Текст книги "Три короны для Мертвой Киирис (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)
Глава двадцать шестая
Не растягивая неизбежное, Киирис переступила за край. Жизнь давно умерших мейритов омыла ее ноги вязким и теплым обещанием агонии. Киирис зажмурилась, присела, помогая себе руками. Главное, не уступать панике. Она сможет. Не ради себя – теперь ее собственная жизнь всего лишь катализатор, чтобы совершить предначертанное. Возможно, в Замок туманов ее привели собственные алчные демоны, но теперь той мейритины больше нет. Осталась она: фальшивая рас’маа’ра, однажды выбравшая своего единственного мужчину – и теперь отдающая ему всю себя без остатка.
«Боги не говорили, что любить так больно».
Она легла на спину, до боли сжала кулаки, сцепила зубы. Тело будто захлебнулось в приступе невообразимой боли. Ерунда, просто немного перетерпеть. Не щадить себя, не оглядываться, не думать о том, что мертвая жизнь предков набросилась на ее плоть с жадностью своры голодных собак.
– Киирис, я здесь.
Она с трудом различила голос Наследника костей сквозь сонм собственной агонии. Но все же слегка пошевелила рукой, давая понять, что его слова достигли цели.
– Я не сделаю тебе больно, Кровь богов, – жарко пообещал он.
И в следующее мгновение ее расколотую душу окатила волна огня.
«Папа, пожалуйста, не делай этого!»
«Прекрати это немедленно! Ты носишь кровь богов, Киирис, ты не имеешь права плакать и жаловаться на судьбу. Тебе дарована возможность смотреть в будущее, видеть то, что будет. Думаешь, боги сделали это просто так?»
«Я еще не знаю, что видела… не понимаю».
«Мы все понимаем, что ты видела то, чему должна противостоять. Твоя неуверенность – лишь страх взять на себя ответственность за будущее всех нас. Глупый постыдный страх».
Киирис с громким выдохом села, подслеповато озираясь по сторонам.
Темно.
Душно.
И в груди болит так сильно, будто туда вонзили осколок и медленно проворачивают, раз за разом все глубже погружая в плоть. На всякий случай Киирис притронулась рукой к больному месту: нет, ничего, просто кожа, прикрытая пропитанной вязкой липкой жидкостью тканью туники.
Зато, когда глаза немного привыкли к темноте, она сразу заметила, что именно не так. Ее руки и ноги: по их внутренней стороне, словно странные отростки, тянулись длинные красные нити, достаточно толстые, чтобы не разорвать их руками. Противно влажные и скользкие на вид, они больше походили на растянутые мышцы. И в громогласной тишине Киирис слышала характерное неприятное чавканье.
Осколок, ну конечно. Чтобы восстановить древнюю реликвию нужно что-то гораздо большее, чем часть души и воли. Нужна кровь и плоть богов.
Странно, но боли от методичной работы «присосок» она почти не чувствовала, в отличие от все возрастающей пульсирующей агонии в груди. И каждый новый вдох давался с трудом, обжигал легкие воздухом, словно она вдыхала отраву.
«Я… все понимаю, отец. Я сделаю то, что должна».
«Ради всех нас. Ради того, чтобы мир оставался таким, каким его задумали наши создатели. Ради того, чтобы мы были там, где должны быть, а люди знали свое место».
Киирис мысленно застонала, отмахиваясь от потока воспоминаний. Здесь, в каком-то промежуточном состоянии между жизнью и смертью, она была слишком слаба, чтобы сопротивляться давно забытому прошлому. Или, скорее, нарочно забытому.
Здесь она была полностью обнажена и беззащитна перед раскаянием, перед совершенными ужасными ошибками, перед собой.
Киирис прижала обе ладони к груди, надавила, словно это ничтожное усилие могло вытравить из нее хоть часть сумасшедшей боли.
«Теургия наших богов всегда с тобой, дочь моя. Даже если ты рухнешь с небес, даже если станешь такой, как смертные – ты все равно будешь кровью и плотью самого мира. Обманывай, лги, уничтожай и стравливай этих ничтожеств до тех пор, пока они не уничтожат сами себя. Ты рождена нашей мессией. Пусть люди на всю оставшуюся смертную и ничтожную жизнь запомнят голос мейритов».
