Текст книги "Апокалипсис отменяется (сборник)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

Анна Гаврилова
Оставайтесь с нами

В доме мрачно и тихо. Сквозь дыру в занавеске пробивается только жалкий луч лунного света. Но этого достаточно, чтобы рассмотреть убогие бревенчатые стены и застланный соломой пол.

Олег нехотя поднялся и побрел к иконам. Массивный, широкоплечий, с золотистыми кудрями волос… он похож на былинного богатыря, который одним ударом способен переломить хребет исполинского змея.

Газ в зажигалке почти закончился – огонек вспыхнул не сразу, замер синеватой горошинкой, но Олег успел поймать пламя, перенести на тонкий фитиль свечи. Отсвет упал на образа, вырвал из темноты строгое лицо Георгия Победоносца. Глаза святого подобны самой ночи, взгляд строгий, проницательный, сверлящий.

– Каюсь, – чуть слышно проронил Олег. Потянулся к нагрудному карману, вынул мятую пачку «Парламента», скривился: – Последняя.

В этот раз огонек зажигалки вспыхивать отказался категорически. Пара минут бесполезных усилий отразилась нервным тиком. Но мужчина не обратил внимания – щека дергается уже год, это мелочь. Пальцы нерешительно потянулись к свечке…

– Шеф!

Олег обернулся на оклик, воровато прищурился, пробасил:

– Стас, ты?

Из темноты ответил смертельно печальный баритон:

– Кто же еще…

– У тебя огонь есть?

– Только огниво, – хмыкнул тот. – Да ты прикуривай, не стесняйся. Подумаешь. Мелочи это.

Олег колебался всего секунду. Горьковатый привкус во рту, сдавленные судорогой легкие и настойчивое раздражение пересилили благочестие верующего. Но струйку дыма пустил в сторону, дабы опять не осквернить красный угол, и без того грешен.

Доски под ногами заскрипели, пронзительные звуки врезались в ночную тишину. Шеф остановился в двух шагах от Стаса, спросил резковато:

– Что случилось?

Он выдавил новую струйку дыма, к горлу мгновенно подкатил сухой, раздирающий кашель.

– Да так, – убито откликнулся гость.

– Не томи. Я уже ничего не боюсь.

– А я боюсь. – Собеседник затих, дыхание стало прерывистым. – Они… Короче, они смогли.

– Бессмертие?

Стас отозвался не сразу, словно известие передавило связки и каждое слово требует неимоверных усилий:

– Почти. До пятисот лет догнали.

Тишина стала тяжелой, мрак сгустился, даже крохотный островок желтого света померк, а святые лики обратились неясными тенями. Зловещее уханье филина пробилось через стекло, ударило больно, врезалось в уши.

– Где пятьсот, там и тысяча пятьсот… Проклятые… Проклятые!..

Стас тихонечко взвыл. Сам под стать Олегу: высокий, широкоплечий, мускулистый, с гладкой выбритой головой. Но сейчас боевик напоминает ребенка, у которого хулиганы отобрали подарок Деда Мороза.

Голос шефа прозвучал отрывисто и зло:

– А внедрять когда будут?

– Если верить газетчикам, уже начали.

– Ну-ну… А люди? Что говорят люди?!

Стас заскрежетал зубами, тусклый свет луны чуть коснулся лица, выдал брови, застывшие несчастным домиком. Олег взмолился:

– Стас! Не молчи!

– Люди не против. Большинство.

– Я должен посмотреть сам. Немедленно! – прошипел Олег.

– Увы. Аккумулятор сдох, вход в Интернет теперь заказан.

Гнев шефа пробился-таки наружу, голос сорвался на крик:

– Почему не достали новый?

Стас развел ручищами в отчаянном жесте, пропищал виновато:

– Устарели. Уже десять лет не выпускают. Даже у торговцев антиквариатом не найти, даже по глухим деревням…

– Брехня! Не может такого быть! Бабки хранят все, еще со времен монголо-татарского ига! В каждой зачуханной деревне, да что там деревне… В каждом вшивом интеллигенте живет Плюшкин! Это догма! – От возмущения Олег даже ногой топнул.

– Шеф, извини, но Плюшкины давно вымерли. Времена изменились…

– Времена? Времена всегда разные. Главное, чтобы человек не подстегивал события и знал, где пора остановиться.

