Текст книги "Цепная реакция (CИ)"
Автор книги: Ая Баранова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)
– Нет, нет, что ты! – испуганно говорю я. – Меня просто сбило с толку, что ты куришь, Эм, ты же никогда не курила, почему сейчас…?
– Какая разница, почему! – опять кричит она и резко встает со ступенек. – Тебе как будто есть дело, что со мной и почему я начала курить! Не надо притворяться, Олег, я знаю, как ты ко мне на самом деле относишься!– при этих словах мне становится нехорошо, и я чуть ли не отпрыгиваю от нее. – Знаю! Я все знаю, мне рассказали! Не ожидала от тебя такого! Я думала, ты другой! Что ты нормальный! Что ты… ты… а ты скотина! Двуличная! Не приближайся ко мне! – она поднимает с пола «Парламент», поплотнее заворачивается в толстовку, которая, как мне кажется, вообще ей не по размеру, и бегством скрывается в доме.
– Эмма, подожди…
– Не трогай меня! – кричит она в дверях. – Слышишь? Не трогай меня, я знаю все… Не надо ничего изображать, ты мне только больно делаешь! Я ненавижу тебя за это, слышишь? Ненавижу!
Оставив меня в шоковом состоянии, она уходит. Я совершенно ничего не понимаю. Она ненавидит меня? Ложь? Все слова, что она мне прокричала, перемешались у меня в голове. Из нашего сумбурного диалога я понял только одно – что она знает, как я на самом деле к ней отношусь. Кто-то проболтался ей. Что ж, я, к сожалению, понимаю, что круг подозреваемых в этом деле ограничивается двумя людьми, это моим лучшим другом и лучшей подругой.
АЛИНА
Я скоро сойду с ума. Меня с завтрака бьет дрожь, а при мысли об этой люстре, мне и вовсе становится дурно. Это наверно какой-то злой рок – он начал преследовать меня и моих друзей еще до того, как мы приехали сюда. Бедные Филипп и Влад… я до сих пор не верю, что их больше с нами нет. Я знала их очень много лет, мы, можно сказать, выросли вместе. С семи лет знакомы. Они мне как старшие братья, как образец для подражания, мои учителя по слалому и всему, что связано с роликами. Я, Катя, Филипп, Влад, Женя, Соня… Никто из нас не думал, что этот отпуск может закончиться так плохо. Никто. Все мы хотели вырваться из душного плена Москвы, забыть о своих проблемах и просто делать то, что мы любим больше всего – кататься на роликах.
Нам всем было от чего отвлечься – Катя порвала со своим парнем, который просто тупо использовал её как подружку для секса, и сейчас она хотела сменить обстановку и не думать об этом придурке. Катя очень хорошая. И очень красивая. Многие парни видят только её внешность, не заморачиваясь о том, что на самом деле она очень хороший, спокойный и добрый человек. Я знаю её не так давно, как Влада с Филиппом… но достаточно долго, чтобы с уверенностью судить о ней. Я хотела сбежать от ремонта, который поселился в моем доме уже как месяц – постоянный звук дрели, бой молотка, запах клея и шпаклёвки… Я думала, что здесь будет лучше. Но нет. То, что произошло здесь с нами, не идёт ни в какое сравнение.
– Знаешь, о чем я сейчас подумала? – спрашиваю я Катю. Сейчас мы в нашем номере, который делим ещё с одной девочкой, собираем вещи. – Дома… на меня тоже чуть не упала люстра. Ее рабочие плохо привинтили, и она чуть не расшибла мне голову. Знаешь, что меня спасло?
– Нет, – тихо говорит Катя, складывая нижнее белье в чемодан. – Что?
– Ты мне позвонила очередной раз поплакаться на Вову. Я знала, что это звонишь ты, потому что у меня на тебя стоит звонок «Love the way you lie», Рианны. Я так не хотела с тобой разговаривать, но пересилила себя… Если бы я передумала брать телефон, люстра бы упала прямо мне на голову.
– Весьма занимательно, – улыбается Катя, но думает явно о другом. – Я покурить хочу, давай выйдем на балкон?
