Текст книги "СООБЩЕСТВО И ЗЕМЛЯ"

Автор книги: Айзек Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

– Полной? – спросил Тревиц. – Моноли, что, сказал, что из Галактики никто никогда сюда не прилетал?

– Почти полной. Наверно, сюда незачем прилетать, даже если не считаться с суеверным отвращением к двойным системам. Изредка, через большие промежутки времени, прилетали корабли, но в конце концов улетали, и ничего за этим не следовало. Вот так.

– Вы спросили Моноли, где расположена Земля? – спросил Тревиц.

– Конечно. Он не знает.

– Как это он знает так много о Земле и не знает, где она расположена?

– Я, Голан, специально спросил его, не является ли звезда, которая расположена примерно в парсеке отсюда, солнцем, вокруг которого обращается Земля? Он не знал, что такое парсек, и я объяснил, что это с точки зрения астрономии небольшое расстояние. Он ответил, что большое оно или маленькое, он все равно не знает, где расположена Земля, и не знает никого, кто бы это знал. И он считает, что искать Землю не следует. Ей следует позволить, сказал он, двигаться через пространство в вечном покое.

– И вы с ним согласны? – спросил Тревиц.

– В общем-то, не знаю. – Пелорат грустно покачал головой. Но он сказал, что при той скорости, с которой нарастала радиоактивность, планета должна была стать непригодной для жизни вскоре после переселения людей на Альфу. И что к настоящему времени она должна стать такой горячей, что к ней нельзя приблизиться.

– Чепуха, – твердо сказал Тревиц. – Радиоактивность не может нарастать. Она может только уменьшаться со временем.

– Но Моноли совершенно уверен. И так много разных людей на разных планетах говорили нам, что Земля радиоактивна. Вероятно, бессмысленно продолжать поиск.

80

Тревиц глубоко вздохнул и, тщательно следя за своим голосом, повторил:

– Чепуха, Янов. Это неправда.

– Ну, старина, – сказал Пелорат, – не стоит верить во что-то только потому, что вам этого хочется.

– Мое желание здесь ни при чем. На каждой планете мы обнаруживаем, что сведения о Земле стерты. Зачем стирать сведения, зачем что-то скрывать, если Земля мертвая радиоактивная планета, к которой нельзя приблизиться?

– Не знаю, Голан.

– Знаете, Янов. Помните, что вы сказали, когда мы подлетали к Мельпомении? Удалите записи, чтобы убрать точную информацию, и внедрите ложную информацию. И это отобьет желание искать Землю. Мы не должны поддаваться обману.

– Вы, по-видимому, считаете, что ближайшая звезда – это солнце Земли, – сказала Блисс. – Зачем спорить о радиоактивности? Почему бы не отправиться туда и не выяснить все на месте?

– Потому, – ответил Тревиц, – что обитатели Земли, очевидно, по-своему необычайно могущественны. И я хочу узнать что-нибудь о Земле и ее обитателях заранее. Пока я все еще ничего о них не знаю. Приближаться к Земле опасно. Может быть, мне оставить вас всех на Альфе и слетать к Земле одному? Лучше рисковать одной жизнью.

– Нет, Голан, – серьезно сказал Пелорат, – Блисс и ребенок могут остаться здесь, но я должен лететь с вами. Я начал искать Землю еще до того, как вы родились, и не могу бросить поиск теперь, когда цель близка.

– Блисс и ребенок не останутся здесь, – сказала Блисс. – Я Гея, а Гея может защитить вас даже от Земли.

– Надеюсь, вы правы, – мрачно сказал Тревиц, – но Гея не смогла предотвратить удаление сведений о Земле из своей памяти.

– Это произошло в период ранней истории Геи, когда она еще не окончательно организовалась. Теперь положение изменилось.

– Надеюсь, что так… Или вы раздобыли какую-то информацию о Земле сегодня утром? Говорили вы со старушками?

– Говорила.

– И что узнали?

– О Земле ничего. Полный провал.

– А-а.

– Но я узнала, что у них передовая биотехнология.

– А?

– На своем маленьком острове они вырастили и испытали бесчисленные разновидности растений и животных, создали стабильный и самоподдерживающийся экологический баланс, несмотря на то, что начали с немногих видов. Они улучшили морскую жизнь, которую нашли здесь несколько тысяч лет назад. Они и на свой счет строят планы.

