Текст книги "СООБЩЕСТВО И ЗЕМЛЯ"

Автор книги: Айзек Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

– Но, Голан, – сказал Пелорат после паузы, во время которой он обдумывал сказанное Тревицем, – тогда я совсем не понимаю вас. Ведь планета, к которой мы приближаемся…

– Завтра садимся, – весело сказал Тревиц.

– На этой планете нет океана.

– Только маленькие ледовые шапочки.

– И настоящей атмосферы там нет.

– Только одна сотая атмосферы Терминуса.

– И жизни.

– Я не обнаружил.

– Что же могло уничтожить кратеры?

– Океан, атмосфера и жизнь. Ведь если бы на этой планете никогда не было воды и воздуха, то все образовавшиеся кратеры были бы целы, вся ее поверхность была бы в кратерах. Отсутствие кратеров показывает, что на этой планете в недалеком прошлом была атмосфера. Кроме того, видны огромные бассейны, они когда-то были морями и океанами, заполненными водой, не говоря уж о следах высохших рек. Так что, как видите, эрозия происходила и прекратилась сравнительно недавно, поскольку кратеры не успели образоваться.

– Я, конечно, не планетолог, – с сомнением сказал Пелорат,– но мне кажется, что, если планета миллиарды лет удерживала плотную атмосферу, она не могла неожиданно эту атмосферу потерять?

– Кто знает. Но до исчезновения атмосферы эта планета, несомненно, поддерживала жизнь. Возможно, человеческую. Мне кажется, что, как и большинство планет в Галактике, это была терраформированная планета. Мы не знаем, какой она была до прибытия людей, что сделали люди, чтобы планета стала удобной для них, и при каких обстоятельствах жизнь здесь исчезла. Могла произойти катастрофа, лишившая планету атмосферы и прекратившая человеческую жизнь. Могла существовать какая-то неустойчивость атмосферы, которую люди сдерживали, пока жили на планете, и которая вошла в гибельный цикл, когда люди исчезли. Может быть, мы и найдем ответ, когда высадимся, но это не главное.

– Но какой толк от того, что здесь когда-то была жизнь, если сейчас ее нет? Какая разница, стала эта планета непригодной для жизни недавно или была непригодной всегда?

– Если она стала непригодной недавно, то найдутся следы жизни.

– Руины на Авр…

– Да, да, но на Авроре прошли двадцать тысяч лет с дождем и снегом, температурными колебаниями. И не забывайте о жизни. Пусть там не было людей, но жизнь была. Руины выветриваются так же, как и кратеры. И за двадцать тысяч лет уцелело мало ценного для нас… На этой планете двадцать тысяч лет или меньше прошли без бурь, ветров и жизни. Температурные колебания, конечно, были, но всего остального не было. Руины должны оказаться в хорошем состоянии.

– Если только, – продолжал сомневаться Пелорат, – эти руины вообще есть. Может быть, на этой планете никогда не было жизни, во всяком случае, человеческой и потеря атмосферы не имеет к этому никакого отношения?

– Нет, нет, – сказал Тревиц, – вы не сможете заразить меня своим пессимизмом. Даже отсюда я заметил остатки, как я считаю, города. Так что завтра мы садимся.

65

– Фоллом убеждена, – обеспокоенно сказала Блисс, – что мы отвезем ее назад к любимому роботу Джемби.

– Да-да, – пробормотал Тревиц, изучая скользящую под кораблем поверхность планеты. Он поднял глаза, как будто слова Блисс дошли до него только теперь. – Ну, так ведь это был ее единственный воспитатель?

– Конечно. Но она думает, что мы вернулись на Солярию.

– Разве это похоже на Солярию?

– Откуда ей знать?

– Так объясните ей, что это не Солярия. Я дам вам пару фильмокниг с рисунками. Покажите ей крупные планы различных населенных планет, объясните, что их много. У вас будет много времени, пока мы с Яновом будем тут гулять.

– Вы с Яновом?

– Да. Фоллом не может пойти с нами, даже если бы я хотел ее взять. На этой планете нужны скафандры, Блисс, здесь нет воздуха. И у нас нет скафандра, который подошел бы Фоллом. Так что она остается на корабле с вами.

