Текст книги "Выбор Донбасса"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 31 страниц)

– А вы знаете как людей из соседнего, «эленеровского» поселка украинцы на блок–посту встречают, когда те приезжают на фабрику на смену? – продолжала тем временем Настя. – «Пропустите, смертники едут!» говорят. Нет сил больше здесь сидеть, будем уходить. Дедушка, пойдемте с нами?

– И что вы, на улицу не можете реже выходить? – ворчливо спросил Егоров.

– Так не бабушку же на улицу выпускать, дедушка! А мне тут одна тварь проходу не дает. Слова всякие говорит, одной на улице показаться страшно! Так что уходить нам нужно.

Старик отчетливо понимал: зовут его просто потому, что иначе нельзя. Не по-людски это. Понимал и то, что для них он будет балластом. Поэтому жестко рубанул:

– Нет. Нет, и не зовите! Куда мне, с клюкой-то? Да я сто метров час идти буду. Выбирайтесь уже сами. Я здесь останусь…

Она обняла старика и собралась было выходить.

– А, дедушка, я ж вам забыла сказать: в райцентре Генку вашего видели!

Генкой сына их звали, который еще четыре года назад в Тюмень на заработки уехал. Как война началась, связь с ним прервалась.

– Точно Генка? – не веря, уточнил Егоров.

– Точно! В этой форме ополченской. С «калашом» таким громадным. Все, дедушка, надо мне бежать, а то бабушка там с ума сойдет.

И ушла. Захрустел снег во дворе.

* * *

По мыслям старика, соседи уже к «камню» должны были выйти, когда в той стороне раздалось несколько десятков одиночных выстрелов. Потом все затихло. Ближе к ночи в стороне «камня» рвалось и гремело что-то серьезное. В перерывах слышались автоматные очереди. Потом наступила тишина.

Егоров понял, что никто уже не придет. Печка догорела еще часа три назад, в хате ощутимо похолодало. Он затащил свое тело на кровать. Укутался одеялом, а сверху – двумя тулупами.

И осознал, что остался совсем один.

* * *

«И что – так и будешь валяться?!»

Он вырвался из старческих неясных сновидений, отбросил с лица тулуп, вгляделся в темноту.

Тишина. Только тикали «ходики», что достались ему от отца. Старик «ходики» берег. От того и никогда часы не опаздывали, не останавливались. Когда знакомые хвастались техническими новинками, Егоров про свои «ходики» напоминал.

– Царя пережили, Союз пережили и меня переживут! – добавлял он.

Он отчаянно напрягал слух. Но на улице было тихо. И в доме.

– Кто здесь?! – прошептал он.

«И что – так и будешь валяться?!» – повторила жена.

– О, Господи! Ты ж перепугала меня! – воскликнул старик.

«А как до тебя добудиться? Ты ж скоро с кровати слезать перестанешь…», – веско аргументировала та.

– Ох, да что ты несешь?! Вот, посплю маленько, а там печку растоплю…

«И что дальше? Соседей нет, улица пустая, кто поможет?»

– До весны продержусь!

«Не продержишься! Давай, собирайся! Уходить тебе нужно!»

– Куда?!

«В райцентр пойдешь. Слыхал, что девчонка говорила?»

– Да как я туда сам доберусь? Я ж из села даже не выйду!

«Захочешь – выйдешь!»

Старик окончательно проснулся. Тот факт, что жена вернулась, конечно, хорошо. Но то, ЧТО она говорила…

А с другой стороны, каковы, действительно шансы, что он до весны протянет? И права жена – помощи ждать не от кого. Всем сейчас хреново, в положение каждого не войдешь, самим о себе думать надо…

Он начал натягивать брюки.

«Спортивные сперва надень! На улице мороз – под 15 градусов», – осадила жена.

Старик вздохнул. А потом… улыбнулся: все-таки хорошо, когда она рядом!

«Тулуп не надевай, тяжелый он. Сперва рубашку, потом два свитера, сверху – ватник».

– Да понял я! Просто в темноте сложно наряжаться, – проворчал старик.

«Понял он, гляди ж ты! А документы?!»

Старик залез в сервант, там, в шкатулке лежали все документы.

– А что брать-то? – спросил он.

«Да ты ж все знаешь! Чего спрашиваешь?»