Стас замялся, пытаясь подобрать слова, продолжил едва слышно, торопливо:

– Да, конечно. Но сейчас время не просто течет, оно мчится. Технологии как с цепи сорвались. Каждый день что-то новое, и каждый день что-то отмирает… Купить предметы… – мужчина подавился словом, – старины… нереально. Старье хранить невыгодно, сдать в утиль гораздо проще. Наши запасы… непополняемы.

Шеф зыркнул злобно, и собеседник тут же стих, потупился, на щеках проступил румянец.

– Приукрашиваешь. Как пить дать врешь. Просто лень как следует поискать. Мы в России живем, забыл?

– Россия изменилась. Как и мир, – буркнул Стас.

Олег тряхнул сжатыми кулаками, мышцы под футболкой вздулись, на щеках заиграли крупные бугорки желваков:

– Цыц, перхоть. Ничего не можете, только языками трепать. Интеллектуалы чертовы. Где был ваш мозг, когда эти… пробивали финансирование? А?! Задним умом мы все сильны! А я говорил! Я с самого начала предупреждал! Стоял посреди Красной площади один, как столб, и предупреждал! А на меня смотрели, как на полудурка, и милостыню совали!

– Ну кто же знал, что все зайдет так далеко…

– Я знал! Я! Все, хватит пререканий! Пора действовать.

* * *

Лето в самом разгаре, но от земли веет холодом. Ночное небо тоже теплом не жалует. За домом пустынное поле, в пятистах метрах чернеет неровная стена леса. Остальные домики в отдалении, смотрят глухими квадратами окон, провожают настороженными взглядами.

Олег невольно поежился, вновь ощутил странную пустоту внутри и вокруг. Память услужливо нарисовала картинку прошлого: палатки, шалаши, десятки костров и шумные компании возле пышных огненных шапок. Совсем недавно здесь было людно. Людно и весело. Лица несогласных светились решимостью, подбородки горделиво взмывали к небу. А теперь… теперь даже подраться не с кем. Кто-то ушел, кто-то трусливо сбежал, кто-то умер. А те, что остались, – божьи одуванчики, их мятеж сведен к интеллектуальным играм. Но даже на это не хватает времени.

Армия Сопротивления давно превратилась в отряд, и этот отряд медленно скатывается по кривой прогресса. В первый год посев пшеницы восприняли с радостью, как удивительное приключение. И хлеб молотили весело, обсуждали пользу натуральных продуктов, кляли синтетическую пищу, заменители и прочую химико-биологическую мерзость. Даже пиво сварили, настоящее, правильное! Но через тридцать лет энтузиазм стерся вместе с суставными хрящами. Приключение стало настоящим экстримом. Каждый день – битва, а главным врагом стал простой, животный голод. Думать некогда, даже голову к небу поднять… некогда.

Но сегодня Олег все-таки бросил короткий взгляд в космос, заскрежетал, запыхтел.

– Мрази, – наконец прошипел он.

Стас отозвался устало и отрешенно:

– Что не так?

– Что-что, – Олег фыркнул, поморщился, – ты небо давно видел?

– Ну… Вот сейчас вижу. Небо как небо.

– Нет… – протянул шеф. – Звезды глянь какие, как яблоки! И сверкают, сволочи, будто на генеральских погонах сидят.

Стас нахмурился, но к звездам в самом деле стал приглядываться.

– Ерунда.

– Нет, не ерунда, – сказал Олег. – Это означает, что слухи про w-топливо и прочие экологические сказки… дьявол, это действительно сильно. Это любой поймет, даже наши, – мужчина кивнул в сторону далеких домиков, – оценят.

В лунном свете лицо Стаса казалось серым, покатый череп изрезан глубокими морщинами, уголки рта стремятся к земле, выгибают рот в печальную линию. Он сбавил шаг, в голосе прозвучала неподдельная тревога:

– Шеф, ты уверен, что стоит нанести этот удар?

Олег отозвался насмешливо, звонко:

– Боишься подпалить шкурку?

– Не в этом дело. Я в знаки верю.

– Ну-ну.

– Серьезно. Не хотел говорить, но теперь все так совпало…

– Не мямли, Стас! Выражайся по-человечески! Четко, ясно, быстро! Ну?!

