Текст книги "Цепная реакция (CИ)"

Автор книги: Ая Баранова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

– Девочки, что случилось? – спрашивает перепуганная Ника, но её опять все игнорируют.

– Сучка! Ты встречалась с моим парнем?! Моим?

– Это ты шалава! Мы полгода уже вместе!

– Он со мной встречался, когда еще тебя не знал!

– Ой, как странно, кода познакомились, он был одинокий и несчастный!

– Не твоё это дело, каким он был!

– Когда он стал моим парнем, это стало моим делом!

– Истеричка! – орёт Мари и вцепляется мне в волосы. Мы начинаем бить друг друга, а Ника истошно кричит и убегает на улицу, видимо, решив самоликвидироваться, чтобы не огрести от нас обеих. Мари больно держит меня за волосы, а я умудряюсь со всей силы заехать ей по лицу, из-за чего из носа у неё течет кровь. С сильным гневом и яростью мы продолжаем бить друг друга, как в дом врываются Глеб и Ника с Олегом, и начинают нас разнимать. Глеб с силой оттаскивает меня назад, в то время как Олег хватает за руки Мари, похожую сейчас на злую уличную кошку.

– Оля! Оля! – что-то кричит мне брат, но его доводы я не слушаю. Меня целиком и полностью охватил гнев, а кто-то мешает мне его изливать! Да я сейчас и Глебу врежу, черт возьми! – Оля, сейчас надо не этим заниматься, Оля! Оленька, не надо, вы обе не знали, что так произошло, вы не виноваты друг перед другом!

– Мне плевать, кто перед кем виноват! Эта дрянь спала с моим парнем!! С моим парнем!!

– Как бы там не было, и кого бы из вас двоих Семён больше не любил, это уже не важно, – сипло говорит Олег. Мари, услышав это, явно перестает рьяно сопротивляться и отводит взгляд.

– Да... ты прав... все правы... Я знаю... Отведи меня наверх, пожалуйста,– плаксиво говорю я Глебу, и брат помогает мне подняться на второй этаж, где я без сил падаю на кровать и долго-долго плачу. На сей раз тихо, потому что громкие эмоции из меня уже вышли, и сейчас мне хочется только тихо мучиться, до тех пор, пока мне не станет легче. Брат гладит меня по голове, ничего при этом не говоря, потому что знает, что когда мне плохо, мне не нужны эти сраные, тупые слова. Мне нужно просто, чтобы человек был рядом. Я знаю, что он сейчас со мной, он мой брат, и он меня любит, не смотря на то, что я вечно его раздражаю, мешаю жить и заставляю решать свои проблемы... Я так хочу сказать ему спасибо, за то, что когда мне больно, он не издевается надо мной, а помогает, поддерживает... Почему я не делала того же, когда было больно ему? Чувство стыда добавляется к тому, что сейчас творится внутри меня, и это вызывает новый поток слёз.

– Спасибо,– тихо говорю я. Глеб ничего не отвечает и продолжает гладить меня по спутанным волосам. Мне немного больно, потому что Мари, видимо, решила лишить меня скальпа. С каждой минутой голова болит все больше и больше, и у меня появляется подозрение, что у меня разошелся шов. Чертова сука. Как я только могла с ней дружить. Как же слепа я была.

Я не знаю, сколько времени мы проводим в этом ужасном тягомотном молчании, как в дверь постучали. Мне кажется, слышу голос Олега, который говорит, что Рома только что привел Эмму от врача, все уже внизу, и все хотят идти искать Семёна и ждут только Ольгу. Брат отвечает ему что-то невнятное, но разобрав среди его бормотания слова «ей очень плохо», я резко встаю с кровати (голова болит так, словно ее разрезали бензопилой), нащупываю на тумбочке влажные салфетки и быстро протираю лицо. Собираю волосы и говорю, что через минуту я спущусь вниз и за меня можно не волноваться.

Лицо горит и кажется мне липким. На губах противный привкус спирта и дешевой отдушки, поэтому я иду в ванну и тщательно умываюсь холодной водой. Это бодрит меня, и я начинаю думать более рационально, и неприятные эмоции уходят куда-то далеко, хотя боль заполнила собою почти всю полость моей головы. Я набрасываю на плечи толстовку, которую не успела убрать в сумку и надеваю кроссовки. Последнее, что я делаю, это выпиваю две таблетки успокоительного, один «Ибупрофен», чтобы унять головную боль и беру сигареты. После совершения всех этих действий спокойствие снова становится моим спутником, и я спускаюсь по скрипящей лестнице вниз.