Я не курю, но выхожу с Катей за компанию. На территории «Ручейка» явно мало народу, все наверно сидят по номерам. Бетоны почти пустые – катается только один парень. Мне с высоты 12 этажа не очень видно, кто это, да и не суть. Это совсем не важно. Мы садимся на плетеные кресла, обнимаем по подушке и смотрим куда-то в одну точку. Катя молча курит, я смотрю на неё.
– Мальчик, который тебя спас, друг парня, который мне понравился, – вдруг говорит Катя и затягивается. – Я сегодня их видела, когда выходила за сигаретами.
– Как у них дела?
– Ну, никак. Я поблагодарила их за то, что спасли тебя, и дала телефон тому парню, – имя которого Катя не знала. Как всегда. Мне если честно этот парень не понравился, потому что у него на лице жирными буквами написано «нарцисс» и любит он только себя, но говорить это Кате. Она всегда влюбляется не в того, кого надо, оттого и мучается всю жизнь. – Он мне, конечно, не позвонит, но я сделала все, что от меня зависело. Теперь я могу расслабиться… И черт возьми, думать о том, что в Москве меня будет ждать Вова и его истерики.
– Вова получит, если только подойдет к тебе, – сурово говорю я, наматывая на палец длинный локон волос. – А вообще… мне тоже надо найти того мальчика. Который сегодня вовремя оказался рядом со мной, – а заодно и кое-что обсудить, подумала я, но не стала говорить вслух.
Минут через двадцать к нам приходит Соня. Как истинный пацан, она садится на пол, скрестив ноги по-турецки, и закуривает вместе с Катей. У них завязывается беседа о родителях умерших ребят, с которыми разговаривала Соня, и я решаю оставить их вдвоём. Я достаю из уже собранной сумки свою ветровку и выхожу из номера. В коридоре никого нет, что довольно странно, потому что еще буквально вчера народ постоянно зависал на этажах, курил и болтал.
Я долго еду в лифте, после чего, наконец, оказываюсь на улице. Довольно зябко. Я конечно понятия не имею о том, как зовут того мальчика, в какой он команде и где живет, но думаю, что либо я найду его в столовой, либо в каком-нибудь баре. Однако и там, и там меня постигает неудача. Наконец, я рискую отправиться на бетонные площадки, на которых по-прежнему катается тот парень. Мне нравится его езда. Очень раскованный стиль, он прекрасно держится на роликах, легко и непринужденно, хотя выполняет довольно сложные элементы. Он замечает мое внимание к себе и машет рукой. Может, перепутал с кем? Мне это неважно, я машу ему в ответ, и он подъезжает ко мне.
– У меня появились зрители? Что ж, приятно, – говорит он мне и рассеянно поправляет небольшой ирокез на голове. – Саша, будем знакомы.
– Алина, привет, – киваю ему я.
– Я тебя помню, ты вчера первое место получила? – говорит он. – Точно, точно ты! Ты молодца, на самом деле, так что это мне надо на тебя равняться.
– Да ну тебя, – польщенно улыбаюсь я. – Я слишком давно катаюсь на роликах, было бы странно, если бы у меня не было хоть какого-то уровня катания.
Он садится рядом со мной и закуривает. Как много курящих людей. Я в шоке. Мне иногда кажется, что я одна на несколько тысяч, кто вообще никто не пробовал курить. Никогда.
– И насколько давно?
– Десять лет.
– Ну, тогда тебе сам бог велел, – кивает головой Саша. – Чего по улицам слоняешься одна, сейчас здесь не безопасно? Слышала, что вчера с двумя парнями произошло?
– Не могла не слышать, – горько говорю я. – Это были мои лучшие друзья.
– Ого! – в шоке произносит парень и чуть не роняет окурок. – Дела, дела… Я был с ними вчера, когда это произошло. Мы катали наперегонки, все было круто… Но потом я услышал крики друзей, они раздавались из леса… Не поверишь, за ними гнался дикий медведь. Я еле успел их спасти… Мы не успели понять, что произошло.
– Ты знаешь, я, к сожалению, тебе поверю, – грустно отвечаю я.
