвенлиам есть еще один несомненный дар. Ее отличает особенное богатство души.
Он прошел несколько шагов, пробуя подобрать самые простые слова.
– Гвенлиам воплощает собой доброту.
– Воплощает собой доброту?
Конечно, она знала, что он прав. Тетя Хестер тоже обладала этим ценным качеством. И таким же даром наделен месье Роланд. И вдруг Корделия подумала: «Гвенлиам была для Манон и Моргана матерью все эти годы. Больше, чем матерью – она была их сердцем».
– Она всегда будет внушать людям благородные помыслы, – сказал месье Роланд. – Как и Хестер.
– Да, – согласилась Корделия и рассмеялась. – У меня тоже есть дар, но боюсь, что я не являюсь воплощением доброты.
– У вас есть другие ценные качества, моя дорогая: сила и смелость, мужество, стойкость.
Она взглянула на него сухим строгим взглядом.
– Благодарю вас.
Он снова остановился и облокотился на железную перекладину у ворот. И Корделия вдруг увидела его, как будто освещенного вспышкой, – он был уже старым человеком.
– Послушайте меня, Корделия. Насколько я понимаю искусство гипноза, которое сейчас все чаще именуют гипнотизмом, оно призвано приносить пользу. Я говорю о хрупких вещах, потому что нам все еще неведомо, как работает человеческий мозг и что управляет нашим сознанием. Мы стоим лишь в начале пути. Но нам нельзя останавливаться. Вы, я, и особенно Гвенлиам, должны осознавать возложенную на нас миссию. И мы должны все время учиться. Так или иначе. Вопреки тому, что произошло с вами, а я знаю, что случилось много ужасных вещей, вам не следует сдаваться, ибо то, что мы делаем, слишком важно.
Хотя было еще не поздно, уже начинало темнеть, а туман становился все сильнее. Экипажи ехали, освещенные огнями, а на улице появился фонарщик со своей лестницей.
– Гипнотизм сильнее?
– Я думаю, что он может оказывать мощное воздействие на человека, которого гипнотизируют, если этот человек позволит гипнотизеру установить связь с собой.
– Это воздействие… – Она пыталась найти нужные слова. – Оно позволит человеку открыть в себе какие-то способности, эмоции?
– Да, человек может обнаружить свои сильные стороны, о которых даже не догадывался. Я верю в это.
Корделия тщеславно улыбнулась.
– Рилли находилась под таким сильным воздействием Гвенлиам, что увидела меня и мою дочь летящими в воздухе, как воздушные акробаты!
– Что бы ни произошло, мы не должны останавливаться на достигнутом, – сказал он. – Это наш долг, это наша привилегия, если хотите, – изменить жизнь людей в лучшую сторону.
– Я буду помнить ваши слова, – ответила она, однако в ее тоне не было энтузиазма.
Они отошли от парапета и двинулись дальше. Корделия бесстрастно вымолвила:
– Если вам по дороге, не могли бы вы проводить меня до Уайт-Холла? Я должна объясниться с инспектором Риверсом, до того как мы переберемся в Элефант.
И месье Роланд, который был воплощением доброты и лучше других знал, сколь дорог им Блумсбери, который волновался за судьбу своих самых дорогих друзей, галантно подал Корделии руку, согласившись разделить с ней вечер. Она с благодарностью приняла его тонкую руку.
Никто из них не заметил, как в сгущающемся мраке за ними двинулась фигура в длинном плаще с капюшоном, накинутым на голову.
* * *
Они спустились по Сент-Мартин-лейн, окутанные туманом, пересекли дорогу на Уайт-Холл и прошли к черному входу, миновав маленький двор Скотленд-Ярда. Корделия не хотела входить в департамент, не желая будить в памяти тяжелые воспоминания. Но, в конце концов, это было всего лишь небольшое здание. Она поблагодарила месье Роланда, который махнул ей на прощание рукой и исчез в темноте. К счастью, констебль Форрест увидел, как она вошла, и, поспешив навстречу, проводил ее в комнату, где несколько констеблей и инспектор стояли, склонившись над картой.
– Сэр? – обратился к своему начальнику констебль Форрест.
Когда инспектор увидел Корделию, его лицо осветилось улыбкой. Он откашлялся и сказал присутствовавшим в комнате, что скоро вернется. Она заметила, как в их глазах мелькнуло любопытство, словно они желали сказать: «Подлая шлюха, готовая загипнотизировать всех нас».
