Текст книги "Цепная реакция (CИ)"

Автор книги: Ая Баранова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

– Оля! – от того, сколько любви в его тоне, мне становится нехорошо. – Как ты себя чувствуешь? Как ты? Тебе нужна помощь? Ты только скажи, я тебе все принесу, что скажешь!

– Нет, Саш, всё нормально, – с раздражением отвечаю я, стараясь не смотреть ему в глаза. Я чувствую себя глупо, потому что не могу зайти в дом.

– У тебя сильная травма? Все хорошо? Тебе помогли? Может, ты есть хочешь? Хочешь, я тебе еды принесу?

Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое, злобно думаю я, но сжав зубы, молчу. Я стучу по нашей двери, но мне никто не отвечает. Саша тем временем продолжает сыпать бесконечными вопросами и проявлениями заботливости, от которых меня тошнит.

– Головешко! – рявкаю я, прервав его на очередной тираде, «не хочу ли я чего-нибудь». – Это всё очень мило, приятно, спасибо, но мне от тебя ничего не нужно!

– Да мне не трудно совсем, и...

– Вали к черту! Саш, ты достал, ты мне не нравился, не нравишься, и не будешь нравиться, не усложняй ничего! Давай оставим те замечательные дружеские отношения, которые у нас есть, и ты не будешь бегать за мной, как щенок!

Саша бросает мне какое-то ругательство, после чего разворачивается и чуть ли не бегом скрывается в доме парней. Беда, если сейчас из девочек мне никто не откроет.

– Оля? – слышу голос за дверью. С резким звуком массивная дверь распахивается, и на пороге стоит перепуганная Вероника. – Привет! Это ты кричала?

Я никогда не была рада Веронике так сильно, как сегодня. Я влетаю в дом, сильно её обнимаю, после чего выдыхаю и как ни в чем не бывало отвечаю:

– Нет, Саня лез немного, а так все нормально. Что у вас хорошего произошло, пока меня не было? Хорошо себя вели? – я пытаюсь пошутить, но из-за очередной тупости Глеба и перепуганного лица Ники получается у меня несмешно.

– Ну так,– мнется Ника и переводит разговор. – Кстати, мастер приходил, оба душа починил... Так что, всё хорошо теперь.

– Отлично! – говорю я, сбросив кроссовки. – Значит, могу с полным удовольствием помыться. Вчера у меня это немного не получилось.

– Ты как вообще? – спрашивает она.

– Жить буду! – черт, опять мой юмор звучит как-то двусмысленно. Я поднимаюсь на второй этаж, Ника тихо следует за мной.

– Ты знаешь, что вчера случилось?

– Нет, к сожалению, даром ясновиденья я не обладаю! – торжественно объявляю я и вхожу в свою комнату. Я с удовольствием плюхаюсь на кровать и начинаю раздеваться.

– На нас с Олегом вчера напал медведь в лесу, – мгновением позже Ника с этими словами появляется в комнате, а я замираю с носками в руках.

– Как? В смысле... вы что там делали?

– Гулять пошли... Оль, – Ника молчит. – Он был точно такой же, как в зоопарке. Я не знаю, как это объяснить... Он был такой...

Ника не успевает закончить фразу, как раздается звонок её сотового. Она чуть медлит, прежде чем взять трубку, но потом все-таки решает поговорить.

– Привет. Да. Да, он пришёл, починил, спасибо большое. Сейчас? Ничего. Да, давай конечно. Я выйду сейчас. Увидимся, – быстро разговаривает она, после чего она… улыбается. Искренне. Неужели они с Глебом опять вместе? Он поэтому такой нервный, что они опять восстановили отношения, и сейчас он волнуется, потому что не знает, как себя повести? Так-так-так.

– Мне, в общем... Идти надо. Я рада, что с тобой всё в порядке. Мы очень за тебя волновались, – сбивчиво говорит Вероника.

– Да, вали куда тебе там надо, я не могу тебя задерживать. Это Эмма была? – как бы невзначай спрашиваю я.

– Нет. Это... парень один, – она несколько странно смотрит на меня, а я чувствую, как мои губы недовольно поджимаются.

– А, ну да, конечно, иди. Только лучше бы Глеб вас не видел, а то он и так спит плохо, – я снимаю с себя штаны и аккуратно складываю на кровати.