– Но почему со мной?

Тревиц невесело улыбнулся.

– Признаю, что я с вами чувствовал бы себя в большей безопасности. Но нельзя оставлять Фоллом одну на корабле. Она может что-нибудь сломать, даже нечаянно. А Янова я должен взять с собой, потому что, может быть, придется разбирать древние надписи. Поэтому вам придется остаться с ней. Мне кажется, это должно быть вам приятно.

Вид у Блисс был неуверенный.

– Послушайте, – сказал Тревиц, – ведь это вы захотели взять Фоллом с собой вопреки моему желанию. Я был убежден, что от нее будут только неприятности. И вот ее присутствие уже вызывает осложнения. Вам придется приспосабливаться к этому. Она здесь, поэтому вам придется остаться с ней.

Блисс вздохнула.

– Пожалуй, вы правы.

– Хорошо. Где Янов?

– Он с ней.

– Идите смените его, мне надо с ним поговорить.

Когда Пелорат вошел и кашлянул, чтобы заявить о своем присутствии, Тревиц все еще изучал поверхность планеты.

– Что-нибудь не так, Голан? – спросил Пелорат.

– Не то чтобы не так, Янов. Просто я не очень уверен, мне хотелось бы посоветоваться. Это странная планета. Что с ней случилось, я не знаю. Моря были обширными, но мелкими. Насколько можно судить по оставшимся следам, жизнь здесь основывалась на опреснении и каналах… или моря были не очень солеными. Тогда понятно, почему в бассейнах мало соляных отложений. Или когда океан исчез, то и соляные отложения тоже исчезли, тогда это дело рук человека.

– Простите мое невежество, – нерешительно сказал Пелорат, но какое нам дело до этого?

– Наверно, никакого, просто интересно. Если б я знал, какой эта планета была до терраформирования, какой ее сделали люди, я, может быть, понял бы, что с ней случилось, когда люди ее покинули. И если бы мы поняли, что здесь произошло, мы, быть может, знали заранее, чего ожидать.

– Что здесь может случиться? Ведь это мертвая планета.

– Мертвая. Очень мало воды, разреженная, непригодная для дыхания атмосфера, и Блисс не обнаружила признаков ментальной активности.

– Мне кажется, это все решает.

– Отсутствие ментальной активности не обязательно означает отсутствие жизни.

– Но безусловно означает отсутствие жизни, опасной для нас.

– Не знаю… Но я не об этом хотел с вами посоветоваться. Здесь два города, подходящих для первого осмотра. Они прекрасно сохранились. Сохранилось много городов. Что бы ни уничтожило океаны и воздух, города оно не тронуло. Эти два города больше всех. Однако больший из них не имеет площадок для посадки. В пригородах как будто есть космопорты, но они далеко от города. В том, который поменьше, есть пустые участки. Так что там легче сесть посередине, хотя и не в космопорте, но в конце концов, какая разница.

Пелорат поморщился.

– Вы хотите, чтобы я принял решение, Голан?

– Нет. Решение я приму сам. Я только хочу услышать ваши соображения.

– Если так, то город с космопортами в пригородах скорее всего торгово-промышленный центр. Город поменьше с открытыми площадками скорее всего административный центр. Нам нужен как раз административный центр. Там есть сооружения монументальной архитектуры?

– Что вы имеете в виду?

Плотно сжатые губы Пелората тронула улыбка.

– В общем, не знаю, – сказал он. – В разные эпохи и на разных планетах разные обычаи. Можно сказать, что эти сооружения всегда громоздкие и расточительные… Как то место, где мы были на Компореллоне.

Теперь улыбнулся Тревиц.

– Сверху трудно определить. А при боковом обзоре, когда я приближался к городам, они выглядели сплошной пестрой массой. А почему вы считаете, что нам нужен административный центр?

– Там мы скорее всего найдем музей планеты, библиотеку, архив, Университет и тому подобное.

– Хорошо. Значит, направляемся в меньший город. Мы дважды промахнулись, но, может быть, на этот раз что-нибудь найдем.

– Да. Троица – счастливое число.

Тревиц поднял брови.

– Что за выражение, Янов?

