Текст книги "СООБЩЕСТВО И ЗЕМЛЯ"

Автор книги: Айзек Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

Он помешкал, потом подумал, что корпус корабля должен быть не менее прочен, чем скала. Он направил бластер на край люка и, затаив дыхание, нажал на контакт. Несколько сантиметров зеленой поросли сразу побурело. Он помахал рукой рядом с этим местом и даже слабого движения разреженной атмосферы оказалось достаточно, чтобы остатки моха осыпались.

– Получается? – взволнованно спросил Пелорат.

– Да. Я переключил бластер на слабый нагрев.

Тревиц полил теплом края люка, и зелень исчезла. Он ударил по люку, чтобы вызвать вибрацию, и бурая пыль медленно осыпалась в разреженной атмосфере.

– По-моему, теперь мы можем открыть люк, – сказал Тревиц. Он отстучал на наручном устройстве передаваемую радиоволнами комбинацию, включающую механизм открывания. Люк начал распахиваться, и не успел он раскрыться наполовину, как Тревиц сказал:

– Скорее, Янов, запрыгивайте… не ждите лесенки, забирайтесь.

Тревиц последовал за Пелоратом, проведя бластером вдоль краев люка. Затем он дал сигнал закрытия люка, продолжая поливать его теплом из бластера, пока они не оказались отрезанными от планеты.

– Мы в шлюзе, Блисс, – сказал Тревиц. – Мы здесь пробудем несколько минут. Ничего не делайте!

– Хоть намекните, – сказала Блисс. – Вы в порядке? Пел?

– Я здесь, Блисс, – ответил Пелорат. – Я в полном порядке, не волнуйся.

– Как скажешь, Пел, но потом вы должны все объяснить.

– Непременно, – сказал Тревиц и включил освещение в шлюзе.

Друг перед другом стояли две фигуры в скафандрах.

– Мы, – сказал Тревиц, – откачаем сначала отсюда весь планетный воздух, так что придется подождать.

– А потом впустим корабельный воздух?

– Пока нет. Мне не меньше чем вам хочется выбраться из скафандра, Янов. Но нужно удостовериться, что мы уничтожили все споры, которые занесли с собой.

При слабом освещении шлюза Тревиц направил бластер на внутренний стык люка с корпусом корабля и тщательно полил теплом вдоль пола, прошелся вверх по кругу и снова вдоль пола.

– Теперь вас, Янов.

Пелорат нервно сжался, и Тревиц сказал:

– Вы почувствуете тепло, но слишком горячо не будет. А если будет, скажите.

Невидимым лучом Тревиц провел сначала по лицевому щитку, особенно по краям, а потом методично по всему скафандру Пелората.

– Поднимите руки, Янов, – бормотал он, – теперь обопритесь на мое плечо и поднимите ногу, надо обработать подошвы… теперь другую… Вам не жарко?

– Не могу сказать, что меня овевает прохладный ветерок, Голан.

– Ну что ж, дайте теперь мне испробовать собственное лекарство. Обработайте меня.

– Я никогда не держал в руках бластера.

– А сейчас придется. Ухватите его вот так и нажмите большим пальцем на эту кнопочку. И крепче сжимайте рукоятку… Правильно. Теперь пройдите по моему лицевому щитку. Двигайте бластер равномерно, не задерживайтесь долго на одном месте. По остальному шлему, теперь вниз по щеке и шее.

Тревиц продолжал давать указания, а когда Пелорат подогрел его во всех местах, из-за чего Тревиц пренеприятнейшим образом вспотел, он забрал бластер у Пелората и осмотрел заряд батареи.

– Израсходовали больше половины, – сказал Тревиц и начал методично и тщательно поливать стены шлюза, пока не разрядил бластер, который сам сильно разогрелся от долгой работы. Затем спрятал бластер в кобуру.

Только после этого Тревиц дал сигнал двери в корабль. Шипение и дуновение воздуха было приятно, конвекция воздуха быстрее охлаждала скафандр, чем одно тепловое излучение. Возможно, это было только воображение, но Тревиц сразу почувствовал прохладу. Прохлада, пусть даже воображаемая, обрадовала.