– Как это на свой счет?

– Они прекрасно понимают, что не смогут построить новую сушу и тем расширить свою территорию. Но они мечтают стать амфибиями.

– Стать чем?

– Амфибиями. Они планируют создать жабры в дополнение к легким. Они мечтают получить способность подолгу находиться под водой, найти на дне океана мелкие районы и возводить там постройки. Моя старушка прямо светилась, рассказывая об этом, но признала, что альфанцы поставили себе эту цель уже несколько веков назад и пока мало преуспели.

– Вот, – сказал Тревиц, – две области, в которых они, возможно, обогнали нас – управление погодой и биотехнология. Интересно, какие у них методы.

– Чтобы это узнать, надо искать специалистов, – сказала Блисс. – А они еще могут и не захотеть нам рассказывать.

– Это для нас не главная проблема, – сказал Тревиц. – Но Сообществу имеет смысл поучиться у этого миниатюрного мира.

– Мы управляем погодой на Терминусе вполне прилично, – заметил Пелорат.

– Управление погодой работает на многих планетах, – сказал Тревиц, – но оно обычно охватывает планету целиком. Альфанцы управляют погодой на маленьком участке, и у них, должно быть, есть методы, которых нет у нас… Есть еще какие-нибудь результаты, Блисс?

– Еще приглашения. Похоже, альфанцы любят устраивать праздники каждый раз, когда им удается оторваться от сельских работ и рыбной ловли. Сегодня после обеда состоится музыкальный фестиваль, я вам уже говорила. Завтра днем состоится пляжный фестиваль. На берегу соберутся все, кто сможет оторваться от полей, чтобы насладиться водой и солнцем, так как на следующий день будет дождь. Завтра с утра вернется рыболовная флотилия, а вечером будет кулинарный фестиваль в честь улова.

Пелорат застонал.

– Здесь и без того слишком много еды, что же будет на фестивале?

– Я так поняла, что главное там не количество, а разнообразие. Во всяком случае, нас приглашают на все фестивали, и особенно сегодня вечером, на музыкальный фестиваль.

– Со старинными инструментами? – спросил Тревиц.

– Да.

– А в чем выражается их древность? В примитивных компьютерах?

– Нет-нет. В этом вся суть. Это вообще не электронная музыка, а механическая. Они мне ее описывали. Они скрипят по струнам, дуют в трубы и стучат по мембранам.

– Надеюсь, вы преувеличиваете, – сказал Тревиц упавшим голосом.

– Ни капельки. И, как я поняла, ваша Хироко будет дуть в одну из труб. Я забыла, как она называется. Так что вам придется найти в себе силы перенести это.

– А я, – сказал Пелорат, – пойду с удовольствием. Я мало знаю о примитивной музыке и хочу ее послушать.

– Она не "моя Хироко", – холодно сказал Тревиц. – Но как вы думаете, эти инструменты похожи на те, которые были когда-то на Земле?

– Так я поняла. Альфанки сказали, что инструменты придуманы задолго до того, как их народ переселился на Альфу.

– В таком случае, – сказал Тревиц, – ради информации о Земле, которую нам это может дать, стоит послушать весь этот скрип, дудение и стук.

81

Как ни странно, перспектива музыкального вечера больше всех воодушевила Фоллом. Они с Блисс вымылись в маленькой пристройке позади второй комнаты. Там находилась ванна с горячим и холодным (точнее, с теплым и прохладным) водопроводом, раковина и унитаз. Комнатка сияла чистотой, и послеполуденное солнце весело освещало ее.

Как всегда, Фоллом заинтересовала грудь Блисс, и, поскольку Фоллом уже понимала галактический, пришлось рассказать ей, что на планете Блисс люди так устроены, на что Фоллом неизбежно спросила: "Почему?", а Блисс, не найдя подходящего ответа, отделалась универсальным: "Потому".

После мытья Блисс помогла Фоллом надеть нижнее белье, которым их снабдили альфанки, потом надеть сверху юбку. Блисс решила, что разумно оставить Фоллом выше пояса обнаженной. Сама Блисс, хотя ниже пояса оделась в альфанский наряд, все-таки надела и блузку. Казалось, глупо стесняться в обществе, где все женщины показывали свои груди, тем более что у Блисс они были не хуже, чем у остальных, но это ничего не меняло.

