Текст книги "СООБЩЕСТВО И ЗЕМЛЯ"

Автор книги: Айзек Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

Все альфанцы выше пояса ничего не носили, и груди у всех женщин были маленькими. Это был самый общий физический признак, который заметил Тревиц.

– Мисс Хироко, – неожиданно сказала Блисс, – моя малышка не привыкла к путешествиям, и ей трудно справиться с таким обилием новых впечатлений. Нельзя ли ее где-нибудь усадить и накормить?

Хироко посмотрела вопросительно, и Пелорат повторил то, что сказала Блисс, на более витиеватом галактическом среднеимперского периода.

Хироко приложила руку ко рту и грациозно опустилась на колени.

– Молю тебя о прощении, уважаемая госпожа, – сказала она. Я не подумала о нуждах этого ребенка, как и о твоих. Меня слишком заняла необычность великого события. Не проследуешь ли ты, не проследуете ли вы все в качестве почетных гостей в нашу трапезную позавтракать? Позволено ли нам будет присоединиться и послужить вам за завтраком?

– Это любезно с вашей стороны, – сказала Блисс. Она говорила медленно, тщательно произнося слова, надеясь, что так понятнее. – Было бы, однако, лучше, чтобы ты одна сыграла роль хозяйки, чтобы успокоить ребенка, который не привык к одновременному присутствию многих людей.

– Будет так, как ты сказала, достопочтенная госпожа, сказала Хироко, поднимаясь на ноги.

Она неспешно повела гостей по траве. Остальные альфанцы пошли рядом. Их, по-видимому, особенно интересовала одежда инопланетян. Тревиц снял легкую куртку и вручил ее мужчине, который пристроился рядом и с любопытством потрогал ее.

– Вот, – сказал Тревиц. – Можете посмотреть, только потом верните. – Затем он обратился к Хироко: – Проследите, пожалуйста, чтобы я получил куртку обратно, мисс Хироко.

– Она будет всенепременно возвращена, уважаемый сэр. Хироко серьезно кивнула головой.

Тревиц улыбнулся и пошел дальше. При легком теплом ветерке было приятнее идти без куртки.

Ни у кого из присутствующих он не увидел оружия и с интересом отметил, что никто не выказал страха или неудовольствия по поводу его оружия. Они не проявили даже любопытства. Может быть, они просто не поняли, что это оружие. Казалось, на Альфе вообще не существует насилия.

Одна женщина ускорила шаги, обогнала Блисс, обернулась к ней, чтобы осмотреть спереди ее блузку, и спросила:

– У тебя есть груди, уважаемая госпожа?

– Как видишь, – с улыбкой сказала Блисс, – есть. Может быть, не такие красивые, как твои, но я скрываю их не поэтому. Просто на моей планете приличествует прикрывать их одеждой. Она повернулась к Пелорату и прошептала: – Как тебе нравится мой классический галактический?

– Прекрасно, дорогая, – ответил Пелорат.

В столовой, большой комнате, стояли длинные столы со скамейками вдоль каждой стороны стола. Очевидно, альфанцы ели сообща.

Тревиц почувствовал угрызения совести. Из-за того, что Блисс попросила уединения, вся столовая досталась пятерым, а большая часть народа осталась снаружи. Альфанцы расположились на почтительном расстоянии от окон (простых проемов в стенах, без стекол и без штор), чтобы издали посмотреть, как будут есть инопланетяне.

А что, если бы пошел дождь, невольно подумал Тревиц. Хотя дождь пошел бы только, если бы понадобился, легкий, теплый и без ветра, пока не выпало бы достаточное количество осадков. Более того, дождь здесь начинался в известное время, и альфанцы к нему заранее готовятся, предположил Тревиц.

Он сидел лицом к окну, и перед ним синело море, а далеко на горизонте виднелась линия облаков, какие они видели над планетой, везде, кроме этого маленького Эдема.

Есть преимущества в управлении погодой!

Наконец, девушка передвигаясь на цыпочках, обслужила их. Им не предложили выбора, а просто накрыли перед ними стол и поставили еду. Каждому достался маленький стаканчик с молоком, стаканчик побольше с виноградным соком и самый большой с водой. Каждый получил по яичнице из двух больших яиц, обложенной ломтиками сыра. Перед каждым поставили большое деревянное блюдо с вареной рыбой и кучкой маленьких жареных картофелин, уложенных на листья салата.