На кухне пахнет табаком. Курят почти все. Мари, Эмма, Олег, Саша. Я следую их примеру и прошу зажигалку у Олега, так как он сейчас у меня не ассоциируется ни с чем плохим. Я сажусь на разделочный стол между ним и Эммой и чувствую себя в безопасности. Эм уже одета не в футболку моего брата, как я видела её утром, а в свою одежду. Причесана, умыта и выглядит более похожей на ту Эмму, которую я всегда знала, однако что-то в её образе все равно не вяжется. Позже до меня доходит, что я никогда не видела, чтобы она курила. Саша, стоящий напротив, смотрит на меня с ненавистью, но я стараюсь не идти на провокацию и молчу. Только бы он ничего не сказал!

– Эмма, как нога? – тихо спрашиваю её я.

Эмма кивает мне и говорит, что все хорошо, но Рома обращается ко мне с такой интонацией, словно меня надо в чем-то уговорить:

– Врач сказал ей лежать и вообще не ходить без необходимости хотя бы неделю, чтобы там все заросло поскорее. Ей наложили швы, и нужно время, чтобы рана затянулась. Если она сейчас пойдет с нами...

Я с пониманием прерываю его и обращаюсь к Эм:

–Тогда тебе лучше остаться здесь. Не дай Бог, ты споткнешься, упадешь, или что-то ещё, – я обнимаю её за плечо, та кивает мне в ответ.

– Здесь один большой овраг. Эм объяснила мне, как именно она шла, – продолжает Рома. – Пусть она с Мари останется здесь, а все остальные пойдут... Я бы вообще настоял на том, чтобы пошли только парни, но я так понимаю, что ты... – при этом Рома встречается со мной взглядом и читает в моих глазах отрицательный ответ.

– Я пойду.

– Хорошо, ты иди, – не может спорить со мной Рома. – Мари, посиди, пожалуйста, с Эммой, на предмет того, что...

– Ника прекрасно может посидеть со своей подругой и помочь ей, когда надо, – грубо говорю я. При упоминании имени Мари я ощутила, как дикий гнев ударил мне в голову, но было сейчас не время выяснять отношения. Ника, да впрочем, и все остальные, вздрагивает от резкости в моем голосе, но без споров соглашается. Я достаю из кармана карточку с телефоном такси и протягиваю её Мари. – Мари, позвони, пожалуйста, по этому номеру, закажи нам такси на... 3 часа дня. Раньше мы не успеем. Обязательно дозвонись до них. Нам нужно две машины.

– У меня телефон не ловит, – как можно более спокойным голосом говорит Мари.– Со вчерашнего вечера нет сети.

– Мой возьми.

– Твой телефон ничем не лучше моего! – шипит Мари, словно намекая на кое-что другое. Мне не нравится двусмысленность в её ответе, но я не огрызаюсь в ответ.

– О, госспади, не будь такой маленькой! На автобусной стоянке есть телефон-автомат, воспользуйся им. Или позвони из администрации, там есть городские телефоны, они не откажут.

Мари угрюмо на меня смотрит и как-то странно шевелит челюстью, словно что-то жует.

– Мы с тобой потом поговорим, – сухо добавляю я.

– Да, десять раз.

– Нет, один раз, чтобы ты раз и навсегда все поняла!

– Девушки! Потом разберетесь! Вы как маленькие, госспади! Нашего друга уж в живых нет, а вы деретесь, как дети! Имейте уважение к себе, друг к другу и к Семёну, да храни его Бог! – резонно вставляет Эмма, чем немного пристыживает нас.

Я смотрю прямо в глаза Мари – у меня совершенно не вяжется то, что она как-то могла быть вместе с моим парнем. Семён мой, мой и еще раз мой. Я люблю его так сильно, что не желаю не делить ни с кем… Я буравлю её взглядом. Она молчит и не спорит со мной. Мне немного неловко, что я велела ей оставаться здесь, потому что я понимаю, что он для неё не последний человек и, возможно, она хочет идти с нами. Но я собственница. И я люблю, чтобы было по-моему. Поэтому в лес за Семёном пойду только я. А она будет делать то, что я сказала.