– Я скажу больше, – говорит Саша, затянувшись и выпустив струю дыма мне в лицо. Я немного морщусь, и он извиняется. – Прямо перед самым нашим отпуском с ними, ну с Никой и Олегом, произошло кое-что похожее. Они были в зоопарке, и там на них набросился выползший из клетки гризли…
– Он же потом еще умер вроде? Да? Я читала в Интернете, – поспешно отвечаю я. – Мамочки, ну дела… Какая-то чертовщина, честное слово. Со мной произошло нечто похожее, у нас дома идет ремонт, так вот при счастливом стечении обстоятельств на меня…
– Чуть не упала люстра. Я прав?
– Да!
– Я вспомнил тебя. Тебя утром Глеб спас. Это была ты. У меня все-таки отвратительная память на лица.
– Глеб, значит, – медленно говорю я. Ну вот, я нашла нужного человека. – Ты знаешь, я бы очень хотела сказать ему лично спасибо, просто это так все быстро случилось, я не успела понять, что произошло… А потом он ушел. Можно его где-то выловить?
– Можно, – ухмыляется мой новый знакомый. – Погоди, я переобуюсь. Он по-любому дома торчит, больше негде.
– А вы в коттеджах живете?
– Да.
– И как? Сколько вы платите?
Всю дорогу мы обсуждаем плюсы и минусы того, чтобы снимать коттедж. Для меня вообще проживание в доме – далеко не экзотика, потому что в Москве мы с родителями живем не в квартире, а в поселке в Лианозово, где у нас большой двухэтажный коттедж с участком.
Саша долго ищет по карманам ключи, после чего рассеянно пожимает плечами, мол, не знаю где они, и пробует открыть дверь так. Она легко поддается ему, из чего он делает вывод, что дома кто-то есть.
Внутри довольно мило. Мы сразу же попадаем в большую прихожую с гардеробом, которая перетекает в просторную кухню. На ней сидит знакомый мне со слов Кати молодой человек. «Нарцисс» вяло и безо всякого интереса смотрит на нас, что лишний раз оправдывает мое не слишком хорошее мнение о нем. Он молча курит и потягивает кофе.
– Привет, чувак. Нам бы Глеба найти, он на разговор нужен, – говорит Саша.
– Глеба? О да. Представляешь, мне тоже очень нужен Глеб, но он не берет трубку, поэтому я не знаю, где он.
– Чей-то вы не поделили, вы же не разлей вода?
– Это не твое дело, что мы с ним не поделили.
– Ладно-ладно, – Саша поднимает обе ладони и насмешливо поднимает брови домиком. – Расслабься, чувак, все будет нормально. Глеб наверняка со своей сестричкой тусует. Олег, это Алина. Прошу любить и жаловать, я отойду на пару минут, скоро буду.
Олег (я теперь знаю его имя!) на меня не реагирует ни коим образом, возможно потому, что у крыльца раздается несколько мужских голосов. Саша покидает меня, и я чувствую себя ужасно неуютно на этой чужой кухне с чужим парнем, который никого, кроме себя, не замечает. Я тихо сажусь на стул и словно чего-то жду, как дверь снова открывается, и входит двое парней. У одного сломана рука, но, не смотря на это, он в довольно приподнятом расположении духа, в отличие от всех остальных.
– Так-так-так, – трагичным голосом начинает Олег. – Глебушка, я тебя заждался, ты не можешь представить себе как.
– Олег, с тобой сидит очаровательная девушка, а тебе все равно нужен только Глеб? – хохочет парень со сломанной рукой и подмигивает мне. Второй пришедший парень начинает противно хохотать.
– Да, мне черт возьми, нужен сейчас Глеб, – рявкает Олег и резко встает. – Мне очень нужен Глеб, потому что он вроде как считается моим лучшим другом, но как выяснилось, он совершенно не умеет держать язык за зубами! Совершенно!
– Олег, ты чего! – Глеб, кажется, опешил.
– Ничего! – шипит парень. – Вот совершенно ничего, Глеб, совершенно ничего! Я не успел тебе, как другу довериться, а… она уже все знает! Все знает! Какой ты оперативный, я удивлен даже, когда ты успел! – вываливает все это Олег одним духом и идет мимо ребят по направлению к двери. – Спасибо, Глеб.
– Олег, ты вообще о чем говоришь? Я ни черта не понял, что ты там несешь! – говорит Глеб, но его некогда лучший друг громко хлопает дверью и уходит. – Да уж, какой-то он совсем чокнутый стал. Ром, мне кажется, или у всех здесь мозги набекрень поехали? Привет, – наконец, он замечает меня и рассеянно улыбается. – Ты кто у нас?