– Советуюсь я!

«Паспорт возьми и пенсионное».

– А пенсионное-то зачем? Мне что – «эленер» пенсию платить станет?

«Станет – не станет, потом узнаешь, а все равно возьми! И еще – в пакете соседском буханка хлеба есть и шмат сала. Сделай себе пару бутербродов».

Все так и было. Он засунул бутерброды во внутренний карман ватника. Напоследок натянул валенки. Потом подошел к ходикам и взвел гири. Взял стоящую в углу, у выхода, клюку, служившую ему верой и правдой третью зиму. Осторожно, стараясь не заскрипеть, открыл входную дверь.

А ведь не так уж и темно, даже очень светло – снег да полнолуние свое дело сделали!

Он вздохнул и тихонько, словно нащупывая ногами дно, побрел к калитке. Приподнял ее, чтобы не разбудить скрипом все улицу.

«Да кого ты разбудишь? Один же на всю улицу!», – снова влезла со своим мнением жена.

– Все равно осторожно надо! – ответил Егоров.

«Так если хочешь осторожно, то не говори вслух!»

– Что, и так можно? – изумился он.

«Нужно! Ладно, давай пойдем потихоньку!»

Он не спеша дошел до поворота на центральную улицу. Луна светила в спину, поэтому даже со своим стариковским зрением старик неплохо ориентировался на местности.

«Возьми левей, по-над домами», – жена явно не спускала с него глаз.

Он приставными шагами добрался до ближайшего забора. Одной рукой держался за штакетник, другой, с помощью клюки, ощупывал дорогу. Дальше была стена дома. Затем опять забор.

Так дошел до первой воронки. Дальше, по дороге их было еще несколько. Возле одной валялся перевернутый набок остов обгоревшего «жигуленка». Егоров слышал, что тут произошло, но упорно гнал от себя это знание.

Затем был ровный участок.

«Здесь очень внимательно!» – предупредила жена.

Он и вовсе перешел на черепаший шаг. С одной стороны, это позволяло экономить силы. С другой – увеличивало время пребывания на улице. Какая судьба ждет одинокого человека, который ночью ходит по селу, было известно. И это знание тоже приходилось отгонять от себя.

«Много думаешь, под ноги смотри лучше!» – подала голос жена.

«Ты, может, и умеешь не думать, я – нет!» – отрезал старик. И продолжил передвигать ноги.

Внезапно левая рука нащупала пустоту – очередной забор резко оборвался. Впрочем, и от стоящего рядом дома практически ничего не сталось, кроме кусков угловых стен. Дальше, насколько хватало взгляда, заборов тоже не было. Пришлось рассчитывать только на палку.

А потом, через десяток шагов, клюка скользнула по обледеневшему камню в сторону дороги, и Егорова по инерции вынесло вслед за ней. Он больно упал на бок, в движении перевернулся на спину, кусок камня сковырнул кожу на щеке, он перевернулся на другой бок и на живот.

В общем, сейчас лежал прямо на дороге.

«Говорила же тебе – осторожно!» – вздохнула жена.

– Да, клюка же!.. – прошипел он.

«Подтяни к себе палку. Тихонько. Прижми палку к себе. Хорошо. Теперь осторожно перевернись на левый бок. На спину. Еще перевернись разок. Теперь можешь встать. Только не спеши! Хорошо, пронесло!»

Егоров поднялся. Ноги ощутимо дрожали. Он нащупал палкой твердый участок, оперся на клюку двумя руками.

«А что пронесло-то?» – спросил.

«Все, теперь иди дальше. Только палкой потише стучи, ладно!»

Он послушно двинулся вперед, но все думал: «А что пронесло-то?»

Через час он был у «камня».

* * *

Когда-то, еще по мирному времени власти села намеревались поставить здесь памятник советским воинам, погибшим в Великую Отечественную при освобождении их населенного пункта. А до тех пор на выбранном месте стоял памятный знак. Или «камень», как говорили сами сельчане.

«Кажись, тут ополченцы должны быть», – сообщил Егоров.

Он огляделся, но никакого движения не заметил. Разве что дымились с полдюжины воронок, еще столько же успели за ночь остыть.

– Может, они не постоянно дежурят? – размышлял он вслух.

