Текст книги "Выбор Донбасса"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 31 страниц)

На полу салона лежит Юрий.

Сидящий рядом с Юрием нацгвардеец спрыгивает на землю и выдергивает его из машины.

Семерка, избивающий вместе с другими нацгвардейцами пленных, замечает Юрия и направляется, радостный, к нему.

Семерка. А–а! Француз! Тебе повезло – ты попал в хорошие руки! Слово даю – живым ты отсюда не выйдешь! (Бьет Юрия кулаком в лицо.)

Сопровождающий Юрия нацгвардеец с силой толкает его вперед.

Юрий упирается в дверь высокого, размером с платяной шкаф, железного ящика, стоящего у стены небольшой деревянной постройки, тут же, во дворе. Это – школьные мастерские.

Нацгвардеец открывает засов на двери «шкафа», открывает ее, проталкивает Юрия внутрь и с лязгом захлопывает дверь.

В шкафу – день

Темнота. Ничего не видно. Рядом, во дворе, шум, крики.

Голос Миро. Это правда, что вы француз?

Юрий. Да, я живу во Франции.

Голос Миро. И правда, что вы – корреспондент?

Юрий. Я – ополченец, военкор.

Голос Миро. Тогда я вас знаю. В Донецке, на площади, вы читали стихи про грача. Я хотел тогда подойти к вам, но… не смог. Заплакал и ушел. А на следующий день я записался в ополчение.

Юрий. Так, значит, это я виноват, что вы оказались здесь? Простите, я не хотел…. В любом случае, рад знакомству. Юрий.

Голос Миро. Мирослав. Можно – Миро.

Постепенно из темноты проступают очертания второго обитателя железного шкафа, Миро. Это – высокий худощавый мужчина, лет сорока, в рваном камуфляже, со следами побоев на лице.

Занимающая треть пространства внутри шкафа железная станина с торчащими из нее железными прутьями, позволяет пленникам лишь стоять, и только один из двоих может сесть на пол.

Миро. Садитесь.

Юрий. Спасибо, но если я сяду, то уже не поднимусь. Нога… сломана.

Миро пытается разогнуть торчащие из станины железные штыри, затем снимает с себя камуфляжную майку, накрывает их ею.

Миро. Вот… Попробуйте. Долго на этом не усидишь, но, всё же…

Свист снаряда и взрыв. Крики и ругань нацгвардейцев, топот разбегающихся солдат.

Взрывы раздаются всё ближе, и кажется, что каждая следующая мина летит прямо в шкаф.

Во всплывающих и уходящих через затемнение меняющихся кадрах – Юрий и Миро, которые пытаются приспособиться к существованию в узком замкнутом пространстве шкафа.

Видно, что Юрию невмоготу терпеть мучительную боль. Наконец, он затихает, оседает и замирает в странно изогнутой неудобной позе, уткнувшись лбом в стенку ящика.

Донецк. Кабинет начальника разведки – день

В кабинет начальника разведки Барса входит Начштаба.

Барс возбужденно кричит в телефонную трубку.

Барс. …Как «пули не берут?» Что ты несешь? Да шарахните этого терминатора из «мухи»^[7]!

Выключает телефон.

Начштаба. Что за «терминатор»?

Барс. Да есть тут у нас одна зубная боль!..

Достает из папки листок и бросает на стол перед Начштаба.

Начштаба (читает вслух). «Марк Паславский. Позывной “Франко”. Американец. Инвестиционный банкир, миллионер… Родился на Манхэттене, в 1981 году окончил военную академию в Вест-Пойнте. Майор полка рейнджеров. По материнской линии – племянник сподвижника Бандеры, бывшего офицера Гестапо, а затем сотрудника ЦРУ Миколы Лебедя, руководившего вербовкой и заброской агентов ЦРУ на Украину. Обучает и финансирует карательный батальон “Донбасс”…»

Барс. …И понимаешь, этот бандеровец американский, мало того, что здоровый – под два метра ростом, – так он еще непробиваемый!

Начштаба. Как это – «непробиваемый»?

Барс. Ну, слышал? – «пули не берут»! Какие-то специальные броники! Прет впереди танков! Ну, зомби, блин!

Школьный двор – утро

Нарастающий свист, взрыв. Взрывом подбрасывает шкаф.

В шкафу – утро

Юрий открывает глаза, стонет. Пауза. Свист…

Миро. Это еще не наша…

Взрыв. Снаружи раздаются крики, стоны, ругань, звук моторов машин.

Голоса. «Франко»! «Франко» убили!..

Юрий выглядывает во двор через пробитую осколком дыру в шкафу.