– Теперь можете снять скафандр, Янов, и оставьте его в шлюзе.

– Если не возражаете, – сказал Пелорат, – прежде всего я бы хотел принять душ.

– Прежде всего не выйдет. Я подозреваю, что прежде всего вам придется объясниться с Блисс.

Конечно, взволнованная Блисс ждала их. Из-за ее спины выглядывала Фоллом, вцепившаяся в руку Блисс.

– Что случилось? – строго спросила Блисс. – Что вы там делали?

– Принимали меры против инфекции, – сухо сказал Тревиц. – И я включаю ультрафиолетовое облучение. Распакуйте темные очки. Пожалуйста, скорее.

Когда к свету, который испускали стены, добавилось ультрафиолетовое излучение, Тревиц принялся раздеваться. Он по очереди одну за другой снимал влажные одежды и вытряхивал их, поворачивая во все стороны.

– Это просто предосторожность, – сказал он. – Вы тоже сделайте это, Янов… Да, Блисс, мне придется полностью раздеться. Если вам неудобно, пройдите в другую каюту.

– Меня это не смущает, – сказала Блисс, – я вас прекрасно себе представляю и уж, конечно, ничего нового не увижу… Что за инфекция?

– Да так, пустячок, – с деланным безразличием сказал Тревиц, – который, если предоставить ему возможность, может принести большой вред человечеству.

68

Они сделали все что надо. Пригодилось и ультрафиолетовое облучение. Согласно инструкциям, приданным «Далекой Звезде», это облучение как раз предназначалось для дезинфекции, хотя Тревиц считал, что всегда существовало, а иногда побеждало искушение использовать излучение, чтобы создавать модный загар для людей, на чьих планетах загар считался модным. Но как бы им ни пользовались, облучение дезинфицировало.

В космосе Тревиц подвел корабль к солнцу Мельпомении, насколько позволяли требования безопасности, и вертел и крутил "Далекую Звезду", пока не убедился, что вся ее поверхность омыта ультрафиолетовыми лучами. И, наконец, они вызволили из шлюза два скафандра и тщательно исследовали их, пока Тревиц не удовлетворился.

– И все это, – сказала Блисс, – из-за моха. Так, Тревиц, вы сказали, мох?

– Я назвал его мохом, – ответил Тревиц, – потому что он показался мне похожим на мох. Но я не ботаник. Наверняка я могу только сказать, что он ярко-зеленый и может обходиться очень малым количеством световой энергии.

– Почему очень малым?

– Этот мох не может выжить при прямом освещении солнечными лучами. Его споры повсюду, а вырастает он в темных углах, в щелях, в статуях – везде, где находится источник двуокиси углерода, питаясь энергией рассеянных фотонов света.

– Вы, кажется, считаете мох опасным, – сказала Блисс.

– Он может оказаться опасным. Если бы мы занесли сюда споры, они нашли бы здесь достаточно темных углов и неограниченное количество двуокиси углерода.

– Только три сотых процента нашей атмосферы, – сказала Блисс.

– Для них и это много, а в нашем дыхании его четыре процента. Что, если бы споры проросли у нас в ноздрях или на коже? Что, если бы они разложили и уничтожили всю нашу пищу? Что, если бы они начали выделять токсины, смертельные для нас? И если бы мы постарались уничтожить весь мох, но занесли хотя бы несколько спор на другую планету, мох распространился бы там и попал оттуда на другие планеты? Кто знает, какой ущерб он мог бы причинить!

Блисс покачала головой.

– Жизнь, – заявила она, – не обязательно опасна только оттого, что она необычна. Вы слишком легко прибегаете к убийству.

– Это говорит Гея, – сказал Тревиц.

– Конечно, но ведь я дело говорю. Может быть, этот мох приспособлен к жизни на Мельпомении и не выжил бы на других планетах, где много света и двуокиси углерода.

– Вы хотите, чтобы я рискнул? – спросил Тревиц.

Блисс пожала плечами.

– Ладно, не оправдывайтесь, вы изолят и не могли поступить иначе.

Тревиц собрался ответить, но тут зазвенел чистый высокий голос Фоллом. Она говорила на своем языке.

