Текст книги "Апокалипсис отменяется (сборник)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

Инга Волкова
Первопроходец

Лабораторный халат с легким шорохом соскользнул на пол. Под взглядами ученых я забрался в гальванический резервуар, пахнущий дезинфекцией. Гладкая поверхность ожгла холодком.

Вокруг хлопочут лаборанты, быстро и выверенно прилаживают датчики. Сенсорные пластинки с легким чмоканьем схватывают кожу. Я поежился: альтер-тел не чувствую. За годы стали второй кожей, но для чистоты эксперимента пришлось отключить, и мир будто сжался до размеров теннисного мяча.

К резервуару степенно приблизился профессор Крутов, взглянул на меня с сочувствием.

– Владимир, сейчас ваше сознание переместится во множество непривычных тел. Очень. Непривычных.

В животе сжалось, но я постарался улыбнуться бодро. О необычности предстоящего слышу с тех пор, как из восьмидесяти тысяч добровольцев отобрали меня одного.

– Тела пришельцев, что ли?

– Да, можете считать их жителями другой Вселенной, – без тени улыбки посоветовал Крутов, – где все иначе. Не удивляйтесь ничему. Не пытайтесь осмыслить. Постарайтесь вообще ни о чем не думать. Сосредоточьтесь на ощущениях.

Лаборантка приложила последний датчик, я скользнул взглядом по пышному бюсту в вырезе халата. Долговязый лаборант нажал кнопку на резервуаре. Из трубок брызнула прозрачная жидкость, я вздрогнул от вязкости, напоминающей слюну. В ноздри ударил запах химии, голова на миг закружилась.

Гель покрыл до шеи, теплый, как парное молоко, кожу слегка щиплет. Крутов и лаборанты отступили на несколько шагов, повисла гробовая тишина. Чего ждут? Я опустил затылок на край резервуара, где удобная выемка будто сделана в точности для меня.

Считаю удары сердца. Минута, другая… Волнение мелеет, как лужица, что испаряется под жарким солнцем. Почему ничего не происхо?..

Чувство опоры исчезло, будто дно резервуара из-под меня выдернули. Мир померк, а затем… горной лавиной, Ниагарским водопадом обрушились небывалые ощущения, звуки, вкусы. По нервам хлестнул панический ужас, но миг спустя и он канул, растворился в потоке.

…Вишу над пропастью. С боков держат товарищи, мы накрепко слеплены друг с другом. Из бездны с шумом вздымается огромное, мягко подпирает нас. Поднимаемся, будто под нами надувают матрас, затем мягкий пузырь опадает, плавно опускаемся на прежнее место.

…Сильное течение мчит на врага, чья рыхлая туша, разбухающая с каждым мгновением, упирается в своды тоннеля. С разгона вонзаю жало в осклизлую плоть. Враг корчится, из раны фонтаном хлещет яд. Меня обдает жгучей болью, в ответ вгоняю жало глубже. Сознание гаснет, успеваю ощутить, как туша подо мной оседает бессильно…

…Выглядываю из отвесной стены. Тело погружено в мягкую теплую толщу, только краешком осязаю холод воздушного колодца. Далеко справа хлюпает слизь. С невидимого во мраке неба обрушивается ураган, мои ворсинки пригибает, их набивают комья пыли. Судорожно дергаюсь, чтобы отряхнуться, но ворс держит грязь цепко. Вдалеке чавкает, это слизь уходит в стену, а с ней пыль, что осела на том участке. Со дна колодца – порыв ветра не слабей первого, грязь сдувает с ворсинок, она летит наверх.

…Легкие пузырьки воздуха распирают. Долго так не выдержу, лопну… Река прибивает к берегу, тут же прилипаю к нему. В тверди подо мной мелкие дырочки, выдыхаю туда пузырьки. Бока опадают, но затем из дырочек вырываются пузырьки газа потяжелей – кисловатые, шипучие. Наполняюсь ими до отказа, берег с чавком отпускает, поток подхватывает снова.