«Нечего гадать, надо дальше идти, – оборвала его размышления жена, – передохнул?»

«Да я и не устал особо».

«И хорошо, потому что до трассы километра два, а луна уже почти зашла. Наугад тебе идти придется».

«Может, все-таки имеет смысл подождать?» – вяло запротестовал Егоров.

«Ну, жди!..»

Старик вздохнул: живая жена или не живая, а присущий ей периодический сарказм никуда не делся.

Он побрел по проселочной дороге в сторону трассы. Рассуждал: «Два километра – это не двадцать километров, дойду потихоньку».

* * *

Может, когда-то это и была трасса, а сейчас вся дорога была усыпана комьями мерзлой земли и осколками. Асфальт во многих местах зиял «прорехами», то тут, то там можно было заметить следы от траков.

Егоров сидел на бревне у дороги. Кажущиеся такими простыми два километра он одолел с большим трудом. Луна зашла еще на половине пути к трассе и каждую рытвину, каждый ямку или бугорок приходилось нащупывать ногами. По пути он снова упал и крепко приложился коленкой об землю. Колено ныло, но в целом было терпимо.

Он настраивал себя на большой путь. Если повезет и он встретит ополченцев, то тогда нечего печалиться. Но жена, источая типично женский скепсис, напомнила, что до райцентра тридцать с гаком километров.

«Я ж не дойду!» – ужаснулся он.

«Дойдешь! – резко оборвала его жена, – Трасса – это ведь не наша центральная улица, мин нет, а ямы на асфальте разве что слепой не увидит…»

Так что пришлось идти. Старик предварительно отошел в кусты, потому как путь предстоял неблизкий, а обмочиться по дороге в его возрасте – плевое дело. Вот повозиться, расстегивая ширинку, пришлось, это да.

А идти действительно было легче. Где-то через час он снова сел передохнуть. Как раз возле трассы лежало поваленное дерево.

Потом снова двинулся вперед.

– Вот скажи, ты почему так долго молчала? – в голос спросил он жену.

«Повода говорить не было – ты ж со всем справлялся».

«А ты только по поводу говоришь?»

«Это ж ты у нас любитель впустую поболтать, особенно с женщинами, особенно – с незамужними».

Старик опешил.

– Да что ты несешь?! На что намекаешь?

Он настолько был ошарашен, что снова начал говорить вслух.

«В семьдесят шестом чего вдруг в райцентр зачастил?» – неожиданно спросила жена.

– Не частил, по надобности ездил, по работе! – запротестовал он.

«А надобность как звали, не напомнишь?»

– Та не было у нас ничего! Просто женщина знакомая, с нашего же села, а то ты ее не знаешь?!

«Я-то знаю, а вот ты, видать, забыл, как я тебя просила не ездить туда!».

– Не было у нас ничего! И быть не могло! Если уж на то пошло, и ты глазками тогда стреляла по сторонам. Думаешь, я не видел?!

«Сам же первым начал!..»

– А я тебе еще раз говорю – никогда я тебе не изменял. Вот ты – вопрос!

Ранним морозным февральским утром на трассе село-райцентр выясняли отношения два старых человека. Живой и умерший.

* * *

Уже час, как жена снова замолчала. Старик не на шутку испугался: самому-то в одиночку плестись!

Устал он чертовски. Все чаще останавливался, все дольше отдыхал. Ни сзади, ни по встречной не наблюдалось ни одной машины. Он отчетливо понимал, что до райцентра не добредет. Даже со всем своим оптимизмом. Потому что 76 лет – это 76 лет, и даже по молодости 30 километров пройти – из ряда вон выходящий случай. А сейчас?

Он сидел у дороги и неспешно ел первый бутерброд. С едой не спешил: во-первых, в его возрасте с едой вообще не торопятся, во-вторых, дольше ешь – дольше отдыхаешь.

И хотя от всех его падений бутерброд помялся, он все равно был безумно вкусен.

Доел, натянул варежки. Потом снял одну, зачерпнул горсть снега, осторожно начал его жевать. Со снегом шутки плохи – еще простудиться не хватало.

Подобрал клюку и побрел дальше. Вообще, по ровной дороге идти было не так тяжко, как подниматься на бугор.