Мимо шкафа нацгвардеец проносит каску Франко с крупными буквами NY, с плавающими в крови мозгами.

Юрий. Неплохо день начинается…

Лязг открывающегося засова шкафа.

Школьный двор – утро

Двое нацгвардейцев открывают дверь шкафа. Один из них – Жердь – тычет в Юрия, затем в Миро железным прутом.

Второй нацгвардеец, со свастикой на рукаве – хватает их за одежду и выволакивает из шкафа, бросает на землю, пинает ногами.

Жердь бьет несколько раз лежащих на земле пленников железным прутом.

Жердь. Ну, суки, ...дец вам пришел!

Голос Филина (громко). Жердь, гони их в мастерскую.

Жердь. Вставай, сепары, пошли.

Юрий не может встать. Миро помогает ему подняться и почти тащит его на себе.

Подгоняемые пинками и железным прутом, Юрий и Миро кое–как добредают до входа в класс труда, находящийся рядом, во дворе школы.

Класс труда в школе – утро

В классе с верстаками и установленными на них тисками – пять ополченцев из «газели», в одних трусах, и человек десять нацгвардейцев с автоматами, в полном боевом снаряжении.

Трое нацгвардейцев держат командира группы с приспущенными трусами у верстака, на котором, в тисках, зажата его мошонка. Тут же, у верстака, стоит один из пленных – Худощавый.

Филин (Худощавому). Крути, сепар! Крути, мразь! Або пальці отрублю!..

Филин хватает руку Худощавого, прижимает ее к верстаку и замахивается топором.

Филин. Крути, падла! Або ти зажимаеаш йому яйця – або я тобі пальці отрубаю! Решай, падла! Яйця або пальці! Яйця або пальці!..

Худощавый (в ужасе). Я не могу…

Филин опускает топор на руку Худощавого, нажимает на топорище, на пальцах ополченца выступает кровь.

Филин. Крути, ватник!

Худощавый затравленно оглядывается, берется за ручку тисков, начинает медленно ее поворачивать.

Командир взвывает от боли, пытается вырваться, но трое нацгвардейцев, крепко его держат.

Худощавый инстинктивно останавливается.

Филин вновь замахивается топором.

Голос Майора. Прекратить!..

В дверях стоит Майор.

Худощавый рыдает и падает на колени.

Майор. Прекратить! Филин, что вы делаете?..

Филин. Те, що не додилал слабак Гітлер – чищу рідну Україну від цих ублюдків.

Майор. Я сказал, прекратите! Пленных по местам. Этому (кивает на Командира) найдите фельдшера, пусть посмотрит.

Видит окровавленную руку Худощавого.

И этому пусть руку перевяжет.

Нацгвардейцы освобождают из тисков глухо стонущего Командира.

В шкафу – день

В шкафу Юрий и Миро. Снаружи слышатся голоса, шум машин, редкие выстрелы, далекие взрывы.

Миро. Знаешь, мне легче, чем тебе – меня никто нигде не ждет, и никто по мне плакать не будет.

Юрий. А жена?

Миро. А жены нет. Есть одна женщина, которую я люблю, но она никогда со мной не будет.

Юрий. Она замужем?

Миро. Нет. Просто она меня не любит. Поэтому я и уехал из Словакии. Бродил по Европе – жил в Англии, в Италии, работал каменщиком, шофером, плотником…

Начинается артобстрел. Приближающийся свист мины.

Миро. Это не наша.

Звук взрыва. Снова свист, переходит в громкий визг.

Миро. Ой–ёй–ёй!..

Взрыв, очень близко от шкафа, шкаф сотрясается, на Юрия и Миро сыпется откуда–то земля, всё пространство в шкафу заполняется пылью.

Юрий сидит на станине вжимаясь спиной в железные прутья.

Широко открытые глаза Юрия. Он смотрит сосредоточенно куда–то вверх – как бы прося кого–то о чем–то очень важном…

Новый снаряд разрывается почти вплотную к шкафу.

Видение Юрия:

Шкаф подбрасывает вверх. Он падает набок, у него отрывается днище.

Школьный двор – день

Миро выкатывается из ящика. Следом выбирается Юрий. Вокруг взрываются мины, снаряды. Дым, пыль, гарь. Во дворе – никого. Недалеко стоит знакомая «газель» ополченцев.

Юрий. Сможешь?

Миро. Да.

Миро помогает Юрию добраться до машины…

В машине в замке торчат ключи…

Миро заводит машину, она резко срывается с места и вылетает со двора школы.

Дорога в поле подсолнечника – день

«Газель» спускается с холма где осталась школа и мчится по дороге вниз.

За спиной беглецов не прекращается артобстрел холма, но они уже вырвались за пределы огня и мчатся навстречу свободе.

