Текст книги "Думать не будем пока ни о чем (СИ)"

Автор книги: Айя Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

Глава двадцать девятая: Йен

Не пытайся понять меня, просто делай то, что я скажу. <…> Дари мне себя, когда я этого хочу. Уступи мне…

(с) Michael Jackson, «Give in to Me»

– Пошли, – Антон берет меня за руку, как маленькую заводит кабинку, закрывает дверцу.

Она просторная, но мы все равно почти вплотную друг к другу.

– Сначала будет холодная, – предупреждаю я, когда Антон откручивает вентиль – и мы синхронно шипим, потому что на нас обрушивается ледяной поток.

– Черт! – смеется мой уставший мужчина, мотает головой и фыркает.

Я хочу присоединиться к его беззаботности, но это бесполезно, потому что единственный клочок одежды на мне – не считая проклятого носка! – промокает насквозь и облепливает соски, как вторая кожа.

Это больно и приятно одновременно.

Нельзя закрывать глаза, потому что в моих фантазиях он отодвинет ткань в сторону и будет сосать их, пока я не кончу только от его губ и языка.

Вода постепенно теплеет. Антон выдавливает зубную пасту сначала на мою щетку, потом на свою. Мы смотрим друг на друга, когда пару минут с расстановкой чистим зубы, уже совершенно мокрые.

Потом полощем рот, по очереди задирая головы и подставляя рты под упругие струи.

Потом моем друг другу волосы: смеемся, когда его пальцы запутываются в моих волосах, и Антон, подражая голосу вдохновения в моей голове, на ходу сочиняет целую историю о том, как принцесса поймала злого рыцаря в сеть из своих заколдованных локонов.

Антон делает воду еще немного горячее – и через пару минут кабинка наполняется паром, который оседает на прозрачной дверце, словно защита от любопытных глаз.

Напряжение уходит.

Голова снова немного кружится. Возможно от недостатка кислорода, но, скорее всего, от тянущего между ног возбуждения.

Нельзя закрывать глаза, иначе я представлю, как он опускает ладонь мне между ног.

Мне хочется кончить.

Забыть обо всем и попробовать расслабиться прямо здесь и сейчас.

Если бы только это получилось.

– Не хочешь снять? – Антон проводит взглядом по моей груди.

Бюстгальтер обычный, хлопковый, белый в бежевый горошек. Соски натянуты под тканью, выдавая меня с головой.

Думать не нужно.

Сейчас, Йен, просто ни о чем не думай.

Я делаю шаг назад, опираюсь лопатками на стенку кабинки. Теперь нас разделяет прозрачная стена воды.

Мой мужчина возбужден, его член стоит, и тугая головка потемнела от напряжения.

Прикусываю губы.

Я бы хотела встать перед ним на колени.

Сделать то, что делала только в своих больных фантазиях. Тех, которых нужно стыдиться, иначе я окажусь той еще шлюхой.

Завожу руки за спину, но тяну время.

Антон опускает руку, обхватывает член у самого основания.

Я справляюсь с крючками, но придерживаю бюстгальтер на груди.

Антон расслабленно водит рукой вверх-вниз с удовольствием и без стеснения.

Разрешаю бретелям сползти до локтей.

Антон проводит языком по губам, прищуривается, но это уже не усмешка и не подбадривающее веселье.

Мне хочется услышать, что я его возбуждаю. Хотя бы слово, звук, что угодно.

– Подрочим другу-другу, малыш?

Я роняю мокрый клочок ткани на пол кабинки.

Выгибаюсь вперед, вздрагиваю, когда вода стучит по груди.

Немного расставляю ноги, трогаю себя.

Антон подвигается ближе, заходит как будто под водопад, и его член упирается мне в живот.

– А теперь этими пальцами – меня.

Звучит, как приказ, но я знаю, если скажу «стоп» – он не станет давить. Просто отпустит.

Я обхватываю его член ладонью: осторожно, не очень зная, как делать, чтобы ему было приятно.

Но задуматься об этом не успеваю, потому что мой мужчина кладет два пальцы мне между ног, проводит там, поглаживая и слегка надавливая.