– Оля, твой...

– Слушай, я тут мыться собралась, ты на меня долго смотреть будешь? Я же сказала, вали куда хочешь, я не смею тебя задерживать.

– Я хотела сказать, твой ключ и твои вещи на той полочке, я их убрала, чтобы они не потерялись. Пока, Оля.

Ника уходит, а я быстро привожу себя в порядок, после чего прихватив кошелек с деньгами, иду в столовую обедать. Как всегда, в любом разговоре я остаюсь дрянью, но если дело доходит до моего брата, тут я злая. Чего с Глебом такое, он мне так и не объяснил. Приревновал Нику к новому парню? Я недовольно курю и вхожу в столовую, как мысли сразу же меняют направление. На самой дальней от входа стене висят два портрета, под ними – цветы, игрушки, свечи, какие-то плакаты, открытки. Я подхожу ближе и начинаю читать, что там написано. Ничего не понимаю, но какой-то болтливый парень быстро вводит меня в курс дела. Несколько минут стою около их портретов, читаю про себя небольшую молитву, и направляюсь к буфету, борясь с дурнотой. Чувство голода пропало, и я беру только чёрный кофе с сахаром и молоком. Возможно, от сладкого напитка мне захочется есть, но комок тошноты мешает аппетиту. Я рассеянно помешиваю питьё в чашке, иногда поглядывая на людей в столовой. Вижу красивую блондинку, которой понравился Олег. Она о чем-то болтает с подругой, и до меня доносятся отрывки их разговора, из которого я сделала вывод, что они хотят отсюда уезжать. Странно, если здесь вообще кто-то захочет остаться, учитывая, что случилось с этими мальчишками. Ужасно умереть в таком молодом возрасте. Им было меньше, чем мне. Они же почти ничего не успели попробовать, не успели толком пожить... Мне становится тоскливо.

Многие смотрят с сочувствием и на меня. Ах да, повязка. Я с ней выгляжу как раненый в бою солдат. Какие-то парни игриво улыбаются мне, после чего говорят, что вчера они имели честь нести меня на руках. Сейчас они за это просят номер моего телефона, но я с грустной улыбкой говорю им, что у меня есть молодой человек. Кстати, а где Семён? Саша, хоть и не нравится он мне, все-таки волновался за меня, но Глеб не говорил мне, что Сёма проявлял признаки обеспокоенности. Дело дрянь. В последнее время мы стали не так близки, как раньше. Он даже не знает, где я, что со мной, а у меня как назло, нет сейчас с собой мобильного. Я решаю поскорее найти Сёму, потому что после общения с ним мне точно станет лучше. Я уже хочу встать, как в глаза мне бросается дикая красная надпись «вы все умрёте!». Меня бросает в пот, но через секунду-другую, я понимаю, что это просто дурацкий принт на футболке. Кому ума хватило одеть такое сегодня? Я допиваю кофе, поморщившись из-за того, что в последнем глотке было слишком много сахара, как за мой столик садится... какая-то из Беркетовых.

– Оля! Я так тебе рада! Как ты?

Длинные волосы. Эмма.

– Привет, Эмма, – киваю я, смутившись из-за того, что сразу её не узнала. – Я отлично... спасибо тебе большое. Глеб мне все рассказал, ты извини, если он тебе под это дело нагрубил, у него сейчас личные проблемы, но мы оба тебе очень признательны. Ты очень хороший человек. Спасибо огромное. Никогда этого не забуду.

Она как-то равнодушно кивает, словно сделала для меня сущую ерунду. Я хочу ей сказать, что это на самом деле для меня очень важно, но Эмма опережает меня:

– Я есть хочу. Ты голодная? Давай я нам возьму чего-нибудь?

Как я и предполагала, после сладкого кофе мне захотелось чего-то пожевать.

– Да, давай.

Некоторое время мы молча едим вполне себе вкусную пиццу, иногда перекидываясь тревожными взглядами. После еды я рассказываю ей, что сказала мне врач и то, что мне надо, скорее всего, возвращаться в Москву. Эмма меня поддерживает, тем более учитывая последние неприятные события, готова уехать вместе со мной.

– Я предлагаю всех собрать минут через пятнадцать и обсудить всё, что произошло за последние дни, – покачав головой, говорю я. – Может, кто-то еще хочет домой. У тебя телефон с собой?