– Привет, меня зовут Алина… Ты утром, в общем, меня спас, на меня чуть не упала люстра…
– А, точно, – кивает Глеб и говорит другу. – Видишь, не такой я и плохой…
– Вы знаете, ребят, я тут с вашим Сашей говорила, и я очень интересные выводы сделала, – я не успеваю начать повествование, как умолкаю, потому что в кухне неожиданно появляются еще два человека, светловолосый парень и до ужаса перепуганная девушка…
СЕМЁН
Я в полной растерянности от того, что я не знаю, что мне делать. Я смотрю на Олю, на её замотанную бинтом голову и чувствую, как у меня сжимается сердце. Нереально видеть её в таком состоянии, мне хочется обнять её и прижать, так сильно, чтобы вобрать её боль в себя. Я хочу жалеть её, любить её, делать её счастливой. Я думаю об этом, пока мы разговариваем с ребятами о том, что нам делать. Я думаю об этом, пока мы с Никой и Ромой сидим в столовой и что-то едим. Точнее, моя еда стоит передо мной, но я понимаю, что у меня нет никакого аппетита. Но как только к нам подсаживается Мари, я напрочь забываю о своей милой Кудрявой. Она словно перестает существовать. Для меня имеет значение только её улыбка. Ее красивые глаза и её руки. Я ненавижу в себе то, что не могу до конца понять, кого из них двоих я люблю больше, кто мне нужен, Мари или Ольга? Временами мне кажется, что я влюбился в Ольгу только потому, что не было возможности быть с Мари. Она вроде как заменитель. И сейчас, когда Мари рядом, Оля кажется такой ненужной, нелюбимой…
Мы решаем с Мари выйти прогуляться. Мы выходим на холодную улицу и синхронно надеваем на головы капюшоны. Потом в одно и то же время закуриваем, что заставляет нас смеяться. Мы говорим о том, что случилось с Олей. Мари говорит, что это все ерунда, и сейчас, слыша это из её уст, понимаю, что да, правда, это ерунда. Мне начинает казаться, что всё, что связано с Олей – вообще такое далекое, забытое, неважное. И на саму Олю мне плевать. Мне вообще нет до неё дела.
Мы не знаем, чем заняться, поэтому решаем пойти в крытый зал, где катают ребята, и посмотреть, что там интересного. На бетоне все равно никого нет – там только одинокий Санек наворачивает круги.
В крытом роллердроме удивительно тепло. Я здесь еще не был, потому что катался на улице, на бетонных площадках. Мы с Мари расстегиваем толстовки и покупаем себе по чаю. Мы садимся на свои кофты, скрестив ноги, и смотрим, как катаются ребята. Настроения особо ни у кого нет, понятное дело, но то и дело завязываются какие-то беседы, разговоры. К нам подсаживаются ребята, с которыми мы знакомимся. Идет не особо интересный разговор, кто где катает, на чем катает, предложение покататься в Москве, обмен контактами и телефонами, словом, ничего такого.
Через некоторое время чувствую, что мне ужасно душно. В комплексе видимо не работает кондиционер. Я уже жалею, что взял чаю, потому что пот льется с меня рекой. Мари тоже не особо довольна, завязала волосы в хвост и обмахивается какой-то рекламкой. Я предлагаю ей пойти куда-нибудь в другое место, на что она соглашается, как вдруг я слышу сквозь общий шум, гул, шарканье роликов какой-то странный скрежащий звук. Мари что-то говорит, но я не слушаю её, я напрягаю слух и пытаюсь понять его источник. Мне кажется, я слышу либо скрежет пилы, либо звон цепей, либо что-то похожее. Я ищу глазами нечто, что могло бы этот звук издавать. Мои глаза находят железную лестницу, собранную наподобие строительных лесов. На ней стоят несколько ребят и болтают. Один из них стучит ногой, обутой в ролик, что и создает такой звук.
– Сём, с тобой все в порядке? – напряженно спрашивает Мари и берет меня за локоть. Потом она перехватывает мой взгляд и смотрит туда же, куда и я. Я не знаю, о чем подумала она, но мысль, мелькнувшая у меня в сознании, была быстрой и тревожной. Меня вдруг охватывает какой-то страх, что сейчас опять произойдет что-то страшное.
