Текст книги "Из книг мудрецов. Проза Древнего Китая"
Автор книги: авторов Коллектив
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)
***
Цзэн-цзы говорил: «Тело человека – это то, что оставлено ему в наследство родителями; кто же посмеет без уважения относиться к родительскому наследству?» Меж тем отсутствие благоговения перед местом, где живешь,– непочтительность; нарушение верности повелителю, коему служишь,– непочтительность; исправление должности без усердия – непочтительность; неискренность в отношениях с другом – непочтительность; малодушие на поле сражения– непочтительность. Любой из пяти проступков этих влечет беды для ближайших родственников провинившегося; кто же посмеет без уважения относиться к своему долгу?
***
Как-то раз Юэчжэн Цзычунь спускался по лестнице и повредил ногу. После выздоровления он в течение нескольких месяцев все еще никуда не выходил и выглядел весьма опечаленным. Слуги его забеспокоились:
– Вы, господин, вот уже сколько месяцев, как залечили ногу, а все никуда не выходите. Позвольте узнать также, отчего вы так мрачны видом?
Цзычунь ответствовал им:
– Хорошо, что спросили об этом. Как я слышал от Цзэн-цзы, а тот, в свою очередь, от Конфуция, наше тело, достающееся нам в целости при рождении от родителей, точно так же в целости и должно быть возвращено им нами. Поэтому лишь тот, кто не наносит ущерба своему телу и не повреждает своей плоти, может быть назван почтительным сыном. Благородный муж шагу не ступит без памятования об этом. Я же забыл о дао сыновней почтительности, потому и опечален.
Посему и говорится: тело не принадлежит нам в качестве собственности,– оно лишь наследство, полученное от предков и родителей. Следовательно, главное, в чем необходимо наставлять народ,– это в сыновней почтительности. Проявляется же почтительность в кормлении престарелых. Для кого кормление престарелых представляется естественным, трудность заключается в том, чтобы оставаться при этом почтительным. Для кого при этом естественно быть почтительным, трудность заключается в том, чтобы всегда сохранять спокойствие. Кому удается сохранить спокойствие, труднее всего сохранить его до конца. Но лишь тот может считаться полностью постигшим сыновний долг, кто и после смерти родителей не бросает на их доброе имя ни малейшей тени.
***
Когда в стремлении достичь чего-либо начинают с корня– желаемого достигают через десяток дней; когда же в стремлении к чему-либо начинают с верхушки – только напрасно тратят силы. Ибо достижение славы и успеха зависит от правильно выбранного пути, который в состоянии подсказать только мудрец. Без мудрого же не может быть и речи о верной постановке дела. Поэтому и говорится: корень всякого дела – в обретении мудреца.
Некогда девица из рода Юсинь, собирая тутовые листья, нашла в дупле дерева грудного младенца. Она преподнесла его в дар правителю, а тот велел повару его выкармливать. Когда затем справились о происхождении младенца, выяснилось, что его мать жила у реки И и, будучи беременной, имела во сне видение, в котором дух– шэнь повелел ей: «Когда увидишь, что из каменной ступки выступает вода, иди на восток и не оборачивайся».
На другой день девица увидела, что в каменной ступке появилась вода, рассказала соседям о своем сне и пустилась в путь. Отойдя на восток десять ли, она оглянулась: все ее селение скрылось под водой. Сама же она за непослушание превратилась в полое тутовое дерево.
Узнав об этом, правитель повелел назвать младенца И Инем.
И Инь вырос и стал известен своей мудростью. Когда об этом прослышал Тан, он послал человека к главе рода Юсинь с просьбой отпустить к нему И Иня, но тот не согласился. Между тем сам И Инь стремился на службу к Тану, и тогда тот решил взять в жены одну из дочерей главы рода Юсинь. Глава был польщен и послал И Иня сопровождать невесту.
Ибо нет ничего, чего не совершил бы мудрый властитель, когда он стремится заполучить на службу мужа, владеющего дао, как нет ничего, чего не совершил бы владеющий дао муж в стремлении попасть на службу к мудрому властителю. Лишь обретя друг друга, могут они пребывать в радости.