Эмма достает из кармана «Айфон» и кивает.

– Напиши, пожалуйста, Глебу, Семёну Роме, чтобы все в... два часа пришли на то место, где мы сидели, когда приехали. Ну, на лавочках. Поняла где?

– Да, поняла. Сейчас напишу, Ольга.

ОЛЕГ

Из-за сырости на улице идти никуда не хочется. Глеб валяется на моей кровати и уже битый час толкует о том, как же он волнуется за Ольгу, но понял это в тот момент, когда спас ту девицу от перспективы быть убитой люстрой. Я нашёл на шкафу набор игры в дартс и решил немного размяться. Надо сказать, что у меня отлично получается, и полчаса спустя я почти попадаю в цель. Глеб без конца ноет, то из-за того, что много выпил вчера, то потому что спал всю ночь в неудобной позе, то опять начинает загоняться из-за Ольги. Я молча слушаю его, иногда киваю, но такое участие в диалоге друга не устраивает. Он резко встает с кровати и бросает мне:

– Ты меня совсем не слушаешь, а я, между прочим, внимательно слушал твой рассказ про возвращение дикого мишки и искренне тебе сопереживал, – говорит он и берет у меня из рук несколько дротиков.

При упоминании о вчерашнем вечере меня передёргивает.

– Слушай, давай не будем об этом. Мне до сих пор нехорошо. Ника вообще в шоке, она ужасно напугана. Ты это, хоть окажи ей моральную поддержку, – говорю я, ощутив, как дрогнула рука. Дротик летит мимо цели и застревает в деревянной двери. Глеб неуверенно говорит:

– Я думаю, ей после разговора со мной станет только хуже.

– Глеб, кому угодно после разговора с тобой становится хуже, – я не могу удержаться от остроты.

– Почему все считают меня таким жестоким? – друг становится печальным.– Ну, я же такой очень даже ничего. Или это только потому, что я с Беркетовой не могу найти общий язык? – при звуке её фамилии голос друга становится более резким.

– Ну, – я начинаю мяться, не зная, как правильно ему сказать, чтобы он при этом не обиделся. Глеб – ранимый человек, и из-за одной фразы может начать сходить с ума и накручивать себя. – Частично, просто ты уж очень её в штыки воспринимаешь. Она не плохая. В смысле, она конечно... ну, – когда разговор заходит об этой девушке, я всегда начинаю теряться, поэтому никогда ни с кем не обсуждаю её. Я слишком стыжусь своей симпатии. – Короче, тебе виднее.

Дротик падает на пол, и я отворачиваюсь от Глеба, чтобы он не видел моего лица. А то если что-то покажется ему подозрительным, Глеб начнет задавать много ненужных вопросов.

– С тобой все в порядке?

– Мм. Да. Давай сменим тему.

– А что? – ухмыляется Глеб и потягивается. – Тебе тоже неприятно о ней говорить?

– Мм. Да. Неприятно, – мне кажется, у меня начинает пылать лицо, что не ускользает от внимательного Глеба. Он похож на свою сестру намного больше, чем он думает.

– Ты смущен? Да ладно, перестань, я знаю, что твое благородное воспитание не позволяет тебе плохо говорить о людях за спиной, но это же Беркетова. О ней можно.

– Не в этом дело...

– А в чем? Ой, только не говори, что она тебе нравится, – выпаливает Глеб, после чего делает паузу и внимательно на меня смотрит. – Блин, я что прав? Да этого не может быть! Это же... Беркетова! Это же кошмар! Ужас! Олег, скажи мне, что я на почве всех этих переживаний умом тронулся?

Я молчу, потому что у меня не подворачивается язык говорить о ней плохо.

– Нда-а, – тянет Глеб с огромным разочарованием, после чего плюхается на кровать и смотрит на меня так, словно я заболел. – Что, правда, нравится?

– Да, нравится! – недовольно говорю я. – Эмма. Мне. Нравится. Сильно. Доволен?

– И вы что... того? – у него такое лицо, словно я на его глазах живьём съел паука.

– Что того?

– Встречаетесь?

– Эм, нет.

– Что, не дает? – он едва сдерживается от того, чтобы не заржать.