– Это старинное выражение, – объяснил Пелорат, – я его нашел в одной древней легенде. Мне кажется, оно означает успех при третьей попытке.

– Похоже, – сказал Тревиц. – Что ж, очень хорошо… Поверим, что троица счастливое число, Янов.

15. Мох

66

В скафандре Тревиц казался карикатурой на человека. Узнать его можно было только по двум кобурам, не тем, которые он надевал обычно, а большего размера, являвшимся частью скафандра. Он аккуратно засунул, тщательно проверив заряжен ли он, бластер в правую кобуру, а нейронный хлыст, также заряженный – в левую. На этот раз, мрачно подумал он, никто не отнимет их.

Блисс улыбнулась.

– Вы что, собираетесь носить оружие даже на планете, где нет воздуха? И… а, ладно! Я не стану оспаривать ваше решение.

– Хорошо, – сказал Тревиц и повернулся к Пелорату, чтобы помочь ему водрузить шлем, прежде чем надеть свой.

Пелорат, надевавший скафандр в первый раз в жизни, жалобно сказал:

– Я действительно смогу дышать в этой конструкции, Голан?

– Обещаю вам, – ответил Тревиц.

Блисс стояла, обнимая за плечи Фоллом, и наблюдала, как закрываются последние стыки. Маленькая солярийка смотрела на две фигуры в космических скафандрах с явной тревогой. Она дрожала, и рука Блисс мягко и ободряюще обнимала ее.

Открылась дверь шлюза, и Тревиц с Пелоратом, махнув на прощанье толстыми руками, шагнули в шлюз. Дверь шлюза закрылась, открылся люк корабля, и они неуклюже ступили на поверхность мертвой планеты.

Начинался рассвет. Небо на горизонте светилось бледно-багровым, там вскоре должно было взойти солнце.

– Здесь холодно, – сказал Пелорат.

– Вы чувствуете холод? – удивился Тревиц. В хорошо изолированных скафандрах проблемы появлялись только при отводе излишков тепла.

– Нет, но посмотрите… – голос Пелората ясно звучал по радио, палец указывал. Впереди в багровом свете зари сверкал покрытый изморозью фасад здания.

– При тонкой атмосфере, – сказал Тревиц, – ночью здесь должно быть очень холодно, а днем очень жарко. Сейчас самое холодное время суток, а через несколько часов станет слишком жарко, и мы не сможем находиться на солнце.

И тут, как будто эти слова послужили кабалистическим заклинанием, над горизонтом появился краешек солнца.

– Не смотрите на него, – посоветовал Тревиц. – Наши щитки непроницаемы для ультрафиолета, на это все равно вредно.

Тревиц повернулся спиной к восходящему солнцу и позволил своей длинной тени упасть на здание. Под действием солнечного света изморозь испарялась прямо на глазах. Несколько мгновений стена казалась темной от сырости, затем исчезла и сырость.

– Сверху здания выглядели лучше, – сказал Тревиц. – Сейчас видно, что они в трещинах и разваливаются. Это, наверно, из-за перепадов температуры: на них каждую ночь замерзают, а днем испаряются небольшие количества воды, и это продолжается, быть может, двадцать тысяч лет. На камне над входом выгравированы буквы, но их трудно разобрать из-за трещин. Вы можете прочесть надпись, Янов?

– Какое-то финансовое заведение. По крайней мере, я различаю слово "банк".

– Что такое банк?

– Здание, в котором денежные вклады хранились, выдавались, обменивались, инвестировались, давались взаймы – если я правильно это себе представляю.

– Целое здание для этого? Совсем без компьютеров что ли?

– Вероятно.

Тревиц пожал плечами. Древняя история его не увлекала.

Они пошли по городу, все более торопясь, все меньше времени тратя на осмотр каждого здания. Мертвое молчание подавляло. Медленно, тысячелетиями разрушающийся город напоминал скелет, исчезло все, кроме костей.

Они шли в тени, но Тревицу казалось, что он ощущает спиной тепло солнца.

Пелорат находился в сотне метров справа от Тревица. Вдруг он резко сказал:

– Взгляните!

У Тревица зазвенело в ушах.

– Не кричите, Янов, – сказал он, – мне хорошо слышен даже ваш шепот на любом расстоянии. Что там?

