Текст книги "Думать не будем пока ни о чем (СИ)"

Автор книги: Айя Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

Глава двадцать четвертая: Йен

Первые мгновения я чувствую страх.

Не знаю откуда он берется, даже не пытаюсь его анализировать, потому что сейчас самое главное – защитить себя. Спрятать подальше свой внутренний штиль от этого пристального злого взгляда.

Да, это просто кроссовки. Ничего необычного: недорогой, но качественный бренд, который еще никогда меня не подводил. И расцветка «ходовая» – черная с белыми полосами. Можно купить не только в магазине спорттоваров, но и в обычном обувном. Но дьявол в мелочах. Мы с Антоном «засветились» на свадьбе вдвоем. Саша видел его у меня дома. Сказал ли Наташе? Вряд ли, потому что тогда бы пришлось говорить, что поплелся к бывшей по надуманному поводу. Но вдруг? Наташа могла видеть эти же кроссовки в доме Антона. А потом точно такие же оказываются на мне.

Шерлок бы приложил ладонь к лицу и сказал, что эту задачу решил бы даже примитивный мозг Ватсона.

Я молчу. Хочется просто убежать, чтобы избавиться от давления, которое медленно вдавливает мою самооценку прямо в грязь.

– Кроссовки? – переспрашивает Вика, которая по-прежнему крутится между свекровью и невесткой, исполняя роль громоотвода. – Ой, да Йен вечно в кроссовках, туфли если надевает, то потом месяц выводит мозоли.

Наташа даже не пытается делать вид, что «проглотила» удобное объяснение.

Я прячу руки в карманы кофты. Нервно, резко, выдавая себя с головой.

– Потому что женщине не обязательно ходить на спичках, чтобы быть привлекательной, – вступается за меня Анна Павловна. – А у нашей Йени ножка как у Золушки.

Я понимаю, что она делает это не с умыслом стравить нелюбимую невестку и любимую несостоявшуюся жену ее сына. Понимаю и поэтому не могу на нее злиться, потому что хорошо помню, как она тяжело переживала наш с Сашей разрыв, а еще тяжелее – его скороспелые отношения с другой женщиной.

Но это не означает, что Анечка имеет право использовать меня в своих попытках задеть Наташу.

– Хотела… купить… такие же, – цедит Наташа, теперь уже разглядывая меня всю, с ног до головы и обратно. Сканирует, как опасный вирус. Снова впивается взглядом в кроссовки. – Но не было моего размера.

Я хочу придумать подходящий ответ. Так сильно хочу, что скрещиваю пальцы в карманах и морщусь от боли в суставах. И… ничего. Ноль мыслей и ноль идей. Все, чего я хочу – уйти подальше. В дом, за дом, пойти гулять куда глаза глядят. Или придумать отговорку о внезапной боли в желудке и вернуться домой.

– В следующий раз обязательно будет, – тихо отвечаю я. Максимум, на который оказался способен мой парализованный паникой мозг.

– Удобные? – напирает Наташа. – Не жмут? А то я слышала, что у этой модели очень прихотливая колодка – не под каждую стопу.

– Че? – снова влезает Вика. – Натка, это же не Лабутены, а кроссы из масс-маркета? Какая колодка? Налезли – и ладно.

Наташа натянуто улыбается в ответ на шутку. Пауза, чтобы я перевела дыхание.

И снова прицельный выстрел в меня – практически в упор. Я почти чувствую, как жжет во лбу опаленное порохом пулевое отверстие.

Мы-то понимаем, о каких именно «кроссовках» говорим. Это почти как в той моей книге, где король демонов вел переговоры о войне в кругу шпионов и доносчиков, и речь шла вовсе не о союзах и генералах, а о персиках и гранатах. Жаль, что я, блестяще написавшая ту сцену, в реальности оказываюсь с языком в заднице.

– С кроссовками все в порядке, – наконец, отвечаю я. Маленькая победа – не заикаюсь и голос не дрожит. – Планирую носить их долго.

Анна Павловна хочет вставить ремарку в наш разговор, но Наташа ее опережает. Кажется, уже оправилась от шока и собирается раскатать меня если не физически, то морально.