«Да, отец».
«Не плачь».
«Я не плачу. Это просто соль и немного воды».
Все было именно так. Все началось, когда она, сбив ноги в кровь, неслась к своему венценосному отцу, чтобы сказать ему, что увидела в новом видении. Сказать о том, что видела падающих с неба, тлеющих мейритов, и мужчину, который потешался над их смертями, и мальчишку, который пытался остановить мясника. Пытался, но не смог, потому что был слишком слаб.
Киирис собралась с силами, потянулась к краю алтаря, едва ли не силой вытаскивая собственное тело из вязкой жидкости. Здесь, по ту сторону реальности, в нескольких шагах от обители Костлявой, внешний мир едва просматривался: причудливые образы комнаты, в которой она-реальная неподвижно лежала на алтаре в ожидании приговора выглядели тусклыми разливами на поверхности бесцветного мыльного пузыря. Обратная сторона реальности с ее оттенками серого казалось более настоящей, чем другой, внешний мир.
С трудом, но мейритине удалось выбраться из западни. Пол под босыми ступнями оказался колючим и холодным. Каждый следующий шаг давался сложнее предыдущего, но она должна была идти. Туда, где в треугольной раме мерцала голубоватая дымка. Туда, где ее ждал Осколок.
Ненавистные пророчества, проклятые видения. Будь проклята та девчонка, что снова и снова, как заговоренная, повторяла отцу: «Люди убьют нас!» Почему он так охотно в это поверил? Почему не попытался выждать время?
Потому что боялся. Потому что они все уже множество лет ютились в тесной клетке собственных страхов. Боги давно не говорили с ними, а древняя теургия вырождалась, словно ее и не было. Нити, которые держали их с прошлыми устоями, неудержимо рвались сами собой, и не было никакой возможности удержать целыми те немногие, что еще уцелели. И Нерушимый Аспект источался, и в этом не было вины людей. Просто мир, каким он был прежде, умирал и сползал с реальности, словно линялая кожа.
Киирис остановилась перед пустой рамой. Тянущиеся из ее тела живые нити встрепенулись, запульсировали с новой силой, а груд обдал новой вспышкой боли. Чтобы устоять на ногах, Киирис вцепилась в раму. Плевать, что в ладони тут же впился недружелюбный туман: это практические не ощущается в сравнении с куда более сильными приступами боли.
– Давай, стекляшка, будь ты неладна. – Мейритина выдохнула, закашлялась. – Я – Кровь богов, я – то, из чего ты создано. Ты будешь мне подчиняться.
Дымка на мгновение замерла, а потом всколыхнулась, словно водная гладь во внезапно налетевший шторм и оскалилась в некоем подобии распахнутой голодной пасти. Вряд ли она походила на человеческую или мейритискую, но в ней легко угадывались черты всех смертных и бессмертных.
– Мне все равно, что ты самостоятельная думающая дрянь, – зло выплюнула Киирис. – Мне все равно, что в тебе есть частичка бога. Ты будешь подчиняться мне, потому что в тебе сейчас течет моя кровь, и моя кожа, мои кости и мясо воскрешают твою дурацкую плоть!
В отчаянии Киирис что есть силы хлопнула по раме раскрытой ладонью. Туман дрогнул, хищная пасть размазалась новыми волнами.
– Ты будешь делать то, что я тебе прикажу, стекляшка. У меня нет другого выхода. Но есть время. Несколько дней времени за которые, можешь мне поверить, я найду способ разделить с тобой каждую грань моей боли. Уверена, это слишком много даже для Осколка.
Не помня себя, Киирис снова и снова колотила ладонью по раме, вытравливая из непроницаемых глубин тумана тщеславие и непокорность. Ей некуда отступать и нечего терять. Разве что собственную жизнь, которую Киирис берегла для другого случая, где от нее будет больше толку.