Яркое солнце золотит огромное желтое поле подсолнечника…

Нарастающий, до оглушающего, свист, переходит в визг.

Снаряд – взрыв – машину разносит в клочья. Темнота. Тишина.

Голос Миро. А вот это уже наш… (Пауза.) Юрка, ты жив?..

Конец видения Юрия

В шкафу – день

Юрий полулежит на своих железных штырях, глядя в потолок шкафа.

Миро. Юрка! Что с тобой?..

Юрий не отвечает.

Артобстрел прекратился. Слышны редкие выстрелы вдалеке.

Школьный двор – день

Нацгвардейцы выгоняют из здания школы пятерых пленных ополченцев, ставят их к стенке школы. Из одежды на пленных – только трусы.

Шестеро нацгвардейцев становятся в шеренгу перед пленными и вскидывают автоматы.

Филин. Готовсь! По врагам Украины – огонь!

Раздаются автоматные очереди.

Пули дробят стену над головами ополченцев.

…О, один таки, обоссался!

Тычет пальцем в обмочившегося от страха Худощавого.

…А теперь на четвереньки и – бегом по кругу.

Нацгвардейцы пинают ополченцев ногами, гонят их по двору на четвереньках.

…А теперь громко: Слава Украине!

Пленные (хором, вразнобой). Героям слава!

Филин. Еще громче! «Украина понад усэ!»…

Пленные. «Украина понад усэ!..»

Тех из пленных, кто делает это недостаточно громко, нацгвардейцы пинают ногами в тяжелых берцах, бьют прикладами.

Жердь и нацгвардеец со свастикой направляются к шкафу.

Жердь. А с этими, чё? Всё вокруг раздолбано, а шкаф – целехонек! Так они и нас переживут!

Нацгвардеец со свастикой. Да расстрелять их и все дела!

Жердь. Куда ты спешишь? Вон, в Попасной, посадили на танк сепаров, седого и девчонку, и бросили на свои же пули… Седой-то – хрен с ним, а вот с медсестричкой поспешили – с ней бы еще ребята повеселились!

В шкафу – день

Юрий внимательно вслушивается в разговор охранников.

Голос боевика со свастикой. Ну, ты, бл…, сравнил: медсестричку – с этими уродами! Да, если бы сейчас в шкафу эта Настенька была – уж я б ее поохранял!..

У Юрия на глазах слезы.

Школьный двор – день

Боевик со свастикой. …А с этих – что толку? У-у, суки! Не, дай я им щас в шкаф – гранату, и звиздец, и мы свободны!

Жердь. Нет, ты не рубишь! Весь интерес-то: чтобы их – свои же!.. Давай так… Если за сутки их сепары не расхерачат – ставлю пузырь!

Свист летящего снаряда. Нацгвардейцы убегают в бомбоубежище.

Школьный двор/в шкафу – ночь

Светит яркая луна. Во дворе необычно тихо. Не слышно свиста мин, взрывов снарядов.

Изредка слышны далекие одиночные выстрелы.

У шкафа на земле сидит Марк с автоматом.

Подходит Майор.

Марк поднимается с земли.

Майор. Открой.

Марк отодвигает засов, открывает дверь шкафа.

Майор оглядывает пространство внутри шкафа. Качает головой.

Майор (Юрию). Да… не сиделось вам во Франции. По-хорошему – вас нужно, конечно, расстрелять…

Юрий. Хорошо, только сначала вы не могли бы принести пустую пластмассовую бутылку – очень нужно.

Пауза. Майор кивает Марку, тот закрывает дверь. Майор уходит.

Миро. Ты, это, не слишком – с бутылкой?

Юрий. Может, и слишком. Только терпеть больше не могу.

Гремит засов, дверь открывается.

Майор протягивает Юрию пластмассовую бутылку.

Юрий. Спасибо.

Майор. Вас кормили?

Юрий. Нет.

Майор. Ладно. Я пришлю кого-нибудь.

Марк закрывает дверь шкафа. Майор уходит.

Звонок мобильного телефона.

Марк задвигает засов на двери шкафа. Достает из кармана телефон.

Марк. …Та не, Илонушка, я не тикав от тебя сюда. Просто тогда, когда мы с тобой поссорились, я пошёл до хлопцев, а они в ту ночь решили вступить в батальон. И меня позвали… Та не, Илонушка. Я уже не могу вернуться…

В шкафу – ночь

Юрий сидит на своих железках, слушает голос Марка…

Голос Марка. …Я ж тогда сказал тебе, шо иду на войну, а шо ты ответила? – «Та иди куда хочешь!» Ну я и пошел… Та не, Илонушка, тут же хлопцы, как я теперь их брошу?..

