Текст книги "Думать не будем пока ни о чем (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)
Глава тридцать седьмая: Антон
Забрав вещи Очкарика, я не спешу ехать домой. Мать на связи и находит минутку написать короткое сообщение, что у них с «моей девочкой» все хорошо, они нашли общий язык и хуже ей не стало.
Значит, есть время заехать в аптеку. Когда «похищал» Йени из больницы, переговорил с врачом и получил длинный список таблеток с дозировками и количеством приемов. А заодно надо купить все, что должно быть в доме для двоих. Думал, что мы все это купим вчера, но раз так, придется справляться самому.
Надеюсь, она взяла всякие женские принадлежности?
Спустя пару часов, когда я забираю из аптеки увесистый пакетик с лекарствами, звонит телефон. С забитыми руками говорить не очень удобно, но это может быть мать, и мало ли что там случилось за то время, пока я гоняю по магазинам.
Даже не глядя на экран, на автомате нажимаю на иконку ответа и только задней мыслью понимаю, что звонит мне не мать и не Очкарик, а абонент «Н».
Послать ее на хуй что ли?
Первое, что я слышу в трубку – плач. Громкий и на грани истерики. Плачет Наташа редко, в основном устраивает скандалы с криками и театральными сценами и крепкими выражениями. Нужно отдать должное – характер у нее железный и непробиваемый, слезы Наташка никогда не жаловала. За три года наших отношений, кажется, видел как ревет всего-то пару раз.
Забрасываю вещи на заднее сиденье и продолжаю молча слушать всхлипы и непонятное бормотание. Правда. Терпение тает на глазах.
– Антон? – Она как будто только сейчас поняла, кого набрала.
– Что на этот раз?
– Мы с Сашей… – Наташа натужно хлюпает носом. – Мы разводимся.
– Поздравляю. – Завожу мотор, мысленно давая ей еще десять секунд, чтобы закончить разговор хотя бы на паузе приличия, а не доведя меня, как обычно, до белого каления очередной хуйней. – Искренне советую не тупить и подать заявку в книгу рекордов Гиннеса на самый короткий брак. Люди каждый день женятся и разводятся, вдруг прямо сейчас где-то на Аляске из ЗАГСа выходят молодожены, который тут же побегут разводиться?
– Какой же ты… – Наташка внезапно замолкает.
Ясно-понятно.
– Что тебе нужно? – Я так устал за последние сутки, что даже не хочу тянуть кота за яйца.
– Почему ты сразу подозреваешь…
– Не было бы нужно, – перебиваю ее, – был бы я мудаком, говном, ну и дальше по стандартному списку.
Она молчит.
– Нам с Лешей нужно где-то жить. Пожалуйста, Антон… Хотя бы какое-то время. Его только-что привезли, он снова с заложенным носом и температурой! Больше никогда не отдам его отцу – они калечат мне сына!
Я знаю, на что она намекает.
Сын болеет, значит, в гостиницу с ним нельзя. Снять квартиру прямо сейчас, как всегда, не вариант: снова ничего не отложила на черный день. Ничего нового в общем.
– Ты же все равно сейчас в доме живешь …
Молчу.
«Зачем эти паузы, Наташ? Мы же не первый год замужем, я тебя знаю, как свои пять пальцев».
– Мы поживем в квартире пару дней, пока не найду постоянное жилье. Пожалуйста! Мне не к кому пойти! Юля уехала на курорт, вернется только в понедельник, у Оксаны карантин, сама гриппует со всей семьей, куда мне туда с больным ребенком? А больше… нет никого, кроме тебя.
Вот же блядство.
Ну и что с ней делать?
Поступить так как заслуживает – послать прямо сейчас, выключить телефон и сделать так, чтобы ее голос и сообщения больше никогда не фонировали в моей вселенной? Мне в общем по фигу, что там с ней, но как-то… да ну хрен его знает. Это не жалость и точно не привязанность. Я тупо не могу просто так отпинать женщину, с которой, как бы там ни было, пытался строить отношения целых три года. А сын у нее действительно сильно болеет, и если бы Наташка хоть раз прислушивалась к советам моей матери, возможно, ребенок бы давно забыл, что такое сопли после каждого сквозняка.
– Антон, пожалуйста… – Моя бывшая продолжает хлюпать в трубку. Так натурально жалобно, что даже хочется верить в искренность.
