Текст книги "Думать не будем пока ни о чем (СИ)"

Автор книги: Айя Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Глава семнадцатая: Йен

Enigma – The Roundabout 

– Малыш, я здесь, – Антон перетягивает на себя мое внимание. – Можешь не раздеваться.

– И ты не будешь чувствовать себя неловко, если я просто… посмотрю?

Он хрипло смеется, проводит кулаком по члену до самого основания и легонько, еще раз проверяя мою реакцию, постукивает меня головкой по животу.

– Похоже, что я чувствую себя неловко? Если обзовешь меня извращенцем, то, пожалуй, дрочить у тебя на глазах мне расхочется, так что ты подумай.

– Нет! – слишком быстро и внезапно прорезавшимся голосом, протестую я. – Я хочу посмотреть.

– Хочешь? – Антон продолжает двигать рукой, но все-таки на мгновение прикрывает глаза, и я смелею настолько, чтобы еще раз поерзать у него на коленях.

– Мне это нужно, – признаюсь я.

Что ему сказать? Что несмотря на очки как у ботаника, кучу комплексов и фригидность в максимальной комплектации меня возбуждает даже просто мысль, что рядом со мной мужчина, который раскован и смел настолько, чтобы показать мне то, что я сама с собой делаю под одеялом в полной темноте?

– И я хочу, чтобы ты кончил, – следом, не пытаясь себя контролировать, прошу – или требую? – я.

– Обязательно, Очкарик.

Он проводит второй ладонью по бедру, по темным завиткам татуировки, которая расплывается у меня перед глазами, как только Антон опускает руку ниже, сжимая яйца в кулаке.

Мне нравится.

Между ногами приятно тянет, голова кружится.

Пока он трахает свой кулак, то медленно, то немного наращивая темп, я непроизвольно двигаю бедрами. Чтобы не упасть, цепляюсь пальцами в его колени, шире развожу ноги, подаюсь вперед, чтобы его мошонка была там, где у меня под одеждой ноет возбужденный клитор.

Возможно, если бы я была совсем без одежды, пальцы этого мужчины довели бы меня до оргазма, хоть до него это не удавалось никому, и даже мне самой лишь пару раз.

Но сейчас я не готова быть голой и тем более не готова к таким экспериментам.

Я хочу смотреть и возбуждаться вместе с ним.

Хочу представлять, что вместо пальцев с выразительными острыми костяшками – мой рот. Что это я беру его губами, втягиваю, сосу медленно и влажно, не стесняясь громких звуков.

Антон сжимает яйца сильнее, пока они не становятся темно-красного цвета.

Он выбрит до почти идеальной гладкости.

Я могла бы лизать его, пока он дрочит и держит руку в моих волосах, контролируя каждое мое движение.

Мы оба стонем: я, немного двигая бедра ему навстречу, он, толкаясь в свой кулак донельзя возбужденным членом.

Мы как будто настроены на одну волну.

Я могла бы стоять перед ним на коленях, подчиняясь каждому движению, позволяя вогнать член глубоко мне в горло, даже если бы сбилось дыхание и глаза стали влажными от слез.

Я бы кончила только от этого.

Зная, что этот мужчина наслаждается мной.

Эта фантазия такая яркая, что сдержать стон уже не получатся.

Наверняка я мокрая между ног.

Такого никогда не было, но сейчас я чувствую трение влажной ткани трусиков каждый раз, когда потираюсь промежностью об его кулак.

Господи…

Мне хорошо.

Просто так, даже не притрагиваясь к себе, просто потому, что я смотрю и никто не орет мне, что это пошло и грязно.

Возможно, ты поймешь меня, если я скажу, чего мне хочется?

Возможно, ты разрушишь тот знак равенства, и я не буду стесняться быть шлюхой для своего мужчины?

Антон ускоряет движения кулака, сжимает его вокруг головки, доводя движения до коротких росчерков только там. Пару выступивших влажных капель с тихим стоном растирает большим пальцем, вопросительно смотрит на меня, когда кладет руку мне на бедро.

Я бесконтрольно киваю – можно, можно… Тебе все можно…

Он притягивает меня одним резким движением, чтобы я вжалась в его яйца своей промежностью. Довожу этот контакт до полной плотности, двигаю бедрами вверх и вниз, как будто его член – во мне.