Через несколько часов и черт его знает, сколько километров он понял, что сил больше нет. Да еще и сильно ныло колено, которым давеча ударился. Впереди виднелось какое-то строение. Приглядевшись, Егоров ахнул – это ж заправка перед Н-ском! То есть, мало-помалу, а половину трассы сделал! Он ускорил шаги, намереваясь отдохнуть на развалинах заправки.

«Ну и ладно, что 76 лет, зато 15 километров уже отшагал!» – внутренне гордясь собой, подумал он.

…Стая обнаружила его не сразу. Собаки спали в маленьком сарае, позади заправки. Спали они плохо, потому что голод не давал покоя. Две ночи назад в поле они набрели на 5 трупов. Четыре трупа промерзли и одеревенели, а вот пятый скончался недавно. Еще теплый даже был. Человек прижимал окровавленную руку к животу. Но одежда на нем заскорузла от крови и мороза, разорвать ее было практически невозможно. Нетерпеливо подвывая то одна, то другая собаки пытались достать до раны на животе умершего. В результате пришлось довольствоваться лишь внутренностями. Драка за дележ останков едва не закончилась общей грызней. В итоге эту ночь они спали, сбившись тесной кучкой, видя во сне свои летние прекрасные дни, когда человечины хватало на всех.

Вожак первым чутко приподнял уши: на улице что-то постукивало. Постукивало ритмично. Пес осторожно высунул морду в проем сарая, принюхался. Сзади зашевелилась тоже почуявшая добычу стая.

Вскоре показался человек. Старый человек. А старый – это беспомощный. Опыт охоты на стариков у стаи имелся приличный.

Они осторожно двинулись в сторону Егорова.

Заправка хоть и частично сгорела, но в остальном уцелела. На улице начал дуть ветер, и старик решил зайти вовнутрь.

«Съем бутерброд, отдохну и пойду дальше», – решил он. Он присел спиной к стойке и уже достал «тормозок», когда услышал рычание.

Собак Егоров не боялся. Поэтому он не сразу осознал опасность, завидя пять здоровенных псов. Вели они себя нетипично для обычных собак, старик не сразу сообразил – у этих нет боязни человека.

И тут же пришло понимание: их привлек не запах сала, их привлек он сам.

Он бросил в собак бутерброд, надеясь, что животные отстанут. Одна псина, самая малорослая, и вправду бросилась за едой. Остальные, не отрывая взгляда, приближались к старику.

Он встал, крепче схватил клюку и угрожающе размахнулся ею:

– А ну пошли на хер!

Собаки сделали еще два шага. Егоров посмотрел вниз, у ног лежал кирпич. Он схватил его, понимая, что успеет, в лучшем случае проломить голову только одной собаке. Бросил кирпич, целясь в морду самому здоровому псу. Но 15 километров и 76 лет даром не прошли – бросок получился вялый, кирпич лишь скользнул по морде пса и только еще больше раззадорил того.

Крайняя левая собака бросилась на Егорова, он двумя руками ухватил клюку и со всей мочи шарахнул по собаке. Палка не выдержала удара и переломилась. Подвывая, ежесекундно облизываясь, собака отскочила в сторону.

«Господи, да я же обмочился!» – поразился он.

– Ну, где же ты?! Неужели не поможешь?! – крикнул он жене.

Внезапно собаки остановились, потом сбились в кучу и, подвывая, попятились вон. Старик смотрел, как они выходят из здания заправки и не верил во все происходящее.

– Как ты это сделала? – спросил он у жены.

«Я им сказала, что ты старый и обписаный, что, съев тебя, они могут заболеть и умереть», – мурлыкнула жена.

– Спасибо! – прошептал Егоров и потерял сознание.

Очнулся он от холода. Сколько был в отключке, сказать сложно. Судя по положению солнца, явно была вторая половина дня. По зданию гулял ветер и Иванович понял – он насквозь продрог. К тому же, обмоченные штаны…

Однако надо было вставать.

– Не знаю, что теперь и делать… – растерянно произнес он.

«Возьми клюку и иди дальше. Половина пути осталась».

– Да я ж сломал клюку…

«Назад посмотри!»

Егоров оглянулся. За стойкой, прислоненная к пустому холодильнику стояла добротная трость. Как он ее раньше не заметил?! Из-за собак, наверное.