– Ребят! – вдруг громко кричит Мари, а я быстро поднимаюсь на ноги. – Ребят! Лестница! Лестница! Отойдите оттуда!
На её крик никто не успевает прореагировать – звенящий звук становится громче, после чего резко перерастает в жуткий грохот. Лестница ломается как детский шалаш и рушится, а все трое ребят, что на ней стояли, падают вместе с ней.
Мари всеми пальцами вцепляется мне в руку. Груда железа, а под ней – живые люди. Я чувствую удар под дых. Кто-то начинает истошно кричать, после чего в зале поднимается паника. Народ бросается на помощь упавшим и начинают вынимать их из под обломков, кто-то звонит в скорую. Ребята живы. Во всяком случае, мне так кажется. Вижу кровь. Много крови. Крики нарастают с каждой минутой. Музыку резко выключили, и крики становятся еще громче. Мари рыдает. Я вцепилась в мое плечо всеми пальцами и держит так крепко, словно если отпустит, произойдет что-то страшное. Моя бедная девочка, я чувствую, как ее буквально колотит от страха. Она слишком много переживает за последнее время, а сейчас она увидела это… А я это допустил.
Мы должны отсюда уехать, пока живы. Теперь я точно уверен, что это место не успокоится, пока не убьёт нас всех. Оно медленно, но верно, строит нам козни и так видит, что похоронит нас всех под обломками своих построек. Мы с Мари быстрым шагом выходим на прохладную улицу, и чуть ли не бегом идем до нашего дома, не сказав друг другу ни слова. Сердце стучит, как отбойный молоток, и мне очень трудно держать себя в руках. Мари вся в слезах. Я резко дергаю дверь, которая легко открывается, и вхожу внутрь, ведя за собой свою девушку. На кухне Глеб, Рома, Эмма и какая-то девчонка, которую я не знаю. Мы с Мари тяжело дышим, после чего садимся на свободные места и стеклянным взглядом смотрим на остальных. Я машинально начинаю курить, Мари делает то же самое. Незнакомая девушка напряженно смотрит на нас, после чего неуверенно спрашивает:
– Что-то… случилось?
Мари кивает и начинает рыдать. Незнакомая девушка смотрит на неё с ужасом и начинает успокаивать. Та делает непонятный жест рукой, после чего сбивчиво рассказывает, что произошло. Глеб сходит с лица и сразу же звонит сестре и просит её прийти как можно скорее. У него так дрожат руки, что удивительно, как он не уронил телефон.
– И это… попроси остальных девочек прийти. Ты уже слышала о том, что произошло в крытом зале? Нет? Да, произошло. Нет, все в порядке. Оля, не плачь, всё в порядке, Оля, – бубнит он и, наконец, после десяти минут разговора он убеждает Олю, что все в порядке.
Наконец, все наши в сборе. Никто не понимает, что произошло, поэтому поднимается галдеж из бестолковых вопросов. Я вижу, что Эмма тоже недавно плакала – видимо, она тоже там была и всё видела. От понимания этого на душе становится еще паршивее.
– Что ж, раз такое дело, я считаю, что мы должны уехать сегодня же! – говорит Рома после того, как я закончил. – У кого есть телефон такси? Звоните, пусть пришлют две машины. Или три лучше. Предлагаю разойтись по домам и начать собирать вещи. Ребят, беру свои слова обратно относительно того, что я говорил двумя часами ранее. Нам надо отсюда валить. Причем срочно.
С ним никто не спорит и Оля говорит, что у нее с собой телефон такси и говорит, что позвонит им сейчас. Все начинают обсуждать сборы и время, на какое лучше вызвать машину, как вдруг Эмма прерывает всеобщую дискуссию и словно не своим голосом говорит:
– Знаете, что я не могу понять? Почему когда я говорила, что здесь небезопасно, но надо мной все посмеялись и не восприняли мои слова серьезно, но раз сказал Рома, то все сразу по стойке «смирно» готовы уехать отсюда? Вот почему, скажите мне? Мне очень интересно, – глухим голосом спрашивает она. Я уже хочу сказать ей, что мы все были очень не правы по отношению к ней, и, конечно же, надо было к ней прислушаться, как Ника несколько грубоватым тоном её перебивает:
– Эмма, перестань, сейчас не время выяснять отношения!