Я веду рукой по его члену, сжимаю пальцы плотнее и в ответ получаю одобрительное «мммм…» и прикрытые глаза с колючками мокрых ресниц.

Он упирается ладонью в стенку у меня над головой, потемневшим взглядом следит, как мои соски трутся о его грудь, как я вздрагиваю от каждого прикосновения к горячей коже.

Пальцами разводит мои половые губы.

Я вздрагиваю.

Приятно. Так остро приятно, что вот-вот могу кончить.

Так бывает? У меня и после долгой мастурбации оргазм бывает хорошо, если раз из десяти. Раз в год, чаще мне, фригидной, не хочется.

– Малыш, можно сильнее, – подсказывает Антон. – Яйца сожми.

Я делаю, как он сказал. Мошонка тяжелая, тугая. Обхватываю ее ладонью.

Он находит клитор подушечкой среднего пальца. Нажимает.

Я задыхаюсь, забрасываю голову, на миг вдруг поверив, что мне не хватает кислорода на следующий вдох.

– Не отпускай меня, – напоминай Антон. – Дрочи мне. Сильнее. Кончить хочу вместе с тобой.

Он говорит это так уверенно, выбившимся дыханием вперемешку со стонами, что я безоговорочно верю – мой оргазм будет через пару минут.

Антон трет мой клитор медленно: то по кругу, лишь задевая пальцем, то прямо по нему, и тогда я приподнимаюсь на цыпочки и кричу. Нас услышат? Какая разница.

Я массирую его яйца ладонью, двигаясь почти наугад, на подсказки, написанные на лице моего мужчины. Как напрягаются его скулы, приоткрываются губы.

Член в моей руке становится еще тверже.

Антон на минуту кладет свою ладонь поверх моей, поднимает ее до самой головки.

– Вот тут.

Задает ритм, руководит движениями.

И снова находит мой клитор, на этот раз уже сильно вдавливая его пальцем, из-за чего перед глазами расплываются радужные кольца, как от линзы на солнечном свету.

Я такая мокрая между ног, что это понятно даже в душе, где мы оба под градом воды.

Мы оба вздрагиваем.

Шумно дышим, потом стонем.

Я немного оттягиваю его яйца вниз, сжимаю пальцы в туго кольцо, надавливаю на головку, вспоминая, как делал он сам, когда делал это при мне и для меня.

Он проводит пальцами до моего входа, размазывает влагу до самого клитора. Трет, доводя меня до судорог.

Я сейчас упаду.

Ноги не держат.

Я сейчас кончу.

Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, дай мне это…

Антон кончает мне на живот – тугой длинной струей. И еще одной, пока я громко кричу от сладкого расслабления между ног. Несколько длинных секунд все мое тело дрожит, как подключенное к высоковольтной линии.

Я ведь правда кричу.

– Аааааах… – Задыхаюсь, захлебываюсь от удовольствия.

И мой мужчина закрывает мой рот своим.

Проталкивает язык глубоко внутрь, лижет мой и я, как сумасшедшая, тянусь к нему в зверином желании облизать всего. Мы целуемся, как ненормальные. Никакой красивой эстетики: лижемся, сосемся? Все эти слова в моей голове – и мне все равно, что так может думать только шлюха.

– Хочу твою сперму у себя во рту, – признаюсь я. Голая, но этим признанием стаскиваю одну из невидимых защитных шкур, которые так усердно наращивала кучу лет.

– Хочешь, чтобы я поцеловал тебя сразу после этого? – Антон прикусывает мой подбородок.

– Да. – В голове порнография для самых-самых взрослых.

– Значит, малыш, в следующий раз ты сидишь у меня на языке и берешь мой член в рот.

Я хочу кончить еще раз.

Или два?

Или кончать с ним всю ночь?

Когда мы восстанавливаем дыхание и уже спокойно, лениво и расслабленно, сыто и без подтекста моем друг друга, я испытываю странное чувство берега. Объяснить это сложно, тем более, что все это совсем не похоже на книжную любовь, которая случается с первого взгляда и лишает способности трезво мыслить. Меня словно прибило к нужному берегу после бесконечно долгого дрейфа в море под пустыми парусами.