– Что она говорит? – спросил Тревиц у Пелората.

– Фоллом говорит, что… – начал Пелорат.

Однако Фоллом сама сообразила, что не все понимают ее язык, и начала снова.

– Вы там нашли Джемби?

Фоллом произносила слова старательно, и Блисс довольно улыбнулась.

– Правда, она уже хорошо говорит на галактическом?

– Если я начну объяснять, – тихо сказал Тревиц, – я все испорчу. Блисс, объясните ей сами, что мы не нашли там никаких роботов.

– Я объясню, – сказал Пелорат. – Идем, Фоллом. – Он ласково положил руку на плечо ребенка. – Идем в нашу каюту, я дам тебе еще книжку.

– Книжку? Про Джемби?

– Не совсем… – и дверь за ними закрылась.

– Знаете, – сказал Тревиц, с нетерпением дождавшись ухода Фоллом, – мы теряем время, изображая нянек при этом дитяти.

– Почему теряем? Разве она мешает вам искать Землю, Тревиц?… Заботясь о ней, мы устанавливаем контакт, устраняем страх и создаем любовь. Разве это не достижение?

– Это опять говорит Гея.

– Да. Давайте оценим наши достижения. Мы посетили три древние планеты космитов и ничего не нашли.

Тревиц кивнул.

– Совершенно верно.

– Более того, все они оказались опасными! На Авроре одичавшие собаки, на Солярии странные и опасные люди, на Мельпомении зловещий мох. Это показывает, что планета, предоставленная самой себе, с людьми или без, становится опасной для межзвездного общества.

– Это не может быть всеобщим законом!

– Три из трех определенно производят впечатление.

– И какое же впечатление это производит на вас, Блисс?

– Хорошо, я скажу. И выслушайте меня, пожалуйста, с открытым сердцем. Пусть в Галактике миллионы планет, населенных людьми, и пусть эти люди изоляты, и пусть на каждой планете они господствуют и навязывают свою волю другим видам жизни и. тем более, неодушевленной природе. Как это и обстоит на самом деле. Из чего следует, что Галактика – это, по сути, примитивная и разлаженная Галаксия. Самое начало объединения. Понимаете, что я хочу сказать?

– Понимаю, но это не значит, что, когда я все выслушаю, соглашусь с вами.

– Ладно, не соглашайтесь, только дослушайте. Единственный путь, на котором Галактика может существовать благополучно, это Протогалаксия. И Галактическая Империя была тем сильнее и благополучнее, чем меньше "прото" и чем больше Галаксией она являлась. Когда Империя развалилась, наступили плохие времена и ощущалось стремление усилить концепцию Протогалаксии. Такой попыткой стала Федерация Сообщества. Тем же было царство Мула. И тем же является попытка создания Вторым Сообществом новой Империи. Но даже если бы не было этих Федераций и Конфедераций, если бы вся Галактика представляла собой хаос, это был бы организованный хаос. Планеты контактировали бы друг с другом, пусть и враждебно. Это еще не самый худший случай.

– И что же еще хуже?

– Ответ вы знаете, Тревиц. Вы видели. Если планета перестает контактировать с другими мирами, превращается в полного изолята, ее развитие становится… злокачественным.

– Рак?

– Именно. Разве не такова Солярия? Она угрожает всем планетам. А на самой Солярии каждый индивидуум угрожает всем остальным. Вы видели сами. А если исчезают люди, теряются последние остатки порядка. Борьба всех против всех доходит до крайности. Вспомните собак. Или такую элементарную жизнь, как мох. Ведь ясно же, что, чем ближе к Галаксии, тем лучше общество. Зачем же останавливаться на чем-то меньшем, чем Галаксия?

Тревиц молча смотрел на Блисс. Наконец он сказал:

– Я думаю об этом. Но вы предполагаете прямую количественную зависимость. Вы считаете, что если немного хорошо, много лучше, то все, сколько есть, лучше всего? Вы же сами предположили, что, может быть, мох приспособлен к небольшим количествам двуокиси углерода, а большие его убьют? Человек двухметрового роста лучше, чем человек метрового роста, но он также лучше, чем человек трехметрового роста. Если мышь раздуть до размеров слона, она не сможет жить, хотя и слону не станет лучше, если его уменьшить до размера мыши.