С другой стороны, однажды она уже проворачивала такой фокус. После очередного расставания и очередной попытки наладить отношения с учетом полученного опыта. В обе стороны, потому что иногда и я был тем еще поганым хером. Но суть в другом: она очень быстро перепрыгивала через порог внутрь моей жизни, но потом очень крепко цеплялась за каждую мелочь, лишь бы остаться в ней, даже когда я в открытую посылал ее на хуй. И если бы в наш окончательный разрыв я не вывез все ее вещи, она бы возвращалась снова и снова, делая вид, что приехала забрать серьги или свитер, а на самом деле «случайно забывая» еще один мешок своих тряпок.
Если я пущу ее к себе, ситуация повторится один в один. Не верю, что взрослая упрямая – упертая! – женщина могла кардинально измениться за каких-нибудь несколько месяцев.
– Ты тоже меня предашь? – не успокаивается она.
Если помолчу еще секунд тридцать, снова начнет орать. Не сдержится. В этом вся проблема: она не способна делать выводы, не понимала, как нужно, даже когда говорил об этом четко и ясно.
Ну и я все же никогда ее не любил. Если бы были чувства, наверное, прощал бы и, хрен с ним, шел на уступки и был терпеливее. В теории.
– Ко мне ты не поедешь, Наташ, – говорю спокойно и четко. Вдруг, в этот раз она, наконец, меня услышит и сделает правильные выводы. – Ты в курсе, с кем я, а я знаю, кто ты и как ты любишь создавать видимость отношений, когда их нет и в помине.
– Снова будешь вспоминать старое? Ты совсем не способен прощать?
Все-таки зря надеялся, но попытка не пытка.
Она больше не выводит меня на эмоции, поэтому говорить с ней легко, почти как с посторонним человеком. И если бы прямо сейчас на заднем фоне не заливался кашлем больной пацан, я бы просто закончил разговор, потому что все это уже совсем не интересно даже как эксперимент «Можно ли остаться друзьями с бывшей». Нет, нельзя. Не с Наташкой так точно.
– Я сниму тебе квартиру на неделю.
– Антон, я просто…
– Либо пошла на хуй.
Что она там просто – мне уже все равно.
– Спасибо, – после длинной паузы соглашается бывшая.
– Будь на связи.
Найти жилье – не проблема. Пара звонков, заехать за риелтором, поехать по нужному адресу, заплатить и получить ключи. На все уходит около часа. После моего сообщения с Адресом, Наташка приезжает через тридцать минут. С одной большой сумкой и Лешкой, у которого красные температурные щеки. Я снял однушку с большой двуспальной кроватью, так что спать им будет где. Все необходимое для жизни тоже есть, даже набор хорошей посуды.
– Лекарства есть? – спрашиваю я, когда она быстро снимает обувь, раздевает сына и укладывает в постель.
Наташка мотает головой.
Аптека тут рядом, и у меня эффект дежавю: снова я спасаю принцессу из беды, как будто в огромной Северной столице перевелись принцы. А ведь у меня даже не белый «мерин», а старое американское «ведро», которое нуждается в хорошем ремонте.
Когда возвращаюсь, малой уже спит, а Наташка топчется в коридоре и теребит волосы.
Сразу бросается мне на шею, совсем как на даче у родителей Очкарика, только на этот раз от нее не разит алкоголем, и гигантский брюлик больше не царапает мне шею. Чтобы подтвердить догадку, разжимаю ее руки и бросаю взгляд на безымянный палец.
– Что? – Она нервно одергивает руку.
– Я же говорил, чтобы была осторожнее с булыжником – такие на раз теряются.
– Останься с нами сегодня. Ты знаешь, что когда Леша болеет, я…
– Нет. Дальше сама, Наташ. Неделя – нормальный срок, чтобы устроиться. В крайнем случае, отожми что-то у мужа, по закону или по взаимному, уж как там решите.
– Боишься, что не сдержишься? – подначивает Наташа.
– Ага, очень боюсь, что не сдержусь и устрою тебе акт домашнего насилия.
– Ну, конечно, это же ты только со мной такой сильный и брутальный, весь из себя мужичище! – Кажется, ей уже по фигу, что ор может разбудить бедного мальчишку. – А стоило на горизонте появится золотой девочке – Антон сразу стал послушным и пушистым. Конечно, она же вся такая индивидуальная, уникальная и богатая, не то что я, которая от тебя только и видела, что унижения и постоянные упреки.
Я бы на хрен свалил из этого цирка, но раз уж второй человек упрекает меня какими-то корыстными мотивами, нужно понять, что к чему. С Пьеро разговора все равно бы не получилось, а вот Наташка сама язык развяжет, даже стараться не нужно.
– О какой золотой девочке речь?