– Я с тобой потом поговорю, Ника. Да, Рома? Так получается? – продолжает Эмма. От количества гнева в её тоне становится не по себе. – Передо мной никто видимо не хочет извиниться за то, что я выслушала утром от всех? Оля повредила голову – плевать. На Нику и Олега напал медведь в лесу – плевать. Двух мальчиков убило фонарным столбом, на это тоже плевать. Ты, Эмма, всякую детскую чушь по телевизору смотришь, но вот раз Рома сказал, что здесь какая-то чернуха водится, то он, конечно же, прав! – её голос переходит на крик, и у неё начинается истерика.
– Эмма, ты что за бред несешь! – удивленно перебивает её Рома.
– Ей надо лишний привлечь на себя внимание, – злобно говорит Саша, и Эмма словно бы умолкает. Он смотрит на него с полминуты, потом как-то сдавленно извиняется и быстро уходит из дома. Оля вопросительно смотрит ей в след, не поняв, что произошло.
– Почему Эмма так кричала? Её что, кто-то обидел? – требовательным голосом спрашивает она, строго глядя на нас всех. – Между прочим, она всё правильно сказала.
– Её природа обидела, – противным голосом говорит Саша. – Народ, забейте, у нее постоянно нервные припадки случаются.
Мне неприятно слушать, что говорит о ней Саша. Я велю ему заткнуться, и тот злобно выпучивает на меня глаза. Я припоминаю ему, что у нас уже было недопонимание, когда он сцепился с Эммой, и я вмешался. Саня что-то бубнит под нос, после чего все меняют тему и начинают обсуждать сборы. Да, Эмму все обидели. Это ужасно. Я чувствую, что мне надо с ней поговорить. О том, что случилось, почему это произошло, о том, что между мной и Мари… Мари сидит сейчас рядом, вытирает слезы – такая маленькая, такая беззащитная и такая моя. В эту минуту я понимаю всё. Сейчас я сделал самый сложный, самый трудный выбор, который мне приходилось делать в своей жизни. Я наконец понял, что не смотря ни на что всегда любил, люблю и буду любить Мари. Я придумаю, как сказать Ольге, что нам с ней придется расстаться. Да я думаю, что она сама все прекрасно понимает. Да это даже не важно, как она на это отреагирует. Мне надо поговорить с Эммой. Мне необходимо рассказать ей правду о наших с Мари отношениях, правду о том, что было год назад. Я ее очень уважаю и не хочу ничего от неё скрывать. Я набрасываю на плечи толстовку, беру сигареты, Айфон и иду её искать. Только час спустя я наконец-то нахожу её, она сидит около одно из прудов, курит и, как мне кажется, переживает не лучшие моменты своей жизни. Только бы наш разговор прошел нормально. Только бы она меня правильно поняла.
ЭММА
– Мать, ты чего курить начала? Здоровья слишком много? – я слышу за спиной знакомый голос. Я поворачиваюсь и вижу Семёна, приветливо машущего мне рукой. Он плюхается рядом со мной и тоже достает сигареты.
– Нет, просто последние дни выдались волнительными. Я не буду курить, обещаю, – честно говорю я.
– Эмма, черт возьми, ещё раз я увижу тебя с сигаретой, я сломаю тебе руку. Вот обещаю! Брось немедленно, а то...
– Отстань, Сём. Я в курсе всего, что связано о вреде от курения, – перебиваю его я и закутываюсь в кофту посильнее, так как начинает подниматься ветер. Очередной порыв сдувает пепел с моей сигареты, и я понимаю, что покурить сейчас мне не судьба. Я выбрасываю испорченный бычок в воду и пытаюсь прикурить новую сигарету.
– Тебе холодно? На, – он снимает с себя толстовку, голубовато-фиолетовую, видимо его любимую, потому что я постоянно вижу её на нем. Я немножко медлю, но желание согреться оказывается сильнее, и я одеваю её. Мне сразу же становится теплее и как-то спокойнее. – Эм, я хочу с тобой поговорить кое о чем. Это очень важно.