…В одно из моих коротких щупалец вонзается электрический разряд, тело сотрясает конвульсией. Ток во мне – как жгучая лента. Тужась, выталкиваю ее через длинное щупальце к далекому, невидимому, с кем связан, будто пуповиной…

…Стою в плотной толпе, вокруг хлюпает густая жидкость. Подаемся вперед – все разом. Поднимается волна, жидкость утекает в невидимый зев канала, но с другой стороны вливается новый поток. Волна накатывает, но мы мощно, слаженно бросаемся вперед, против ее напора, и снова жидкость хлещет в канал…

Мое сознание в каждом из существ. Чувствую, как соприкасаются друг с другом. Волна, поднятая толпой, выносит в канал легкое тельце, полное пузырьков воздуха. Разряд тока, что послан телом со щупальцами, вонзается в ворсистое, и волоски встают дыбом. Я в миллионах, миллиардах тел, что движутся в круговороте – чудовищном, завораживающем, прекрасном…

…Круговорот замер. Могучая сила швырнула, словно камушек с вершины Эвереста, в новую плоть странной формы. Ярчайший белый свет резанул глаза. Я зажмурился, но даже сквозь сомкнутые веки проступают пятна кричащих кислотных цветов. После непроглядной тьмы мира, где главенствовало осязание…

Чувство огромной потери придавило, будто могильной плитой, я застонал. Миллиарды тех, с кем был единым целым, – исчезли…

На лицо упала тень. Голос Крутова донесся, будто сквозь вату:

– Владимир, как вы?

Я открыл глаза. Свет резанул снова, но теперь его частично заслоняет размытый силуэт, что склонился надо мной.

– Что… это было?! – выкрикнул я, голос сорвался. – Кто они? В самом деле… другая Вселенная?

Силуэт отпрянул, голос прогудел с высоты:

– Отдохните немного, придите в себя. Разговоры потом.

Чуть ощутимо кольнуло в запястье. Я провалился в забытье.

Когда снова открыл глаза, свет уже привычно мягкий, неяркий. Я медленно повернул голову, мышцы слегка заныли. У меня голова, руки, ноги, тело покрылось «гусиной кожей». Я снова… человек? А кем был ТАМ?

Крутов сидит рядом на табурете, чуть подавшись вперед. Взгляд просвечивает меня, будто рентгеном.

– Объясните хоть что-нибудь! – потребовал я. – Где я был? В чьих телах?

– Вначале расскажите об ощущениях, – строго напомнил Крутов. – Потом отвечу на любые вопросы.

Я скрипнул зубами, но вспомнил, что таковы условия эксперимента. Начал рассказывать. Язык путался в зубах, я замолкал надолго, подбирая слова. Да и выбрать не из чего, все корявые, грубые, неточные, передают едва ли десятую часть того, что хочу! В том мире мог выразить что угодно движением отростков, колебанием тела, электрическим импульсом…

Закончив рассказ, я спросил уже спокойней:

– На какой планете я побывал?

– Ни на какой.

– 5Д-модель? – осенило меня. – Тогда ее делал гений! Все… в самом деле настолько другое! Совсем не похоже на реальность, при этом цельно, продуманно… Я никогда не подумал бы, что о других мирах можно… так.

Крутов покачал головой.

– Нет, и не модель. Этот удивительный мир… внутри вашего тела. «Инопланетяне» – живые клетки организма. Помните кругляшок, что вдувал легкий газ в берег потока? Это эритроцит, красное кровяное тельце, что переносит между клетками кислород и углекислый газ. Храбрый воин – Т-лимфоцит, а его враг – раковая клетка…

Меня словно шарахнули по затылку резиновой дубиной. Так просто, очевидно! Сейчас, когда объяснили… Да и сам бы догадался, будь только время задуматься, осмыслить.

– Как вы вселили мое сознание… в клетки?

– В ваше тело ввели нанобазы. Каждая проникла в клетку и прилепилась к ядру, став с ним одним целым. Нанобаза воспринимает сигнал, что подается с пульта, и посылает ответный сигнал о состоянии клетки. Мы передали ваше сознание как сигнал, и нанобазы приняли его.