На лбу попутчика выступила легкая испарина, ровное лицо перекосилось болью:

– Они называют нас смертниками.

В тяжелом молчании звук шагов приобрел новый оттенок, усилился, напомнил грозную поступь пехоты. Чернота родного леса стала вдруг мрачной, двинулась навстречу, словно это не они шагают, а она – ползет, расправляет щупальца, тянет корявые руки, готовится схватить.

– А они, стало быть, бессмертники? Этакие Кощеи?! Эти идиоты не понимают, что через пару лет лишат человечество самого главного – бессмертия души! Душа не сможет уйти на покой, будет вечно страдать в земной плоти! Вечно! Мы последние, единственные, кто сохранил в себе изначальный закон, закон Природы!

– Они отрицают душу.

– Тем хуже для них. Вечная жизнь противоестественна! Неужели так сложно раскрыть глаза? Неужели так трудно увидеть вечные законы? Вот же они! На ладони! Вокруг нас! Неужели сложно?! – Олег горько хмыкнул и добавил уже рассудительно: – Люди ослепли.

– Но теперь, мы действительно… смертники. – Последнее слово Стас произнес с придыханием, споткнулся. Зашитые по карманам болты и гвоздики звякнули разом, звук отразился зловещей волной, мрачной, как окружающий пейзаж. – Если рассуждать здраво, – его голос упал до шепота, – этот шаг ничего не изменит. Мы даже не можем спрогнозировать эффект. Ну убьет кого-нибудь, пусть пару сотен, и что? Это жест отчаянья, тебе не кажется?

Олег отозвался зло, даже в тусклом свете заметно, как проступили багровые пятна на щеках и шее:

– Кажется. Но это последний способ напомнить людям о вечных ценностях. Человек лезет в сферы, доступные только богу. Человек не имеет права отменять смерть! В этой эпохе разврата мы станем первыми, и за нами потянутся, вот увидишь! Индусы встанут, китайцы, вьетнамцы, да мало ли кто еще! Просто кто-то должен стать первым, должен показать пример.

Палец Стаса с силой оттянул ворот футболки, будто истертая ткань сдавила горло.

– Но это убийство, – проронил он.

Олег остановился резко, маленькие глазки поймали лунный отблеск, сверкнули злобным мертвенным светом. В измученном жизнью лице застыло тотальное отвращение.

– Стас, мы идем спасать человечество, запомни!

– А как же наши? – спросил попутчик и кивнул в сторону поселения. – Там остались только старухи и зеленый молодняк.

– С ними Василий Петрович и дед Натан!

– Этого недостаточно…

– Стас! Хватит сомнений! Мы слишком долго сомневались, слишком! Это последний шанс, и его нужно поймать, если не за хвост, то за горло!

– Нас засекут раньше, чем приблизимся к этой проклятой площади, – убито отозвался Стас. Массивные руки разошлись в стороны, болты и гвоздики снова звякнули, звук прорезал ночь. – Посмотри на нас. Люди будущего выглядят иначе. Ну а пластит… Любая система безопасности…

Губы шефа искривились презрительно, нос покрылся неровными складочками:

– Не засекут. Ты ведь сам говорил, что технологии скачут, как черти, а все наши запасы – древности. Если это правда, значит, пластит – тоже пережиток прошлого, его не обнаружат хотя бы потому, что искать не станут. Вообще, в мире, где больше не боятся смерти, никто и не подумает искать смертников. Мы для них кто-то вроде домового или лешего, разве не так?

* * *

Поезд прорезал встречный ветер и плавно остановился. Серебристый корпус искрится на солнце, переливается, мерцает. Дверки разошлись беззвучно, навстречу шагнул высокий худой человек в светлом костюме. Он замер, рассматривая странную парочку на перроне. Огромные мужчины выглядят диковато, камуфляж на обоих истрепанный, оттенки зеленого пожелтели. Куртки слишком широкие, болтаются, скрывают сильные тела. Оба в тяжелых, туго зашнурованных ботинках, только шнурки эти порваны и связаны узлами. Лица незнакомцев странные, глаза нервные.

Стас почувствовал, как леденеет кровь, в горле материализовался тугой ком. Рука уже потянулась ко лбу, который вдруг стал горячим и мокрым, но Олег отвлек от неприятных раздумий, просто шагнул в поезд.

