Текст книги "Цепная реакция (CИ)"
Автор книги: Ая Баранова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)
Объявили станцию, на которой надо было сделать пересадку, и я с удовольствием покидаю душный вагон. Спускаясь по эскалатору, я смотрю который час и вижу смс-ку от Ольги. «Эм, не могу дозвониться, набери мне»
– Да, привет, Ольга, – кричу я в телефон. – Ты меня слышишь?
– Да, вполне, – на заднем фоне слышно, как льётся вода из-под крана. – Погоди, я из ванны выйду. Эм, завтра встречаемся в «Алейхане», обсуждаем поездку в «Ручеёк», прикатывай.
– Хорошо, во сколько?
– В шесть! Эй, ты в метро что ли? – она слышит звук приближающегося поезда.
– Да!
– Ты чего про машину раньше не сказала?
– У меня неприятность одна произошла. Завтра расскажу. Как раз приду и расскажу!
– Это не спиной связано? Ой, чёрт! – в её голосе появились нотки страха.
– Нет! Что такое, Оль?
– Да я голову решила помыть, вышла из ванны с тобой поговорить, а сейчас зашла обратно, воду выключить и вижу, тут столько воды натекло на пол... Я и не заметила сначала могла навернуться здорово, у меня шлёпки скользят... Ты удачно позвонила!
– Я рада, что спасла тебе жизнь. И вообще, обувь смени, а то иногда на тебя смотреть страшно, – говорю я и попрощалась с Ольгой.
Коноплёва – модницей хуже моей сестры. Она носит дома расшитые бисером дорогущие вьетнамки цвета аквамарина, которые купила в Индонезии. Тапочки хоть и дивной красоты, вот только в них самое оно расхаживать по песчаному пляжу, а не по полам из дорогой итальянской плитки. Не смотря на то, что она всё время в них поскальзывается, она продолжает носить их с упорством маньяка, потому что её смуглые худые ноги выглядят в них просто потрясающе.
Наконец, объявили нужную станцию метро, и через отдельный вход я попадаю сразу в торговый центр. Тряпок я накупила себе на удивление быстро; обычно сея процедура была чем-то более длительным и волнующим, но сейчас я за час управилась. Возможно потому, что сейчас на моем исхудавшем теле всё смотрится более-менее преемлимо. Я уже думаю ехать домой, но не могу пройти мимо небольшой яркой лавки с сувенирами: мне отчего-то захотелось купить Мари небольшой подарок в честь её приезда. Я уверена, что она не скажет мне спасибо, но в глубине души ей будет приятно.
Ассортимент здесь потрясающий: я никогда не видела такого обилия фигурок, игрушек и статуэток из керамики, пластика, стекла, дерева, глины, ткани и даже воска! Из стекла и хрусталя – самые красивые. И самые дорогие. Тут вообще все на порядок дороже, чем в аналогичных лавках. Наверно, поэтому здесь так мало покупателей. Какая-то женщина с ребёнком выбирают открытку, судя по доносящемуся разговору – бабушке на день рождения, и парень приблизительно моих лет. Он одет так ярко, что я не могу не обратить на него внимания. Довольно дурацкая, но смелая одежда: пёстрые шорты, в которых уместнее пропалывать грядки на даче, чем ходить по городу, кислотно-жёлтая майка и такой же колористики бандана на голове. Образ довершали странные солнечные очки с жёлтыми стеклами вместо привычных черных, загар и торчащие из-под банданы светлые кудри. Стиль, который предпочитаю я сама, но еще более яркий, агрессивный и интересный. Я невольно засмотрелась на него, и в какой-то момент поняла, что он с несколько перекошенным выражением лица «отвечает мне взаимностью». Я отвожу взгляд, но поздно: он идет в мою сторону и, не успев что-то сказать, слышит от меня совершенную ахинею:
– Ой, прости, пожалуйста, ты просто похож на моего знакомого, Антона, мы с ним два года в одном классе учились, прости! Нехорошо так таращиться на людей, но у меня плохое зрение, я пока рассмотрела тебя, пока...
Ему неинтересно моё объяснение: он пристально рассматривает меня, потом в какой-то момент его лицо чуть оттаивает, и он довольно спокойно говорит:
– Ну, бывает. Все мы друг на друга на друга похожи, руки, ноги, голова. Меня Семён зовут.
