Текст книги "Из книг мудрецов. Проза Древнего Китая"
Автор книги: авторов Коллектив
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)
– Это благое предзнаменование!
И посоветовал принести теленка в жертву Небесному Владыке. А через год отец из той семьи беспричинно ослеп.
И вот их корова опять отелилась белым теленком. И отец повелел сыну снова спросить совета у Конфуция.
– Чего еще спрашивать? – сказал сын.– Ведь спрашивали уже – а ты потерял зрение!
– Слова мудреца,– ответил ему отец,– бывает, сперва не сбываются, но сбудутся после. Пока дело не кончилось – спроси-ка его еще.
И сын опять спросил совета у Конфуция, а тот сказал:
– Благое предзнаменование!
И снова повелел принести теленка в жертву. Сын, вернувшись домой, передал указание отцу. А тот сказал:
– Исполняй повеление Конфуция!
Через год и сын беспричинно ослеп. А потом чусцы напали на сунцев и осадили их город. Люди обменивались детьми и поедали их, раскалывали кости и варили. Все здоровые и сильные сражались на городской стене – и погибших было больше половины. А отец и сын – как увечные – этого избежали.
Когда же кончилась осада – оба выздоровели.
***
Циньский князь Му-гун сказал конюшему Бо Лэ:
– Ты уже стар годами. Нет ли кого в твоем роду, кто бы умел отбирать коней?
– Доброго коня,– ответил Бо Лэ,– можно узнать по стати, мускулам и костяку. Однако у Первого коня в Поднебесной все это – словно бы стерто и смыто, скрыто и спрятано. Такой конь мчится не вздымая пыли, не оставляя следов. Сыновья же мои малоспособны: они смогут отыскать хорошего коня, но не сумеют найти Первого коня в Поднебесной. Когда-то я таскал вязанки дров и связки овощей совместно с неким Цзюфан Гао. Он разбирался в лошадях не хуже вашего слуги. Пригласите его.
Князь принял Цзюфан Гао и немедля отправил его за конем. Через три месяца Цзюфан Гао вернулся и доложил:
– Отыскал. В Песчаных холмах.
– А что за конь? – спросил Му-гун.
– Кобыла... буланая...
Послали за кобылой, а оказался – вороной жеребец.
Князь, опечалившись, позвал Бо Лэ и сказал ему:
– Ничего не вышло! Тот, кого ты прислал отбирать коней, даже в масти не способен разобраться, жеребца от кобылы отличить не может – какой уж из него лошадник!
– Неужто он этого достиг! – сказал Бо Лэ, вздохнув в глубоком восхищении.– Да после этого тысячи и тьмы таких, как я,– ничто в сравнении с ним. Ведь Гао видит природную суть. Отбирает зерно—отметая мякину, проникает вовнутрь – забывая о внешнем. Видит то, что нужно видеть, а ненужного – не замечает. Глядит на то, на что следует глядеть, пренебрегая тем, на что глядеть не стоит. Да такое умение – дороже любого коня!
Когда жеребца привели – это и впрямь оказался Первый конь в Поднебесной!
***
Чуский царь Чжуан-ван спросил Чжань Хэ:
– Как управлять царством?
Чжань Хэ ответил так:
– Я, ваш слуга, сведущ в том, как управлять собой, но не сведущ в том, как управлять царством.
– Я обрел право,– сказал Чжуан-ван,– приносить жертвы в храме Предков и на алтаре Земли и Злаков. Хочу научиться – как его за собой сохранить.
– Я никогда не слыхал,– сказал Чжань Хэ,– о смуте в царстве у того, кто умеет управлять собой. Не слыхал никогда и о том, чтоб был порядок в царстве у того, кто собой управлять не умеет. Ибо корень – в самом себе, а за вершину отвечать не смею.
– Превосходно! – воскликнул чуский царь.
***
Старейшина с Лисьего холма спросил Суньшу Ао:
– Знаете ли вы о трех людских досадах?
– О каких же? – спросил Суныиу Ао.
– О зависти к высоким титулам. О неприязни государя к занимающим большую должность. О досаде на тех, что получают большое жалованье.