– Мы едем? – бросил шеф беззаботно.

– Конечно.

Стас шагнул следом. Беспокойство по-прежнему грызло, но смертник не обернулся.

В просторном тамбуре чисто, нет даже малейшего намека на табачный запах. Олег удивленно отметил белизну стен: поезд будто только-только вынырнул из цеха сборки. Вагон отделен еще парой дверей. За прозрачными стеклами виднеются два ряда мягких кресел, пассажиров немного.

– Что дальше? – пробасил шеф.

– Нужно пройти в вагон, иначе привлечем слишком много внимания. Народ больше не катается в тамбурах.

Стас приложил палец к небольшой панельке у дверей. После долгого раздумья панель окрасилась желтым, а дверцы распахнулись.

– Ты тоже палец приложи, – пробормотал Стас, – а то местные не понимают халявщиков. Для них это как воровство, даже хуже.

Пройти в вагон незамеченными не удалось. К парочке устремились взгляды, полные удивления и беспокойства, но каждый старается отвернуться прежде, чем амбалы распознают интерес.

Как только соратники устроились в креслах, Олег шепнул:

– Неуютно.

Стас растопырил ноздри, шумно втянул воздух и заявил:

– Зато пружины в одно место не впиваются. И запах нормальный. По крайней мере, китайской фабрикой не воняет.

– Только все равно бесит. Как можно называть экономикой изобилия систему, где нужно платить за общественный транспорт?

Стас усмехнулся, взглянул с видом знатока, понизил голос до едва различимого шепота:

– Смысл «изобилия» в отсутствии дефицита – любой ресурс восполняем, любую вещь можно скопировать. Но бесплатного тут нет, ни грамма.

– А как же мы прошли в вагон?

– Какой-то резерв заложен на каждого. Минимум. Как пособие по безработице.

– Все равно неправильно. Платить за проезд… блин, не по-русски, – протянул Олег.

– Согласен. Но правила такие. Чтобы пользоваться – нужно платить. А чтобы платить – нужно зарабатывать. Кто не умеет зарабатывать, того принудительно на работу устраивают, но такой человек автоматически причисляется ко второму сорту. Это еще один принцип их «изобилия» – избавиться от нахлебников.

– В мое время в Интернете гуляла отличная, правильная фраза какого-то школьника: русских угоняли в рабство, но даже там они не работали.

Стас выдавил печальную усмешку, почесал огромной пятерней затылок:

– Эту шутку здесь не поймут. – И добавил многозначительно: – Тупые они.

– Извините.

Юноша возник рядом так неожиданно, что оба пассажира вздрогнули. На чистом лице парня вспыхнула улыбка, наполненная стеснением и любопытством, по-детски большие глаза жадно блестят, взгляд ощупывает камуфляж.

Стас снова почувствовал холодок, но юноша заговорил прежде, чем эта фобия успела развернуться:

– Вы поклонники «нулевых»? Реконструкторы?

– Что?! – громыхнул шеф сердито.

Зато Стас отозвался уверенно и благожелательно:

– Да.

– Крутое хобби! – Парнишка просиял, робкая улыбка превратилась в широченный смайл. – Ну вы ваще… Обалденно! А это, – кивнул на одежду, – настоящее?

– Конечно.

– Здорово! Я только один раз был на фестивале «нулевых» и до сих пор в восторге! А вы сейчас тоже на фестиваль? Слышал, на Селигере что-то намечается?

– Да.

– С ума сойти! Можно я присяду с вами?

Не дождавшись согласия, парень приземлился в соседнее кресло, спросил с придыханием:

– В палатках жить будете? И костры жечь?

Олег включился в игру только теперь, но стереть с лица недовольство так и не смог:

– Будем.

– Супер! Завидую! Но сам без цивилизации умру через полчаса. И как вам удается все это? Вот так, по-дикому! Там ведь спать на земле нужно, да? И биокабинки – туалет, душ – привозные?

– А раньше люди в реках мылись, – буркнул шеф. – А по нужде в кусты.

Парень скривился, ответил с грустью и разочарованием:

– Не, ну это совсем дикость. «Нулевые»-то с трудом можно культурой назвать, а то, что еще раньше… Не… Читал, конечно, про то, как раньше, в тех же «нулевых», были реконструкторы, которые восстанавливали средневековье. Но средневековье… – юношу передернуло.

– А чрезмерная технология, значит, лучше? – спросил Олег.

Брови паренька подпрыгнули и замерли на середине лба, глаза, и без того выпученные, едва не вывалились на пол.

– Чрезмерная? Да мы отстаем! Еще столько всего не охвачено! Клонирования человека сколько ждали? А воплотили только три года назад! Экскурсии к Юпитеру запустили только в начале этого года. Искусственный интеллект работает пока на уровне фрагментов. И это только пара капель в океане, то, что у всех на устах. Про другие проекты уж молчу.

– Гады, – проскрипел шеф.

Румянец мгновенно покинул щеки юного собеседника. Его пальцы, хрупкие, как веточки, зашлись дрожью. Губы паренька тоже задрожали, дыхание сбилось. Он даже привстал.

Стас наблюдал за реакцией парня с легким холодком, в нем тоже шевельнулся страх – прокололись. Через пару минут этот дохляк отправит тревожный сигнал в полицию, и все, приехали. Хотя… Бритый затылок боевика покрылся мелкими капельками пота, рука метнулась к детонатору.

Вдруг юнец изобразил хитрый прищур, его рот снова изогнулся радостной дугой:

– А, я понял! Вы образы репетируете! Конечно! Настоящий парень из «нулевых» должен мыслить тем временем, создавать впечатление! Ну ваще… Вы меня сделали по полной! Браво!

Стас нервно хохотнул в ответ, подмигнул. Следом за ним улыбку выдавил и Олег. Но, будь их восторженный собеседник чуточку внимательней, смог бы заметить сжатые кулаки шефа.

* * *

Савеловский вокзал встретил путников вытянутыми к небу стенами. Бетон, пластик и стекло соединились причудливо, перемычки распались множеством геометрических фигур, отчего стена здания кажется переломанными куском природного хрусталя.

Прозрачный купол над головой стал веским поводом остановиться и уставиться в небо. Купол подкрашивает небосвод фиолетовым, но цвет удивительно гармоничен, совсем не давит.

Стас прошелся пятерней по бритому затылку, выдохнул:

– Да… Давненько я не посещал столицу. Размахнулись, черти. Фотки-то я, конечно, видел, но Интернет не передает масштаб.

– Мы на метро?

Стас сдвинул брови, снова задумался, пробормотал:

– Метро? Так там музей.

– Э… музей чего? – настороженно спросил шеф.

– Метро. Музей Московского Метрополитена, сокращенно МММ.

– Они идиоты? – последнее слово Олег произнес с особым смаком. – МММ – это гигантская афера конца прошлого века…

– Поэтому музею и оставили такую аббревиатуру. Смысл Метрополитена тот же.

– Что? – брезгливо протянул Олег. – Да как они посмели? Метрополитен в свое время был кровеносной системой города!

– Не все так просто, – отозвался Стас и, поймав тяжелый взгляд шефа, добавил торопливо: – По их логике. Считают, что излишнее развитие Метрополитена затормозило развитие автопрома и дорожные реформы.

– Дорожные реформы в России? – прорычал шеф. – Я скорее поверю в восстание свиней против грязи!

– Не горячись, посмотри сам.

Мужчины неспешно вышли на привокзальную площадь, и Олег ахнул:

– А где пробка?

– Все, кончились пробки. Народ уже и не помнит, что это такое, верит не больше, чем в Деда Мороза.

– Но как?

– Теперь автомобилем управляет не человек, а компьютер. Выбирает оптимальные маршруты, не нарушает правил, аварии на 99 % исключает. Плюс множество людей перешли на режим удаленной работы, поток сразу сократился. Кстати, большая часть приезжих вернулась в родные города, народу сразу стало в разы меньше, это тоже разгрузило дороги.

– Почему уехали?

– Правительство дало… импульс, чтобы развивались и другие города, не только столица. Кстати, развиваются они даже лучше, чем Москва. Москва-то древняя, еще мамонтов застала, как ее модернизировать? А остальные города попроще. Хотя с Питером тоже сложностей масса.

Олег проговорил упавшим голосом:

– Москва без метро и пробок. Не верю.

– Пойдем. На такси денег не хватит, но на трамвае покатаемся легко.