Затем мыться пошли мужчины, причем Тревиц пробормотал обычные мужские упреки насчет того, что женщины долго возятся.

Блисс велела Фоллом покрутиться, чтобы убедиться, что юбка с нее не свалится. Она сказала:

– Красивая юбка. Тебе нравится?

Фоллом посмотрелась в зеркало и ответила:

– Нравится. А я не замерзну? – И она провела руками по своей голой груди.

– Не думаю, Фоллом, на этой планете тепло.

– Сама-то кое-что надела.

– Да, надела. Это обычай моей планеты. Вот что, детка. Вокруг нас за обедом и после будет много альфанцев. Как ты думаешь, ты это выдержишь?

Фоллом заметно расстроилась и Блисс продолжила:

– Я сяду справа от тебя и буду тебя держать. С другого боку сядет Пел, а Тревиц напротив. Мы не позволим никому с тобой разговаривать, и тебе тоже не придется ни с кем разговаривать.

– Я постараюсь, Блисс, – тоненьким голоском пропищала Фоллом.

– А после обеда, – сказала Блисс, – альфанцы будут для нас музицировать на свой особый манер. Ты знаешь, что такое музыка? – и Блисс как умела промычала электронную мелодию.

Лицо Фоллом просветлело.

– Ты имеешь в виду… – последнее слово она сказала на своем языке и запела песню.

Блисс широко раскрыла глаза. У песни была прекрасная, хотя и беспорядочная мелодия с многочисленными трелями.

– Да, это музыка, – сказала Блисс.

– Джемби играл… – возбужденно сказала Фоллом. Она поколебалась, потом решилась сказать на галактическом, музыку. Он играл музыку на… – опять слово на языке Фоллом.

– На фифуле? – с сомнением повторила Блисс.

Фоллом рассмеялась.

– Не на фифуле, а на…

И Блисс услышала разницу, но поняла, что не сможет правильно повторить.

– Как оно выглядело? – спросила Блисс.

Запас слов у Фоллом все еще был невелик, и жестами она тоже не смогла создать у Блисс ясное представление.

– Он показывал мне как играть на… – гордо сказала Фоллом. – Я играла пальцами, как Джемби, но он говорил, что скоро я смогу играть без этого.

– Чудесно, детка, – сказала Блисс. – Значит, после обеда мы посмотрим, умеют ли альфанцы играть так же хорошо, как твой Джемби.

Глаза Фоллом искрились, и благодаря приятным мыслям она держалась спокойно во время обильного обеда, несмотря на толпу, шум и смех вокруг. Лишь один раз, когда близко от них нечаянно перевернули блюдо, что вызвало возбужденные крики, Фоллом как будто испугалась, но Блисс крепко и тепло обнимала ее.

– Не знаю, сможем ли мы, Пел, устроить отдельное питание, пробормотала Блисс, – иначе придется отсюда улетать. Раз уж мне приходится есть этот изолятский животный белок, я должна иметь возможность делать это в тишине.

– Это только праздничное оживление, – ответил Пелорат. Он был готов в разумных пределах вынести все, что он считал следствием примитивного поведения и древних обычаев.

После обеда объявили, что скоро начнется музыкальный фестиваль.

82

В зале, где должен был происходить фестиваль, таком же большом, как столовая, стояли складные стулья (Тревиц нашел их весьма неудобными) примерно на сто пятьдесят человек. Путешественников, как почетных гостей, отвели в первый ряд, причем многие альфанцы одобрительно и вежливо отозвались об одежде гостей.

Оба мужчины выше пояса были обнаженными, и Тревиц каждый раз, когда вспоминал об этом, поджимал брюшные мышцы, а иногда самодовольно поглядывал на свою заросшую черными волосами грудь. Пелорат, увлеченный окружающим, не замечал собственной внешности. На блузку Блисс смотрели украдкой и озадаченно, но ничего не говорили.

Тревиц заметил, что зал полупустой и что присутствовали в основном женщины, и предположил, что большинство мужчин в море.

– У них есть электричество, – прошептал Пелорат, тронув

Тревица за локоть.