Сразу же понизив голос, Пелорат ответил:

– Это здание – "Зал Миров". Во всяком случае, так, по-моему, гласит надпись.

Тревиц подошел к Пелорату. Перед ними стояло трехэтажное здание. На неровной линии крыши громоздились большие каменные обломки, как будто там развалился на куски какой-то скульптурный объект.

– Вы уверены?– спросил Тревиц.

– Давайте войдем и выясним.

Они поднялись по пяти низким широким ступеням и пересекли слишком широкую площадку. Стук их металлических каблуков не был слышен в разреженном воздухе, шаги создавали лишь вибрацию.

– Я понял, – сказал Тревиц, – что вы подразумевали под "громоздким и расточительным".

Они вошли в обширный зал, в котором через высокие окна падал солнечный свет, ярко освещая одни участки и оставляя совершенно темными другие. Разреженная атмосфера плохо рассеивала свет.

В центре находилась огромная фигура человека, по-видимому, из синтетического камня. Одна рука отвалилась, другая треснула у плеча, и Тревиц чувствовал, что, если по ней стукнуть, она тоже отвалится. Он сделал шаг назад, как будто боялся искушения совершить акт непростительного вандализма.

– Интересно, кто это, – сказал Тревиц, – нигде нет надписей. Наверно, когда его устанавливали, никто не сомневался в его известности и славе, но теперь… – Он почувствовал, что готов удариться в философию, и обернулся к Пелорату.

Пелорат смотрел вверх, и, проследив угол наклона его головы, Тревиц посмотрел туда же. На стене оказались выгравированные знаки, непонятные Тревицу.

– Поразительно, – сказал Пелорат. – Им, возможно, двадцать тысяч лет, но здесь они защищены от солнца и сырости, и их еще можно прочесть.

– Я не смогу, – сказал Тревиц.

– Начертание старинное и вдобавок витиеватое… Теперь посмотрим… семь… один… два… – голос Пелората перешел в бормотание, затем он снова заговорил громко:

– Здесь перечислены пятьдесят названий. Предполагалось, что планет космитов было пятьдесят. Поскольку это "Зал Миров", то я полагаю, что это названия планет космитов. Возможно, в порядке их основания. Первая Аврора, последняя Солярия. Видите, здесь семь колонок и в первых шести по семь названий, а в последней восемь. Они как будто запланировали таблицу семь на семь, а потом с опозданием добавили Солярию. Я подозреваю, старина, что эту таблицу составили до того, как Солярию терраформировали и заселили.

– И на какой из этих планет находимся мы? Это вы можете сказать?

– Видите, пятая строчка сверху в третьей колонке и девятнадцатая от начала написана более крупными буквами. Создатели таблицы выделили свою планету. Кроме того…

– И как же она называется?

– Насколько я могу прочитать – Мельпомения. Это название мне незнакомо.

Пелорат покачал головой, внутри шлема, что осталось незаметным Тревицу, и продолжил: – В старых легендах Землю называют десятками имен. Среди них Гея, как вы знаете. Есть также Терра, Эрда и другие. Они все короткие. Я не знаю ни одного длинного названия Земли и ничего похожего на Мельпомению.

– Значит, мы находимся на Мельпомении, и это не Земля.

– Да. И кроме того, как я пытался вам объяснить раньше, лучшим указателем на это служат координаты Мельпомении – 0, 0, 0. Вполне можно ожидать, что координаты отсчитываются от собственной планеты.

– Координаты? – взволнованно спросил Тревиц. – В этом списке приведены координаты?

– Здесь возле каждого названия написаны три числа, и я предполагаю, что это могут быть координаты. Чем еще они могут быть?

Тревиц не ответил. Он открыл небольшой кармашек на правом бедре скафандра и вытащил оттуда приборчик, от которого в кармашек тянулся проводок. Он поднес прибор к глазам и тщательно сфокусировал на надписях, с трудом работая пальцами в перчатках скафандра.

– Камера? – без необходимости спросил Пелорат.

– Она передаст изображение сразу в корабельный компьютер, ответил Тревиц. Он сделал несколько снимков под разными углами, спрятал прибор в кармашек и сказал:

– Подождите! Мне надо забраться повыше. Помогите мне, Янов.