– Чем выше мой титул,– сказал Суньшу Ао,– тем скромней мои желания. Чем больше должность – тем смиренней мое сердце. Чем обильней жалованье – тем щедрей мои раздачи. Можно ли этим отвратить эти три досады?
***
Суньшу Ао занемог и был при смерти. И так наказывал сыну:
– Царь настойчиво жаловал меня землями – я же от них отказывался. Когда умру, царь будет жаловать и тебя. Ни за что не бери богатой земли. А вот есть на границе между Чу и Юэ холм Усопших. Земля там тощая и славу имеет недобрую: чусцы избегают ее из-за привидений, а юэсцы – из-за дурных примет. Только этой землей и можно владеть долго.
Когда Суньшу Ао умер, царь и впрямь стал предлагать его сыну тучные земли, но тот от них отказался, а попросил холм Усопших. Царь отдал ему эту землю – и потомки Суньшу Ао владеют ею и поныне.
***
Чжу Лишу служил у цзюйского князя Ао-гуна. Полагая, что князь его не ценит, он ушел от него и поселился у моря. Летом питался водяными орехами и зернами лотоса, зимой – каштанами и желудями. Когда же Ао-гун попал в беду, Чжу Лишу, решившись умереть за него, стал прощаться с друзьями.
– Ты же сам считаешь, что тебя не оценили,– сказали ему друзья,– и потому ушел. А ныне собрался
умереть за князя. Стало быть, тебе безразлично – ценят тебя или нет?
– Нет, это не так,– сказал Чжу Лишу.– Считаю, что меня не оценили,– и потому ушел от князя. А нынче за него умру – значит, и впрямь не оценили. Смертью своей пристыжу всех последующих государей, что не будут ценить своих слуг. Кто будет ценить – за того и станут умирать, а за тех, что не будут ценить,– и умирать не станут: вот это и будет прямой путь.
Можно сказать: Чжу Лишу был в своем недовольстве упорен до самозабвения!
***
Как-то раз Ян Бу, младший брат Ян Чжу, вышел со двора в белом платье. Пошел дождь, и Ян Бу, сняв свое белое платье, переоделся в черное и так вернулся домой. Собака не узнала его и встретила лаем. Ян Бу, рассердившись, хотел уже ее ударить, но Ян Чжу сказал ему:
– Не бей ее! Ведь ты и сам бы поступил подобным образом: ну разве не опешил бы ты, если б твоя собака, выбежав из дома белой, вернулась черной?!
***
Ян Чжу говорил:
– Добро творят не ради славы—но следом приходит и слава. Стремясь к славе, не ждут выгоды – но следом приходит и выгода. Стремясь к выгоде, не ожидают тяжбы – но следом приходит и тяжба. Вот почему достойный муж, творя добро, должен быть осмотрительным.
***
Жил в старину человек, учивший, как познать путь к бессмертию. Яньский государь послал за ним, но посланец его не спешил, и человек тот умер. Государь, в страшном гневе, хотел казнить посланца. Но любимый слуга государя, увещевая его, сказал ему так:
– Ничто не печалит людей так сильно, как смерть. И ничто не ценят они так высоко, как жизнь. А тот сам утратил жизнь – как же мог он, государь, научить вас бессмертию?!
И посланца помиловали.
Некий Ци-цзы тоже хотел познать путь к бессмертию и, услыхав о смерти учителя, стал, с досады, бить себя в грудь. Фу-цзы, услышав о том, поднял его на смех:
– Хотел научиться бессмертию, а учитель сам умер.
И он еще досадует! Сам не знает, чему собирался учиться!
– Фу-цзы не прав,– сказал Ху-цзы.– Бывает, что человек и знает средство, да не может им воспользоваться. Бывает и так, что может воспользоваться, да не знает средства. Некий житель царства Вэй умел хорошо считать. Перед смертью он передал свой секрет сыну – в виде притчи. Притчу-то сын запомнил, а применить не сумел. Кто-то спросил его про секрет, и он передал тому человеку слова отца. А тот, что спросил, воспользовавшись этим, овладел искусством счета не хуже, чем покойный. Но если так, разве не мог умерший поведать и о тайне бессмертия?!
***
Жители Ханьданя в день Нового года подносили государю своему Цзянь-цзы голубей, а тот за это, в великой радости, щедро всех одаривал.