– Беркетова у нас как всегда – клад ума, – не к месту говорит Саша, и мой негатив переносится с Мари на него.

– Заткнись, тупой урод!

– Все, опять двадцать пять! – теперь уже бесится Рома. – Детский сад, пожалуйста, все свои личные неприязни оставьте при себе! Мари, пожалуйста, сходи, позвони и перенеси такси на 3 часа, лучше даже на четыре, – при его словах я не могу сдержать злобной ухмылки. – Девочки, Эмма, Ника, оставайтесь здесь. С телефонами правда какая-то незадача, сеть плохо работает сегодня, но всякий случай держите сотовые при себе. Тушите свои сигареты, господа. Путь нам предстоит нелёгкий, – с этими словами Рома решительно идёт к двери, а все остальные в полном молчании следуют за ним.

ОЛЕГ

Едва Ольга ушла, как в кухне повисла неловкая пауза. Мы понимаем, что блестящий план Эммы и Глеба не получился, и события начали развиваться не так, как они хотели. Что ж, тут многое идет далеко не так, как нам хочется.

– Нда, – медленно говорит Глеб. Он выглядит потерянным и сбитым с толку. – Надо пойти за ней, а то как бы Оля не натворила дел.

– Займись этим, друг мой, как-никак она твоя сестра. Ты ей нужен сейчас, – кивает головой Рома. – Эмма, иди, одень что-нибудь, и пойдём с тобой до медпункта сходим, а то мне не нравится твоё состояние.

Она поднимается наверх и спускается уже в своих некогда джинсах, которые сейчас разорваны, перепачканы и похожи на тряпье Робинзона Крузо после целой жизни на необитаемом острове. Она достает небольшие ножницы из аптечки Глеба и отрезает лишнюю ткань, укоротив штаны до середины бедра. Выкинув мусор, а заодно и то, что было на столе, она моет руки, и уходит вместе с Ромой. Я тоскливо смотрю в след ей и Роме, который решил взять на себя этот поход к врачу, после чего замечаю почти такой же взгляд у Глеба. У Глеба, который ненавидит её и считает отвратительной девицей с грубыми манерами.

– Глеб, – неловко говорю я. – Глеб... могу я спросить?

– Давай, – кивает друг. Мы остались с ним вдвоем в пустой кухне, тишина которой действует мне на нервы. – Вы... с Эммой, у вас что-то было?

– Чего?

– Вы ночевали вместе... У вас что-то было, – мой голос звучит так, словно я не спрашиваю, а утверждаю.

– Нет, – быстро отвечает Глеб. – Мне плевать, как это выглядит со стороны, у нас ничего не было. Не устраивай тут сцену ревности, Олег, мне Эм как не нравилась, как девушка, не нравится, и не будет нравиться.

– Ты её защищал сегодня, когда Саша начал...

– Само собой, защищал, потому что Эмма показала себя как мужественного человека, который ничего не испугался и бросился спасать друга. Конечно, теперь нельзя к ней относиться, как раньше, но это не значит, что я в неё влюблен, и уж тем более, после всего, что мы пережили, мы решили переспать. Думай иногда, о чем говоришь.

Вроде бы он говорит все логично, и я даже почти ему верю, и все же мне кажется, что Глеб со мной не до конца честен. Начать с того, что начал называть её по имени, и кончить тем, что у него совершенно изменилась интонация. Я мог допустить, что после того, что пережила Эм, у них действительно вряд ли был секс, но то, что для Глеба она теперь не та, что раньше, меня напрягает. Ещё вчера он издевался над ней и унижал, как только мог, то время как я молчал и только и мог, что просил не делать этого. В итоге для неё Глеб теперь хороший парень, а я какой-то урод, который её предал, которого она… ненавидит.

– Ты говорил Эмме про меня?

– Мы уже обсуждали это, Олег, и выяснили, что я ей ничего про твою пламенную любовь не говорил.

– Не издевайся надо мной. Просто это выглядит не очень красиво со стороны, и мне больно, Глеб. Ты сделал мне больно. Умышленно, или это стечение обстоятельств, но ты меня обидел.