Блисс растерянно смотрела на эту груду еды, не зная, с чего начать.

У Фоллом проблем не возникло. Она жадно выпила виноградный сок и с удовольствием принялась уплетать рыбу с картошкой. Она хотела есть руками, но Блисс взяла со стола и подала ей ложку с зубчиками на концах, которая могла служить и вилкой, и Фоллом ложку приняла.

Пелорат одобрительно улыбнулся и принялся сразу за яичницу.

Тревиц, сказав: "Вот случай вспомнить вкус натурального яйца", последовал примеру Пелората.

Хироко, забыв о собственном завтраке, в восторге следила за тем, как едят инопланетяне (потому что даже Блисс наконец с явным облегчением принялась за еду).

– Вам нравится? – спросила Хироко.

– Нравится, – с набитым ртом ответил Тревиц. – Очевидно, продовольствия на вашем острове хватает… Или вы кормите нас так обильно из вежливости?

Хироко напряженно слушала и, видимо, поняла, потому что ответила:

– Нет, нет, уважаемый сэр. Наша благословенная почва щедра, а море еще щедрее. Наши утки дают яйца, козы – сыр и молоко, и у нас произрастают злаки. Сверх того, наше море полно бесчисленным разнообразием рыбы в несчетных количествах. За нашими столами могла бы есть вся Империя, и не уничтожить запасы рыбы в нашем море.

Тревиц вежливо улыбнулся. По-видимому, маленькая альфанка не имела ни малейшего представления об истинных размерах Галактики.

– Вы называете ваш остров Новая Земля, Хироко? – сказал он. – Где в таком случае может находиться Старая Земля?

Она посмотрела на него в растерянности.

– Ты глаголешь Старая Земля? Молю о прощении, уважаемый сэр, я не поняла твоих слов.

– Прежде чем появилась Новая Земля, – сказал Тревиц, – ваш народ должен был жить в другом месте. Что это было за место?

– Мне неведомо об этом, уважаемый сэр, – серьезно и с тревогой сказала Хироко. – Я живу в этом краю всю жизнь, здесь жила моя мать и бабушка, и я не сомневаюсь, что ее бабушка и прабабушка тоже. Ни о каких других краях мне неведомо.

– Ну, – Тревиц снизошел до вежливого спора: – Вы называете этот край Новой Землей. Почему?

– Его все так называют, уважаемый сэр, – ответила она так же вежливо, – поскольку разум женщин не склонился к обратному.

– Но если это Новая Земля, значит, была предшественница, которая называлась Старая Земля, в честь которой дано это название. Каждое утро наступает новый день, это значит, что ему предшествовал старый день, неужели вы не видите, что так должно быть?

– Нет, уважаемый сэр. Я только знаю, как называется наш край. Больше мне ничего неведомо, и я лишь улавливаю, что твои речи похожи на то, что мы именуем казуистикой. Я не имела в виду ничего обидного.

И Тревиц, поняв, что потерпел поражение, покачал головой.

77

Тревиц нагнулся к Пелорату и прошептал:

– Куда бы мы ни прилетели, не можем получить информации о Земле.

– Мы уже знаем, где Земля, – одними губами произнес Пелорат, – так что не все ли равно.

– Я хочу узнать что-нибудь о Земле.

– Эта альфанка слишком молода, вряд ли она может служить вместилищем информации.

Тревиц подумал и кивнул.

– Вы правы, Янов. – Он повернулся к Хироко и сказал: – Мисс Хироко, вы не спросили, зачем мы прибыли в ваши края.

– Это было бы невежливо, – ответила Хироко, опустив глаза, – пока вы не отдохнули и не поели, уважаемый сэр.

– Теперь мы поели, или почти поели, а отдыхали мы недавно, так что я расскажу вам, зачем мы прилетели. Мой друг, доктор Пелорат, он профессор на нашей планете, ученый человек. Он мифолог. Вы понимаете, что это значит?

– Нет, уважаемый сэр, не понимаю.