***
Мудрец ведет дела так, будто никуда не спешит, но он везде поспевает. Кажется, что он медлит, но он всегда достаточно быстр, чтобы не упустить нужный момент.
Некий моист, по имени Тянь Цзю, желал непременно встретиться с циньским царем Хуэй-ваном. Три года прожил он с этой мыслью в Цинь, но случая так и не представилось. Тогда один знакомый упомянул о нем в разговоре с чуским царем, и моист направился в Чу. Он понравился чускому царю, и тот, присвоив ему ранг военачальника, отправил с поручением в Цинь. Таким образом, он наконец прибыл в Цинь и увиделся там с царем Хуэй-ваном.
– И кто бы мог подумать, что путь в Цинь лежит через Чу? – отозвался он затем об этих событиях в кругу приближенных.
Так что поистине бывает: что близко одному – далеко другому. Так же бывает и со временем.
Если некто, обладающий мудростью У и Тана, живет не во времена Цзе и Чжоу, ему невозможно преуспеть; так же, впрочем, как ничего нельзя поделать во времена Цзе и Чжоу, если нет таких мудрецов, как Тан и У. Поэтому мудрец должен следовать за временем, как тень следует за путником, не отставая ни на шаг. Так же и муж, владеющий дао, должен скрываться, дожидаясь своего часа.
Когда же приходит время, простой человек в холщовой одежде становится Сыном Неба, а повелитель всего лишь одной тысячи колесниц становится хозяином Поднебесной. Люди самого низкого происхождения становятся советниками трех великих царей, и обыкновенный простолюдин сводит счеты с могущественнейшим из властителей.
Поэтому мудрый ничто не ценит так высоко, как время. Ибо когда холод сковывает землю, даже Хоу Цзи не сможет ничего посеять, не дождавшись весны. И как бы ни был умен человек, он ничего не добьется, если время его не пришло.
Когда леса покрываются пышной листвой – можно рвать ее горстями хоть до вечера, не боясь, что это будет заметно. Но стоит выпасть осеннему инею – и леса стоят голыми.
Так же и трудность любого дела определяется не его сложностью, но выбранным для него временем.
Цзы-яна из царства Чжэн прикончили, когда гнались за бешеным псом: Гао Го из царства Ци расстался с жизнью, когда ловили убежавшего вола. Причиной их гибели стала слепая толпа. Если при случае пес или вол увлекают за собой огромные толпы людей – что уж говорить о человеке!
И в то же время целая конюшня голодных лошадей не заржет, пока не завидит сена; и свора голодных собак не зайдется в лае, пока не завидит костей. Но стоит им почуять сено или кости – и никому не удержать их порыва.
Так и народ: во времена смуты хранит молчание, пока не завидит мудреца. Но стоит народу узреть мудрого – и он потянется к нему в своих помыслах...
Посему мудрые властители и выдающиеся государственные мужи, желающие облагодетельствовать «черноголовых», лучше всего могут преуспеть в этом во времена смуты. Небо дважды не предоставляет случая. Удобный момент краток, но искусный мастер не медлит: правильно улавливает его.
***
Некогда цзиньский Вэнь-гун вознамерился сразиться с чусцами при Чэнпу. Призвав к себе Цзюфаня, он обратился к нему за советом:
– Как быть – ведь чусцев много, а наши войска малочисленны?
Цзюфань сказал в ответ:
– Я, ваш слуга, слышал, что тому, кто любит церемонии, недостаточными кажутся любые украшения, а тому, кто любит воевать,– слишком простыми все мыслимые хитрости. Нужно их просто обмануть, вот и все!
Когда Вэнь-гун сообщил его решение советнику Юн Цзи, тот сказал:
– Конечно, если спустить пруд, рыбы наловишь много. Только вот беда, на следующий год ее не будет вовсе. И если выжечь чащобу, можно славно поохотиться; зато на следующий год там не возьмешь ни одного зверя. Таков уж закон обмана и лихоимства. Если один раз и удастся что-либо урвать, то уж повторить не надейся – близорукий расчет!