– Глеб, ты невозможен! Она мне нравится. И все. Она об этом не знает. И не должна узнать.

– Ты меня шокируешь. Это же Беркетова.

– Я в курсе, какая у нее фамилия. И я так же в курсе, что ты её не любишь. Глеб. Просто она настоящая. Она смелая, ничего не боится, и в отличие от других говорит то, что думает. В отличие от меня... Тебе не понять.

– Да почему же, противоположности притягиваются, все дела, – Глеб пожимает плечами.

– Спасибо за понимание, друг.

– Я просто понять не могу, как можно влюбиться в человека, которого почти не знаешь? Ты же её боишься.

– Боюсь? Не думаю, что девятнадцатилетняя блондинка для меня представляет угрозу.

– Ну да. Когда она к тебе обращается, ты всегда странно реагируешь. Вы ни на одно свидание не ходили. Вы толком не разговариваете. Ты не знаешь, какая она на самом деле. И при этом влюблен. Мне кажется, это странно.

– То же самое говорит тебе Рома, когда ты говоришь про Эмму. Ты её не знаешь. И при этом на дух не переносишь. Так ведь?

Чуть помолчав, Глеб соглашается со мной.

– Ты прав. Просто... видимо, у меня к ней настолько плохое отношение, что я не могу представить, что она кому-то нравится. Хотя она красивая, – тут выражение лица друга меняется. – Не спорю. Ты бы лучше со второй сестрой попробовал что-нибудь. У Мари более уживчивый нрав, а на лицо уж они одинаковые, – смеется Глеб, а я не могу не оценить его шутки, и тоже улыбаюсь.

– Спасибо за совет, – киваю я, после чего Глебу приходит смс. – Что там такое?

– Вспомнишь солнце, вот и лучик, – ухмыляется Глеб. – Беркетова пишет, что в два часа надо подойти к лавочке, на которых мы сидели, когда приехали.

– Она тебе написала?!

– Успокойся, альфа-самец. Это Оля её попросила передать всем.

ЭММА

Мы с Ольгой молча выходим на улицу, и обе одновременно достаем из карманов сигареты. Коноплева смотрит на меня с удивлением, а я пожимаю плечами, мол, что тут поделать, нервы? Я за вчерашний день так перепугалась, что не дай Бог пережить что-то из вчерашнего снова. Даже думать не хочу. Единственное, что было хорошее в минувший день – это общение с Семёном. Он мне нравится, да, не как парень, как друг – вокруг слишком много тупых придурков, типа Глеба, которые вызывают во мне только одно желание – треснуть им со всей силы. Семён уже сидит на месте, тоже курит и нервничает. Он постоянно звонит кому-то, но судя по всему, ему не отвечают. Увидев нас, он бледнеет и, бросив окурок на сырую траву, бросается к нам и обнимает Ольгу. Он сильно-сильно сжимает её в объятиях, мне кажется, слишком уж сильно для человека, который, по словам Вероники, плохо относится к Оле. Хотя я сама уж на что её не переношу, но когда с ней произошла беда, я не могла не помочь. Видимо, неприятности все-таки сближают людей.

– Себа, ты меня задушишь! – шипит Ольга и смеётся, взъерошив кудрявые волосы Семена. – Я польщена таким вниманием к себе, но давай ты меня отпустишь?

– Не пущу! – кричит парень и тоже смеется, но в его смехе уж слишком много грусти. – Я тебя больше никогда не отпущу, Оленька, никогда!

Я стою рядом и ощущаю небольшую неловкость. Мне уже кажется, что мне следует отойти от них, как вижу, что Рома, недовольный Саня и Вероника идут к нам. Глядя на милую картину обнимашек, Рома начинает улыбаться еще шире, Ника уже сама по себе выглядит довольно удовлетворенной и, кажется, ничего не замечает вокруг себя. А Саша только поджимает губы и делает вид, что ему очень интересно, что говорит ему Рома.

– Привет, Рома! Как твоя рука? – заботливо спрашиваю я, и мне кажется, что Саня противным голосом меня передразнивает.

– Жить будет! Да и рука не главное! Смотри, кого я тут вижу с перебинтованной головушкой, – говорит Рома и обнимает Олю со спины. – Кудрявая, ну как же тебя угораздило? Надеюсь, из-за этой фигни у тебя волосы не перестанут виться?