– Зачем вы это делаете? – спросил его гость.
– Отпуская в день Нового года птиц на волю,– ответил Цзянь-цзы,– я проявляю милосердие.
– Всем известно,– сказал гость,– что вы отпускаете их на волю, оттого их и ловят наперебой, и птицы гибнут во множестве. Если хотите, чтоб они жили, не лучше ли вовсе запретить их ловить? Ведь если ловить их и выпускать, то никакое ваше милосердие не возместит причиняемого ущерба.
И Цзянь-цзы с ним согласился.
***
Тянь, родич государя Ци, принеся жертвы духам дороги, угощал у себя во дворце тысячу человек. Когда гостям, сидевшим посредине, подали рыбу и гусей, Тянь обозрел пирующих и сказал, умиленно вздыхая:
– Как щедро Небо к людям! Взрастило для них пять хлебов, размножило рыб и птиц.
И гости поддакивали ему, словно эхо.
Но тут вышел вперед мальчик лет двенадцати из семьи Бао, что был во втором ряду, и сказал так:
– Нет, господин, вы не правы. Небо и земля порождают все живое так же, как и нас. И нет среди тварей ни знатных, ни подлых: одни берут верх над другими лишь потому, что крупней их, умней и сильней, и пожирают других совсем не потому, что те
рождены быть пожранными. Разве Небо творит существа на потребу человеку? Он сам себе выбирает то, что годится ему в пищу. Комары и москиты впиваются нам в кожу, а тигры и волки пожирают нашу плоть. Так неужто же Небо создало человека для комаров и москитов, для тигров и волков?!
***
У одного человека засох платан, и старик сосед сказал ему, что засохший платан – не к добру. Тот человек, испугавшись, срубил его, а сосед попросил отдать ему срубленное дерево на дрова. И человек тот, опечалившись, сказал:
– Соседу моему нужны были только дрова – потому и подучил меня срубить дерево. Как можно быть таким коварным и поступить так не по-соседски!
***
Пропал у одного человека топор, и он подумал на соседского сына. Поглядит на походку – точь-в-точь как у вора! На выражение лица – точь-в-точь как у вора! И даже говорит – точь-в-точь как вор! Все движения, все повадки – точь-в-точь как у вора!
***
Стал рыть землю в ложбине – и вдруг нашел там свой топор. А на другой день снова увидел соседского сына: ни в движениях его, ни в повадках – ничего похожего на вора!
Как-то раз одному жителю Ци очень захотелось золота. Чуть свет оделся, надел шапку и отправился на рынок. Подошел к лавке, где торгуют золотом, схватил – и бежать. Рыночный стражник поймал его и спросил:
– Зачем схватил чужое золото, ведь кругом люди?
И человек тот ответил:
– Когда хватал, людей не видел, видел только золото!
***
ИЗ „ХУАЙНАНЬ-ЦЗЫ”
«Хуайнань-цзы» – «Учители из Южного заречья реки Хуай» – весьма обширное философское сочинение даосского толка, созданное при дворе удельного князя Лю Аня, жившего в 180(?)—122 гг. до н. э., в правление знаменитого ханьского императора У-ди.
При дворах различных правителей, вообще знатных людей, и ранее, еще в доимперский период, существовал институт, похожий на институт клиентелы в Древнем Риме. Здесь, в Китае, эти клиенты звались «гостями». То был многочисленный отряд, как мы бы теперь сказали, служилой интеллигенции: музыканты, художники, поэты, врачи, советники по политическим (гражданским и военным) делам, ораторы, дипломаты, танцовщики, и среди прочих – философы. Они служили хозяевам, давали им советы, просто развлекали и за это получали одежду, пищу и кров. В период Империи (с VI в. до н. э.) число «гостей» при дворах достигало нескольких тысяч. В их среде создавались различные кружки, в частности поэтические и философские, во главе с меценатом,– именно такую роль играли здесь знатные хозяева, сами подчас являясь неординарными философами, поэтами, музыкантами. Хуайнаньский же князь Лю Ань известен, пожалуй, больше всех других меценатов Раннеханьской эпохи.