Глеб смотрит на меня как на ребёнка.

– То, какие у вас отношения с Эммой, вина твоя. Частично её, потому что она тебя не воспринимает и не дает тебе шанса раскрыться. Я тебе что говорил? С человеком, с девушкой то бишь, должно быть легко. Как с самим собой. Без напряга. Говорить без напряга, не стыдиться ничего, быть самим собой. Ты с ней даже поздороваться боишься, уж что говорить про близкие отношения?

Сейчас мне кажется, что передо мной не лучший друг, а какой-то чужой посторонний парень, который неумело учит меня жизни.

– Ты зато не боишься, я смотрю, – холодно говорю я. – С каких пор ты у нас стал гуру отношений? Ты с Никой сначала реши, как себя вести, а потом и другим советы давай.

– С Никой у меня уже никогда ничего не будет, не переводи разговор, – говорит Глеб, как входная дверь открывается, и я уже было удивился, почему так быстро вернулись Рома с Эм, как выяснилось, что это не они. На пороге топчется совершенно потерянная Вероника, и по её выражению лица я не могу понять, слышала она это или нет.

– Эмм... в общем... там Оля с Мари дерутся... и... – сбивчиво говорит она и смотрит при этом на Глеба.

– О нет! – мигом забыв про наши личные перепалки, мы стремглав бросаемся на улицу и бежим к дому девочек. Около входной двери, словно гиены, сцепились Ольга и Мари. Судя по характерным эмоциональным выкрикам, относительно друг друга они уже все поняли. Глеб бросается к своей сестре и тащит её назад, словно боксера после ринга, а я хватаю за руки Мари.

– Мне плевать, кто перед кем виноват! – вопит Ольга на попытки брата её образумить.– Эта дрянь спала с моим парнем! С моим парнем!!

В какой-то степени я понимаю состояние обеих девушек, и мне даже неловко просить их оставить свои разборки при себе, ибо они уже ничего не решат, но всё же свое веское слово я не могу не вставить.

– Как бы там не было, и кого бы из вас двоих Семён больше не любил, это уже не важно. Ольга поднимает на меня заплаканное лицо и понимает, что я прав. Она просит Глеба отвести её в комнату, а Мари остается на первом этаже, со мной и подавленной и ничего не понимающей Никой. Глеб поднимается с Ольгой наверх, а мы с Мари и Вероникой остаемся на первом этаже. Вероника опасливо смотрит на близняшку Беркетову, словно та была бомбой замедленного действия. Я предлагаю всем пройти на кухню и выпить воды. Кажется, что целая вечность проходит прежде чем дверь открывается и на ее пороге появляется Эмма с Ромой. Они ничего не говорят нам, но глядя на их глаза все становится понятно. Эмма топчется рядом с сестрой, явно не понимая, что ей надо делать. Мы не знаем вообще, что нам делать. Мы курим, ходим по кругу, пока, наконец, Ника не предлагает нам поесть. У нас сразу же появляется дикое желание заняться хоть чем-то, чтобы прогнать это ужасное состояние.

Через час я поднимаюсь на второй этаж, чтобы узнать как Оля. Оля была в порядке, поэтому дождавшись её и обсудив план дальнейших действий и конечно же немного поругавшись, мы идём в лес, искать Семёна.

На улице прохладно, но довольно сухо. Ливня, который шел предыдущие дни и ночь, почти, что нет, разве что иногда начинает моросить дождь. Это еще больше нагнетает тоску. Мы медленно идём вперед, следуя за нашим бравым товарищем Ромой, который то и дело призывает нас к внимательности.

Оля держится молодцом. Иногда она закуривает, но в целом не показывает признаков волнения. Глеб всю дорогу идет рядом с ней, но ничего ей не говорит. Надо сказать, мы вообще ничего не говорим. Наконец, увидев, что вперед нас тот самый овраг, мы чувствуем, что поддаемся эмоциям. Мы стоим на краю и озираемся по сторонам. Наконец, я его вижу. Сердце начинает стучать в два раза чаще. Семён лежит на спине, и не понятно, жив ли он или нет. Оля, увидев его, замирает, после чего выдержка изменяет ей, и она заливается слезами:

– Я вижу его! Вижу! Вон он! Госспади, Семен! – плачет она и быстрее всех бежит вниз по оврагу. Ноги почти её не держат, иногда она падает, но сразу же встает и быстрее всех нас несется к Семёну. Овраг совсем не страшный, тут нет крутых склонов, но это понятно лишь в светлое время суток. Мы едва поспеваем за Олей, которая спустилась вниз просто за считанные мгновения и бросилась к Семену. Когда я, Саша и Глеб наконец оказываемся рядом с другом, становится понятно... что его уже не спасти. Семен лежит в какой-то неестественной позе, глаза у него закрыты, а светлая одежда вся в коричневых и бурых пятнах.

