Текст книги "Из книг мудрецов. Проза Древнего Китая"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

–      Отлично! – сказал Хуань-гун и повелел пяти мужам вступить в указанные должности под началом Гуань Чжуна. В последующие десять лет ему девять раз удавалось собрать под своим началом чжухоу и держать в руках всю Поднебесную,– и все это благодаря способностям Гуань Чжуна и пяти его министров!

Гуань Чжун был всего лишь подданным и потому не полагался на свои силы в том, к чему не чувствовал себя способным. Напротив, он старался полностью использовать способности пяти своих министров. Каждый из них был прилежно занят своим делом, надеясь этим заслужить себе почет, а в результате – слава каждого соответствовала его действительным заслугам. Именно это и называется познанием дао.

***

Если в повозку, запряженную четверкой лошадей, посадить четверых и дать каждому по кнуту – они не сумеют выехать за ворота. Вот что такое отсутствие единства!

Как-то чуский царь спросил у Чжань Хэ об управлении царством.

–      Я знаю, как управлять собой, но не знаю, как управлять царством,– ответил тот.

Конечно же, Чжань Хэ не хотел этим сказать, что царством можно и не управлять. Он хотел сказать, что основа управления любым царством – в умении управлять самим собой. Когда все в порядке с самим человеком – в порядок приходит и его семья. Когда семья в порядке – приходит к порядку и царство. Когда царство в порядке – порядок устанавливается и по всей Поднебесной. Потому и говорится: «Занимайся собой, чтобы послужить семье; семьей, чтобы послужить царству; царством, чтобы послужить Поднебесной». Ибо хотя эти три установления различны по форме, они едины по сути.

***

У Ци спросил у Шан Вэня:

–      Неужели и впрямь продвижение по службе зависит лишь от судьбы?

–      Что вы имеете в виду? – поинтересовался Шан Вэнь.

–      Если внутри государства необходимо установить порядок, устроить школы и улучшить нравы, чтобы правитель и подданный знали свои обязанности, а отец и сын – свои права,– кто сумеет лучше справиться с этим: вы или я? – спросил У Ци.

–      Вы справитесь лучше меня,– ответил Шан Вэнь.

–      Теперь предположим,– сказал У Ци,– что некто приносит вступительные дары, и сразу же после занятия им должности его властитель ощущает успокоение; но стоит ему в один прекрасный день вернуть свою печать и оставить должность, как его властитель тут же чувствует сильнейшее беспокойство,– про кого это: про вас или про меня?

–      Это про вас,– согласился Шан Вэнь.

–      Далее,– сказал У Ци,– предположим, что войска выстроились в боевом порядке на поле брани пред лицом грозного неприятельского войска. Кто сумеет сделать так, чтобы при первом же ударе в барабан все войско кинулось в бой, как будто бы его ждет не смерть, а спасение,– вы или я?

–      Вы,– сказал Шан Вэнь.

–      Итак,– заключил У Ци,– как вы и сами признали, ни в одном из трех случаев вы не могли бы действовать лучше меня; однако же положение, которое вы занимаете, значительно выше моего. Потому я и говорю: случай, и больше ничего,– вот единственная причина продвижения на службе у нашего правителя!

–      Что ж, вы спрашивали меня; теперь позвольте и мне спросить вас,– сказал Шан Вэнь.– Когда обстановка неопределенна, правитель еще юн, в придворной клике грызня, а народ неспокоен – кому лучше доверить судьбу страны: мне или вам?

Некоторое время У Ци пребывал в безмолвии. Затем признал:

–      Вам.

–      Вот поэтому мое положение и выше вашего,– заключил Шан Вэнь.

***

Чжаоский Хуэй-ван обратился за советом к Гунсунь Луну:

–      Вот уже десять лет, как я, недостойный, стремлюсь к разоружению, но не преуспел в этом. Может быть, дело это вообще невозможное?