– Он изучает древние предания на разных планетах. Древние предания называются мифами и легендами, и они интересуют доктора Пелората. Есть ли на Новой Земле ученые, которые знают древние предания?

От мыслей на лбу Хироко появились морщинки.

– Я не очень искушена в этом вопросе, – ответила она. Неподалеку отсюда проживает старик, который любит рассказывать о древних временах. Откуда он узнал все это, мне неведомо, но мне кажется, он мог вытянуть нить своих повествований из воздуха или услышать от других, которые сами ее спряли. Возможно, именно это желает послушать твой ученый товарищ. Но мне не хотелось бы вводить тебя в заблуждение. По моему мнению, – она оглянулась по сторонам, будто не хотела, чтобы ее подслушали, – этот старик просто болтун. Хотя многие охотно слушают его.

Тревиц кивнул.

– Нам и нужна такая болтовня. Не можете ли вы отвести моего друга к этому старику…

– Он именует себя Моноли.

– … значит, к Моноли. Вы думаете, Моноли согласится поговорить с моим другом?

– Он? Согласится поговорить? – язвительно сказала Хироко. Скорее тебе придется просить его замолчать хоть когда-нибудь. Он всего лишь мужчина и, если ему позволить, будет говорить две недели без перерыва. Я не хотела обидеть тебя, уважаемый сэр.

– Я не обиделся. Вы не отведете моего друга к Моноли прямо после завтрака?

– Старик всегда дома и всегда рад приветствовать слушателя.

– И может быть, – сказал Тревиц, – какая-нибудь женщина постарше согласится прийти и побыть с Блисс? Она привязана к ребенку и не может оставить его. Ей будет приятнее в компании, потому что, как вы знаете, женщины любят…

– Поболтать? – с явным удивлением спросила Хироко. – Так говорят мужчины, хотя я всегда замечала, что мужчины разглагольствуют гораздо больше. Как только они вернутся с рыбой, начинают расписывать друг другу свои уловы, давая волю фантазии. Им никто не верит, но это их не останавливает. Но хватит и мне болтать… Я вижу в окно подругу моей матери, я попрошу ее остаться с госпожой Блисс и ее ребенком, а перед этим проводить уважаемого доктора к почтенному Моноли. Если твой друг будет слушать так же жадно, как Моноли болтать, ты вряд ли сумеешь оторвать их друг от друга в этой жизни. Не позволишь ли ты мне отлучиться на минутку?

Когда она вышла, Тревиц повернулся к Пелорату.

– Вытащите все что можно из этого старика, Янов, – сказал он. – А вы, Блисс, постарайтесь выудить что-нибудь из тех, кто останется с вами. Годится все что угодно, если это как-то связано с Землей.

– А что будете делать вы? – спросила Блисс.

– Я останусь с Хироко и постараюсь найти третий источник.

Блисс улыбнулась.

– О да, – сказала она. – Пел будет со стариком, я со старухой. А вам придется остаться с соблазнительно раздетой девушкой. Разумное разделение труда.

– При сложившихся обстоятельствах, Блисс, это действительно разумно.

– Полагаю, что это вас не огорчает.

– Нисколько. С какой стати?

– Действительно, с какой стати?

Хироко вернулась и снова села рядом.

– Все устроено. Уважаемого доктора Пелората отведут к Моноли, а уважаемой госпоже Блисс и ее ребенку будет компания. Тогда можешь ли ты, уважаемый сэр, оказать мне милость дальнейшей беседы с тобой, пусть даже об этой Старой Земле, о которой ты…

– Болтаешь? – закончил Тревиц.

– Нет, – смеясь сказала Хироко. – Но ты хорошо передразнил меня. Отвечая на твой вопрос, я проявила неучтивость. Я лепо заглажу вину.

Тревиц повернулся к Пелорату.

– Лепо?

– Охотно, – негромко перевел Пелорат.

– Мисс Хироко, – сказал Тревиц, – я не почувствовал неучтивости, и если вам хочется, я с радостью поговорю с вами.

– Любезные слова. Благодарю тебя, – сказала Хироко, вставая.

Тревиц тоже поднялся.