– Ну если это произойдет, отдадим титул кудряшки Сью Семёну или Эмме, – она ласково улыбается мне. – Или тебя подхимичим, Ром. Выйдем из положения, свято место пусто не бывает.

– Да вон я вижу тебе замену, если что. Брат твой идет, что-то совсем не в духе. Ты тут пока в Спящую Красавицу играла, твой брат был замечен в увлечении алкоголем. И Олегом, – шутит Рома.

– Лучше бы девушками увлекался, – ворчит Ольга.

– Кем-кем? Дедушками?

Идет весёлый треп. Через минуту него вливается Мари, которая с визгом налетает на Олю, словно это была её родная мать, которую она не видела несколько лет. Да уж, она даже мне после года разлуки так не радовалась. Она обнимает Коноплёву за талию и стоит так с ней, словно она её лучшая подруга, а я при этом получилась «вне кружка». Мари как всегда мастерски вытесняет меня из коллектива.

– Так ну что, все подошли? – спрашивает Ольга и смотрит вокруг. – В общем, ребят, беря во внимание последние события, я хочу сказать... Я бы уехала в Москву. Я немного напугана всем, что происходит, да и если честно, мне надо в больницу, чтобы осмотрели мою голову. Мы с Глебом уже говорили сегодня об этом, и голословно не хочется ничего обсуждать, – уверенным тоном говорит Ольга, все так же стоя в обнимку с Мари.

– Ты хочешь уехать отсюда, Оленька? – голосом капризного ребенка говорит Мари. – Мне так лично здесь очень нравится! А то вчера произошло, так это чистая случайность! Мало ли, фонарь упал... Это конечно грустно, но с нами-то всё в порядке.

– На самом деле, Оль, – кивает Рома. – Я бы не стал слишком много придавать этому значению.

– А как же медведь? – тихо говорит Олег, но его никто не слушает. Я тоже пытаюсь вставить своё слово, но меня никто не слушает. Наконец, я говорю так громко, что все умолкают:

– Ребят на самом деле, откройте глаза! – мне становится неловко, что все смотрят на меня, поэтому немного сбиваюсь с мысли. – В смысле я хотела сказать, что тут много нехорошего происходит, медведи на людей нападают, фонари падают, поэтому нам надо отсюда уехать!

– Мне кажется, ты пересмотрела «Дневники Вампира», – с холодной улыбкой отвечает мне сестра, а Саша давится смехом. Конечно, любые мои интересы нужно обернуть против меня. То, что я люблю этот сериал, не значит, что я во всем вижу паранормальную чушь.

– Она смотрит эту ерунду?! Тогда ничего удивительного! – противно ржет Саня.

– Она все фильмы для школьниц смотрит, «Сумерки» у нее вообще любимый фильм, – Мари продолжает меня «топить». Конечно же, она забывает добавить, что я смотрела все документальные фильмы BBC про Вторую Мировую, Гитлера, политику США и Древний Египет. Что там, «Сумерки». Конечно.

– Хорошо, я инфантильная дура, но... – начинаю я, но Саша не может не перебить меня:

– Заметь, не я это сказал!

– ...Но как вы объясните все, что здесь происходит? – я начинаю немного злиться, потому что мне не нравится вот этот агрессивный настрой против меня.

– Мне кажется, вы раздуваете слона из мухи, – закурив, говорит Семён. – В твоих словах может и есть правда, Эм, но мне кажется, этому дому отдыха сто пятьсот лет и здесь все сыпется и рушится. Здесь нужно провести качественный ремонт, и тогда все будет в порядке. Я считаю, дорогая моя Ольга, что у тебя началась из-за удара паранойя, а дорогая Эмма тебя в этом поддерживает. Кончайте разводить тупой базар. Глеб, скажи свое веское слово.

Я с кислой физиономией смотрю на Коноплева, который не далее, чем сегодня утром жаловался на то, что его ночью там какая-то балка чуть не убила. Мне интересно, он принципиально согласится с Семой, чтобы лишний раз сказать мне наперекор или все-таки он немного умнее?

– А я это давно всем говорю, что это чепуха на постном масле, нашим девицам жить скучно, вот и пугалки всякие придумывают.