– Что это дает? – спросил я скептически. – Ощущения потрясающие, не спорю, но…

Крутов откликнулся с готовностью, словно ждал этого вопроса:

– Каждая нанобаза управляет группой нанитов – крошечных, ненамного больше молекулы, роботов. Они могут чинить в клетке любые повреждения. Удлинять теломеры, продлевая срок жизни до бесконечности. База передает роботам сигналы, что получает извне… но от кого должны поступать? Мы подсчитали, что для поддержания с помощью нанитов здоровья и вечной молодости только в одном теле потребуется мощнейший суперкомпьютер или миллионы сотрудников за пультами.

Мимо, слегка качая бедрами, прошла та самая фигуристая лаборантка. Мой взгляд приник к аппетитным округлостям пониже талии.

– Я предположил, – продолжал Крутов, – что сознание человека сможет управлять сразу множеством нанобаз, если вселится в них, как в альтер-тела. Но оставались сомнения: не сойдет ли с ума? Даже с пятью телами успешно справляются немногие, а здесь миллиарды… Вас отобрали как человека с самой устойчивой психикой и не ошиблись: первая стадия эксперимента прошла успешно. Поздравляю!

– Вы сказали – первая стадия. Значит, будут и другие?

– Разумеется. Вы проделаете еще несколько погружений, чтобы свыкнуться. Следующий этап – воссоздание: вы подключитесь к нанобазам, что находятся вне тела, и через них прикажете нанитам воссоздать из атомов окружающей среды живые клетки. Затем попробуете с помощью нанитов придавать клеткам желаемые параметры.

Ликование захлестнуло меня, как пенный прибой теплого моря. Каждая клеточка запела. Я научусь управлять процессами в теле! Уберу болячки, которых пока не ощущаю, но через пару десятков лет они превратят меня в развалину. Добавлю объема бицепсам, отращу хоть крылья, хоть глаза, видящие в инфракрасном диапазоне… Сколько возможностей! Целый новый мир…

Мир? Слово кольнуло, будто слабый электрический разряд. Крутов говорил, что мир и внутри моего тела. Клетки живут в человеке, как мы – во Вселенной.

Я ухватился за мысль, ее нить разматывается дальше. Каждый составляет частицу Вселенной, но никто не понимает полностью ее законов, логики, цели. Кто знает, почему обрушивается тайфун, накатывает цунами, а погасший вроде бы вулкан выбрасывает столбы пепла? Взывай к небесам, к земле, к изображенному или незримому богу – не услышит. Не отведет страшную кару, что и не кара вовсе, этой всеобъемлющей силе не до наших грешков, вряд ли вообще замечает такие мелочи, просто восхотелось ей зевнуть или почесаться, вот и тряхнуло нас…

Меня пронизало космическим холодом. Каково было живущим во мне, когда напивался, а потом мучился похмельем? Курил одну сигарету за другой? Злился и психовал из-за того, что уже не исправить? Гибли миллионами, в страданиях, как люди при потопе или землетрясении!

В тело будто впились тысячи ядовитых игл, меня выгнула судорога. Я был для них богом, что глух к мольбам и не знает пощады! Вселенской мясорубкой, что перемалывает виноватых и правых, и не предсказать, к кому развернется, не отскочить с пути… Сквозь сжатые зубы вырвался стон.

Крутов наклонился ко мне, в лице озабоченность и тревога.

– Владимир, что с вами?

Я попытался придать лицу невозмутимое выражение.

– Все в порядке. Теперь – все… Спасибо вам.

Его глаза округлились, затем сузились в щелки. Видимо, уловил, что недоговариваю, ну и пусть. Не хочу обсуждать… внутренние, в самом прямом смысле, дела.

Я закрыл глаза. Леденящий холод отпускал, накатывало блаженное тепло, словно вошел из снежной метели в прогретую комнату. Каждая клеточка тела запульсировала.

«Скоро – новый мир, – объявил я, будто клетки могли воспринять и понять. – Теперь буду слышать каждого. А еще станем… нет, сделаем себя вечно молодыми и бессмертными!»

Показалось или нет, но в ответ накатила, омыла все тело горячая волна. Такой жар разливается в мышцах, когда после долгого бега или упражнений с гантелями садишься отдохнуть. Голова стала легкой, как воздушный шар. Так бывает, когда выполнил трудное дело хорошо, как только мог.

Главные трудности впереди, но одолевать выйду не один – нас целая Вселенная!