Школьный двор – ночь

Залитый лунным – мирным – светом школьный двор. Тишина…

В шкафу – утро

Сквозь пробоины и щели в угловых швах шкафа пробиваются узкие полоски дневного света… В рассеивающейся постепенно темноте виднеется обмотанная грязным бинтом нога Юрия, покоящаяся на спине нелепо скрючившегося на земляном дне шкафа Миро; сам Юрий – почти стоя, повиснув на торчащих из железной станины штырях, – тоже дремлет…

Лязг замков, засова, дверь шкафа открывается.

Нацгвардеец со свастикой. Француз, выходи. Шевелись, а то вторую ногу сломаю!

Школьный двор – утро

Нацгвардеец со свастикой сзади, автоматом, подталкивает еле ковыляющего, опирающегося на две деревянных – разной величины – палки Юрия в направлении школы.

Классная комната – утро

Нацгвардеец вводит Юрия в классную комнату, уставленную партами, остается стоять у двери.

За учительским столом сидит Ираклий, крепкий мужчина лет сорока, кавказской внешности. На столе стопка документов пленных ополченцев.

Ираклий указывает Юрию на парту напротив стола.

Ираклий (с легким акцентом). Имя, фамилия?

Юрий. Юрий Горбенко.

Ираклий. С какой целью приехали сюда, в чужую страну?

Юрий. Это для вас она чужая, а я родился в Одессе.

Ираклий. Дальше. Расскажите о себе.

Юрий. Вырос на Колыме. В 18 лет приехал в Грузию. Там поступил в театральный институт. Первая книжка стихов вышла в издательстве «Мерани».

Ираклий. По-грузински разговариваете?

Юрий.

«Месаплаве, шен амбоб, ром квэканазэ винц ки квдэба,

Им цутшиве миси чрдили квэла чвенганс авицгдэба…»

Титры – перевод:

Ты, могильщик, утверждаешь: кто б ни умер – лишь отпели —

Вмиг забыт он с окончаньем похоронной канители.

Галактион Табидзе. «Могильщик»

Ираклий смотрит внимательно на Юрия.

Ираклий. Когда вы выехали впервые за рубеж?

Юрий. В восемьдесят девятом, в Германию. Там и остался.

Ираклий. Почему уехали? У вас были проблемы с режимом?

Юрий. Нет, не было. Любознательность.

Ираклий. Долго жили в Германии?

Юрий. Два года, потом – в Швейцарии, потом – во Франции…

Ираклий. Вы очень неплохо держитесь для простого военкора-ополченца.

Юрий. А я не простой военкор-ополченец. Я – поэт.

Ираклий (усмехаясь). Да, конечно же, только поэт мог себе позволить так разъезжать по миру в те годы… Я вам скажу, кто вы. Вы агент ФСБ или ГРУ, завербованный КГБ еще где-то в середине восьмидесятых.

Юрий. Да вы загляните в Интернет – я пишу стихи, пьесы, перевожу, ставлю спектакли. Я автомат–то – тут, в Славянске, впервые в жизни разобрал и собрал!

Ираклий. Сомерсет Моэм тоже автомат не разбирал. Что не мешало ему быть отлиным разведчиком. В Швейцарии вы где жили?

Юрий. В Веве, городок на Женевском озере.

Ираклий. Там жил еще один писатель и драматург, Грэм Грин, «тихий американец», который всю жизнь работал на британскую разведку.

Юрий. Осталось еще Даниеля Дефо вспомнить…

Ираклий. Вас нормально кормят?

Юрий. Дали вчера что-то, но я не ел.

В класс входит Майор, садится за крайнюю парту.

Ираклий. Почему?

Юрий. Видите ли… В шкафу нет, извините, туалета. Поэтому я предпочитаю не есть, чтобы не провоцировать желудок. Воду пью, с этим – проще.

Ираклий. Я же сказал, вы – опытный агент, вы всё знаете – как себя вести, что говорить…

Берет телефон, набирает номер.

Ираклий. Добрый день, господин министр… (Отходит в глубину класса.)

Майор (Юрию). Мне сказали, что на вас была кобура, это правда?

Юрий. Да. Была.

Майор. Значит, и пистолет был. Вы его сбросили. Да, конечно же, вас нужно расстрелять… Вам бинт на ноге меняли сегодня?

Юрий машет отрицательно головой.

Майор. Я скажу фельдшеру.

Ираклий (по телефону). …Да, думаю, он – профессионал… Ну, немедленно доставить в Киев его не получится, прорваться отсюда трудно, но при первой же возможности… Хорошо, я передам его Профессору (отключает телефон).