– Эмма, очень приятно.
– Эмма? – с недоверием переспрашивает он. – Правда? Очень редкое имя!
– У меня нет с собой студенческого, а так бы показала. Мне многие не верят, но, тем не менее, это правда моё настоящее имя.
Он мне нравится. Красивый. И очень редкий. И очень не похож ни на кого из моих знакомых. Даже на «Антона, с которым я два года училась в одном классе», у него нет ничего общего. Мы смеёмся над этой ситуацией, после чего мой новый знакомый говорит:
– Меня друг сейчас ждёт, он очень бесится, если я опаздываю. Оставь свой номер, я наберу тебе, хорошо?
– Хорошо, записывай, – я уже пожалела, что меня две недели не будет в городе.
– Рад был познакомиться, Эмма! – он довольно быстро поворачивается ко мне спиной, слегка покачнувшись из-за тяжелого рюкзака на спине. Там новые SEBA! SEBA! Я не верю своим глазам, что этот потрясающий парень еще и любит ролики! Так не бывает, решила я, так просто не бывает!
Уже почти у выхода Семён задевает своим габаритным рюкзаком с роликами маленькую керамическую статуэтку, стоящую на самом краю стола. Я не успеваю подбежать к столу, и она падает вниз, разбившись на несколько частей. Я сажусь на корточки, чтобы рассмотреть кусочки фигурки. Разбившаяся статуэтка – мальчик с длинной светлой шевелюрой в сиреневом спортивном костюмчике.
СЕМЁН
Я прикладываю все усилия, чтобы как можно спокойнее выйти из сувенирной лавки, но дойдя до первого поворота, я несусь как ненормальный: Глеб наверно убьёт меня за опоздание! На часах 20 минут седьмого, а он еще в 5.50 прислал мне смс, что он уже приехал и ждет меня. Этот чувак ненавидит опоздания, он не прощает их никому, даже себе, и ужасно загоняется, если кто-то прождет его полторы минуты. Я, конечно, не сильно злоупотребляю тем, что прихожу не вовремя, но он так устал за последнее время, что мне не хочется держать его в нервном состоянии.
Я вижу Глеба около большого фонтана с лампочками, там, где мы обычно встречаемся. Старина уже позеленел от злости и стал зеленее даже моего прикида. Я думаю, что сейчас кто-то получит по ушам за опоздание.
– Наконец-то! – вопит он мне с ехидной улыбкой и машет рукой. Я не видел его три недели, потому что отдыхал в Европе, и сейчас понял, что ужасно соскучился по нему и его сестрёнке! Мы пожалили друг другу руки, обнялись и перекинулись парой шуток, пока искали наш любимый «Старбакс».
– Ой, как запыхался, Себа! Кури меньше, а то дыхалка у тебя ко всем чертям плохая! – поддразнивает меня Глеб.
На самом деле с дыханием у меня всё в порядке, просто я делаю вид, что запыхался при беге. Мне нужно скрыть то сильное волнение, что поселилось во мне, когда я увидел лицо той девушки!
– Я в твоём возрасте по три километра бегал! И даже не уставал! А ты скурившийся торчок! – ухмыляется друг и шутливо хлопает меня по плечу. – Вон! Давай там сядем! Я бы кофе взял, а то любезная сестра отобрала у меня порцию, руководствуясь тем, что его пить в жару вредно.
– Угу, я, пожалуй, тоже.
Меня просто как громом поразило, когда я увидел Эмму. Мне показалось, что я уже где-то видел такое телосложение и такой рост; её спина показалась мне знакомой. Когда она прошла мимо меня, я, конечно же, обратил на неё внимание, но увидев лицо, чуть не сошёл с ума! Я решил, что это она! Я пошёл за ней следом, напрочь забыв, что мне нужно идти на второй этаж, где меня уже ждёт друг. Походка и осанка были другие – спина ровная, не сутулая, шаг быстрый, спортивный. Сбивал совершенно другой стиль одежды и другая прическа. Онасильно красила лицо. Онавыпрямляла кудри и красила их в более тёмный цвет. Эта девушка была потрясающе похожа на неё, как бы могла быть похожа сестра, но у неё не было сестры, и это сбило меня с толку.