– Да, то-то я смотрю, ты чуть от страха не обосрался, когда тебя балка чуть в фарш не превратила! Жаль, что не превратила, я бы котлет нам на обед нажарила! – я начинаю беситься.

– Эмма! – с укором тянет Рома, а я от злости чуть не начинаю плеваться.

– Что «Эмма»?! Ну, ты слышал, а? Глеба Глебом... Хлеба Глебом... Тьфу, Глеба хлебом не корми, дай мне что-нибудь поперек слова сказать! Вот ты сам сейчас это прекрасно видишь!

– По-моему, у тебя проблемы с речью. Ты заикаешься, – совершенно плоско острит Коноплёв, чем доводит меня до ручки.

– А у тебя проблемы с головой! И имя у тебя тупое.

– Ой, какая печаль! – наигранно детским голосом говорит Глеб, а Саша противно смеется. Его смех мне сейчас напоминает лай больной собаки, о чем я незамедлительно решаю ему сообщить.

– Слышь, шавка здесь только ты, пасть закрой!

– Саня, я смотрю, ты очень умным стал, советы всем раздаешь, как себя вести, да? – шипит на него Ольга и, не дав ему ответить, продолжает: – А, вот как, мне ты отвечать ссышь, потому что влюбился как школьник? Да? Так получается?

С этой минуты разговор идёт о чем угодно, только не о том, о чем планировалась. Оля орёт на Сашу, Глеб пытается её успокоить, за что вызывает на себя огонь, Мари истерично кричит, что я во всем виновата и я всех поссорила, Ника пытается возразить ей что-то в ответ, и затевается массовая перепалка. Мы все орём, кричим, обвиняем друг друга в том, что мы делали и нет, как Рома командным голосом велит всем разойтись и оставить обсуждение данного вопроса на более позднее время. Оля молча разворачивается и уходит, развязавшиеся бинты развиваются за ней словно фата, Мари как служанка бежит за ней и начинает в чём-то её убеждать. Ника, Рома и Семён сразу же переводят разговор о том, что не помешало бы сходить поесть, Олег с Глебом как вместе пришли, так вместе и ушли, и только Саша не двигается с места и смотрит на меня так, словно он задумал меня задушить. Что ж, пусть только попробует, я его закопаю к черту!

– Чего ты пялишься на меня, монстр? – я ощущаю желание дать ему затрещину еще раз.

– А ведь Мари права, все из-за тебя поругались, – холодным тоном отвечает он мне.

– Да ты что? Я свое мнение высказала, причем не столь далекое от мнения твоей любимой Оли, а вы уже начали мне наперекор говорить!

– Потому что Оля ударилась и напугана этим, а ты как малолетка говоришь, тупая!

– Ты себя, что ли умным взрослым считаешь?!

– Нет, я отдаю себе отчет, где я бываю прав, а где нет, и прислушиваюсь к людям, а ты ходишь, как царевна, тупая, надменная и уверенная в себе, и не видишь, как к тебе люди реально относятся.

– Ну-ка, мне очень интересно послушать, – я злобно выдыхаю.

– Ты всех тут достала, Эмма, – злобным голосом говорит Саша, после чего делает более доверительную интонацию и говорит значительно тише. – И всех раздражаешь. С тобой никто не дружит по-настоящему, кроме Ники, и то она тебя устала уже... Над тобой за спиной все издеваются, говорит гадости, а в лицо улыбаются... А ты не видишь этого ничего! Рома уже устал защищать тебя, говоря, не обращайте внимания на дурочку, она еще маленькая, это пройдет. Ты никому здесь не нравишься, Олег, Оля, Глеб, даже иногда Ника – они все издеваются над тобой.

– Да? – мне становится смешно от глупостей, что он мне говорит. – Что это так? Может, стоило мне в лицо это все сказать, чем тянуть 3 года резину и общаться со мной?

– Все просто хорошо воспитаны, и ждут, пока ты поймешь, что тебя не любят и не хотят видеть. Это только ты у нас баба-быдло и правду-матку говоришь, а остальные тактично молчат и не считают нужным тебя прогонять. Просто все уже надеются, что ты сама все поймешь.

– А ты сама любезность решил меня сегодня в честь чего-то порадовать? – злость в моем голосе пропадает и уступает место печали и грусти. Неужели я верю тому, что он мне говорит? Верю этим глупостям?