–      Стремление к разоружению проистекает из всеобъемлющей любви к людям,– сказал ему Гунсунь Лун.– Однако любовь к людям не должна оставаться пустым названием,– ее нужно доказывать делами. Между тем, когда два ваших владения, округа Нин и Лиши, вошли в состав царства Цинь, вы, правитель, помнится, облачились в траурное платье и траурную головную повязку. Когда же ваши войска нанесли удар восточному соседу, царству Ци, и захватили там город, вы устроили пир. Выходит, что, когда выигрывает Цинь – вы облачаетесь в траур; когда же проигрывает Ци – у вас праздник. Что-то не похоже это на всеобъемлющую любовь к людям. По этой причине и с разоружением ничего не получается. Ведь это все равно как если бы грубиян и нахал требовал к себе уважения, а интриган и себялюбец – исполнения своих капризов, или кто-нибудь то и дело менял бы порядки и при этом желал в стране спокойствия. Да ведь тут и у самого Хуан-ди ничего бы не вышло!

***

Когда циский Хуань-гун собирал при дворе чжухоу, вэйский правитель опоздал. Посовещавшись с Гуань Чжуном, Хуань-гун принял решение покарать Вэй. Когда, по окончании совета,– он возвращался к себе, одна из его жен, родом из Вэй, задержала его у входа. Дважды поклонившись, она стала упрашивать его не карать вэйского правителя за его проступок.

–      У меня нет никаких намерений в отношении Вэй,– сказал Хуань-гун.– Непонятно, почему вы просите за них?

–      Я видела, как вы входили,– пояснила жена.– Шаг у вас был широкий, вид решительный. Так бывает, когда вы собираетесь в поход. Когда же, увидев меня, вы изменились в лице, мне стало ясно, что вы собираетесь покарать Вэй.

На следующий день, приняв прибывших ко двору, Хуань-гун пригласил к себе Гуань Чжуна.

–      Вы, господин, оставили свои планы в отношении Вэй? – сразу же спросил Гуань Чжун.

–      Как вы догадались, Отец Чжун? – удивился Хуань-гун.

–      Приветствуя прибывших ко двору, вы, господин, были спокойны и ласковы с ними,– сказал Гуань Чжун.– Но, увидев меня, пришли в замешательство, и мне стало ясно, в чем дело.

–      Отлично! – сказал Хуань-гун.– Пока вы, Отец Чжун, следите за внешним, а моя жена – за внутренним, мне, несчастному, по крайней мере, не грозит превратиться в посмешище для чжухоу!

***

Цзиньский Сян-гун отправил посланника к чжоускому двору. Прибыв, тот выступил со следующей речью: «Наш властитель почувствовал себя плохо и слег. Гаданье на черепашьем панцире показало, что болезнь вызвана неблагорасположением духа горы Саньту. Наш правитель послал меня, недостойного, испросить разрешения на свободный проезд через чжоуские земли, дабы принести умилостивляющие дары».

Сын Неба дал соответствующее разрешение и удостоил посланника приема при дворе. По окончании дела, когда гость отправился в дальнейший путь, Чан Хун обратился к Лю Кан-гуну:

–      Ехать с умилостивляющими дарами к горе Саньту и по пути быть принятым самим Сыном Неба,– разве это не приятные дела? Между тем вид у нашего гостя суровый. Боюсь, у него иные намерения. Лучше бы вам подготовиться ко всяким неожиданностям.

Тогда Лю Кан-гун повелел держать наготове оружие, колесницы и войска. Впоследствии оказалось, что цзиньцы действительно посылали того человека, чтобы, воспользовавшись этим, Ян-цзы во главе 120-тысячного войска мог перейти брод Цзи и, напав на Ляо, Юань и Лянмань, уничтожить эти три царства.

***

Когда Цзычань стал управлять царством Чжэн, Дэн Си намеренно воспротивился наведению порядка. Вступив в сговор с теми, кто судился, он стал брать за ведение крупного процесса верхнюю одежду, за ведение малого – куртку и штаны. Народ понес ему штаны и куртки, чтобы научиться у него сутяжничеству,– от желающих не было отбоя. Ложь выдавали за правду, правду выставляли ложью—невозможно стало определить, где правда, а где – ложь, а понятия о дозволенном и недозволенном менялись что ни день. Стоило Дэн Си пожелать, чтобы истец выиграл процесс – и тот его выигрывал; стоило захотеть, чтобы обвинили ответчика – и того обвиняли. Все царство Чжэн было охвачено смутой, народ только и знал, что разглагольствовать.