Пелорат сложил руки стременем, но Тревиц покачал головой.

– Так вы не выдержите моего веса. Встаньте на четвереньки.

Пелорат с трудом согнулся, и так же с трудом Тревиц взобрался к нему на спину, а оттуда на пьедестал статуи. Он осторожно попытался покачать статую, чтобы оценить ее прочность. После этого он поставил ногу на колено статуи и, оттолкнувшись, ухватился за безрукое плечо, затем, цепляясь носком за какую-то неровность на груди статуи, подтянулся и с несколькими ворчливыми замечаниями уселся на плече. Тем, давно умершим, кто поставил эту статую, действия Тревица показались бы кощунством, и Тревиц под впечатленем этого старался сесть с краю.

– Вы упадете и ушибетесь! – взволнованно воскликнул Пелорат.

– Я не собираюсь падать и ушибаться, но вы своим криком можете меня оглушить. – Тревиц вытащил из кармашка камеру и сфокусировал ее. Сделав несколько снимков, он осторожно спустился на пьедестал. Затем спрыгнул на пол. Очевидно, сотрясение от прыжка стало тем последним толчком, от которого уцелевшая рука статуи треснула и обратилась в кучку обломков у подножия.

Это произошло бесшумно. Тревиц застыл затаив дыхание. Его первым порывом было спрятаться в каком-нибудь укромном месте, пока не появились и не схватили его охранники.

Поразительно, думал он потом, как быстро оживают детские воспоминания о том, когда случайно что-то разбил. Это длилось мгновение, но глубоко его задело.

Голос Пелората звучал фальшиво, как будто он чувствовал себя соучастником акта вандализма, но нашел слова утешения.

– Это… Это ничего, Голан. Она и сама скоро упала бы.

Он обошел вокруг пьедестала, разглядывая обломки, и сказал:

– Посмотрите, Голан.

И, когда Тревиц подошел, показал на обломок камня, видимо бывшего той частью руки, которая соединялась с плечом, и спросил:

– Что это?

Тревиц посмотрел и увидел ярко-зеленую пушистую полосу. Он легко потер ее пальцами в перчатке скафандра. Она соскоблилась без труда.

– Похоже на мох, – сказал Тревиц.

– Та самая жизнь без разума, о которой вы говорили?

– Не знаю, насколько без разума. Блисс наверняка стала бы утверждать, что мох обладает сознанием… Но она сказала бы то же самое и об этом камне.

– Вы полагаете, что это мох разрушает камень? – спросил Пелорат.

– Я не удивлюсь, если он способствует разрушению, – ответил Тревиц. – На этой планете достаточно солнечного света и есть немного воды. Половина остатков атмосферы состоит из водяных паров. Остальное – азот и инертные газы. Только следы двуокиси углерода. Поэтому можно предположить, что растений здесь нет… Но, может быть, уровень двуокиси углерода в атмосфере так мал оттого, что она поглощается каменной поверхностью. Тогда если в камне содержится некоторое количество карбонатов, то, возможно, этот мох разлагает их, выделяя кислоту, и питается образующейся при этом двуокисью углерода. Наверно, эта сохранившаяся форма жизни господствует на планете.

– Занятно, – сказал Пелорат.

– Не очень, – возразил Тревиц. – Координаты планет космитов гораздо интереснее, хотя по-настоящему нам нужны координаты Земли. Раз их не оказалось в этом зале, они могут найтись в другом помещении этого здания или в другом здании. Идемте, Янов.

– Но, послушайте… – начал Пелорат.

– Нет, нет, – нетерпеливо прервал его Тревиц, – поговорим после. Мы должны осмотреть это здание, может быть, найдется еще что-нибудь. Становится теплее. – Он взглянул на маленькое температурное табло на тыльной стороне левой перчатки. Идемте, идемте.

Они побрели по комнатам, стараясь ступать как можно мягче, не потому, что боялись, что их кто-то услышит, а потому, что стеснялись вызвать дальнейшие разрушения вибрацией своих шагов.

Шаги их поднимали пыль, которая взлетала невысоко и быстро оседала в разреженной атмосфере, они оставляли за собой следы.