– Сёма! – плачет Оля и трясет его за руку и за плечо. – Сема! Как ты можешь... бросить нас... бросить меня... А как же родители? Сёма, ты нам нужен! Ты нам нужен, я люблю тебя! Сема, пожалуйста! Госспади! Я же знаю, что ты не мог умереть! – вдруг орет она и сильно бьет Семена по грудной клетке. Я уже чуть было не взмолился, чтобы Оля оставила его в покое, как... не поверил своим глазам! Из горла нашего перебитого друга раздается какой-то хрип, после чего Семён открывает сначала один, потом второй глаз, и едва разборчиво хрипит:

– Ну, мать, ты меня точно добить решила!

– Семён! – вопит Ольга так громко, что у меня по спине пробегают мурашки. Сашу передергивает, после чего он бросается к другу и помогает ему сесть. Рома достает из рюкзака аптечку и начинает спрашивать Себу, где болит. Глеб поит его водой, Оля плачет и пытается позвонить девочкам, а я понимаю, как липкий жуткий страх постепенно покидает меня, и я сам уже чуть ли не плачу от радости.

МАРИ

Ненавижу её! Истеричная тупая сука! Как я могла так ошибиться насчет неё и посчитать, что Ольга – интересная девушка? Она дрянь! Как она могла встречаться с Сёмой? Как она могла оказаться в его вкусе? Она страшная! Безобразная! Совершенно не понимаю! Она же... кудрявая! Чернявая! Старая! Она же старше его! Она же сука!

Злость не отпускает меня до сих пор. Я хочу просто задушить эту дрянь, но понимаю, что это невозможно! Почему она за меня решила, что мне делать? Я не хочу куда-то идти, звонить, я хотела идти вместе со всеми и искать своего парня! Он же любит меня... И мы будем вместе! Будем вместе, чего бы там эта сучка не говорила! Злость бурлит во мне так, что меня трясет, и я совершенно не могу успокоиться. Я сижу на крыльце нашего дома и курю одну за второй, но успокоение не приходит. В какой-то момент мне становится тошно от вкуса сигарет на зубах, и со злостью бросаю пачку на траву, которая покрывается капельками воды.

Внезапно в голове мелькает мысль, что сестра сказала, что видела, что он умер... Об этом я не думала и вовсе, потому что меня взбесило то, что он встречался и с Ольгой тоже, а меня, получается, обманывал. Но сейчас до меня словно дошло, что его... больше нет! И даже не важно, с кем еще кроме нас двоих он был, его больше нет ни у кого из нас. Неожиданная тяжесть поселяется в моем сердце. До меня так тяжело доходит эта ситуация, но когда я осознаю это, у меня начинает кружиться голова. Я уже жалею, что выбросила сигареты, потому что я ощущаю желание закурить опять.

Я с трудом беру себя в руки и говорю себе, что нужно сходить и вызвать нам такси. Сжимая в руке не работающий «Айфон» и карточку такси, я дохожу до корпуса администрации, но на двери весит табличка «закрыто», а на мои стуки никто не отвечает. На улице вообще поразительно мало народу. Те, кто приехали сюда на своих машинах, уехали еще вчера, а остальным приходится вызывать такси, до которого они не могут дозвониться.

– Тебе тоже нужно позвонить? – спрашивает меня какая-то темноволосая девочка в яркой куртке.

– Да, мне сказали вызвать несколько машин, чтобы уехать отсюда, но у нас не ловит сеть. Попробую позвонить из автомата.

– Он не работает, я пробовала час назад, – говорит девочка, пожав плечами.

– Я все же попробую, спасибо, – сухо говорю я и уверенно иду в сторону стоянки.