Киирис не знала, сколько времени провела вот так, но когда очнулась, то ее ладони превратились в сплошные истерзанные раны. Бесцветная кровь стекала по раме, просачивалась в каждый желобок и завиток.
Но Осколок… Осколок медленно возвращал материальную форму. Вот уже она может различить в зеркальной глади свои ноги, колени, прилипшую к телу ткань.
Киирис едва ли успела с облегчением выдохнуть, когда увидела себя целиком: вымученную, с запавшими глазами, искусанными губами и натянутой на кости кожей. Что ж, от нее прежней осталось не так уж много, но она, по крайней мере, жива.
– Вряд ли надолго, – зловеще прошипело отражение и, высунувшись из рамы, схватило ее за руки.
Рывок был такой чудовищной силы, что у Киирис потемнело в глазах, а хруст собственных лопнувших костей заглушил все прочие звуки. Собственное отражение утаскивало ее туда, где – Киирис могла лишь догадываться – не было ничего, кроме наполненной теургией пустоты. Утаскивало ее туда, где теругия перемолотит ее тело, словно жернова – хрупкое пшеничное зерно.
Нет, не сейчас! Еще слишком рано.
Она попыталась вырваться, попыталась изобразить потуги сопротивления. Тщетно: восстановление Осколка слишком сильно ее измотало, а собственная плоть в его новой реинкарнации предательски жаждала соединится с прежней хозяйкой. Вырываться из этих тисков было равносильно попыткам выбраться з зыбучего песка: чем больше сопротивляешься, тем сильнее тонешь, вязнешь в будущей могиле.
– Пожалуйста, еще слишком рано… – У Киирис не осталось сил даже на крик. Она была так близко, что теперь явно видела различия со своей зеркальной копией.
– Я же говорила, что не дам мне помешать, – оскалилась Кровожадное порождение ее собственной души и еще сильнее дернула Киирис на себя. – Ты всего лишь ошибка, бестолковое сознание, которое должно было сидеть в чулане и не мешать нам делать то, что мы должны были сделать.
Киирис попыталась освободиться, но на помощь Кровожадной пришла Страстная. Она смотрела на Киирис полными сожаления глазами и, крепко удерживая ее за правую руку, помогала сообщнице.
– Вы всего лишь порождения моей совести! – отчаянно сопротивляясь, выкрикнула Киирис. – Пустышки, которые ожили благодаря злости испуганного ребенка. Я могу вас контролировать!
Хоть, по правде говоря, это удавалось из рук вон плохо. Возможно, они и были выдумкой, ожившими тенями маленькой, потерявшей бессмертие мейритины, но она слишком хорошо и долго кормила их собственными страхами, чтобы в итоге обе ипостаси превратились в сильных и беспощадных тварей.
В какой-то момент она настолько выдохлась, что осознала – ее руки уже наполовину утонули в зеркальной глади. И с ужасом догадалась, что одновременно с этим та, Кровожадная душа, выбирается наружу, занимая ее место. Она хочет ее подменить?
Перед затуманенным от боли и бессилия взглядом, как калейдоскоп, замелькали картинки будущего: Кровожадная перед воскрешенным Осколком уверенно и беспощадно поворачивает время вспять. Она не боится умереть, отдав Осколку слишком много, потому что знает: живет лишь для свершения мести, существует, чтобы поднять взгляд к нему и закричать что есть силы: «Я хорошая дочь!». Образы маленького Раслера и молодого императора Дэйна расплывались, становились нечеткими. Прошлое менялось так стремительно, что Киирис с трудом поспевала различать каждую его новую грань. Вот обезумевший от ее нашептываний Раслер убивает своего венценосного брата, а вместе с ним обрушивает всю мощь неподконтрольной, чужеродной его тщедушному телу теургии на головы тысяч и тысяч жителей молодой и беспомощной Нэтрезской империи. За считанные часы огненные бури сжигают камни и плоть, превращают кости в прах. Через несколько дней материк превращается в выжженную рану на теле мира, который отказался подчиняться старым порядкам и захотел выбраться из-под ига тех, кто впитал в себя кровь богов. Эта бойня будет во сто крат ужаснее и беспощаднее той, что существует в этой реальности.