Существуют естественный размер, естественный уровень сложности, какие-то оптимальные параметры и для атома, и для звезды. И тем более для живых существ. Я не утверждаю, что старая Галактическая Империя была идеальной, и пороки Конфедерации Сообщества я тоже вижу. Но я не могу сказать, что если полная изоляция плохо, то полная унификация хорошо. Обе крайности могут оказаться ужасными, и может быть, старомодная Галактическая Империя при всем ее несовершенстве есть лучшее, что мы можем создать.

Блисс покачала головой.

– Не знаю, Тревиц, – сказала она, – верите ли вы сами себе. Не собираетесь ли вы доказать, что лучше всего что-то среднее между человеком и вирусом, вроде плесени?

– Не собираюсь, но я мог бы поспорить, что вирус и сверхчеловек одинаково неудовлетворительны, а лучше установить нечто среднее, вроде обычного человека… Но мы спорим зря. Для того, чтобы решить, мне надо найти Землю. Мы нашли на Мельпомении координаты остальных сорока семи планет космитов.

– И вы собираетесь их все посетить?

– Если придется.

– Каждый раз рискуя жизнью?!

– Да, если такова цена обнаружения Земли.

Во время спора появился Пелорат, оставив Фоллом в своей каюте. Он как будто порывался что-то сказать, но не решался вмешиваться и только переводил взгляд с одного на другого.

– Сколько же времени на это уйдет? – спросила Блисс.

– Сколько бы ни ушло, – ответил Тревиц. – Может быть, мы найдем то, что нужно уже при следующем посещении.

– Или не найдем ни при одном из посещений.

– Мы не можем знать этого заранее.

Пелорат, наконец, решился:

– Но зачем искать, Голан? Ответ у нас есть.

Тревиц нетерпеливо отмахнулся, затем осекся, повернулся к Пелорату и тупо спросил:

– Что?

– Я говорю: у нас есть ответ. Я, по крайней мере, пять раз пытался вам это сказать еще на Мельпомении, но вы были так увлечены своими делами…

– Какой еще ответ? О чем вы?

– О Земле. По-моему, мы знаем, как определить местоположение Земли.

Часть VI. АЛЬФА

16. Центр планет

69

Некоторое время Тревиц недовольно смотрел на Пелората.

– Вы что, – сказал он, наконец, – видели там что-то, чего не видел я, и не сказали мне?

– Нет, – спокойно возразил Пелорат. – Вы это видели, и я пытался вам объяснить, только вы были не в настроении слушать.

– Тогда попытайтесь еще раз.

– Не дразните его, Тревиц, – сказала Блисс.

– А вы не нянчите его. Я не дразню, я спрашиваю.

– Пожалуйста, – сказал Пелорат, – перестаньте спорить и послушайте меня… Вы помните, Голан, как мы обсуждали ранние теоретические попытки найти прародину? Проект Яриффа? Ну, попытку составить схему по времени основания различных планет, в предположении, что заселение шло одинаково во всех направлениях от центра?

Тревиц нетерпеливо кивнул.

– Я так понял, что из этого ничего не вышло, потому что даты освоения планет оказались недостоверными.

– Верно, старина. Но Ярифф работал с планетами второй волны колонизации. К тому времени гиперпространственные полеты очень усовершенствовались, и колонизация, должно быть, усложнилась. Прыжки на огромные расстояния стали простыми, и радиальная симметрия заселения новых планет нарушилась.

Но подумайте, Голан, о планетах космитов. Они принадлежат к первой волне колонизации. В те времена гиперпространственные полеты еще не были так развиты и дальние Прыжки еще не получались. Тогда заселили только пятьдесят планет, примерно в одно время и, вероятно, упорядоченно. Они должны находиться приблизительно в сферической симметрии около планеты-прародины.

У нас есть координаты этих пятидесяти планет. Вы их сфотографировали со статуи. Кто бы или что бы ни уничтожало информацию о Земле, оно пропустило эти координаты или не удосужилось подумать, что они сообщат нам нужную информацию. Вам только осталось, Голан, исправить координаты, чтобы учесть движение звезд за последние двадцать тысяч лет, а потом найти центр сферы. Тогда вы окажетесь довольно близко от солнца Земли или от места, где оно было двадцать тысяч лет назад.