Мы взяли себе по холодному коктейлю из кофе и мороженого. Некоторое время мы болтаем о моей поездке в Испанию, потом переходим на обсуждение другого, не менее увлекательного отдыха.
– Так вот, Себа. Насчёт машин. Я позвонил одной девушке, которая тоже с нами едет, и у неё машина не на ходу. Я считаю, что...
Сколько я не пытаюсь сконцентрироваться на словах Глеба, у меня не выходит. Я не могу поймать суть разговора, мое внимание рассеяно донельзя. Ощущение, что он говорит на иностранном языке. Даже несколько глотков ледяного коктейля не бодрят меня, а лишь добавляют неприятное ощущение холода во рту.
Я все время думаю об этой девочке. У неё же практически еёлицо – у меня до сих пор частит пульс и сбито дыхание, хотя я встретил Эм минут сорок назад. Я стараюсь расслабиться, заставляю себя не думать о ней, но воспоминания о прошлом атакуют мой разум. Я не могу совладать со своими эмоциями – внутри какой-то бешеный водоворот, и если я не возьму себя в руки, он выйдет из-под моего контроля! Глеб без умолку говорит о какой-то девушке и её машине. Зачем мне о ней знать, если я полчаса назад встретил барышню, которая очень похожа на девушку, которую я раньше любил и с которой был вынужден расстаться?
–...так вот, поэтому вся надежда на меня, – монолог Коноплёва подошел к завершению и, прихлебнув коктейля, Глеб выразительно посмотрел на меня, ожидая моей реакции.
– М-м. Я понял.
– Ты меня хоть слушал? – смеётся друг. – Вообще вынь наушник, Себа! Слушаешь свою музыку и витаешь в облаках. Вообще странно, это обычно прерогатива Олега.
– Да-да – киваю я. – Я тебя слушал. Я просто после Испании немного не могу привыкнуть к климату, поэтому меня немного мажет. Повтори суть своего длинного монолога, коротко и ясно.
– Да, ты немного не в себе сегодня, чувак. В общем, для тупых повторяю ещё раз. У одной девицы и меня полетели тачки, везти нас некому. Одна машина на 9 человек – не вариант. Поэтому едем на их транспорте. Сейчас я свяжусь с менеджером «Ручейка» и скажу, что мы все едем на автобусе, – Глеб лезет в рюкзак за «Айфоном», потому что тот напевает мелодию входящего вызова.
– Договорились. Какие планы на «сейчас» и вообще на сегодня?
– Никаких. Я, правда, хотел сюда в «Аддидас» зайти.
– А потом?
– На Поклонку, куда же ещё. Алло, я вас слушаю, – судя по его интонации, он не понимает, с кем разговаривает. С минуту Глеб слушает своего собеседника, после чего его на его лице появляется сперва растерянность, потом дьявольская ухмылка.
– Вот как? Я вас понял, Андрей. Да, до скорого!
Он кладет телефон на стол с таким выражением лица, словно Доктор Зло только поведал ему план о Захвате Мира.
– Как интересно! – говорит Глеб сам себе. – Как интересно!
– Что такое?
– Мм, друг мой, какие вещи творятся... Давай заглянем в «Адидас», а потом зарулим на Поклонку, как и хотели!
– Да что случилось то!
Как не просил я Глеба рассказать, что за Андрей ему звонил и что он ему рассказал, Глеб не дал мне и малейшего намека. Думаю, это старший брат Олега, но вот о чем таком таинственном они говорили, я не догадался. День загадок какой-то, честное слово.
ЭММА
Наконец-то я снова дома, в царстве комфорта. Как приятно после душной улицы войти в квартиру. Здесь, конечно, не идеально, но хотя бы нет сумасшедшего солнцепёка. Но не успеваю я этим насладиться, как кто-то звонит на домашний. Я бросаю пакеты на пол и скорее бегу к телефону – на экране трубки высвечивается «Ника, дом».
– Алло! Ника, привет! Привет! Я только пришла!
– Аа. Привет. А ты где была? – я едва разбираю, что она говорит, и прошу повторить. Ника говорит так тихо, что у меня ощущение, будто она недавно плакала. У меня неприятно сжимается сердце: сколько я знаю Веронику, в ней было столько позитивной энергии, подвижности и жизнелюбия, что хватило бы на троих людей. За это она мне понравилась и поэтому мы стали общаться: она просто заражала своей энергетикой и очень хорошо на меня влияла.