Сейчас не нужно больше.

Сейчас достаточно, что я чувствую впившиеся мне в бедро пальцы, прикушенную нижнюю губу, вены на шее, вздувшиеся от напряжения.

Антон издает короткий, сиплый мужской стон.

Еще пара движений. Его пальцы кольцом сжимаются вокруг головки.

Он кончает сильно и можно – длинными белыми струями себе на живот и на грудь. Грудь нервно поднимается и опускается. Рука замирает.

Я до боли прикусываю губы.

Мой моральный оргазм такой сильный, что сердце грохочет в висках и дышать становится трудно, как будто из комнаты откачали весь кислород.

Несколько секунд мы не двигаемся и не разговариваем.

Несколько секунд, которые становятся для меня откровением о еще одном своем желании.

Я все-таки снимаю свитер: это импульс, потребность. Пока Антон не смотрит, расстегиваю лифчик, бросаю на пол.

Прижимаюсь грудью к его груди.

Плевать, что мы оба теперь в его сперме.

Мне хочется быть с ним вот так. Плевать, что будет думать весь остальной мир, и что будет кривить от этого нос. Здесь – только мы.

Он медленно, но уверенно обнимает меня обеими руками.

Контакт кожи с кожей.

То, от чего я чувствую адскую боль, как будто меня прожигают насквозь.

Но мне безумно хорошо сейчас. Настолько, что удобнее устраиваю голову на мужском плече и потихоньку, как маленькая и любопытная, прижимаюсь губами к странному языческому символу на его коже.

Хорошо, что Антон просто обнимает меня и не заводит эту пластинку: «А как же ты? А что с тобой не так?»

Со мной многое не так, но сегодня я была женщиной больше, чем за всю свою жизнь.

Глава восемнадцатая: Антон

Мы укладываемся спать около трех.

По очереди в душ, потом я, как обычно, голым в кровать, а Очкарик натягивает смешной спальный комбинезон с короткой молнией спереди. Знаю я такие же, но с провокационными карманами на попе. И в воображении такая вещь для дома возбуждает больше, чем встреча в одном переднике или всякие там сексуальные костюмы из секс-шопа.

– Ты не против, если без обнимашек? – спрашиваю я, когда инстинктивно чувствую, как Йен ворочается у меня за спиной. – Я ни хрена не усну, пока меня трогают или на меня дышат.

– Как скажешь, – послушно соглашается она и двигается назад.

– Эммм… – Вот сейчас будет ржачь. – Давай просто впритык жопами?

Ну а как еще сказать, что вот так – оптимально для меня? И что все романтические обнимания, поцелуи и «фансервис» я могу дать женщине только сразу после секса? А потом хочется нормально и комфортно выспаться?

– Так? – Она снова подвигается, чувствую, как прогибает спину, неуверенно трется ягодицами об мою поясницу.

Улыбаюсь, чтобы не смущать свою гостью смехом.

Кто придумал, что после секса людям обязательно курить, например? Признаваться друг другу в любви, ворочаться мокрыми друг на друге? Сказал бы я ему пару ласковых.

Подвигаюсь к ней, под одеялом нахожу бедро, тяну на себя.

«Склеиваемся» где-то чуть ниже лопаток и до копчиков.

– Запоминай – вот так я люблю спать.

– Хорошо. – В коротком слове удивление и непонимание.

Вроде: «А с какого перепугу мне что-то о тебе запоминать?»

– А ты как? – развиваю тему. Молчит. Слышу только сосредоточенное сопение. – Малыш, я сформированный мужик, у меня есть привычки, которые на помойку не вынести, даже если бы захотел, но мне с ними нормально, так что я не хочу и не буду пытаться. Но всегда есть оговорки и компромисс.

Ох и не люблю я это слово. Обычно женщины используют его однобоко, считая, что компромисс – это «мы подумали – и я решила». А если не поддаешься и пытаешься найти более приемлемый вариант, начинаются упреки в непонимании, давлении и моральном абьюзе.

Слышал и на своей шкуре почувствовал.

Но любой нормальный мужик понимает: хочешь быть с женщиной – все равно нужно друг под друга подстраиваться. Идеально, если не в принципиальных вещах, но в мелочах и деталях, которые помогут спокойно существовать на одной территории.