Во время этой лекции рот Тревица открылся и закрылся только после того, как Пелорат закончил.

– Как же я об этом не подумал? – воскликнул Тревиц.

– Я пытался вам сказать еще на Мельпомении.

– Конечно, конечно. Простите мне, Янов, что я не хотел слушать. Мне даже в голову не пришло, что… – Тревиц смущенно замолчал.

– Что я мог сказать что-то важное, – договорил Пелорат, негромко откашлявшись. – Я уверен, что в других случаях вы правильно делаете, что не слушаете меня.

– Нет. Это не так, Янов. Я чувствую себя дураком и совершенно заслуженно. Простите меня, Янов… А теперь мне надо к компьютеру.

Они прошли с Пелоратом в каюту пилота, и Пелорат, как всегда с восхищением, смотрел, как Тревиц положил руки на контакты и сделался человеко-компьютерным организмом.

– Мне придется сделать некоторые допущения, Янов, – сказал Тревиц с отрешенным видом, так как был поглощен мысленной беседой с компьютером. – Мне придется предположить, что первое число – это расстояние в парсеках, а два другие числа – углы в радианах. Первый, так сказать, вверх-вниз, а второй вправо-влево. Я должен предположить, что использование плюсов и минусов – стандартное галактическое и что отметка ноль-ноль-ноль есть точка, в которой находится солнце Мельпомении.

– Звучит вполне разумно, – сказал Пелорат.

– Да? Существует шесть возможных способов расстановки чисел, четыре возможных способа расстановки знаков, расстояния могут быть не в парсеках, а в световых годах, углы не в радианах, а в градусах. Это уже девяносто шесть вариантов. Добавьте к этому, что если расстояния в световых годах, то я не знаю точной продолжительности года, который здесь использовался. Учтите также, что я не знаю, как на самом деле было принято измерять углы – в одном случае, надо полагать, от экватора Мельпомении, но где у них нулевой меридиан?

Пелорат нахмурился.

– Теперь вы убедили меня, что все безнадежно.

– Нет, не безнадежно. Ведь в нашем списке Аврора и Солярия, а их местоположение в пространстве я знаю. Я найду при помощи этих координат Аврору и Солярию. Если не попаду в нужное место, я буду менять координаты, пока не попаду в него. Так я выясню, которые из допущений были неверными. Когда я их исправлю, можно будет искать центр сферы.

– Если изменений будет много, будет трудно решить, что делать.

– Что? – Тревиц все больше углублялся в расчеты. После того как Пелорат повторил, он сказал:

– Ну, скорее всего координаты все-таки следуют галактическому стандарту, а настроиться на неизвестный нулевой меридиан несложно. Системы нахождения координат в пространстве разработаны давно. Большинство астронавтов считает, что системы разработаны еще до межзвездных путешествий. В некоторых отношениях люди очень консервативны, они практически никогда не меняют способы записи чисел после того, как к ним привыкнут. Мне кажется даже, что люди начинают принимать эти способы записи за законы природы… И это хорошо, потому что, если бы каждая планета использовала свою систему измерений, да еще меняла бы ее в каждом веке, я думаю, прекратилась бы всякая научная деятельность.

Тревиц, очевидно, работал во время разговора, его речь то и дело прерывалась. Наконец он пробормотал:

– Помолчим.

Он сосредоточенно нахмурился и через несколько минут с глубоким вздохом откинулся на спинку кресла, тихо сказав:

– Способы употребления координат сохранились. Нет никакого сомнения. Я попал на солнце Авроры. Видите?

Пелорат посмотрел на яркую звезду в центре экрана и сказал:

– Вы уверены?

– Мое мнение ни при чем, уверен компьютер. Мы ведь побывали на Авроре, у нас есть характеристики ее солнца, а также его диаметр и масса, светимость, температура, анализ спектра, не говоря уж о рисунке расположения соседних звезд. Компьютер утверждает, что это солнце Авроры.

– Значит, мы можем положиться на заключение компьютера.