– Нет, просто жаль уже тебя, правда. Ты не заслуживаешь того, чтобы над тобой издевались. Не приходи в эту компанию, так будет лучше. Для тебя, – он хлопает меня по плечу и оставляет один на один со своими мыслями.

Я смотрю ему в след, думая, что, в общем-то, недавно я считала его хорошим другом. Даже близким другом. Как и всю эту компанию, которая одно время заменила мне семью.

Я растеряна. Если бы он это все прокричал, как обычно делает, я бы не поверила ни одному его слову. На эмоциях люди часто говорят не то, что думают. Но он говорил это осознанно, в его глазах читалось презрение. Искренне презрение ко мне. Он не врал мне сейчас.

У меня подкашиваются ноги. Бред, бред, бред, бред, говорю я себе, но разум усердно отклоняет мои попытки не верить в этот ужас. У меня внутри все дрожит, у меня сводит ноги... Я просто не могу ужиться с этой мыслью, что они меня не любят! Они же все, что у меня есть! Мои друзья! Моя семья! С тех пор, как уехала мама и Мари, я просто жила этим коллективом, жила всеми его радостями и печалями, я видела этих людей чаще, чем кого бы то ни было. Как такое возможно, что они просто терпели мое присутствие? Они слишком тактичны, чтобы сказать мне, что я им в тягость? Что я их раздражаю? Да, Глеб и Оля всегда относились ко мне с пренебрежением, но я считала их кем-то намного лучше себя, и не претендовала на то, чтобы быть их близкой подругой. Я довольствовалась тем, как они общались со мной, но мне казалось, что под маской они внутри хорошие люди, которые меня за что-то ценят... Немного. Где-то со снисхождением, но все-таки они ко мне по-своему привязаны?

Я не помню, как дошла до нашего с девочками дома. Я хочу подняться к себе в комнату, но понимаю, что у меня нет на это сил. Я прижимаюсь спиной к стене нашего коттеджа и сползаю вниз. Я достаю из кармана сигареты и закуриваю. Я чуть не сжигаю себе пальцы зажигалкой, и от боли на глазах наворачиваются слёзы. Я прикусываю губу и велю себе не плакать, потому что слезы – это для слабаков. Я просто не верю. Этого просто не может быть... Хорошо, а если не Оля и Глеб, а другие ребята? Саша стал ко мне плохо относиться совсем недавно, Олег... мы почти не разговариваем с ним, но он внутри хороший человек. Неужели он за моей спиной говорит обо мне гадости? Как можно? Олег! Он такой воспитанный, такой... Ах, да, Саша как раз говорил о том, что здесь люди с хорошим воспитанием, поэтому не говорят мне ничего прямо... Все ждут, пока я всё пойму сама. Но неужели он так низко себя ведет? При мысли, что даже хороший Олег меня не воспринимает как человека, я начинаю рыдать. Моя выдержка мне изменяет, и слезы льются с такой силой, что я просто ничего не вижу перед собой. Я роняю сигарету и вся отдаюсь рыданию. Глубокому, сильному и отчаянному. Я просто не могу в это поверить. Не могу. Но в мозгу все чаще и чаще всплывают обидные слова «друзей» и с каждой минутой я все больше понимаю, что эти три года были не более чем просто галочкой, что у меня есть кто-то, с кем хорошо провести время. Такой же галочкой, как мама, папа и сестра.

ОЛЕГ

Мы с Глебом уходим под конец скандала, когда стало ясно, что у всех кто-то в чем-то да виноват, и все это вываливают в общую кучу и никто никого не желает слушать. Сейчас мы с ним стоим около корпуса столовой и курим. Точнее, я курю, а Глеба по кругу носит на одну и ту же тему. Я его даже не слушаю, потому что думаю сейчас только об одном. Каникулы идут не так весело, как я думал. Мы здесь всего пару дней, а уже хочется как можно скорее вернуться домой. Все ругаются, ссорятся… и ходят по лезвию ножа. Мы все находимся в постоянной опасности. Медведь, который вчера нас с Никой чуть не порвал в клочья, просто не выходит у меня из головы. Всю ночь мне снились эти два белых пятна, которые я видел сначала в зоопарке, потом в лесу. Мне снились те два парня, точнее, что от них осталось, после того, как на них упал столб. Сейчас при воспоминании об этом по рукам бегут мурашки. Я делаю еще одну затяжку, и хочу выбросить сигарету, как Глеб дергает меня за край футболки и словно бы куда-то кивает.