Бывшая удивленно вскидывает брови, ждет, как будто я должен признаться, что пошутил. А потом начинает смеяться тем самым противным смехом, от которого у меня чуть не натурально идет кровь из ушей.
– Ты серьезно не в курсе? – Злорадство написано у нее поперек лица, как предупреждающая кислотно-желтая лента вокруг места происшествия. – Твоя расчудесная психичка ничего не рассказала?
Да ну на хер все!
Я выхожу на площадку, поправляю воротник пальто и тянусь за телефоном, чтобы написать, что буду дома через час. Но все-таки Наташку «рвет»: громко, на грани истерики, как будто она собирается нокаутировать меня подлыми ударами в спину.
– Ее папаша владеет «Меридианом»!
Знакомое название. Строительство и вот вся эта хуйня, где крутятся большие деньги и всякие-разные «теневые» схемы.
– Пять лет назад за твоей психичкой начал ухаживать один парень, но девочке показалось, что он ее обидел. Она прибежала домой вся в слезах, нажаловалась папочке и, знаешь, что случилось?
Куда больше судьбы какого-то ноунейма меня интересует, почему Наташка упорно продолжает называть Очкарика – психичкой. Просто так? Или это еще одна высота айсберга?
– Бедняга совершенно случайно оказался в темной подворотне, а потом – на больничной койке.
– Психичка, – пропускаю мимо ушей весь предыдущий высер. Про «Меридиан» понял – и тут есть, о чем подумать, а все остальное просто пустой звук. Я знаю, как рождаются такие сплетни и, к сожалению, знаю, что выдумки в них как правило намного больше, чем правды. – Ты назвала ее психичкой.
– А ты думал, что к золотым девочкам не прилагаются проблемы? – Наташка босая выбегает следом, становится передо мной злая и со впавшими щеками, на фоне которых губы смотрятся неестественно огромными. – Она поехавшая. Даже лечилась.
– Это тебе благоверный рассказал?
– На него тоже пытались повесить деточку, чтобы пристроить обузу. Саша вовремя спрыгнул.
– Ну да, – усмехаюсь я, – сначала спрыгнул с наивной девчонки с причудами, а теперь вот – с хваткой бабы. Прямо растет парень в моих глазах, эволюционирует, бля! Все, удачи.
Она продолжает орать мне в след, но я даже не пытаюсь слушать.
Интересно, малыш, я прошел проверку на жадность и корысть?
Глава тридцать восьмая: Антон
Когда возвращаюсь домой – и Очкарик выбегает встречать, губы сами растягиваются в улыбку. Она так искренне улыбается, хоть ее явно немного штормит, и по-хорошему нужно бы отчитать, что ослушалась и выбралась из кровати, но так сияет, что язык не поворачивается прямо сейчас обломать эту радость.
– Как прошло с папой? – осторожно спрашивает она, притормаживая около меня, потому что из кухни как раз выходит моя мать.
– Все хорошо, видишь – руки ноги на месте, лишних дырок во мне не появилось.
Мать качает головой и снова уходит, и на этот раз малышка все-таки подбирается поближе, глядя на меня с немым вопросом.
С ней точно не все в порядке, но, может, дело не во всей той херне, которую несла моя бывшая? Она не говорит сама с собой, не ходит на голове, и я даже ни разу не видел, чтобы ковырялась в носу или грызла ногти. Немного инфантильна для своего возраста, но это может быть последствиями отсутствия опыта. Сколько мужчин у нее было? Что-то сомневаюсь, что много. А что лечилась… Да у нас в стране в принципе здоровых нет. Невозможно быть в порядке с головой, когда каждый выпуск новостей похож на трейлер фильма ужасов.
На самом деле, грызет другое. Даже не грызет, а, скорее, заставляет чувствовать себя лягушкой под микроскопом. Йен не должна была в первое же свидание вывалить, кто ее отец, сколько у нее денег и на каких счетах. Но врать про съемную квартиру… Хотела проверить, свяжусь ли с ней, если она «как все»? Да мало ли я видел этих олигархов, чтобы бегать за сомнительной выгодой стать приживалой в богемной семье?
– Твои вещи и лекарства, – протягиваю то и другое. – Переодевайся и беги вниз. Я кексы привез.
– Те самые? – Зеленые глазища, покрасневшие и потускневшие от слез, внезапно вспыхивают.
– Вот уж не уверен, вдруг, мне память отбило.
Приятно, когда на кусок шоколадного бисквита в глазури реагируют так, вроде приволок обломок луны.
Мы ужинаем втроем. Получается спонтанно и по-домашнему. Болтаем обо всякой ерунде, смеемся, мама рассказывает, каким я был в детстве, малышка смеется и даже прекращает закрывать рот рукой, когда смущается.