– Теперь я настрою обзорный экран, и компьютер примется за работу. У него есть наборы координат пятидесяти планет, и он будет по очереди их находить.

Говоря все это, Тревиц настраивал экран. Компьютер работал в четырехмерном пространстве-времени, но при выводе информации для человека редко использовал больше двух измерений. Теперь экран как будто распахнулся на такую же глубину, каковы были его ширина и высота. Чтобы лучше видеть, Тревиц почти полностью приглушил освещение каюты.

– Начинает, – пробормотал Тревиц.

И почти тут же на экране появилась звезда, за ней еще одна и еще одна. С каждой новой звездой обзор на экране менялся, чтобы захватить ее в поле зрения. Пространство как будто отодвигалось от наблюдателя, и обзор становился шире. Это сочеталось со сдвигами вверх и вниз, вправо и влево.

Наконец в трехмерном пространстве появились пятьдесят светящихся точек.

– Я бы предпочел красоту правильной сферы, – заметил Тревиц, – а это похоже на остов снежного кома, причем слепленного в спешке из слишком твердого и рассыпчатого снега.

– И центр нельзя найти?

– Можно. Эти трудности преодолимы. Неравномерность неизбежна, поскольку звезды расположены неравномерно, в том числе звезды с пригодными для обитания планетами. Компьютер сделает поправку на движение звезд за последние двадцать тысяч лет – она не очень велика – а потом приблизит звезды "наилучшей сферой". Другими словами, найдет сферическую поверхность, от которой расстояние до этих точек минимально. Затем найдет центр сферы, и где-нибудь около этого центра должна оказаться Земля. По крайней мера, я надеюсь… Все это не займет много времени.

70

Так и вышло. Даже Тревиц, привыкший к компьютерным чудесам, поразился, как быстро справился компьютер.

Тревиц запрограммировал компьютер так, чтобы тот, определив координаты наилучшего центра, издал негромкий вибрирующий звук. Необходимости в этом не было, просто Тревицу хотелось торжественно отметить окончание поиска.

Через считанные минуты раздался звук, подобный негромкому благозвучному гонгу. Звук нарастал, пока не начала ощущаться вибрация, а потом постепенно затих.

Почти тотчас же в дверях появилась Блисс. Глаза у нее были круглые.

– Что это? – воскликнула она. – Сигнал тревоги?

– Вовсе нет, – сказал Тревиц.

– Дорогая, мы, возможно, нашли Землю, – торопливо добавил Пелорат. – Этим звуком компьютер возвестил об окончании работы.

Блисс вошла в каюту.

– Могли бы предупредить меня, – сказала она.

– Извините, Блисс, – сказал Тревиц, – я не ожидал, что он окажется таким громким.

Вслед за Блисс в каюту вошла Фоллом и спросила:

– Что это был за звук, Блисс?

– Ей, я вижу, тоже интересно? – заметил Тревиц. Он устало откинулся на спинку кресла. Теперь нужен был следующий шаг: проверить находку на реальной Галактике. Навестись на центр планет космитов и убедиться, что там действительно есть звезда класса G. Снова Тревицу не хотелось предпринимать очередной шаг. Он боялся разочарования.

– Да, – ответила Блисс. – Почему бы нет? Она такой же человек, как мы.

– Ее родитель думал иначе, – рассеянно сказал Тревиц. Этот ребенок меня беспокоит. Она дурное предзнаменование.

– В чем же это проявилось? – требовательно спросила Блисс.

Тревиц развел руками.

– Просто предчувствие, – ответил он.

Блисс бросила на Тревица негодующий взгляд, затем обратилась к Фоллом.

– Мы пытаемся найти Землю, Фоллом.

– Что такое Земля?

– Тоже планета, только особенная. С этой планеты пришли наши предки. Тебе встречалось в книгах слово "предки", Фоллом?

– Это значит?… – последнее слово было не на галактическом.

– Это древнее слово, – сказал Пелорат, – оно означает "предки", Блисс. К нему ближе наше слово "прародители".

– Очень хорошо, – сказала Блисс с неожиданной светлой улыбкой. – Земля – это планета, откуда пришли наши прародители, Фоллом. Твои, мои, Пела и Тревица.