– Вот уж вряд ли, – выдает каким-то противно-высоким голосом. Она простужена что ли, что так неприятно гундосит? – Сезон – максимум. А потом придется покупать новые. Слишком прихотливая обувь.

«Поиграет – и бросит», – слышу отчетливое и громкое. Даже на всякий случай осматриваю лица Вики и Анечки – не поняли ли чего? Слишком уж грубо рубится Наташа. Видимо, уже чувствует вкус крови поверженного врага.

– Мне кажется… – Я невольно закашливаюсь, потому что от волнения голос ломается, разрываю фразу ненужной паузой.

И закончить ее не судьба, потому что папа и Сашин отец как громко зовут женщин забирать последнюю порцию мяса, а мама командует начало застолья.

– Ты снова в миноре? – спрашивает Вика, пока мы, позади всех, идем к веранде с горячим мясом на блюдах. – Сашка – мудак. Я ему это в лоб сказала. Но он вон какой счастливый павлин.

Киваю. Анечка уже рассказала, что Вика месяц не разговаривала с братом, потому что не могла простить ему наш разрыв. Только, в отличие от наших родителей, Вика знает настоящую причину расставания, а не наше официальное «не сошлись характерами». К чести Саши – он сам все ей рассказал.

– Саша нашел женщину себе по душе, – говорю я. На этот раз не скрывая иронию. Когда мне страшно – я становлюсь либо немой, либо язвительной. – У них полное взаимопонимание.

Вика передергивает плечами. Она слишком не конфликтный человек, чтобы открыто поддерживать чью-то сторону. А тут у нее ситуация – между молотом и наковальней. С одной стороны – лучшая подруга, с другой – родной брат. Так что вместо тысячи слов просто легонько таранит меня плечом. Мы будем считать, что месячного отлучения брата от сестринской любви было достаточно, чтобы сохранить нашу дружбу.

Вот только после признания Вадика… Стоит ли?

Мы усаживаемся за стол за пару минут до того, как начинается дождь. Монотонный и теплый, так что прятаться в дом нет необходимости. На веранде есть подсветка, а для особо мерзнущих – как я – пара пледов. В один кутаюсь сразу, украдкой проверяю телефон, но там до сих пор висит мое утреннее сообщение без отчета о доставке.

Я люблю и не люблю семейные застолья. Обычно они у нас вот в таком кругу – не клан Сопрано, но своя небольшая мафия. Как любит говорить моя мама – два поколения семей. Точнее – смотрю на грохающего об стол ложкой Викиного карапуза – уже три.

Я бы тоже хотела стать матерью. Во мне сидит огромная потребность любить безвозмездно, просто так. Выносить в себе маленькую жизнь, чувствовать, как она растет и колотит пятками по животу.

Я бы тоже хотела. Если бы мои шансы забеременеть и выносить не были равны одному из десяти.

Мое место за столом – между мамой и Викой, Саша с Наташей сидят напротив. Старшее поколение мужчин – мой отец и Сергеев – на разных концах стола. За час застолья уже приговорили бутылку крепкого спиртного и даже Вика, которая до сих пор кормит грудью, выпила немного вина. Для меня и мамы – сладкое игристое «Дольче». Пью и вспоминаю, как Антон поил меня коктейлем из безалкогольного шампанского и мартини. Почему-то в памяти осталось, что я в жизни не пила ничего вкуснее, хоть «коктейль» не был сладким, а у меня от кислого алкоголя все удовольствие – головная боль после первого же глотка.

– Сашенька, – привлекает его внимание моя мама, – а вы разве не должны были куда-то уехать?

– Ага, погреть булки на теплом песочке, – комментирует Вика. Они с Вадиком медовый месяц провели на каком-то горнолыжном курорте, где она штурмовала лыжню на четвертом месяце беременности. – Что-то ты прямо как нищеброд, братик.

Саша в шутку грозит ей кулаком.

– Мы решили пока отложить с курортами, – вместо мужа отвечает Наташа.

