Текст книги "Из книг мудрецов. Проза Древнего Китая"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

–      Прикажите построить стену в два чжана высотой,– сказал ему мастер,– и прорубить в ней окно в восемь чи. При первых лучах восходящего солнца положите стручок на окно – и посмотрите.

Государь так и сделал. И увидел, что весь стручок сплошь разрисован драконами и змеями, птицами и зверями, конями и колесницами. И все представлено с такими подробностями, что государь пришел в восторг.

Работа эта была, конечно, и трудной, и кропотливой. А пользы от нее– как от лакированного стручка!

***

Один заезжий художник рисовал для царя Ци.

–      Кого труднее всего рисовать? – спросил царь.

–      Труднее всего – собак и лошадей,– ответил художник.

–      А кого легче всего?

–      Легче всего – духов и бесов. Ведь собак и лошадей всякий знает, каждый что ни день видит их перед собой. Их кое-как не нарисуешь – оттого-то и трудно их рисовать. А духи и бесы вида определенного не имеют, да и видеть-то их никто не видел – потому и рисовать легко.

***

Жил в Ци отшельник Т янь Чжун. Сунец Цюй Г у как-то раз посетил его. И сказал так:

–      Наслышан о ваших убеждениях – кормиться, не полагаясь на других. Есть у меня здоровенная тыква-горлянка – толстая, твердая как камень, а внутри – плотная. Хотел бы преподнести ее вам.

–      Тыква-горлянка,– сказал Тянь Чжун,– ценится за то, что из нее можно сделать черпак. А ваша тыква толстая и плотная – значит, черпака из нее не сделаешь. Да еще и твердая как камень – значит, ее и не разрежешь. На что она мне нужна?

–      В таком случае я ее выкину прочь,– сказал Цюй Гу.– Только ведь и вы, что кормитесь, не полагаясь на других, так же бесполезны для людей и для царства, как эта твердая тыква!

***

Один уездный житель из царства Чжэн попросил жену сшить ему штаны.

–      А как же тебе их сшить? – спросила жена.

–      Да наподобие моих старых,– пояснил муж.

И жена понаделала на новых штанах дыр и насажала заплат– чтоб походили на старые!

***

Один инский житель писал как-то письмо первому министру царства Янь. Дело было ночью, света не хватало, и он сказал слуге, что держал свечу:

–      Держи свечу повыше!

И по рассеянности написал эти же слова и в письме – хотя письмо его было совсем не о том.

А яньский министр, получив письмо, принялся разгадывать его смысл:

–      «Держи свечу повыше» – это, видимо, значит: «больше цени свет знаний». А «больше цени свет знаний» – это, конечно же, значит: «возвышай таланты и привлекай их на службу».

Министр доложил об этом царю – и тот пришел в восторг. А в Яньском царстве после этого наступило процветание.

Наступить-то оно наступило – да только письмо-то было вовсе не о том! А ведь многие из нынешних ученых, что толкуют древние книги, поступают точь-в-точь как тот министр.

***

Один чжэнский житель, собравшись как-то купить себе туфли, загодя снял с себя мерку– и положил на лавку. Когда же отправился на рынок, забыл захватить ее с собой. И вот уже присмотрел себе туфли – и вдруг вспомнил:

–      Забыл захватить мерку!

И отправился домой – за меркой. Когда же вернулся с ней на рынок – все уже разошлись. Так он и не купил себе туфли.

–      Почему же ты не примерил их прямо по ноге? – спросил его кто-то.

–      Лучше поверить мерке, чем собственным ногам,– ответил чжэнец.

***

Циский князь Хуань-гун любил ходить во всем лиловом. И все его княжество поголовно тоже стало ходить в лиловом. Дошло до того, что за пять кусков белого шелка давали меньше, чем за кусок лилового. Озабоченный этим, князь сказал как-то Гуань Чжуну:

–      Я люблю одеваться в лиловое – хотя лиловый шелк и дорог. Но и жители княжества все как один стали ходить в лиловом – и конца этому не видать. Что же теперь делать?