– Твои, Блисс… и мои тоже, – голос Фоллом звучал озадаченно. – И твои, и мои?

– Прародители у всех людей были одни и те же, – сказала Блисс.

– На мой взгляд, – сказал Тревиц, – этот ребенок очень хорошо знает, что он от нас отличается.

Блисс тихо сказала Тревицу:

– Не говорите так при ней. Нужно дать ей понять, что она ничем не отличается. По крайней мере, ни в чем существенном.

– Я бы сказал, что быть гермафродитом существенно.

– Я говорю о разуме.

– Трансдукторные доли мозга тоже существенны.

– Ну, Тревиц, не вредничайте. Независимо от мелочей она разумное существо и человек. – Блисс повернулась к Фоллом и сказала громче:

– Подумай об этом спокойно, Фоллом, и ты увидишь, что это значит для тебя. И твои, и мои прародители были одни и те же. И у всех людей на всех планетах – многих, многих планетах – были одни и те же прародители. И эти прародители первоначально жили на планете под названием Земля. Это ведь означает, что мы родственники, верно?… Иди в нашу каюту и подумай об этом.

Бросив задумчивый взгляд на Тревица, Фоллом повернулась и выбежала, а Блисс слегка подтолкнула ее ласковым шлепком.

– Пожалуйста, Тревиц, – сказала Блисс, повернувшись к нему, – обещайте мне, что вы воздержитесь в присутствии Фоллом от замечаний, которые наводили бы ее на мысль, что она от нас отличается.

– Обещаю, – ответил Тревиц. – Я не хочу мешать вам обучать и воспитывать ее, но вы-то знаете, что на самом деле она отличается от нас.

– В некоторых отношениях. Как отличаюсь от вас я. Или Пел.

– Не притворяйтесь наивной, Блисс. Фоллом отличается намного больше.

– Немного больше. Сходство важнее. Когда-нибудь она и ее народ станут частью Галаксии. Я уверена, очень полезной частью.

– Ладно. Не будем спорить. – С явной неохотой Тревиц повернулся к компьютеру. – И боюсь, я все-таки должен проверить местонахождение Земли в реальном космосе.

– Боитесь?

– Н-ну, – Тревиц пожал плечами и сказал, как он надеялся, беззаботно: – Вдруг, около этого места не окажется подходящих звезд?

– Нет, так нет, – сказала Блисс.

– Не знаю, обязательно ли проверять это немедленно. Еще несколько дней нельзя совершать Прыжок.

– И вы хотите провести эти дни, мучаясь неизвестностью? Лучше выясните сейчас. Ожидание ничего не изменит.

Тревиц сжал губы.

– Вы правы, – сказал он. – Что ж, прекрасно, начинаем.

Он повернулся к компьютеру и положил ладони на контуры рук на столе. Обзорный экран погас.

– Я пойду, – сказала Блисс. – Если я останусь здесь, вы будете нервничать, – и, махнув рукой, она вышла.

– Сначала, – пробормотал Тревиц, – проверим галактическую карту компьютера. Даже если солнце Земли находится в расчетном месте, на карте его не должно быть. Но потом мы…

Голос Тревица прервался от удивления, когда обзорный экран вспыхнул, сплошь заполнившись звездами. Большинство звезд были тусклыми, но кое-где по экрану рассеялись ярко сверкающие звезды. Очень близко к центру сияла самая яркая звезда.

– Мы нашли ее, – торжественно сказал Пелорат, – мы нашли ее, старина. Смотрите, какая она яркая.

– Любая звезда, взятая за начало координат, покажется яркой, – сказал Тревиц, явно стараясь подавить преждевременное торжество, которое могло оказаться необоснованным. – В конце концов, этот обзор представлен с расстояния одного парсека от точки, выбранной за начало координат. Но все-таки звезда в центре не красный карлик, и не красный гигант, и не горячая бело-голубая. Подождите, компьютер проверяет свой банк данных, сейчас будет справка.