Лю Ань был личностью незаурядной. Внук легендарного основателя Ханьской династии, сын человека, который долгое время считал себя ровней императору и умер, не пережив позора, заточенный в железную клетку, Лю Ань получил в наследство богатейшие владения, завидное образование и немалые амбиции. Однако он был чужд забав, развлекавших прочих владетельных князей: не травил лесных зверей на охоте, не радовался музыке и танцам, пренебрегал гаремными красавицами. Видимо, и он, подобно своему отцу, лелеял честолюбивые замыслы. Во всяком случае, образованные люди и доблестные воины, привлеченные его радушным приемом, стекались к князю со всей Поднебесной. Скрывал он у себя и беглых. Популярности князя в народе немало способствовало его покровительство даосам, занятия тайными даосскими науками – ведь даосские общества, через сто лет начавшие гигантскую крестьянскую войну, уже тогда набирали силу. Громкая слава Лю Аня вызывала естественные подозрения; какое-то время император еще сдерживал свою раздражительность, ограничившись символической казнью кузена – у того отрубили мочки ушей,– но доносы продолжали поступать... И когда у княжеского дворца внезапно появились императорские чиновники, Лю Ань понял, что игра проиграна. Историки сообщают, что гордый князь покончил с собой, но народная фантазия распорядилась его судьбой иначе – она создала красочную легенду о его чудесном спасении. В своеобразном «житии» хуайнаньского князя, составленном автором «Бао Пу-цзы», Гэ Хуном, мы найдем рассказ о «восьми старцах», якобы руководивших князем в его исканиях,– они-де помогли ему создать эликсир бессмертия. Люди показывали камень, с которого будто бы в момент опасности вознесся ввысь Лю Ань,– на камне отпечатались его ступни и копыта его коня. А в земной юдоли остались: посрамленный Сын Неба, недруги, доносчики – и бессмертные «Учители из Южного заречья...».
Публикуемые здесь фрагменты из этой книги являются типичными образцами древнекитайской философской прозы, еще во многом сохраняющей черты устного выступления. Тогда писали во многом так, как говорили. Отсюда множество «общих мест», повторяющихся сюжетов из прошлой и недавней истории Китая, материал мифов и легенд, притчи, пословицы, поговорки. Частично философы сознательно имитируют формы и художественные средства устного народного творчества, частично находятся под их влиянием. Все это заключено в жанровую форму философского диалога, так что каждая глава представляет собой цепь диалогов, связанных между собой философской идеей. Древнему читателю были хорошо знакомы имена действующих лиц и связанные с ними исторические и бытовые эпизоды: главное было не в них, а в том контексте, который их окружал. Это была новая интерпретация старого материала, она-то и возбуждала интерес современников.
Лю Аню и его кружку, помимо «Хуайнань-цзы», приписывается целый ряд сочинений, в том числе поэтические сборники и трактаты по астрономии, астрологии и магии. К сожалению, из всего этого наследия до нас дошло лишь одно стихотворение – да и то подлинность его сомнительна.
С другими текстами из «Хуайнань-цзы» читатель может познакомиться в книге Л. Е. Померанцевой «Поздние даосы о природе, обществе и искусстве» (М., Изд-во МГУ, 1979). Настоящий перевод публикуется впервые.
***
ИЗ ГЛАВЫ «ОТЗВУКИ ДАО»
Бай-гун задал вопрос Конфуцию:
– Можно ли говорить намеками?
Конфуций молчал.
– Что будет, если камень бросить в воду? – продолжал Бай-гун.
– Ныряльщики из У и Юэ достанут его,– отвечал Конфуций.
– А если одну воду плеснуть в другую?
– Смешаешь воду из рек Цзы и Шэн – ИЯ все равно различит на вкус.
– Выходит —нельзя говорить намеками?
– Почему же нельзя? – отвечал Конфуций.– Кто знает, что значат слова? Тот же, кто знает,– говорит без слов.
Поэтому Лао-цзы говорит: «Слова имеют основу, дела – хозяина».
Хуэй-цзы разработал закон и представил его царю. Тот остался доволен и передал его на рассмотрение Ди Цзяню.
– Можно дать ему ход? – спросил у него царь.
– Нет,– ответил Ди Цзянь.