– Блисс, – сказал он, – проследите, чтобы Янов был в безопасности.

– Предоставьте это мне, – ответила Блисс. – Что касается вас, то у вас есть ваши… – она кивнула на кобуры.

– Не думаю, что они мне понадобятся, – смущенно сказал Тревиц.

Они с Хироко вышли из столовой. Солнце поднялось выше, стало теплее. Как всегда, ощущался запах чужой планеты. Тревиц вспомнил, что на Компореллоне запах был очень слабый, на Авроре затхлый, а на Солярии очень приятный. (На Мельпомении они могли ощутить только запах своего тела в скафандрах). И везде через несколько часов они переставали замечать запах.

Здесь, на Альфе, под теплом солнца поднимался приятный травяной дух. И Тревиц с огорчением подумал, что скоро перестанет его замечать.

Они подошли к небольшому домику, построенному из плит розовой сухой штукатурки.

– Вот мой дом, – сказала Хироко. – Раньше он принадлежал младшей сестре моей матери.

Она вошла и жестом пригласила войти Тревица. Входя, Тревиц заметил, что дверной проем открыт и двери нет.

– Что вы делаете, когда идет дождь? – спросил Тревиц.

– Мы готовимся. Дождь произойдет через два дня и продолжится в течение трех часов на рассвете, когда прохладнее всего и он лучше всего увлажнит почву. Мне только нужно задернуть вот этот тяжелый, водоотталкивающий занавес в дверном проеме.

С этими словами она задернула занавес из жесткой, похожей на парусину ткани.

– Я оставлю его задернутым, – продолжила Хироко, – тогда все поймут, что я дома, но недоступна, потому что занята важными делами или сплю.

– По-моему, этот занавес не очень-то охраняет уединение.

– Как это? Ты же видишь, вход закрыт.

– Но кто угодно может открыть его.

– Против желания хозяина? – Хироко была шокирована. Неужели такие вещи делают на твоей планете? Это настоящее варварство.

Тревиц улыбнулся.

– Я только спросил.

В домике было две комнаты, Хироко провела Тревица во вторую и пригласила сесть на мягкий стул. Из-за пустоты и малого размера комнаток Тревиц почувствовал что-то вроде клаустрофобии. Но дом казался спроектированным для чего-то большего, чем просто уединение и отдых. Маленькие оконные проемы располагались близко к потолку, а стены под ними опоясывала полоска зеркал, отражавших рассеянный свет. Из щелей, прорезанных в полу, поднимался прохладный ветерок. Тревиц не заметил признаков искусственного освещения и подумал, неужели альфанцам приходится ложиться спать с закатом солнца и вставать на заре? Он хотел спросить, но Хироко заговорила первая.

– Госпожа Блисс твоя подруга, уважаемый сэр?

– Подразумеваете ли вы под этим, что она моя любовница? осторожно спросил Тревиц.

Хироко покраснела.

– Умоляю тебя, соблюдай приличия вежливого разговора, но я действительно имела в виду интимные радости.

– Нет, она подруга моего ученого товарища.

– Но ты моложе и здоровее.

– Спасибо за добрые слова, но Блисс думает иначе. Ей гораздо больше нравится доктор Пелорат.

– Это меня очень удивляет. Неужели он не поделится с вами?

– Я не спрашивал его об этом, но уверен, что нет. Да я этого и не хочу.

Хироко важно кивнула.

– Я понимаю. Это из-за ее основания.

– Основания?

– Ты знаешь. Вот этого. – И она шлепнула себя по грациозному тылу.

– Ах, вот в чем дело! Я понимаю вас. Да, у Блисс пышные формы, – он сделал волнистое движение руками и подмигнул, а Хироко рассмеялась.

– Но многим мужчинам, – продолжил Тревиц, – нравится такая фигура.

– Не могу этому поверить. Это какая-то жадность – желать в избытке того, что приятно в меру. Был бы ты более высокого мнения обо мне, если бы мои груди были массивнее и висели? Я видела такие, истинно говорю, но не видела, чтобы мужчины собирались вокруг них. Бедные женщины с таким недостатком, должно быть, вынуждены прикрывать свое уродство, как госпожа Блисс.