– Мне иногда нужно спать со светом, – после долго раздумья, наконец, говорит Очкарик.

– У меня подсветка под потолком, включить?

– Нет, сейчас… все в порядке. – Снова сопит. – Я не люблю спать совсем голой.

– Я уже понял, – смеюсь в ответ, и она тоже посмеивается в подушку и ворочает ягодицами. А про себя думаю, что Очкарика просто никто не затрахивал до такого состояния, когда просто не хочется выбираться из кровати даже чтобы надеть трусы. Надо ей устроить свой любимый «марафон». Как-нибудь. Надеюсь, что в обозримом будущем.

– Ты в котором часу встаешь на работу? – спрашивает она как раз, когда я закрываю глаза, чувствуя, что вот-вот выключусь.

– В половине седьмого. – Вдруг вспоминаю, что будильник у меня в телефоне, а телефон остался в каком-то, уже и не помню каком, ящике на кухне. – Малыш, заведи будильник? Я уже хрен из кровати выберусь.

– Уже, – довольно сообщает она. – Спокойно ночи, майор.

– Спокойной ночи, писательница.

Просыпаюсь я от какой-то ненавязчивой мелодии справа. Не мой любимый «Каспийский груз», а что-то из фэнтези-игрушки, если память меня не подводит, еще и под звук дождя. Сразу видно, что девушка живет в городе своей мечты – дожди любит, даже когда они за окном восемь дней в неделю. И хорошо – свой сырой серый город я люблю именно за его меланхоличность, покой и отсутствие столичных понтов.

Поворачиваюсь, не открывая глаз, нащупываю ее айфон – такой же, как и у меня, «трехглазый». Хммм… Не слишком ли дорогие игрушки для девушки, которая снимает квартиру? Подарок любителя разбрасываться брюликами?

Помню, когда у меня появился новый «трехглазый», Наташа устроила целую обиду, почему я: А – не хочу покупать ей такой же, и Б – почему не хочу отдать свой предыдущий, который на пару поколений старше ее древней звонилки. Когда слезы и угрозы не помогли, начались подъебки в духе: чего ты передо мной, бедной и несчастной, выпячиваешь свои возможности? Тогда-то я и прозрел, кажется, в последний раз в наших отношениях: как можно быть с женщиной, которая состоит из зависти процентов на двести?

И ведь, сука, не в сраном телефоне было дело.

Когда будильник замолкает, до меня доходит, что в моем холостяцком логове в половине седьмого утра пахнет вкусным завтраком.

Да блин, когда она встать успела, что я не услышал? Я же чутко сплю, каждый шорох слышу.

Душ, наспех высушить волосы полотенцем, одеться в стиле «да пошли вы на хер со своими костюмами».

На кухне Очкарик явно в своей стихии: как мышь с пропеллером в известном месте. Тихо, быстро, шустро. В беспроводных наушниках и явно не замечает моего присутствия, поэтому я прижимаюсь плечом к дверному косяку и даю себе полминуты за ней понаблюдать.

Забавная – это, пожалуй, то слово, которое бы стоило придумать именно для нее. Со сползшей на бок заколкой, в толстых домашних носках, в еще одном комбинезоне – толще того, в котором спала, с капюшоном и двумя помпонами, которые болтаются в районе живота. И уже освоилась: помнит, где посуда, где капсулы для кофеварки, ножи.

Вот как к ней подойти, чтобы без неожиданности и без сердечного приступа?

Не получается – Очкарик поворачивается, секунду смотрит на меня и издает такой звук… Как будто сдулся шарик. Быстро выдергивает наушники, снова краснеет и моментально, не дав мне и рта открыть, сует в руки чашку с кофе.

– Доброе утро, Антон. Я… вроде все успела.

На столе запеканка, высокий омлет и разрезанный на две части – большую и меньшую – стейк. Большая в моей тарелке, вместе с гренками и овощами.

Последний раз такие завтраки у меня были, когда я ходил в школу и жил с родителями.

– Доброе утро, малыш. – Обнимаю ее одной рукой, притягиваю к себе, чтобы уткнулась носом в плечо. Странно, вчера дрочил перед ней, но с поцелуями мы оба точно не торопимся. – Можно я все это сфоткаю и покажу мужикам на работе? Мне ни хрена не поверят на слово, если скажу.