–      Если хотите положить этому конец,– сказал Гуань Чжун,– почему бы вам самому не попробовать перестать носить лиловое? И приближенным своим скажите: «я не терплю даже запаха лилового шелка». И если кто из них зайдет к вам в лиловом, так ему и скажите: «посторонитесь– ка – ведь я не терплю даже запаха лилового шелка!»

–      Так и быть,– сказал князь. И в тот же день никто уже из придворных не ходил в лиловом. На другой день лиловое перестала носить столица. А на третий – от лилового отказалось все княжество!

***

Циский князь Цзин-гун совершал путешествие по берегам Малого моря, когда прибыл к нему из столицы конный вестовой и доложил:

–      Ин тяжело заболел, вот-вот умрет, опасается, что уже не застанете его в живых.

Князь вскочил на ноги,– а тут с той же вестью уже примчался новый вестовой.

–      Немедленно запрягите лучшего коня,– приказал князь,– а возничим поставьте Хань Шу!

Промчались лишь несколько сотен шагов – и князю показалось, что возница погоняет слишком медленно. Он выхватил вожжи и стал погонять сам. Промчались еще каких-нибудь несколько сотен шагов – и князю уже показалось, что и конь бежит медленно! И он, соскочив с колесницы, помчался бегом.

Вот ведь как: мчался на лучшем коне, с искуснейшим возницей – а предпочел соскочить с колесницы и побежать!

***

Жена Цзэн-цзы собралась на базар – а малолетний ее сын с плачем увязался за ней.

–      Ступай домой,– сказала мать.– Вот вернусь с базара – заколю для тебя свинью.

Когда жена вернулась, Цзэн-цзы собрался уже изловить и заколоть свинью. Но жена его удержала:

–      Я ведь только пошутила.

–      Не стоит шутить с ребенком,– сказал Цзэн-цзы.– Он еще мало что понимает и всему учится у отца с матерью, во всем их слушается. Обманешь его – и он научится обманывать. А если мать обманывает ребенка, а ребенок не верит матери,– это уже не воспитание!

И тут же заколол и сварил свинью.

***

Чуский царь Ли-ван, в случае тревоги, должен был, ударив в барабан, известить о том народ и отправиться с ним на защиту границы. Как-то раз, сильно напившись, царь нечаянно ударил в барабан. Народ переполошился– и пришлось рассылать вестников, чтоб задержать людей и разъяснить им:

–      Государь был пьян и, развлекаясь с приближенными, нечаянно ударил в барабан.

Люди разошлись. А несколько месяцев спустя случилась настоящая тревога. Царь ударил в барабан – и никто уже к нему не явился. Пришлось менять сигнал – чтобы народ поверил.

***

ИЗ ГЛАВЫ XXXIII

Симэнь Бао, управляя областью Е, был честен и справедлив, ревностен в делах и неподкупен. Но к приближенным князя относился без всякого уважения – и те сговорились очернить его перед государем. И когда он год спустя стал докладывать князю о положении дел, тот потребовал у него печать.

–      До сих пор я не знал, как нужно управлять, и только теперь понял,– сказал Симэнь Бао.– Прошу вернуть мне печать и назначить на ту же должность. Не справлюсь – голову готов сложить на плахе!

Князь не смог ему отказать – и вернул печать. А Симэнь Бао принялся теперь всячески притеснять народ и всемерно потакать и угождать княжеским приближенным. И когда через год представил князю свой доклад – тот сам поспешил ему навстречу и принял самым любезным образом.

–      Прежде,– сказал Симэнь Бао,– я управлял областью, заботясь о ваших интересах – и вы отобрали у меня печать. Теперь управляю ею в угоду вашим приближенным – и вы расточаете мне свои милости. Я так больше не могу!

И, вручив князю печать, хотел уйти. Но князь отказался ее принять и сказал так:

–      Я вас прежде не знал – узнал лишь теперь. Прошу вас и впредь служить мне со всем усердием.