Страдая от этого, Цзычань казнил Дэн Си и выставил его останки на всеобщее обозрение. И народ покорился в сердце своем. Правда и ложь получили определенность, законы и распоряжения стали выполняться беспрепятственно. Между тем, желая навести порядок у себя в стране, люди нашего времени не решаются для начала казнить таких, как Дэн Си. От этого все их усилия по наведению порядка приводят лишь ко все большей и большей смуте.

***

У одного служилого мужа в царстве Ци погиб господин, но он не последовал за покровителем в смерти. Некоторое время спустя один из старых знакомых, встретив его на улице, осведомился:

–      Ты что же это – все еще живой?

–      Именно,– ответил служилый.– Ведь я служу ради выгоды, в смерти же – какая выгода?

–      И как же ты сможешь людям в глаза смотреть? – продолжал знакомый.

–      А что, по-твоему, если бы я умер – тогда, что ли, смог бы им в глаза смотреть?

***

Сунец Чэн-цзы потерял как-то свое черное одеяние и отправился по улице его искать. Там ему встретилась женщина в черном платье. Он схватил ее и никак не хотел отпускать,– пусть, мол, вернет его одежду. При этом он приговаривал:

–      Потерял нынче черное платье!

–      Может, вы, господин, и впрямь потеряли черное платье,– отбивалась женщина,– но это платье я сшила собственными руками!

–      Тем более скорее давай его сюда,– кричал Чэн – цзы.– Платье, что я потерял, было совсем новое, черное, а твое, хоть и черное, да какое-то блеклое... Отдашь мне это, линялое, взамен того, нового,– тебе же еще и выгода!..

***

Сунский правитель обратился к своему советнику министру Тан Яну:

–      Сколько народу казнил – а в моих подданных все нет надлежащего трепета. Не знаю – в чем тут дело.

–      Обычно вы казните только действительных злодеев,– объяснил Тан Ян,– а когда казнят настоящих злодеев, людям невинным не из-за чего особенно беспокоиться. Если вы, господин, хотите, чтобы ваши подданные трепетали по-настоящему, вам надо время от времени казнить кого-нибудь просто так, не разбирая – виновен он или нет. Вот тогда все задрожат!

Через некоторое время сунский правитель казнил самого Тан Яна.

***

Хуэй-цзы создал новые законы для вэйского Хуэй– вана. Когда проект был готов, он был представлен на всенародное рассмотрение, и народ его одобрил. Когда после этого проект был подан Хуэй-вану, он, также его одобрив, ознакомил с ним Ди Цзяня. Тот также нашел, что проект куда как хорош.

–      Будем проводить в жизнь? – осведомился Хуэй– ван.

–      Ни в коем случае,– отвечал Ди Цзянь.

–      Вы же сами говорите – проект хорош,– удивился ван.

–      Вы, господин, видали когда-нибудь, как тащат огромное бревно? – спросил Ди Цзянь.– Передние гаркнут «ух-ху», а задние в ответ подналягут. Так вот, для перетаскивания бревен такое «ух-ху» лучше песен царств Чжэн и Вэй, как они ни прекрасны сами по себе. А государство...– это такое же бревно!

***

Царства Ци и Цзинь воевали. Некий солдат, родом из Пинъэ, что в Ци, утратил на поле брани свою секиру, но захватил неприятельское копье. Возвращаясь в поддавленном настроении, солдат обратился по дороге к встречному путнику с вопросом: правильно ли он поступил.

–      То – оружие, и это – оружие,– сказал прохожий.– Так что ты приобрел то, что потерял,– можешь ступать домой на побывку.

Воин побрел дальше, но на душе у него было по– прежнему скверно, и когда на пути ему встретился дафу из Гаотана по имени Шу Усунь, он преградил путь его коню и спросил:

–      Сегодня в бою я потерял свою секиру и захватил неприятельское копье – можно мне теперь в отпуск?