Николай Трой
Сингукалипсис

«…Общество привыкло лгать, называя это политкорректностью. Ложь – наркотик, необходимый, как опиум для больного раком. Но лишь для того, чтобы не видеть настоящего мира».

Пальцы сжимают пистолет. Металл неприятно холодит кожу, но я лишь крепче прижимаю дуло к виску. Запах оружейной смазки отвратителен, как запах заблуждений…

«Чтобы пережить катарсис, необходимо уничтожить себя. Безжалостно, до основания! Предать забвению навязанные призмы взглядов и политкорректной морали. Все, что будет ненужным грузом для нового мира!»

Палец не дрожит на спусковом курке, но сердце обрывается от животного ужаса.

Новый мир готов к рождению, но в родовых муках погибнет все старое. Привычное, ставшее второй кожей. Где слово «модно» вытеснило слова «правильно» и «справедливо». Так никотин заменяет естественные вещества в крови и выдает наркозависимость за естественную потребность. Где на создание модели выходного костюма тратятся миллионы долларов, как и на листки рекламных проспектов, призывающих пожертвовать деньги на храм никому не нужной религии. Кто он, бог, распятый на кресте из Древа Познания?

«Ты хочешь жить в таком обществе? Или попробуешь все изменить?

Минута на размышление».

Едва слышно скрипнула спусковая пружина. Палец готов надавить на курок и наконец-то уничтожить еще одну вселенную.

«Отсчет пошел…»

* * *

Грязный переулок смердит отходами жизнедеятельности цивилизации. Воздух влажный, насыщен гнилью и запахами дыма. После ухоженного и чистого центра, где я привык бывать, переулок кажется толстой кишкой в организме большого города.

Идти страшно. Эхо подхватывает гулкие звуки, как нищенка монету, дробит о покрытые слизью кирпичные стены. Сердце всякий раз замирает, когда в покрытых размокшими окурками лужах мелькает искореженное гротескное отражение.

Дважды я проходил мимо спящих у мусорных контейнеров людей. Ноздрей касался кислый запах перегара и мочи, и я торопливо ускорял шаг. Сердце обрывалось, а в глубине души просыпалась злоба. Как могли они, все эти люди на дне, опуститься до такого?

Но чей-то подленький голосок шептал с левого плеча:

«Они все такие! На дне или на олимпе – каждый ценит не разум или мораль, а деньги и гедонистические радости! Они все забыли истинное предназначение человека, отдав предпочтение животному существованию».

И тогда я почти бежал. Быстрее! Нужно скорее покинуть это место, куда загнала жестокая необходимость! Но переулок снова изворачивался углом, открывая одну и ту же картину.

Сзади донесся осторожный шорох, я уловил движение. По коже будто сыпанули снегом, сердце всхлипнуло и панически заколотилось. Я почти физически ощутил боль, словно сзади уже нажали на курок и пуля с хрустом прорывает кожу, ломает позвонки, раздирает на части внутренности.

Пистолет?!

В парализованном паникой мозгу пронеслась бестолковая мысль о нелепости смерти в грязной подворотне человека, что стоит у порога бессмертия. Человека, что…

Сзади налетело, по плечу хлопнула ладонь, обрадованно громыхнуло:

– Андрей Викторович, ты?

Я вздрогнул всем телом, колени подогнулись от страха. Но перед глазами уже возникла знакомая физиономия Ищенко.

– И ты подворотнями? – спросил он мрачно. Оглядел переулок, скривился. – Черт, довели науку, прячемся, как зайцы.

Я нервно рассмеялся, по телу прокатилась волна облегчения. Ноги стали ватными, я едва не упал, пришлось облокотиться о стену. Но голос предательски дрогнул:

– Да-да, Семен, это я. По подворотням, ха-ха.

Ищенко замолчал на полуслове, я понял, что говорю бессвязно и торопливо. Черт! Вот уж действительно, довели науку! Который день скрываемся, уже тени собственной шарахаемся!

Семен взволнованно вглядывается в мое лицо, в глазах жалость и сочувствие, хотя я старше всего на десяток лет. А для мужчины шестьдесят лет – не возраст.

– Ты точно в порядке? – спросил Ищенко с недоверием.

Сердце еще колотится, в ушах грохочет водопад крови, но щеки уже заливает стыдливая краска. Терпеть не могу сочувствия, чужая жалость унижает!

Я выпрямился, сказал со злостью:

– Нормально, Семен. Голова что-то закружилась…

Ищенко отступил на шаг, огромный, даже для века акселерации, массивный. Атлетическую фигуру, как всегда, обтягивает безукоризненно выглаженный костюм, хотя ткань трещит от бугрящихся мышц. На гладко выбритом лице отразилось сомнение, холеные пальцы машинально скользнули по волосам.

– Точно нормально? Ты будто призрака увидел.

– Чего подкрадываешься?! – огрызнулся я. – Мне уже не двадцать лет, так можно и до инфаркта довести.

Он развел руками, сказал виновато:

– Андрей Викторович, да я ж не подкрадывался. Топал как бегемот.

Странно, но где-то в глубине души я вдруг пожалел о том, что сзади появился всего лишь сослуживец. Соблазн закончить разом все проблемы оказался даже больше, чем я предполагал. Образ пистолета, выбрасывающего в облаке раскаленных газов пулю, медленно угасал.

Чтобы переменить тему и скрыть постыдную дрожь в коленях, я спросил:

– Толпа на месте?

Ищенко зло усмехнулся, блеснули крупные, здоровые зубы.

– А где ж ей быть? Ты что, новости совсем не смотришь?

Я неуклюже пожал плечами, извиняясь за неразвитость. Зато на телевизоре так красиво смотрятся модели шаттлов. Это комп у меня самый навороченный, с плазменным монитором три-дэ, колонками для рок-концертов, системником по цене автомобиля. А телевизор еще тот, из девяностых.

Семен сжал кулаки, глаза недобро блеснули. Он сказал мрачно:

– Людей стало еще больше. И откуда столько? Кто их гонит на все эти демонстрации?!

Я покачал головой.

– Кому-то выгодно, чтобы нам мешали.

Один грязный переулок сменялся другим. Иногда мы спугивали бомжей из мусорных контейнеров, тогда нам вслед неслась жуткая ругань, пьяные проклятья. Ищенко еще долго говорил о толпе перед клиникой. Рассказал, что двое больных уже умерли, так и не успев получить медицинскую помощь. Санитары просто не смогли пробиться сквозь столпотворение. Толпе плевать, что в клинике мы снимаем всего одно помещение и что нелепая демонстрация калечит, а теперь еще и убивает людей, которым требуется немедленная помощь. Власти пока смотрят сквозь пальцы, слишком заняты иными делами.

– В метро не протолкнуться, – пожаловался Семен. – И все разговоры только о нас. Не поверишь, Андрей Викторович, нас как только не называют!

– Да не думай ты об этом, все нормализуется, – сказал я с уверенностью, которой не ощущал. – С первопроходцами так всегда. Сначала проклинают, потом боготворят.

– А наоборот нельзя?

– С толпой – нельзя…

Обшарпанная стена кирпичного дома ощерилась углом, распахнула чрево такого же, как и все остальные, проулка, грязного и замусоренного. Около черного хода, очевидно, одного из магазинов спорят двое парней. Обоим лет по двадцать, в дурацких гавайских шортах и розовых футболках. Крики далеко слышны в недоброй тишине задворок.

– …На кой оно тебе, Димон? Ты свои бабки для прокорма богатеньких отдавать будешь?

– Да ты че? Я че, лох, че ли?!

– Уроды, уже на бессмертии спекулируют, козлы!

– Ага, козлы! – поддержал первый пацан. – Я вчера по жвачнику смотрел, что эти сволочи сами толпу перед клиникой собрали. Бабло отвалили, реклама такая, черный пиар называется! Во твари! А пингвины в Африке уже с голодухи дохнут!

– Ты че, Димон? Пингвины в Австралии. А в Африке дети негров дохнут от СПИДа!

Первый тупо вытаращился, разъяренно выдохнул:

– Вот бакланы! Там же дети дохнут, а они бессмертия захотели!.. Говорят, мол, расширение сознания – первый шаг к вечному будущему.

Пацаны, увидев нас, замолчали, проводили подозрительными взглядами. Ищенко, в дорогом костюме, с развитой мускулатурой, похож на вышибалу, что тащит седого старика на расправу.

Мы скользнули мимо, все в современном обществе обходят друг друга стороной, но Ищенко вдруг обернулся:

– Разве бессмертие – плохо?

Я вздрогнул от неожиданности, ну зачем он лезет?! Все равно бессмысленными разговорами делу не поможешь!

На Ищенко посмотрели с неприязненным отвращением, как на сифилитика. Помолчали, показывая, что с идиотами не разговаривают, но все же снизошли.

– А ты че, хочешь МакЛаудом быть, га-га? – И, не дожидаясь ответа, пацан скривился. – Это скучно, чувак. Ты сам подумай, что я буду тыщу лет делать?

Я тайком дернул Семена за рукав, но тот упрямо спросил:

– Что «скучно»? Бессмертие?

Пацан скривился, лениво цыкнул.

– Ну да.

– Но почему «скучно»? – не унимался Семен. – Разве тебе не хочется поездить по миру, в космос слетать?

Пацан замялся, с аргументами у таких туговато, просительно посмотрел на собеседника. Но тот со странным упрямством рассматривал меня. Прямо мурашки по коже от его змеиного взгляда, будто я белогвардеец перед красным комиссаром. Или грешник в застенках инквизиции.

– Ну… скучно все. Одни и те же лица… и вообще все…

Ищенко нахмурился, спросил неожиданно:

– Слушай, друг, у тебя мама жива?

– Н-нет, – растерялся тот. – Умерла год назад…

Перед моими глазами вдруг появилось лицо Галины, еще до болезни, улыбающаяся, красивая. В сердце вновь появилась тупая боль, будто там застряла пуля…

…Пистолет у виска…

– И что, ты не хочешь ее вернуть? – напористо спросил Семен пацана. – Считаешь, что смерть достойное окончание жизненного пути?

На миг в глазах парня мелькнуло понимание, баранье выражение исчезло. Но вдруг появился страх, боязнь осмыслить что-то, ведь легче, когда по ящику передают готовое. Разжеванное для дебилов, только успевай глотать. Почти с грохотом обрушилась плита тупости, зашторившая глаза, парень промычал:

– Но это ж… естественно. Нечего прятаться за родительскими спинами, пускай освобождают место для пропитания. Да и мне помощь от государства капает, еще три месяца будет. До восемнадцати лет…

Пацан, что пристально рассматривал меня, вдруг нехорошо сощурился:

– Димон, это же тот урод, что мозги расширял!!

– Ты че? – не поверил Димон, но в глазах появилось узнавание.

Хребет захолодило от страха. Не нужно было соглашаться на выступление по жвачнику, только одни проблемы появились! Но Ищенко не стал дожидаться, когда узнавание смениться яростью, подхватил меня под локоть. Сзади раздались маты, угрозы, но преследовать не стали.

* * *

– Когда адронный коллайдер запускали, и то не было такой шумихи! – тяжело прохрипел Семен, когда мы свернули к заднему двору клиники. – А ведь гораздо хуже могли быть последствия!

Я не ответил, меня уже достал бег по улицам, толпы кретинов, считающих, что с их мнением кто-то считается, пустопорожние жалобы и обвинения. Так прекрасно и легко начинавшийся проект скатился к хаосу! Помню, в первое время нашу группу в журналах называли самым амбициозным проектом десятилетия, пророчили высокие результаты. Даже из Штатов приезжали, изучали разработки, расспрашивали об опытах по расширению сознания… А потом все резко изменилось. Умерла Галина…

…Пистолет у виска…

…посыпались жалобы от общественных организаций, будто мы нарушаем права человека. Подключилась Церковь, потащила прихожан на крестный ход, ибо мы якобы наукой унижаем Творение Господа.

Поднимались в лабораторию по пожарной лестнице, как бандиты в голливудских детективах. В воздухе отчетливый гул, будто океан в неистовстве бури бьется в скалу. Пробила дрожь, когда я представил толпу, способную так орать. Хорошо еще, что не кольцом окружили клинику!

– Слышали новость? – с порога закричал Колчанюк, примерный семьянин, человек старых взглядов, любитель пива и пошлых анекдотов.

Ищенко скинул пиджак, взглянул на взволнованного лаборанта, предположил:

– К Земле приближается комета и скоро конец света?

– Типун тебе! – с раздражением отмахнулся Колчанюк и с придыханием, торжественно сообщил: – Японцы расширили сознание человеку!.. Опыт удался!

Я замер. В лаборатории повисла мертвая тишина. Верочка, стройная ассистентка Каховски, глядит с сочувствием. Знает, что у нас и так проблемы с финансированием, а теперь еще и отстаем от заграницы.

Я спросил шепотом:

– И что?

– Не знаю, – пожал плечами Колчанюк. – Пока только результат передали, да и то на уровне сплетен. По ящику такого не расскажут, все засекречено.

Верочка спросила с надеждой:

– Так, может, утка? Такое бывает в научных кругах, чтобы гранты получить.

Хлопнула дверь. В лабораторию ввалился Каховски, начальник испытательного центра, замотанный, всклокоченный, будто побывал в изнурительном бою. По очереди осмотрел каждого, глухо спросил:

– Ну и что замерли? Работаем!

– Петр Янович, – начала Верочка. – Японцы…

Каховски скривился, отрубил жестко:

– Информация не подтверждена, иначе бы уже по ящику трубили о победе! Это и есть повод для перекуров? Работаем!

Все разом зашевелились, бросились по местам.

Я бессильно рухнул в кресло, чувствуя, как дают знать о себе годы. Раньше мог сутками из лаборатории не выползать, работал, работал. А теперь чуть переволновался, и все, будто в слизня превращаешься! Или всему виной потеря супруги?

…Пистолет у виска…

Я вздрогнул, поспешно отогнал навязчивый образ. Мазнул пальцем по папиллятору. Комп мгновенно среагировал, бросился подгружать, запускать, извлекать, тестировать. В скомканное утренней погоней сознание пробилась жалкая мысль: а что будет, когда человек обретет новые способности? Вот так, как компьютер, одновременно разрабатывать сразу десятки линий мышления. Нет, конечно, он и сейчас так делает, но то неосознанно, на уровне подсознания, мозг работает во сне, чтобы не травмировать и не истощать организм. А расширенное сознание обретет возможность работать в сотни раз быстрее, точнее! Какие перспективы открываются! Сразу решатся многие проблемы! КПД мозга 100 %, это минимум ошибок и максимум результата! Повысится общий уровень образования, конкуренция станет невероятной, а значит, повысится и профессионализм. Те задачи, что сейчас могут решать только на компах, будут щелкать как орехи в уме.

Взгляд скользнул по рабочему столу, споткнулся о перевернутую лицом вниз рамку для фотографий.

…Пистолет у виска готов выстрелить…

Мое отражение в мониторе почернело, глубокие морщины стали похожи на древесную кору, глаза разом утратили блеск. Но в следующую секунду экран вспыхнул таблицами и графиками, мозг сразу включился в работу.

Подошел Каховски, с шелестом пролистывая распечатки.

– Сколько на сегодня добровольцев?

Верочка поправила модные очки, очень сексуальные на ее красивом личике, заглянула в блокнот.

– Пятеро.

– Всего пятеро? – вскинул брови Ищенко. – Вчера в приемной яблоку было негде упасть!

Мы с Каховски переглянулись, он повторил растерянно:

– Только пять добровольцев?

Верочка виновато опустила взгляд, но вмешался Колчанюк:

– Антиреклама, Петр Янович. Да и толпа перед входом никого не пропускает. Вер, у тебя помада размазалась, чем занималась, начальник ведь только пришел?

Каховски вздрогнул, смущенно отвернулся к телевизору на стене. Верочка состроила Колчанюку гримаску и порхнула к зеркалу. Там же вывалила из сумочки баночки, тюбики, принялась подкрашивать и обновлять.

Глядя на нее, Семен хмыкнул:

– Красота погубит мир.

– Почему? – обидчиво откликнулась Верочка.

– Если бы хоть десять процентов из средств, потраченных женщинами на косметику, обратить в науку, – пояснил Ищенко с ядовитой улыбкой, – мы бы давно уже на Марсе колонистами были.

Девушка было обиделась, но тут же съязвила:

– А если вспомнить все средства, потраченные на футбол…

Каховски вдруг гаркнул:

– Тихо всем!

Петр Янович, забыв о распечатке в руке, тревожно вглядывался в экран телевизора. Там, на фоне каких-то пожаров, прохаживалась сексуальная девушка. Голос корреспондентки звучал хлестко, с металлическим оттенком, будто у диктатора, призывающего к войне:

– …Войска Соединенных Штатов Америки вошли во Францию. Массовые митинги протеста французских граждан, что считают миротворческую миссию Америки экспансией, были обстреляны гранатами с парализующим газом и станнерами. Французские власти не комментируют сложившуюся ситуацию, и общественность провела масштабный митинг на центральной площади в Париже, во время которого были сожжены национальные флаги и портреты Президента.

На экране возник вид горящего Парижа. Над городом кулинаров и дизайнеров клубы дыма укрыли небо, снуют военные вертолеты. Отблески пожаров подсвечивали картину зловещим цветом крови.

Картинка сменилась. Появилась разгромленная улица, разбитые витрины бутиков, пылающие дома. На мостовой изувеченные люди, по серому камню потоком кровь. Тут же вышагивают полицейские в бронекостюмах, в руках щиты и дубинки.

Колчанюк тихо сказал:

– Говорят, французы тоже опыты с сознанием ставили.

– Теперь еще долго не будут, – обреченно прошептала Верочка. – А я так хотела в Париж!

Я покачал головой, мир сходит с ума. Страны пожирают друг друга, как пауки в банке. Выживают сильнейшие. И эти сильнейшие потом пропагандируют идеи всемирного братства, чтобы не пожрали их самих. Вот уже и вправду светлое будущее… что на самом деле – уже пройденный сценарий. Так поступало человечество всю свою историю. И вот теперь, когда у людей появились силы и возможности действительно изменить мир к лучшему, они продолжают жить по-старому.

Я сходил к кофейному автомату, терпеливо дождался, когда бурая субстанция, гордо именуемая кофе, наполнит стакан. Потом шагнул к окну. Да так и замер с поднесенным ко рту стаканом.

Под окном колыхалось бушующее море. Разношерстная толпа заполонила все: газоны, проезжую часть, крохотную площадь перед клиникой. Тут и там вспыхивали короткие и кровопролитные драки, когда кто-нибудь пытался протолкнуться ко входу.

Неслышно подошел Каховски, понаблюдал за митингом. Я услышал горечь в его словах:

– М-да-а… Похоже, что народом овладела настоящая эпидемия. Все считают, будто мы либо Грааль прячем, либо бессмертных штампуем… Вон, гляди на плакаты.

Я с трудом разглядел в этом море народа надписи на парусниках плакатов: «Нет экспериментам с мозгом! Душа человека неприкосновенна! Сингулярность ведет человечество к пропасти! Сингукалипсис грядет!» Над головами торжественно проплывали католические кресты, громко распевали «Хава нагила». В стороне скучают милиционеры, в полном обмундировании, но теснить толпу не спешат.

Подтянулись остальные, вытягивали шеи, стремясь увидеть хаос.

– Черт! – прошептал Ищенко.

Колчанюк поддержал с сарказмом:

– Да, это его рук дело.

– Почему они так? – спросила Верочка тихо. – Мы же не свергаем крест, не клонируем антихриста!

В неприятной тишине голос Каховски прозвучал зловеще:

– Так всегда происходило с людьми, что совершают великое открытие. Не стоит жаловаться, коллеги, для Галилея закончилось все гораздо хуже. Абсолютное большинство не принимает нас, презирает, обвешивает ярлыками. Никто из них сейчас и не скажет, по какой причине ненавидят. Это потом уже и не вспомнят, что, как бараны, блокировали клинику, будут использовать наши достижения.

Колчанюк тут же вставил заискивающе:

– Наука требует жертв!

– Но почему столько верующих, да еще католиков?! – удивилась Верочка. – Будто мы церкви рушим!

Каховски отошел от окна, глухо буркнул:

– Религиозные организации всегда торопятся объявить наступление Судного дня. А у католиков апокалипсис почти каждый день, да и с обществом они на короткой ноге, вот и митингуют. Это не православные пофигисты, тем бы кошелек только набить… Господа первооткрыватели! Не расслабляйтесь, наше дело – работать.