Семён закуривает вместе со мной – какое-то время мы курим молча, после чего почти одновременно выбрасываем бычки и продолжаем молча друг на друга смотреть. Мне уже начинает нехорошо казаться, что он думает, как предложить мне начать встречаться. Конечно, он нравится мне как парень, но я не уверена, что у нас что-то бы получилось.
– Ну, в общем, как я тебе как-то сказал, что знал твою сестру раньше, – начинает он, а мое и без того плохое настроение портится ещё больше. Когда разговор заходит о Мари, мне всегда не по себе. Этот раз не исключение, при звуке её имени я сразу же ощущаю в животе холодок.
– И мы действительно учились в одной школе.
Я киваю и с заинтересованностью пялюсь на свои кроссовки.
– И сейчас я очень рад её видеть, ну может быть частично, потому что соскучился, есть что обсудить... В общем, ты мне нравишься, Эмма. Поэтому я не хочу тебя обманывать, и считаю, что ты должна знать правду. Я люблю Мари. Она любит меня, и мы встречаемся.
Мне кажется, или я ослышалась. Мари и Семён? Единственный парень, который показался мне симпатичным, милым и добрым, влюблён в мою сестру? В Мари? Опять из нас двоих выбрали её, как лучший вариант? Я мгновенно вспоминаю все обиды, все её злые слова, которыми она меня унижала, все предательства, жалобы родителям. Слишком много боли она принесла мне, и сейчас, когда мне показалось, что я нашла друга, хорошего парня, который меня понимал, она словно украла его. Он любит её. Не меня. Я вспоминаю слова Саши, и сейчас я понимаю, что он на самом деле не обманул меня, потому что даже родная сестра, даже этот милый парень меня не любили. Я ничтожество, которому следует жить одному. У меня начинает болеть живот.
– Но ты должна знать кое-что ещё.
– И что же?! – мне уже заведомо страшно.
– Мы с Мари встречались до того, как вы уехали в Париж. Она из-за меня забеременела. Я был тем самым парнем, от которого она делала аборт. Я, Эмма. Я виноват в том, что произошло и хочу извиниться перед тобой.
Несколько секунд я молчу, будучи в полном шоке, после чего мне в голову ударяет сильный гнев:
– Так это ты с ней спал?! – ору я и вскакиваю на ноги. – Ты? Ты? Из-за тебя наши родители развелись? Она из-за тебя операцию сделала? Из-за тебя мама уехала в Париж! Все из-за тебя, дебил! Ну разве ты не мог предохраниться? Не мог? Ей было 16 лет! 16! Почему тебя в тюрьму за это не посадили? Она же несовершеннолетняя была!
– Эмма, прошу успокойся... – он встает и пытается взять меня за руку.
– Не трогай меня! – кричу я, не сумев сдержать слезы. Накопившаяся за это время обида начинает выплескиваться через край. – Не трогай! И к ней не подходи! Она уедет в Париж осенью, и опять будет страдать по тебе, я не хочу этого! Не смей с ней встречаться! И не смей больше разговаривать со мной, я ненавижу тебя! Ненавижу тебя! Ненавижу! – я разворачиваюсь и убегаю по направлению к нашему дому, надеясь, что он не бежит за мной. Меня трясет от гнева, и от неожиданно нахлынувшей на меня слабости у меня подкашиваются ноги. Я ощущаю слабость в коленях, и падаю на землю, больно ударившись и испачкав джинсы и его кофту. Я ненавижу в тот момент все, что хоть как-то связано с ним, с Мари и всей этой компанией. Я ненавижу его, ненавижу своё прошлое, всё то, что мне пришлось пережить из-за Мари. Я встаю, отряхиваюсь, ощутив дурноту. Еще немного, и меня вырвет. Я еле-еле дохожу до нашего дома. У меня нет сил подняться по лестнице, и я сажусь на пыльные ступеньки и пытаюсь справиться с дурнотой. Через полминуты я меняю позу, потому что мне в бок больно впивается пачка сигарет. Я закуриваю. От безнадежности. От не знания, что делать. Мое сознание просто тонет в хаусе мыслей, которые одна другой хуже, и я не могу от них избавиться. Не знаю, сколько времени я провела сидя здесь. Возможно, прошёл час или около того. Того сильного ветра больше нет, сейчас на улице жуткая духота. Небо значительно потемнело, и я не исключаю, что скоро будет гроза. Парит. Мне тяжело дышать, но я списываю это на то, что мой организм пока не привык к курению. Воздух кажется душным и тяжелым, чувствую себя очень липко и устало. Я решаю, что как только докурю сигарету, поднимусь к себе и ополосну лицо.