Юрий (Ираклию). А что, если вы ошибаетесь? А из меня в Киеве, в подвалах СБУ, будут вышибать «агентурные признания» – ничего? С совестью проблем не будет?

Ираклий не отвечает, записывает что-то в свой блокнот, затем поднимает глаза на Юрия.

Ираклий. Не думаю.

Цитирует по-грузински.

Асе хдэба квэканазэ – квэла цоцхлобс, квэла квдэба.

Титры – перевод:

Все живут – все умирают, – гаснут все земные звезды…

Галактион Табидзе. «Могильщик»

Ираклий (нацгвардейцу). Можно уводить.

Юрий с трудом поднимается и, опираясь на две палки, прыгает к двери.

Ираклий (вслед). В любом случае, до киевских подвалов еще дожить надо.

Штаб ополчения. Кабинет начальника штаба – день

В кабинете Начштаба, Начальник разведки Барс и Борис.

Начштаба (Борису). …Как ты его одного отпустил?

Борис. Саныч, ну ты же его знаешь. Я ему: вернемся, мол, починим машину и, еще до вечера, успеем смотаться снова. Но он же хуже хохла. Уперся и ни в какую.

Барс. На блокпосту сказали, что вы звонили по телефону. Кому?

Борис. Ну, Санычу же! Хотел спросить, че мне делать? Только не дозвонился. Связи не было.

Барс. Но вы ведь сразу уехали с блокпоста? Значит, машина была на ходу?

Борис. Да машина-то была на ходу, но бак был пробит, и бензина оставалось только доехать до гаража. Там я бак и залатал.

Барс. Но после этого вы не вернулись на блокпост?

Борис. Нет. Мы договорились с Анри, что он позвонит, когда его забирать.

Барс (Начштаба). Понятно…

Начштаба. Ну, ладно, Борис, иди…

Борис выходит из кабинета.

Барс. Ну так вот, Саныч. Твой«Анри» в плену у отморозков батальона «Донбасс». А вот жив ли он еще, этого мы пока не знаем.

Начштаба. Твою мать!.. Твою мать!.. Я ему сто раз говорил – не лезь на рожон! Интеллигент сраный! Когда вернется, я его на месяц в подвал посажу!

Шкаф – утро

Голос нацгвардейца. Эй, в шкафу! Слышите меня?..

Юрий и Миро смотрят друг на друга, не отвечают.

Голос. Да слышите, знаю. Понять хочу. Что вам здесь, на Донбассе, нужно? С кем вы приехали воевать?

Юрий. С фашистами.

Голос. А где вы тут фашистов нашли?

Юрий. Ну, а кто вы? День Победы отменили, старикам запрещаете их ордена надевать, по улицам эсэсовцы маршируют – ветераны дивизий «Нахтигаль» и «Галичина», памятники Бандере ставите, мирные дома из «градов» поливаете… Людей сожгли в Одессе…

Голос. А что – «в Одессе»? Ну, сожгли полсотни мудаков и правильно сделали! Зато – вся Одесса шелковой стала. И в Донецке хотели – да не успели, вот теперь и результат… А Бандера-то чем вам так не нравится?..

Дверь шкафа открывается, на пороге Котик, – невысокий, щуплый нацгвардеец, с автоматом в руках.

Котик. Вот, я бандеровец. Страшно? Шмальнуть, что ли, вас обоих одной очередью?.. Да ладно… Вот…

Вынимает из кармана вскрытую пачку печенья, протягивает ее Юрию и Миро.

Печенья хотите? Берите, берите, не бойтесь!

Миро берет одно печенье.

Миро. Спасибо.

Котик. Вот видите, я, бандеровец – вас, сволочей, печеньем кормлю.

Садится на корточки, протягивает пачку Юрию.

Берите еще! Француз!..

Голос Семерки. Котик! На хрена ты печенье переводишь? Этим двоим уже ничего не нужно!

Двухметровый Семерка отодвигает Котика от двери. Рядом с ним – два охранника.

Семерка. Француз, выходи. И подружку свою словацкую бери. Я же тебе сказал, что ты труп. А ты, вижу, не поверил. Зря. (Охранникам.) К стенке их.

Школьный двор – утро

Охранники выводят Юрия и Миро и ставят к полуразрушенной деревянной стене школьных мастерских.

Семерка поднимает автомат, проверяет магазин, вставляет обратно, передергивает затвор.

Семерка (Юрию). О, да ты крещеный? Я тоже. Ладно, я ж не зверь. Крикнешь – только громко: «Слава Украине!» – и я тебе дарю еще день жизни. Словак, ты тоже кричи! Ну?

Семерка опускает автомат. Ждет несколько секунд.