– Но если он хорош, почему же не дать ему ход?
– Когда поднимают большое дерево,– отвечал Ди Цзянь,
– передние восклицают: «Юй-сюй!», а задние вторят им. Почему же при этом не поют песен Чжэн и Вэй, не напевают быстрых мелодий Чу? Потому что они не годятся для этого дела. Так и хорошо управляемое государство – опирается на ритуал, а не на изощренное красноречие.
Поэтому Лао-цзы говорит: «Когда множатся законы и приказы, растет число воров и разбойников».
Тянь Пянь беседовал с циским ваном об искусстве Дао.
– Мои владения – царство Ци,– отвечал ван.– Искусство Дао мало пригодно для устранения бед, поэтому хотелось бы послушать об искусстве управления.
– Мои слова,– отвечал Тянь Пянь,– хотя и не об управлении, однако могут быть полезны и для него. Возьмем, к примеру, лес. Это не материал, но он может стать материалом. Вдумайтесь, господин, в то, что сказано, и сами выберите пригодное для управления. Хотя Дао и не устраняет бед, но его силою все переплавляется и преобразуется во Вселенной и в пределах шести сторон света. Зачем же спрашивать о делах правления в царстве Ци?!
Именно это имел в виду Лао Дань, когда говорил: «Форма без формы, образ без вещи». Ван спросил о царстве Ци,– Тянь Пянь ответил примером о древесном материале: материал – еще не лес; лес – еще не дождь; дождь – еще не Инь-Ян; Инь-Ян – еще не Гармония, а Гармония – еще не Дао.
Бай-гун завоевал Цзин и никак не мог решиться разделить имущество со складов и арсеналов среди своих людей. Прошло семь дней, и Ши Ци сказал ему:
– Неправедно добытое, да еще не розданное – приводит к беде. Не можешь отдать – лучше сожги, но не восстанавливай людей против себя.
Бай-гун не послушался, и через девять дней явился Е-гун. Он открыл большие склады и арсеналы и раздал товары и оружие народу, а затем напал на Бай-гуна и через девятнадцать дней пленил его.
Итак, царство не принадлежало ему, а он захотел владеть им – это можно назвать верхом алчности; не уметь принести пользу ни себе, ни людям – можно назвать верхом глупости.
Поэтому Лао-цзы говорит: «Чем переполнять сосуд – лучше его вовсе не наливать; как ни заостряй предмет при ковке – он скоро затупится».
Чжаоский Цзянь-цзы назначил Сян-цзы своим преемником. Узнав об этом, Дун Яньюй сказал ему:
– Усюй – из худого рода. Почему же вы сделали его своим наследником?
– Он из тех людей, что могут стерпеть позор ради родных алтарей.
Прошло время. Как-то Чжи-бо с Сян-цзы сидели на пиру, а Чжи-бо вдруг схватил Сян-цзы за голову. Дафу просили позволения убить его, но Сян-цзы остановил их.
– Когда прежний ван,– сказал он,– ставил меня на престол, он сказал: «Сян-цзы может ради родных алтарей стерпеть позор»; разве он сказал: «Сян-цзы может убить человека»!?
Через десять лун Чжи-бо окружил Сян-цзы в Цзинь– яне. Разделив свои отряды, Сян-цзы нанес Чжи-бо сокрушительное поражение, а из его головы сделал винную чашу.
Поэтому Лао-цзы говорит: «Знающий свою силу, умеющий быть слабым – для Поднебесной как горная долина».
Ду Хэ говорил с чжоуским правителем о том, как покоить Поднебесную в мире. Государь сказал:
– Хотел бы научиться тому, как покоить в мире Чжоу.
– Если мои слова не годны, то не суметь вам покоить Чжоу,– отвечал Ду Хэ,– а если годны – Чжоу само придет к миру и покою.
Это и называется «не приводя в покой, покоить». Поэтому Лао-цзы говорит: «Великий резчик не режет», «Высшее богатство – отсутствие богатства».
По законам царства Лу, пожелавший выкупить раба – лусца у чжухоу, мог взять деньги на это в казне. Цзыгань выкупил одного лусца, а деньги брать отказался.