–      Копье – не секира, а секира – не копье,– сказал ему Шу Усунь.– Как ты смел подумать, что, потеряв одно, а добыв совсем другое, ты выполнил свой долг?

Солдат из Пинъэ глубоко вздохнул и вернулся в бой. Он храбро сражался, но отличиться больше не удалось – он погиб.

Узнав об этом, Шу Усунь сказал:

–      Я слышал, что благородный муж должен разделить участь того, кто пострадал по его вине.

Стегнув коня, он ринулся в бой и также был убит.

***

Во времена циского Чжуан-гуна жил некто по прозванию Бинь Бэйцзюй. Как-то раз во сне ему привиделся статный муж в шапке из белого шелка с красными завязками, в зеленом платье, новых туфлях и с мечом в черных ножнах на боку. Подойдя, незнакомец грубо обругал его и плюнул в лицо. Тут Бинь Бэйцюй очнулся и понял, что это был всего лишь сон. Однако уснуть уже не удалось и до самого утра он был весьма опечален.

Утром он отправился к своему другу, все ему рассказал и пожаловался:

–      Смолоду я ценил мужество и, дожив до шестидесяти лет, ни разу ни от кого не потерпел оскорбления. Нынешней же ночью меня опозорили. Буду искать обидчика: найду – хорошо, не найду – останется только умереть.

С того дня он каждое утро выходил в сопровождении своего друга на перекресток и весь день стоял там в ожидании обидчика. Через три дня, так и не встретив того человека, он вернулся домой и покончил счеты с жизнью.

***

Жун И покинул Ци и направился в Лу. На дворе было свежо, а городские ворота, когда они с учеником достигли их, были уже заперты, так что им пришлось ночевать под городской стеной. Ночью Жун И совсем озяб и сказал ученику:

–      Если отдашь мне свою одежду, я останусь в живых. Если я тебе отдам свою – ты останешься в живых. Я – муж государственный, моя жизнь нужна стране, так что мне умирать негоже. А ты – человек заурядный, и твоя смерть – событие небольшое. Так что лучше бы ты мне отдал свою одежду.

–      Если я человек заурядный,– ответил ученик,– то с какой стати стану я отдавать свою одежду государственному мужу?

Глубоко вздохнув, Жун И сказал:

–      Увы! Не утвердить мне истины в этом мире!

С этими словами он снял с себя одежду и отдал ее ученику. Среди ночи он умер, ученик же его остался жив.

***

Во время инспекционной поездки по южным землям Юй плыл по реке Цзян. Неожиданно из воды показался Желтый дракон и подхватил лодку на спину. Люди на палубе пришли в замешательство. Тогда Юй поднял глаза к небу, глубоко вздохнул и сказал:

–      Небо избрало меня – и я делаю все, что в моих силах, чтобы прокормить свой народ. Рождение человека– от природы, смерть его – от судьбы. Так стоит ли бояться драконов?

Покорно прижав уши и опустив хвост, дракон удалился.

***

Когда Ши Иньчи был посланником от царства Чу в царство Сун, он был принят тамошним начальником земельных работ Цзыханем. Во время приема Ши Иньчи обратил внимание, что у соседа начальника с южной стороны стена дома совсем покосилась, а от соседа с западной стороны вода стекает прямо во двор к начальнику. Он осведомился о причинах такого положения.

–      Мой сосед с южной стороны – ремесленник, шьет сапоги,– сказал ему начальник.– Я хотел переселить его подальше, но его отец пришел ко мне и сказал: «Мы занимаемся сапожным ремеслом на протяжении жизни трех поколений. Если вы теперь переселите нас, сунцы не будут знать, куда им идти за сапогами, и нам нечего будет есть. Просим начальника не отнимать у нас заработок». Поэтому я не стал его наказывать. Что касается западного соседа, то его дом стоит выше моего, и после ливней вода стекает ко мне – с этим уж ничего не поделаешь!

Ши Иньчи вернулся в Чу как раз когда там поднимали войска, чтобы идти походом на Сун.

–      На Сун нельзя нападать,– предостерег Ши Иньчи чуского вана.– Правитель там добродетелен, министр милостив. А народ любит добродетельных и послушен милостивым. Если мы на них нападем, выгоды не будет никакой, зато опозоримся перед целым светом.