И так и не принял его отставки.

***

Некий чжэнский деревенщина продавал поросенка. Спросили его о цене.

–      Возвращаться мне далеко, а солнце уж садится,– ответил чжэнец.– Некогда болтать о пустяках!

***

ИЗ ГЛАВЫ XXXIV

Князь Хуань-гун спросил своего министра Гуань Чжуна:

–      Когда вы управляете государством – что доставляет вам наибольшие хлопоты?

–      Мыши в храмах Земли и Злаков,– ответил Гуань Чжун.

–      Чем же так досаждают эти мыши? – спросил князь.

–      А видели вы, как воздвигают эти храмы? – спросил Гуань Чжун.– Кладут бревна, обмазывают их глиной. А мыши, проникнув вовнутрь, прогрызают там норы и в них поселяются. Если попробовать их выкурить – так боязно: как бы не случился пожар. Попробовать залить водой – опять же боязно: как бы не отвалилась глина. И потому никак до этих мышей не доберешься. Вот так же и ваши, государь, приближенные: за пределами вашего двора, пользуясь своей властью, притесняют народ, а при дворе сговариваются, как бы выгородить друг друга перед вами. Выведывают и разглашают ваши тайны, везде и во всем друг другу потакают. А судебные чины со всем этим мирятся: ведь не накажи их – нарушишь закон, а накажи – подвергнешь опасности жизнь государя! Оттого их и терпят. Это те же мыши – только в государственном масштабе!

***

Тан Си-гун сказал князю Чжао-хоу:

–      Предположим, что есть у вас нефритовый кубок ценою в тысячу золотых – да только без донышка. Можно ли налить в него воды?

–      Нельзя,– сказал Чжао-хоу.

–      А если это всего лишь простая глиняная кружка, которая не протекает,– можно ли налить в нее вина?

–      Можно,– сказал Чжао-хоу.

–      Глиняная кружка,– сказал Тан Си-гун,– ничего не стоит, но если не протекает – в нее можно налить вина. А нефритовый кубок, что стоит тысячу золотых, пусть он и дорог, но если нет у него дна – в него не нальешь и воды. Так кто же решится что-то в него налить? Когда государь разглашает слова своих подданных – он уподобляется этому нефритовому кубку, что не имеет дна. И будь он даже мудрецом, он не сумеет в полной мере проявить свои таланты – а все оттого, что разглашает таймы!

–      Ты прав,– сказал Чжао-хоу. И отныне перед принятием важных решений, касающихся Поднебесной, всегда спал один – боясь и во сне проговориться о своих замыслах.

***

Жил в Сунском царстве один виноторговец: товар отпускал без обману, с покупателями обходился уважительно, и качество вина было отменное, и флаг над его лавкой висел высоко – а вино расходилось туго и оттого скисало. Не зная, в чем тут причина, решил он спросить о том старого Ян Цяня, что жил на той же улице.

–      А собака у тебя злая? – спросил Ян Цянь.

–       Собака-то злая,– ответил торговец,– да только при чем тут моя плохая торговля?

–      А при том, что люди боятся твоей собаки,– сказал Ян Цянь.– Иной и послал бы к тебе за вином ребенка с деньгами и кувшином – так ведь она бросится на него и укусит. Оттого-то и киснет твое вино, и не находит сбыта.

А ведь есть такие собаки и при дворе. И когда достойный муж, преисполненный благих замыслов, пожелает просветить государя, то сановники его, подобно злым собакам, бросаются на этого мужа и кусают его. Оттого-то государь и пребывает в опасном неведении, а достойные мужи не находят себе применения!

***

ИЗ ГЛАВЫ XXXV

Гунсунь И в бытность свою первым министром царства Лу пристрастился к рыбе. И все в царстве наперебой покупали рыбу, чтобы преподнести ему – но он решительно отказывался ее брать.

–      Отчего же вы, Учитель, при всей вашей любви к рыбе, никогда не принимаете подношений? – с укором спросил ученик.