Тревиц взглянул на вертикальные трубки на стенах. Такие же оказались и на потолке. Трубки мягко светились.

– Флюоресцентные лампы, – сказал он. – Довольно примитивно.

– Да, но они светят, и я заметил такие же в нашем доме. Я думал, что это украшения. Если мы сумеем их включить, нам не придется сидеть в темноте.

– Они могли бы нам сказать, – раздраженно заметила Блисс.

– Они думали, что мы знаем, – сказал Пелорат, – что это знают все.

Четыре женщины появились из-за занавесок и уселись группой на пустой площадке впереди. Каждая женщина держала в левой руке инструмент из лакированного дерева. Инструменты, похожие по форме, отличались размерами. Один был совсем маленький, два других чуть побольше, а четвертый большой. Кроме того, каждая женщина держала в правой руке длинный стержень.

Когда они входили, аудитория негромко посвистела, в ответ на это женщины слегка поклонились. Грудь у каждой была плотно перевязана полоской кисеи, по-видимому, чтобы не мешала инструменту.

Тревиц истолковал свист как признак одобрения или радостного предвкушения и почувствовал, что будет вежливо присоединить свой.

Тогда и Фоллом добавила к свисту трель, гораздо более сложную, чем просто свист. Это начало привлекать внимание, и Блисс, сжав руку Фоллом, остановила ее.

Безо всякого вступления три женщины положили инструменты под подбородки, а четвертая установила свой (самый большой) инструмент между ног на полу. Длинные стержни в руках женщин заскользили по струнам, натянутым почти по всей длине инструментов, тогда как пальцы левой руки стали быстро перемещаться вдоль верхних концов струн.

Вот и "скрип", подумал Тревиц, но звук вовсе не был похож на скрип. Это была мягкая и мелодичная последовательность звуков, своя у каждого инструмента, а в целом все приятно смешивалось.

Музыка сильно отличалась от бесконечно сложной электронной музыки ("настоящей", как о ней невольно думал Тревиц) и была определенно своеобразной. Однако со временем его ухо привыкло к странной системе звуков, и он начал различать тонкости. Это утомляло, и он с тоской подумал о математической строгости настоящей музыки, но ему пришло в голову, что, если достаточно долго слушать эту музыку, к ней можно привыкнуть.

Минут через сорок пять вышла Хироко. Она сразу заметила в переднем ряду Тревица и улыбнулась ему. Он от всего сердца присоединился к негромкому одобрительному свисту аудитории. Хироко прекрасно выглядела в длинной вычурной юбке, с большим цветком в волосах. На груди у нее ничего не было, поскольку это, очевидно, не мешало инструменту.

Ее инструментом оказалась темная деревянная трубка длиной сантиметров семьдесят и диаметром два сантиметра. Хироко поднесла инструмент к губам и стала дуть в отверстие у одного из концов. Раздался тонкий приятный звук, и, когда пальцы Хироко стали манипулировать металлическими клапанами, расположенными по длине трубки, возникла мелодия.

При первых же звуках Фоллом схватила Блисс за руку и сказала:

– Блисс, это… – И Блисс услышала "фифул".

Блисс покачала головой, но Фоллом сказала:

– Но это он!

На Фоллом начали смотреть, и Блисс зажала ей рот рукой, наклонилась и прошептала ей на ухо: "Тихо!"

После этого Фоллом слушала игру Хироко тихо, но пальцы ее шевелились, как будто нажимали на клапаны, расположенные на инструменте Хироко.

Завершил концерт пожилой мужчина. У него на плечах был подвешен гофрированный инструмент. Мужчина растягивал и сжимал инструмент, в то время как его пальцы быстро двигались над рядом черных и белых объектов по краям инструмента, нажимая на несколько одновременно.

Звучание этого инструмента показалось Тревицу утомительным, варварским и чем-то напомнило вой собак на Авроре. То есть не то чтобы звук был похож, но он вызывал похожие эмоции. У Блисс был такой вид, как будто она хотела зажать уши руками, а Пелорат сидел нахмурившись.

Только Фоллом явно наслаждалась, она тихонько постукивала ногой, и Тревиц, заметив это, с большим удивлением осознал, что музыка имеет ритм, соответствующий этому постукиванию.