Вэнь-гун все же использовал замысел Цзюфаня и нанес поражение чусцам при Чэнпу. Но когда по возвращении из похода он раздавал при дворе награды, высшую из всех получил Юн Цзи.
– Как же так,– заговорили справа и слева,– разве победа при Чэнпу была одержана не в соответствии с замыслом Цзюфаня? Как могло случиться, что, воспользовавшись его планом, наш господин обошел его при награждении?
– Речи Юн Цзи будут обладать ценностью и через сто поколений,– ответил на это Вэнь-гун.– Совет же Цзю¬фаня мог быть употреблен лишь однажды. Так неужели же совет, который может быть использован один единственный раз, выше речи, значение которой не исчезнет и через поколения?
Конфуций, узнав об этом, сказал: «Что ж, в момент опасности прибегнул к обману, чтобы одержать победу над врагом, а по возвращении почтил мудрого, чтобы доказать всем свою приверженность добродетели...»
***
Туда, где умеют щедро вознаграждать, всегда стекается народ. Кто сумеет привлечь народ, тот сумеет добиться успеха. Однако если успех достигнут мошенничеством, он непрочен и скоро оборачивается крахом. В Поднебесной многие добивались побед; среди них мы находим и Вэнь-гуна, понимавшего, каким образом закрепляются победы. Те же, кто просто побеждает, но не знает, каким способом закрепить победу, все равно как и не одерживали побед. Так, циньцы победили жунов, но проиграли битву при Сяо; чусцы выиграли сражение при Чжуся, но потерпели поражение при Боцзюй. Между тем достаточно было узнать об этом У-вану, как он сумел одной-единственной победой обеспечить себе власть над всей Поднебесной.
В царстве Юэ случился великий голод. Обеспокоенный, царь Юэ призвал к себе Фань Ли и обратился к нему за советом.
– Государю не о чем беспокоиться,– сказал тот.– То, что у нас сейчас голод,– удача для Юэ, хотя и несчастье для царства У. Известно, что царство У очень богато. Правитель там молодой. Знаний у него немного, способности не успели развиться. Он так стремится к славе, что неспособен задумываться о последствиях своих действий. Если вы, царь, пошлете ему богатые подарки и смиренно попросите помощи зерном, мы не останемся без пропитания. Если же у нас будет продовольствие, то когда-нибудь мы, конечно же, овладеем царством У. О чем же государю беспокоиться?
– Отлично! – сказал юэский царь и послал в У посольство с просьбой о продовольственной помощи. Уский правитель уже было хотел предоставить такую помощь, когда к нему явился У Цзысюй и стал всячески отговаривать:
– Нельзя им ничего давать. Известно, что земли У и Юэ соприкасаются, граница у них общая, сообщение удобное, люди то и дело переезжают из одного царства в другое. Вот почему эти царства всегда будут враждебны друг другу. Если У не покончит с Юэ, то Юэ покончит с У. Такие царства, как Янь, Цинь, Ци, Цзинь, не в счет,– все они в горной местности, на возвышенностях; чтобы напасть на У, им пришлось бы преодолеть пять озер, девять рек, семнадцать естественных преград. Поэтому я и говорю: если У не покончит с Юэ, то рано или поздно Юэ покончит с У. Если теперь обеспечить их продовольствием – это будет означать, что мы оказываем помощь сопернику и пособничаем врагу. Наши собственные запасы уменьшатся– а это вызовет недовольство среди народа. Раскаиваться же потом будет поздно. Нужно не помощь им оказывать, а немедленно напасть на них,– вот единственно правильное решение! Именно таким образом сумел добиться гегемонии ваш царственный предок! К тому же известно: голодные годы следуют за урожайными, подобно тому как горы сменяют равнины. В каком государстве их не случается!
– Нет и еще раз нет! – воскликнул уский царь.– Я слышал о другом: войско справедливого не нападает с целью покорять; тот, в ком есть человечность, не отказывает в еде голодающему! Ныне они сами покорны нам, и если я двину на них войска, это будет несправедливой войной; ныне они голодают, и если я откажусь их накормить, это будет крайней бесчеловечностью. Творить же несправедливые и бесчеловечные деяния я не стану и ради десяти таких царств, как Юэ!