Чусцы оставили Сун в покое и напали на царство Чжэн.

***

Сюань-ван из Ци задумал построить огромный дворец, площадью в сто му, чтобы зал мог вместить сразу триста семейств. Со всего царства были собраны лучшие мастера, строительство шло уже три года, но конца так и не было видно. Никто из подданных не решался выступить перед правителем с увещеваниями. Тогда перед Сюань-ваном предстал Чунь Цзюй.

–      Чуский правитель решил отказаться от обрядов и музыки древних, находя, что музыка – нечто неважное. Осмелюсь спросить – можно ли после этого считать, что в Чу есть правитель? – спросил он.

–      Нет у них правителя,– ответил Сюань-ван.

–      Есть в Чу и несколько тысяч подданных, однако ни один не смеет выступить перед правителем с увещеванием,– можно ли считать, что в Чу есть преданные подданные? – продолжал Чунь Цзюй.

–      И преданных подданных там нет,– сказал правитель.

–      Ныне вы, государь, строите огромный дворец,– продолжал Чунь Цзюй,– на целых сто му, чтобы собирать там сразу по триста семейств во время приемов. Собрали лучших мастеров по всему Ци, прошло уже три года, а дворец все еще не готов. Из подданных же никто не решается выступить перед вами с увещеванием. Позвольте осведомиться – есть ли у вас, господин, верные поданные?

–      Нет у меня верных подданных,– ответил Сюань– ван.

–      Разрешите удалиться,– сказал Чунь и направился к выходу.

–      Мастер Чунь, мастер Чунь, вернитесь! – закричал вслед ему Сюань-ван.– Что же вы так поздно обратились ко мне? Я, недостойный, тут же распоряжусь о прекращении строительства.

Затем, обращаясь к записывавшим, сказал:

–      Я, недостойный, утратил добродетель, пристрастился было к гигантским сооружениям, но мастер Чунь поправил меня, недостойного.

***

Утопив своего подданного Луань Цзяо в Желтой реке, чжаоский Цзянь-цзы сказал:

–      Я любил красивых женщин – и Луань Цзяо поставлял мне их. Мне нравились дворцы, залы и террасы – и Луань Цзяо заботился о том, чтобы все это у меня было. У меня был вкус к хорошим скакунам и красивым колесницам —и Луань Цзяо мне их охотно добывал. Но, помимо всего этого, мне нравились также и настоящие государственные мужи, а вот их-то мне за шесть лет Луань Цзяо не представил ни одного. От этого мои ошибки умножились, а сильные стороны ослабли.

***

Царство Чу воевало с царством У. Перед сражением оказалось, что чусцев меньше, чем усцев. Тогда чуский военачальник Цзынан сказал: «Если я вступлю сейчас в бой с усцами – мы непременно потерпим поражение. Но если я приведу войско своего государя к поражению, покрою имя правителя позором и утрачу наши земли – для меня, как верного подданного, это будет непереносимо».

И он покинул поле боя, даже не послав донесения правителю. Только достигнув столичного пригорода, отправил он гонца, чтобы тот известил властителя: «Ваш подданный просит разрешения умереть».

–      То, что вы вернулись, заслуживает всяческого поощрения,– сказал при встрече ван.– Если же вы заслуживаете поощрения, то к чему вам подвергать себя смерти?

–      Если того, кто отступает без приказа, не считать преступником,– сказал Цзынан,– то в будущие времена все ваши подданные, беря с меня же пример, станут отступать под любым предлогом и царство Цзинь в конце концов придет в полный упадок в Поднебесной

С этими словами он лег на свой меч и закололся

–      Что ж, надо подумать о верности других военачальников,– сказал ван и велел похоронить Цзынана в простом гробу из тунга всего трех цуней толщиной, а внутрь в знак осуждения положил плаху

***

Глава школы моистов, по имени Мэн Шэн, водил дружбу с правителем города Янчэн в царстве Чу Тот поручил Мэн Шэну управление своей областью и, в подтверждение этого сломав яшмовое кольцо, отдал ему половину, оговорив при этом такое условие:

–      Если тебе когда-нибудь предъявят вторую половину кольца и края его совпадут, ты должен будешь послушаться этого человека во всем.