Это небольшая бетонная площадка, огражденная сеткой. На ней стоят машины тех, кто приехал своим транспортом, а так же автобусы. В углу стоянки находится таксофон, который мне и нужен. Я набираю номер такси, который дала мне Оля и очень долго жду. В трубке все время слышится какой-то скрип, возможно, что со связью здесь и правда очень плохо. Я вешаю трубку и повторяю попытку. Скрип становится громче, и я забиваюсь поближе к стене телефонной будки и зажимаю ухо рукой. Мне кажется, я слышу «алло» и начинаю кричать в трубку. Скрип становится громче…. и вдруг невероятная тяжесть прижимает меня со всей силы к стене. Внутри меня всё хруститс таким звуком, что от одного осознавания этогоя теряю сознание... Возможно, это был звук, с которым автобус раздавил телефонную будку, а вовсе не меня… Я почти сразу же проваливаюсь в плотный мрак, и даю боли проглотить меня.

НИКА

– Послушай, тебе надо беречь ногу, посиди, я сама справлюсь! – прошу я Эмму. Мы собираем наши вещи, так как планируем уже вечером быть дома. Оля просила, чтобы к тому времени, как они вернулись, мы были уже готовы. Свои шмотки мы уже давно раскинули по чемоданам, я, например, вообще толком не успела ничего разложить, поэтому сейчас больше помогаю подруге. Через час на кухне дома парней стоит уже с десяток разнокалиберных саквояжей Ольги, Эм, Мари и мои. Я старалась делать всё сама, потому что Эм сейчас с её раной нужно сидеть, но эта девушка, никогда не отличавшая послушанием, носится по дому как угорелая, в то время как я плыву по комнатам как наглотавшийся «Фумитокса» комар.

Мы на кухне, сидим за столом. Свой дом мы уже заперли, отдали администрации ключи и заплатили за последний день проживания. Сейчас нам совершенно некуда себя деть, и мы тупо пялимся в окно, за которым моросит слабый дождь, и думаем, как там сейчас ребята… и Себа? При очередной мысли о Семёне меня словно окатывает ледяной водой, а в животе начинает крутить. Снова. Меня уже три часа чуть ли не в узел скручивает – как всегда, впрочем, стоит мне немного понервничать. Я стараюсь отвлечься на дурацкую игрушку в телефоне, но ее не достаточно, чтобы я могла не думать о больном животе. Я готовлю себе новый кофе, зачем-то смотрю в окно, думаю о своих репетициях в театре и понимаю, что уже ничего не в силах меня спасти, как Эм неожиданно говорит:

– Ник, слушай, можно попросить тебя о помощи?

Я уже чуть ли не подпрыгиваю на месте, как чувствую, что у меня снова начинает лихорадочно скручивать живот. Так больно, что я едва не сгибаюсь пополам.

– С тобой все в порядке? – обеспокоенно спрашивает Эмма.

– Эээ… Да! Просто видимо на нервной почве… У меня это… Диарея…Ну понимаешь…

– Да. У меня она всегда на нервной почве. Лови, – говорит она и, достав из рюкзака аптечку, кидает мне пачку таблеток. Я запиваю горькое лекарство, и, стиснув зубы, заставляю себя поверить в то, что скоро всё пройдет.

– Спасибо. Так о чем ты хотела меня попросить?

– Мне надо как-то помыться после бурной ночки… Можешь помочь мне? От тебя особо помощь не понадобится, мне просто джинсы снять сложно, их разрезать придётся, иначе повязка слезет.

– Не вопрос, – улыбаюсь я. – Только ты бы из мальчиков кого попросила, они бы с большей радостью стянули с тебя штаны!

Эмма с укором смотрит на меня, и – о боже, не смотря на напряженность всей ситуации – мы наконец-то от души смеемся! Мы хохочем с ней минут пять, но с этим смехом, вперемешку со слезами, выходит вся нервная энергия, которая накопилась в нас за последние дни. Когда запал у нас пропадает, я беру ножницы и разрезаю обе штанины по швам, после чего Эм с ненавистью швыряет их в большой пакет, который стоит у нас в углу для мусора. Она достает из своего рюкзака чистые вещи, шампунь и идет наверх. Мне как-то боязно оставаться одной в этой угрожающе-пустой кухне, да и эта морось за окном действует мне на нервы… Поэтому я, подкормленная всеми этими страхами, боязно семеню за ней наверх и сажусь на чью-то кровать, пока она моется. Я не знаю, чья это комната, потому что за время отдыха ни разу не заходила к ним на второй этаж.