Наконец это кончилось, и поднялась буря свиста, которую отчетливо перекрывала трель Фоллом.

Затем аудитория разбилась на беседующие группы, и стало шумно, как на всех альфанских сборищах. Участники концерта остановились в передней части зала и разговаривали с теми, кто подошел их поздравить.

Фоллом вырвалась от Блисс и подбежала к Хироко.

– Хироко! – задыхаясь, закричала она. – Дайте мне посмотреть эту…

– Эту что, дорогая? – спросила Хироко.

– Ту штуку, на которой вы играли.

– А, – Хироко рассмеялась, – это флейта. Малая флейта.

– Можно мне ее посмотреть?

– Ладно. – Хироко открыла футляр и вынула инструмент. Он состоял из трех частей, Хироко быстро соединила их, протянула Фоллом, и, поднеся мундштук к ее губам, сказала: – Вот. Подуй сюда.

– Я знаю. Я знаю, – нетерпеливо сказала Фоллом и потянулась к флейте. Хироко машинально подняла флейту вверх.

– Подуй, дитя, но не трогай.

Фоллом огорчилась.

– Тогда можно мне просто посмотреть на нее? Я не буду трогать.

– Конечно, дорогая.

Хироко опустила флейту, и Фоллом сосредоточенно смотрела на нее.

А затем освещение зала слегка померкло, и послышался немного неровный и дрожащий звук флейты. Хироко от неожиданности чуть не выронила инструмент, а Фоллом воскликнула:

– Получилось! Получилось! Джемби говорил, что у меня когда-нибудь получится.

– Этот звук извлекла ты? – спросила Хироко.

– Я. У меня получилось!

– Но как ты это сделала, дитя?

– Извините, Хироко, – сказала Блисс, краснея от досады, – я ее уведу.

– Нет, госпожа, – сказала Хироко, – я хочу, чтобы она сделала это еще раз.

Несколько альфанцев подошли поближе посмотреть. Фоллом напряженно нахмурилась, свет померк сильнее, И снова послышался звук флейты, на этот раз ровный и чистый. Затем клапаны задвигались сами собой, и звук стал беспорядочным.

– Это немножко отличается от… – сказала Фоллом, слегка запыхавшись, как будто приводила флейту в действие своим дыханием.

– Она, наверно, использует электричество от флюоресцентных ламп, – сказал Пелорат Тревицу.

– Попробуй еще, – хрипло сказала Хироко.

Фоллом закрыла глаза. На этот раз флейта зазвучала мягче и мелодичнее. Она играла сама, управляемая не пальцами, а энергией, трансдуцируемой еще незрелыми долями мозга Фоллом. Звуки, поначалу случайные, выстроились в ясную мелодию. Теперь уже все в зале собрались вокруг Фоллом и Хироко. Хироко осторожно держала флейту двумя пальцами, а Фоллом с закрытыми глазами управляла движением клапанов и потоком воздуха.

– Это пьеса, которую я играла, – прошептала Хироко.

– Я ее помню, – кивая головой, сказала Фоллом.

– Ты не пропустила ни одной ноты, – сказала Хироко.

– Но это неправильно, Хироко. Ты играла неправильно.

– Фоллом! – сказала Блисс.– Это невежливо. Ты не должна…

– Пожалуйста, – сказала Хироко, – не вмешивайтесь. Почему неправильно, дитя?

– Потому что я бы сыграла иначе.

– Тогда покажи, как бы ты сыграла.

Флейта снова заиграла, но не так, как до того, потому что силы, нажимавшие на клапаны, делали это проворнее, чем пальцы, с более замысловатыми последовательностями и комбинациями. Музыка стала сложнее, бесконечно эмоциональнее и трогательнее. Хироко застыла неподвижно, во всем зале не было слышно ни звука.

Даже когда Фоллом кончила играть, стояла тишина, пока Хироко не спросила, вздохнув:

– Ты когда-нибудь играла это раньше, малышка?

– Нет, – ответила Фоллом, – До этого я играла только пальцами, а пальцами я так играть не могу. – И добавила просто, совершенно без хвастовства: – Никто не может.

– Можешь сыграть что-нибудь еще?

– Я могу сочинить.

– Ты имеешь в виду сымпровизировать?