И он оказал юэсцам помощь продовольствием.
Не прошло и трех лет, как случился голод в У. Отправили посольство с просьбой о продовольствии в Юэ, но юэский царь в просьбе отказал, а затем двинулся походом на У. Тогда-то и был пленен уский царь Фу-ча.
***
Чуский царь пожелал захватить царства Си и Цай. С этой целью он сначала сблизился с цайским правителем и стал как бы советоваться с ним:
– Хотелось бы мне овладеть Си. Как бы это сделать?
– Жена правителя Си – сестра моей жены,– сказал цайский правитель.– Я мог бы пригласить вас отправиться вместе со мною на праздник, который я уговорю правителя Си и его жену устроить для нас. Таким образом, вы сможете застать их врасплох.
– Договорились,– сказал чуский царь.
Он действительно отправился вместе с цайским правителем на праздник, устроенный для них в Си, и захватил это царство. На обратном пути он остановился в Цай и захватил его тоже.
***
Когда чжаоский Цзянь-цзы занемог, он послал за наследником – старшим сыном Сян-цзы.
– Когда я буду мертв,– сказал он,– ты совершишь обряд погребения, облачишься в траурные одежды, поднимешься на вершину горы Сяу и посмотришь окрест.
Сян-цзы почтительно согласился и, когда отец умер, совершил обряд погребения, облачился в траур и, призвав придворных, сообщил:
– Я собираюсь нынче подняться на гору Сяу и полюбоваться открывающимся оттуда видом.
– Если вы предпримете восхождение на гору Сяу,– заговорили придворные,– это будет похоже на развлекательную поездку, тем более что вы собираетесь любоваться видами. Такое путешествие в траурном облачении... Как можно!
– Такова воля покойного правителя,– сказал Сян– цзы,– и я не могу ею пренебречь.
Придворные почтительно согласились. Сян-цзы совершил восхождение на гору Сяу и, взглянув окрест, увидел земли Дай. Пораженный их необычайной красотой, он сказал:
– Безусловно, мой покойный отец желал, чтобы это послужило мне наставлением.
Вернувшись из путешествия, он только и думал о том, как бы заполучить земли Дай, и стал заигрывать с тамошним правителем. Дайский правитель любил женщин, и Сян-цзы предложил ему в жены свою младшую сестру. Стоило тому согласиться, как сестра Сян-цзы уже отправилась в путь; и это был лишь один из тысячи способов, которыми Сян-цзы стремился угодить ему.
В свою очередь, дайский правитель решил подарить Сян-цзы лучшего скакуна из славившегося прекрасными конями округа Мацзюнь. По этому случаю Сян-цзы нанес визит дайскому правителю и пригласил его отпраздновать это событие в округе Мацзюнь, дабы там и покончить дело, поскольку он уже заранее послал туда танцоров, числом сто человек, с оружием, спрятанным среди перьев их костюмов, а также приказал доставить туда огромный железный ковш.
Когда дайский правитель, приникнув к ковшу, пил из него вино, Сян-цзы вдруг резко вырвал его и расколол им дайскому правителю голову. В тот же миг танцоры выхватили спрятанное оружие и перебили всю свиту дайского правителя до последнего человека.
Затем Сян-цзы на колеснице дайского правителя отправился навстречу его жене, но та, поняв, какой оборот приняло дело, вытащила острую шпильку и закололась. По этой причине у чжаосцев до сих пор в ходу в качестве эмблемы острая шпилька, и каждому там понятно, что значит «вырвать ковш».
***
И великие дела, и громкая слава – все зависит, от Неба. Однако отрицать при этом заслуги людей тоже было бы неверно.
Когда не настало еще время Байли Си, ему пришлось бежать из Го и терпеть плен в Цзинь. В Цинь, куда он был продан, как говорят, за пять бараньих шкур, он кормил волов, пока его не нашел там Гунсунь Чжи, кото¬рый страшно обрадовался, что встретил такого человека. Он представил его Му-гуну, а еще через три дня уже просил позволения передать ему бразды правления. Му-гун тогда сказал:
– Этого человека купили за пять бараньих шкур, вы же предлагаете вручить ему бразды правления. Не станут ли в Поднебесной над нами смеяться?
Гунсунь Чжи ответил ему так:
– Если некто обладает истинной мудростью и правитель берет его на службу,– это свидетельствует о ясном уме правителя. Если подданный, видя, что некто обладает большими способностями, чем он сам, уступает ему первенство,– это свидетельствует о бескорыстии поданного. Если же правитель обладает ясным умом, подданный бескорыстен, а взятый на службу в самом деле мудр – то в пределах страны все будут изъявлять покорность, а враждебные государства пребывать в страхе. Кто же в таком случае осмелится смеяться?
Му-гун взял Байли Си на службу, и советы его были всегда дельными, а начинания неизменно завершались успехом. А между тем он был ничуть не мудрее, чем раньше. Остается предположить, что, при всех своих способностях, Байли Си остался бы неизвестен нам, если бы не встретил в своей жизни Му-гуна. Как знать, нет ли такого же Байли Си и среди людей нашего времени?
***
Некий чужестранец явился к царю Юэ, чтобы показать ему свое искусство игры на флейте. Все пять нот – юй, цзюэ, гун, чжи и шан – звучали в его исполнении безупречно, но юэскому царю его музыка не понравилась, так как он любил только простые деревенские песни. То же бывает и с речами, в которых возвещается истина.
Родителям одной молодой женщины, бывшей в замужестве, некто стал советовать:
– Замужество еще не означает обеспеченности на всю жизнь. Лучше бы ей припрятать на черный день платье и вещи...
Родители сочли это разумным и велели дочери припрятать свои вещи где-нибудь вне дома. Это заметили свекор и свекровь и стали возмущаться:
– Живет у нас в невестках, а помыслы у нее о другом... Нечего ее держать в доме!
И выгнали ее вон. Родители же этой женщины думали, что некто, давший им такой совет, по-настоящему им предан, и до конца своих дней хорошо к нему относились.
***
Жил некогда человек, от которого исходил столь дурной запах, что его близкие, братья, жены и знакомые просто не могли рядом с ним находиться. Он и сам так страдал от этого, что поселился в одиночестве на берегу моря. Меж тем жителям побережья понравился исходящий от него запах, и он никак не мог от них отделаться – ни днем, ни ночью.
***
Когда У-ван разгромил иньцев, он решил лично допросить двух пленных и обратился к ним с вопросом:
– Не было ли в вашем царстве зловещих предзнаменований?
– Да, были,– отвечал один из пленных.– Средь бела дня видны были звезды, с неба падал кровавый дождь – такой ужас!
– Да, все так,– заговорил другой пленный,– но не это было самым ужасным из предзнаменований, а то, что сыновья перестали слушать отцов, младшие братья – старших, и никто не выполнял повелений правителя – вот это действительно был ужас!
У-ван встал со своей циновки и поклонился им дважды, но не из почтения к пленным, а из почтения к сказанному.
***
Когда Гуань Чжун заболел, Хуань-гун пришел навестить его и спросил:
– Поскольку болезнь у вас, Отец Чжун, серьезная – что бы вы мне сказали в поучение?
– У простолюдинов в Ци есть такая поговорка: «Здесь себя не обременяй, туда же и вовсе ничего не бери»,– ответил ГуаньЧжун.– Я уже собрался в дальний путь, и ничего не осталось, о чем стоило бы меня спрашивать.
– И все же хотелось бы, Отец Чжун, чтобы вы не отказывали мне в этом,– попросил Хуань-гун.
И Гуань Чжун заговорил:
– Что ж, мое желание состоит в том, чтобы вы, правитель, удалили от себя повара И Я, евнуха Шу Дао, колдуна из Чан и вэйского княжича Ци Фана.
– ИЯ, чтобы доставить мне удовольствие, зажарил собственного сына,– сказал Хуань-гун,– как же я могу сомневаться в нем?
– Разве в природе человека – не любить собственного сына? – отвечал ему Гуань Чжун.– И если уж человек способен подвергнуть мучительной смерти собственное чадо – на что же он способен по отношению к своему прав ителю?
– Шу Дао оскопил себя, чтобы иметь возможность приблизиться ко мне,– сказал Хуань-гун.– Как я могу в нем сомневаться?
– Разве в природе человека – не любить собственное тело? – отвечал Гуань Чжун.– Если уж человек решается искалечить собственное тело – на что же он решится в отношении своего правителя?
– Колдун из Чан владеет секретами жизни и смерти, он способен излечить любую душевную болезнь, как же не доверять ему? – настаивал Хуань-гун.
– Жизнь и смерть зависят от судьбы, душевные болезни – от недостатков характера,– сказал Гуань Чжун.– Коль скоро вы, правитель, не желая положиться на судьбу и позаботиться об исправлении собственного характера, ждете помощи от какого-то там колдуна из Чан, то уж он, воспользовавшись этим, сотворит с вами все, что ему заблагорассудится.
– А вэйский княжич Ци Фан?– воскликнул тогда Хуань-гун.– Ведь он служит мне уже пятнадцать лет, и даже когда умер его отец, он не поехал на родину, чтобы его оплакать,– в нем-то уж невозможно сомневаться?
– Разве в природе человека—не любить своего отца? – сказал Гуань Чжун.– Если уж человек пренебрегает собственным родителем – чего же ждать от него?
– Обещаю,– сказал Хуань-гун и, когда Гуань Чжун умер, отослал их прочь.
Вскоре он потерял аппетит, дворец его пришел в запустение, его вновь охватила тоска, двор утратил былой блеск. Так прошло три года, и наконец он сказал:
– Нет, все же Отец Чжун зашел слишком далеко в своих суждениях. Да и кто сказал, что он ни в чем не мог заблуждаться?
И Хаунь-гун вновь призвал тех четверых ко двору.
В следующем году Хаунь-гун заболел, и колдун из Чан, появившись из внутренних покоев, объявил, что смерть правителя последует в такой-то день. После чего И Я, Шу Дао и он сам, сговорившись между собой, подняли смуту и, запечатав дворцовые ворота, окружили дворец высокой стеной. За стену же никого не пускали под тем предлогом, что такова воля правителя.
Между тем одна из жен правителя сумела перебраться через стену и проникла в покои, где лежал Хуань-гун.
– Хочется есть,– проговорил он.
– Мне негде взять еды,– сказала жена.
– Хочется пить,– попросил Хуань-гун.
– И питья достать негде,– повторила женщина.
– Что же происходит? – спросил правитель.
– Колдун из Чан, выйдя от вас, объявил, что вы, правитель, скончаетесь в такой-то день,– стала рассказывать женщина.– Потом они, сговорившись с И Я и Шу Дао, подняли смуту, заперли дворцовые ворота, выстроили вокруг высокую стену и никого не пропускают. Поэтому я не могу вам ничего принести. А княжич Ци Фан уже успел передать царству Вэй сорок ваших поселений.
Тогда Хуань-гун глубоко вздохнул, заплакал и сказал:
– Увы мне! Как же далеко способен видеть мудрец! Если после смерти придется свидеться – какими глазами посмотрю я в лицо Отцу Чжуну?
Затем он закрыл лицо руками и навсегда отбыл во дворец долголетия.
***
Как-то раз вэйский Сян-ван сидел за вином в окружении своих приближенных. Несколько захмелев, он поднял тост за присутствующих:
– Пусть исполнятся желания всех моих подданных!
Тогда встал Ши Ци и сказал:
– Среди подданных есть умные и глупые. Хорошо, если исполнятся все желания умных; но что будет, если исполнятся также и желания глупых?
– Ну хорошо,– сказал Сян-ван.– Пустьтогда исполнятся желания только таких замечательных подданных, как Симэнь Бао.
– Что касается Бао,– продолжал Ши Ци,– то у нас в Вэй существует правило: при обложении земель налогом начинать счет с полей размером в сто му, и только в местности Е – с двухсот, так как земля там плохая. Между тем рядом там протекает река Чжан. Если Симэнь Бао не знал, как использовать это обстоятельство, тогда он просто глуп, но если знал и ничего не сказал об этом, тогда он не предан вам. Так или иначе – едва ли он может считаться идеальным подданным.