Меня знобит, но в то же время у меня горят щеки, все тело покрыто испариной и я очень хочу пить. Еще мне очень хочется расплакаться, но я понимаю, что сейчас тяжело всем, и еще спорный вопрос, кому тут легче. Почему-то сейчас я даже думаю не про Семёна… Не про Эмму… Про Ольгу. Я думаю о ней, идущей по этому холодному лесу, не знающей, что её ждёт… Она реально любит Себу. Надо же, я совсем не знала об этом. Я была уверена, что они ненавидят друг друга. Более того, я не знала, что Семён имеет какое-то отношение к Мари. Как у нас все запутанно, как все сложно. Мне кажется, я бы сошла с ума, если бы узнала, что Глеб помимо меня любит кого-то ещё. Но мне стоит перестать на что-то надеяться, потому что Олегу он сегодня совершенно недвусмысленно сказал, что у нас с ним никогда больше ничего не будет. Я по привычке считаю его своим парнем, но мы уже давно чужие люди, и всё, что нас сейчас связывает – эта компания. Что ж, так тому и быть. Тем более… мне кажется, или я начала общаться со Стасом. Мне противно думать, что я, почти не зная его, переспала с ним, да еще в каком состоянии, наблевала ему в ванной, но сейчас я понимаю, что он хороший парень. Мы мало видимся, потому что у него много работы из-за того, что произошло, но он часто пишет мне, звонит и предложил встретиться в Москве, когда всё закончится. Что ж, буду надеяться на лучшее. Сейчас главное… Дождаться возвращения ребят.

Кажется, что проходит целая вечность, прежде чем Эм выходит из ванной. На ней чистая одежда, волосы вымыты от крови и глины, подсушены полотенцем и уже вьются на концах. У меня очень красивая подруга. Эмма эффектная девочка, и мне кажется, если бы она временами вела себя более спокойно, у неё было бы много поклонников. Она очень шумная, очень уверенная в себе, и это многих пугает в ней.

– Я чувствую себя снова человеком! – говорит она и тянется. – Пойдем поедим, с утра носимся, как угорелые!

– У нас ничего нет, – сокрушенно качаю головой я. – Придется куда-то идти, а мне совершенно не хочется выбираться на улицу.

– Ладно, позвоним в бар, пусть принесут нам пиццу, – пожимает плечами Эмма, как вдруг осекается. – Черт, мой «Айфон»! Нам все-таки придется выйти, хочется нам это или нет!

– Нет! – чуть ли не взмолилась я. – Я лучше с голоду умру, но не пойду туда, там страшно! Эмма, милая, давай просто кофе попьем, фиг с ней с едой, у меня желудок сейчас все равно крутит… Или ты есть очень хочешь?

– Нет, мне достаточно сигареты и чашки кофе, на большее я не рассчитываю, – улыбается подруга, и мы спускаемся вниз.

На улице стемнело, и чтобы не чувствовать дискомфорта, я включаю верхний свет. Слава богу, что не отключили электричество, и мы спокойно ставим греться чайник и ищем по полкам «Нескафе». Наконец, мы снова сидим за столом, передо мной огромные чашки горячего дымящегося напитка, пепельница и курящая Эмма. Сейчас её можно спутать с Мари, потому что это почти единственное в их внешности, что их различало. Хотя Эмма для меня бесспорно красивее и лучше, это даже не обсуждается!

Мы делаем по глотку кофе, а я невольно вспоминаю, как буквально дня четыре назад мы сидели у неё на кухне, болтали, точно так же пили кофе. Только Эмма тогда была не с травмой, она не курила и не переживала. Тогда переживала я, что как-то не правильно поговорила с Глебом… Надо же. Буквально пять дней назад для меня самым страшным было, что мы с Глебом что-то там не понимаем относительно друг друга, а сейчас мы… пытаемся примириться с мыслью, что нашего друга больше нет в живых. Всего один отдых, всего несколько дней смогли перевернуть нашу жизнь и превратить её в кошмар.