Семерка. Ну, падла, молись, чтобы мы на том свете не встретились. Я тебя и там достану.

Вскидывает на Юрия и Миро автомат.

Во двор, въезжает «мерседес» и тормозит около Семерки. Дверь «мерседеса» открывается. Из машины выходит Ираклий.

Ираклий (Семерке). Спасибо, вовремя ты их вывел! Опусти автомат, еще успеешь. А пока – небольшая фотосессия.

Ираклий достает смартфон, фотографирует Юрия.

Ираклий. Француз, выше голову! (Снимает.) Ну, давай и тебя, словак, щелкнем. (Делает еще снимок). Уведите их обратно.

Семерка. Ну, ты француз, прям, модель, сука, звезда. Портфолио на тот свет готовишь? Ублюдок! Я сказал, что ты труп, значит, будешь труп! До завтра, подружки!

Охранники заталкивают Юрия и Миро в шкаф, закрывают засов.

Офис комиссии ДНР по пленным – день

Багира одна, сидит за столом. Перед ней наполовину пустая бутылка водки. Стук в дверь. Багира не реагирует.

Дверь открывается. Входит Начштаба. Проходит, садится к столу, напротив Багиры. Пауза.

Багира разливает оставшуюся водку в два стакана.

Они выпивают.

Багира. …Ну, сделай же что-нибудь, Саныч! Уговори Первого отдать им за него этого толстомордого полковника из «Азова»! А?.. Пока Анри еще тут, пока его в Киев, в подвалы СБУ не отправили!

Начштаба. Некого отправлять, Багира, в Киев. Мы связались со школой, они говорят – у них пленных нет. Похоже на то, что его расстреляли.

Багира. Что ж такое–то, Саныч?.. Я, что ли, такая прокаженная?

Начштаба. Ты–то при чем тут, Багира?

Багира. Да понимаешь, чертовщина какая–то: только мужик какой появится около меня – хоп! – расстрелян. В Славянске мне Лаврик, командир спецгруппы, прохода не давал – его за мародерство расстреляли. В Харькове, в плену, начальник СБУ меня из такого ада вытащил, – выходи, говорит, за меня, я ему – нет, не люблю, не выйду, а он все равно меня в списки на обмен под чужой фамилией внес, – я здесь, а его укры за меня расстреляли…

Начштаба. Анри, что ли, тоже тебя замуж звал?..

Багира. Да что ты, Саныч! Он француженку свою любит… Нет – тут, наоборот, я бы за него на любой расстрел пошла бы… Вот и выходит: прокаженная я какая–то – меня ли любят, я ли кого полюблю – мертвое поле одно вокруг меня…

Школьный двор – вечер

Взрыв – огонь, осколки, дым, земля, пыль.

Бой идет совсем рядом со школой, причем одновременно, в разных концах поселка, расположенного на холме, вокруг школы.

Шальные пули залетают во двор, попадают в шкаф.

Во дворе суета. Гудят моторы машин. Бегают бойцы.

Грузят раненых в КамАЗ с тентом, закрывающим кузов.

Бугор. Отходим! Будем прорываться. Марк, через пять минут снимай охрану.

Марк. А что с пленными? В машину?

Бугор. В какую машину? – для раненых места нет. Расстрелять!

В шкафу – вечер

Миро и Юрий напряженно замерли: они ловят каждый шум, каждое слово, долетающее до них с улицы…

Юрий. Ну, вот, Миро, кажется – всё. Рад был познакомиться.

Лязг открывающегося засова.

Миро. Юрка, не подумай, что я педик, но я тебя тоже люблю.

Дверь открывается.

Школьный двор/в шкафу – вечер

В проеме двери – Жердь и Марк. Марк смотрит в сторону.

Жердь. Выходи.

Юрий (Жерди). …Ираклий при мне разговаривал по телефону с министром, тот ему сказал, чтобы меня… чтобы нас двоих, обязательно доставили в Киев!

Жердь. Какой, на хер, Киев, какой министр?.. (Марку.) Где Ираклий?

Марк. Должен подъехать… Надо бы его дождаться.

Жердь. С хера ли? Нам приказали – мы исполнили. (Юрию и Миро.) Выходи!

Марк. Я бы подождал Ираклия. Как бы чего…

Жердь (Юрию и Миро). Ладно, натовцы, у вас еще пять минут. Надеюсь, он не появится.

Стрельба становится менее интенсивной и, постепенно отдаляется…

Во двор школы вбегают несколько разгоряченных – только что из боя – нацгвардейцев, среди них – усталый Майор.

Майор. Отбой! Раненых назад! Они пока, вроде, отошли. Ночью вряд ли полезут, а завтра должно подойти подкрепление.