– Я тоже не одобряю таких излишеств, хотя уверен, что Блисс прикрывает свои груди не из-за каких-либо несовершенств.

– Значит, мою внешность и фигуру ты одобряешь?

– Я был бы сумасшедшим, если бы не одобрял. Вы прекрасны, Хироко.

– А как ты развлекаешься на своем корабле, когда летаешь от планеты к планете, при том, что госпожа Блисс тебе заказана?

– Никак, Хироко. Тут ничего не поделаешь. Иногда я мечтаю о развлечениях, и в этом есть свои неудобства. Но мы, космические путешественники, знаем, что бывают времена, когда мы должны обходиться без этого. Мы вознаграждаем себя в другое время.

– Как можно устранить это неудобство?

– Мне очень неловко, когда вы заговариваете на эту тему. С моей стороны невежливо предлагать, каким образом можно было бы меня утешить.

– А вежливо, если бы способ предложила я?

– Это зависит от того, что бы вы предложили.

– Я бы предложила нам с тобой насладиться друг другом.

– Так вы с этой целью привели меня сюда?

С довольной улыбкой Хироко сказала:

– Да. Это долг гостеприимства и мое желание.

– Признаю, что и мое желание тоже. Собственно, я очень хочу послужить вам в этом. Я бы… э… лепо доставил себе удовольствие.

18. Фестиваль

78

Ленч устроили в той же столовой. В ней собралось много альфанцев, с ними и Тревиц с Пелоратом. Блисс и Фоллом ели отдельно, в относительном уединении в маленькой пристройке.

Им подали несколько видов рыбы и суп, в котором плавали кусочки вареной козлятины. На столе лежали буханки хлеба, стояли масло и джем для желающих сделать себе бутерброды. За супом последовал винегрет из многочисленных ингредиентов. Десерт отсутствовал, но повсюду передавались большие, казавшиеся неисчерпаемыми кувшины с фруктовыми напитками. Оба гражданина Сообщества проявляли сдержанность после обильного завтрака, но все остальные ели вволю.

– Как они ухитряются не растолстеть? – пробормотал Пелорат.

– Может быть, много занимаются физическим трудом.

В этом обществе, очевидно, не слишком обращали внимание на застольный этикет. Происходили нескончаемые перепалки, звучал смех, по столу стучали толстостенными чашками, наверно небьющимися.

Женщины шумели не меньше, чем мужчины, только более тонкими голосами.

Пелорат морщился, но Тревиц теперь (по крайней мере, временно) был спокоен и добродушен.

– Во всем этом есть приятная сторона, – сказал он. – Перед нами, очевидно, люди, которые беззаботно наслаждаются жизнью. Погоду они устанавливают сами, еды сколько угодно. Живут в золотом веке, который для них длится бесконечно.

Тревицу пришлось кричать, чтобы Пелорат его услышал, и Пелорат прокричал в ответ:

– Но здесь ужасно шумно!

– Они привыкли.

– Невероятно, как они могут понимать друг друга в таком гаме.

Дело, впрочем, было не только в шуме. Из-за необычного произношения, архаичной грамматики и порядка слов альфанского, языка гражданам Сообщества эти звуки напоминали переполох в зоопарке.

После ленча они воссоединились с Блисс и Фоллом в маленьком домике, почти не отличавшемся от жилища Хироко, который им отвели под временное жилье.

Фоллом пошла вздремнуть во вторую комнату, она испытывала огромное облегчение от того, что можно было побыть одной.

Пелорат посмотрел на дверной проем и неуверенно сказал:

– Какое-то сомнительное уединение, можно ли здесь говорить свободно?

– Могу вас уверить, – сказал Тревиц, – что, если мы задернем парусиновый занавес, нас никто не побеспокоит. Эта парусина делает дом неприступным, таков обычай.

Пелорат взглянул наверх, на открытые окна.

– Нас могут подслушать.

– Не обязательно кричать. Подслушивать специально альфанцы не станут. Даже во время завтрака они смотрели на нас с почтительного расстояния.

Блисс улыбнулась.

– Вы много узнали об обычаях альфанцев за то время, что провели с милой маленькой Хироко, – сказала она, – и приобрели такую уверенность в их уважении к уединению. Что у вас произошло?