Когда чуский ван умер, правители областей решили напасть на царство У. Войска собрали как раз в том месте, где происходили похороны. Янчэнский правитель также был среди них. Чусцы обвинили его в некоем преступлении, он бежал, чусцы захватили его область.

–      Мне дали в управление область,– рассудил Мэн Шэн,– и передать ее я имею право лишь тому, кто предъявит полномочия. Полномочия мне не предъявлены, но и сил оказать сопротивление у меня нет Остается лишь принять смерть.

–      Если бы от вашей смерти был хоть какой-нибудь прок для янчэнского правителя,– стал уговаривать его один из младших моистов, по имени Сюй Жо,– в ней был бы смысл. Однако пользы не будет никакой, зато школа моистов потерпит ущерб, потеряв вас, как можно помышлять о смерти!

–      Нет! – ответил Мэн Шэн.– По отношению к янчэнскому правителю я или учитель, или друг, или, по крайней мере, подданный. Если я не умру—к моистам впредь перестанут обращаться в поисках суровых наставников, мудрых друзей или верных подданных. Если же я умру – все увидят, как монеты относятся к своему долгу, и дело наше от этого только выиграет. А дела школы я передам сунскому главе моистов Тянь Сян-цзы – он человек мудрый, и мне нечего будет опасаться, что наше дело потерпит ущерб.

–       Если вы так решили,– сказал тогда Сюй Жо,– позвольте мне умереть первым, чтобы приготовить вам путь.

Он отступил на шаг и на глазах Мэн Шэна отсек себе голову. Тот, отправив двух других учеников оповестить Тянь Сян-цзы о том, что дела школы переходят к нему, также покончил с собой. Вместе с ним добровольно расстались с жизнью еще 183 ученика.

Двое посланных, побывав у Тянь Сянь-цзы, также решили вернуться в Чу, чтобы принять там смерть вслед за Мэн Шэном. Тянь Сянь-цзы стал было удерживать их, указывая на то, что сам Мэн Шэн сделал его главой школы, однако они не послушали его и, вернувшись обратно, покончили с собой.

***

Цзиньский Вэнь-гун осаждал город Юань. Перед этим он обещал своим воинам, что дело будет сделано за семь дней. Однако прошло семь дней, а Юань так и не пал. Тогда он отдал приказ снять осаду. Некто из военного совета возразил:

–      Юань должен скоро пасть. Мы, воинские начальники, просим еще повременить.

–      Вера в слова главы государства – великое сокровище,– сказал Вэнь-гун.– Взять какой-то Юань ценой утраты его – это не по мне.

И он отступил. На следующий год Юань был осажден вновь, и Вэнь-гун обещал своим воинам, что вернется, лишь только город будет взят. Когда же юаньцы услышали об этом – они сдались сами.

***

Ханьцы обносили новой стеной свою столицу, определив срок завершения всех работ в пятнадцать дней. Смотрителем был назначен Дуань Цяо. Одна из строительных команд опоздала на два дня, и Дуань Цяо велел начальника этой команды заключить под стражу.

Тогда сын арестованного пришел к начальнику пограничной стражи Цзы Гао.

–      Только вы, преждерожденный, можете спасти моего отца от смерти,– сказал он,– Прошу вас взяться за это дело.

Цзы Гао согласился, отправился с визитом к Дуань Цяо и в его сопровождении поднялся на новую стену. Взглянув налево и направо, он восхитился:

–      Какая великолепная стена! Поистине—это великий труд. Вы, несомненно, будете за него щедро вознаграждены. Подумать только – ведь никому еще с древности и до наших дней не удавалось проделать такую огромную работу и при этом не предать казни ни одного человека!

В ту же ночь Дуань Цяо повелел освободить арестованного от пут и потихоньку выпустить.

***

У Ци управлял землями к западу от Желтой реки, когда Ван Цо оклеветал его перед вэйским Ухоу, и тот послал людей, чтобы принять у него дела. Оставив свой пост, У Ци доехал до Аньмэня, где сошел с колесницы отдохнуть. Взглянув на свои западные земли, он зарыдал так, что слезы полились потоками.