– Ходила за покупками, купила кое-что из одежды для лета.
– Да? Жалко меня не взяла. Я хотела бы сейчас уйти куда-то, а то эти стены ужасные давят на меня. Можно к тебе?
– Да! Приходи! Вероничка! Я очень хочу тебя увидеть. Ты даже не представляешь, как сильно! – я молчу несколько секунд, после чего собрав всё мужество в кулак, добавляю: – Есть кое-что, о чем я хочу тебе рассказать.
– Что?
– Ну, это касается моей семьи. Приходи скорее.
Мы договорились, что через час она будет у меня. Час! Раньше ей и не прийти, она живет довольно далеко от меня, плюс учитывая, что она может встать в пробку, раньше пяти вечера я её не жду. Но подруга приезжает намного быстрее, что немного застает меня врасплох.
– Привет! – Ника устало обнимает меня и заходит в квартиру, где на неё набрасываются счастливые кошка Рапунцель и бигль Джимми. Ника садится на корточки и долго-долго возится с ними: чешет кошку за ухо, играет с псом. Она обожает маленьких детей и животных, и даже раньше подрабатывала тем, что сидела с племянниками и выгуливала соседских собак.
– Привет! Быстро ты! – с обвиняющими нотками в голосе говорю я. Это не специально получилось, просто за это время я не придумала, с чего начать этот непростой рассказ.
Подруга трепет собаку за ухо и виновато смотрит на меня:
– Не скажу что быстро, я ехала до тебя сегодня полтора часа!
Мы познакомились, когда начали кататься в общей компании на Поклонной горе. Я запомнила её сразу как увидела. Внешне она очень интересная, запоминающаяся, актриса всё-таки. Худенькая, невысокая, смуглая, с таким свежим и загорелым цветом лица круглый год. Волосы каштановые, до плеч, очень красивые – но самое интересное, это, конечно же, глаза. Большие, зелёные, очень выразительные. Веронику потрясающе украшала мимика: как она корчила рожицы, морщила нос, играла бровями или даже язык показывала, делало её невероятно симпатичной.
Однако то, что я вижу сейчас, мне не нравится. Лицо кажется серым от усталости и бессонницы, глаза припухшие, а на белках красные сеточки. Она слишком тяжело переживает то, что происходило между ней и Глебом. Она его уже не любит, нет, просто она не может терять людей, к которым привыкла. Для нее нет ничего страшнее предательства со стороны близких.
– Ну, ты совсем расклеенная! – я обнимаю её, и она утыкается лицом мне в плечо. У нас большая разница в росте. – Выше нос. Мы едем отдыхать, все будет хорошо!
– Это ты так думаешь, что там все будет хорошо. Мне придется все время общаться с Глебом, а какой бездушный он стал в последнее время, я вообще молчу.
Мы идем на кухню, где посреди кухонного стола стоит огромная коробка пиццы, чашки из-под кофе и несколько журналов. Почему-то при взгляде на еду я невольно думаю о сестре и закусываю губу.
– Ну, может тебе с ним все-таки начистоту поговорить?
– Эм, какая чистота! Ему Оля уже накапала на мозг, что я не подхожу ему. Она никогда меня не любила и всегда говорила обо мне гадости. Это из-за неё он мне звонил раз в сто лет, а если не дай Бог в компании была она, то всё, он делал вид, что я ему друг, свой парень, а не девушка! Дура, как же я ненавижу её!
Я обнимаю её, и ощущаю при этом странную неловкость.
– Может она права? И вы действительно... ну скажем, немного не то друг для друга?
– Эмма! – тут Ника не может сдержать слёз. – Я умру, если увижу его с другой девушкой, понимаешь? Я не могу, меня только от мысли, что он с кем-то встречается, начинает трясти! Я не хочу встречаться с ним, я хочу прежних отношений... Эм, когда от тебя отворачивается тот, кто тебе дорог, это ужасно! Ужасно! Понимаешь? Я знаю, что это ностальгия. Но она ест меня все время, все время, я с ума схожу просто... Он мне нужен! Нужно то общение, что у нас было, а не сухой голос, который мне звонил сегодня и поговорил со мной одну минуту 32 секунды по сотовому!