Слышу, как хлопает входная дверь, и кто-то выходит на крыльцо. Несколько щелчков зажигалки, вздох. Женский. По-моему, Ольга. Да точно. Затягивается пару раз, потом спускается вниз и садится рядом со мной.
– Привет. Чего грустная такая? Обидел кто что ли?
Меня расстраивает тот факт, что она угадала причину моей грусти. Такая проницательная. Чуткая-то, на самом деле. Если бы, наверно, не Саша, не то, что он мне наговорил, я бы поделилась с ней, но нет. Она меня не любит. Я напоминаю себе, что она меня терпит из вежливости, и цежу сквозь зубы:
– Нет, всё в порядке, я ногу ударила больно, пока бежала.
– Ясно, – с недоверием говорит Ольга и наклоняет голову на бок. – Куришь ты сейчас, потому что травмированная конечность тебя сильно беспокоит?
– У меня все в порядке, – говорю я.
– Дело твоё, – пожимает плечами девушка и смотрит на небо. – Как тебе нравится? Не иначе, как будет гроза. Ужасные каникулы, даже с погодой нам не повезло. Так хочу домой, ты бы только знала, – грустно говорит она и аккуратно чешет лоб под повязкой.
– Да я тоже, на самом деле, – киваю я, украдкой глядя на её перебинтованную голову.
– Спасибо тебе, Эмма, ещё раз, что ты помогла мне. Честное слово, Эм, спасибо, что ты оказалась рядом... Я тебе очень благодарна. Очень.
Я вежливо киваю ей, после чего она возвращается обратно в дом. Она благодарит меня из вежливости. Только из вежливости.
Я выбрасываю бычок, после чего чешу нос и морщусь – как непривычно, что пальцы пахнут табаком. Ужасно неприятный запах. Так же пахнет моя одежда, волосы, обувь – надо все-таки не начинать курить, а то мне не нравится перспектива так плохо пахнуть. Я резко встаю – даже голова закружилась – и чуть не падаю. У меня начинает побаливать в области груди. Похоже на невралгию. Слышу в небе приглушенный грохот и чувствую на щеках несколько капель холодной воды. Ольга была права относительно грозы. Грохот становится все громче, а на огромном потемневшем небосводе появляются всполохи.
Дождь начинает идти сильнее. Я подбираю под себя ноги и задумчиво смотрю на потускневшую природу – мне даже нравится, что сейчас идет дождь, и нет тупого, яркого солнца. Мне сейчас так плохо, что кажется, что я в каком-то дне. Дождь успокаивает меня, но потом поднимается сильный ветер, и меня начинает знобить. Мне не остается ничего другого, как вернуться в дом.
Я завариваю себе чашку кофе и хочу еще немного покурить, как в кармане штанов раздается звонок. «Звуки скисли, и подвисли мысли, время тонет, и пока. Вдох – молчание, выдох – ожиданиe от гудка до гудка...» -играет одна из песен моей любимой группы «Слот». Я достаю из кармана «Айфон» и вижу, что звонит… Семён. Чувствую сильное раздражение и сбрасываю звонок. Пошел он к черту, я не хочу слышать никакого оправдания, извинения, наверно только через несколько лет я смогу примириться с этой ситуацией и относиться к ней более равнодушно. Но сейчас мои раны еще не зажили.
Я делаю большой глоток кофе. Обожаю этот напиток. Он как ничто другое помогает мне собраться с мыслями. Я пью кофе каждый день и по несколько чашек. Я могу пить его литрами, не зависимо от погоды, времени суток или самочувствия. Кофе приятно горчит на языке, согревает меня, одновременно бодрит и придает силы, и в то же время расслабляет. Я делаю затяжку и смотрю в окно – огромная молния быстро пересекает потемневшее небо, после чего раздается довольно громкий раскат грома. С каждой минутой раскаты становятся все чаще, и у меня появляется детское желание спрятаться под одеяло и все это переждать там.