–      Насколько я понимаю,– сказал ему слуга,– для вас расстаться с Поднебесной все равно что расстаться с парой старых сапог. Отчего же вы рыдаете, расставшись всего лишь с западными землями?

–      Ты не понял меня,– ответил У Ци, утирая слезы.– Если бы правитель знал, что я за человек, и позво¬лил мне исполнить мои намерения, царство Цинь, возможно, было бы низложено, а к западу от Желтой реки утвердилось бы правление истинного вана. Но правитель слушает речи низкого клеветника и отвергает меня – так что западные земли скоро попадут в руки циньцев, а царство Вэй начнет клониться к упадку.

Затем У Ци покинул Вэй и отправился в Чу, а земли к западу от Желтой реки оказались в конце концов у циньцев. Вэй день ото дня слабело, Цинь день ото дня крепло,– именно это предвидел У Ци и потому плакал.

***

Фу Цзыцзянь управлял областью Даньфу. Он пел и играл на цине, даже не покидая зала совета,– а область Даньфу пребывала в порядке и спокойствии. Сменивший его Ума Ци вставал с последними звездами, а возвращался – с первыми, во все вникал сам, не знал отдыха ни днем ни ночью– и в области Даньфу по-прежнему царили порядок и спокойствие.

Наконец Ума Ци решился спросить об этом Фу Цзы – цзяня.

–      Я полагаюсь на людей,– ответил ему мастер Фу,– а вы – на собственные силы. У того, кто полагается только на свои силы, всегда будет много забот; тот же, кто полагается на людей, может найти отдохновение.

***

Чжоуский Ли-ван жестоко обращался со своим народом, и народ роптал. Тогда Шао-гун обратился к царю с речью:

–      Народ больше не в силах терпеть; вы же, господин, через своего вэйского колдуна еще выискиваете крамолу. Тех, на кого он указывает, предают смерти, так что люди теперь даже слово сказать боятся – на дорогах, встречаясь, лишь смотрят друг на друга.

Речь Шао-гуна очень обрадовала царя.

–      Наконец-то я пресек крамолу! – вскричал он.

–      Помешать – еще не значит пресечь,– сказал Шао-гун.– Закрывать уста народу – опаснее, чем запруживать реку. Если прорвет запруду – многие пострадают!

***

Лецзин Цзыгао пользовался расположением циского Минь-вана. Будучи франтом, он любил наряжаться в зеленные одежды, белые шляпы и остроносые сапоги. Но однажды шел сильный дождь, и он появился при дворе, осторожно ступая и придерживая подол руками.

–      Как я выгляжу? – обратился он к людям из своего окружения.

–      Прекрасно, прекрасно,– заверили они его.

Цзыгао подошел к колодцу и погляделся в него: вид был как у мужлана.

–      Льстят мне мои люди,– вздохнул он.– И все из-за того, что я пользуюсь расположением нашего вана. Как же они должны льстить тому, чье расположение заставляет их льстить мне?

***

Гоу Чэн-цзы отправился послом из царства Лу в царство Цзинь. Когда он проезжал царство Вэй, тамошний сановник Юцзай Гучэнь задержал его у себя. На приеме присутствовали музыканты, но хозяин велел им хранить

молчание. Позже, за вином, он, растрогавшись, преподнес гостю драгоценную яшму. Однако на обратном пути, возвращаясь после завершения миссии через Вэй, Гоу Чэн-цзы не заехал к нему попрощаться.

–      Недавно вы, господин, как будто остались довольны приемом, оказанным вам Юцзай Гучэнем – сказал Чэн-цзы его слуга.– Отчего же не заехали к нему на обратном пути?

–      То, что Гучэнь принимал меня у себя – знак его благорасположения ко мне,– ответил Гоу Чэн-цзы.– То, что он пригласил музыкантов, но не позволил им играть – знак его тайной печали. Когда же, растрогавшись за вином, он подарил мне драгоценную яшму,– мне стало ясно, что царство Вэй находится на пороге внутренних потрясений.