Кладет руку на его предплечье, чтобы еще раз прихвастнуть камнем. Он правда большой. Я не особо разбираюсь в бриллиантах, но, как писатель, постоянно что-то изучаю, копаюсь в разной нужной – или просто интересно – информации. Такой «метеорит» стоит полмиллиона, если не больше.

С ипотекой и двумя кредитами на машины, шикарной свадьбой, крутым фотографом…

Запиваю эти мысли большим глотком вина, жмурясь от лопающихся на языке пузырьков со вкусом мускатного винограда.

Я была занудой, которая мешала ему красиво жить. Но теперь это уже не моя проблема, и судя по тому, как охотно от стаскивает зубами мясо с Наташиной вилки, новая женщина полностью разделяет его взгляды на жизнь. Точно не тормозит фонтаны счастья, держа в уме пару миллионов долгов.

– У Саши очень важный проект на работе, – тут же перебивает невестку Сашина мама. – Он почти не бывает дома. Уходит в шесть, приходит в двенадцать. Каждую копейку тянет в семью.

– Наташа, а где ваш сынок? – спрашивает моя мама, потому что после реплики Анны Павловны за столом становится тихо, как в проклятой топи. – Воздух тут не то, что в городе, побегал бы – все на пользу.

– Леша у бабушки с дедушкой. – Наташа скармливает Саше еще кусок шашлыка. – Побудет там до конца месяца.

– У родителей бывшего мужа, – вставляет еще одну ремарку Анечка. – У Саши такой напряженный график…

Звонок моего телефона перебивает ее как раз вовремя, потому что Анне Павловне хватило бы ума сказать, что чужой ребенок будет мешать ее сыну штурмовать финансовый Олимп.

На экране фотография моего майора.

Я глупо прикрываю рот рукой. Никак не научусь нормально реагировать на его звонки.

Отвыкла, что мне может звонить мужчина. Саша вообще не очень любил телефонные разговоры, говорил, что ему их хватает по работе, так что мне писал короткие сообщения в духе автоответчика.

Сашин отец встает, чтобы толкнуть тост, и мне приходится сбросить звонок.

Практически наугад быстро набираю под столом: «Не могу сейчас говорить, перезвоню».

Тост у Сергеева – прямо циганочка с выходом. Вот уже где можно точно сказать, что яблочко от яблони упало впритык. Желает финансовых успехов, здоровья, чтобы сердце не болело. И на «сладкое»:

– И давайте уже свою Свистелку замуж, чтобы внук появился – учил бы его в футбол играть, пока тебя ревматизм не разбил!

Свистелка – потому что во втором классе у меня как-то синхронно выпали сразу два передних молочных зуба.

– Рано ей замуж, – отмахивает мой отец.

Саша долго смотрит в мою сторону.

Слишком долго, чтобы это не стало бросаться в глаза.

– Между прочим, Йени встречается с военным, – выдает моя мама ровно под звон соединенных бокалов и рюмок.

Это чтобы Сергеевы не думали, что только у них все устроено и с перспективой.

Только теперь на меня смотрит не только Саша, но и его жена.

Глава двадцать пятая: Антон

Я приезжаю из командировки задолбаный в ноль.

Вообще я люблю свою работу и чувствую себя в ней, как рыба в воде, но иногда такой пиздец по всем фронтам, что хочется послать все на хер, уволиться и завести, наконец, пруд с карасями в своей деревеньке, посадить клубнику, пару деревьев. Работать консультантом, получать столько, чтобы хватало на хлеб с маслом, и хотя бы до пятидесяти лет сохранить часть волос без седины.

Смотрю на себя в зеркало в ванной, провожу руками по мокрым волосам. А сохранять, по ходу, уже почти нечего. Хорошо, что стригусь коротко, а то был бы как Старец горы.

Я набрал Очкарика сразу, как только немного подзарядил телефон, хотя сначала собирался поспать час-другой. Но переступил порог дома – и вдруг стало странно одиноко, что никто не выбежал встречать на порог, рассказывая, что у нас на ужин.

И даже ни одной ее вещи не осталось – с чем приехала, с тем и уехала.

А вместо того, чтобы поболтать с малышкой пять минут, услышал в трубке гудки и сообщение вдогонку, что она занята.