– А я еще и рубашку постирала, – уже хвастается она, явно воспрянув духом.

– Ты моя умница. – Чмокаю ее в макушку и плюхаюсь на стул.

Жаль, что всем этим изобилием наслаждаться долго не получится.

На завтрак только десять минут. Знал бы, что так будет – пожертвовал бы сном, ей-богу.

Гром гремит ровно через минуту.

Точнее. Не гром, а грохот кулаками в дверь в унисон к заливистому собачьему лаю.

Чужих бы собаки не подпустили.

Чужой бы не зашел на территорию, потому что я совершенно точно закрыл ворота.

Блядь.

Глава девятнадцатая: Антон

– Что-то случилось? – перепугано округляет глаза Очкарик, когда я бросаю вилку в тарелку, поднимаюсь и выразительно вспоминаю пару своих любимых крепких выражений.

– Это бывшая. – Нет смысла юлить, потому что раз Наташа приперлась в семь утра и явно с претензиями, она не свалит. Тем более, когда машина во дворе, и значит, я дома.

– Та самая бывшая? – Йен смотрит на часы на экране телевизора, и угадать ход ее мыслей не тяжело. – И часто она так приносит кофе из «Старбакс»? Ну или что там в корзинке у этой ебанутой Красной шапочки?

Она прикрывает рот рукой, а я все-таки ржу.

Потому что лучше и не скажешь.

Иногда мы все ругаемся, и иногда одно крепкое и русское – вместо тысячи слов.

– Прости, – торопливо, заикаясь, просит прощения Очкарик. – Просто папа – бывший военный, и у нас в доме часто были мужчины в погонах, и они любили сбросить пар. Я знаю, что ругаться плохо и…

Грохот кулаков в дверь заставляет ее зажмуриться.

– Я поднимусь наверх, – быстро вскакивает из-за стола и несется мимо меня.

Успеваю поймать ее за локоть, развернуть к себе. Некоторые вещи нужно прояснять сразу.

– Мне плевать, увидит она тебя тут или нет. Если хочешь остаться – оставайся. Обижать тебя я не дам. Но она точно сама не свалит. Скорее уж доведет собак до бешенства.

– Я просто не хочу все это видеть, – уже немого спокойнее отвечает Йен. – Не люблю скандалы. Работать после них не могу. Начинаю дрожать и искать уютный тихий угол.

Отпускаю ее и жду, пока быстро, почти вприпрыжку, поднимется на второй этаж.

Испортить мне такой завтрак.

Я пиздец, какой злой.

Настолько злой, что даже когда открываю дверь, и Наташа смотрит на меня зареванными красными глазами, у меня возникает только одно желание.

Абьюзерское.

Уебать ее этой дверью, чтобы задать траекторию в обратную сторону.

– Я же забрал у тебя ключи? – без приветствия спрашиваю я.

Наташа удивленно открывает рот, несколько секунд гипнотизирует меня взглядом, а потом прет напролом, переступая порог с видом хозяйки дома, которую не пускают на ее же территорию.

Нарочно неплотно закрываю дверь – оставляю довольно большой зазор, хоть на улице порядком сыро. Но зато пусть эта «гостья» не думает, что у нас с ней будет долгий обстоятельный разговор.

– Ключи? Это все, что ты заметил? Какие-то долбаные ключи?! – У нее довольно неприятный гнусавый голос, но когда злится – становится противно визгливым с истеричными нотками и какими-то то ли скрипами, то ли хрипами.

Поэтому ругаться с ней меня на долго никогда не хватало. Сначала тупо сваливал сам, потом начинал вопить так, что она закрывалась в комнате на полдня, а потом делала вид, что ничего не случилось и тупо игнорировала мои попытки поговорить и разобраться, чтобы подобная хрень больше не повторялась. И, в конце концов, все кончилось тем, что я послал ее на хуй, вместе с вещами. Что, впрочем, тоже превратилось в целую эпопею.

Сейчас у меня наверху милая девушка, которая не должна стать свидетельницей сцены, так что, хочешь не хочешь, а придется держать себя в руках.

– Меня интересуют только ключи, потому что, насколько я помню, забрал их у тебя.