Впрочем, куда вероятнее то, что ее раньше там не было.

Или все-таки из-за собак?

– Совсем из ума выжил, – прошептал он.

Ходьба разогнала кровь по старому телу. Он усердно дышал через нос, как видел в одном документальном фильме. Тамошний диктор утверждал, что глубокое дыхание позволяет возобновлять внутреннюю энергию. А энергия ему сейчас очень нужна.

«Специалист, – усмехнулась жена. – Это ж о бегунах фильм был, а не о семидесятилетних стариках, которые в собак кирпичи швыряют!»

В этот раз Николай Иванович решил не спорить. Пусть говорит, что хочет. Лишь бы не молчала. Лишь бы не оставляла его одного.

* * *

Солнце клонилось к закату, когда стало ясно, что больше он не сделает ни шага. Колено превратилось в сгусток боли. Каждое движение причиняло неимоверные страдания. К тому же он поистер об асфальт без того старые валенки.

Да и постоянный голос жены, до того успокаивающий, внушающий оптимизм, теперь нервировал.

– Все, не могу больше… – прохрипел он.

«Надо идти!» – упорствовала жена.

– Да не дойду я, понимаешь! – закричал Егоров. – Просто не дойду!

«Вон камень у дороги, сядь, передохни», – предложила она.

Он кое-как добрел до камня и фактически шлепнулся о его поверхность задом.

Ноги гудели, в голове творилось что-то невообразимое, перед глазами плавали круги.

– Посижу, отдохну, ладно? – умоляюще попросил он жену.

«Только недолго!» – предупредила та.

– Конечно, минут десять – и дальше, – прошептал измученный годами человек.

…Он лежал на спине. Смотрел в звездное небо и не мог понять, где находится и что ему пытается донести голос жены.

«Она же умерла…» – лениво подумал Егоров.

«Сейчас ты подохнешь, старый хрен! – донеслось до него сквозь затуманенное сознание, – Вставай быстро!»

«Никогда она ко мне так не обращалась!» – удивился он. Повернул голову и увидел, что лежит на жухлой траве.

Память вернулась. А с ней – боль в ногах и всем теле.

«Поднимись, пожалуйста! Я тебя очень прошу!» – вновь замолила жена.

«То-то же, а то старый хрен, старый хрен...» – довольно подумал старый хрен и попытался встать. Получилось только на четвереньки. Но голова все равно закружилась. То ли от резкого подъема, то ли от увиденных вдали на трассе горящих фар.

До трассы он полз, ноги просто отказывались подчиняться. А еще он страшно замерз.

Старик кое-как поднялся на колени и принялся махать клюкой. Фары приближались, вскоре послышался шум мотора. А еще через полминуты возле него остановился старый добрый «газик», из которого выскочило два человека в форме.

– Отец, ты откуда тут взялся? – раздался веселый молодой голос.

– Вас жду, кого ж еще, – прошептал старик, пытаясь подняться. Его подхватили две пары заботливых рук.

В кабине его начало трясти. Он пытался заговорить, но ничего членораздельного не получалось.

С переднего сиденья к нему обернулся седой, явно в годах военный.

– Отец, ты главное не волнуйся. Главное, что мы тебя увидели!

«Да вы бы мимо проехали, не заметив меня, если бы жена не вернула в сознание», – подумал Егоров.

Похоже, тепло кабины все-таки успокоило его.

Он назвался, объяснил откуда. Потянулся за документами.

– Да ну что ты, отец, верим мы тебе! – остановил его седовласый. – Это что же получается, ты 25 с лишним километров пешком отмахал?! Да в твоем возрасте – это подвиг! Куда тебе нужно?

– В райцентр, в школу-интернат, там, где беженцы, – уточнил старик.

– Давай сперва в интернат, а потом уже на базу, – обратился седой к водителю. Тот кивнул головой и тронул машину с места.

– Как там обстановка в селе, батя? – спросил сидящий рядом молодой ополченец.

– Было бы хорошо, он бы здесь не сидел, – не оборачиваясь обронил седой. – Дима, не мучай старика!

Остаток пути они преодолели за 10 минут. Причем, половину времени потратили, пытаясь проехать по разбитой напрочь дороге к интернату. Возле металлических ворот остановились.