При новом слове Фоллом нахмурилась и посмотрела на Блисс, та кивнула, и Фоллом сказала:

– Да.

– Тогда сыграй, пожалуйста, – сказала Хироко.

Минуты две Фоллом размышляла. Затем начала с очень простой последовательности звуков, медленно и задумчиво. Освещение меркло и разгоралось, когда количество отнимаемой энергии увеличивалось и уменьшалось. Но этого, похоже, никто не замечал, потому что казалось, будто сказочный электрический дух повинуется приказу звуковых волн.

Комбинация звуков стала повторяться все громче, затем перешла в более сложные комбинации, в которых, однако, не терялась основная мелодия. Комбинации становились все более живыми и возбуждающими, они как будто поднимали ввысь, пока все чуть не задохнулись, и наконец музыка закончилась гораздо быстрее, чем начиналась, резким пикированием, и слушатели вернулись на землю, еще сохраняя ощущение, что они побывали высоко в небе.

Последовал настоящий шквал восторга.

И даже Тревиц, привыкший к музыке совершенно другого типа, задумчиво произнес:

– Такого я никогда больше не услышу.

Когда наконец воцарилась тишина, Хироко протянула флейту Фоллом.

– Бери, Фоллом, она твоя.

Фоллом нетерпеливо потянулась к флейте, но Блисс перехватила ее руку, сказав:

– Мы не можем взять ее, Хироко, это ценный инструмент.

– У меня есть еще одна, госпожа Блисс. Не такая хорошая, но это справедливо. Эта флейта принадлежит тому, кто играет на ней лучше всех. Я никогда не слышала такой музыки, и я не имею права владеть инструментом, который не могу использовать в полную силу, иначе я бы знала, как заставить этот инструмент играть, не прикасаясь к нему.

Фоллом взяла флейту и с глубоким удовлетворением прижала к груди.

83

В каждой комнате их домика находилось по одной флюоресцентной лампе, еще одна была в пристройке. Лампы светили тускло, например, читать при таком свете было бы неудобно, но по крайней мере путешественники не сидели в темноте.

И все же они не спешили войти в дом. Они любовались звездным небом, что всегда приятно уроженцам Терминуса, где ночное небо почти беззвездное и видно лишь бледное сплюснутое облако Галактики.

Хироко проводила их до дома, опасаясь, что они в темноте заблудятся или споткнутся. Она всю дорогу держала Фоллом за руку, а потом, включив в доме свет, вышла к ним и стояла, по-прежнему держа Фоллом за руку.

Блисс явно чувствовала, что Хироко пребывает в состоянии тяжелого внутреннего конфликта, и предприняла еще одну попытку.

– Право же, Хироко, – сказала она, – мы не можем взять вашу флейту.

– Нет, Фоллом должна ее взять. – Но Хироко все равно что-то терзало.

Тревиц продолжал смотреть в небо. Ночь была по-настоящему темной, ее темнота не нарушалась светом из дома, тем более искорками света из окон других домов.

– Хироко, – сказал Тревиц, – видите вон ту яркую звезду? Как она называется?

Хироко мельком взглянула на небо и равнодушно ответила:

– Компаньон.

– Почему?

– Она обращается около нашего солнца каждые восемь стандартных галактических лет. В это время года Компаньон вечерняя звезда. Днем, когда она лежит над горизонтом, ее тоже видно.

Так, подумал Тревиц, кое-что об астрономии она знает.

– А вы знаете, – спросил он, – что у Альфы есть еще компаньон, но это маленькая и очень тусклая звезда и расположена гораздо дальше, чем эта яркая звезда. Без телескопа ее не видно. (Тревиц сам не видел этой звезды, но информация о ней содержалась в памяти компьютера.)

– Да, мы это проходили в школе, – безразлично ответила Хироко.

– А вон там что за звезда? Видите зигзаг из шести звезд?

– Это Кассиопея, – ответила Хироко.

– Да? – удивленно спросил Тревиц. – Которая из них?

– Все. Весь зигзаг. Это Кассиопея.

– Почему он так называется?

– У меня нет таких знаний. Я ничего не знаю об астрономии, уважаемый Тревиц.

– А вы видите нижнюю звезду в зигзаге, она ярче остальных? Как она называется?

– Это просто звезда, ее название мне неведомо.