Пока еще существует.
«Если они победят, то больше ничего не будет иметь значения. Потому что мир смертных больше никогда не будет прежним. Мейрити не совершат ту же ошибку, не позволят несчастным поднять голову так же высоко. Они убьют мечту о свободе в самом зародыше. В том будущем нам уготована лишь одна участь: колодки и цепи, клетка, роде той, в которой королева-мать привезла меня в Мерод».
Нам… Киирис нашла мгновение среди болью и борьбой, чтобы улыбнуться. Что же, дорогой отец, ты слишком рано выбросил меня из нашего дома, а я слишком долго прожила среди смертных, чтобы забыть, каково это – быть бессмертной мейритиной. Я – смертная женщина, и этот мир – он мой».
– Ты же не думала, что я оставлю тебя одну, – раздался над ухом знакомый печальный голос. – Двое против трех не слишком большой перевес, но лучше, чем ты одна.
Раслер. Она не видела его, лишь почувствовала уверенное сильное объятие, тяжелое горячее дыхание в макушку. Откуда он тут? Разве не знает, что здесь ему не место?
И все же Раслер успел как раз вовремя. На последнем выдохе вырвал Киирис из цепких лап ее собственных отражений. Он все еще был бестелесным, но ощущался так явно, что она могла без труда различить контуры его тела, стекающую по черны пальцам теургию.
– Сделай то, что должна, Кровь богов.
Теперь он стоял перед ней, и Киирис с ужасом заметила отплетающиеся вокруг невидимки жадные руки. Пальцы Отражений алчно вдавливались в плоть, и окрашивались алым: на фоне бесцветного мира она казалась такой неестественно-яркой, что слепила и обжигала взгляд. И все же Киирис не могла не смотреть, как Кровожадная и Соблазнительница утягивают его в свой зеркальный мир. Утаскивают туда, откуда никто и никогда не вернется, где нет ничего, кроме первозданной разрушительной теургия, которая пожрет его и размолотит, и превратит в часть себя.
– Раслер… – Сейчас, когда они оба предельно ясно сознавали свое предназначение, слова были лишними. Но и молчать Киирис не могла. Что-то внутри нее, там, где пульсировала выжигающая душу боль, отчаянно сопротивлялось такому исходу. Это она, а не он, должна за все заплатить. Это она должна утонуть в безвестности теургии. – Ты лучший из мужчин, кого я знала.
На лице Раслера, теперь уже наполовину тусклом из-за зеркальной изнанки, появилась болезненная улыбка. Наследник костей и не думал сопротивляться, он принимал судьбу так же смиренно, как и она. И в этом их тела и души были едины и неделимы.
– Но любишь ты все-таки его, – сказал он с горечью, и когда его тело почти скрылось в зеркале, добавил: – Эта битва еще не проиграна, моя Кровь богов. Уходи, пока они увлечены мной, боюсь, меня на долго не хватит – Дэйн всегда говорил, что я слишком костлявый.
Киирис кивнула, надеясь, что последнее увиденное им была ее решительная улыбка. Сквозь слезы.
Ее тело мягко качнулось, стало невесомым, как семечко на ветру. Мейритина не сопротивлялась, позволила невидимой силе оторвать ее пола и поднимать все выше и выше, туда, где не существовало ничего, кроме бесконечности.
Когда она снова открыла глаза, то оказалась все в той же комнате, наполненной запахом свечей и обгоревшей плоти. Ложе было схим и истрескавшимся, как будто за этот короткий миг ее жизни время скакало безудержным галопом. Когда глаза привыкли к темноте Киирис заметила, что свечи превратились в оплывшие лужицы и, кажется, пребывали в таком виде целую вечность
Потребовалось время, силы и терпение, чтобы с горем пополам вытащить свое тщедушное тело наружу. Она едва могла передвигаться, едва могла дышать. Выход наружу маячил впереди белесым расплывчатым пятном. Оставалось только одно – идти на этот путеводный луч света. И не позволять слезам и горю разрывать то немного, что осталось от ее души.