– Долго ли дубликат сделать, – как ни в чем не бывало говорит Наташа.

Даже, блядь, не понимает, что у всего этого дерьма есть вполне определенная статья Уголовного Кодекса. И я как раз тот человек, который может ей это устроить. На весь медовый месяц хватит впечатлений.

Свой дом с нуля – не час и даже не месяц дела. Строительство я начал в начале года, и иногда оно тянулось медленно, а иногда – быстро. Наши с Наташей отношения уже были натянутыми, но я решил дать ей последний шанс, тем более, что она его чуть ли не выпросила, рассказывая, как безумно меня любит, как раскаялась, осознала, поняла и готова меняться ради нашего общего будущего. Я дал ключи, надеясь, что в этот раз она все-таки взялась за ум, и пока я мотаюсь по командировкам, будет приходить в дом чтобы по чуть-чуть, женской рукой и чутьем, наводить порядки и создавать уют.

Хрен там было.

Ее хватало только на бесконечный поток сторис в инстаграм: «Вот у нас дом, вот я в доме, вот у нас тут будет клумба, вот какой вид из окна, а когда нам с Антоном надоест загородная жизнь, мы будем возвращаться в нашу квартиру».

По факту – мой дом и мою квартиру. Потому что «своими» у нее были только ребенок, тряпки и бесконечные финансовые проблемы.

Когда мы разошлись, ключи я забрал сразу.

И даже как-то не пришло в голову, что она сделает дубликат. А ведь об этом должен был подумать в первую очередь.

Ну на хуй, надо сменить замки.

– Семь утра, счастливая невеста, ты какого… приперлась?

На языке вертится более крепкое слово, но если заведусь – все, пиздец работе. И бывшей, скорее всего, тоже.

– Он меня… – Наташа замолкает на полуслове, глядя куда-то в сторону от меня. Хмурится. – У тебя… завтрак?

Я пытаюсь отодвинуть ее плечом обратно к двери, но она тупо лезет на руки, как будто нарывается, чтобы ее схватили и пустили колобком с порога. Нервно лупит меня по рукам и тут же хватко осматривается.

На стойке для обуви – пара женских кроссовок. Хоть и черные с белыми полосками, но размер крохотный, как у Дюймовочки. А над ними – женская куртка. И в семь утра на столе королевский завтрак.

– Ты не один? – Бывшая спрашивает это с таким надрывом, как будто мы расстались вчера, и пару дней назад она не стала чужой женой. – У тебя новая баба? Где она?

– Ключи. – Я нарочно игнорирую поток вопросов и на этот раз уже довольно грубо, плечом, пресекаю попытку прорваться вглубь дома. – Или устрою тебе проникновение со взломом.

– Ты охренел?! – Она выпячивает губы. Прямо сразу видно, что сменила косметолога, так прибавились в размере.

– Да, я охренел. Ключи – и пошла на хер.

Моя бывшая выразительно пихает руки в карманы куртки и всем видом дает понять, что если мне нужны ключи, отобрать их придется силой.

А мне ее даже трогать не хочется.

Воротит просто.

Женщины думают, что мужика может отвернуть какая-то некрасивая родинка или шрам, или след от ожога. А вот хуй там. Сильнее всего отворачивают дешевые понты и корона, которая, если бы была реальной, на хрен проткнула крышу дома.

Наташа всегда любила провоцировать. Нарочно лезла в лицо, размахивала руками, совала в глаза свои здоровенные ногти. А когда меня это заебывало настолько, что я либо хватал ее за руки, либо встряхивал, чтобы успокоилась, закатывала целый спектакль о насилии. Вычитала у какого-то «гуру интернет-психологии» про абьюзеров – и с ее легкой руки я оказался в одном ряду с мудаками, которые выбивают своим бабам зубы, насильниками и прочими моральными уродами.

То, что она творит прямо сейчас – намеренная и спланированная провокация.

Чтобы моя гостья увидела, каким я бываю, когда очень зол?

Глава двадцатая: Антон

Хорошо, что на все это у меня давно есть свой личный Пожарный случай.

Фокус, который я обычно проворачиваю со всякими зарвавшимися долбоебами или непугаными олигархами, если начинают разговор в стиле лихих девяностых: с распальцовки и воображаемого толчка пузом.

– Значит так, Наталья. Бодаться с наглой охеревшей бабой в семь утра перед тяжелым трудовым днем – себя не уважать. Если ты прямо сейчас не отдашь ключи, я обещаю тебе такую демонстрацию абьюза, что ты будешь захлебываться собственными соплями до конца жизни.

Она молчит, но гонору во взгляде определенно поубавилось.

– Меня больше не ебет, что происходит в твоей жизни. Но меня пиздец, как злит, что ты заявляешься ко мне, как к себе домой, и устраиваешь истерики со сценами ревности. Я – свободный мужик. Буду жить так, как хочу, с кем хочу и когда хочу.

– Ну да, – все-таки не успокаивается Наташа. – Вечно бегающий от брака Антон. Непойманный и незаарканенный.

В целом, она права. Я не торопился жениться и в общем даже допускал вероятность остаться холостяком до конца жизни. Но…

Даже затылок зудит, так хочется оглянуться на заботливо приготовленный завтрак. И в ушах до смешного забавное: «А я еще и рубашку постирала!»

Люди создают семью, потому что им хорошо и комфортно друг с другом. У них отличный секс, понимание, общие интересы и «чувство локтя»: если мужик споткнулся и упал, женщина подставила плечо и помогла выбраться из дерьмища. Чтобы потом он снова закрывал ее своей спиной, решал проблемы и держал свою крепость в глухой обороне от всякого говна.

Женившись на Наташе – или ком-то вроде нее – я бы подох лет в пятьдесят, если не раньше. От инфаркта, инсульта или какой-то другой внезапной хрени.

– Мне очень… плохо без тебя, – внезапно шмыгает носом бывшая и снова лезет ко мне.

Жду, пока повиснет на шее.

Забираю ключ из кармана.

Отрываю от себя ее руки, жаль, что не с плечами.

За шиворот, как скунса – через порог. Волоком за ворота, под одобрительный собачий лай.

– Антон! – орет она. – Я же пришла в туфлях!

– Да и похуй, – усмехаюсь в ответ. – Еще раз тебя здесь увижу – поедешь в родные края. Вместе с мужем. И, знаешь, вот доведи меня – прямо от всего сердца прошу. Подарю вам с Саньком пешее эротическое.

– Ты урод! – уже мне в спину истерит бывшая. – Ты просто говно! Ты не мужик! Нашел себе очередную блядину – и рад, что можно драть кого-то без обязательств? Ты мальчик! Маменькин сынок! Ты просто не способен быть с женщиной, которая не выстелет себя тебе под ноги, потому что ты – слабак!

Жаль, что я не абьюзер.

В доме поднимаюсь на второй этаж, зову Очкарика по имени, но в ответ ни звука.

А когда поднимаюсь, то нахожу ее в спальне: сидит, как маленький сыч, в углу, в наушниках и обхватив колени. Заметив меня, вынимает один наушник и молча ждет, что я заговорю первым.

Выглядит правда испуганной. На лбу написано, что у малышки нет никакой защиты от вот таких «подарков судьбы».

– Я ничего не слышала, – все-таки набирается смелости, чтобы заговорить первой. – Извини, что из-за меня у тебя… проблемы.

– Проблемы у меня исключительно по другой причине – надо прекращать спать с дурами.

Я уже опаздываю, но просто не могу оставить ее вот так. Если мог впустую просрать время на тупую овцу, то на умного Очкарика просто обязан.

Пусть это будет ваниль, от которой у меня сводит зубы и слипается жопа, но это именно тот разумный компромисс, который необходим в любых отношениях.

Усаживаюсь рядом с ней в угол, забираю второй наушник и довольно подпеваю знакомому мотиву:

– Ведь сегодня я нашел тебя, Родная, я нашел тебя…[11]11
  Песня: «Ведь сегодня я нашел тебя» исполнителя Jah Khalib.


[Закрыть]

Очкарик расслабленно улыбается, потихоньку перебирается на колени между моими ногами и в мое свободное ухо очень деловито сообщает:

– Между прочим, майор, у меня красный диплом.

Хмыкаю, врубаю добрый сарказм и тоже ей в ухо, уточняю:

– Значит, мы потрахаемся на «отлично», зубрилка.