Мне хорошо с этим человеком.

Спокойно и уютно, и неважно, что мы делаем: говорим по телефону обо всякой ерунде, переписываемся, спим, прижавшись друг к другу задницами или вот как сейчас – абсолютно голые трем друг друга мочалкой. Он не скрывал, что хочет секса со мной, но я даже приблизительно не могу нащупать ту границу, после которой пара его откровенных намеков превратились уже в мою навязчивую идею и повод до боли в животе сжимать между ног подушку.

– Все хорошо? – спрашиваю я, когда Антон поворачивается ко мне спиной и, упираясь руками о стену душа, просто водит плечами под потоками горячей воды.

– Малыш, все просто заебись.

Поворачивает голову, показывая уголок улыбки, к которому я, абсолютно осознанно подавшись импульсу, прижимаюсь губами. Это не поцелуй. Мне просто нравится чувствовать колючки щетины на своих немного искусанных губах. И нравится, что в ответ на это Антон притягивает меня к себе, вдавливает в горячую поверхность и снова целует.

На этот раз почти не притрагиваясь губами – только языком поверх моих, по краю зубов, когда я приоткрываю рот в немом приглашении. И, поддаваясь игре, выставляю свой язык, который мой мужчина быстро обхватывает губами. Я понятия не имею, откуда в моей голове рождается эта мысль, но я уверена, что оргазм от этого языка между моих ног будет самым фантастическим в моей жизни.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Ну так что, Очкарик, с поцелуями у нас сложилось?

– Еще как сложилось, – блаженно жмурюсь я.

– Тогда, раз уж мы расслабились, пойдем спать? – Он подавляет зевок и устало вздыхает. – Ну или постели мне тут на коврике, потому что я хрен знает, дойду ли до спальни.

– Мое плечо – твое плечо, – корчу из себя страшно отважную и первой выхожу из душа.

В душе есть пара больших полотенец, в которые мы нагло, не подумав о других, заворачиваемся. Уже поздно, кажется, когда я шла в душ, все уже разбрелись по комнатам, кроме мамы, которая осталась, чтобы проверить, хватит ли запасов на завтрашнее – точнее, уже сегодняшнее – продолжение застолья.

Так что, когда выходим и на лестнице наталкиваемся на Сашу, я удивленно пытаюсь припомнить, который час. Наши с Антоном телефоны остались в спальне.

Саша ускоряется, спускаясь нам навстречу.

Прет как танк.

И если бы Антон в последний момент не отвел плечо в сторону, непременно снес бы либо его, либо нас обоих, потому что я на всякий случай освободила дорогу и встала за спину своего мужчины в погонах.

Саша проходит, ни проронив ни звука.

Только когда оглядываюсь ему вслед, слышу, как несколько раз нервно чиркает зажигалкой. Он бросил курить еще в институте и с тех пор срывался только дважды, когда под угрозой были какие-то важные финансовые сделки. Саша спортсмен, для него даже съеденная мною в десять часов вечера конфета к чаю, когда я была вся в творческом процессе, превращалась в повод провести лекцию о вреде «жора» на ночь. То, что так поздно ночью схватился за сигарету, очень странно.

Но я нащупываю ладонь Антона, и мы бегом, босиком по холодным ступеням, спешим наверх, в нашу комнату.

Глава тридцатая: Антон

Сплю я как убитый.

Только пару раз, когда Йени ворочается во сне, чувствую, как вертит задницей по моей спине. Все время как-то странно сворачивается в калачик, почти по-кошачьи, и обнимает бедную подушку, словно хочет задушить.

Когда первый раз открываю глаза, из большого окна в крыше виден дождь – затяжной, тяжелый, громкий. Честно хочу встать, но эта монотонная дробь так расслабляет, что даю себе еще минут тридцать поваляться. Может, и не очень красиво, но лучше, чем зевать за столом и опьянеть от первой же рюмки.