Надежда на то, что Раслер нашел свое успокоение, была слишком слаба.
Он был прав: эту битву еще только предстояло выиграть.
Осколок в треугольной раме выглядел как обычное зеркало, не смертоносная реликвия. Киирис взяла его, и заметно наклонилась под тяжестью веса.
Наверное, прошла целая вечность, пока она выбралась наружу. Комната Наследника тени представляла собой воплощенный хаос: мебель опрокинута, вещи выпотрошены из шкафов, книжные полки разбиты. Книги, множество книг валялись вокруг подстреленными птицами с ободранным белоснежным оперением. Киирис оглянулась: теургическая Завеса, которая скрывала от посторонних глаз путь в его тайное убежище медленно и неумолимо истончалась. Вот и все, последняя хрупкая преграда между прошлым и настоящим превратилась в мерцающую паутину. Скоро не останется и этого.
Направляясь к двери, Киирис зацепилась взглядом за свое отражение в зеркале. Вряд ли в ней осталось так уж много от той, прежней мейритины. Даже в клетке, избитая и измученная, она выглядела куда более живой. Сейчас осталась лишь серая костлявая тень, такая хрупкая и беспомощная, что сломить ее мог даже сквозняк. Разве что рога остались прежними, хоть теперь казались какими-то нелепо-массивными. Впрочем, теперь это не имело значения. Ничего не имело значения. Она должна идти, даже если каждый новый шаг отнимает все больше сил, истощает ее и без того опустошенное тело.
За дверью комнаты Наследника костей оказалось непривычно пусто: ни гвардейцев, ни факелов. Только длинная пустынная галерея, отданная на откуп приглушенным шорохам и голосам. Куда все подевались?
Киирис шла дальше, вниз по лестнице. Шаг за шагом спускалась в место, где все было знакомо – и незнакомо одновременно.
Когда впереди громыхнуло так сильно, что лестница взбрыкнула и заходила ходуном, внутри Киирис все перевернулось. А громкий вопль отчаяния лишь подтвердил ее догадку:
– Спасите императора!
Глава двадцать седьмая
Она не помнила, как оказалась внизу. Приползла или скатилась кубарем – какая разница? Главное, что Осколок был целым, и она держала его так крепко, что кровоточили пальцы. Лишь краем сознания Киирис отметила, что те немногие встреченные ею люди, смотрели на нее, будто на призрака и осеняли себя охранными знаками, словно увидели восставшего из могилы призрака. Сколько ж она пробыла на той стороне? Недели? Месяцы? Сколько могла длиться проклятая война, которая вот-вот отнимет у нее самое дорогое?
– Хозяйка… – прошептала вставшая на пути Корта. Рабыня так побледнела, будто из нее разом выкачали всю кровь. – Где ты…
Киирис отмахнулась от нее. Вопросы, догадки, предположения – шелуха и суета, которая замедляет ее, отнимает возможность сказать самое важное, прежде чем вступить в последний поединок с самой собой.
В главном зале было еще пусто, хотя взбудораженные дурными вестями люди уже стекались отовсюду, перешептываясь, чтобы не произносить вслух того, что могло навеки изменить мирный уклад их жизни. К счастью, Корта больше не задавало вопросов, но молча и уверенно помогала своей госпоже продвигаться дальше.
– Пожалуйста, Дэйн…
Киирис с трудом узнала в этом хриплом, надломленном от невыносимых страданий голосе Наследника тени. Да и сам он выглядел не лучшим образом. Избитый, изуродованный рваным шрамом через всю переносицу, окровавленный и грязный, Рунн из последних сел нес на руках своего умирающего брата. Дэйн был слишком большим для него, Наследник тени едва переставлял ноги, едва держался ровно. Каждый новый шаг рвал его грудь криком, в котором безысходности было больше, чем жалости к своему изувеченному войной телу.
– Дэйн, засранец, не умирай!