–      Оттого и не принимаю, что люблю,– ответил Гунсунь И. – Ведь если буду их принимать– неизбежно начну приспосабливаться к другим. Приспосабливаясь к другим, стану нарушать законы, а нарушая законы, потеряю должность. И уж тогда-то, как бы ни любил я

рыбу, никто мне ее не поднесет – да и у меня не будет уже возможности часто ее покупать. Отказываясь от подношений, я сохраню свою должность – и долго еще смогу покупать себе рыбу!

***

ИЗ ГЛАВЫ XXXVI

Некий чусец продавал щит и копье. И, расхваливая свой щит, говорил:

–      Мой щит такой крепкий, что ничем его не прошибешь!

А расхваливая копье, говорил:

–      Копье мое такое острое, что прошибет все, что угодно!

Кто-то спросил его:

–      А что же будет, если твоим копьем да ударить по твоему щиту?

И чусец ничего не смог ответить. Ибо не могут существовать одновременно щит, который ничем не прошибешь, и копье, которое прошибет все, что угодно!

***

ИЗ ГЛАВЫ XXXVII

Когда Хуань-гун был князем в Ци, прибыл к нему гость из Цзиньского царства, и кто-то из министров спросил государя – как следует его принять?

–      Доложите об этом Чжунфу,– сказал Хуань-гун. И повторил это трижды. А какой-то актер, смеясь, заметил:

–      Легко же быть государем! Знай себе повторяй: «доложите об этом Чжунфу», «доложите об этом Чжунфу»!

–      Я слышал,– сказал Хуань-гун,– что труд государя– в том, чтоб находить людей. А используя их – он отдыхает. Найти Чжунфу было непросто – зато теперь, когда я его нашел, мне и впрямь стало легко!

***

ИЗ ГЛАВЫ XXXVIII

Чжэнский сановник Цзычань выехал как-то утром из дома и, проезжая мимо чьих-то ворот в Восточном переулке, услыхал женский плач. Он схватил возницу за руку – и прислушался. А затем послал чиновника – чтоб тот задержал эту женщину и допросил. И оказалось: женщина эта собственноручно удавила мужа.

–      Как же вы, Учитель, об этом узнали? – спросил его как-то возница.

–      В ее голосе был страх,– ответил Цзычань.– Ведь каждый человек, который любит своих близких, если они захворают – их жалеет, когда они при смерти,– страшится за них, а после их смерти – по ним убивается. Она же, плача об умершем, не убивалась – а только боялась. И я понял, что она притворяется.

***

ИЗ ГЛАВЫ XL

Если властью наделен мудрый – в Поднебесной царит спокойствие. Если ею наделен глупец – в Поднебесной начинается смута. Природа людей такова, что мудрых среди них – мало, а глупцов – множество, и если полнотою власти наделяют глупца, способного возмутить мир, то много бывает таких, что используют эту власть, дабы внести в Поднебесную смуту, и мало таких, что используют власть, дабы дать Поднебесной мир и порядок. Ведь, пользуясь властью, легко навести порядок – но легко и вызвать смуту. Потому-то и сказано в «Чжоуских писаниях»: «Не привязывай тигру крылья – он полетит в селения, будет хватать людей и пожирать их». Допускать глупцов к власти – то же, что привязывать тигру крылья. Цзе и Чжоу воздвигали высокие башни, рыли глубокие пруды– и тем доводили людей до изнурения, сооружали жаровни – и подвергали людей мучительной казни. Они могли бесчинствовать вволю, ибо царская власть была для них тоже, что крылья для тигра. А будь они простолюдинами – их казнили бы за первое же преступление!