– Он знает, что ты так мучаешься?
– Нет! – она всхлипывает и поднимает голову. – Эмма! Даже не думай ему говорить, я убью тебя, если ты ему скажешь! Он уверен, что мне плевать и пусть эта уверенность будет непоколебима! Он же издеваться надо мной будет, и Оля эта...
– Ну, он не такой злой человек, чтобы издеваться над чувствами. Он вообще очень вежлив со всеми, – покривив душой, говорю я. Честно говоря, Глеб мне никогда не казался ни добрым, ни заботливым, и по мне так кроме внешней красоты в нем ничего хорошего нет, но раз Ника так его любит, значит, есть за что?
– Сама-то веришь в то, что говоришь? – горько ухмыляется Ника, прекрасно знающая, что Глеб меня терпеть не может. У них было немало ссор на почве того, что Ника дружит со мной, и до меня доходили разговоры, что Глеб иногда ставил ей ультиматум, что либо он, либо я. Ника не тот человек, чтобы предавать дружбу, поэтому сказала, что выбор она делать не будет.
– Ну, с тобой он был другой, чем со мной.
– Ну да. Он хороший. Все-таки обидно, что вы так не любите друг друга.
– Агрессия всегда исходила от него,– категорично говорю я, и Ника даже вздрагивает от резкости в моем тоне.
– Ну, матом крыла ты его, он себе не позволял ругательств.
– О да. Он чихвостил меня более изысканно, но суть остается той же. Все, давай не о Глебе, мне сегодня хватило разговора с Коноплёвым по телефону. Сменим тему, к сожалению, на менее приятную, но не обсудить это нельзя.
– Ладно, – более спокойным голосом говорит она. – О чём, точнее о ком, ты хочешь поговорить?
– Мне надо кое-что из комнаты принести, посиди минут 5. Хочешь, пиццы пожуй. Она свежая.
Ника кивает и делает нам попить: мою кухню она знает лучше своей и быстро находит в ней все, что нужно. Я в это время нахожу в комоде старый альбом с фотографиями и достаю несколько кадров. Лучше начать с того, что показать ей снимки, а потом начать рассказ. Взяв фото, я возвращаюсь на кухню: подруга доедает второй кусок пиццы и листает каналы.
– Фотки? – улыбается она. – Ты хочешь показать мне какие-то фотки?
– Да. Вот посмотри сначала на эту.
Кладу перед ней глянцевую фотографию формата А5. Внутри меня все завязывается в узел от волнения. На кадре мы с Мари дома, очень красивые, в новогодних платьях и нам где-то лет по 15. Как раз тот возраст, когда я уже была знакома с Никой и всей роллерской тусовкой. Эту фотографию я выбрала специально первой: здесь нет ощущения, что мы близнецы, хотя видно, что похожи.
– Это твоя подруга? Милая. Немного похожа на тебя.
Здесь у Мари сильно накрашенные глаз и выпрямленные тёмно-каштановые волосы: у неё был период, когда она в штыки воспринимала факт нашей одинаковости и делала что угодно, только чтобы мы с ней были разными. Красила лицо, изменяя его до неузнаваемости, стриглась по-разному – она добилась того, что нас нельзя было спутать, вот только ей это всё ужасно не шло, и она вернулась к старому образу.
– Это моя сестра, – я кладу следующее фото, где мы чуть старше, но опять не похожи.
– Двоюродная? Ты не говорила мне, что у тебя есть двоюродная сестра! Вы не похожи! – с уверенностью в голосе говорит она. – Ни капельки!
– Она моя родная сестра, Ник. Близняшка, – на следующем снимке, сделанном за месяц до развода родителей и семейной печали, наконец-то видно, что мы правда на одно лицо. Папа сфотографировал нас, как ни странно, обнимающихся. Совершенно не помню тот день и уж тем более, чтобы мы так мило демонстрировали свою сестринскую любовь. Ника как-то странно смотрит на последнюю фотографию, после чего преподносит её поближе к лицу, проводит пальцем «по мне» и улыбается.
– Вот это ты,– она кладет снимки на стол. – Но, Эмма? Почему? Почему ты не говорила, что у тебя сестра близнец? Она же... как ты! – она посмотрела на предыдущие фотографии ещё раз. – Даже не смотря на прически, вы же одинаковые! Как её зовут? И где она сейчас? Почему ты не рассказывала мне ничего?