– Отец, давай поможем дойти! – предложил Дима.

– Спасибо, мужики, но я сам добреду, вы и так из-за меня какой крюк сделали, – решил старик и начал выбираться из кабины.

– Ладно, батя, ты только береги себя! – раздалось из кабины.

Он стоял у ворот и не мог заставить себя пройти во двор. А, вдруг, неправильно его соседям сказали место? Или нет здесь теперь никого, и придется снова искать ночлег?

«Хватит голову ломать, иди уже – здесь это», – внезапно подала голос жена.

Егоров решительно вошел во двор. Подошел к центральному входу. Постучал. Потом постучал решительнее. Потом «добавил» клюкой.

– Сейчас, сейчас открою! – раздалось из-за двери.

Створки распахнулись, оттуда хлынул сноп света – не казенного, а явно домашнего.

– Здравствуйте, – обратился он к открывшей двери полной женщине. И вдруг понял, что от волнения сипит. – Здесь беженцев принимают?

* * *

Глава района рассказывал сгрудившимся возле него журналистам:

– Сейчас в этом доме-интернате проживает порядка 30 семей, в основном, беженцы из зоны боевых действий. Мы ежедневно вывозим людей, но многие добираются самостоятельно. Кстати, на днях сюда пришел 76-летний старик. Верите – своим ходом пришел?!

– А можно с ним сейчас пообщаться? – спросил кто-то из прессы.

– Я сейчас уточню, – улыбнулся глава и обратился к заведующей. – Есть такая возможность?

Заведующая не сразу нашлась с ответом, ей помогла дежурная:

– Этот человек сейчас отдыхает, поймите правильно – в его возрасте и такие нагрузки…

…Старик действительно спал. Его дыхание было ровным и спокойным. Ему снилась жена. Она улыбалась. И муж улыбался ей.

Анна Матвеенко (Донецк)

Васян

Звали его Васян. Для хороших знакомых – Васёк. А как еще прикажете звать матёрого пятикилограммового кота бурой масти? С драным ухом и наглючими зелеными глазами?

Нет, он, конечно, отзывался и на Ваську, и на Василия, и на Васисуалия (гадость какая!) И даже на примитивное «кис-кис!» Почему же не отозваться, если колбаски предлагают? Но в глубине своей кошачьей натуры ощущал себя только Васяном. Или Васьком – в самые приятные моменты.

Жил Васян в своем доме. Люди, в нем квартировавшие, считали, что дом принадлежит им. Но кого интересует человеческое мнение? И дом, и люди на самом деле были его, Васяниным, имуществом.

Дом был хорош. Печка теплая, огорода 10 соток, и соседи отличные. Не соседи, а мечта! Слева за забором – рыжий Тимоха. С ним всегда можно повыть тет-а -тет и выяснить, кто на улице главный. И пусть ухо так и не заросло – Тимофей в их исторической драке вообще глаза лишился! Отодрали Васька за тот бой нещадно! Еще бы: шума было – на два квартала, полночи ор стоял. Да и «хозяева» Тимохи утром с жалобами прискакали, своего инвалида Васяниным людям полюбоваться принесли! Васек и любовался. Его за шкирку держат, тапком по заду наяривают, Васян воет, а сам на соперника поглядывает. Хвостом по бокам хлещет: не дождешься! Битый буду, а тебя не забуду. Если что, еще не так врежу!

 С тех пор Тимоха старался к Ваську подбитым глазом поворачиваться. Мол, я тебя не вижу и проблем у меня с тобой нет! А Васяну того только и надо было. Статус показал, лишнего кавалера отвадил – Мотька теперь вся его!

Мотька (по паспорту – Матильда) жила справа. И была она потрясающе красивой дамой: пушистая, трехцветная, вальяжная! То, что происхождение у нее в прямом смысле помойное, значения не имело. А имело значение, что сумела Мотя в жизни хорошо устроиться. Людей завела с двухэтажным особнячком и крутым джипом. Питалась только фирменными кормами, носила шикарный ошейник и чувствовала себя королевой. Но против Васяна устоять не могла. То ли гены простонародные играли, то ли разодранное в драке за ее сердце ухо стало решающей гирькой на чаше весов? Но факт оставался фактом! Дважды в год Мотины люди с руганью прибегали к Васяниным квартирантам и требовали пристроить разноцветное шебутное потомство своей богини. Васян после этого выслушивал очередное нравоучение и, задрав хвост, выходил во двор. Он гордо дефилировал вдоль Тимофеева забора. Потом жильцы двух домов садились за свои компьютеры и выкладывали в таинственный интернет фотографии симпатичных мохнатых малышей. Котята через пару месяцев разъезжались по новым домам. А Васян опять начинал подлезать под соседские ворота и ночевать на подоконнике Матильды. Он надеялся, что ее люди снова по недосмотру пошире откроют окно.