Установилась тишина. Через минуту Тревиц сказал:

– Спектральный класс G2, – затем, после паузы, – диаметр 1,4 миллиона километров… масса 1,02 массы солнца Терминуса… температура поверхности 6000 градусов по абсолютной шкале… вращение медленное, немного меньше тридцати суток… никакой необычной активности или отклонений.

– Разве, – спросил Пелорат, – это не типично для звезды, имеющей в своей системе пригодные для обитания планеты?

– Типично, – сказал Тревиц, кивая, – и мы должны ожидать чего-то вроде этого от солнца Земли. И если там возникла жизнь, параметры солнца Земли должны были установить первоначальный стандарт.

– Значит, есть шанс, что около этой звезды обращается пригодная для обитания планета.

– Можно не гадать, – сказал Тревиц. Все это время в его голосе слышалась некоторая озадаченность. – В каталоге галактической карты указана планета с человеческим населением, но с вопросительным знаком.

Энтузиазм Пелората усилился.

– Этого и следовало ожидать, Голан. Население на планете есть, но, поскольку они скрываются, сведений нет, и разработчики карты поставили вопрос.

– Меня беспокоит не это. Мы ведь ожидали другого. Учитывая, с какой тщательностью уничтожались сведения о Земле, разработчики карты не должны были знать, что на планете есть население. Они вообще не должны знать о солнце Земли. На карте нет планет космитов и их звезд. Почему на ней должно оказаться солнце Земли?

– Но оно есть! Зачем оспаривать это? Какие еще сведения приводятся о звезде?

– Название.

– О! Какое?

– Альфа.

Пелорат помолчал, затем торжественно произнес:

– Это она, старина. Учитывая смысл названия, это последнее доказательство.

– А какой у него смысл? – спросил Тревиц. – Для меня это просто название, причем странное, не похоже, что на галактическом.

– Это не галактический. Это один из доисторических языков Земли, тот самый, из которого происходит название планеты Блисс, Гея.

– И что же означает Альфа?

– Альфа – первая буква алфавита этого языка. Это один из немногих надежных фактов, известных об этом языке. Наверно, в древности "альфа" означало первое солнце. И разве первое солнце – это не то, около которого обращается первая населенная людьми планета – Земля?

– Вы уверены?

– Абсолютно!

– А нет ли в древних легендах – вы ведь мифолог чего-нибудь необычного у солнца Земли? Какого-нибудь особого признака?

– Нет. Да и с чего бы? Оно по определению должно быть стандартным. И компьютер нам дал стандартные характеристики. Или нет?

– Я полагаю, солнце Земли – одиночная звезда?

– Ну, конечно! – сказал Пелорат. – Насколько я знаю, все обитаемые планеты вращаются вокруг одиночных звезд.

– Я тоже так считал, – сказал Тревиц. – Но звезда в центре нашего экрана не одиночная. Она двойная. Более яркая из двух действительно имеет стандартные характеристики, о ней и привел данные компьютер. Однако около нее с периодом примерно восемь лет вращается другая звезда с массой четыре пятых более яркой звезды. Невооруженным глазом мы видим их как одну звезду, но если увеличить изображение, мы, я уверен, увидели бы обе.

– Вы уверены, Голан? – в растерянности спросил Пелорат.

– Так говорит компьютер. И если перед нами двойная звезда, то это не солнце Земли.

71

Тревиц отключился от компьютера, и пилотская кабина осветилась ярче.

Очевидно, это послужило сигналом для возвращения Блисс с цеплявшейся за нее Фоллом.

– Ну, и каковы результаты? – спросила Блисс.

– Разочаровывающие, – без выражения сказал Тревиц. – На том месте, где я ожидал найти солнце Земли, оказалась двойная звезда. Солнце Земли – одиночная звезда, так что это не оно.

– Что же дальше, Голан? – спросил Пелорат.

Тревиц пожал плечами.

– Я и не ожидал увидеть в центре солнце Земли, – сказал он. – Космиты при колонизации не старались создать точную сферу. Аврора, самая первая из заселенных людьми, могла сама отправлять колонистов, что могло исказить сферу. Ну и потом, солнце Земли могло двигаться в Галактике не с такой скоростью, как солнца планет космитов.

– Вы что, хотите сказать, – спросил Пелорат, – что Земля может оказаться где угодно?