Не успели они удалиться от пределов Вэй на тридцать ли, как их настигло известие о том, что Нин Си поднял мятеж и Юцзай Гучэнь погиб при исполнении долга.

Развернув свою колесницу и трижды оплакав убитого, Гоу Чэн-цзы продолжил свой путь. Вернувшись, он послал за женой и сыном погибшего, отделил им под жилье часть своего дома и позаботился о том, чтобы они ни в чем не нуждались. Когда сын погибшего вырос, Чэн-цзы вернул ему драгоценную яшму.

***

У чжоусцев неподалеку от границы с жунами были дворцы в Фэн и в Хао. По соглашению с местными чжухоу они воздвигли там высокие сторожевые башни с барабанами наверху. Их бой был слышен по всей округе, и, в случае появления жунов, войска чжухоу по этому сигналу должны были спешить на выручку к Сыну Неба.

Как-то раз разбойники – жуны действительно появились. Ю-ван велел бить в барабаны, и войска чжухоу быстро прибыли. Между тем барабанный бой очень понравился любимой жене Ю-вана, Бао Сы. Желая позабавить ее, Ю-ван несколько раз приказывал бить в барабаны, когда никаких жунов и в помине не было, и каждый раз войска чжухоу исправно прибывали.

Наконец жуны и впрямь напали. Ю-ван велел тотчас бить в барабаны, однако на сигнал тревоги никто не появился, и Ю-ван, на потеху всей Поднебесной, расстался с жизнью у подножия горы Ли.

***

Как-то циский Хуань-гун, Гуань Чжун, Бао Шу и Нин Ци сидели за вином. Когда все пришли в хорошее расположений духа, Хуань-гун обратился к Бао Шу:

–      Почему бы вам не поднять кубок за наше долголетие?

Выйдя вперед с кубком в руках, Бао Шу сказал:

–      Пусть наш правитель никогда не забывает, что некогда ему пришлось искать убежище в Цзюй; Гуань Чжун всегда помнит о путах царства Лу, а Нин Ци постоянно держит в памяти то время, когда он кормил вола и жил под колесницей!

Встав с циновки, Хуань-гун дважды поклонился и сказал:

–      Если я и мои друзья всегда будем помнить то, о чем вы сказали, алтари Земли и Злаков в Ци никогда не подвергнутся опасности!

***

ИЗ„ГОЮЯ”

В отличие от большинства древнекитайских книг, название этого памятника переводится вполне однозначно: «Речи царств». Перед нами записи, или скорее вольные изложения речей выдающихся государственных деятелей Древнего Китая, живших и действовавших в царстве Чжоу и в восьми главных уделах, на которые оно раскололось в VIII в. до н. э. По преданию, когда Конфуций создал свой летописный труд «Весны и осени», его лапидарный стиль оказался трудным для восприятия неподготовленным читателем – и тогда один из последователей Учителя, Цзоцю Мин, собрав старые записи, написал своеобразный комментарий, где каждое событие получило свое описание и пояснение. Однако строгие законы жанра позволили ему использовать далеко не все собранные материалы: яркие и образные речи древних государственных деятелей, дипломатов и полководцев, как бы хороши они ни были, остались за пределами летописи, вместившей только канву событий, И тогда Цзоцю Мин решил объединить эти речи в особую книгу, сгруппировать их по тем царствам, где жили и действовали ораторы,– так якобы родились «Речи царств», состоявшие, как и ныне, из двадцати одной главы, или свитка. Многие века они считались как бы «внешним комментарием» летописи Конфуция, делающим ее доступным пониманию профанов. Самую древнюю из речей памятника традиция датирует 967 г. до. н. э., самую позднюю – 453 г. до. н. э.

Трудно сказать, действительно ли этот памятник создал Цзоцю Мин – современная наука склонна датировать его появление более поздним временем. Не возьмемся также утверждать, существовало ли в Древнем Китае ораторское искусство как самостоятельный вид словесного творчества Бесспорно лишь одно: устное выступление перед правителем и его окружением в момент кульминации событий играло огромную роль в политической жизни того времени, оно записывалось логографами и передавалось стоустой молвой, а книга «Речей царств» сохранила