***

ИЗ ГЛАВЫ XLIX

В древние времена чжоуский Вэнь-ван, пребывая в Фэн и Хао, земли имел сотню ли вдоль и столько же – поперек. Поступая в соответствии с человечностью и справедливостью, он умиротворил западных жунов – и стал владыкой Поднебесной. Сюйский Янь-ван, пребывая к востоку от реки Хань, земли имел пятьсот ли вдоль и столько же – поперек. Поступая в соответствии с человечностью и справедливостью, он наделял своей землей вассалов – и тридцать шесть князей являлись к нему на прием. Но чуский Вэнь-ван, опасаясь, что Сюйское царство причинит ему вред, поднял войска, напал на него и уничтожил. Так чжоуский Вэнь-ван, поступая в соответствии с человечностью и справедливостью, стал владыкой Поднебесной, а сюйский Янь-ван, поступая подобным же образом, лишился царства. А все оттого, что человечность и справедливость были действенны в древности и недейственны ныне. Потому и говорят: другие времена – другие и дела. Во времена Шуня племя юмяо не пожелало покориться – и Юй собрался пойти на него войной. Но Шунь сказал: «Нет, так не годится! Поднимать оружие на тех, кто мало почитает добродетель – противно Пути». И он целых три года умягчал их нравы, приказав своим воинам плясать перед ними со щитами и секирами в руках. И юмяосцы покорились. Когда же попробовали сделать то же самое во время войны с гунгунами —то те из воинов, чьи копья были коротки, были побиты, а те, чей панцирь был некрепок,– ранены. Ибо пляска со щитами и секирами была действенна в древности и недейственна ныне. Потому и говорят: другие дела – другие и способы. В древности состязались в добродетели, в средние века соперничали в хитроумных замыслах, а ныне меряются силой!

***

ИЗ „ЛЮЙШИ ЧУНЬЦЮ”

«Люйши чуньцю» – «Весны и осени Люй Бувэя» – обширный синкретический памятник, созданный при дворе князя Вэньсинь-хоу, более известного в истории под своим настоящим именем Люй Бувэя (? – 235 гг. до н. э.).

Люй Бувэй был личностью необыкновенной, умом выдающимся. Сколотив огромный капитал презренным по тем временам занятием – торговлей, он сумел сойтись с отцом будущего императора Цинь Ши-хуана, когда тот бедствовал на чужбине в качестве заложника при одном из царских дворов. Приняв совет Люй Бувэя и немалые деньги, принц обещал разделить с ним будущую власть на родине – и действительно, вскоре наследовал престол, который ранее ему даже не снился. Так торговец Люй Бувэй стал канцлером самого могущественного в Поднебесной государства, получив в свое кормление сто тысяч дворов – не все цари древности имели столько подданных! – княжеское звание и от малолетнего Цинь Ши-хуана почтительное наименование «второго отца». Кстати, молва утверждала, что Люй Бувэй действительно был отцом первого императора, поскольку его мать была прежде наложницей Люй Бувэя и попала в царский гарем уже беременной... Если это действительно так, то будущий деспот стал прежде всего проклятием собственных родителей. Дело в том, что овдовевшая царица продолжила свою незаконную связь с Люй Бувэем, который, впрочем, несколько этим тяготился, и вскоре сосватал ей «фальшивого евнуха». Когда преступная связь раскрылась, евнух, его родня и двое незаконных детей, прижитых вдовствующей царицей, были казнены, сама она сослана, а Люй Бувэй, страшась казни, покончил с собой.

Однако все это случилось, когда Люй Бувэй находился в весьма преклонных летах; до тех пор он долгие годы наслаждался богатством, властью и всем тем, что они давали. Более трех тысяч «гостей» кормилось при его блестящем дворе, и лучшие умы стекались к нему со всей Поднебесной. Они-то и создали по его приказу «Весны и осени», представив в сжатом виде все позитивное знание тогдашнего мира, «объяв небо, землю и тьму вещей, дела древности и нынешних дней». Объем произведения был по тем временам внушительным – текст состоял из двухсот тысяч слов!