Мама наотрез отказывается, чтобы я отвез ее домой, так что провожу ее до такси, по дроге слушая наблюдения.
– Антон, будь с ней аккуратнее. Такая… чудная она. – Чмокает меня в щеку, гладит по плечу и с теплой улыбкой добавляет. – И очень славная. Не просри.
Очкарика застаю за загрузкой тарелок в посудомоечную машину. Замечает меня и быстро поправляет волосы, потому что ее вездесущая заколка снова уползла куда-то на строну.
Да, чудная. Да, «с приветом». Да, с инфантильными реакциями, но при этом в чем-то очень уж взрослая. Как будто ученые сшили старушку и школьницу, и то, что проклюнулось из Франкенштейна, запихнули в эту белокурую голову.
Зато Наташка абсолютно понятная, прямая и предсказуемая. Не стеснялась, когда я озвучивал вещи, которые хотел бы сделать с ней в постели.
Только хорошо мне с этой, замороченной.
– Наши бывшие расходятся, – говорю я, когда Йени включает программу и поворачивается ко мне.
– Что? – Морщит лоб. – Откуда ты знаешь?
В двух словах, не вдаваясь в подробности, рассказываю о Наташкином звонке, о том, что снял для нее квартиру. Об остальном умалчиваю. Не надо валить на Очкарика с ее сотрясением гору инфы, которую она может трансформировать черт знает во что.
– Подумал, что ты должна знать, что я с ней виделся. Не по своей воле. Так получилось. И хуев натолкать ей не смог. Надо еще прокачать мудачество.
Очкарик долго молчит. Стоит в паре шагов от меня с опущенными руками и колченогими попытками спрятаться за «ниочемной» улыбкой. Потом сдается, подходит и несмело, кончиками пальцев, притрагивается к моей ладони.
– Спасибо, что сказал, Антон. Ты поступил как настоящий мужчина. Я… – Заикается, мотает головой, как будто тут есть целый театр зрителей, перед которыми ей совестно за испорченную роль. – Я очень тобой горжусь.
Я пячусь, опираюсь на край стола и притягиваю ее к себе, сжимаю ногами узкие бедра.
Запускаю пальцы в растрепанные волосы, склоняюсь к губам, которые малышка раскрывает с жадностью и голодом.
– С поцелуями у нас сложилось, – еле слышно повторяет она. – Хочу их много, много, много…
Провожу языком по ее губам, усмехаюсь, когда она неловко, но с рвением прилежной ученицы ловит его ртом и посасывает.
– Малыш, как ты себя чувствуешь? – Пусть скажет что-то обнадеживающее.
– Чувствую себя достаточно здоровой для… всего. – Все же краснеет, смущается от собственной смелости.
Я целую ее глубоко, цепляюсь языком за язык.
У нее сбивается дыхание.
Ладонью вниз, по животу, который Очкарик втягивает от малейшего прикосновения.
Ниже, до пупка, по лобку.
Между ног, надавливая пальцами на спрятанный за парой слоев ткани клитор.
Она вытягивается, приподнимается на носочки и выдыхает с коротким стоном.
Все, на хер все и всех, пора посмотреть, как она будет кончать от других «поцелуев».
И я даже не хочу ничего в ответ. Лишь бы покричала. Громче, чем в душе.
Massive Attack – Teardrop
Я чувствую, что она напряжена. Натянута под одеждой и остро реагирует на каждое прикосновение, хоть очень искренне и старательно храбрится. Спешить с ней точно нельзя, потому что Очкарик до сих пор сторонится любого вторжения в личное пространство, а то, что я собираюсь с ней сделать – очень личное и интимное для многих женщин. Не каждая раскрепощенная готова раздвинуть ноги и подпустить мужчину настолько близко, а здесь целая куча комплексов и железобетонная уверенность, что с ней не все в порядке.
Вот, у нас просто затянулась пауза, а малышка смотрит на меня с такой паникой, будто я сказал, что мне хватит этого поцелуя и побежал дрочить на развратное порно.
– Все… хорошо? – Эта ее личная стоп-фраза, уже успел выучить: прячется за нее, когда боится, что что-то идет не так, как в ее голове, в фантазиях, где она сама себе придумала «идеальный секс».
Наверное, все-таки нужно задать это вопрос. Может и не ко времени, но я должен понимать, куда мы собираемся пойти, и хочу, чтобы она тоже это понимала. Будет хуево, если испугается и сбежит из постели. Будет очень-очень хуево для нас обоих.