– Если вы прочитали мои мысли и догадались о причине улучшения моего настроения, я могу только попросить вас оставить мой разум в покое.

– Вы прекрасно знаете, что Гея ни при каких обстоятельствах не прикоснется к вашему разуму, за исключением случая угрозы для вашей жизни, и прекрасно знаете почему. Но я, конечно, ментально не слепая, и за километр чувствую, что случилось. Это что, ваш обычай в космических путешествиях, мой донжуан?

– Донжуан? Что вы, Блисс, всего два эпизода за все путешествие. Два!

– А мы и посетили фактически всего две планеты, где были нормальные женщины. На двух из двух, а ведь мы пробыли на них всего несколько часов!

– Вы прекрасно знаете, что на Компореллоне у меня не было выбора.

– Звучит логично. Я помню, на что она была похожа. – Блисс это так рассмешило, что она не могла говорить. Но потом продолжила: – Однако я не думаю, что вас, беспомощного, держала в своей могучей хватке Хироко. Или навязала свою волю вашему безвольному телу.

– Конечно, нет. Я действовал по своей воле. Но предложила она.

– Неужели, – спросил Пелорат с ноткой зависти в голосе, так с вами случается всегда, Голан?

– А как же, Пел, – сказала Блисс, – женщин неудержимо влечет к нему.

– Это было бы неплохо, – сказал Тревиц, – но это не так. И, в общем, к лучшему. У меня в жизни есть и другие дела. Но сегодня я, конечно, был неотразим. Мы первые люди с другой планеты, которых видела Хироко и кто-либо на Альфе. По случайным оговоркам и замечаниям Хироко я понял, что она ожидала, что я отличаюсь от альфанца анатомически или в технике. Это ее, кажется, воодушевляло. Боюсь, она разочаровалась, бедняжка.

– Да? – сказала Блисс. – А вы?

– Я нет, – сказал Тревиц. – Я бывал на многих планетах, и опыт у меня есть. Я обнаружил, что всюду люди есть люди, а любовь есть любовь. А если встречаются заметные отличия, они, как правило, неприятны. Какие только духи мне не встречались!… Или помню одну молодую женщину, которая не могла обходиться без музыки, состоявшей из отчаянных воплей. Она включала эту музыку, и тогда уже ничего не мог я. Уверяю вас, мне больше всего по душе все старое и обычное.

– Кстати о музыке, – объявила Блисс, – после обеда мы приглашены на музыкальный вечер. Это официальное мероприятие, его устраивают в нашу честь. Как я поняла, альфанцы очень гордятся своей музыкой.

Тревиц поморщился.

– Их гордость не сделает музыку приятней для наших ушей.

– Дослушайте же до конца, – сказала Блисс.– Я поняла, что они гордятся тем, что мастерски играют на старинных инструментах. Очень старинных. Может быть, с их помощью мы получим какие-нибудь сведения о Земле.

Тревиц поднял брови.

– Интересная мысль, – сказал он. – Кстати, у вас обоих уже должна быть какая-то информация… Янов, вы поговорили с этим Моноли?

– О да, – сказал Пелорат. – Я пробыл у него три часа. Хироко не преувеличивала. Практически это был его монолог. Когда я уходил на ленч, он пытался меня удержать и отпустил только после того, как я пообещал вернуться и послушать еще, как только смогу.

– И рассказал он что-нибудь интересное?

– Н-ну, он, как и все, говорил, что на Земле повсюду убийственная радиация, что предки альфанцев улетели с Земли последними, иначе они бы все умерли. И знаете, Голан, он говорил об этом с таким апломбом, что я ему поверил. Я почти убежден, что Земля мертва и наш поиск бесполезен.

79

Тревиц откинулся на спинку стула. Напротив на койке сидели Пелорат и Блисс. Блисс встала и смотрела, переводя взгляд с одного на другого.

– Имеет ли смысл наш поиск, Янов, – наконец произнес Тревиц, – позвольте решать мне. Перескажите вкратце, что еще говорил словоохотливый старик.