Странно. Обычно охотно берет трубку и заговаривает меня всякой интересной и не очень ерундой. За пять-десять минут выдает такой поток информации, что я ее перевариваю целый день. О книгах, о фильмах, о своих творческих планах, о том, что учит японский язык и нашла новую интересную группу, на которую сразу присылает ссылку.

Иногда мне нужно просто слушать и поддакивать, не вторгаясь.

И это не потому, что Очкарик бестолковая или слишком в фокусе своего «Я».

Это нервы и неуверенность. Страх, что мне станет скучно. Кто-то внушил ей хреновый стереотип, будто мужика надо развлекать, иначе зачем тогда женщина?

Нужно что-то с этим делать, если мы будем развивать отношения.

Когда выхожу из ванной, еще раз проверяю телефон – ничего. И это от моей болтушки?

Может, что-то случилось? К тому чертовому сообщению эта любительница тыкать «скобки» в конце каждой фразы не добавила ни одной.

Падаю на кровать, мордой в подушку, снова набираю ее номер.

Она берет не сразу и говорит тихо, как будто переживает, что нас услышат.

– Ты играешь в шпионов? – тоже шепотом спрашиваю я, когда Йен сбивчиво здоровается.

– Нет, просто тут… много людей.

– На даче твоих родителей?

– Угу.

Блин, да что случилось-то?

– У вас ежегодный слет родственников?

– Хуже, – наконец, посмеивается она, но голос до сих пор напряженный и натянутый. – У папы День рождения сегодня. У нас Сергеевы. И Саша. С женой.

Так.

Сажусь, быстро перевариваю информацию. Она там на даче со своим бывшим и моей бывшей?

– Прости, что не сказала раньше, – извиняется Очкарик, пока я достаю джинсы и, прижав плечом телефон, одеваюсь. – Ты сказал, что работаешь, что устал. Не хотела ставить тебя в неловкое положение.

На самом деле, это как раз то, чего я очень не люблю – когда кто-то, не важно кто, принимает решение за меня, даже не пытаясь обсудить этот вопрос.

– Так, малыш, давай договоримся прямо сейчас – не решай за меня. Никогда. Я не маленький мальчик, меня не надо прятать за юбку.

– Извини! – слишком громко отвечает она.

Перегнул я со строгостью. Забыл, что говорю не с прожженной хваткой бабой, а с молоденькой неопытной еще почти девчонкой, которая краснеет от слова «член».

– Во всем, что касается меня, – уже мягче продолжаю мысль, – я всегда буду решать сам. По крайней мере, пока меня не разобьет маразм, и я не начну считать себя деревом.

– Хорошо, ворчливый Антошка, – быстро и послушно соглашается она. Кажется, что вот-вот расслабится, снова начнет щебетать какую-то забавную хрень, но нет – опять сопит.

– Так что случилось?

– Ничего.

– Не ври мне, – предупреждаю с нажимом.

Вот такой у меня характер – я не глажу по головке, я люблю по сути, жестко, напильником по всем острым углам.

– Наташа знает о нас.

– Ну и не по хуй ли? – Переключаю телефон на громкую связь, достаю свою любимую черную толстовку, влезаю в нее и ерошу волосы, чтобы быстро привести их с порядок. – Она тебе что-то сказала? Обидела?

– Нет. – Йен сглатывает, тянет паузу. – Но, кажется, твоей бывшей этого очень хочется.

Конечно, ей хочется. Я знал Наташку три года, и за это время она умудрилась настроить против себя мою семью, парочку приятелей и друзей. Потому что не умела держать язык за зубами и гонор несла впереди себя, словно победное знамя. А тут такой повод затравить соперницу не из своей весовой категории.

Йен не даст ей отпор. По крайней мере, пока я не научу малышку красиво и грамотно огрызаться.

– Женщина, ты меня сама пригласишь или приехать в наглую? Тогда хоть адрес скажи. – Щелкаю браслетом часов, спускаюсь по лестнице, засовываю ноги в свои любимые «спиды» под «Баленсиага». Прикид оторванный, конечно, но не в мундире же ехать.