Марк (Жерди). Ну, вот, видишь? – отбой.

Марк закрывает двери шкафа.

В шкафу – вечер

Голос Жерди. Да пошли все…

Миро. Спасибо, Юрка!

Женский голос (со двора). Пустите меня! У меня там больной отец.

Голос гвардейца с чубом. Куди! Стояти! Якщо побіжить – стріляй! Це – корректировщица!

Школьный двор – вечер

От ворот, через двор, два нацгвардейца ведут женщину средних лет с сумкой в руках.

Недалеко от шкафа, с автоматом, стоит нацгвардеец с чубом.

Женщина. Да какая я корректировщица? Я к отцу шла! Он один, старик, лежит там. Я каждый день хожу к нему, кормлю та лекарства даю.

Бугор (нацгвардейцам). Проверили, что у нее в сумке?

Женщина. Та шо там может быть? Немного поесть, та лекарства для отца!

Нацгвардеец c чубом (показывая Бугру телефон). Звонила кому-то!

Недалеко от школьного двора взрывается фугас.

Женщина (испуганно вздрогнув). Да будьте вы прокляты! Хто вас сюда звал? Пришли, всё разрушили, нас, детей наших, убиваете! Вы хуже немцев!

Нацгвардеец с чубом. Ты заткнешься, чи нi?

Снова взрыв.

Женщина. …Ой, это около папиного дома! Господи, помилуй! Пустите меня!..

Женщина вырывает из рук нацгвардейца сумку и бежит через двор к домам поселка в направлении только что прогремевшего взрыва.

Нацгвардеец с чубом. Стiй! Куди, сука!

Вскидывает карабин и стреляет в спину женщине. Она, как подкошенная, падает, не добежав до края двора.

В шкафу – вечер

Миро сидит на коленях в позе молящегося мусульманина, глухо мычит, мотая головой…

Юрий с закрытыми глазами что–то шепчет.

Голос одного из охранников. …Что же мы делаем, а?.. Как же мы потом, когда всё закончится, в глаза друг другу смотреть будем?.. Как же мы жить будем – как будем дружить, в кино ходить, на футбол?..

Нарастающий свист. Во двор попадает несколько мин.

Голос нацгвардейца со свастикой. «Котика» убило!

Другой голос. Да нет, вроде жив! Дергается… Сестра!

Голос одного из нацгвардейцев. Раз… два… три… четыре… пять…

Школьный двор – вечер

Один из нацгвардейцев делает Котику массаж сердца.

Остальные – столпились вокруг.

Семерка пробегает мимо шкафа, бьет ногой по железной двери.

Семерка. Ну, суки, молитесь, чтоб он выжил! Если умрет – я вас на ремни порежу!

Семерка подбегает к носилкам, отталкивает нацгвардейца и начинает мощно давить на грудь Котика, считая вслух.

Семерка. …Двадцать три, двадцать четыре…

При каждом надавливании на грудь Котика, всё тело его сотрясается и из его пробитого черепа выливается струя крови.

Во двор вбегает медсестра, останавливается, несколько секунд смотрит на происходящее.

Медсестра (Семерке). Что ты ему грудь давишь?!. У него башка пробита!

Семерка (ничего не слыша). …Двадцать восемь, двадцать девять…

Медсестра (кричит). Да отпусти ты его уже! Всё! Ему ужене поможешь!

Семерка (вскакивая в возбуждении). Ну, всё, суки. Щас они ответят. Выводи пленных!

Нацгвардейцы пинками и ударами выгоняют из школьных мастерских, во двор, пятерых, раздетых до трусов, пленных из «газели».

Босые, грязные ноги бегут по двору, усыпанному осколками стекол и обломками кирпича.

Жердь и нацгвардеец со свастикой распахивают дверь шкафа.

Нацгвардеец со свастикой. Выходи! Бегом!

Юрий не может бежать, он прыгает на одной ноге, опираясь одной рукой на Миро, другой – на палку.

Нацгвардеец со свастикой (толкая Юрия в спину). Бегом, сказал!

Пленные сбиваются в кучу посреди двора.

Толпа озверевших нацгвардейцев, во главе с Семеркой, надвигается на них.

Во двор влетает «мерседес».

Из него выскакивает Ираклий и, с ходу оценив ситуацию, вклинивается между пленными и нацгвардейцами.

Ираклий. Назад!

Толпа разъяренных нацгвардейцев не отступает.

Ираклий распахивает широко руки, сдерживая нацгвардейцев. Прямо перед ним – лицом к лицу – Семерка.