Рунн все-таки сдался. Упал на колени, прижимая к себе тело брата. Служки бросились к ним, но тенерожденный зарычал на них, как сторожевой пес: он, словно безумец, молил о помощи, но не был готов ее принять. В мгновение ока в руке Рунна появился измазанный, давно требующий чистки кинжал. Наследник тени бесцельно и отчаянно размахивал им из стороны в сторону, отпугивал каждого, кто осмелился приблизиться.
– Проклятье, Дэйн, – горечь разорвала его голос, превратила то ли в стон, то ли в рык, – не оставляй меня одного. Кем я буду без тебя…
Еще никогда Киирис не видела, чтобы мужчина плакал так отчаянно. Еще никогда она не видела, чтобы правда, которая вскрылась спустя столько лет, была такой сокрушительной.
И никогда в жизни она не видела, чтобы так сильно изувеченный человек все-еще оставался жив. Голова Дэйна свисала бок, светлые волосы превратились в кроваво-грязный клок. Кровь залила все его лицо и, как вор, украла любимые черты. Доспехи смялись в так многих местах, что вряд ли в теле Дэйна осталось так уж много целых костей. И все же, хозяин Нэтрезской империи был до сих пор жив. И его взгляд их-под окровавленных ресниц смотрел прямо на нее, сквозь молчаливую толпу тел.
Киирис рванула вперед – откуда и силы взялись! Оказалась рядом наплевав на то, что в порыве безумной братской любви Рунн успел полоснуть ее кинжалом по плечу. Боли не было, она растворилась во внутреннем огне, который становился все жарче с каждой секундой.
– Дэйн, слушай меня. – Киирис обхватила его лицо ладонями, наклонилась так близко, что его редкое прерывистое дыхание коснулось ее губ предсмертным поцелуем. – Посмотри на меня, мой император. Сосредоточься на том, что я тебе скажу.
– Ему нужен лекарь, – скупо бросил Рунн.
– Лекарь ему уже не поможет, – огрызнулась Киирис. – Но ты можешь кое что сделать, Наследник тени. Например, вспомнить о том, что ты – следующий наследник империи. И отдать приказ не прикасаться к телу твоего брата.
– Ты… безумна!
– О да! – Киирис нанизала его на свой беспощадный взгляд. – Достаточно безумна, чтобы сделать то, что должна сделать независимо от того, поможешь ты мне или нет. Но лучше бы ты доказал любовь к брату не словом, а делом.
– Где Раслер? – зачем-то спросил он.
– Там, откуда не возвращаются.
Сухой кашель Дэйна прервал их разговор. Боги, он даже пытался улыбнуться!
– Киирис, – кровь обильно затекла в трещинки на его губах, сделал их неестественно алыми, словно у демона из детской страшилки. – Не нужно делать … глупостей.
– Я никогда еще не мыслила так трезво и ясно, мой любимый император, – ответила она. Слез не было, потому что слезы – это всего лишь слабость, которая больше была ей не по карману. – Не слушай никого, мой император. И иди только на мой голос.
– Ты такая упрямая, мое рогатое проклятие, – пробормотал Дэйн и закрыл глаза. Он таял, словно призрак, становился все бледнее.
– Не упрямей мужчины, который создал империю всем наперекор, – ответила она. – Иди за мной, Дэйн. Не оборачивайся назад, ищи мой голос. Ты нужен своим людям, своей стране. Помнишь, ты говорил, что должен заботиться обо всех нас? Так и есть. Поэтому, прошу тебя, не уходи.
Она знала, что сейчас уже ничего нельзя изменить, но все равно с отчаянием ждала еще хотя бы одно его слово. Плакала, роняя слезы на его лицо, и мысленно умоляла судьбу сжалиться над ним.
Дэйн уже не открыл глаз, но все-таки выдохнул. Потянулся к ней, застонал, и Киирис внезапно остро осознала, что впервые видит его слабость.
– Киирис, пообещай позаботиться о них. – Его голос была едва слышен. – Ты сильная, ты сможешь.
– Я сделаю кое-что получше – позабочусь о моем императоре.
Вряд ли он услышал ее последние слова.
Император Дэйн, Наследник луны больше не открыл глаз и не произнес ни слова.