С полки, где у меня всякое элитное бухло – некоторые бутылки еще с прошлого Дня рождения – беру коллекционный «Мартель» сорокалетней выдержки. Очкарик говорила, что ее отец – бывший военный. Значит, оценит.

Она диктует адрес, который я сразу забиваю в навигатор.

Херня вопрос – тут ехать-то час.

– Ты правда приедешь? – с надеждой переспрашивает Йен.

– Я правда уже еду, малыш.

На самом деле я реально нереально устал, и приходится прилагать усилия, чтобы не клевать носом за рулем. А заодно выбрать музыку потяжелее и сделать погромче, чтобы мысли в голове выстроились на плацу и синхронно маршировали под Disturbed.

Каким образом Наташа узнала о нас с Очкариком вообще не важно. Либо ей разболтал ее благоверный, либо мы с Очкариком успели засветиться. Важно, что эта баба из породы «вижу цель – не вижу препятствий». И Йен она попытается задвинуть любыми доступными способами.

Потому что до сих пор считает меня своей собственностью. И уверена, что я ее люблю. Подумаешь, что послал на хуй. Вот такая, по ее мнению, у меня любовь – горячая и страстная, с примирениями в постели и бурным сексом в разгаре ссоры. Но для всего этого мне нужна совершенно определенная женщина, которая понимает меня и способна подпитывать «энергией правильных эмоций». А когда я говорил, что она просто ебет мне мозги, Наташа становилась в позу «ничего не вижу, ничего не слышу» и на своей волне продолжала делать вид, что у нас все зашибись.

Последние пару месяцев агонии наших отношений были для меня самыми тяжелыми. Я постоянно пропадал на работе, лавируя между узколобыми коллегами, зажравшимися «денежными мешками» и сытым начальством. Выходил еле живой, садился в машину… и понимал, что не хочу ехать домой, потому что там – Наташа и ее проблемный ребенок. Но ехал и даже покупал по пути что-то на ужин, потому что всегда был шанс, что меня опять встретят голодными глазами и фразой: «Я целый день работала, ничего не успела»

Работала она консультантом в онлайн-магазине.

Сидя дома.

Я хорошо помню, как мы поругались в последний раз. Утром проснулся и почувствовал, что немного тянет шея. Сначала даже внимания не обратил, пока не понял, что больно поворачивать голову. Сказал, как бы между делом, что у меня там какая-то херня, и ни слова не услышал в ответ. Как будто меня вообще не было. Потому что Наташа растекалась потоком жалоб, как у нее не клеится с попытками организовать торговлю женской лабудой, как у нее опять нет денег. Потом заявила, что все ее подруги в этом году хотя бы по разу ездили отдыхать заграницу. Потом в который раз спросила, когда мы понесем заявление в ЗАГС.

Я всегда помогал ей деньгами и оплачивал прихоти. И даже когда мы расходились, как какой-то лось, оплачивал ей съемную квартиру. Потом вывел ее на контору той самой женской лабуды и даже обеспечил стартовую сумму, чтобы Наташа нормально влилась во фриланс и ни от кого не зависела. Ее энтузиазма, как обычно, хватило ровно на две недели, а потом все это осело мертвым грузом на ее извечном: «Да потом, да не сегодня, не рабочее настроение, ветер северный, жопа не чешется…»

В тот день, уже ближе к вечеру, мы просто столкнулись в ванной, и я «имел неосторожность» сказать, что шея у меня до сих пор реально болит.

И понеслась.

Узнал, что в сравнении с ее проблемами, у меня – просто блажь. Что я ною. Что я мудак, который не видит, как ей тяжело. Что я не даю ей уверенность в завтрашнем дне, потому что не хочу жениться.

Но окончательный гвоздь в крышку гроба моего терпения вбило другое.

Желчь и зависть, с которой Наташа расписывала, как я «выпячиваю свой достаток», которым не хочу делиться с ней. А должен. Потому что ей тоже нужно. Нужнее чем мне.

И вишенка на торт: «Ты своим новым телефоном у меня нарочно перед носом крутишь, да?!»

Я так охуел, что на пару минут даже забыл про боль в шее.