«Весны и осени Люй Бувэя» не были летописью, подобно «Веснам и осеням» Конфуция или историческим хроникам, что велись при царских дворах, однако в литературном и философском плане они претендовали на многое. Как дань привычному пониманию термина в них существует определенная привязка материала ко времени, хотя не ко времени историческому. Произведение состоит из «Двенадцати описаний», где изложение идет по месяцам и временам года, «Восьми обозрений» и «Шести рассуждений»; каждое из них, в свою очередь, делится на главы и главки. «Весны и осени Люй Бувэя» – труд поистине энциклопедический, в его составлении принимали участие представители всех главных школ и уроженцы разных царств; особенно же заметно здесь присутствие ученых из славного приморского царства Ци, в столице которого у городских ворот когда-то существовала своеобразная академия. Редактором этого труда обычно считают самого Люй Бувэя. До сих пор на русском языке публиковались только отдельные главы этого произведения – сейчас к ним добавляются новые переводы Г. А. Ткаченко.

***

Во времена Шан бытовало такое присловье: «Если уж небо ниспосылает несчастье или одаривает счастьем, на это всегда есть причины». Так же и государство: находится в состоянии внутренней смуты – непременно навлечет на себя и нападение извне. Если же внутренняя смута сама по себе и не приведет к гибели, то в сочетании с навлекаемым ею нашествием сделает дальнейшее существование государства невозможным.

Ибо, вообще говоря, войной идут либо ради выгоды, либо ради восстановления справедливости. Когда нападают на царство, охваченное смутой, его легко одолевают, и нападающий без труда завладевает трофеями. На фоне творящихся в таком царстве смут нападающий выглядит справедливым, благодаря чему и обретает славу. Трофеи же и слава в состоянии подвигнуть к решительным действиям не только мудрого правителя, но и властителя средней руки. Вот почему ни земельные уступки, ни дорогие подношения, ни униженные мольбы, ни изъявления покорности не в состоянии защитить царство от вторжения. Уберечь его может только твердый порядок внутри самого государства.

При твердом внутреннем порядке можно не опасаться ни нашествия алчущих выгоды, ни нападения искателей славы—ибо все нашествия и нападения предпринимаются если не ради выгоды, то ради славы. Если бы они не приносили ни того, ни другого, к ним не прибегало бы ни одно государство, сколь бы могущественным оно ни было.

***

В Чжу было в обычае скреплять пластины панцирей простой шелковой нитью.

–      Не лучше ли воспользоваться крученой нитью? – предложил Гунси Цзи чжускому правителю.– Ведь прочность панциря зависит от плотности скрепления пластин. Сейчас прочность составляет лишь половину возможной, если же воспользоваться крученым шелком, она будет полной.

–      Но где же нам взять крученый шелк? – спросил чжуский правитель.

–      Народ должен производить то, в чем нуждаются правители, – ответил Гунси Цзи.

–      Отлично! сказал чжуский правитель и повелел использовать при изготовлении панцирей крученый шелк

Узнав, что его предложение принято, Гунси Цзи велел всей своей родне заняться изготовлением крученого шелка. Кое-кому это не понравилось, и люди стали поговаривать, что Гунси Цзи для того понадобилось сшивать панцири крученым шелком, что его семейство производит много этого товара

Недовольный этим, чжуский правитель отдал новое повеление, в котором чинам предписывалось при изготовлении панцирей не пользоваться крученым шелком

Так чжуский правитель оказался в плену предубеждений. Ибо если использование этого материала при изготовлении панцирей дело само по себе хорошее, то как ему могла повредить семья Гунси Цзи? Если же затея с шелком была неразумной...

Здесь стоит заметить себе, что наличие или отсутствие крученого шелка у Гунси Цзи не могло служить основанием для суждения о ценности его предложения.