– Надеюсь, что я не потревожила вас. Я не могу оставаться здесь долго.
– Совсем нет. Раз вы спешите, я провожу вас, если вы, конечно, не возражаете против прогулки по грязным и веселым улицам Лонг-Акра и Друри-лейн.
– Как вам известно, я хорошо с ними знакома, – пожав плечами, ответила Корделия. – Давным-давно я работала на Друри-лейн в театре, – она снова бросила на него взгляд, – и моя мама в нем тоже работала. Грязь и веселье были частью нашей жизни. Вы же сами были посетителем заведения миссис Фортуны.
– Жаркое миссис Фортуны – это что-то особенное, – сказал он.
Корделия рассмеялась.
– Да, оно, можно сказать, сделало ее знаменитой.
Он улыбнулся и предложил ей руку, но ничего не говорил, пока они не пересекли Друри-лейн; вокруг них бурлила жизнь, дороги были заполнены экипажами.
– Итак, мисс Престон? – не останавливаясь, спросил он.
– Завтра мы все покидаем Блумсбери. Переезжаем в Элефант. Потом решим, что нам делать дальше. Мы с Рилли намерены найти какую-нибудь работу в театре. Какого бы высокого мнения о гипнозе ни был месье Роланд, для нас этот путь, похоже, закрыт навсегда.
Корделия говорила резко, чтобы он понял причины ее отказа. Она не ждала от него ответа.
– Мы вынуждены уехать, потому что не можем позволить себе оставаться в таком доме. Но, думаю, мы не пропадем. Мы что-нибудь придумаем…
Она была в отчаянии, чувствуя, что ведет себя несправедливо по отношению к мужчине, который был ей настоящим другом.
– Инспектор…
– Меня зовут Артур. Полагаю, что меня назвали в честь знаменитого кельтского воина. Прихоть моего отца.
– Артур. Прошу вас, называйте меня Корделией.
– Благодарю вас, Корделия. Думаю, что вас назвали в честь героини «Короля Лира».
– Я уже говорила вам, что моя мать была актрисой.
Он увидел, как в темноте ее лицо исказилось гримасой.
– И теперь Корделия из «Короля Лира» будет жить на Пикок-стрит в Элефанте.
– Я знаю Пикок-стрит, – сказал он, глядя на ее лицо, выхваченное из темноты светом фонаря. – Она очень отличается от Бедфорд-плейс.
– Ничего не поделаешь, Артур. Я хотела поблагодарить вас. Ваше предложение было проявлением щедрости, конечно. Но… – Она говорила очень медленно. – Еще я должна попросить у вас прощения… Я и не думала, что создам столько проблем для вас. Рилли сказала, что в газете поместили критическую статью о работе вашего департамента.
– Ну и что же, – махнул он рукой. – Убийство в Камден-Тауне сейчас привлекает все внимание: в омнибусе была дюжина свидетелей того, что убийца везла голову жертвы с собой.
Они свернули на Друри-лейн, и туман поглотил их, заглушив все звуки вокруг. Инспектор шел так, чтобы уберечь одежду своей спутницы от грязи и брызг, летящих из-под копыт лошадей и колес экипажей. Время от времени мимо проносилась карета, на мгновение освещая их лица.
– Я живу, чтобы бороться, – сухо ответил он ей. – Поверьте мне, ваше дознание было не единственным, на котором так и не прозвучала правда. – Он не стал добавлять, что мистер Танкс вполне благосклонно отнесся к такому исходу дела.
– Полагаю, вы пришли не для того, чтобы в конце концов сказать, что рассмотрели убийцу лорда Моргана Эллиса?
– О нет, – торопливо проговорила она, желая покончить со всем этим как можно скорее. – Я пришла сказать, что вы не можете на мне жениться. Я очень благодарна вам, как и все мы. Но я не могу выйти замуж. Я слишком привыкла к ощущению независимости, а теперь к этому добавилось то, что произошло так много трагедий.
