355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » авторов Коллектив » Апокалипсис отменяется (сборник) » Текст книги (страница 22)
Апокалипсис отменяется (сборник)
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 23:07

Текст книги "Апокалипсис отменяется (сборник)"


Автор книги: авторов Коллектив



сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)

– Вас что-то беспокоит?

Страх вновь пронзил рассудок ледяной иглой, и – да! Вот чего не хватало, чтобы заставить двигаться язык! Да, черт побери, кое-что меня беспокоит!

– Там, т-там, – выдавил я, захлебываясь ужасом; тело бьет дрожь, губы дергаются, зубы выстукивают морзянкой: – Т-там, в Криобанке… там мое тело в дьюаре! Как? Откуда? Зачем?!

– Значит, вы были в Криобанке? – спросил Карилад. – Ваше любопытство, конечно, похвально, но как бы все это не сказалось на лечении… Впрочем, может, оно и к лучшему.

Логично бы ждать продолжения, но синюю сферу окутала тишина. Я широко распахнутыми глазами воззрился на плазмоида.

– Э-э-э, – протянул я, чувствуя, как растет внутри возмущение, – и этой отповедью ты ограничишься? Карилад, я… я хочу знать, что все это значит!

Плазмоид лишь провернулся на девяносто градусов, – сместилось крохотное темное пятнышко на его огненном теле. Поверхность карманной звезды осталась гладкой, как бильярдный шар.

– Ах да, – проронил он словно невзначай, – не беспокойтесь, Алексей Сергеевич. Дело в абсолютно штатной, элементарной процедуре.

– Поясни!

– Это запасные тела, – буднично ответил Карилад. – Резервные копии… Вы же понимаете, Алексей Сергеевич. Да, наши технологии отточены и почти совершенны. Но природа несет на себе неустранимую печать случайности. Шумы, статистическая погрешность – неискоренимый порок любого механизма. Ошибки неизбежны. Но можно перестраховаться, повысить шансы на победу. Мы же не можем терять наших пациентов! Это вопрос юридических и моральных обязательств. Элементарная предосторожность. – После паузы добавил: – Понимаю, звучит дико. Но это обыденная реальность.

– Вот тебе, бабушка, и футурошок, – пролепетал я. – И как же вы делаете эти… резервные копии?

– Молекулярная сборка. Наномеханизмы, вы, должно быть, помните, я уже упоминал о них. – Карилад помолчал еще, но решил пояснить: – Конечно, этот метод тоже вносит погрешности, некоторая информация о личности бывает потеряна или искажена при создании копии. Но это куда лучше полной потери данных. К тому же по сравнению с последствиями самой заморозки – это сущие пустяки.

– Но… – осторожно начал я, – не имеет ли особенного значения, какое именно тело… в каком именно…

– Какое именно тело возвращать к жизни? – закончил за меня Карилад. – Ну что вы, Алексей Сергеевич. Информационно они абсолютно эквивалентны. Каждое несет все сохранившиеся данные о вашей личности.

– Хм. Ну а в моем случае? В моем случае какое из тел извлекли из криостата? То же, что положили туда, или, быть может, копию?

– Волноваться нет причин, – ответил Карилад. – В вашем случае все шло строго в штатном режиме.

Я наконец ощутил под собой твердую поверхность, по-прежнему стою коленопреклоненный посреди зала. В груди ужасающе пусто, в голове – звенящая тишина. Уперся ладонью в пол в попытке подняться, но рука дрожит от кончиков пальцев до плеча. Трясется, будто хочет вывернуться из сустава.

Поднес ладони к лицу и с усилием потер глаза. Дрожь медленно уходит, но ее место занимает слабость, вот-вот осяду тряпичной куклой, раскидав ватные руки. Замирает бег хаотичных мыслей, те никак не складываются в связные цепочки, просто пропадают: сказанное Кариладом оседает в дальних уголках сознания, чтобы всплыть потом, когда смогу наконец обдумать, оценить. Ну и бог с ним, сегодня так и так ни на что не гожусь.

Попробовал укротить непослушное тело вторично, ноги удалось утвердить на танцующем полу. Я покачнулся, но удержался, как канатоходец – раскинув руки. Умоляющим взглядом отыскал Карилада.

– Позвать киберсиделку, чтобы проводила вас в палату? – с сочувствием осведомился плазмоид.

– Да… пожалуй.

Позади тихо прожужжало, из дверцы в стене выкатилась пузатая округлая тумбочка из пластика и металла. Боковые панели и крышка откинулись, задвигались, детали сложились в комфортабельное передвижное кресло.

– Прошу вас, господин Сергеев, – раздался из недр механизма приятный мелодичный голос.

Я вздрогнул. Опять он! Такой же слышал в Криобанке при пробуждении и… когда-то еще, раньше! Пытаясь скрыть растерянность, шагнул к сиделке и буквально рухнул в объятия заботливого автомата.

– Понимаю, Алексей Сергеевич, на вас сегодня столь многое свалилось, – напутствовал Карилад, – но отрешитесь пока от проблем, попробуйте расслабиться и отдохнуть. Поверьте мне, силы вам понадобятся… Хотя должен сказать, вы делаете успехи, – многие ваши предшественники воспринимали детали их возвращения на этот свет не в пример тяжелее.

Раздавленный и опустошенный, без сил даже на мысли и сомнения, я покатился навстречу долгожданному сну, и говорящий плазменный шар скрылся за поворотом коридора.

Часов двенадцать отсыпался в апартаментах. Пару раз выныривал в реальность из глубин сна, но, едва поднимал веки, наваливалась страшная слабость. К рукам будто привязано по товарному составу: поднимаешь с неимоверной тяжестью, а те немощно и жалко дрожат. Так что тотчас обреченно проваливался в спасительную темноту.

Когда же наконец нашел силы подняться, обнаружилось, что усталость как рукой сняло. В голове кристальная ясность, мысли будто подсвечены внутренним огнем. В мышцах играет такая сила, что горы бы сворачивать. Вспоминать о вчерашнем не хотелось, да и времени на это не хватало. Карилад тотчас препроводил в тренажерный зал и загрузил физическими упражнениями. Плазмоид менторским тоном уверял, что главное теперь – воспользоваться успехами в восстановлении и направить процесс в нужную сторону. Он сделался постоянным спутником: то витает вокруг бесплотным духом, и слышен лишь его голос, то сопровождает в образе киберсиделки. А под вечер явился в совсем уж экстравагантном аватаре: стальное членистоногое, эдакий паук с круглым металлическим брюшком метр в поперечнике.

На следующее утро эта чудная штуковина и дожидалась моего пробуждения у постели. Едва умылся и позавтракал наспех, как Карилад потащил по коридорам Центра в неведомое. После десятка минут блужданий перед нами распахнулись широкие двустворчатые двери. И в следующий миг пришлось схватиться за челюсть, чтобы не вывалилась на пол, а брови взлетели едва не на макушку.

Впереди открылось громадное пространство, охватывающие его стены центра убегают в обе стороны метров на сто, там теряются из виду. Передо мной шелестят пышными кронами деревья, кусты подлеска покачивают гибкими ветвями, где каждый листочек свежий и умытый, будто вчера распустился. В чащу убегает тропинка, а из лесного полумрака доносится беззаботный птичий щебет. Над головой полуденную синеву неба пересекают отары белоснежных облаков.

– Я подумал, что вам будет полезно соприкоснуться с природой, Алексей Сергеевич, в таких условиях восстановление протекает куда быстрее, – сообщил Карилад и с усмешкой добавил: – Да, это внутренний дворик нашего Центра. Понимаю, размеры впечатляют, но уверяю: для нас это совершенно не обременительно, а вот в работе с пациентами окупается на двести процентов. К тому же вам ведь нужно место для спокойного и вдумчивого, гм… чтения.

Из округлой блестящей спинки паука вынырнула девятая суставчатая конечность, четыре гибких пальца сжимают черный матовый кубик. Манипулятор протянул вещицу мне, на ощупь устройство прохладное и чуть шершавое.

– Это голографический проектор, – объяснил Карилад. – В блоке памяти некоторые исторические сведения о периоде вашего криостаза, которые мы посчитали возможным сообщить. Это первый шаг в довольно тонкой операции восстановления вашей памяти. Собственно, о вас там сведений практически нет, будет лучше, если нейронные цепочки вашей памяти восстановят целостность при помощи ассоциативных связей. Если по ходу ознакомления возникнут вопросы, задавайте. Я здесь, рядом.

Я углубился в чащу, устроился под деревом и включил устройство. Изображение возникло прямо в воздухе над кубом, управлять просмотром можно голосом и жестами.

Перед глазами замелькали кадры хроники, страницы поясняющего текста. Оказалось на удивление много знакомого, большинство событий тут же оживали и в моей памяти, перед внутренним взором всплывают имена и названия стран, организаций. Да, все это, несомненно, знакомо, более того, у меня есть четкое мнение по поводу тех событий (тех, что произошли при моей жизни, само собой). Но остается один тревожный и странный вопрос. Какое отношение ко всему этому имею я? Где мое место в тех давних событиях?

Ведь я отлично помню события, их участников, важнейшие даты. Но вот воспоминаний обо мне самом все это не пробуждает абсолютно…

Я раздраженно отмахнулся, и голопроектор погас.

Густой шелест листвы промчался над головой, ветер холодной змейкой скользнул по лицу, запутался в волосах. Я откинулся, спиной с удовлетворением ощутил теплую шершавую кору дерева. Глаза сомкнулись, и вахту зрения принял слух: ловит каждое колебание воздуха.

Ветер унесся в лесную чащу, и звенящая тишина долго прятала замершие звуки. Наконец на краю слышимости возникло переливчатое журчание. Где-то неподалеку бежит ручей. Вода протискивается меж камней, перехлестывает через преграды, срывается с высоты в услужливо подставленную чашу пруда.

Меня подхватило потоком, понесло к неведомому устью. Мысли вплетаются в холодные струи, и спокойствие овладевает каждым членом. Внутренний взор обрел особую ясность, все события последних дней становятся проще и понятней. Вырвался вздох облегчения – словно гора с плеч, а губы растянулись в блаженной улыбке.

Повинуясь смутному зову, распахнул глаза. Сквозь просветы в листве в зрачки упало пронзительно-синее небо. Суетливо поднялся, почти бегом обогнул ствол здоровенного дуба, ноги понесли в чащу. Мысками бьюсь о толстые корни, под землей так тесно, что вылазят на поверхность упитанными удавами. Воздух загустел, на лице выступила влага. Под подошвами проскользнула пара мокрых камней, чуть не навернулся на крутом склоне.

Но вот блеснуло в лесной глубине, раздвинул руками ветви…

Уступ вознесен над гладью водоема, ручей обрушивает оттуда звонкие струи, и разбегается по зеркалу пруда легковесная зыбь. Вид подернут белесым туманом, водяная взвесь радостно разбрасывает тысячи радуг.

Осторожно ступаю по мшистой почве, подкрался к воде, преклонил колени. В лицо пахнуло прохладой, я застыл на краю в страхе потревожить спокойствие вод – и увидеть в них себя. Наконец решился.

В текучем зеркале взволнованное лицо: в голубых глазах лихорадочный блеск, взгляд из глубины напряженно обшаривает меня. Губы сжаты в тонкую струнку, брови сошлись, лоб избороздили складки. Мужчина средних лет, но в темных волосах пробиваются серебряные пряди.

Звонко треснули сучья, по прибрежным камням пробежала серия щелчков, и долетело тихое жужжание. Я резко обернулся: на берегу застыл небольшой элегантный механизм. Тускло блестит серое металлическое тельце, сантиметров на тридцать над землей его возносят восемь изящных членистых ножек. На «голове» устройства недоуменно перемигнулись звездочки индикаторов.

– С вами все в порядке, Алексей? – осведомился металлический паук голосом Карилада.

Вместо ответа спросил невпопад, указывая на отражение в воде:

– Карилад, не знаешь ли ты, когда меня поместили в Криобак, я выглядел примерно так же? Ну, возраст, внешние приметы. Или, может, при восстановлении тела микроботы подправили какие-то нюансы?

– Насколько мне известно, внешность максимально близка к вашему тогдашнему облику… Но вам точно не нужна помощь? Все хорошо?

Растерянно кивнул, задумчивый взгляд вновь обратился к воде, но там уже пусто: я отстранился, и отражение как утонуло. Но в памяти всплывает давнишний разговор, увиденное натолкнуло на странную мысль. Вихрь сомнений обретает плотность, форму, складывается в вопрос, а тот уже крутится на языке.

– Я тут подумал… Скажи, Карилад. Ведь если существует несколько копий одного тела, одного мозга… то есть как бы в заархивированном виде несколько идентичных личностей одного человека, и абсолютно без разницы, какую из них размораживать, восстанавливать, в общем – возрождать, то они в равной степени являются… хмм… – Я запнулся, правая ладонь сомкнулась в кулак, я закусил губу, подбирая слова: – Являются, скажем, продолжениями той, умершей личности?

Я отыскал взглядом стального паука. Тот застыл памятником, словно горделивый самодержец, поблескивают под бликами листвы хромированные конечности.

– Термин «продолжение», само собой, очень нестрогий, – протянул Карилад и смолк в задумчивости.

Губы внезапно пересохли, я провел языком по шершавой поверхности. Не помогло: во рту от волнения тоже полуденная Сахара. В паре метров плеск воды и веселые брызги, напейся – не хочу, но странное напряжение не дает сдвинуться с места. Когда же там ответит тупая железяка!

– Но если вы говорите о некой преемственности, непрерывности существования, – закончил наконец Карилад, – то логически все верно. Одна копия ничуть не хуже другой. Они идентичны. В тех пределах, какие допускает точность молекулярной сборки, само собой, ну и сами повреждения, полученные при витрификации.

Сердце затрепыхалось, как пронзенная острогой рыбина.

– Тогда, – заговорил я быстро, – смотри, Карилад. Ведь если прямо сейчас создать копию меня нынешнего, синхронизировать с процессами в организме «оригинала» и «оживить» – она, по той же логике, будет ничем не хуже меня? Она идентична и потому является «мной» с тем же правом, что и те копии в криобаках в случае их разморозки. С тем же правом, что и я сам. Так?

– Пожалуй, вы правы, – ответил Карилад.

– Но ведь, – повысил я голос, – не могу же я ощущать себя в двух телах одновременно! С позиции моих ощущений, моего мышления и сознания, я останусь в этом теле, а ту копию хоть и перепутаю с зеркальным отражением, но «мной» она не станет!

Я умолк, отвел взгляд, собираясь с мыслями для последних, самых важных слов.

– Но отсюда следует, – подытожил, чувствуя, как успокаивается пульс, зато сердце наливается свинцовой тяжестью и тревогой, – что и я сам – не тот Алексей Сергеев, что десятки лет назад умер и попал в криобак при обстоятельствах, которые я даже не помню как следует! Он умер и перестал мыслить и ощущать, его личность погибла. Я же – не более чем копия, пусть и восстановленная из материала, который когда-то составлял тело умершего. Все, что дожило до наших времен, – информация, и то воспроизведенная неточно, с ошибками. Это верно?

– Да, пожалуй, это верно. И в некоторой степени даже очевидно. Должен признаться, меня удивляет эмоциональность вашей реакции на эту истину. Хотя в вашем состоянии… Но логическое мышление вам не отказало. Два идентичных организма – это все равно различные физические и биохимические процессы. Они ощущают разное, мыслят по-разному и в конечном счете формируют различные, физически не связанные личности. Если, конечно, мы не приравниваем понятие личности всей возможной информации, какую только можно раздобыть о данном человеке: его физиологии, работе нейронной сети мозга, фактам биографии и тому подобному. Впрочем, нас бы не спасло и это, ведь информация, пережившая крионирование, и впрямь неполна: неизбежные клеточные повреждения при заморозке, пусть и минимизированные, статистические ошибки молекулярного восстановления, о которых уже говорил… К тому же, если углубляться в тонкую философию, приравнивание человека к информации было бы уходом от материалистического мировоззрения. Ведь информация – лишь физическая величина, идеальная субстанция, а человек, в нашем понимании, – все-таки материальный объект, физический процесс… Но в общем и целом можно констатировать, что вы не тот Алексей Сергеев, тело которого некогда поступило на хранение в наш Криобанк. Впрочем, спешу уверить, что сей факт ничуть не меняет характер обязательств, которые наша организация имеет перед вами, Алексей Сергеевич.

Холод расползается по телу, разливается в груди. Вновь то знакомое чувство, будто кристаллизуюсь в ледяную глыбу. Медленно поднял глаза на Карилада, его механический аватар недвижим, только вспыхнул ровным желтым светом какой-то индикатор на блестящем стальном брюшке «паука».

– Спасибо, Карилад. Мне очень помогла твоя информация. Но… мне надо многое обдумать.

Крохотный огонек светильника, искорка в сгущающейся тьме. Холод вокруг, будто напирающая громада, стискивает, сжимает со всех сторон. Погаснет пламя, а потом ледяные зубы раздавят, сомнут, разорвут грудную клетку и пронзят внутренности…

В окне насмешливые злые звезды – мерзлые кристаллики в далеких небесах.

Пальцы стиснули распятие – шершавую деревяшку. Но от незамысловатой фигурки расходится тепло, будто от последнего светоча в замерзающей Вселенной. И надежда… нет, уверенность шевельнулась в душе: Спасение рядом!

Именем Господа…

Глухо бухнуло за спиной, дощатая дверь содрогнулась.

– Именем императора! – злобно взревело за порогом. – Открыва-ать!

Взгляд метнулся по комнате, но кругом лишь голые стены да хлипкая кушетка напротив окна. В пустой проем со свистом задувает сквозняк, с улицы тянет запахом нечистот.

Новый стук, громкий треск, дверь подпрыгнула на взвизгнувших петлях. Я метнулся испуганно, обернулся, спина ткнулась в холодный кирпич стены. Жалобный звон – задел ногой лампу, та откатилась. Огонек потанцевал беспомощно, но хищная темнота тотчас сожрала его. Затравленно озираюсь, а из углов ползет непроглядный мрак, в ушах будто бы чей-то злорадный смех.

Стиснул зубы до скрипа, зажмурился крепко. Так, не бояться, нет! Не убоюсь… долиною смертной тени… что там, как дальше? Вслед за случайным отрывком пришли на ум другие слова, губы задвигались: сначала бесшумно, потом зашелестел шепот молитвы.

– Похоже, крысеныш не желает вылезать! – прорычало за дверью.

Невидимому солдату вторил дружный гогот – глотки три или четыре. Растерянность пополам со странной радостью: неужто все за мной? И только потом цепкие пальцы холода на плечах, когтистая лапа проникла внутрь, ухватила за сердце. Они надеялись найти не одного!

Нет, братьев им не выдам.

– Ломайте дверь! – гавкающий выкрик с той стороны.

Глубоко вдохнул, укрепил сердце… Ждать всего ничего. Спасение рядом!

Каскад щепок из разлетевшегося косяка, там надсадно хакнули, еще удар. Дверь разродилась предсмертным скрипом, тяжко бухнула в пол. За ней топот тяжелой обуви, бряцание блях на кожаном доспехе. Руки на эфесах коротких мечей, ножны едва угадываются в кромешной тьме, в них спрятана смерть. Холодные колкие взгляды.

– Он? – прорычал один из вошедших.

– Да он, он! Глянь, что в руках!

Я лишь крепче сжал деревяшку распятия, прижал к груди, словно пытаюсь втиснуть внутрь – глубже, в самое сердце! Там не отнимут… Первый же удар ноги выбил крест из рук, тот исчез во тьме.

Потом новые удары. Тьма еще разрывалась снопами искр, что сыплются из глаз, а потом окрасилась алым от крови, залепившей лицо. Сквозь гул в голове еще доносятся голоса, резкие, грубые: то ли собачий лай, то ли солдаты роняют свои нечестивые вопросы. Без толку! Я молчу. От меня не узнают ничего.

Тело утонуло в вакханалии боли, ощущения умерли. Но каким-то чудом все-таки ощутил, как поднимают под руки, волокут. Ноги шуршат по полу, запинаются за каждый порог и ступеньку… Лестница! Сквозь кровавую пелену разглядел темные провалы комнат по сторонам. Оборванные люди отползают в глубину, гасят огни, и только глаза сверкают страхом из-под кип лохмотьев, в которых пытаются укрыться. Их можно понять. Можно и простить. Особенно того единственного, что сообщил о собраниях общины, открыл священную тайну. Не мне его судить…

Да поможет им Господь!