Время от времени они видели в темных углах новые участки растущего моха. Присутствие жизни, даже низшей, несколько утешало, как бы облегчало удушающее чувство прогулки по мертвому городу, усиленное тем, что вокруг были артефакты, свидетельствовавшие о том, что когда-то этот мир жил и развивался. В одной из комнат Пелорат сказал:

– Мне кажется – это библиотека.

Тревиц с любопытством огляделся. Вокруг стояли полки, и, приглядевшись, он понял, что то, что он отметил краем глаза как украшения, было фильмокнигами. Он осторожно снял одну с полки. Она оказалась толстой и громоздкой, и тут он сообразил, что это футляр. Неуклюжими в перчатках пальцами Тревиц с трудом открыл его и увидел внутри несколько дисков, тоже толстых и хрупких на вид, хотя этого он проверять не стал.

– Невероятный примитив, – сказал он.

– Им тысячи лет, – виновато сказал Пелорат, как бы защищая древних мельпоменийцев от обвинений в отсталой технологии.

Тревиц указал на корешок футляра, на котором виднелись тусклые завитушки старинных букв, и спросил:

– Это название? Что здесь написано?

– В общем я не совсем уверен, старина, – сказал Пелорат, рассмотрев надпись, – мне кажется, одно из.слов относится к микроскопической жизни. Может быть, оно означает "микроорганизм". По-моему, это специальные микробиологические термины. Я бы не понял их, даже если бы они были на галактическом.

– Возможно, – мрачно сказал Тревиц, – если бы мы сумели их прочесть, это бы нам ничего не дало. Личинки нас не интересуют… Сделайте одолжение, Янов, просмотрите некоторые из этих книг, не найдется ли здесь чего-нибудь интересного, а я пока осмотрю вон те книгопроекторы.

– А это книгопроекторы? – с сомнением спросил Пелорат.

У стены стояли приземистые кубические устройства, с наклонными экранами и закругленным выступом сверху, который мог служить опорой для локтя или местом, куда можно положить электронный блокнот, если имелись у мельпоменийцев электронные блокноты.

– Если это библиотека, – сказал Тревиц, – тут должны быть книгопроекторы, а это выглядит подходяще.

Он осторожно смахнул пыль с экрана и облегченно вздохнул, убедившись, что экран, из чего бы он ни был сделан, не треснул от прикосновения. Он пощелкал всеми выключателями по очереди. Ничего не произошло. Он попробовал другой книгопроектор, затем еще один. С тем же результатом.

Он не удивился. Даже если устройство сохранилось в течение тысячелетий в рабочем состоянии в разреженной атмосфере, оставалась проблема источников питания. Что бы ни предпринималось для устранения утечки энергии, она все равно находит путь. Второй закон термодинамики непобедим и всеобъемлющ.

Пелорат подошел к Тревицу сзади.

– Голан?

– Что?

– Тут есть одна фильмокнига…

– О чем?

– Кажется, это история космических полетов.

– Замечательно! Но если я не смогу заставить заработать один из проекторов, нам ее не прочесть. – Тревиц в отчаянии сжал руки.

– Можно взять книгу на корабль.

– Она не подходит к нашему проектору. Не подходит по размеру, а наша сканирующая система, конечно, окажется несовместимой.

– Но так ли это необходимо, Голан? Если мы…

– Это необходимо, Янов. Не мешайте мне пока. Я пытаюсь решить, что делать. Я могу попытаться подать на проектор энергию. Может быть, чтобы он заработал, только это и требуется.

– Откуда?

– Ну… – Тревиц вытащил бластер и нейронный хлыст, быстро осмотрел их, затем засунул бластер обратно в кобуру. Он вскрыл нейронный хлыст и осмотрел батарею. Она была полностью заряжена.

Тревиц лег на пол, засунул руки под проектор (он по-прежнему считал, что это проектор) и попытался сдвинуть его вперед. Проектор немного отодвинулся от стены, и Тревиц осмотрел то, что при этом открылось.

От стены к проектору шел кабель, который, конечно, должен был быть силовым. Но Тревиц не видел розетки или какого-нибудь соединения. (Как нужно поступать, имея дело со столь древней культурой, где неузнаваемы простейшие и само собой разумеющиеся устройства?)