– Её зовут Мари. Она жила последний год с мамой в Париже.
– Да, я знаю, что твои родители развелись, и мама уехала на Родину. Но не думала, что не одна.
– Это сложно всё, Ник, – мне нужно всё мужество, чтобы рассказать ей историю наших отношений. Ника поначалу много перебивает, но в какой-то момент умолкает и только слушает. Чем больше я рассказываю, тем печальнее она становится. Я не понимаю, что расстраивает её больше: то, что я не рассказывала ей о Мари или то, что сестренка откровенно портила мне жизнь.
– Значит, ты не рада, что она едет с нами?
– Нет. Абсолютно.
– Когда она прилетает?
– Завтра, утром или во время обеда.
– Ну, ты не переживай, Эмма! – Ника крепко обнимает меня. – Ты же наша, никакая Мари из Парижа тебя не заменит! И потом, это же только до конца лета, потом она вроде же улетит обратно?
– Угу, – я беру кусок пиццы и откусываю небольшой кусочек. – Ник. Пообещай мне одну вещь.
– Какую?
– Что мы из-за Мари не поссоримся.
– Никогда. Ты же знаешь, что я не предаю друзей. Никогда.
После этого мне, как ни странно, стало легче.
МАРИ
Давно же я не была в Москве – едва я выхожу из самолета и полной грудью вдыхаю до невозможного душный, пахнущий дымом и бензином воздух, как сразу понимаю, что я дома. В Париже воздух другой: слегка тянет мятой и щипит ноздри, но потом привыкаешь. Русская матушка земля приветствует меня аномальной жарой, беспорядком на таможне, паршивейшей работой аэропорта, до небес взвинченными ценами за такси и благородным русским матом. Можно ли считать это хорошим знаком?
Мой самолет приземлился два часа назад. Уже 3 часа дня, а я еще даже не выдвинулась в дорогу. Минут сорок у меня уходит только на то, чтобы поторговаться с водителем такси до приемлемой цены. Ну не за 5 же тысяч российский рублей он повезет меня домой. Денег у меня с собой много, очень много, мама дала мне наличных и одну из своих карточек, чтобы я жила спокойно и ни в чем себе не отказывала. Но я не планировала платить таксисту такую сумму! Он видимо решил, что раз я блондинка, и прошу довезти меня в один из богатейших районов города, то меня можно развезти. Будто я не в курсе, сколько стоит такси до дома. В итоге договорились с ним на сумме втрое меньше, с учётом, что он ещё дотащит мои чемоданы до квартиры.
Первый час пути проходит неудачно. За эти шестьдесят минут мы лишь на 3 километра отъехали от «Шереметьево-2» и встали в жуткую пробку, которая не рассосется наверно до второго пришествия Христа. Я не теряю оптимизма и надеюсь, что рано или поздно, но до дома я доеду.
Водитель включает на полную мощь кондиционер и подпевает «Радио Максимум»; холодный воздух почти не долетает до меня, и я изнываю от жары. Градусник в машине показывает 43 градуса. Чтоб мои глаза этого не видели. Шутка ли, во всей Европе стоит аномальная жара, и видимо, она коснулась и европейской части России. Бедные бабушка с дедушкой, у которых проблемы с давлением, уехали до конца лета на север, в страны Скандинавии: там сейчас прохладно и очень хорошо. Мама скоро тоже улетит туда, как только закончит свои дела по работе. За меня же решили, что мне надо пообщаться с папой и Эм и отправили жарить кости в РФ. Крепостью и сплоченностью наша семья не отличалась даже тогда, когда мы жили под одной крышей.
Я рассеянно перебираю в руках бутылку с холодным чаем. Проехав половины пути, я начинаю волноваться. В Москве я чувствую себя по-другому, чем в Париже. Особенно с моим русским именем. Первой ласточкой, зародившей во мне неприятное чувство, было то, что на паспортном контроле меня назвали по имени отчеству. Последний раз я была Марией Андреевной год назад, когда лежала в больнице на аборте. Главврач считал, что раз я лежу с таким серьёзным делом, то и обращаться ко мне надо со всей серьёзностью. Когда же я улетела в Париж, мамуля решила, что лучше дать мне её девичью фамилию. Поэтому во французском паспорте рядом с моей фотографией написано «Мари Рошель Легран». При звуке русского варианта моего наименования я ощутила неприятный комок в горле и вкус тех таблеток, которыми меня все время пичкали после операции.