Я продолжаю держать руку у нее между ног: не глажу и не беспокою, просто обозначаю территорию, на которую собираюсь зайти… ну, почти прямо сейчас. Второй рукой убираю выпавшие из заколки волосы Очкарику за ухо, осторожно ее целую и спрашиваю:
– Малыш, тебя когда-то лизали между ног?
Она распахивает глаза и краснеет быстрее скорости света. Пытается отодвинуться, но я держу ее рукой и ногами. Ни единого шанса ее стыду, ни единого миллиметра между нами. Это не страх сейчас – Йени паникует, что я собираюсь пойти дальше, и все наше романтичное и ванильное разобьется об ее фригидность.
Уебать бы тому придурку, который внушил ей эту херню.
– Нет… – неуверенно, как будто признается, что у нее заразная болезнь, отвечает Очкарик. И вдруг ее рвет, как дамбу: – У меня очень мало опыта. Совсем нет. Я плохая скучная любовница, я не умею делать минет, у меня… очень большие проблемы с проникновением, потому что мне все время очень больно! Я… Со мной скучно в кровати, Антон. Ты… если…
Притягиваю ее за шею, снова целую, проникаю в рот языком и глушу все попытки сопротивляться. Вышвыриваю из ее головы хрень, которая не имеет ничего общего с действительностью. Женщина, которая была со мной в душе, не может быть фригидной и скучной. Просто ей не повезло с мужиками. Конкретно сейчас я бы даже поспорил, что их было-то всего несколько, возможно, не больше двух. А раз Наташка меня «посвятила» в ее проблемы, то бывший был тем еще хуйлом с вялым членом.
Она так пылко отвечает на поцелуи, немного неумело, но даже перехватывает на себя инициативу, что позволяю побыть ее игрушкой: расслабляю губы, закрываю глаза, пока Очкарик прикусывает меня, лижет языком и дышит на влажную кожу губ. Перебирается в уголок рта, кусает там – немного больно, но приятно. И еще ниже, по щеке, до края челюсти, оставляя влажный след.
За затылок прижимаю к себе: крепко, до ее жадного укуса где-то за ухом, до стона мне под кожу, когда снова надавливаю пальцами ей между ног. Через одежду – сильно и немного грубо, чтобы почувствовала. Снова потянулась на носочки, дернулась, переступая с ноги на ноги.
Притягиваю ее голову к себе, заставляю выставить кончик языка и провожу по нему своим.
Мы не целуемся – просто лижем друг друга, пробуем на вкус.
– Так хорошо? – спрашиваю, когда она издает странный долгий вздох.
– Да, – едва слышно в ответ, в мой рот.
– Я хочу лизать тебя между ног, малыш. – Не умею говорить и не люблю, но ей нужно «увидеть», что будет. Увидеть это моими глазами – и захотеть. Чтобы желание потрахаться стало сильнее стыда. – Хочу раздеть тебя, посадить на свой язык и вылизать всю. Хочу губами твой клитор. Хочу чтобы текла мне в рот.
Ничего романтичного, малыш, только грубое мужское желание.
– Хочешь этого? – Нахожу пальцами молнию ее домашнего комбинезона, тяну до упора вниз.
Очкарик дрожит, но сама освобождает плечо.
Я помогаю со вторым. Ткань со смешным принтом из овечек плывет по ее узким птичьим плечам, опускается до локтей.
Малышка вытряхивает руки – нервно, кусая губы, вздрагивая от любого моего движения.
Комбинезон сползает до талии, по бедрам, падает на пол.
Под ним топ на широких бретелях, и возбужденная грудь натянула ткань.
Прикусываю сосок, нарочно мочу слюной, чтобы на темно-розовой ткани осталось влажное пятно. Йени что-то бормочет мне в макушку, скребет ногтями плечи, и я помогаю снять с себя свитер. Футболка и джинсы – моя броня. Сегодня хрен она меня вытащит из этого, потерплю до нашего полноценного секса и кончу в нее.
– Хочу, – наконец, отвечает Очкарик. У нее ошалелый взгляд, в нем хочется заблудиться.
И пока я подбираю подходящий ответ, сама снимает топ.
Грудь у нее отличная. Я сжимаю ладонями, потираю соски большими пальцами, наслаждаясь рваными стонами в ответ. Когда-нибудь хочу потереться об них членом, кончить и смотреть, как она соберет все пальцами и оближет, с похотью глядя мне в глаза.
Я беру ее за руку и тяну в комнату, к лестнице, совершенно не уверенный, что на этот раз мы все-таки доберемся до кровати.