– Смотри, кажется, к тебе кто-то идет?

Я не понимаю, что он имеет в виду, как обернувшись, вижу знакомую девушку. О да. Очень хорошо знакомую. Это та самая красавица, с которой я имел честь провести время в первый день на вечеринке, и которую я потом на следующий день просто «проигнорил». Хотя на самом деле мне просто было ужасно неловко за свое поведение. Сейчас она ещё красивей, чем в клубе, потому что она нормально одета и на ней нет косметики. Она красивая девочка, но, увы, я к ней равнодушен, потому что она не Эмма.

– Привет, – она подходит еще ближе. У неё воспаленные от слез глаза и в целом нездоровый вид. – Мы, в общем, с ребятами… уезжаем. Наши друзья вчера умерли, – она начинает плакать, и мне становится ужасно неловко. Глеб по-дружески хлопает её по плечу, что вызывает на ее лице улыбку. – Нас сегодня вечером уже здесь не будет… Меня зовут Катя. Ты мне очень понравился. Позвони мне, когда будешь в Москве. Ну, если захочешь конечно, – она протягивает мне номер телефона на небольшом листке бумаге, что конечно же вводит меня в ступор. Кабы не показаться полным болваном, я его беру, после чего обнимаю её. Она все-таки потеряла друзей. Ей это… поддержка нужна.

– Ну, ты это… Не переживай. Я понимаю, что это очень больно, но всё… Образуется. Все хорошо будет, – говорю я ей, а Глеб как может мне поддакивает:

– Катя, все правда наладится. Тебя проводить?

– Не надо, спасибо… и это. Спасибо, что спас сегодня Алину. Она моя подруга. Спасибо большое!

Девушка кивает Глебу, после чего машет пальцами в знак прощания и уходит. Телефон по-прежнему у меня в руке. Надо же, как мило, обычно сейчас все сразу забивают телефоны друг друга в мобильники, а вот так на листочке… Давно мне никто так не давал телефон. Не потерять бы его… Хотя? Собираюсь ли я ей звонить? Писать? Она красивая девушка, очень красивая, но она совершенно меня не зацепила. Мне не интересно, где она живёт, что она любит, зато мне… очень хочется знать, что делает сейчас Эмма.

– Ты прям нарасхват, – улыбается Глеб и задирает голову наверх. – Дождь собирается, давай что ли внутрь зайдем?

– Ты иди, мне надо по делам наведаться. Я тебя найду попозже, – говорю я другу. Не знаю, догадался ли о чем-либо Глеб, но всяком случае его выражение лица говорило именно об этом. Я закуриваю еще раз и иду к дому девочек. Мне кажется, или на крыльце сидит кто-то из сестёр. Я никогда не перепутаю Мари и Эмму, но сейчас она положила лицо на колени и мне немного непонятно, кто передо мной. Хотя, судя по сигаретной пачке на ступеньках, это Мари.

– Привет, Мари, – приветливо говорю я, как вдруг осекаюсь. Она что, плачет? Что-то случилось? – Мари, с тобой все в порядке?

Она отрывает голову от колен – все её лицо залито слезами, вид у нее такой, словно она плачет уже как минимум час.

– Нет, со мной не все в порядке, – сдавленно отвечает она, после чего на нее нападает новая волна, и она заливается слезами. Она старается прикурить, но у нее это получается только с третьего раза. Чувствую себя болван болваном, потому что не знаю, как ей помочь.

– Тебя кто-то обидел? Или что-то случилось? Ну, Мари, не молчи, я тебе помогу, что такое? Ты…, – сев с ней рядом, я вдруг понимаю, что это ни капли не Мари, а Эмма, но понимаю это слишком поздно.

– Черт возьми, Марьянов, я не Мари, а Эмма! – истерично кричит она, вытирая лицо. – Понимаешь, Эмма! Как ты можешь нас путать, я вообще не понимаю, но видимо… Видимо… нет, я все понимаю…, – она мгновенно становится пугающе спокойной. – Все прекрасно понимаю, что лучше бы, чтобы тут сидела сейчас Мари, а не я…