Я не даю себе утонуть в неприятных воспоминаниях. Делаю три больших глотка и достаю из сумочки зеркало. Моя дурная привычка постоянно смотреться в зеркало. Сейчас я очередной раз расстроилась сама себе: на своё отражение я уже месяца три смотрю без особого восторга. Не та, что была год назад – волосы от многочисленных красок потрескались и совершенно не лежат в укладке. Все мамины парикмахеры бились с моими волосами часами, но лучшее, что они смогли из них сделать, это отстричь их. Лицо у меня бледное, на щеках какое-то необъяснимое покраснение, а глаза без туши кажутся мне бесцветными. Я страшна.
Было много причин тому, почему я распустила себя до такой степени и стала выглядеть хуже некуда. Шутка ли, что я получила вместо класса, полного друзей, новую группу в колледже, которая невзлюбила меня. У меня никогда не было проблем в общении: меня любили везде, где я появлялась, но в Париже у меня так и не появилось ни одного друга или подруги. Вообще никого. Я нравилась паре местных парней, один-два готовы были со мной встречаться, но я слишком... слишком застряла на одном, что остался в Москве, чтобы обращать на них внимание.
Апатия окончательно поглощает меня, и я лезу в сумочку за «Парламентом».
– Тебе плохо-то не станет? – дружелюбно смеется водитель, и я не могу не улыбнуться в ответ.
– Нет, спасибо.
– Ты приуныла, я смотрю! Думается, там за границей получше, чем у нас?
– Нет, дома всегда лучше.
– Ну, я надеюсь, что до твоего дома мы рано или поздно доедем! – водитель делает музыку на магнитоле чуть погромче. – Хорошая песня, послушай! Не знаю, слушаете вы такое или нет, но баба за душу берёт!
Едва только раздается знакомый аккорд гитары и шум прибоя на заднем фоне, как по моему телу пробегает судорога. От челюстей до колен. Я расслабляю руку и роняю сигарету – горящий окурок падает на асфальт. Земфира. «Прости меня, моя любовь» С этими строчками я, стиснув зубы, смогла прожить французский год. Я помню, почему-то, что особенно часто слушала её весной: когда пахло теплом, молоком и свежей листвой, хотелось любви, а его не было рядом. Замечательный голос Земфиры, певший, что мы крепко влипли, оказался лучшей и наверно единственной поддержкой, которая помогла мне выжить.
«Море обнимет, закопает в пески.
Закинут рыболовы лески,
Поймают в сети наши души.
Прости меня, моя любовь»
Обычно я плакала, когда слышала эти строчки. У меня всегда при звуках её голоса происходил какой-то душевный надрыв, появлялась боль в грудной клетке, словно меня сильно ударили. Сейчас этого не произошло. Возможно, я вылечилась от него, и мне хватило года, чтобы всё забыть.
– Ого! – говорит мой водитель. – Так там целая беда впереди! Скорая стоит, не дай Бог кому-то плохо стало из-за этой погоды!
-Что? – нервно переспрашиваю я. – Что там такое? Кому-то плохо стало?
– Да вон, в машинах 10 отсюда... Мне не видно... Эй, ты куда?
– Я пойду гляну, что там, далеко не уезжайте! – я вылезаю наружу, стараясь не задеть дверью соседнюю машину. Водитель беспомощно разводит руками и кладет их на руль:
– В такой пробке, даже если бы хотел, не уехал!
Я лавирую между машин. Яркое солнце печет мне в спину. Оно до того горячее, что мне становится нехорошо. Метрах в 40 от нас на обочине стоит Скорая Помощь, притулившись в тени единственного на автостраде дерева. За ней припаркована полицейская и красная иномарка. Дорогая. Мерседес. Часть дороги ограждена – на асфальте лежит человек, накрытый белой простыней. Из-за слабого ветерка край чуть отгибается, и я вижу, что это светловолосая девушка. Мёртвая светловолосая девушка.