Семерка. А ты, генацвале, нам не указ. Мы, значит, все, тут, как Котик, поляжем, а эти гниды будут жить? Уйди в сторону. Дай ребятам пар спустить.

…Разъяренные, тяжело дышащие, нацгвардейцы…

…Плотно сбившиеся друг к другу, за спиной у Ираклия, пленные…

Руки Ираклия, сдерживающие натиск нацгвардейцев, начинают медленно опускаться…

Внезапно, в напряженной тишине – спокойный голос Майора.

Майор. Семерка! Остыньте! В бою такой отваги я, что-то, за вами не замечал.

Майор уже стоит рядом с Ираклием.

Ираклий. У меня приказ СБУ. Пленные нужны живые.

Пауза. Все смотрят на Майора.

Майор. По–хорошему, конечно их надо бы расстрелять… Но… (смотрит на Ираклия) разведке виднее. (Нацгвардейцам.) Разойдись. Пленных – по местам.

Семерка в бешенстве вскидывает автомат и стреляет чуть выше голов пленных ополченцев.

Семерка. Ну, уроды!.. Майор, это – в последний раз.

Пленных разводят по своим местам.

Слышится знакомый свист. Столпившиеся во дворе нацгвардейцы, бросаются к дверям школы.

Жердь буквально впихивает Юрия и Миро в их шкаф, закрывает дверь и убегает вслед за остальными в здание школы.

Разрыв… Грохот, звон стекла…

Один из осколков пробивает металлическую стенку шкафа.

Снова – свист… разрыв… звон, грохот…

Голос. Филин ранен! Санитаров, сюда, быстро!

Артобстрел усиливается. Во дворе и около школы – серия взрывов: это работает «град».

Голос Ираклия (кричит). …Алло! Вы меня слышите? Пленных надо отсюда вывозить!.. Что?.. Но их нельзя здесь оставлять!.. Алло!.. Алло!..

Двор и школа освещаются, горят остатки кровли школьных мастерских и постройки, прилегающие к школе.

В шкафу – ночь

Шкаф сотрясается от взрывов...

Напряженные лица Юрия и Миро. Миро что–то шепчет…

Видение Юрия

Шкаф вырастает в размерах, здание школы, наоборот, уменьшается, холм, на котором расположена школа, тоже увеличивается, вырастает.

Из расположенного вокруг холма, по периметру, множества неистово палящих разнокалиберных орудий вылетают снаряды и летят вверх, по направлению к торчащему на вершине холма шкафу…

Голос Юрия (за кадром).

…И заглушая в сотый раз

Твой голос, Миро,

Шесть долгих суток лупят в нас

Все пушки мира…

Мощный взрыв. Свет меркнет. Наступает тишина.

Конец видения Юрия

Школьный двор – день

Во двор въезжают «мерседес», КамАЗ с крытым кузовом и, неожиданный здесь, четырехдверный «седан»–кабриолет. Из «мерседеса» выходит Ираклий, в руках у него два деревянных костыля.

Из школы нацгвардейцы выносят носилки с ранеными и грузят их в КамАЗ.

Некоторые раненые самостоятельно подходят к КамАЗу, им помогают забраться в кузов.

В шкафу – день

Юрий и Миро через дыры в шкафу смотрят во двор.

Гремит засов, шкаф открывается, в проеме – Марк.

Марк. Француз, выходи! Уезжаем. (Протягивает ему костыли.) Это тебе!

Юрий смотрит на Миро. Тот, улыбнувшись, подталкивает его к проему двери. Они обнимаются.

Марк (показывает Юрию на кабриолет). Иди, садись на заднее сиденье.

Юрий прыгает на костылях к кабриолету.

Поравнявшись с Ираклием, останавливается, смотрит на него.

Юрий. А Миро? Когда «Семерка» увидит, что меня в шкафу нет, он убьет его.

Ираклий. Идите в машину.

Юрий идет к кабриолету.

Ираклий что–то говорит Марку.

Юрий устраивается с трудом на заднем сиденье, укладывает костыли. Смотрит через стекло на школьный двор.

Во дворе Миро, сопровождаемый Марком, подходит к КамАЗу, поднимается в кузов, и исчезает в глубине фургона.

Марк садится в кабриолет впереди, рядом с водителем.

«Мерседес» трогается первым, за ним КамАЗ и кабриолет, и вся мини–колонна выезжает за ворота.

Дорога. Поселок – день

Колонна не успевает достичь конца улицы, как в воздухе раздается знакомый свист, и там, откуда они только что выехали, в районе школы, начинают разрываться снаряды…

Вдоль дороги то тут, то там, чернеют сгоревшие дома, торчат скелеты развороченных крыш, зияют пустыми оконными проемами изрешеченные осколками кирпичные стены…