Она остановилась. На мгновение он накрыл ее ладонь своей – ему было невыразимо тяжело видеть боль в ее глазах. Она удивилась и поспешила продолжить:
– Как я уже сказала, мы с Рилли намерены найти себе работу. Мы снова вернемся на сцену, ведь нам надо найти способ обеспечить себя. Скандал не может помешать актрисе. А вы, детектив, не можете жениться на актрисе, которая к тому же имеет скандальную репутацию. – Он попытался прервать ее, но она быстро закончила: – Я ни за что не оставлю Рилли, миссис Спунс и Регину. Мы вместе выдержали столько испытаний! Именно Регина дала деньги на то, чтобы мы открыли свое дело, а в тот момент мы вовсе не были уверены в успехе.
– Это та старенькая леди, которая любит истории с убийствами и читает Библию?
– Да. У нее были деньги. Мы не спросили, откуда – решили, что она могла сочинять эти стихи для газетных листков, которые они там печатают вместо новостей. Выходит, что она работала и на авторов, и на их жертв. – Они оба рассмеялись. – Но я хотела сказать вам, что высоко ценю ваши чувства. Вы сделали мне предложение, в то время когда другие предпочли бы забыть о том, что я вообще существую.
– У вас нет больше клиентов?
– Нет. Только любопытствующие.
– Мне очень жаль.
– Я бы хотела, чтобы дела шли иначе, ради Гвенлиам. Месье Роланд открыл у нее талант, и это так отрадно слышать.
Инспектор понимающе кивнул.
– Так или иначе, но я знаю, что она заслуживает самого лучшего. Она замечательная.
– Да, она замечательная во всех отношениях девушка.
– Да, – повторила Корделия. – Она напоминает мне мою тетю.
Они пошли по Литтл-Рассел-стрит, мимо большой церкви, пересекли дорогу, ведущую в старый подвал, а потом миновали фонарь. Она указала ему на подвальчик, спрятанный в тени.
– Вон там моя тетя практиковала гипнотические сеансы. Люди не знают, насколько это древнее искусство, именно там я жила всю свою жизнь с тетей и матерью. Здесь мы с Рилли принимали наших первых посетителей. – Она бросила в его сторону быстрый взгляд. – И именно сюда я прибежала в ночь убийства.
Они остановились у дома, и Корделия с грустью посмотрела на окно подвальчика. Он увидел, что она ностальгирует по ушедшим временам.
– Вы любили это место? – Он посмотрел на площадку у подвальчика, замусоренную и неприглядную, на железные ступеньки, ведущие вниз, на окошко, из которого, наверное, можно было увидеть только ноги прохожих, и на черного кота.
– О, только посмотрите, кто здесь!
Корделия наклонилась, и кот тут же подскочил к ней, выгнув спину.
– Да, – гладя кота, призналась она. – Это место мне дорого как память. Но все это в прошлом. – Она резко поднялась и расправила свой плащ.
А затем инспектор Риверс сделал нечто странное. Он взял ладонь Корделии, затянутую в перчатку, и поцеловал ее. Другой рукой он коснулся ее лица, провел по щеке и опустил ладонь к шее.
Прошла вечность, с тех пор как мужчина так нежно касался ее, и Корделия Престон на мгновение оцепенела от неожиданности. Она смотрела на него, потрясенная до глубины души.
– Я…
Корделия не могла вымолвить ни слова, зная, что ее щеки залил густой румянец. Она надеялась, что ее замешательство останется незамеченным в темноте. Однако он прекрасно понял ее чувства. Ему довелось видеть эту женщину в разных обстоятельствах, он наблюдал за ней, а за это время произошло так много всего: смерть Эллиса, смерть Манон, смерть Моргана, дознание. Она вдруг отвела взгляд, глубоко смутившись. Благодарение небесам, настоятель церкви Сент Джордж был занят и не мог стать свидетелем этой сцены.
Инспектор Риверс был детективом. Он получил ответ на свой вопрос.
– Я отведу вас домой, – сказал он, предлагая ей руку.
Она неуверенно приняла ее. Ее ладонь слегка задрожала.
– Мы останемся друзьями?
– Да, – вымолвила она, надеясь, что он ее понял. – Мы останемся друзьями.
Инспектор Риверс думал сейчас только об этой женщине рядом с ним, поэтому детектив в нем на мгновение уснул, и он, всегда такой внимательный к звукам лондонской ночи, не заметил, что фигура, укутанная в плащ с накинутым на голову капюшоном, следит за ними из темноты.