– Я хочу домой, – неожиданно говорит Эмма, видимо, думавшая в эту затянувшуюся паузу о том же, что и я. Она затягивается, потом почти сразу же выпускает дым, потом снова затягивается.

– Я тоже. Я ужасно соскучилась по родителям.

Проходит еще минуты две, в пепельнице уже три сигареты, и Эм говорит снова:

– Они не звонят.

– Может быть, не могут дозвониться... У меня, например, сети нет...

– Мне плевать. Они не звонят, – у неё дрожит голос, а глаза кажутся воспаленными. То ли из-за дыма, то ли она сейчас реально заплачет. Госспади. Эмма, пожалуйста, поделись тем, что сейчас тебя гложет, я просто не могу спокойно смотреть, как этот вечный источник позитива под именем Эмма Беркетова находится в таком состоянии… Это выше моих сил.

– Ты переживаешь из-за Семёна?

– Да.

– Ты тоже в него влюбилась? – мне что-то не хочется слышать ответ.

– Нет, – улыбается Эмма, но, похоже, что она не очень удивлена моим вопросом. – Мы неплохо нашли общий язык, мне с ним нравится болтать, но вот чтобы… влюбиться. Я не испытываю к нему никаких эмоций. Вообще. С чего ты интересно сделала такой вывод?

Я начинаю рассказывать ей про тот случай на кухне, но Эмма быстро меня перебивает:

– Погоди, какая полка? Ты о чем?

– Это была не ты?

– Нет, черт возьми, Ник! – Эмма, как хорошая иномарка, заводится с пол-оборота. – Это была Мари! Блять, как ты только могла нас перепутать! Ума не приложу, ну ладно Олег, тупица, но ты! Ты! Мы столько лет с тобой дружим, – мне становится реально страшно, что она сейчас закатит истерику, и поэтому очень быстро говорю:

– Нет, нет, Эмма, я зашла буквально на минуту, и Мари так приветливо поздоровалась со мной, так могла сделать только ты! Да и честно говоря, я только об этой полке и могла думать! Так что прости старую слепую женщину! Эмма, для меня Мари – ничтожество, потому что она отравляла жизнь самому дорогому мне человеку. Ты самый лучший друг для меня, слышишь? Никакая Мари тебя не заменит, даже не думай об этом!

– Ладно, проехали, – тихо говорит Эмма. Я все-таки обидела её. – Что там дальше, Шерлок Холмс?

Что ж, хотя бы в том, что когда Эмма с Семеном вместе гуляли, и он проводил её до дома, я не ошиблась.

– Да, дела, Вероника… Нет, мы друг для друга просто приятные собеседники, но если бы у нас что-то было, я бы, конечно же рассказала тебе первой! – тут моя блондиночка смотрит на меня с укором. – Мы мало общались здесь с тобой, и это ужасно, но не до такой же степени, чтобы я не рассказала тебе, что у меня появился поклонник! – она грустно улыбается. Эмма не любит говорить о любви, потому что уверена, что любить она не умеет. На моей памяти я не помню, чтобы ей вообще кто-то нравился из парней.

– Поклонник у тебя действительно появился...

– Это ты о ком сейчас? – пугается Эмма.

– Когда мы с Олегом тогда пошли гулять... после того, что с Олей произошло, он сказал мне, что ты ему очень нравишься. У него такой характер, что он сто лет будет решаться с тобой об этом заговорить. Я просто тогда думала, что ты встречаешься с Семёном, поэтому не смогла его не поддержать…, – говорю я и вижу, что Эмма просто сошла с лица. Она смотрит на меня так испуганно, словно я сказала ей что-то невероятно ужасное. Ей что, так не нравится Олег? Он, конечно, инфантильный временами, глупый, но он же хороший! Добрый! И притом, очень красивый!

– О госспади! – она кусает губы и заливается краской.

– Что такое? Все в порядке, Эм?

– О боже, мне так стыдно перед ним, – Эмма кладет ладони на лицо и трет глаза. – Саша на днях... такую вещь мне сказал, не очень приятную, что меня здесь не любят все и только и делают, что терпят. Между делом он как-то обронил, что даже такой хороший Олег только и ждет, чтобы я перестала ходить в эту компанию, типа, ему меня жалко, что надо мной все издеваются, и вот он…