– Я кое-что записывал, пока Моноли говорил, так как это подкрепляло мою роль ученого, но мне не нужно заглядывать в записи. Речь Моноли представляла собой настоящий "поток сознания". Говоря о чем-то, он тут же вспоминал о чем-то еще. Но я всю жизнь провел в попытках так организовать информацию, чтобы выделить действительно важное. Так что моей второй натурой стало сжимать и упорядочивать длинное и хаотичное повествование, и…

– В нечто столь же длинное и хаотичное, – тихонько сказал Тревиц. – Где вы, Янов?

Пелорат смущенно откашлялся.

– Да, конечно, старина. Постараюсь рассказать связно и в хронологической последовательности.

Земля была первоначальной родиной множества видов жизни и человека. Все эти виды бесчисленные годы жили на Земле, пока люди не изобрели гиперпространственные полеты. После этого основали планеты космитов. Они отделились от Земли, создали собственные культуры и стали презирать и угнетать материнскую планету.

Через пару веков такого положения Земле удалось вернуть себе независимость, хотя Моноли не объяснил, каким образом. А я не стал спрашивать. Даже если бы мне удалось его перебить, не следовало ни о чем спрашивать, потому что это отклонило бы его от темы. Он упомянул легендарного героя по имени Илайджа Бейли, но в его упоминании все было очень похоже на обычай приписывать одной фигуре достижения многих поколений, так что не имело большого смысла пытаться…

– Да, Пел, дорогой, мы понимаем, – сказала Блисс.

Пелорат снова очнулся в середине потока и остановился.

– Конечно. Прошу прощения. Земля начала новую волну колонизации. Колонисты второй волны оказались более энергичными, чем космиты, победили их, пережили их и основали в конце концов Галактическую Империю. В результате войн между колонистами и космитами… нет, не войн, он говорил "конфликтов", следя за этим очень тщательно, Земля сделалась радиоактивной.

– Это нелепо, Янов, – с нескрываемым раздражением сказал Тревиц. – Как планета может сделаться радиоактивной? Любая планета с момента зарождения радиоактивна, и эта радиоактивность постепенно понижается. Планеты не делаются радиоактивными.

Пелорат пожал плечами.

– Я просто передаю его рассказ. А он просто передал то, что слышал от того, кому передал предыдущий и так далее. Это фольклорная история, передаваемая из поколения в поколение, и кто знает, какие искажения вносятся при каждом пересказе.

– Я это понимаю, но разве нет каких-то исторических документов, в которых зафиксирован древний рассказ? Это дало бы нам более точную информацию, чем устные предания.

– Собственно, этот вопрос мне удалось задать, и Моноли ответил отрицательно. Он сказал, что были книги о древних временах, но эти книги давно утрачены и он как раз пересказывает мне содержание этих книг.

– И, конечно, с большими искажениями… Опять та же история. Куда бы мы ни прилетели, сведения о Земле утрачены… Так как же, по его словам, Земля сделалась радиоактивной?

– Он не знает. Он только сказал, что виноваты в этом космиты, но в дальнейшем я уловил, что космиты были демонами, которых народ Земли винил во всех своих несчастьях. Радиоактивность…

Пелората перебил звонкий голос:

– Блисс, а я космит? – В узком дверном проеме между комнатами стояла Фоллом, со спутанными волосами, в ночной рубашке Блисс (скроенной на более пышную фигуру), сползшей с одного плеча и открывавшей неразвитую грудь.

– Мы боялись подслушивания с улицы, – сказала Блисс, – и забыли о подслушивании в доме… Почему ты так говоришь, Фоллом? – Она подошла к ребенку.

– У меня нет того, что есть у них. Или того, что есть у тебя. Я другая. Это потому, что я космит?

– Да, Фоллом, – успокаивающим голосом ответила Блисс. – Но маленькие отличия ничего не значат. Иди в постель.

Как всегда, когда того хотела Блисс, Фоллом стала послушной. Она повернулась, чтобы идти, но спросила:

– А я демон? Что такое демон?

Блисс сказала через плечо:

– Подождите меня, я сейчас вернусь.

Она вернулась минут через пять, огорченно качая головой.