Да, хорошая была жизнь!

Коты – интересные существа. Они прекрасно понимают человеческую речь. Но, когда им это выгодно, делают вид, что смысл слов их маленьким мозгам абсолютно недоступен. Они приучают людей делать то, что им, котам, нужно или просто нравится. Интуиция любого кота даст сто очков вперед человеческому «шестому чувству». Это помогает кошачьему племени тонко и незаметно подстраивать реальность под себя. Однако иногда случается такое, что даже коты не могут изменить или скорректировать ход событий…

Васян давно понял: дело неладно. Слишком часто в беседах «его» людей стали проскакивать тревожные интонации. Слишком громко и агрессивно говорил ящик, именуемый «телевизором». Хуже стала еда и осторожнее – мыши. А потом пришла гроза.

Гром гремел непрерывно, всю ночь. Люди легли спать на полу – такого раньше никогда не бывало. Женщина подозвала Васька, обняла его и подгребла под свой теплый бок. Иногда она прижимала его так, что становилось больно. Но кот терпел и не вырывался. Ему впервые стало страшно…

Наутро небо над домом было голубое и чистое. Никаких луж от грозы на снегу не наблюдалось. Васян потряс головой: какие лужи, зима на дворе! Тогда откуда гроза? И гром вроде еще погромыхивает время от времени?! За этими раздумьями он чуть не пропустил самое главное: соседи справа в спешке кидали чемоданы и баулы в недра своей здоровенной машины. На заборе (на его заборе!) сидел Тимофей. Вытянув шею, он во весь один свой глаз наблюдал за происходящим. Рядом с машиной стояла клетка. (Да, люди называли ее «переноской», но на самом деле это была самая настоящая клетка. Для приятных дел в «переноску» никогда не сажали – только к ветеринару или на другую квартиру ехать. Ну что тут может быть хорошего?)

В клетке-«переноске» горько плакала Мотя. Она жаловалась на тесноту, на то, что не спала всю ночь, а еще – что ее забыли покормить. Просила, чтобы ее выпустили. Люди не обращали на Матильдино мяуканье никакого внимания. Ни Мотькины, ни его собственные. Они тоже стояли у забора и молча смотрели на то, как исчезают в джипе вещи. Что не поместилось, прикрутили на крышу. Хозяин джипа подошел к ограде со своей стороны.

– Уезжаете, Николаич? – грустно спросил Васянин человек.

– Да, Сергей. К брату в Черкассы. Вы б тоже к родичам перебирались. Ты ж видишь, что творится? Не сегодня-завтра накроет…

– Некуда нам ехать. Наши все здесь. А там… Кто нас ждет, кому мы нужны? Тут – дом, работа. Вон и Васек тоже остается. Да, Вась?

Васян муркнул и потерся о ноги Сергея – обозначил территорию. «Куда уходить? Тут все – мое!»

– Ну, смотри. Держитесь! А туго будет – давай ко мне! Чем смогу – помогу всегда.

– Посмотрим. Счастливой дороги, Николаич!

– Какое уж тут счастье, если война…

Николаич развернулся и медленно, словно нехотя, пошел к машине. Оглянулся. Помахал рукой. Передал клетку с Мотькой женщине на заднее сидение. Сел. Захлопнул дверцу. И черный джип увез Матильду в неизвестные Ваську Черкассы…

Так началась для Васяна война.

Это время запомнилось ему плохо. Жизнь пошла странная. Какие-то урывки потом всплывали в мохнатой Васяниной голове.