А когда пришел в себя, сказал, чтобы уебывала с моих глаз вместе со своими тряпками, банками и разбросанными по всему дому расческами с пучками волос.

Меня тупо тошнило каждый раз выкидывать их подальше с глаз.

Она свалила, а уже вечером начала названивать и говорить, как жалеет, что не поняла и не услышала, как любит меня и знает, что я тоже ее люблю.

Хрен знает, почему так и не сказал, что на самом деле никогда ее не любил.

Но честно пытался создать все условия, чтобы она стала женщиной, которая подарит мне уют, покой и станет хранительницей очага. Все же в некоторых вещах я немного старомоден.

Три недели Наташа вывозила из моей квартиры свои вещи: то никак не могла найти время, чтобы купить коробки – в итоге я сам купил и сам привез. Потом не могла найти время, чтобы собрать свои тряпки, пока я не пригрозил на хер выбросить на помойку каждую вещь, которая не будет моей. Время резко нашлось. Потом пару дней собирала вещи, нарочно приезжая поздно вечером в надежде застать меня дома. Не вышло. Потом еще неделю не могла вызвать такси, чтобы вывезти свое барахло.

В итоге мне надоело, я бросил все в машину, снял ячейку для хранения, вывез все туда и отдал Наташе ключ-карту. На встречу она приехала как эскортница: макияж, декольте (чем она до сих пор пыталась меня там удивить, я так и не понял), сапоги до колен. Думала, у меня недотрах и возьмет меня тепленьким.

Я не правильный идеальный мужик.

Я бываю той еще язвительной тварью.

Поэтому ее вытянутое лицо после моего «все, разбежались», стало хоть какой-то моральной компенсацией за кошмар последних месяцев.

С того дня и до свадьбы мы с Наташей больше не виделись, но она регулярно писала и названивала. Сначала просто чтобы напомнить о себе и проверить, не остыл ли я, потому чтобы «громко заявить», что встретила мужика своей мечты, а потом я уже перестал вчитываться. Даже то сообщение с приглашением на свадьбу цепанул взглядом совершенно случайно.

Когда я подъезжаю к дому, на который указывает маркер навигатора, Йен как раз караулит перед воротами. На ней какая-то очень объемная кофта с меховым капюшоном, волосы снова небрежно собраны.

Замечает мою машину.

Останавливается, вынимает руки из карманов – и снова их прячет. И снова достает, чтобы открыть ворота. Идет впереди, показывает, куда можно поставить машину. Во дворе не очень много места, так что приходится постараться, втискивая свое «ведро» между тремя тачками. «Мерин» явно Наташкиного благоверного – еще и номера коллекционные. Что за дешевые понты?

Когда выхожу, Очкарик продолжает топтаться в стороне.

А ведь я правда хотел ее увидеть. Со всеми этими странными реакциями, попытками спрятать куда-то руки, преодолеть стеснение и неловкость. С ней ни хрена не будет просто. Скорее всего, будет сложнее, чем я думаю. Но у меня в жизни хватало простых женщин. Самое время попробовать замороченную.

«И прекращать спать с дурами», – напоминаю данное себе обещание.

Из машины выхожу с твердым намерением поцеловать свою замороченную малышку: языком по этим поджатым губам и потом в рот, между зубами, чтобы почувствовать ее на вкус. Хули там, пора и хочу! Даже если ее строгий батя, бывший военный, потом настучит мне по голове.

Очкарик поднимает руки ко рту и крадется в мою сторону боком, как забавная зверушка.

Жаль, что в одной руке у меня «Мартель», а то бы пожамкал за задницу с огромным удовольствием.

Тьфу, тупое слово.

– Привет, мой уставший мужчина в погонах, – неуверенно, ища в моем взгляде молчаливое согласие разрешить так меня называть.

– Привет, малыш.

Она не дает ничего сделать – порывисто, дрожащими руками, обнимает меня за талию. Прижимается и уже знакомым движением прячет лицо мне в плечо.

Притягиваю ее к себе.

Можно даже ничего не говорить, а постоять так, пока мой Очкарик не перестанет трястись.