– Ты делаешь ошибку,– сказал Конфуций, узнав об этом.– Действия мудреца могут изменять обычаи и нравы, а его уроки – распространяться на последующие поколения, потому что они годны для всех. Ныне в царстве богачей мало, а бедняков много. И тем, и другим не жаль казенных денег. Если же лусцы не будут брать в казне – то не станут выкупать своих у чжухоу.
О Конфуции можно сказать, что он знал толк в ритуале. Поэтому Лао-цзы говорит: «Видеть значительное в малом – называется мудростью».
Вэйский У-хоу спросил у Ли Кэ:
– Отчего погибло царство У?
– Оттого, что много воевало и много побеждало.
– Но разве много воевать и много побеждать – не благо для государства?
– Когда много воюют – народ распускается,– отвечал Ли Кэ,– когда много побеждают – правители становятся высокомерны; а при высокомерных правителях и распущенном народе редко бывает, чтобы царство не погибло. Высокомерие ведет к произволу, произвол – к жестокости; распущенность порождает злобность, злобность – волнения. Правители и народ находились в таком напряжении, что гибель У даже поздно наступила!
Поэтому Лао-цзы говорит: «Небесное дао велит отступить, когда подвиг свершен и пришла слава».
Нин Юэ желал служить цискому Хуань-гуну, но был беден и выделиться ему было нечем. Тогда он нанялся к странствующим купцам грузить телеги. Пришли они в Ци и расположились на ночлег за городскими воротами. Ночью ворота открылись, и, тесня груженые телеги, с многочисленной свитой и огнями в город въехал Хуань-гун. Нин Юэ, который в это время кормил вола, увидел издали Хуань-гуна и загрустил. Ударяя в воловий рог, он запел песню купца. Хуань-гун услышал и, тронув своего возничего за руку, сказал:
– Это поет необыкновенный человек!
И приказал следующей за ним на колеснице свите пригласить певца во дворец. Поправив одежду и шапку, он принял Нин Юэ и заговорил с ним о делах Поднебесной. Довольный беседой, Хуань-гун решил взять гостя на службу. Однако его чиновники воспротивились:
– Гость – человек из Вэй,– сказали они.– Вэй не так далеко от Ци. Послали бы, государь, расспросить. Если и после этого гость окажется достойным, не поздно будет его принять.
– Нет,– отвечал Хуань-гун.– Начнем расспрашивать и вдруг, к несчастью, у него окажется какой-то недостаток. Из-за мелкого недостатка забудем о больших достоинствах. Именно так государи теряют настоящих мужей Поднебесной!
Чуский Чжуан-ван спросил Чжань Хэ:
– Как управлять государством?
– Умеешь управлять собой и не умеешь управлять государством?
– Я поставлен хранить храм предков и алтари и хотел бы знать, как их уберечь,– пояснил Чжуан-ван.
– Мне никогда не доводилось слышать, чтобы царство того, кто умеет управлять собой, было в смуте; или сам бы ван был в смуте, а царство его – упорядочено. Таким образом, корень в тебе самом. Не смею договаривать до конца.
Некогда Цзы Хань, управляющий строительными работами, был первым министром в Сун.
– Покой или непрочное положение государства,– говорил он сунскому государю,– порядок или смута в народе зависят от государевой политики наград и наказаний. Народ любит чины, награды, пожалования– пусть государь дает им это; смертную же казнь, наказания и штрафы народ ненавидит, и поэтому, прошу вас, передайте их в мое ведение.
– Хорошо,– сказал государь.– Я возьму на себя то, что нравится им, а ты на себе испытаешь их ненависть.
С тех пор подданные в царстве знали, что убийства и казни дело рук Цзы Ханя; большие чиновники стремились приблизиться к нему, народ боялся его. И вот не прошло и месяца, как Цзы Хань, оттеснив сунского государя от управления, сосредоточил всю власть в своих руках.
Вот почему Лао-цзы говорит: «Нельзя рыбе покидать глубины, средства управления нельзя обнажать перед народом».
Ван Шоу перебросил через плечо котомку с книгами и отправился в путь. По дороге он встретил Сюй Фэна.
– События свершаются под воздействием перемен,– сказал тот,– а перемены происходят от времени. Поэтому тот, кому ведомо время, не имеет постоянных занятий. Книги – это произнесенные слова, слова произносятся знающими, а знающие – не хранят их в книгах.