Киирис притронулась к его еще теплым губам поцелуем, в который вложила всю свою любовь, и всю отчаянную веру в то, что в этом мире он еще сможет совершить множество грандиозных вещей. А она будет существовать по ту сторону реальности, зная – в нем навсегда останется частичка ее души.
– Он… умер? – пробормотал Рунн.
– Мне нужно совершить траурные приготовления по законам моего народа. – Киирис нарочно проигнорировала бессмысленный вопрос. Времени горевать, плакать и заламывать руки у нее не было. Это бессмысленная тщета присуща смертным, а она, Кровь богов, сделает то, к чему давно и безоговорочно готова: вырвет у Костлявой своего Дэйна, и пусть хоть боги восстанут из своих небесных могил и загородят ей путь – она не остановится.
– Ну? – поторопила Киирис, когда Рунн так и не пошевелился. – Император умер, ты можешь и дальше изображать скорбь, но лучше делай это, помогая мне.
Когда до окружающих дошел смысл ее слов, ропот пронесся над толпой. Киирис мысленно сосчитала до трех и – так и есть: вперед уже протискивались генералы и министры, советники, которые остались в Замке туманов присматривать за делами, пока император отвоевывал для своего народа еще один кусок земли и безопасность заодно.
– А вот и стервятники, – негромко, так, чтобы услышал лишь Рунн, прокомментировала она. – Ты обещал мне, помнишь?
Наследник тени кивнул, а следом за этим по его лицу скользнула тень подозрения.
– Ты с самого начала знала, что … мой брат не вернется живым?
– Да. – А к чему юлить? Ложь лишь украдет у нее время, которое в данный момент было их с Дэйном единственной ценностью. – И знаю, что должен сделать ты. Или Наследник тени решали, что достаточно силен, чтобы нести бремя императорской короны?
Тенерожденный отшатнулся, словно она влепила ему увесистую оплеуху. Этот удар попал точно в цель, потому что они ба знали, что Рунн мечтал о короне лишь на словах. Болтал о власти без умолку, чтобы позлить старшего брата за детские обиды, в которых обвинил его просто потому, что больше винить было некого.
– Я не хочу быть императором, – ответил Рунн. Твердо и решительно.
– Рада, что мы оба понимаем это, но впредь не кричи об этом в мир, – зашипела на него мейритина. Еще не хватало, чтобы все эти советники и жадные до власти прихлебатели ухватились за повод растащить империю по куску, словно шакалы, до того, как она совершит задуманное. – Сейчас тебе придется им стать, хотя бы на какое-т время.
К счастью, он не стал расспрашивать, что именно она собирается сделать. Вероятно, не хотел знал того, что не вкладывалось в его рамки нормальности. Или просто отказывался взвалить на свои плечи еще и этот груз ответственности. Киирис не осуждала, лишь с мольбой во взгляде просила новоиспеченного императора дать ей то немногое, что она просила: время и тело Дэйна. Он дал. И когда советники преклоняли колени перед новым императором, пообещал, что лично убьет каждого, кто посмеет встать между мейритиной и телом его брата.
Траур до самого вечера утонул в рутине, в которой, стараниями верной Корты, Киирис узнала главное: их с Раслером считали пропавшими уже несколько месяцев. Среди жителей замка самым любимым был слух о том, что безумный Наследник костей воспользовался отсутствием брата, чтобы прибрать к рукам его любимую рабыню, а потом, когда и Раслер не объявился, история обросла более романтическим флером: влюбленные решили сбежать из-под гнета властного Дэйна, и теперь счастливо живет где-то в домишке у моря. Возвращение Киирис без своего «верного принца» накануне печального события сочли дурным предзнаменованием. Если бы не запрет Рунна прикасаться к ней под страхом смерти, Киирис бы давно бросили в темницу.