– Фу, они извели метро, но оставили трамваи? Ни ума, ни фантазии у людей!

* * *

Из окна трамвая город предстал красочной открыткой. Дома, в большинстве своем, скрыли бетон стен за широкими экранами из стекла и пластика. Весь город стал выше, только одни островки выросли на десяток этажей, а другие уже подпирают небосвод. Солнечные блики отражаются в стеклянных поверхностях, перебегают от дома к дому. Дороги лежат идеальным, угольно-черным полотном.

Трамвай движется неспешно, с величием, присущим президентскому кортежу. Мимо пролетают разноцветные машинки, а дома наоборот – плывут. Олег с удивлением рассматривал свой институт – место родное, хотя дальше третьего курса так и не шагнул. Вместо молочно-коричневых стен здание покрыли плитами пластика. Четыре оттенка серого сложились причудливо, вылепили на стенах иллюзию колонн и разноуровневый цоколь. Рядом – парк. В «нулевых» его затянули строительной сеткой, сверху прилепили щит с планом торгового центра, но теперь шеф обнаружил тонущий в зелени островок. Не успели или совесть проснулась?

Москва-река открылась синей полосой. Переливы крохотных волн чистые, блестящие. Олег даже лбом в стекло уперся, все пытался высмотреть памятную коричневую муть. В ответ на его сомнения с высоты бросилась чайка и через секунду, тяжело взмахивая крыльями, понесла в небо жирную рыбину.

– Я не верю, – прошептал Олег. – Не верю.

Стас откликнулся задумчиво и хмуро:

– Интересно, а брусчатку Красной площади они тоже пластиком заменили?

Настроение шефа вернулось к исходному состоянию, словно выключатель щелкнул. Лицо прорезали злые морщины, маленькие глазки превратились в буравчики, а вена на шее забилась пульсом.

– Сейчас узнаем. Почти приехали.

Трамвай отплыл бесшумно, разноцветные машинки проносятся в нескольких десятках метров. Туристов не видно: эти наверняка приезжают на Красную площадь на музейном метро. Так что тяжелая поступь армейских ботинок стала самым громким звуком.

– Сюрреализм какой-то, – прошептал Олег.

Они двинулись в сторону Кремля походкой людей, чье время не мчится, а прогуливается. Здесь все казалось знакомым до крайности, до последнего кирпичика, до последней выщербинки в кирпичике.

Стас шумно вздохнул, наполнил легкие под завязку и выдохнул с наслаждением:

– Никогда не думал, что буду радоваться, разглядывая стены, за которыми переворачивали страну и ломали жизни.

– Ты подожди еще. Мне другое интересно, Мавзолей эти… трансгуманисты снесли или нет?

– Нет, они его в показательный центр крионики переоборудовали. Каждый день новый трупик хомяка замораживают. – Ворчание Стаса оборвалось хмурым: – Да не смотри так, шучу.

– В каждой шутке… Я бы, если честно, не удивился. Даже хомяку не удивился! С этих станется. Мол, если животное при жизни лучше пары-тройки людей, стоит угрохать бешеные деньги и вылечить. А нельзя вылечить – заморозить и вылечить в будущем. Черт! Уродливое будущее! Тридцать лет назад все было иначе, лучше! Люди жили по-настоящему, а теперь? Куда ни плюнь – пластик, пластик, пластик. И технологии эти…

– Тише. Мы и так много внимания привлекаем. Вон, кстати, баба с ребенком на нас пялится.

– Какая баба?

Лицо Олега стало настороженным. Мужчина сощурился, окинул взглядом округу и замер.

– Ася? – неуверенно произнес он. – Ася, это ты?

Женщина лет тридцати просияла, кивнула и двинулась навстречу. Легкое платье колышется в такт походке, каблучки стучат легко, как юное сердце.

Девчонка, которую ведет за руку, тоже улыбается, демонстрирует две дыры на месте передних зубов. Белые банты на худеньких косичках цветут причудливыми махровыми розами.

– Ася! Я не могу поверить! Как?

– Олег!

Женщина обняла одной рукой, звонко чмокнула в щеку. После придирчиво осмотрела его лицо и одежду, но, когда заговорила, в голосе послышалась искренняя теплота:

– Все еще играешь в «нулевые»?