Но когда просыпаюсь, то цифры на часах в телефоне буквально орут, что я вообще охреневший мужик, потому что закрывал глаза около десяти, а сейчас без десяти минут полдень. И это не все «приятные» утренние новости, потому что у меня целая цепочка сообщений от бывшей. Даже не знаю, хочу ли их читать. Но прикола ради, чтобы поржать над очередной гранью тяжелого сибирского характера, все же перелистываю. Правда, почти и не вчитываюсь, потому что это какой-то бессвязный поток сознания, густо разбавленный смайликами средних пальцев и целыми заборами из восклицательных знаков.

Первое она написала около двух ночи, последнее – почти в пять, когда мы с Очкариком уже спали без задних ног.

«Ты – кобелина!» Тоже мне новость.

«Ты нарочно вцепился в эту страшную дуру, чтобы сделать мне больно!» Какое самомнение.

«Ты не будешь с ней, я тебе клянусь!»

Это краткая выжимка пары десятков сообщений, над которыми я мысленно глумлюсь, в очередной раз убеждаясь, как прав был, вышвыривая ее из своей жизни. И как тупил, потому что сделать это нужно было еще год или даже два назад.

Зацепить меня Наташка уже не может. Никак. А вот угроза сделать так, чтобы я «не был с ней» заставляет задуматься. Такой, как моя бывшая, достать малышку – раз плюнуть. Она ее проглотит прямо с костями – и не поморщится. И если уж Наташа вбила что-то себе в голову, то она скорее поверит, что ошибается весь остальной мир, но она-то – она точно на сто процентов права.

Дверь в комнату открывается, и я смотрю, как малышка потихоньку крадется ко мне с маленьким подносом.

Черт, это вообще реально? Завтрак в постель?

– Доброе утро, мой сонный майор, – сияет Йени, усаживаясь рядом со мной на «кровати» из матрасов. – Выспался?

На подносе – большая чашка с кофе, тарелка с гренками с красной рыбой и морковью с гриля.

– Сто лет так классно не спал, – зеваю я. И тут же вспоминаю: – Нет, в прошлый раз я спал так же, когда одна пьяненькая писательница сопела мне в спину, и я чуть не сдурел.

У нее снова розовеют щеки, так что малышка быстро вручает мне поднос, вскакивает, несется к двери и уже в пороге виновато улыбается.

– Прости, но там уже все собираются… Я знаю, что ты устал, но папа… в общем…

– Я спущусь через десять минут, Очкарик.

Она счастливо сияет, посылает мне громкий чмок и исчезает, очень похожая на сон под утро, реальный и нереальный одновременно.

С ней сложно. В душе, когда я решился пощупать ее границы, был уверен, что хрен мне что обломится, но очень хотел посмотреть, какая она, когда выбирается из скорлупки тихони и трусихи. Оказалось, там целый Клондайк.

Та фраза насчет отсосать мне всплывает в памяти, мгновенно приподнимая член.

Я бы с удовольствием занялся этим уже сегодня ночью. И завтра, и послезавтра. Но, как назло, неделя будет адская: в семь вставать, в одиннадцать приходить и так даже в выходные. Встречаться с малышкой не получится от слова совсем.

Разве что…

Я кусаю гренку, делаю глоток крепкого кофе и на минуту роняю голову обратно на подушку.

Какого хрена, собственно?

Мы с самого начала проскочили фазу классики с цветами, конфетами и прогулками по набережной. Я хочу проводить с ней время, потому что она интересная, не назойливая, хозяйственная и кажется идеально подходящей для жизни маленькой женщиной. А рестораны и поездки, в конце концов, могут быть и потом. Как там в математике? От переменны мест слагаемых сумма не меняется.

Внизу, когда захожу в ванну, чтобы почистить зубы, наталкиваюсь на маму Очкарика. Здороваюсь, благодарю за гостеприимство и самые мягкие в моей жизни подушки, а она почему-то широко улыбается и хлопает глазами, как и ее дочь.

– Надеюсь, душ вам тоже понравился, Антон, – наконец, рассекречивает смысл своего выражения лица.