Единственным, кто до последнего ждал ее возвращения, был подаренный Дэйном щенок фира. Корта с грустью рассказала о том, что животное сперва долго сидело около комнаты Раслера и сменил пропавшего наследника на посту воющего по ночам. Корта подкармливала фира, потому что оказалась единственной, кому он позволял о себе заботиться. Эти двое, казалось, понимали друг друга без слов. Киирис попросила Рунна отпустить Корту. Она была почти уверена, что тот откажет, но Наследник тени сразу согласился. Корта ушла на закате, и фир ушел вместе с ней. Киирис знала – эти двое смогу друг о друге позаботиться.
Киирис попросила, чтобы тело императора опустили в склеп, где был похоронен его отец. В происходящей вокруг вакханалии замок со всеми его обитателями стал слишком шумным местом. В каменном пристанище склепа она нашла покой, тишину и уединение с любимым. Киирис долго и неторопливо омывала его тело, вычесывала длинные волосы и наслаждалась каждой чертой бесконечно родного лица. Он не умер, нет. Он стоит за дверью и ждет ту, что укажет ему обратный путь. Потому что она лишь крохотная частичка, без которой мир не рухнет в пропасть, а Дэйн – скала, о которую разобьются все невзгоды многотысячной империи. Мир не станет лучше или хуже, если она, последняя мейритина, превратится в имя без воспоминаний, судьбу без будущего.
Осколок она поставила так, чтобы видеть в его отражении лицо Дэйна. Где-то там, по ту сторону реликвии, ее император бродит бестелесной неприкаянной тенью, и каждая минута промедления отдаляла их друг от друга в этом бесконечном лабиринте.
Рунн, как она и просила, появился, едва село солнце. Он больше не выглядел затравленным, но и счастья от обретенной власти на его лице не было. Только бесконечная тоска и желание найти хотя бы крохотную лазейку, чтобы сбежать от власти, которая оказалась для него непосильной ношей.
– Осколок? – Рунн посмотрел на него с отвращением. – Он как-то связан с исчезновением Раслера?
– Если тебя действительно интересует ответ, я могу сказать, но это все равно уже ничего не изменит. Мы все стали заложниками обстоятельств и каждый нашел свой пусть на свободу. Раслер, как ты и, сделал выбор. Мне не хочется думать, что его жертва была напрасной.
Рунн не стал лукавить и остался верен своей нелюбви к младшему брату: новость об исчезновении Раслера его нисколько не огорчила. В стремительно крушащемся мире эта стабильность предавала Киирис уверенности. По крайней мере, это место не будет испачкано ложью.
– Ты должен сделать это, Рунн. Одной мне не справиться.
Ей не нужно было объяснять, что именно от него требовалось: Наследник тени все понял без слов. Понял – и во второй раз за день оступился, пятясь назад. Киирис пошла на него, поймала за руку до того, как он оказался на лестнице и затащила обратно. Он не упирался, но получив свободу, обязательно бы нова попытался сбежать. Пришлось вцепиться его ладонь смертельной хваткой: если и вырвется, так уж вместе с рукой.
– Во мне слишком много … меня. – Как же ему объяснить, что только избавление от реальности позволит ей ослабить остатки своих душ? – Я – цена за его жизнь, Рунн. Ты либо принесешь в жертву меня, либо останешься в веках никудышным императором. Мы оба знаем, что не ты был рожден для этого, мы оба знаем, что твой главный поступок в жизни еще только предстоит совершить. Не сражайся против того, что было решено не нами. Просто исполни свое предназначение.
– Я не могу, – обреченно простонал тенерожденный.
– Можешь. – Если потребуется, она станет утесом, об который разобьются все волны его нерешительности. Лучше бы, конечно, не затягивать с этим слишком долго. – Можешь и сделаешь.
– Ненавижу тот день, когда привез тебя в Мерод, – выплюнул ей в лицо Рунн. Обхватил ее за талию, притянул к себе.
Плевать, он говорит это от бессилия.
Все они любили ее, каждый по-своему. И она, по-своему, дорожила каждым из них. Возможно, когда-нибудь, когда они и их дети, и внуки, и дети внуков станут прахом в земле, ей будет даровано прощение. То, которое Киирис не хотела и не могла дать себе самой.
– Ты обязательно еще будешь счастлив, Рунн, – сказала она, услужливо подставляя шею.