Олег подавился словами, закивал.

– Я так и думала. Реконструкцией увлекаешься? Забавно.

– Аська, ты потрясающе выглядишь! В твои пятьдесят два!

Смеялась Ася звонко, задиристо. Голова чуть вздернута, шея тонкая, соблазнительная, волосы разметались, в них путаются солнечные лучи и легкое дыхание ветра. Напряжение, которое держало Олега все последнее время, отступило на полшага, он с удивлением осознал, что тоже улыбается, а значит, тоже молодеет.

– Машенька, – обратилась она к девочке, – познакомься. Это Олег, мой одноклассник.

Олег присел, протянул девчушке шершавую ладонь. Но едва их лица оказались на одном уровне, радость девочки сменилась подозрением. Она насупилась, сделала шаг назад, недоверчиво покосилась на Асю:

– Мам, зачем ты обманываешь? Он же дедушка!

– Маша, ну как тебе не стыдно?

Девочка вновь уставилась на Олега. Проницательный взгляд медленно стирал улыбку с его губ. Шеф попытался совладать с голосом и нервами:

– Просто я не делал ничего… с лицом.

– Почему? Тебе нравится быть старым?

– Маша! Перестань, это нетактично. Мы с дядей в самом деле учились вместе. Кстати, Олег, а действительно?

– Я не стесняюсь собственного возраста. В конце концов, я мужчина, а седина – штука благородная.

Улыбка у Аси добрая, чуточку снисходительная. Она отозвалась звонко:

– Не смеши, даже последний динозавр понимает: хорошо выглядеть – не стыдно. А возраст – только цифры в базе данных.

Олег замер, переваривая то ли ее слова, то ли собственные мысли. Взгляд блуждал по легкому платью женщины, по белоснежным бантам Маши, по грубым камням брусчатки. Вес жилета под курткой стал неожиданно расти, будто болты и гвозди тянет к земле магнитом. Особенно ощутили тяжесть плечи: в костях пошла ломота, спина согнулась, превращая в настоящего старика.

– Маша – твоя дочь? – вдруг отозвался Олег. – А во сколько ты родила? В сорок восемь?

– В сорок семь.

Удивление мужчин не смутило Асю, насторожило. Она уперла кулачок в бок, прищурилась:

– Что не так?

– Ты родила в сорок семь лет?

– Олег, ты издеваешься? – в ее голосе дрогнула обида. – Значит, когда Гурченко свой стольник в космосе отмечает – это нормально. А когда обычная женщина рожает – ненормально?

– Гурченко… что? Ее… да как это? Воскресили?

Ася закатила глаза, вздохнула.

– Олег, ты неисправим! Бросай свои реконструкции и приходи в реальный мир. Здесь лучше и интереснее. А еще лучше – приходи в гости! Меня в системе, кстати, очень легко найти. Ну что, договорились?

– Д-да, – выдавил он.

– Замечательно! Тогда жду сообщения! – воскликнула Ася. Снова глянула оценивающе, добавила: – И еще, пока не помолодеешь – целовать не буду.

Окаменелый Олег провожал одноклассницу взглядом, а внутри трепыхался только один страх: главное, чтобы Машенька не обернулась… Слишком искренняя девчонка, слишком наивная, еще не умеет лицемерить. Говорит то, что думает, и своей беззастенчивой простотой может пробить самую толстую шкуру. Бедняга… И ее, эту крохотную Машу, уже обрекли на вечные мучения в Аду… на бессмертие.

– Немного осталось, – проговорил Олег тихо. – Пройдем до центра площади и рванем. И все, конец унижениям и соблазнам. Я устал от этой гонки, очень устал. Стас?

Мужчина повернулся резко, но вокруг никого.

– Стас?

Ответный крик донесся издалека:

– Олег, я понял! Я жить хочу.

– Предатель! Трус! Вернись немедленно!

– Не дури, шеф! Я видел, как твои глаза блестели! Ты тоже хочешь! Не дури!

– Стас, вернись! Вернись и умри как мужчина!

Рука метнулась к карману: если успеет нажать кнопку прямо сейчас, собственный жилет рванет, а волна дотянется и до Стаса. Расшитый пластитом жилет напарника среагирует, а болты и гвозди полетят вторым смертоносным кольцом.

– Стас, вернись!

Но Стас рванул прочь со скоростью гонимого леопарда.

– Стас!!!

Допотопный пульт выпал из пальцев и с глухим ударом приземлился на брусчатку.

– Стас, – прошептал Олег, – я готов умереть. Но умирать вот так, одному… Стас.

* * *

– А по образованию вы кто?

– Химик, – отозвался Стас. – Почти химик. Я институт не закончил, в леса ушел.

– В Армию Сопротивления? – спросил полицейский. Его губы дрогнули в полуулыбке, так и застыли. – Зря. Институт зря бросили. Теперь либо учиться заново, либо идти по низшей квалификации.

– Да, я уже понял. Буду учиться, если позволят.

– Учиться вам или нет, определит тестирование. А если тест выявит хороший потенциал, государство оплатит учебу и подъемные выделит. Мы ценим качественных специалистов.

Стас потупился, на бритой макушке блеснула испарина.

– Что-то не так? – в голосе полицейского искренняя тревога.

– Просто… мое прошлое. На меня станут смотреть как на ушибленного.

– Нет, зачем. Эта информация останется под грифом, пока не встанете на ноги. Потом, может быть, – полицейский растянул рот в широченной улыбке, – продадим досье журналистам.

Стас вздрогнул, метнул полный ужаса взгляд. Но страж закона схватился за живот и захохотал:

– Шучу, шучу! Ваше прошлое – ваше личное дело. Но приглядывать за вами будем, не сомневайтесь.

– Это само собой, – с облегчением отозвался Стас.

– Все. Ваши документы готовы. Мой помощник отвезет вас. Против Таганского района ничего не имеете, кстати? Прекрасно. А то народ в последние годы все дальше от центра стремится, намазано им, что ли… А квартиры на Таганке отличные! Потолки, между прочим, четыре метра. Сейчас документы и ключи для вас принесу, подождите здесь.

Стас остался один, подавленный и несчастный. В голове мелькали горькие мысли: тридцать лет в глуши, которую даже деревней назвать нельзя! Тридцать! Времени потерял столько, что на целую жизнь хватило бы.

Взгляд внезапно упал на небольшой экранчик, распластанный на столе полицейского. Картинки выплывали объемные, неспешные. Стас потянулся, прибавил звук – благо символы на панели управления ничем не отличаются, хоть что-то сохранилось из тех, «нулевых».

Голос корреспондента произнес четко и печально:

– По данным полиции, погибший – глава так называемой Армии Сопротивления, Олег Замогильный. Цели самоубийства пока не ясны. По версии следствия, основной мотив носил религиозный характер. Павел Евгеньевич, а как вы считаете, могла религия стать причиной?

На экране появился худощавый человек лет сорока. На лице скорбь, плечи опущены, будто смерть Олега воспринял как личную трагедию:

– Как вы уже сказали, судить о мотивах сложно. Погибший был христианином, а эта религия не поощряла насилие, тем более самоубийство. У христиан это один из самых тяжких грехов.

– Но что же тогда? Что заставило?

– Возможно, он был фанатиком, придумал себе отдельную реальность или возомнил себя жертвой, подобной их Иисусу. Последним героем в мире разврата, понимаете?

– Простите, Павел Евгеньевич, не понимаю, – растерянно отозвался корреспондент.

– Да, для сознания современного человека это сложно, даже абсурдно. Но вначале многие христиане придерживались мысли, что бессмертие противоестественно, даже оскорбительно. В 2015 году это противостояние чуть не переросло в открытый конфликт. В те времена смельчаков вроде этого Олега…

– Замогильного, – подсказали из-за кадра.

– Да, людей вроде Олега Замогильного было множество. Считалось, что душа может пережить физическое тело, и тогда конец будет несравнимо страшнее обычной смерти. Благо у тех хватило разума сопоставить миф и реальность, сделать правильный выбор.

– Один из наших коллег высказал мнение, что Олег был не самоубийцей, а смертником-террофирс… террарийс…

Павел Евгеньевич кивнул, отозвался печально:

– Террористом. Может быть. В «нулевых» были такие люди. Но террорист не стал бы выбирать для взрыва укромный, безлюдный уголок. Хотя, возможно, его планы изменились, и изначально действительно хотел устроить массовую казнь.