Тревиц слегка, потом сильнее потянул за кабель. Он попытался покрутить его сперва в одну сторону, затем в другую. Он нажал на стену рядом с кабелем и на кабель рядом со стеной. Он тщательно осмотрел полускрытую заднюю стенку проектора. Ничего не получалось. Он оперся рукой о пол, чтобы встать, и когда он вставал, вместе с ним оторвался от стены кабель. Какое именно действие оторвало кабель, Тревиц не имел ни малейшего понятия. Кабель не выглядел оторванным или обломанным, конец его оказался совершенно гладким, а на стене в месте прикрепления кабеля остался гладкий кружок.

– Голан, могу я… – негромко сказал Пелорат.

– Не сейчас, Янов. Пожалуйста!

Тревиц вдруг заметил зеленый пух, забившийся в складку на левой перчатке. Наверно, он собрал этот мох за проектором и размазал его. Перчатка была слегка влажной, но у него на глазах зеленое пятно побурело. Он переключил внимание на кабель, тщательно изучая его конец. Там нашлись две маленькие дырочки, такие, что проволока войдет.

Снова усевшись на пол, Тревиц открыл батарейный отсек нейронного хлыста. Он осторожно отсоединил и отцепил один из проводов. Медленно и осторожно ввел провод в дырочку до упора, затем попытался вытянуть его назад. Но проводок не поддавался, как будто его что-то зажало. Тревиц подавил свой порыв выдрать проводок силой. Он отсоединил второй проводок и вставил его в другое отверстие. Похоже было, что это замкнет цепь и запитает проектор током.

– Янов, – сказал Тревиц, – вы работали с фильмокнигами разных видов, не сможете ли вы как-нибудь вставить эту книгу в проектор?

– Это действительно необх…

– Пожалуйста, Янов, вы все время задаете лишние вопросы. У нас мало времени. Если мы пробудем здесь слишком долго, нам придется дожидаться позднего вечера, пока здание остынет, чтобы можно было вернуться.

– Она должна входить вот так, – сказал Пелорат.

– Хорошо, – сказал Тревиц, – если это история космических полетов, она должна начинаться с Земли, потому что космические путешествия разработали на Земле. Посмотрим, работает ли эта штука.

Пелорат, нервничая, вложил фильмокнигу в приемную нишу и начал изучать обозначения выключателей.

Тем временем Тревиц стал негромко рассуждать, видимо, чтобы снять напряжение.

– На этой планете, наверно, тоже есть роботы. Может быть, в сохранности благодаря вакууму. Только беда в том, что их батареи давно сели, и если их зарядить, в каком состоянии окажутся мозги роботов? Рычаги и шестерни могли выдержать тысячи лет, но что произошло с микропереключателями и субатомными структурами в мозгах роботов? Они, наверно, разрушились, а если и нет, что они могут помнить о Земле? Что бы они…

– Проектор работает, старина, посмотрите, – сказал Пелорат.

В полутьме библиотеки замерцал экран. Сначала слабо, но Тревиц плавно увеличил мощность нейронного хлыста, и свет усилился. По экрану проползли тени.

– Не фокусируется, – сказал Тревиц.

– Я знаю, – ответил Пелорат, – но лучше не получается. Должно быть, сам фильм разложился.

Тени бежали быстро, иногда возникало что-то напоминающее печатный текст. На мгновение появилась резкость и снова исчезла.

– Вернитесь и задержите это место, Янов.

Пелорат уже старался это сделать. Он проскочил мимо, возвращаясь назад, потом опять проскочил, идя вперед, наконец, попал на это место и остановил его на экране.

Тревиц в нетерпении попытался читать, но сказал в отчаянии:

– А вы это можете разобрать, Янов?

– Не все, – сказал Пелорат, глядя на экран. – Это про Аврору. Мне кажется, речь идет о первой гиперпространственной экспедиции. Тут говорится о "первом потоке".

Он щелкнул выключателем, и на экране снова замелькали неясные тени. Иногда попадались резкие страницы.

– Все, что удается разобрать, – наконец сказал Пелорат, похоже на рассказы о планетах космитов, Голан. О Земле ничего не могу найти.

– Ничего и не будет, – с горечью сказал Тревиц. – На этой планете все стерто, как и в библиотеке Трантора. Выключайте…

– Но это не так уж важно, – сказал Пелорат, выключая проектор.

– Потому что мы можем попытать счастья с другими библиотеками? Там тоже все сведения о Земле будут стерты. Всюду. Знаете… – При этих словах Тревиц взглянул на Пелората, а потом уставился на него с ужасом.

– Что с вашим лицевым щитком? – спросил он.

67

Пелорат машинально поднял руку к своему лицевому щитку, потом отнял ее и посмотрел.

– Что это? – озадаченно спросил он. Потом посмотрел на Тревица и хриплым голосом сказал:

– Это с вашим лицевым щитком что-то странное, Голан.

Тревиц начал озираться в поисках зеркала. Зеркал поблизости не оказалось, да и освещение все равно было слабым. Он пробормотал:

– Идемте на солнечный свет.

Он потащил Пелората в поток солнечных лучей, падавших из ближайшего окна. Несмотря на изоляцию скафандра, Тревиц почувствовал спиной тепло солнечного света.

– Закройте глаза, Янов, и повернитесь лицом к солнцу, сказал он.

Все стало ясно. В месте соединения щитка с металлизированной тканью скафандра разросся мох. Лицевой щиток Пелората был окаймлен густым ярко-зеленым пухом. Тревиц знал, что его щиток выглядит так же.

Рукой в перчатке он стер мох со щитка Пелората. Мох отвалился, размазывая зелень по перчатке. Прямо на глазах зелень высыхала и твердела. Мох побурел и рассыпался. Тревиц еще раз прошелся перчаткой вокруг лицевого щитка Пелората.

– Теперь почистите меня, Янов, – сказал он. – Чисто? Хорошо. У вас тоже… Идемте. По-моему, здесь нам больше нечего делать.

Солнце неприятно припекало в пустынном безвоздушном городе. Каменные здания сияли так, что было больно глазам; Тревиц щурился, глядя на них, он старался идти по теневой стороне улиц. Около трещины в фасаде одного из зданий он остановился. В трещине был мох.

– Узкое место на этой планете, – сказал он, – двуокись углерода. Мох вырастает там, где может ее раздобыть, в разрушающемся камне и где угодно. Мы с вами служим хорошим источником двуокиси углерода, вероятно, самым мощным на этой планете, и, наверно, следы двуокиси протекают по периметру лицевого щитка.

– И поэтому там вырос мох, – заключил Пелорат.

– Да.

Дорога к кораблю, казалось, тянулась дольше, чем их поход на рассвете. И, конечно, было жарко. Однако, когда они подошли к кораблю, тот еще стоял в тени. Это, по крайней мере, Тревиц рассчитал правильно.

– Посмотрите! – сказал Пелорат.

Тревиц видел. Периметр люка был оторочен зеленым пухом.

– И здесь утечка? – спросил Пелорат.

– Конечно. Уверен, что незначительная, вероятно только следы, но этот мох – лучший в Галактике индикатор следовых количеств двуокиси углерода. Наверно, тут повсюду его споры, и мох прорастает веэде, где ему удается найти хоть несколько молекул двуокиси углерода.

Тревиц настроил радио на корабельную длину волны и сказал:

– Блисс, вы меня слышите?

В обеих парах ушей прозвучал голос Блисс:

– Да. Вы входите? Что-нибудь нашли?

– Мы у входа, – ответил Тревиц, – но не открывайте люк. Мы откроем отсюда. Повторяю, не открывайте люк.

– Почему?

– Блисс, делайте, как я прошу. Разговоры потом.

Тревиц вынул из кобуры бластер и аккуратно снизил мощность до минимума. Затем неуверенно посмотрел на него. Ему не приходилось использовать бластер на минимуме. Он посмотрел по сторонам, ничего подходящего для испытания поблизости не нашлось. Тогда Тревиц направил бластер на скалу, в тени которой стояла "Далекая Звезда". Мишень не нагрелась докрасна. Он машинально пощупал точку, в которую выстрелил. Сильно ли она нагрелась? Он не мог этого определить через изолирующую ткань скафандра.