Услышав это, Ван Шоу сжег книги и исполнил танец.
Вот почему Лао-цзы говорит: «Обильные слова легко исчерпываются, лучше держаться меры».
Первый министр Цзы Пэй пригласил на пир чуского Чжуан-вана. Чжуан-ван принял приглашение. Цзы Пэй ждал его на башне Цзинтай, а Чжуан-ван не пришел. На следующий день, сложив почтительно руки и обратившись лицом к северу, Цзы Пэй, босой, предстал пред государем в тронном зале.
– Ранее государь принял приглашение, а ныне не пришел. Думаю, в этом моя вина,– сказал он.
– Я слышал, что ты приготовил пир на башне Цзин-тай,– отвечал государь.– На юг с нее открывается прекрасный вид на гору Ляошань и реку Фанхуан, слева течет Янцзы, справа – Хуай. Любоваться этим —такое наслаждение, что можно забыть о смерти. Я слаб и не могу позволить себе это удовольствие: боюсь, останусь там и не вернусь.
Поэтому Лао-цзы говорит: «Не смотри на вожделенное, не приводи чувства в смятение».
Цзиньский царевич Чун Эр, спасаясь от преследования, проходил через Цао. В Цао ему не отдали почестей. Жена Ли Фуцзи сказала своему мужу:
– Господин не отдал почестей цзиньскому царевичу. Между тем, я видела его свиту—все достойные люди, похожие на вас. Царевич вернется в Цзинь и непременно поднимет войска на Цао. Почему бы вам заранее не выказать ему доброе отношение?
Ли Фуцзи послал царевичу сосуд с едой и нефритовый круг. Чун Эр принял еду, а нефрит отослал обратно. Когда он вернулся в Цзинь, то поднял войска в поход на Цао и покорил его, приказав не вторгаться в деревню Ли Фуцзи.
Лао-цзы говорит: «Ущербное становится полным, кривое – прямым».
Чжаоский Цзянь-цзы умер, но еще не был похоронен, когда город Чжунмоу отделился и перешел к Ци. На пятый день после похорон Сян-цзы поднял войска и атаковал Чжунмоу. Однако не успел он сомкнуть кольцо, как стены сами рухнули на десять чжанов. Сян-цзы тотчас ударил в гонг и отступил. Тогда военачальники стали убеждать его:
– Государь наказал Чжунмоу за предательство, и стены сами рухнули. Если Небо помогает нам – зачем же уходить?!
– Я слышал, как Шу Сян говорил: «Благородный муж не пользуется чужой неудачей и не преследует того, кто в опасности». Пошлите починить стену. Когда стена будет готова – снова атакуем.
Услышав о справедливости Сян-цзы, жители Чжунмоу попросили позволения сдаться.
Вот почему Лао-цзы говорит: «С тем, кто не соперничает, в Поднебесной никто не может соперничать».
Цзинь пошло походом на Чу. Через три перехода, которые покрыли, не останавливаясь на привал, дафу испросили позволения начать штурм.
– Во времена прежнего государя Цзинь не ходило походом на Чу,– сказал чуский Чжуан-ван.– Когда же на престол сел я, сирота, оно пошло. Моя вина, позор мне!
– Во времена прежних слуг Цзинь не ходило походом на Чу,– сказали дафу.– Ныне же, когда мы служим, оно пошло. Это наша вина! Позвольте отразить удар.
Ван пал ниц и, оросив слезами полу халата, поднялся и поклонился дафу.
Узнав об этом, цзиньцы сказали:
– Государь и слуги спорят друг с другом – кто виноват! Не много славы добудем мы, победив таких слуг.– И ночью отвели войска.
Поэтому Лао-цзы говорит: «Ваном может называться лишь тот, кто способен принять позор страны на себя».
Некогда, будучи в Чжао, Гунсунь Лун сказал своим ученикам:
– С неспособными людьми я не странствую.
Вскоре в сермяге, подпоясанной веревкой, явился странник и, попросив его принять, сказал:
– Я умею кричать.
– Есть среди нас человек, умеющий кричать? – спросил Гунсунь Лун, обернувшись к ученикам.