Я смеюсь. Стыдится мне нечего: мы взрослые люди, мы встречаемся, мы трахаемся.

– Антон… – Лицо мамы Очкарика становится взволнованным. – Я понимаю, что родители не должны лезть в отношения детей и надеюсь, вы ничего такого не подумаете, но… Пожалуйста, берегите ее. И если все это несерьезно… если вы уже сейчас знаете, что не хотите ничего серьезного… Не обижайте мою девочку. Она… очень ранимая. И совершенно беззащитная.

С мамами всегда так: они думают, что каждый мужчина, которого их дочери приводят в дом, едва переступив порог готов с уверенностью сказать, какие у него планы, когда он планирует сделать предложение и где будет жить будущая семья.

И все же сейчас это что-то другое.

– Я бы не стал морочить ей голову, Светлана Алексеевна.

Она улыбается, как любой человек, чье имя запоминают с первого раза и произносят без дурацких оговорок. Но улыбка тут же сходит с лица, и меня ждет еще одна загадочная фраза.

– Ей сделали очень больно, Антон. Йени не умеет защищаться от всего, что может ее ранить.

И сбегает, оставив меня наедине с монологом, который я снова и снова прокручиваю в голове, когда умываюсь и чищу зубы. Понятно, что с малышкой не все в порядке, но это проблема многих женщин. У каждой уж в двадцать такой набор костей в шкафу, что хватит собрать не один скелет. И чутье подсказывает, если спросить Очкарика в лоб, она только сильнее закроется?

Из ванной выхожу уже с совершенно трезвой головой и твердой уверенностью, что малышку нужно забирать под крыло. В конце концов, я всегда старался как можно раньше «испытать» девушку бытом. И никогда не скрывал, что делаю это намеренно, чтобы и она тоже проверила, подхожу ли я ей.

– Дурак! – слышу откуда-то из-за плеча, и руки обхватывают мою шею, притягивая как для поцелуя.

Наташка в хлам.

– Какой же ты дурак, – шепчет заплетающимся языком, очень плохо изображая секс-бомбу. – Я же тебя только люблю. А ты меня любишь, меня, меня. Скажи только – и все будет, как раньше. Зачем тебе эта дура? Меня позлить? Я ревную, доволен?!

– Ты вообще что ли ебанутая?! – пытаюсь оторвать ее руки, но вцепилась как клещ.

– Ты же мой, – продолжает бывшая. Здоровенный камень на ее пальце переворачивается и царапает мне шею. – Помнишь, как нам хорошо было? Как на фестиваль ездили, помнишь? А как не спали до утра?

Я не успеваю избавиться от нее, когда входная дверь открывается.

И долговязый молодой мужик, кажется, муж Вики, смотрит на нас, как на застуканных в процессе траха любовников.

Самое херовое то, что Наташка стоит спиной и не может видеть своего почти_родственника. Поэтому продолжает карабкаться по мне, словно я какой-то пьедестал, на котором она собирается восседать так долго, сколько захочется ей самой, а мои желания – это все хрень и блажь, потому что ей виднее. Потому что в ее вселенной я люблю ее до усрачки, а ее задача – помочь мне с признанием.

Приходится применить силу, чтобы оторвать ее от себя. Буквально отодрать, за плечи, морщась от боли, которую ее ногти оставляют на моей коже даже через одежду. Наташа предпринимает еще одну попытку обнять, но на этот раз я грубо разворачиваю ее лицом вперед.

Она действительно крепко набралась, и в общем за все время, что я ее знаю, это чуть ли не впервые. Видимо, не такая уж сладкая семейная жизнь, даже если на пальце – целое маленькое состояние.

– Что?! – в наглую накидывается на мужика, который изображает соломенного бычка и в наглую нас рассматривает. – Не пошел бы ты к жене?

Он как-то очень нагло показывает ей средний палец.

– Тебя муж ищет, верная ты наша. – Мужик говорит с ней нагло, грубо. Вызывает уважение, которое, чувствую жопой, вот-вот закончится.

Со стороны мы выглядели как парочка, которая настолько «оголодала», что решила в наглую поебаться прямо под носом у своих вторых половин. И нет ни единого повода думать, что на самом деле я пытался избавиться от этой бабы даже еще сильнее, чем когда вывозил ее тряпки в камеру хранения.

Возможно, в голове Наташки случается проблеск просветления, потому что она перестает корчить крутую телку, смотрит на дверь, потом на меня и на мужика, и все-таки уходит. Но на прощанье так лупит дверью, что мы с мужиком синхронно морщимся.

Вспомнил, его Вадим зовут.

– Не трогай ее, – без вступления, вдруг, говорит он.

– Я не таскаюсь с чужими женами, – спокойно встречаю явную попытку меня прессовать. – Но ты можешь думать, что угодно.

– Я не про эту… – Брутала корчит, а вот назвать Наташку крепким словом язык не поворачивается. Могу поспорить, что в детстве играл на пианино, был отличником и не дергал девочек за косички. – От Йени отстань. Она хорошая. Не для говна.

А вот это уже что-то новенькое и интересное.

На друга детства вроде не похож, хотя по возрасту явно ровесник моей малышки и ее подруги. За столом они с Йени не обмолвились и парой слов, значит, общаются редко и явно не стремятся наверстать упущенное. Но вот эта интонация, эти обиженные бровки-домиком.

– Ого, – прищелкиваю языком. – Ревнивец в полный рост?

– Ну ты и мудак, – кривит рожу Принц печального образа. – Хочешь трахать эту курицу – забирай и трахай, всем вообще по херу. Йени оставь в покое. Она слишком хорошая для вашего романа на троих.

Он явно собирается поучить меня еще и кулаком, но я успеваю угадать и шаг, и руку, и даже место, куда Пьеро собирается меня двинуть. Так что ловлю его руку на лету, прямо за запястье, и заламываю за спину. Научили друзья-товарищи таких вот сохатых успокаивать, да и должность обязывает на всякий случай держать себя в форме.

Больно я ему не делаю, просто фиксирую, чтобы замер в идеально пригодной для внимательного слушания позе.

– У тебя, дружок, жена и пацан. А мы с малышкой свободные люди и как-нибудь сами разберемся, что нам делать. Будешь на нее и дальше слюни пускать – что-нибудь тебе сломаю. Возможно даже ноги.

Он что-то мычит, но, нужно отдать должное, пытается достойно сопротивляться.

– Вот и ладненько. – Отпускаю Вадима и не без удовольствия наблюдаю, как он морщится от боли в плече. – Все, свободен. Следующий, блядь, кто еще не поучил меня жизни?

– Думаешь, ты один такой? – не унимается гандон. А ведь я наивно поверил, что одного раза ему будет достаточно. – Что можно заморочить девчонке голову, получить в наследство папочку со связями, счета в банках, золотой билет в жизнь и спокойно трахать всех вокруг?

Что он, блядь, несет?

Спросить я не успеваю, потому что в дверях появляется Очкарик, несколько секунд переводи взгляд с него на меня и обратно и с тревогой спрашивает, ничего ли у нас не случилось. И мое профессиональное чутье подсказывает, что она знает, из-за чего может быть сыр-бор.

Хорошо, что Пьеро сваливает, хотя бы под конец спектакля догадавшись заткнуться.

– Что-то случилось? – не унимается Йени, и глаза за стеклышками очков становятся огромными зелеными блюдцами.

«Может, это ты мне скажешь, что случилось?» – мысленно спрашиваю я, а вслух говорю:

– Да мы так, просто поболтали. Странный он.

Малышка даже не подозревает, что выдох облегчения выдает ее с головой. Точно знает повод, по которому мы с этим сохатым могли бы пободаться.

– Мы все одноклассники: я, Вика и Вадик. Он часто за меня вступался.

– Значит, малыш, скажи ему, твои косички больше не его проблема.

И хрен с ним, что звучит ванильно.

Моей писательнице это нужно, иначе бы она не улыбалась сейчас до самых ушей.