– Но, если не считать Компаньонов, эта звезда ближе всех к Альфе. Она всего в парсеке отсюда.

– Как ты сказал? – спросила Хироко. – Я этого не понимаю.

– Может быть, это звезда, вокруг которой обращается Земля?

Хироко посмотрела на звезду со слабым проблеском интереса.

– Не знаю. Никогда не слышала, чтобы кто-нибудь это говорил.

– А вы не думаете, что это возможно?

– Откуда мне знать? Никто не знает, где Земля… Я должна теперь тебя покинуть. Завтра мне выходить на работу на полях, я не увижусь с тобой до пляжного фестиваля. Сразу после ленча мы все там увидимся. Да? Да?

– Обязательно, Хироко.

Она резко повернулась и ушла, почти убежала в темноту. Тревиц посмотрел ей вслед, потом вместе со всеми вошел в тускло освещенный домик.

– Можете ли вы сказать, Блисс, – спросил Тревиц, – лгала ли она, что не знает о Земле?

Блисс покачала головой.

– Не думаю. Она страшно нервничала, чего я не замечала до окончания концерта. Она стала нервничать до того, как вы стали обсуждать с ней звезды.

– Выходит, из-за того, что она подарила свою флейту?

– Может быть. Не могу сказать. – Блисс повернулась к Фоллом. – Тебе пора ложиться, детка. Сходи в пристройку, воспользуйся унитазом, потом вымой руки, лицо и зубы, после этого ляжешь спать.

– Я хочу поиграть на флейте, Блисс.

– Только недолго и тихо-тихо. Поняла, Фоллом? И перестанешь сразу, как я скажу.

– Да, Блисс.

Они остались втроем, Блисс на единственном стуле, Тревиц и Пелорат каждый на своей койке.

– Есть ли смысл, – спросила Блисс, – задерживаться на этой планете?

Тревиц пожал плечами.

– Мы еще не расспросили о Земле в связи со старинными инструментами. И может быть, мы здесь еще что-нибудь узнаем. Надо бы дождаться рыболовной флотилии. Может, рыбаки знают что-нибудь, чего не знают домоседы.

– Я думаю, – сказала Блисс, – это маловероятно. Вы уверены, что вас не удерживают здесь черные очи Хироко?

– Не понимаю, – сердито ответил Тревиц, – какое вам дело, Блисс, до моих намерений? Почему вы присваиваете себе право морально осуждать меня?

– Мне нет дела до вашей морали. Я беспокоюсь за нашу экспедицию. Вы собираетесь найти Землю, чтобы решить, правилен ли ваш выбор в пользу Геи. Вы убеждены, что Земля обращается вокруг той звезды, которую показывали Хироко. И вы утверждаете, что нужно задержаться на Альфе, чтобы получить какую-либо информацию о Земле. По-видимому, на Альфе нет такой информации. Я не хочу, чтобы мы задерживались здесь только для того, чтобы вы развлекались с Хироко.

– Может быть, мы улетим. Дайте мне подумать, – сказал Тревиц. – Не беспокойтесь, Хироко не повлияет на мое решение.

– Мне тоже кажется, что нам следует лететь дальше на Землю, – сказал Пелорат, – хотя бы для того, чтобы выяснить, радиоактивна ли она. Я не вижу смысла ждать.

– Уверены ли вы, Янов, что на ваше решение не влияют черные очи Блисс? – с некоторым сарказмом спросил Тревиц. Но тут же добавил: – Нет-нет, беру свои слова назад. Я просто пошутил. И все-таки Альфа – очаровательная планета. Вне зависимости от Хироко. И может быть, при некоторых обстоятельствах я бы мог оставаться здесь до бесконечности… Вам не кажется, Блисс, что Альфа не укладывается в вашу теорию насчет изолятов?

– Это каким образом?

– Вы утверждаете, что с течением времени любая изолированная планета становится опасной и враждебной.

– Даже Компореллон, – спокойно сказала Блисс, – который находится в значительной степени в стороне от потока галактической жизни, хотя и является теоретически Ассоциированной Державой Федерации Сообщества.

– Но не Альфа. Эта планета полностью изолирована, но видите ли вы здесь недружелюбие? Они нас кормят, одевают, дали крышу над головой, устраивают в нашу честь фестивали, умоляют остаться подольше. В чем можно их упрекнуть?