– Нет,– был ответ.
– Тогда включите его в список учеников.
Через несколько дней Гунсунь Лун отправился на переговоры с яньским ваном. Подъехал к реке и увидел, что паром – на другом берегу. Велел новому ученику вызвать его. Тот крикнул – и паром пришел. Поистине: наличие мудреца не исключает присутствия умельца.
Лао-цзы говорит: «Человек не пренебрегает человеком, вещь – вещью; это и называется высшей мудростью».
Когда Цзы Фа атаковал Цай и одержал победу, Сюань– ван выехал в предместье приветствовать победителя. Он отмерил ему во владение сто цинов земли и преподнес нефритовый скипетр. Но Цзы Фа не принял дары, сказав:
– Управлять страной, осуществлять правление и принимать послов от чжухоу – дело государя; издавать распоряжения, рассылать приказы, заботиться о том, чтобы противник бежал прежде, нежели войска сомкнут кольцо,– дело военачальника. Вступать же строем в бой и побеждать противника – дело простых людей. Воспользоваться заслуженной ими наградой и забрать положенные им титулы и жалованье – дело несправедливое и недостойное; поэтому отказываюсь и не принимаю.
Лао-цзы говорит: «Свершает подвиг и не заботится о славе; именно потому, что не заботится, слава не оставляет его».
Цзиньский Вэнь-гун напал на Юань. Для взятия его назначил трехдневный срок. Когда через три дня город еще не пал, приказал отвести войска. Дафу, увещевая, сказали:
– Еще день-два, и Юань будет повержен.
– Когда я назначал трехдневный срок,– отвечал Вэнь-гун,– я был уверен, что этого достаточно для взятия города. Но теперь, когда срок истек, не отвести войска – значит подорвать к себе доверие. Стоит ли того Юань?
Жители города, узнав об этом, сказали:
– Такому государю можно сдаться.
И сдались. Город Вэнь также попросил взять его под свою руку.
Лао-цзы говорит: «Прекрасные речи могут произвести впечатление, прекрасные же деяния поистине возвышают».
Первый министр царства Лу – Гунъи Сю, любил рыбу. Одно из царств поднесло ему рыбу, но он отказался принять. Ученики спросили:
– Учитель так любит рыбу, почему же не принял?
– Вот потому что люблю, и не принял,– отвечал Гунъи Сю.– Примешь – лишишься должности и вовсе останешься без рыбы. А если не примешь, то и должности не потеряешь, и рыбу всегда будешь иметь.
Это мудрость человека, знающего свою пользу.
Лао-цзы говорит: «Знай меру и не испытаешь позора».
Чуский полководец Цзы Фа любил отыскивать людей, сведущих в каком-либо искусстве. В Чу был один искусный вор. Прейдя к Цзы Фа, он сказал:
– Я слышал, господин ищет людей, сведущих в каком– либо искусстве. Я – рыночный вор. Хотел бы пополнить ряды ваших умельцев.
Услышав его слова, Цзы Фа, не подпоясав платья и не поправив шапку, поспешно вышел и встретил гостя согласно ритуалу.
– Вор – разбойник Поднебесной, к чему с ним разводить церемонии? – заметили его люди.
– Не ваше дело,– отвечал Цзы Фа.
Через некоторое время цисцы напали на Чу. Цзы Фа трижды выставлял против них войска, и трижды войска отступали. Вскоре лучшие люди в Чу исчерпали все планы обороны, а циские войска все наседали. Тогда перед Цзы Фа предстал рыночный вор и сказал:
– Искусство мое невелико, но я хотел бы употребить его для господина.
Цзы Фа ни о чем не спросил его и отпустил. Между тем вор снял с шатра полководца Ци полог и принес его Цзы
Фа. Цзы Фа приказал вернуть полог противнику со словами: «Солдат вышел за хворостом, а принес полог от шатра полководца. Отдайте распорядителю».
На следующее утро вор уже принес изголовье полководца. Цзы Фа опять послал человека вернуть его. Тогда вор принес булавку от головного убора военачальника. И вновь Цзы Фа велел вернуть украденное. Узнав об этом, циские воины всполошились, а военачальник стал держать с чиновниками совет:
