Текст книги "Апокалипсис отменяется (сборник)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

Артем Тютюнников
Эволюция 2.0

Земля гудит недобро, с шипением в небо выстреливают струи зловонных газов. Грунт дрожит и проскальзывает под ногами, будто в его недрах ворочается дремлющий дракон – перекатывается с боку на бок.

В защитном костюме неудобно, громоздко. Я переступил беспокойно, подошвы вязнут в бурой жиже, та постоянно в движении. Вдаль убегает странный ландшафт: то ли полузастывшее лавовое поле метров двухсот в поперечнике, то ли колоссальная коровья лепешка. Земля влажно булькает, от шагов остаются следы в десяток сантиметров глубиной. Тут и там вспухают пузыри, тотчас лопаются, из прорвавшейся оболочки выстреливает ядовито-зеленый газ.

Я ухмыльнулся: вспомнилось, как Танака назвал это место «садом камней». И что общего углядел тут хитрый японец? Ну, разве что вот это…

Повсюду разбросаны гранитные осколки, на боках поблескивают угловатые сколы. Сытыми улитками глыбы переползают с места на место, растекаются расплавленными озерцами. Горячие лужицы впитываются в грунт, потом «лава» сочится этой «водицей» в самом непредсказуемом месте. Минуты за три кристаллизуется новая каменюка.

Я вскинул голову, в высоте выгнулся искусственным небосводом идеально прозрачный купол. Сквозь наноструктурированное стекло глядит безмятежная синева, солнечные лучи льются рыжим водопадом, едва бликуют на преграде. Под сводом мечется десяток темных точек, нарезают круги и дуги над экспериментальной зоной. Поймал взглядом одного из летунов, тотчас на сетчатке выросло изображение винтокрылого аппарата: стальной блин, из верхней плоскости торчит пропеллер, еще четыре стабилизирующих винта по краям. На подвижном ободе разъезжает окуляр видеокамеры – единственный глаз «циклопа».

«Подключиться».

Аппарат тотчас скользнул вдоль купола, замер в высшей точке. Я «взглянул» его камерами с высоты птичьего полета. Повсюду булькает и бурлит коричневая кашица хаотической, разрушенной материи. Вот так сходство с экскрементами парнокопытной твари – полное.

Я попросил программу обработки выделить опорные элементы ландшафта. Изображение испещрили синие точки, две из них моргнули и сгинули, тут же невидимый маркер поставил две новые. Ага, «булыжники», распадаются и возникают снова.

Взгляд пробежал по получившейся абстракции, я с удивлением присвистнул. Камни выстроились вдоль аккуратно закрученных кривых, те сходятся рукавами спирали точнехонько к центру экспериментальной зоны. «Булыжники» сползаются к месту встречи, держа интервал, как вышколенные солдаты.

Минута ожидания, другая… Два «булыжника» исчезли. Коричневая жижа всосала их синхронно, мгновением позже два новеньких выпрыгнули из-под грунта на дальней периферии круга. Медленно набрали объем, налились массой. Дисциплинированно двинулись в общем порядке.

Отмашкой ладони сбросил видение с глаз. «Циклоп» с тихим жужжанием скользнул вдоль прозрачного свода, одноглазый дозорный вернулся к плановой вахте.

Я потоптался, бесцельно озираясь. Взгляд выцепил «булыжник» покрупнее. Глыба едва сформовалась и застыла, помедлила секунду, и общее движение повлекло ее заготовленным путем. Я с трудом высвободил ноги – внизу хлюпнуло, жижа утянула уже по щиколотку – и зашагал к каменюке. Подобрался, стукнул по поверхности кулаком. Глыба отозвалась сухим хлопком, зато я скривился от боли, – твердяк, пойдет. Разбежался неуклюже, как страус в снегах, прыжок – задница хлопнулась на гладкую макушку камня. Гордым всадником обозрел горизонт.

К комфортной езде быстро приноровился, – «булыжник» тащит покорно. С удивлением заметил, что это не камень ползет, – болотистая жижа неутомимо сокращается под глыбой, толкает вперед, как перистальтика.

– Зафиксировать в лабораторном журнале, – скомандовал я. – Экспериментальная система чрезвычайно неравновесна. Под действием внешних потоков возникают сложные формы переноса вещества внутри системы, усложнение самопроизвольное. Подчеркиваю, самопроизвольное. Конец записи.

В ухе с готовностью пискнуло, – сохранение заметки прошло успешно.

Камень выполз на берег «ручья». В мелкой канавке журчит бурая гадость, струится и перескакивает между булыжников. Поток разрезает экспериментальную зону надвое: на одном конце теряется в почве, с другого – бьет бодрым ключом. Циркуляция каталитического вещества в системе. В глубине эти грунтовые воды способствуют какому-то из многочисленных превращений, химики даже смогут пояснить какому…

Я прислушался к плеску «воды». Равномерное движение и покачивание глыбы убаюкивает, нахлынуло философское настроение. Мысли устремились прихотливыми путями, с удивлением отметил, что эдак и впрямь медитировать можно: прав Танака, точно – «сад ка…»…

– Ауууххч!

Подо мной зашипело, от защитного костюма посыпались искры. В ушах прогремело:

– Фазовая неустойчивость, фазовая неустойчивость! Разрушение элемента ландшафта! Критическая ситуация! Смените место дислокации или покиньте симуляцию!..

Я вскочил. «Булыжник» стремительно тает, разогретая масса плавит подошвы. Раскачался взмахами рук, присел… Прыжок, мысок зацепился, лечу кувырком. Перед глазами скачут чехардой небо и бурлящий поток. Всплеск, вспышка, взрыв…

И выныриваю в заботливые объятия техников.

– Андрей Николаич, Андрей Николаич! – надрываются надо мной. – Вы чего там? Все в порядке?!

С щелчком отскакивают и складываются видеоочки, с рук соскальзывают сенсорные перчатки. Успел заметить, как по всему телу отлепляются нейроконтакты, тончайшие проводки шустрыми змейками втягиваются во внутренности моего ложа. В глазах гаснут синее небо и бурый ручей, пальцы до боли впиваются в подлокотники нейрокресла – миг назад тщетно хватались за воздух. Я сощурился, сверху режет глаза синий электрический свет.

Туман в глазах рассеялся, и разглядел наконец склонившуюся надо мной фигуру. На широком лице крупная картофелина носа, в голубых глазах плещется беспокойство. Я покосился, поймал взглядом идентификационную карточку на груди техника: «Платон Курков, младший научный сотрудник». А, ну да, конечно…

– Да-да, все в норме, – отозвался, высвобождаясь из пут телесенсорного ложа. – А что вообще произошло?

Я сел рывком, в глазах поплыло. Платон услужливо подставил плечо.

– Фух. – Мир занял привычное положение. Я неловко похлопал Куркова по плечу и спустил ноги на пол. Платон засуетился, ладони ловко пляшут над клавиатурой, – отключает последние контуры телесенсорики. Одежду я нашел на стуле по соседству: стал неловко просовывать ноги в брючины, едва влез в рубашку. Руки дрожат, словно тело готовит революцию против главенства мозга.

Не думал, что поствиртуальный синдром проявится так резко, хотя чего там, обычное дело. Медицинский имплант уловил блуждающие возбуждения в нервной системе и впрыснул успокоительного. Я скользнул взглядом по дисплею-татуировке на запястье и добавил дозу ноотропов – мысли потекли спокойнее и увереннее.

– Ну-у, – протянул Платон, – вообще-то, я вас предупреждал. Симуляция этого эксперимента сложная и нестабильная. Ваше присутствие стало вносить критические изменения в ее ход – вы соприкоснулись с особенно динамичной формой ландшафта, этим «булыжником». Ресурсы на воспроизведение виртуальной модели во всей сложности колоссальные, потому система предупредила о перегрузке. К сожалению, вы не успели минимизировать свое влияние, и компьютер предпочел выкинуть вас из симуляции принудительно…

Я глянул строго.

– Иными словами, вычислить эффекты моего присутствия компу оказалось слишком сложно?

Платон кивнул.

– Да, туговато у нас с мощностями, – протянул я. – Но ты же говорил, это запись поведения системы примерно месячной давности? Всего лишь запись? То есть для моего погружения не требовались особо сложные расчеты в реальном времени. Только воспроизведение результатов уже проведенных. Разве нет?

– Да, но перекодировка в сенсорные сигналы, создание виртуальной реальности – тоже задачка не из легких.

Платон развел руками. Я вздохнул:

– Ладно. Теперь хотя бы увидел все это вблизи. Стали яснее проблемы группы Кормака с этим экспериментом. Значит, всему виной, получается, тормознутость нашего компа? По этой же причине, как говорит Кормак, реальное развитие эксперимента обгоняет нашу симуляцию?

Платон закончил с аппаратурой, присел на краешек сенсорного кресла и рассмеялся:

– Андрей Николаич, ну тормознутость – это вы сказанули! Все-таки наш кластерный автомат в топовой десятке суперкомпов…

Я отмахнулся:

– Знаю, знаю. Но что же делать, если явления, которые изучаем, сложнее любых возможностей этой машины? И вот именно из-за этого поднимается жуткий кипеш по всему Институту. Эта синергетическая «коровья лепешка» под колпаком у нас во дворе вчера вышла, видите ли, за предсказательный горизонт. Мы не знаем, как она поведет себя дальше даже качественно, и опасный эксперимент развивается вслепую. Так что это комп тормознутый, а не природа «слишком быстрая». Мы не можем позволить себе таких промедлений.

– Коровья лепешка? – хохотнул Курков. – Хех, ну вы даете, Андрей Николаич!

Я скривился, будто слопал целый лимон.

– Ну а как прикажешь ее называть? Танака вон вообще кличет «садом камней». Не знаешь, что общего там углядел?

Курков пожал плечами.

– Не-а. Тут уж каждый во что горазд. Кому что ближе: кому сад камней, а кому и кусок навоза…

Платон протянул многозначительную паузу. Я покачал головой: ах, как тонко и умно. Нахмурился и кинул взгляд на часы.

– Ладно, все, мне пора. Совет через пять минут. Если у Кормака что новое, сразу ко мне.

Оставив Платона копаться с железками, направился в конференц-зал.

Глаза скользят по строкам отчетов. Эксперимент «Саморганизм» – увесистая папка гипертекстовой и аудиовизуальной медиасреды с полудесятком полноценных голографических симуляций. Важные отрывки сразу перекачиваю в персональный лабораторный халат, некоторые моменты подвешиваю на сервер Института в общее инфооблако – пускай сотрудники на досуге головы поломают. Задачи и проблемы общие, надо как-то решать…

Эксперимент идет три месяца. Особая опытная среда – «питательный суп» из сложной органики, соединений кремния и еще тысяч компонентов, что известны только химикам, – отделен от мира прочнейшим наностеклянным колпаком. Под строгим контролем в среду подаются энергия и каталитические вещества. Система искусственно выводится из стационарных положений в сильно неравновесную область.

Ситуацию мониторят два десятка «циклопов», автоматы кружат без устали внутри и вне купола. Кроме того, в толще «супа» перемещаются тысячи микроботов, каждый с тончайшими датчиками и надежной защитой от агрессивного окружения. И хотя ни один из наблюдающих автоматов не ощутил угрозы, эксперименту присвоен «красный код». Никому, даже Кормаку, шефу проекта, не известны цель и исход эксперимента, во всех документах значится обтекаемое: «Получение новых форм квазижизни путем контролируемой неравновесной самоорганизации в нестабильной среде». На самом деле ничего подобного никто и никогда не делал, попытка почти безумная по меркам сразу десятка научных дисциплин. Так что, само собой, работа считается «опасной».

И если бы это все!

Параллельно с реальным развитием эксперимента в суперкомпе Института проблем биомодификаций и искусственной жизни «живет» полная и доскональная модель процесса. Из-за колоссальной сложности объекта исследования ЭВМ не в состоянии вести расчеты в реальном времени, время для модели течет раза в полтора медленнее реального. Потому компьютерный эксперимент пустили на полтора месяца раньше опытного. Конечно, точность модели не абсолютна, и эксперимент она дублирует не полностью. Основная функция симуляции – раннее предупреждение о возможных опасностях развития нашей кремнийорганической системы.

С момента запуска проекта «коровья лепешка» из аморфной жижи превратилась в структурированный объект. Ее испещрили сложные формы ландшафта. На поверхность, как грибы после метанового дождика, высыпали камни-кристаллиты, выстроились аккуратными спиралями. В жиже на разной глубине циркулируют каталитические потоки, охватывая весь объем «лепешки». Система прошла несколько бифуркаций, испробовала несколько путей развития, внутри установился стабильный обмен веществ.

И ни разу симуляция не подняла тревоги.

Однако миг, когда реальность оставит наши компьютерные фантазии позади, неизбежен. Вчера опережение произошло. Теперь мы не можем предсказать, что будет дальше.

Я перетащил чтиво с дисплея на контактные линзы, прямоугольные поля графиков выстроились перед глазами. Продираюсь сквозь заросли трендов и взаимозависимостей, но графики гладкие, спокойные, как море в штиль. Какие уж тут катастрофы! Система развивается спокойно, ни намека на возможную опасность.

По всем параметрам эксперимент под контролем. Если б еще не давление сверху всех контролирующих и надзирающих структур… И чего они всполошились?!

Я смахнул графики с глаз долой и потер лицо. Кресло крутанулось, и передо мной открылось панорамное окно во всю стену. По сторонам от здания Института спускаются с высот склоны Сьерра-Невады, серый и коричневый камень припорошила бурая пыль. Впереди раскинулась каменистыми пустырями и далекими барханами пустыни Мохаве грозная Долина Смерти.

Ходит много слухов о причинах такой экстравагантной дислокации Института. Официальная версия, конечно, – прекрасные природные пейзажи, близость к живописным Кордильерам и прочее. На деле, конечно же, удобнее отделить столь опасное место от населенных территорий зоной отчуждения, в которой любой биомодифицированный ужас сгинет раньше, чем успеет принести вред.

Я отыскал взглядом колпак экспериментальной зоны «Саморганизма». Гладкий стеклянный зонтик весело сверкает в лучах палящего солнца, уродливая коричневая масса под его защитой еле видна в отраженных бликах. Да, например, если эта штуковина вырвется из-под контроля, Долина Смерти – хорошая преграда.

Хотя подобное, конечно же, практически невозможно.

– Здравствуйте, доктор Скольник.

Я обернулся. От дверей к месту за круглым столом прошествовала Шейла МакМиллан, шеф отдела генной медицины. Длинные каштановые волосы спадают на плечи, челка чуть затеняет симпатичное лицо – такое чистое и белокожее, что кажется, его обладательница и не слышала слова «косметика». В руках планшетная страница, на ходу что-то набрасывает в десятке окон: то ли готовит предстоящее выступление на совете, то ли манкирует бюрократическим мероприятием и продолжает работать даже на плановом совещании.

– Добрый день, Шейла, – отозвался я тихо.

Она села, взгляд наконец оторвался от электронной бумаги. На губах расцвела хитрая улыбка.

– Полагаю, нас ждет сегодня интересное обсуждение. Каково там мнение богов? – спросила она, указательный палец многозначительно уставился в потолок. – Обрушат на Кормака громы Судного дня или одарят милостью?

Я кисло ухмыльнулся.

– Надеюсь, обойдется без промысла Всевышнего. В смысле, сами разберемся, без вмешательства свыше.

Шейла понимающе кивнула.

Следом, рассыпая блики гладкой, как шар для боулинга, головой, в дверном проеме показался Милош Вроцек. Нахальный юнец, самый молодой в руководящем составе – едва перевалил четвертый десяток. Лицо отстраненное, взгляд блуждает в неведомых далях, где, видимо, считает ворон. Похоже, во вживленных наушниках, там, в ушных каналах, вновь играет любимая музыка, шумная припанкованная электронщина. Я пригляделся к бритой макушке: посреди гладкого пространства поднимается странный зеленоватый бугорок, там едва заметно что-то копошится, словно какая-то рябь…

Шейла с усмешкой проследила мой взгляд, на контактных линзах всплыло ее сообщение: «Очередной биомод. Вроде костяной гребень, «ирокез». Выращивает при помощи колонии каких-то бактерий и микроботов».

«Чертов биопанк!» – ругнулся про себя. Конечно, практически каждый сотрудник Института имеет значительные модификации тела: у кого-то апгрейд скелета пористым титаном, пророщенным синтетическими нервными волокнами, кто-то оптимизирует внутренние органы. У меня самого синтетически усиленные мышцы, полтора десятка корректирующих медицинских имплантов… Но только у Вроцека переросло в чистую моду, внешность и параметры организма меняет как одежду. Известный активист движения за свободу модификаций организма, выступает за отмену всяких ограничений в перестройке тела и любого контроля со стороны законодательства. Анархист недобитый.

Без лишних слов развалился в кресле и углубился в слышные одному ему музицирования.

Минутой позже бок о бок, обмениваясь репликами, вошли Мигель Алонсо, шеф отдела тонкой регуляции биологических систем, и руководитель вычислительного центра Такеси Танака. Японец отыскал меня глазами, коротко поклонился. Тем же манером приветствовал остальных. Алонсо, низенький поджарый испанец, бросил неприязненный взгляд на Вроцека. Этот по совместительству биоэтик и специалист по связям с общественностью. Носится с идей сглаживания социальных противоречий, особенно тех, что порождены ростом биологических различий между модифицированными людьми. Разрабатывает, насколько знаю, эдакий суперпроект автоэволюции человечества как единого биологического вида, вдумчивый и постепенный. Понятно, почему постоянно встревает в словесные перепалки с молодым биомодификатором.

Вроцек поймал взгляд, ответил вежливой улыбкой и проговорил елейно:

– И вам доброго дня, сеньор Алонсо.

Милош бросил взгляд на часы.

– Макнил Кормак задерживается. Быть может, начнем без него?

– Едва ли корректно будет вести обсуждение без доктора Кормака, – подал голос Танака. – Все-таки, насколько понимаю, в основном речь пойдет о его проекте…

Вроцек пренебрежительно пожал плечами.

– Кто знает. Быть может, это, наоборот, шанс выработать мнение по некоторым аспектам проблемы без лишних эмоций…

Я жестом оборвал разворачивающуюся дискуссию.

– Друзья, попрошу не накручивать на ситуацию дополнительных смыслов и не переводить в область корпоративной этики и человеческих отношений. Наша задача – найти трезвое решение, которое удовлетворит по возможности и Кормака, и руководство Института в моем лице, и наших кураторов из международных структур. Предлагаю, действительно, начать. Полагаю, мистер Кормак сейчас занят и простит нас, что начали обсуждение столь важной проблемы без лишних отлагательств.

Я перекинул документы по «Саморганизму» в общий доступ и жестом предложил ознакомиться.

– Полагаю, все из вас довольно близко знакомы с обстоятельствами дела. Пробелы в данных можете восполнить сейчас, здесь полная информация из отчетов проекта. Включая ту, что ранее носила статус закрытой. Тем не менее, думаю, у каждого есть уже сложившееся мнение. Излагайте прямо сейчас.

Слово взял Алонсо.

– Вношу предложение о приостановке проекта. Дальнейшие эксперименты вслепую просто невозможны! Это переходит всякие рамки…

Алонсо всплеснул руками, покачал головой, хлопнул ладонью по столу. В глазах сверкнул ужас, потом взгляд осветился праведным негодованием. Черные гусеницы бровей сползлись к переносице, левая попыталась взлететь на лоб, но словно подумала – и ретировалась.

Танака хмыкнул.

– Как вы обтекаемо выразились, Мигель. Я уже возражал вам лично и повторяю свой аргумент публично. Думаю, все в курсе, что «приостановить» или «заморозить» «Саморганизм» невозможно. Система принципиально неравновесна, и остановить ее развитие нельзя. Проект можно прекратить, но это означает потерю всего, достигнутого за последние полгода.

Я кивнул.

– Такеси прав. Надеюсь, вы осознаете, Мигель, что для такого решения нужны серьезные основания.

– Какие основания вам нужны еще?! – воскликнул биоэтик; кресло под ним жалобно всхлипнуло: Алонсо вскочил. – Нам неизвестно, что за живая или неживая система получится из этого всего. Мы просто не имеем морального права на подобные безответственные эксперименты…

Хихикнул Вроцек.

– Скажите, Мигель, – начал он задиристо, – вы вообще знакомы с методологией научного эксперимента? Мне казалось, что не надо объяснять простейших истин: ни один исследователь не может предсказать, что получит в ходе качественно нового эксперимента. Будь иначе, за историю человечества не случилось бы и мало-мальски значительного открытия… Пока что эксперимент выглядит абсолютно безобидно. В конце концов, если квазиорганическое варево доктора Кормака станет действительно опасным, его запросто можно уничтожить средствами, имеющимися в распоряжении одного лишь Института!

Из глаз Алонсо пролилось пламя возмущения, биопанк под взглядом биоэтика должен, наверно, рассыпаться горстью пепла.

– Уничтожить! Эк у вас все просто. А ведь если эта система станет действительно сложной и потому опасной, она наверняка станет живой! Понимаете? Живой! Конечно, если это случится в реальности, наши определения жизни придется скорректировать… но вы готовы уничтожить новую неизвестную форму жизни?

Милош ответил ясным взглядом, невинно хлопая глазами.

– А почему нет?

Повисла пауза, воздух между спорщиками сгустился, пространство напиталось атмосферным электричеством, вот-вот разразится грозой! Я бросил взгляд на Танаку, жилистый японец напрягся, ладони легли на столешницу, готов вскочить и броситься разнимать. Шейла бросила насмешливый взгляд и уткнулась в планшетник.

– Господа!

В дверях возник Кормак – длинный и сухой, как жердь, жиденькие волосы взъерошены, брови сведены к переносице. Руководитель отдела искусственной жизни и квазибиологических систем собственной персоной.

– Прошу прощения за задержку. В отделе возникли непредвиденные трудности. Сейчас с проблемой разбираются мои ассистенты, хотя по-хорошему требуется мое присутствие.

Кормак почти пробежался по комнате, полы его лабораторного халата развеваются, как флаг на ветру, потрепанные, в пятнах от кофе… Ученый нервно потоптался на месте, порывисто повернулся к аудитории, его кресло сиротливо застыло нетронутым.

– Я слышал издалека отголоски вашей беседы, – начал Кормак. – Конечно, я уловил лишь часть, но… Простите, я выскажусь сразу, возможно, кого-то прерву. Но, по-моему, проблема просто не стоит долгих разговоров! Буду краток. Вы все знакомы с данными эксперимента и компьютерного моделирования – по последнему мистер Танака подтвердит. Эксперимент идет по плану, за все время ни одного тревожного сигнала. Мы полностью контролируем ситуацию! Я просто не знаю, с чего тут нагнетать обстановку. По-моему, рационально оставить все как есть.

Кормак умолк, но молчание было ему ответом. Ученый покосился на часы, словно в ближайшие минуты должно рухнуть небо и ему вот прямо сейчас бежать, снимать с этого события замеры, однако застыл столбом в ожидании ответа.

– Эээм… Погодите, доктор Кормак, давайте все-таки не так скоропалительно, – начал было Алонсо, но тут в коридоре раздался топот бегущих ног.

С треском задев плечом косяк, в конференц-зал ввалился Платон. Раскрасневшийся, грудь вздымается высоко, словно Курков пытается вдохнуть весь воздух в комнате. В ладони зажат лист электронной бумаги.

– Доктор Кормак… Доктор Скольник!.. – выдавил парень, задыхаясь. – Камни, камни исчезли! Пропали спирали! Вот, взгляните…

Он кинул на стол электронную распечатку.

– Это те самые проблемы, о которых вы говорили, доктор Кормак? – саркастически поинтересовался Алонсо.

Кормак побледнел и подался вперед. Вслед за ним члены совета склонились над листком с данными…

Кормак влетел в центр управления «Саморганизма» ураганом, за его спиной взвихряются маленькие торнадо, ветер подхватывает листы электронной бумаги, те с шелестом разлетаются по углам. Техники отшатываются от руководителя эксперимента, на лицах ужас, будто по комнате пронесся всадник Апокалипсиса. Я держался в фарватере Кормака, все равно тот прет, как ледокол, в любой толпе остаются такие проходы, что стадо слонов можно прогнать на водопой. Макнил рванулся к пультам управления, взгляд прикипел к дисплеям, там сменяются картинки с камер «циклопов», извиваются кривые замеров.

– Немедленно усилить наблюдение за объектом! – указал Кормак. – Предельно, предельно усилить! Измерения с «циклопов» производить каждые три минуты, группировку микроботов вводим в строй полностью.

Из угла робко выступил Платон Курков, откашлялся деликатно.

– Доктор Кормак, то есть вы хотите вывести из спящего режима резервных микробов?

Кормак покосился раздраженно, коротко кивнул.

– Именно.

Курков отшатнулся, глаза округлились, челюсть едва не выпала на пол.

– Но… но, мистер Кормак! Потоки данных возрастут в десятки раз. Нам просто не хватит вычислительных мощностей!

Взгляды устремились на руководителя проекта, во внезапной тишине над головами полетел встревоженный шепот. Вперед выступил Джордж Козицки, заместитель Кормака, глава группы обработки данных. На сутулую фигуру обработчика тотчас уставились десятки пар глаз. Козицки задумчиво погладил козлиную бородку, покачал головой.

– Должен заметить, – сказал он, – молодой человек абсолютно прав. Мак, у нас действительно проблемы, массивы информации слишком возрастут…

Кормак отмахнулся.

– Так позвоните Танаке, пусть замедлит свою симуляцию еще вдвое, от нее все равно теперь никакого толку! Освободившиеся мощности загрузим под наши нужды.

Я молча наблюдал, как Кормак раздает указания. Наконец улучил момент, Макнил вздрогнул, когда моя ладонь опустилась на его плечо, я мягко, но настойчиво оттащил квазибиолога в сторону.

– Мак, надо поговорить, – сообщил я. – Вы, думаю, понимаете, что ситуация экстраординарная, ваш эксперимент теперь на особом статусе. Мне следует быть в курсе всех ваших шагов, иначе обеспечить нормальное функционирование проекта будет непросто. Я уж не говорю о том, что некоторые уже требуют его закрытия…

Кормак нахмурился, взгляд серых глаз спокоен, но в глубине зрачков зарождается огонек беспокойства.

– Андрей, я все понимаю. Но ведь и вам известно, насколько важен эксперимент. Мы уже получаем уникальную информацию для множества областей: физическая химия, биофизика, материаловедение… Ведь то, что мы наблюдаем, – это же, по сути, ускоренная, спланированная эволюция чрезвычайно сложной среды. Мы задаем граничные условия, а экспериментальная среда, вот эта бурая масса под колпаком – она реагирует. Будто живая! Она приспосабливается и при этом принимает множество сложнейших форм. Невиданное богатство приспособительных решений! И из них мы можем отбирать наиболее интересные, использовать уже в своих целях! Насколько я знаю, интерес к эксперименту проявили уже несколько корпораций, военные… А какова польза для фундаментальной науки!

Я кивал, все так, эксперимент уникален, но что мне отвечать контролирующим органам?

– Да-да, Мак, я знаю. Но насколько вы можете контролировать эту самую ускоренную эволюцию? Насколько она действительно спланирована вами?

Кормак возвел очи горе, шумно вздохнул. Губы, тонкие и бескровные, тронула робкая улыбка, отчего те вытянулись вообще в струнку.

– Доктор Скольник, ну мы же с вами взрослые люди. Во-первых, эксперимент в любой миг можно не то что прервать – уничтожить! В Институте на этот случай хранится целый экстренный арсенал, вам ли, директору, этого не знать. Ну а во-вторых, контроль над экспериментальной средой действительно полнейший, стопроцентный! Любая эволюция в естественных условиях определяется случайными факторами: стохастическими мутациями, пертурбациями климата, геологическими изменениями и так далее. Но здесь, в «Саморганизме», все граничные условия определяем мы! Экспериментальная среда приспосабливается к замкнутому мирку, творцы которого – люди. Причем условия в этом мирке очень сильно отличаются от естественной среды за пределами купола, то есть вовне наша сложная система просто не сможет существовать. По той же причине она полностью зависит от наших поставок вещества и энергии, – а их можно прервать в любой момент! Для того, чтобы обрести полную самостоятельность, система должна стать сложной, очень сложной, и притом весьма устойчивой. А это практически невозможно! Это, кстати, был бы феноменальный результат для нашего эксперимента, но о таком даже не мечтаем.

Я нахмурился, покачал головой.

– Что ж, я рад вашей уверенности, Мак. И в целом разделяю ее. Но удалось бы мне еще заразить ею наших кураторов!

Кормак улыбнулся сочувственно и виновато.

– Что ж, Андрей, в таком случае мой долг – максимально этому поспособствовать. Давайте доложу вам последние сводки о проекте.

В его руках появились листы электронной бумаги, там змеиными клубками извиваются нити графиков, координатные сетки перемежаются легионами цифр. Пальцы Кормака заплясали над страницей, указывая, прокручивая, перескакивая по гиперссылкам, ученый принялся объяснять:

– Смотрите, спирали с «булыжниками» исчезли сегодня, часа два назад, это видно вот здесь. Пока что никаких признаков, что они могут восстановиться. Возможно, это реакция на то, что с утра мы несколько повысили отражающую способность защитного купола, но точно сказать нельзя. Однако исчезновение спиралей не означает падения сложности системы. Вот посмотрите на эти массы вещества на периферии. Они приходят в движение, разжижаются и начинают…

…полноводными реками вливаться в единый циркулярный поток прямо под стенками купола. «Булыжники» действительно не восстановились ни к вечеру, ни на следующий день. Зато в центре экспериментальной зоны наметился странный бугор, за ночь вырос до десятка метров в диаметре.

Следующей ночью под колпаком наблюдали вспышки слепящего белого света. Серии по десятку вспышек разделены фиксированными промежутками времени, однако внутри серий корреляция слабая.

А днем обнаружили новый интересный эффект…

Закат залил каменистые холмы охрой, пыль под ногами кажется огненной, словно шагаешь по углям. Долину расчертили резкие тени, у подножий гор копится мрак, там ночь обосновалась уже прочно. Позади на склонах поблескивает в рыжих лучах здание Института, отсюда оно напоминает округлую серебристую раковину. Диковинный моллюск прилепился к Кордильерам и надменно взирает из укрытия на равнину. К экспериментальной зоне «Саморганизма» спускается оттуда широкая лента бетонированной дороги.

Перед нами круто взбирается в небо стеклянный купол. За толстой преградой катит бурые воды циркулярный поток, там булькает, лопаются пузыри. В десятке метров за преградой из жидкости выныривает крутой берег и плавно взбирается к центру, где вырастает округлый горбыль – срединный холм.

– Вот, посмотрите. Он следит за нами, – заявил Платон, протягивая руку к куполу.

Мы с Танакой проследили указанное направление, и взгляды уперлись в волну бурой жижи. Та вздымается сразу за прозрачной стеной, напротив нас. Течение циркулярного потока перехлестывает здесь, кажется, через невидимую преграду.