Сян-ван промолчал, но на следующий день призвал Ши Ци и спросил:
– А что– водами реки Чжан действительно можно оросить поля в местности Е?
Ши Ци ответил утвердительно, и Сян-ван спросил:
– Отчего бы вам тогда не сделать этого для меня?
– Боюсь, что вы, правитель, не сумеете удержаться в вашем намерении до конца,– ответил Ши Ци.
– Если вы и впрямь способны сделать это для меня,– сказал тогда Сян-ван,– обещаю во всем слушаться вас.
Ши Ци почтительно согласился и заговорил с царем о деле:
Как только я начну осуществлять мой план, народ непременно ополчится на меня. В худшем случае меня убьют, в лучшем – ввергнут в узы. Однако, буду ли я казнен или в узах, в любом случае прошу вас послать тогда вместо меня другого, чтобы он продолжил мое дело.
Царь обещал и отправил его управлять областью Е. Однако стоило Ши Ци прибыть туда и взяться за дело, как тамошний народ возмутился и решил предать его суду Дело дошло до того, что Ши Ци не смел появляться на людях, и ему пришлось скрыться. Тогда царь послал вместо него другого человека, дабы тот продолжил начатое дело.
И только когда вода пошла на поля, народ почувствовал, какая в этом заключается выгода, и даже сложил в честь Ши Ци песню.
Конечно, если бы сам народ мог знать, что выполнимо, а что нет,– ни к чему были бы и мудрецы. Мудрые властители и верные подданные, если они не в состоянии наставить глупых и обучить неразумных, не оставят потомству ни славы, ни великих свершений Ши Ци, конечно, понимал, что подобные замыслы легко не осуществляются, однако сознательно шел на все из верности правителю. В свою очередь, вэйский Сян-ван, можно сказать, проявил настоящую твердость в осуществлении доброго дела
Ибо тот, кто искренне стремится к свершению добрых дел, не должен отступать, невзирая на ропот толпы. Именно толпа стоит на пути великих дел. Из-за нее случается гибнуть целым государствам. Средний правитель, столкнувшись с непониманием толпы, способен отказаться от благого намерения; но мудрый и среди криков толпы продолжает делать свое дело.
***
В царстве Чу был приграничный город под названием Бэйлян. Некая девица из этого города собирала тутовые листья вместе с другой девицей из приграничного города, принадлежавшего царству У. Дело было на самой границе.
Забавляясь, девица из Бэйляна каким-то образом поранилась. Тогда люди из Бэйляна обвинили в этом девушку из У и ее родителей. Те извинились, но, видимо, недостаточно вежливо. И тогда разгневанные чусцы убили их.
Усцы отправились мстить в Чу и уничтожили там всю семью чуской девицы. Это привело в ярость бэйлянского правителя: «Да как смеют эти усцы нападать на мой город!» Он поднял войска, повел их в ответный поход на тот город в царстве У и истребил там всех от мала до велика.
Узнав про это, разгневался уский царь И Мо. Во главе своих войск он захватил пограничный город чусцев, сровнял его с землей, а затем отступил в свои пределы. С той поры царства У и Чу стали непримиримыми врагами.
В конце концов наследник Гуан из царства У вновь пошел войной на чусцев, что и привело к битве при Цзифу. Там он нанес царству Чу сокрушительное поражение, пле-нил трех полководцев, а затем привел войска под стены чуской столицы Ин, где захватил и увел с собой жену царя Пин-вана. Вот отчего произошло знаменитое сражение при Цзифу.
***
Инь Вэнь предстал пред циским царем.
– До чего же люблю государственных мужей! – сказал ему царь.
– Хотелось бы услышать – какого мужа вы называете государственным? – спросил Инь Вэнь.
Царь не знал, что ответить.
– Положим,– заговорил тогда Инь Вэнь,– некто почтителен с родственниками, верен в службе правителю, надежен в дружбе и уживчив с соседями. Можно ли назвать государственным мужем того, у кого в характере присутствуют эти четыре качества?