Непонятный и неприятный визг над крышей… Гром, гремящий почти непрерывно, не умолкая, сутками… Женщина, съежившаяся у печки и читающая молитву. Матерящийся мужчина. Трепещуший язычок свечи – электричества почему-то не было. Ведро снега на припечке – воды в кране почему-то не было тоже…

Когда острые куски молний стали залетать в огород и корежить крышу, Васян не выдержал. Он, наверное, сошел с ума, а как иначе объяснишь, что убежал из своего дома? Убежал, несмотря на то, что люди его звали? Звали сквозь гром и сверкание странной грозы. Но Васян чувствовал: слишком горячи и опасны были осколки молний, сыпавшиеся с неба. И, не помня себя, кинулся через окно.

Пожалуй, мир встал с ног на голову… Васек свободно проскочил в проём рамы, а не шмякнулся со всей дури о прозрачное стекло. Может, и стекла уже не было? Васян не думал об этом. Он в тот момент вообще ни о чем не думал. Своим кошачьим чутьем – тем самым, что обеспечивает его племени целых девять жизней – он отыскал почти забытый лаз в заброшеный соседский погреб. Васек не бывал там с тех пор, как из долговязого подростка превратился в солидного кота и в норе, ведущей в подвал, стали застревать усы. Как он ввинтился в полуосыпавшуюся дыру на этот раз, только Бог знает. Он, на самом деле, покровительствует не только дуракам и пьяным. Котам, поверьте, чудеса отпускаются без очереди.

В погребе было абсолютно темно. Грохот стал немного приглушеннее и Васек, чуть успокоившись, расслышал рядом неровное дыхание. «Неужто крыса? – обрадованно подумал он. – Вот удача! От этих переживаний есть хочется зверски!» Но это была не крыса. В ухо ткнулся сухой нос, раздалось тихое хриплое «мяу!» Запах был знаком, шерсть на загривке встопорщилась: в подвале прятался старый соперник Тимоха! Еще одно хриплое «мяу!»… Тимофей (вот удивительно!) потерся о Васька боком и еле слышно замурчал…

Гроза сверху не стихала, есть хотелось по-прежнему, крыс в давно опустевшем погребе не предвиделось. Васян вздохнул, зевнул и свернулся клубочком возле Тимохи…

Сколько прошло времени, коты не знали. Пили воду из лужицы, натекшей в углу. Вылизывали грязные шкурки. Спали, греясь друг о друга. Просыпались и слушали грозу. Голод через некоторое время прошел, но в желудках все еще противно ныло. А однажды они проснулись – и не услышали ставшего таким привычным грома.

– Мур? – спросил Тимоха.

– Мя! – твердо ответил Васян.

Вылезать было трудно, в лаз набилось мерзлых комьев. Васян, копавший первым, порезал лапу о какую–то острую железку с рваными краями. Спасибо Тимохе: он закончил дело, пока Васек оказывал себе помощь, зализывая ранку. Снаружи творилось странное. Дом было не узнать. Где привычная, милая кошачьему сердцу крыша? Одни сломанные балки и стропила торчат. Рам нет – пустые проемы. В огороде – стая кротов-гигантов копалась! Да еще и здоровенная корявая труба посередине грядки воткнута. У Мотькиного дома половина второго этажа куда-то делась – дыра. А в дыру стену с картиной видно. Стена закопченная. Картина порвана, висит криво. И это у Матильды, у которой порядок в доме всегда идеальным был!

Дома, где жил Тимофей, вообще не было. Куча кирпичей и на ней, сверху, стиральная машинка. И асфальта не было. Ни тротуаров, ни дороги. Сплошное месиво из земли, кусков шифера и битого стекла. Посередине этого безобразия стояли его, Васянины, люди. Женщина вытирала слезы, а мужчина курил, нервно затягиваясь. Потом отбросил сигарету и обнял подругу за плечи.

– Ну что ты! Смотри – стены есть, стропила есть. И мы, самое главное, живы! Говорят, в пострадавшие дома пластиковые окна вставлять будут. Так что восстановим все, не плачь! Нам вообще, можно сказать, крупно повезло!

Он обернулся к груде строительного мусора, который был до грозы домом Тимохи, и почему-то надолго закрыл глаза.

– Сережа, смотри! Васек наш явился!

– Ты гляди, и Тимофей с ним рядом! И даже морды друг другу не бьют! – удивился Васянин человек.