***

В царстве Лу был некий урод. Будучи как-то вне дома, его отец повстречал красавца Шан До. По возвращении домой он сказал своему соседу: «Нет, этому Шан До все же далеко до моего сына!» В действительности же его сын был крайне безобразен, а Шан До изумительно красив, но из-за предубеждения, проистекавшего из любви к своему ребенку, отец поставил уродца сына выше признанного красавца! Так что верно судить о красоте и уродстве может лишь тот, кому дано видеть уродство в том, что мило его сердцу, и красоту в том, к чему оно не лежит

***

Ныне мир пришел к упадку, путь мудрых властителей предан забвению. Властители века нынешнего заботятся лишь о собственных усладах и развлечениях, заняты лишь тем, чтобы увеличить размеры своих колоколов и барабанов, изукрасить свои террасы и павильоны, сады и парки. Ради этого они готовы лишать людей их достояния

и, чтобы дать выход своему гневу, не задумываясь, предают их смерти. Старые и слабые до срока умирают от голода и холода, сильные и способные разоряются, нищают и впадают в жалкое состояние. А тут еще плен и гибель, походы на ни в чем не повинные государства с целью отторжения их земель, истребление безвинного люда ради умножения выгод...

И при этом еще хотят, чтобы храм предков пребывал в безопасности и алтари оставались незыблемыми! Что может быть труднее этого?! Ведь если, положим, о некоем человеке станут говорить: «У такого-то полно всякого добра, стены его дома прогнили от дождей, сторожевой пес издох – самое время его ограбить»,– с ним, скорее всего, это и случится. И если кто-то думает, что когда о каком-либо государстве говорят: «Там сейчас голод, стены и валы невысокие, средства обороны незначительны – самое время напасть на них и покорить»,– и с ним такого не сделают, тот, конечно же, просто не понимает, что и в том, и в другом случае речь идет об одном и том же!

Властителям свойственно ошибаться не в том, относительно чего у них имеются сомнения, а в том, относительно чего сомнений у них нет; не в том, что они полагают неизвестным, а в том, что они полагают совершенно очевидным. А посему надлежит исследовать всеми доступными способами, измерить всеми доступными мерами и исчислить со всевозможной точностью и то, в чем нет сомнений, и что совершенно известно – только тогда можно избежать упущений в определении истинного и ложного и ошибок в наградах и карах.

Сумел же Яо отыскать мудрейшего в Поднебесной и поручить дела Шуню! Сумел же Шунь отыскать мудрейшего в Поднебесной и поручить дела Юю! А ведь в своих суждениях они полагались исключительно на собственный слух. Поистине, лишь тот, кто, полагаясь на собственный слух, способен вынести правильное суждение, может быть назван познавшим сущность жизни и судьбы.

Нынче же те, кто ослеплен, не только не в состоянии познать сущность жизни и судьбы – они не в состоянии познать, из чего проистекали свершения пяти предков и трех царей. Не подозревают они и насколько дурны нынешние времена, и насколько неспособны они сами!

Нет ничего выше знания. Когда чего-то не знаешь, об этом можно спросить; когда чего-то не умеешь, этому можно научиться. Чжоуская поговорка гласит: «Человек, осознавший, что ему нужно учиться, еще не упустил время». Поэтому желающему научиться мудрости прежде всего следует поинтересоваться, отчего преуспели три первых династии. Тот же, кто, ничего не зная, полагает себя знающим, пребывает у корня всех несчастий.

***

Слава сама по себе не приходит, великие дела сами собой не свершаются, государство само по себе не стоит: для этого нужны мудрецы. Если мудрец и появляется, к речам его не внимательны. Речи же, не доходящие до сознания, не откладываются и в памяти. А между тем нет большего несчастья, чем невнимание к речам мудрецов.

Там, где правитель разумен, в мире царит порядок и мудрец занимает высокое положение. Там, где правитель неразумен, в мире царит смута и мудрец занимает низкое положение. Вот почему там, где мудрец занимает высокое положение, ни одно желание правителя не остается неисполненным, ни одно намерение – неосуществленным.

***

В нынешние времена стремление к занятию должностей влечет подданных к смутам и беспорядкам, а жажда богатства делает их необузданными. Стоит им приблизиться к правителю, как они тут же стремятся использовать это к собственной выгоде; столкнувшись же с необходимостью управлять людьми, медлят и трусят. При этом они еще дерзают рассчитывать на щедрость властителя!