– Именно такого мужа я и называю государственным мужем! – воскликнул циский царь.
– А если бы вы сумели заполучить такого человека, сделали бы вы его своим приближенным? – спросил Инь Вэнь.
– Весьма охотно,– сказал царь,– только где найти такого?
– Теперь предположим,– продолжал Инь Вэнь,– что такой человек во время официальной встречи был бы кем-нибудь глубоко оскорблен, однако не вступил бы с обидчиком в поединок. Оставили бы вы его в числе приближенных?
– Конечно нет,– сказал царь.– Если дафу оскорбляют, а он не вступает в поединок – он опозорен. Того же, кто опозорен, я не потерплю в числе приближенных!
– Однако же,– возразил Инь Вэнь,– то, что этот человек подвергся оскорблению и не вступил в поединок с обидчиком, не означает, что он утратил качества характера, о которых вы говорили ранее. А коли он не утратил эти четыре качества – значит, не утратил ни одного из свойств, благодаря которым мог бы стать вашим приближенным. Невзирая на это, вы все же не считаете для себя возможным по-прежнему видеть его среди своих приближенных. Кого же тогда считать, по-вашему, государственным мужем?
Царь ничего не ответил.
– Предположим теперь,– продолжал Инь Вэнь,– что некто, управляя царством, станет наказывать и тех, кто поступает беззаконно, и тех, кто поступает по закону, и равно будет карать тех, на ком есть вина, и тех, на ком вины нет. Будет ли он при этом вправе жаловаться на то, что народом трудно управлять?
– Конечно нет,– сказал царь.
– Мне все же кажется,– сказал Инь Вэнь,– что некоторые мелкие чиновники в Ци управляют именно таким способом.
– Если мое правление и впрямь таково,– отвечал царь,– тогда мне, конечно, не приходится жаловаться на народ; однако, кажется, до этого еще не дошло.
– Раз уж я заговорил об этом,– продолжал Инь Вэнь,– не хочется оставлять что-то недосказанным; позвольте объяснить, что я имею в виду. Ваш царский указ гласит: «Тот, кто убил, должен быть предан смерти; кто нанес увечье, должен быть подвергнут пытке». Таким образом, те из ваших подданных, кто трепещет перед царским указом, даже если и подвергнутся оскорблению, ни за что не посмеет вступить в поединок, так как для них превыше всего исполнение царской воли. Между тем, вы говорили: «На того падет позор, кто, будучи оскорблен, не вступит в поединок». И получается, что вы караете того, на ком нет вины.
Циский царь не знал, что сказать.
***
Гуань Чжун обратился к Хуань-гуну с докладом:
– В том, что касается расширения городов, обработки земли и сева зерновых,– мне не сравниться с Нин
Су. Поэтому прошу вас назначить его министром земледелия. В том, что касается вежливых речей, входа в зал и выхода из него, знания, когда выступить вперед, когда отступить назад, когда оставаться в неподвижности, когда же, напротив, поспешить,– мне далеко до Си Пэна. Поэтому прошу вас назначить его главным церемониймейстером. В том, чтобы раньше всех являться на службу, а покидать присутствие последним, по выражению лица определять настроение властителя и всегда оставаться преданным и честным в докладах, пусть бы это грозило смертью, и равнодушным к чинам и богатству,– в этом мне не сравниться с Дунго Я; а потому прошу вас назначить его главным цензором. Рассчитать все так, чтобы на равнине и в поле боевые колесницы не сцеплялись осями, бойцы не наступали друг другу на пятки, а боевой дух был такой, чтобы каждый в армии был готов погибнуть без рассуждений,– в этом мне не сравниться с княжичем Чэн Фу; поэтому прошу вас назначить его главнокомандующим. Разбирать судебные дела, так соблюдая законность, чтобы не казнить ни одного невиновного и не опозорить ни одного честного,– в этом мне не сравниться с Сюань Чжаном, и потому прошу вас назначить его верховным судьей. Если вы, правитель, желаете привести страну к порядку, а войско сделать сильным – пяти этих мужей будет достаточно. Если же желаете стать гегемоном – присоедините к ним еще и меня.