– Очевидно, ни в чем. Хироко даже подарила вам свое тело.

– Какое вам дело, Блисс? – Тревиц рассердился. – Ничего она мне не дарила. Мы подарили себя друг другу. Наслаждение было взаимным.

– Пожалуйста, Блисс, – сказал Пелорат, – Голан совершенно прав. Не надо вмешиваться в его частные дела.

– Пока они нам не мешают, – непреклонно ответила Блисс.

– Говорю вам, не мешают. Мы задержимся ненадолго, только для поиска еще какой-нибудь информации.

– Все равно я не доверяю изолятам, – сказала Блисс, – даже когда они приносят дары.

Тревиц поднял руки.

– Принять решение, а потом подогнать под него доказательства. Как это похоже на…

– Не говорите так, – зловеще сказала Блисс. – Я не женщина. Я Гея. И беспокоюсь не я, а Гея.

– Нет причин для…

В этот момент кто-то поскребся у дверного проема.

Тревиц замер.

– Что это? – тихо сказал он.

Блисс пожала плечами.

– Откиньте занавес и посмотрите. Ведь это вы нам рассказываете, что на этой планете нет опасностей.

Тревиц медлил, пока за занавесом не послышался голос:

– Пожалуйста! Это я.

Голос принадлежал Хироко.

Тревиц распахнул занавес. Хироко быстро скользнула в дом, по ее щекам текли слезы.

– Закройте, – выдохнула она.

– Что случилось? – спросила Блисс.

Хироко схватила Тревица за руку.

– Я не могла остаться в стороне. Я пыталась, но не выдержала. Улетай! И вы все улетайте. Скорее! Заберите с собой девочку. Уведите корабль. Скорее. Пока темно.

– Но почему? -спросил Тревиц.

– Потому что иначе ты умрешь. И вы все.

84

Трое инопланетян застыли в изумлении. Потом Тревиц произнес:

– Вы хотите сказать, что ваши люди нас убьют?

Хироко продолжала плакать.

– Ты уже на пути к смерти, досточтимый Тревиц. И другие с тобой… Давным-давно наши ученые создали вирус, безвредный для нас, но смертельный для инопланетян. У нас был создан иммунитет. – Она погладила Тревица по руке. – Ты заражен.

– Как?

– Когда мы с тобой наслаждались. Это один из путей.

– Но я чувствую себя совершенно здоровым, – возразил Тревиц.

– Вирус еще не активирован. Его активируют, когда вернется рыболовная флотилия. По нашим законам решение должны принимать все, даже мужчины. Но все заведомо решат, что это должно быть сделано. Поэтому мы и удерживаем вас здесь до того времени, еще два дня. Улетайте сейчас, пока темно и никто ничего не подозревает.

– Зачем ваши люди делают это? – резко спросила Блисс.

– Ради безопасности, госпожа. Нас немного, и у нас имеется многое. Мы не хотим вторжения инопланетян. Если инопланетяне расскажут о нас, то потом прилетят другие, поэтому, когда изредка прилетает корабль, мы устраиваем так, чтобы он не улетел.

– Почему в таком случае, – сказал Тревиц, – вы нас предупредили?

– Не спрашивай… Нет, я скажу, потому что снова слышу это. Послушайте…

Из соседней комнаты доносились негромкие и бесконечно нежные звуки флейты.

– Я не могла вынести уничтожения этой музыки, – сказала Хироко. – Потому что девочка тоже умерла бы.

– Так вот почему вы подарили флейту Фоллом? – сурово сказал Тревиц. – Вы знали, что когда она умрет, вы получите свою флейту обратно.

Хироко посмотрела на Тревица с ужасом.

– Нет, нет, я не думала об этом! А когда, наконец, подумала, я поняла, что не могу этого допустить. Улетайте с ребенком и флейту забирайте, чтобы я никогда ее больше не увидела. В космосе ты будешь в безопасности, и оставшийся неактивированным вирус в твоем теле скоро погибнет. Взамен я прошу вас, чтобы вы никогда не рассказывали об этой планете, чтобы никто о ней не знал.

– Мы не расскажем никому, – сказал Тревиц.

Хироко подняла глаза. Тихо и робко она спросила: