Текст книги "СООБЩЕСТВО И ЗЕМЛЯ"

Автор книги: Айзек Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

– Не беспокойтесь, Тревиц, – сказала Блисс. – Я за этим прослежу.

Тревиц первым вышел из корабля. Ветер после дождя приятно освежал прохладой. Возможно, перед дождем было бы душно и жарко.

Тревиц вздохнул и с удивлением ощутил, что у этой планеты восхитительный запах. Обычно запах чужой планеты кажется странным или неприятным, иногда только из-за своей непривычности. Почему бы непривычному не быть иногда приятным? Или они просто случайно застали планету в удачное время года, да еще после дождя? Как бы то ни было…

– Идите же, – позвал он, – здесь очень приятно.

– Приятно, – сказал вышедший из корабля Пелорат, – это определенно подходящее слово. Как вы думаете, здесь всегда так пахнет?

– Неизвестно. Но через час мы привыкнем и перестанем замечать запах.

– Жаль, – сказал Пелорат.

– Трава мокрая, – пожаловалась Блисс.

– На Гее тоже бывает дождь, – заметил Тревиц. И в этот момент через разрыв в облаках пробился тонкий солнечный луч. – Скоро высохнет.

– Да, – ответила Блисс, – но мы заранее знаем, когда будет дождь, и готовы к этому.

– Ужасно, – сказал Тревиц, – вы не способны восхищаться неожиданными вещами.

– Вы правы, – признала Блисс, – я постараюсь больше не проявлять свою провинциальность.

– Кажется, никого нет, – разочарованно сказал Пелорат, оглядевшись.

– Только кажется, – возразила Блисс. – Они приближаются вониз-за того холма. – Она посмотрела на Тревица. – Мы не должны пойти навстречу?

– Нет. – Тревиц покачал головой. – Мы прошли им навстречу много парсеков. Остаток пути должны пройти они. Мы подождем здесь.

Только Блисс могла почувствовать приближавшуюся группу. Вскоре там, куда указал палец Блисс, из-за края холма показалась фигура. Затем вторая и третья.

– Пока что это все, – сказала Блисс.

Тревиц смотрел с любопытством. Хотя он никогда не видел роботов, он не сомневался, что это они. Они выглядели схематично, как люди на картинах импрессионистов, но в то же время не казались металлическими. Поверхность роботов была шершаво-матовой, как будто плюшевой, их даже хотелось потрогать. Роботы приближались совершенно невозмутимо. Если это Запретная планета, чье солнце не внесено в галактические каталоги, значит, сюда не залетали космические корабли и "Далекая Звезда" с прибывшими на ней людьми несомненно должны были оказаться для роботов чем-то новым. Однако роботы держались так, как будто выполняли рутинную процедуру.

– Здесь, – сказал Тревиц, – мы найдем информацию, которой нет больше нигде в Галактике. Мы можем спросить у них о местоположении Земли по отношению к этой планете, и, если они знают, они нам скажут. Кто знает, как долго эти штуки просуществовали! Подумать только, может быть, они ответят на основе личных воспоминаний.

– С другой стороны, – возразила Блисс, – может быть, они изготовлены недавно и не знают ничего.

– Или, может быть, – добавил Пелорат, – они знают, но ничего нам не скажут.

– Я полагаю, – сказал Тревиц, – они не могут отказаться, если только кто-нибудь не приказал специально. А поскольку нас на этой планете никто не ждал, вряд ли кто-нибудь мог отдать такой приказ.

Роботы остановились на расстоянии трех метров от гостей. Они стояли молча и неподвижно.

Держа руку на бластере, Тревиц обратился к Блисс:

– Вы не можете определить, не враждебны ли они?

– Надо, конечно, учесть, что у меня нет никакого опыта в отношении их ментальной деятельности, Тревиц, но я не улавливаю ничего похожего на враждебность.

Тревиц снял правую руку с рукоятки бластера, а левую протянул ладонью вверх к роботам, надеясь, что это будет принято как жест мира, и медленно сказал:

– Я приветствую вас. Мы прибыли на вашу планету как друзья.

Средний из трех роботов наклонил голову в полупоклоне, который оптимист мог истолковать тоже как жест мира, и ответил.

От удивления у Тревица отвисла челюсть.

В мире развитых галактических коммуникаций трудно ожидать, что окажется невозможно удовлетворить столь фундаментальную потребность. Однако, робот говорил не на галактическом стандартном и ни на чем похожем. Собственно, Тревиц ни слова не понял.

45

Пелорат удивился не меньше, чем Тревиц, но он был отчасти обрадован.

– Странно звучит, правда? – спросил он.

Тревиц повернулся к нему и сказал возмущенно:

– Странно – не то слово. Это тарабарщина.

– Вовсе не тарабарщина, – ответил Пелорат. – Это галактический, только очень древний. Я разобрал несколько слов. Возможно, если бы это было написано, я бы лучше понял, произношение все затрудняет.

– И что же он сказал?

– По-моему, он сказал, что не понял, что вы сказали.

– Я не поняла, что он сказал, – добавила Блисс, – но чувствую, что он в замешательстве… если я могу доверять своему анализу эмоций робота… если эмоции робота вообще существуют.

С трудом подбирая слова, Пелорат сказал что-то, и все три робота кивнули.

– Что вы им сказали? – спросил Тревиц.

– Что не могу говорить хорошо, но попытаюсь. Я попросил, чтобы они не торопили меня. В самом деле, старина, это страшно интересно.

– Это страшное разочарование, – пробормотал Тревиц.

– Видите ли, – сказал Пелорат, – на каждой планете своя версия галактического стандартного, и в Галактике миллионы диалектов, которые иногда не очень взаимопонятны. Но все они развивались вместе. Если предположить, что эта планета двадцать тысяч лет находилась в изоляции, ее язык должен стать непонятным для остальной Галактики. Язык этой планеты должен был измениться, но не изменился; возможно, это связано с роботами. Их постоянно программировали, и язык остался статичным, и мы сейчас имеем дело лишь с архаичной формой галактического.

– Пример того, – сказал Тревиц, – что роботизированное общество статично и вырождается.

– Но мой дорогой друг, – запротестовал Пелорат, – сохранение языка относительно неизменным еще не означает, что общество вырождается. В этом даже есть преимущество. Документы тысячелетней давности не теряют смысла и придают большую долговечность историческим архивам. В Галактике язык имперских архивов времен Хари Селдона уже звучит старомодно.

– А этот древнегалактический вы знаете?

– Не то чтобы знаю, Голан. Просто я в нем поднаторел, изучая древние мифы и легенды. Его словарь не так уж отличается, но в нем другие склонения и есть идиоматические выражения, которыми мы уже не пользуемся. Ну и произношение совершенно изменилось. Я кое-как могу служить переводчиком.

Тревиц вздохнул.

– Лучше, чем ничего, – сказал он. – Продолжайте, Янов.

Пелорат повернулся к роботам, немного помолчал, затем повернулся снова к Тревицу.

– А что им сказать?

– Начнем с главного. Спросите их, где Земля.

Пелорат произносил слова раздельно и при этом преувеличенно жестикулировал.

Роботы переглянулись и издали несколько невнятных звуков. Затем заговорил средний. Он что-то сказал Пелорату, а тот ответил, раздвигая руки, как будто растягивал резиновую ленту. Робот стал отвечать, так же тщательно разделяя слова, как Пелорат.

– Я не уверен, – сказал Пелорат Тревицу, – что сумел объяснить им, что я подразумеваю под "Землей". Я подозреваю, что они подумали, будто я имею в виду какой-нибудь район их планеты. Они говорят, что такого района не знают.

– Они сказали, как называется эта планета, Янов?

– Самое близкое, как я могу передать это слово – "Солярия".

– В легендах оно вам когда-нибудь встречалось?

– Нет, как и Аврора.

– Спросите их, есть ли место, называемое "Землей", среди звезд. Покажите наверх.

После нового диалога Пелорат сказал:

– Единственное, чего я от них добился, Голан, это то, что на небе нет никаких мест.

– Спроси их, – сказала Блисс, – каков их возраст, вернее, сколько времени они функционируют.

– Я не знаю, как сказать "функционировать". Я, собственно, не уверен, что смогу правильно сказать "возраст". Я не слишком хороший переводчик.

– Сделай, что можешь, дорогой.

После обмена несколькими репликами, Пелорат сказал:

– Они функционируют двадцать шесть лет.

– Двадцать шесть лет, – повторил Тревиц с отвращением. Вряд ли они старше вас, Блисс.

С неожиданной обидчивостью Блисс попыталась возразить:

– При всем при том…

– Знаю. Вы – Гея, которой от роду тысячи лет. Во всяком случае, эти роботы не могут говорить о Земле на основании своего опыта, и в их банках памяти нет ничего сверх необходимого для их функционирования. Об астрономии они, конечно, понятия не имеют.

– Где-нибудь на планете, – сказал Пелорат, – могут найтись древние роботы.

– Сомневаюсь, – сказал Тревиц, – но спросите об этом у них, если сумеете найти слова, Янов.

На этот раз состоялся продолжительный разговор, и Пелорат закончил его с выражением отчаяния на покрасневшем лице.

– Голан, – сказал он, – я не все понял, но, по-видимому, старых роботов используют как рабочих. Будь этот робот человеком, я бы сказал, что он презирает старых роботов. Эти три робота домашние и, как они говорят, им не дают состариться до замены. Таково положение, это их слова, а не мои.

– Да, не много они знают, – проворчал Тревиц, – по крайней мере, из того, что нужно нам.

– Теперь я жалею, – сказал Пелорат, – что мы так поспешно улетели с Авроры. Если б мы там нашли уцелевшего робота – а, судя по моей находке, мы бы его обязательно нашли, – он рассказал бы нам о Земле по собственным воспоминаниям.

– Если бы его память не пострадала,– сказал Тревиц. – Если понадобится, мы можем туда вернуться, Янов, несмотря на собачьи своры… Но если этим роботам лишь два десятка лет, то здесь должен быть кто-то, кто их изготовил, и можно ожидать, что это люди. – Он повернулся к Блисс. – Вы уверены, что почувствовали…

Но она остановила его, подняв руку и напряженно прислушиваясь.

– Приближается, – тихо сказала она.

Тревиц взглянул на холм. Из-за холма показалась фигура человека. Его кожа была бледной, длинные светлые волосы обрамляли серьезное и совсем молодое лицо. Обнаженные руки и ноги не казались особенно мускулистыми.

Роботы расступились, когда он подошел, и он встал посередине между ними.

Он заговорил приятным голосом, и язык, на котором он заговорил, оказался стандартным галактическим, хотя и с некоторым налетом архаичности. Он говорил вполне понятно.

– Привет вам, пришельцы из космоса, – сказал он. – Что вам угодно от наших роботов?

46

Тревиц не покрыл себя славой. Он тупо спросил:

– Вы говорите на галактическом?

– А почему бы нет, немотой мы не страдаем, – сказал соляриец с холодной улыбкой.

– А они? – Тревиц указал на роботов.

– Они роботы. Они говорят на местном языке. Но мы – соляриец, мы слушаем гиперпространственные передачи с далеких планет, так что мы владеем вашей речью, как и наши предшественники. Наши предшественники оставили описание языка, но мы слышим, как он меняется. Как будто вы, колонисты, можете удерживать планеты, но не можете удержать язык. Почему вас удивляет, что мы владеем вашим языком?

– Я не должен был удивляться,– сказал Тревиц. – Я приношу извинения. Просто после разговора с роботами я не ожидал услышать галактический на этой планете.

Он рассматривал солярийца. На плечи того был наброшен свободный белый халат с большими проймами для рук. Спереди халат был распахнут и открывал голую грудь и набедренную повязку. Кроме этого, на солярийце были только легкие сандалии.

Тревиц понял, что не может определить пол солярийца. Грудь была мужской, но совершенно без волос, а тонкая набедренная повязка не показывала ни малейшей выпуклости. Тревиц повернулся к Блисс и тихо сказал:

– Может быть, это тоже робот, только очень похожий на человека?

– Разум человека, а не робота, – ответила Блисс, почти не шевеля губами.

– Однако, – сказал соляриец, – вы нам не ответили. Придется извинить вас, уж очень вы удивлены. Мы повторим вопрос, и вы должны ответить: что вам угодно от наших роботов?

– Мы, – начал Тревиц, – путешествуем в поисках информации, чтобы достичь пункта нашего назначения. Мы спросили ваших роботов об интересующих нас сведениях, но таких сведений у них не оказалось.

– Какую же информацию вы ищете? Может быть, мы сможем вам помочь?

– Мы ищем Землю. Не можете ли вы нам указать ее местонахождение?

Соляриец поднял брови.

– Мы предполагали, что первым объектом вашего любопытства будем мы. Хотя вы нас и не спросили, мы сообщим вам о себе. Мы – Сартон Бандер, и вы находитесь в имении Бандера, которое простирается, насколько хватает глаз и еще дальше. Не можем сказать, что вы здесь желанные гости, вы вторглись в частное владение. Вы первые инопланетяне, чья нога коснулась Солярии за тысячи лет, и оказывается, что вы явились сюда только для того, чтобы спросить дорогу до другой планеты. В старые времена, инопланетяне, вас и ваш корабль уничтожили бы немедленно.

– Это было бы варварством по отношению к людям, не сделавшим и не замышлявшим ничего дурного, – осторожно сказал Тревиц.

– Да, но когда члены экспансивного общества высаживаются на планете неагрессивного и статичного общества, уже сам контакт представляет угрозу. Когда-то мы боялись угрозы и готовы были сразу уничтожать всех, кто придет. Поскольку причин для страха у нас теперь нет, мы можем и поговорить.

– Я ценю информацию, которую вы так любезно сообщили нам, сказал Тревиц. – Однако вы так и не ответили на мой вопрос. Я повторю его: можете ли вы сообщить нам местонахождение Земли?

– Как я понимаю, вы подразумеваете планету, на которой люди и все виды растений и животных, – он грациозно обвел рукой окружающий ландшафт, – первоначально возникли.

– Да, сэр.

На лице солярийца неожиданно возникло недовольное выражение. Он сказал:

– Если вам надо как-то обращаться к нам, называйте нас просто Бандер. Не обращайтесь к нам со словами, обозначающими мужской или женский род. Мы не относимся к одному полу. Мы целое.

Тревиц кивнул (он угадал правильно).

– Как пожелаете, Бандер. Так можете ли вы нам сказать, где находится Земля, наша общая прародина?

– Не знаем, – ответил Бандер, – и знать не хотим. А если бы мы знали или могли выяснить, это вам бы не помогло, потому что Земля как планета больше не существует. Ах, – продолжал он, подняв лицо и раскинув руки, – как хорошо на солнце! Мы редко бываем на поверхности и только когда светит солнце. Мы послали роботов приветствовать вас, когда солнце было еще за тучами. Мы вышли, лишь когда тучи рассеялись.

– Почему Земля как планета больше не существует? – спросил Тревиц. Он готовился снова услышать историю о радиоактивности.

Однако Бандер не обратил внимания на вопрос или решил отложить ответ.

– Это длинная история, – сказал он. – Вы сказали нам, что прилетели без злого умысла.

– Да, верно.

– Зачем же тогда вы вооружены?

– Это просто предосторожность. Я не знал, с чем встречусь.

– Неважно. Для нас ваше оружие не опасно. Мы много слышали о ваших вооружениях и о вашей варварской истории, которая рассказывает, в основном, о войнах. Но мы никогда не видели само оружие. Вы нам покажете ваше?

Тревиц отступил на шаг.

– Боюсь, что нет, Бандер.

Бандер как будто развеселился.

– Мы спросили только из вежливости. Мы могли и не спрашивать.

Он протянул руку, и из правой кобуры Тревица выполз бластер, а из левой нейронный хлыст. Тревиц ухватил их, но почувствовал, что его как будто держат за руки крепкие упругие жгуты. Пелорат и Блисс попытались сдвинуться с места, но их, очевидно, тоже держали.

– Сопротивление бесполезно, – сказал Бандер, – не тратьте силы зря.

Оружие приплыло по воздуху к нему в руки, и Бандер тщательно осмотрел его.

– Это, – сказал он, показывая на бластер, – похоже на микроволновой излучатель, вызывающий нагрев и этим взрывающий любое содержащее жидкость тело. Второе похитрее, и должны признать, с первого взгляда мы не можем его понять. Но поскольку вы не имели в виду ничего дурного, оружие вам не нужно. Мы можем и, – видите, мы это делаем, -разрядить батареи каждого оружия. Это сделает оружие безобидным, если только вы не захотите использовать его в качестве дубинки, но для этой цели оно уж больно неудобно.

Соляриец отпустил бластер и нейронный хлыст, они поплыли по воздуху назад к Тревицу и аккуратно устроились каждый в свою кобуру.

Тревиц почувствовал, что руки его свободны, вытащил бластер, осмотрел его и убедился, что тот полностью разряжен и бесполезен. То же самое, вероятно, произошло и с нейронным хлыстом.

Тревиц посмотрел на Бандера, и тот сказал с самодовольной улыбкой:

– Вы совершенно беспомощны, инопланетяне. Стоит нам захотеть, и мы так же легко разрушим ваш корабль или убьем вас.

11. Подземелье

47

Тревиц остолбенел. Стараясь выровнять дыхание, он повернулся к Блисс.

Блисс спокойно стояла, покровительственно обнимая Пелората за талию.

Она еле заметно улыбнулась и кивнула Тревицу.

Истолковав движение Блисс как подтверждение доверия и страстно надеясь, что не ошибся, Тревиц снова повернулся к Бандеру и спросил сурово:

– Как вы это сделали, Бандер?

Бандер, похоже, наслаждался ситуацией.

– Скажите-ка, инопланетянчики, верите ли вы в колдовство? спросил он с улыбкой. – В волшебство?

– Нет, солярийчик, не верим, – огрызнулся Тревиц.

Блисс потянула Тревица за рукав и прошептала:

– Не раздражайте его. Он опасен.

– Я понимаю, – заставляя себя говорить тихо – ответил Тревиц. – Сделайте же что-нибудь.

– Не сразу, – ответила Блисс еле слышно. – Надо, чтобы он почувствовал себя в безопасности.

Бандер не обратил внимания на перешептывание инопланетян. Он повернулся и, пройдя среди расступившихся роботов, беззаботно направился прочь. Немного отойдя, он обернулся, протянул руку, лениво согнул палец и сказал:

– Идемте. Следуйте за нами. Мы расскажем вам историю. Может быть, вам будет неинтересно слушать, зато нам будет интересно рассказывать. – И он, не спеша, пошел вперед.

Сначала Тревиц не двинулся с места, сомневаясь, следует ли идти. Но Блисс пошла и увлекла за собой Пелората. Тогда Тревиц отправился за ними. Альтернативой было остаться с роботами.

– Если Бандер будет так добр, – любезным тоном сказала Блисс, – рассказать нам историю, которая, возможно, нас и не заинтересует…

Бандер обернулся и внимательно посмотрел на Блисс, которую он до этого как будто не замечал.

– Ты получеловек женского пола? – спросил он. – Верно? Малая половина?

– Меньшая половина, Бандер. Да.

– А двое остальных полулюди мужского пола?

– Мужского.

– У тебя уже был ребенок, женская?

– Меня зовут Блисс, Бандер. Ребенка у меня еще не было… Это Тревиц, это Пел.

– И кто из этих полулюдей должен тебе помочь, когда настанет время? Или оба? Или ни один из них?

– Мне поможет Пел, Бандер.

Бандер переключил внимание на Пелората.

– Мы видим, у тебя белые волосы?

– Белые, – подтвердил Пелорат.

– Они всегда были такими?

– Нет, Бандер, они такими стали с возрастом.

– И сколько тебе лет?

– Мне пятьдесят два, Бандер, – сказал Пелорат и поспешно добавил, – галактических стандартных года.

Бандер продолжал идти (к какой-нибудь удаленной усадьбе, предположил Тревиц), но замедлил шаг.

– Не знаем, сколько длится галактический год, – сказал он, – но вряд ли он сильно отличается от нашего года. А сколько лет тебе будет, когда ты умрешь, Пел?

– Не знаю. Возможно, я проживу еще лет тридцать.

– Значит, восемьдесят два. Короткоживущие и разделенные на половины. Невероятно, и все же наши далекие предки были похожи на вас и жили на Земле… Но некоторые покинули Землю, чтобы основать новые планеты около других звезд. Много прекрасно организованных планет.

– Не так уж много, – парировал Тревиц. – Пятьдесят.

Бандер подозрительно взглянул на Тревица. Похоже, он уже не веселился.

– Тревиц. Так тебя зовут.

– Полностью – Голан Тревиц. Я говорю, что было пятьдесят планет космитов. А наших планет миллионы.

– Значит, ты знаешь историю, которую мы хотим рассказать? спросил Бандер ласково.

– Если это история о том, что когда-то существовало пятьдесят планет космитов, то она нам известна.

– Мы учитываем не только численность, получеловечек, – сказал Бандер. – Мы учитываем качество. Миллионы ваших планет не стоили наших пятидесяти. А Солярия была пятидесятой и, следовательно, самой лучшей. Солярия настолько же опережала остальные планеты космитов, насколько они опережали Землю. Только солярийцы поняли, как надо жить. Они не собираются в стада и стаи, как животные или как жители Земли, пусть и переселившиеся на другие планеты. Солярийцы живут поодиночке, им служат роботы, друг с другом они, когда хотят, общаются с помощью электроники, но редко приближаются на расстояние видимости. Уже много лет мы не видели людей так, как сейчас видим вас. Но вы ведь только полулюди, и ваше присутствие ограничивает нашу свободу не больше, чем робот или корова.

И все же когда-то солярийцы тоже были полулюдьми. Как бы они ни совершенствовали свою свободу, они не могли достичь идеала, потому что для произведения потомства требовалось сотрудничество двух индивидуумов. Конечно, можно было организовать сбор спермы и яйцеклеток и производить людей в лаборатории, можно было растить детей под присмотром роботов, все это было можно, но полулюди не хотели отказываться от удовольствий. Развивались извращенные эмоциональные пристрастия и свобода исчезала. Вы понимаете, что это следовало изменить?

– Нет, Бандер, – сказал Тревиц, – потому что у нас другое понятие о свободе.

– Потому что вы просто не знаете, что такое свобода. Вы всегда жили в толчее. Вы всегда должны были подчинять свою волю чужой воле, даже в мелочах. Или боролись, чтобы подчинить чужую волю своей. О какой свободе здесь может идти речь? Если нельзя жить так, как хочется, свободы нет!

Итак, земляне снова начали расселяться, их агрессивные толпы хлынули в космос. Космиты, менее стадные, чем земляне, но все же стадные, попытались конкурировать с землянами.

Мы, солярийцы, не стали. Мы знали, что в способности к размножению потерпим неизбежное поражение. Мы ушли в подземелья и прервали все связи с Галактикой. Мы решили, что останемся верны себе любой ценой. Для защиты нашей с виду ненаселенной планеты мы разработали оружие и роботов. Мы уничтожали все прилетающие корабли, и они перестали прилетать. Планету стали считать опустевшей и о нас забыли, чего мы и добивались.

А мы тем временем жили в подземельях и работали над решением своих проблем. Мы произвели тонкие и сложные изменения в генах. Были и неудачи, но успех пришел. Работа длилась много веков и в конце концов мы стали целыми людьми. В организме солярийца есть и мужские, и женские клетки, он может, если захочет, сам для собственного удовольствия произвести оплодотворенную яйцеклетку для дальнейшего выращивания под присмотром квалифицированных роботов.

– Гермафродиты, – сказал Пелорат.

– Это так называется на вашем языке? – безразлично спросил Бандер.– Мы никогда не слышали этого слова.

– Гермафродитизм заводит эволюцию в тупик, – сказал Тревиц. – Все дети оказываются генетическими двойниками своего родителя.

– Ну что ты, – сказал Бандер. – Ты трактуешь эволюцию как метод проб и ошибок, а мы, солярийцы, проектируем своих детей, как пожелаем. Мы можем изменять гены и иногда это делаем… Но мы уже дошли до нашего подземного замка. Войдем. Вечереет, солнце дает меньше тепла, и внутри нам будет удобнее.

На двери не было замков, но при их приближении она открылась и, когда они прошли, закрылась за ними. В комнате-пещере не было окон, и с появлением людей стены засветились. Пол казался голым, но мягко пружинил. В каждом из четырех углов стояло по неподвижному роботу.

– Эта стена, – сказал Бандер и показал на стену напротив двери, с виду такую же, как остальные, – наш видеоэкран. Через этот экран перед нами открывается мир, но это не стесняет нашу свободу, поскольку никто не принуждает нас пользоваться экраном, если мы не желаем.

– А если, – спросил Тревиц, – вы захотите кого-то увидеть, а он не пожелает воспользоваться видеоэкраном?

– Принуждать, – ответил Бандер заносчиво, – мы никого не собираемся. Пусть другие делают, что хотят, лишь бы и нам никто не мешал делать, что хочется.

В комнате было только одно кресло, обращенное к стене-экрану, и Бандер сел в него. Тревиц оглянулся, как бы ожидая, что из пола вырастут дополнительные кресла.

– Можно нам тоже сесть? – спросил он.

– Как хотите, – ответил Бандер.

Блисс с улыбкой села на пол. Пелорат сел рядом с ней. Тревиц упрямо остался стоять.

– Скажите, Бандер, – сказала Блисс, – сколько людей живет на этой планете?

– Говори "солярийцев", получеловечек Блисс, – ответил Бандер. – Слово "люди" дискредитировано тем, что так называют себя полулюди. Мы могли бы называть себя целыми людьми, но это слишком громоздко. Правильный термин – "соляриец".

– В таком случае, сколько солярийцев живет на этой планете?

– Точно не знаем. Солярийцы не пересчитывают себя. Сотен двенадцать, вероятно.

– Только двенадцать сотен на целой планете?

– Целых двенадцать сотен. Опять ты учитываешь количество, когда мы учитываем качество… Ты не понимаешь свободы. Если хоть один соляриец оспаривает наше господство над любой частью нашей территории, или над любым нашим роботом, или животным, или предметом, наша свобода ограничивается. Чтобы избежать этого, солярийцы живут на таких расстояниях друг от друга, при которых контакт практически отсутствует. Двенадцать сотен солярийцев Солярия выдерживает, и при этом условия близки к идеальным.

– Это значит, что каждое рождение ребенка должно учитываться и уравновешиваться смертью, – сказал Пелорат.

– Безусловно. Но так должно быть на любой планете со стабильным населением, даже на вашей.

– Поскольку смертей у вас немного, значит, и детей немного.

– Действительно.

Пелорат кивнул и замолчал.

– Я хотел бы узнать, – сказал Тревиц, – как вы заставили мое оружие плыть по воздуху.

– Мы предложили тебе в качестве объяснения колдовство. Ты отказываешься принимать такое объяснение?

– Конечно. За кого вы меня принимаете?

– А в сохранение энергии и неизбежное возрастание энтропии ты веришь?

– Верю. Но не верю, что вы изменили эти законы или сдвинули их хоть на микрон, даже за двадцать тысяч лет.

– А вот и сдвинули, получеловечек. Подумай вот о чем. Имеется солнечный свет. – Последовал неожиданно грациозный жест, обозначающий солнечный свет вокруг. – И есть тень. На солнце теплее, чем в тени, и тепло самопроизвольно перетекает из освещенных участков в затененные.

– Я это знаю, – сказал Тревиц.

– Настолько хорошо знаешь, что, вероятно, об этом и не думаешь. А ночью поверхность Солярии теплее, чем объекты за атмосферой, и тепло самопроизвольно перетекает из теплых участков в холодные.

– Это я тоже знаю.

– И днем, и ночью глубины планеты теплее, чем ее поверхность. Поэтому тепло самопроизвольно течет из глубины к поверхности. Мы думаем, что это ты тоже знаешь.

– Что же из этого следует, Бандер?

– Поток тепла от холодного к нагретому, который имеет место согласно второму закону термодинамики, можно использовать для совершения работы.

– Да, теоретически. Но эти потоки так рассеяны, что если запрячь такой поток в работу, вряд ли можно сдвинуть с места хотя бы песчинку.

– Смотря каким инструментом ты пользуешься для этого, сказал Бандер. – Наш инструмент разрабатывался несколько тысяч лет и составляет часть нашего мозга.

Бандер поднял волосы с двух сторон, открывая участки за ушами. Он повернул голову сначала в одну сторону, потом в другую, и стало видно, что с каждой стороны за ухом имеется выпуклость, формой и размерами похожая на тупой конец куриного яйца.

– Это часть нашего мозга. У вас ее нет, и это тоже отличает солярийцев от вас…

48

Тревиц поглядывал на Блисс, а она полностью сосредоточилась на Бандере. Тревиц больше не сомневался, что понимает, в чем дело.

Бандер, несмотря на панегирик свободе, не смог устоять перед уникальной возможностью поговорить. С роботами интеллектуальная беседа невозможна, тем более с животными. Общаться с солярийцами ему было неприятно, они разговаривали друг с другом только по делу.

Тревиц, Пелорат и Блисс были не большей помехой его свободе, чем коровы, поскольку являлись полулюдьми. Но по интеллекту они были равны (или почти равны) Бандеру, и случай поговорить с ними стал уникальной роскошью, ранее совершенно недоступной.

Неудивительно, думал Тревиц, что Бандер наслаждается разговором. А Блисс (что для Тревица тоже было очевидно) поощряла это, слегка подталкивая разум Бандера, чтобы побудить его к тому, чего он сам желал.

Возможно, Блисс предполагала, что если Бандер достаточно разговорится, то расскажет о Земле. Поэтому Тревиц поддерживал разговор, хотя тема не особенно интересовала его.

– И что же делают эти мозговые выступы? – спросил Тревиц.

– Это трансдукторы, – сказал Бандер. – Они преобразуют поток тепла в механическую энергию.

– Что-то не верится. Поток тепла слишком мал.

– Тебе лень подумать, получеловечек. Если бы здесь толпилось много солярийцев, и каждый пытался использовать тепловой поток, тогда, действительно, его бы не хватило. Однако в нашем имении больше сорока тысяч квадратных километров, и все они только наши. Мы можем собирать тепло с любого из этих километров, так что количества тепла нам хватает. Понятно?

– Разве легко собрать тепло с такой большой площади? Для этого тоже понадобится много энергии.

– Может быть, но мы этого не чувствуем. Наши трансдукторы постоянно концентрируют поток тепла, и если требуется работа, она выполняется. Когда мы вытащили твое оружие, мы воспользовались солнечной энергией. Вместо механического или электронного прибора мы использовали нейронный прибор, он работает надежно, быстро, эффективно и без усилий. – И Бандер ласково погладил один из выступов-трансдукторов.

– Невероятно, – пробормотал Пелорат.

– Ничего невероятного нет, – сказал Бандер. – Подумай, как тонко устроен глаз или ухо и как они превращают в информацию небольшие количества фотонов или звуковые волны. Трансдукторы не более невероятны.

– И что же вы делаете, – спросил Тревиц, – своими постоянно работающими трансдукторами?

– Управляем планетой, – ответил Бандер. – В наших обширных владениях каждый робот получает энергию от нас, вернее от потока тепла. Нажимает робот кнопку или валит дерево, он извлекает энергию из нашей ментальной трансдукции.

– А во время сна?

– Во время сна процесс трансдукции продолжается, получеловечек, – сказал Бандер. – Разве ты перестаешь дышать, когда спишь? Ночью наши роботы продолжают работу за счет некоторого охлаждения глубин Солярии. В масштабе планеты энергия, которую используют солярийцы, ничтожна, ведь их всего двенадцать сотен, поэтому они не истощают внутреннее тепло планеты.

– А вам не приходило в голову, – спросил Тревиц, – что вы можете использовать трансдукцию как оружие?

Бандер уставился на Тревица, как будто перед ним было что-то забавно-непонятливое.