– Теперь она будет спать, пока я ее не разбужу, – сказала Блисс. – Мне следовало усыпить ее раньше, но я не хотела без необходимости влиять на ее разум. – И, как бы оправдываясь, добавила: – Не могу же я допустить, чтобы она размышляла об отличиях между своим и нашим физическим строением.

– Когда-нибудь она узнает, что она гермафродит, – сказал Пелорат.

– Когда-нибудь, – ответила Блисс, – но не теперь. Рассказывай дальше, Пел.

– Да, – сказал Тревиц, – пока нам еще что-нибудь не помешало.

– Так вот, поверхность Земли стала радиоактивной. К этому времени Земля имела огромное население, в основном в подземных городах.

– Ну-ну, – сказал Тревиц, – это, конечно, не так. Наверно, это местный патриотизм, прославляющий Золотой Век, а детали взяты из истории Трантора, когда он был Имперской столицей Всегалактической Системы Миров.

Выдержав паузу, Пелорат сказал:

– Вам, Голан, не следует учить меня моей профессии. Мифологам хорошо известно, что легенды содержат заимствования, моральные поучения, исторические циклы и сто других искажающих влияний. Мы стараемся отсечь их и добраться до ядра истины. Те же методы применяются и при исследовании реальной истории, потому что ясную и несомненную правду не пишет никто, если правда вообще существует. Сейчас я просто пересказываю вам то, что рассказал Моноли, хотя, вероятно, добавляю свои искажения, как ни стараюсь этого избежать.

– Ладно-ладно, – сказал Тревиц, – извините, Янов, я не хотел вас обидеть.

– А я и не обиделся. Гигантские города разрушались и приходили в упадок по мере того, как радиоактивность усиливалась, пока население не уменьшилось до жалких остатков, ютившихся в относительно свободных от радиации районах.

Численность населения сдерживалась суровым контролем рождаемости и эвтаназией людей старше шестидесяти лет.

– Кошмар! – гневно сказала Блисс.

– Несомненно, – согласился Пелорат, – но, согласно Моноли, было так. И возможно, это правда, потому что не делает чести народу Земли: ведь маловероятно, чтобы сочинили нелестную ложь. Народ Земли, ранее страдавший от космитов, теперь страдал от Империи, хотя здесь мы, возможно, сталкиваемся с преувеличенной жалостью к себе, что является довольно стойкой эмоцией. Бывают случаи…

– Да-да, Янов, в другой раз. Продолжайте, пожалуйста, о Земле.

– Прошу прощения. Империя в виде милости согласилась помочь и организовала импорт нерадиоактивной почвы и вывоз зараженной. Задача оказалась невероятно трудной, и Империя от нее скоро устала. Особенно когда этот период (если моя догадка верна) закончился падением Кандара V, после чего Империи стало не до Земли.

Радиоактивность продолжала нарастать, а население продолжало уменьшаться. Наконец Империя, в виде еще одной милости, предложила переселить остатки населения Земли на новую, отведенную им планету. На эту планету.

Сначала, по-видимому, какая-то экспедиция создала океан, и, когда разработали планы переселения, на Альфе уже образовалась богатая кислородом атмосфера и обильные источники продовольствия. Ни одна из планет Галактической Империи на Альфу не претендовала из-за антипатии к планетам в системе двойных звезд. Я думаю, что многие такие планеты, даже подходящие для заселения, отвергаются из-за подозрений, что с ними обязательно окажется что-нибудь не так. Это обычный образ мыслей. Известен, например, случай…

– Случай подождет, Янов. Про переселение.

– Осталось, – продолжил Пелорат, стараясь говорить быстрее, – только приготовить сухопутную базу. В океане нашли самое мелкое место, подняли с других, глубоких, участков осадочные породы, перенесли их на это место. Так создали остров "Новая Земля". Потом с помощью драги к острову присоединили валуны и кораллы. Посеяли сухопутные растения, чтобы их корневая система укрепила новую сушу. Империя вновь взвалила на себя непосильную задачу. Сначала планировались континенты. Но имперская милость иссякла после того, как создали единственный остров. Оставшееся население Земли перебросили сюда. Империя отозвала людей, флот и оборудование, и больше они не возвращались. Народ Земли, переселившийся на Новую Землю, оказался в полной изоляции.