Меня пошатывает. Я опираюсь о стоящую рядом машину и с ужасом наблюдаю, как молодая женщина что-то кричит в трубку. По её обрывочным фразам понятно, что девушку сбила именно она. Она плачет, говорит, что даже и предположить не могла, что та бросится ей под колеса. Она только вчера купила эту машину, а сегодня уже сбивает человека.
Переднее окно машины, о которую я облокотилась, потихоньку открывается. Лысый мужик, сидящий за рулем, смотрит на меня с интересом.
– Девушка умерла? – сипло спрашиваю я.
– Умерла, – говорит он и смотрит на тело под простыней. – Представляешь, ей 19 лет всего, дурочке. От неё парень к другой ушёл, а она с горя под машину бросилась. У неё на руке была привязана записка, что мол, я по своему желанию под машину киданулась, не вините водителя машины, которому не посчастливилось меня убить... Знала бы она, сколько шума поднимется, пробка уже часа 3 рассосаться не может!
Я на ватных ногах дохожу до своего такси. Всю дорогу до дома мне кажется, что меня вот-вот стошнит. Минуя это ужасное место, мы поехали быстрее, и через 30 минут я уже дома. Водитель берет с меня меньше, чем договаривались, относит мне вещи до двери на лестничной клетки, желает мне удачи и уезжает. Почему-то от его пожелания мне становится не по себе.
И вот я, наконец, стою перед дверью своей квартиры. У меня есть ключи, и я точно знаю, что замок тут никто не менял, но почему-то хочется, чтобы мне открыла сестра. Глупо заходить в квартиру, как ни в чем не бывало, после того, как меня год тут не было. Я нажимаю на звонок и через секунду-другую слышу, как заливается лаем Джимми. Хлопает квартирная дверь. Шаги. Папа обычно на работе в такое время, значит, это сестра. Лязгает замок, и медленно открывается железная дверь.
– Привет! – говорю я одновременно с Эм, и мы обе не можем сдержать оха удивления.
– Ого! – улыбается она и ругается, не изменяя любимой привычке. Немного свысока и надменно, но всё-таки она дарит мне улыбку.
– Привет, Эм, – я обнимаю её. Она пахнет как и год назад своими любимыми духами и вообще выглядит отлично. Намного лучше меня. У неё совершенно здоровый и свежий вид, хотя в этом году она болела не меньше меня.
– Ты хороша, конечно, – не могу не сказать я, когда мы входим в квартиру. – Ты неплохо выглядишь.
– Ну, а тебя, честно говоря, год жизни в столице моды как-то не приукрасил, – задумчиво говорит Эм, наклонив голову набок. – Хотя наши животные от тебя в восторге!
Дома хорошо. Я сажусь на холодный пол из мелкой керамической плитки и долго играю с одуревшими от радости животными, очень сожалея, что тут я пробуду только до послезавтра, после чего мне снова придется уехать на две недели из своей alma mater.
ОЛЕГ
– Олег, сходи, пожалуйста, с Катей в зоопарк! Она хочет увидеть геккона! – кричит мать из кухни, нарезая овощи для обеденной окрошки. – Твой отец и Андрей после работы будут уставшими, а мне некогда, у меня дел по дому тьма, будь другом!
Быть другом по мнению мамы – это таскаться по жаре с пятилетним раптором, чтобы он смог посмотреть на себеподобных. В нашей семье чаще всего мне выпадала честь быть сопровождающим при этой маленькой избалованной девочке. Повезло же Кате: растёт всеобщей любимицей у мамы, папы и двух старших братьев. Хочет Катя посмотреть на геккона в плюс сорок, Катя на него посмотрит: Олег никогда ей откажет, потому что любит эту мартышку. Хотя я сейчас я был бы не против, если бы ею закусил какой-нибудь гризли. Почему она не вдохновилась желанием сходить искупаться? Я бы с большим воодушевлением повел её на пляж, чем в зоопарк: смотреть на животных в клетках – удовольствие не по мне. Кто вообще придумал такое развлечение? Меня так всегда подбивает желание выпустить всех зверей на свободу и то, что они перегрызут пол улицы, меня не волнует. Я за – защиту окружающей среды, животных, Грин Пис и экологию. Но раз уж Катя пока мою позицию не поддерживает, придется идти с ней в это место пыток, и смотреть, как гекконы сходят с ума в сорокаградусную жару.