Предположим, некто станет пристально следить за своими поступками и всячески избегать позора, но при этом в делах денежных любой ценой обращать все к своей пользе. Ясно, что ему удастся приобрести богатство не иначе как сделавшись разбойником.

Слава и богатство появляются не сами собой – им предшествуют служба и заслуги. При незначительной службе и ничтожных заслугах желать большого почета – низость. Желать же богатства и славы при полном отсутствии трудов и заслуг – наглость. Путь низости и наглости не к лицу благородному мужу.

Меж тем нынче часто приходится слышать: «Взяли бы на службу меня– и страна не знала бы забот». Однако, возьми такого на службу, и еще неизвестно, что будет. Ведь такой явно считает себя добродетельным, хоть сам еще от забот не освободился. Попади такой на государственную службу – и где гарантия, что он сумеет освободить от забот государство? Оставляя самого себя, то есть то, что ему доступно, он берется за то, что ему недоступно,– а это явное неразумие. Прежде чем браться за наведение порядка в государстве, ему следовало бы навести порядок в отношениях с родственниками и друзьями. Если же в отношениях с родными он проявляет непочтительность, а в отношениях с друзьями – ненадежность, то о каких его умениях вообще можно говорить?

Поэтому судить о человеке следует не по тому, чего он намерен достичь, а по тому, чего он уже достиг. Именно так было в старину: те, кто шел на службу к правителям, сначала непременно показывали, на что они способны, а уж затем получали назначение; сначала делом доказывали свою силу и лишь потом начинали получать жалованье.

***

Конфуций рассказывал: «Свили ласточки себе под крышей уютное гнездышко и зажили там. Молодые и старые кормили друг друга из клюва и весело щебетали, считая себя в полной безопасности. Даже когда дымовая труба дала трещину и огонь стал лизать стропила, хорошее настроение не покидало их. Отчего? Да просто невдомек им было, что скоро беда коснется и их самих».

Среди служилого люда мало кто превосходит разумением таких вот ласточек. Продвигаясь в рангах и жалованье, приобретая богатство и знатность, служилые собираются в одном государстве – отцы и сыновья, старшие и младшие братья, прочая родня – и весело щебечут вместе, не замечая, что родовые алтари уже под угрозой. И хотя дымовая труба уже готова дать трещину—они до последнего момента не сознают этого, ибо рассудок их ничем не отличается от рассудка ласточек.

Поэтому и говорится: когда в мире великая смута – ни одно государство не может оставаться в безопасности; когда смутой охвачено целое государство – ни в одной семье не будет покоя; когда смута в семье – ни один ее член не может быть безмятежным. Поэтому и говорят: чтобы привести в порядок малое, нужно сначала добиться порядка в большом, а чтобы обезопасить большое, прежде нужно обратиться к малому. Лишь когда большие и малые, благородные и худородные не забывают друг о друге, наступает радость для всех. Однако, чтобы утвердиться в малом, необходимо всегда помнить о первостепенной важности большого.

***

Если и существует некое умение, с помощью которого можно достичь любого блага, устранить любое зло и привести в покорность весь мир,– то это, конечно, сыновняя почтительность. А посему, вынося суждение о человеке, нужно обращать внимание и на то, как он относится к своим ближайшим родственникам, и на то, как относится он к дальней родне,– то есть смотреть, каково его отношение к тем, кто для него важнее всего, и к тем, кто для него менее важен. И если, положим, некто с полной почтительностью относится к важнейшим для него ближайшим родственникам и в то же время без непочтительности относится к менее важным дальним, то о таком можно сказать, что он проявляет серьезное отношение к дао сыновней почтительности. Именно благодаря этому сумели привести к порядку Поднебесную первые цари.

Ибо кто любит своих – не станет ненавидеть и чужих; и кто с почтением относится к собственной родне – не станет презирать родню чужую. Таким образом, любовь и уважение, оказываемые самым близким родственникам, прославляют и освещают весь народ.