Холод дополз-таки до сокровенного огонька жизни, и тот испуганно поник перед его ледяным оскалом.

Сон похож на ледяную воду. Жидкость пропитала одежду, тянет вниз, а ты пускаешь пузыри, что копятся где-то под ледовой коркой сверху, и ломишься наружу. Удар, удар! Еще удар!

Лед разломился с треском, выпуская из морозного ада. Бог мой, да кто бы подумал, что вместо кипящих котлов промерзающие озера!

Глубокое дыхание, сердце, переходящее в галоп. Снежно-белое лицо ледяным рельефом в зеркалах. Хватит! Это все уже было.

Ну и что на этот раз? Опять какие-то античные глюки, только вместо хрестоматийного патриция на оргии оборванец-христианин, жертва облавы. Шарман! К тому же абсолютно недостоверно. Вот эта деревяшка, что путалась в руках, – распятие. Откуда?! По остальным признакам явно доконстантинова эпоха, ну откуда там крест? Абсурд!

Ну, абсурд абсурдом, но знать бы об этом во сне, злорадно заметил внутренний голос. Ну и как это понимать?! То я праведник, то я такие отбросы, что самому противно. Если как-то привязывать к рвущимся из-под спуда воспоминаниям, то… то, выходит, могу быть кем угодно! Хоть ангелом в белых одеждах, хоть гнуснейшей из тварей. Ну и как мне вспоминать себя? И… стоит ли?

Нет, довольно! Решение созрело мигом, будто вылупилось из долго зревшего плода. Конец. Я должен задать прямой вопрос. Если даже этот плазменный умник не ответ… И тотчас ощутил терзающий страх. А что, если и впрямь не ответит?

Вскочил с кровати, оделся судорожно. Дверь распахнулась передо мной, едва почуяв, но – медленно, медленно! Вспышка боли в плече, задел им за ленивую створку. А теперь бегом, бегом!..

Коридор тянется, кажется, бесконечно.

Диодные лампы в альковах приглушенно льют белый льдистый свет, стены испещряют танцующие тени: изгибаются прихотливо, ломаются под острыми углами. Их кристаллизованный хаос замерзает далеко за спиной, сливается в глубокий непроницаемый мрак.

Я держался подальше от стен, от них веет холодом, будто выстроены из ледяных глыб. На мгновение ощутил себя потерянным в переплетении тоннелей, выплавленных в недрах колоссального айсберга, или в галереях сюрреалистического дворца ледяных великанов. Сердце забилось чаще, разгоняет едва теплую кровь – последний огонек жизни в морозных глубинах. Но по коже уже пробежала волна холода, ищет путь в глубь тела, в надежде вцепиться в мышцы, кости, вытравить ненавистную жизнь из слабой органики.

Тряхнул головой, и чары страха отступили – неохотно, сопротивляясь, жесткий холодный воздух напитан ими до вязкости.

Все ближе дверной проем Зала Управления в конце коридора, оттуда струится знакомое серебристое сияние. Я ускорил шаг, и, когда свет наконец коснулся моей кожи, сразу умерла в теле дрожь. Сведенные нервным спазмом сосуды расширились, и в руки полилось животворное тепло, словно где-то внутри меня заработал компактный обогреватель. С удивлением заметил, что вместе со светом от Карилада исходят спокойствие и уверенность. Или это я едва ли не молиться на него готов в ожидании просветления и отпущения грехов?

Я скрипнул зубами, руки сжались в кулаки. Злость хлестнула плетью: что же это во мне, просто желание, чтобы кто-то решил все проблемы? Но что же делать, если сам действительно бессилен? Уже шагнул за край и лечу камнем навстречу острым камням, одна надежда: кто-то успеет подхватить…

И в первом взгляде, что бросил на застывшую в воздухе огненную сферу, пылала ярость пополам с растерянностью. Шевельнул губами, но так и застыл с раскрытым ртом. Язык примерз к небу, и вновь не вымолвить ни слова: вот вечно так в беседах с плазмоидом!

В чем дело?!

– Здравствуйте, Алексей Сергеевич, – разнеслось благожелательно по залу.

Я с усилием прикрыл варежку, так, что зубы щелкнули. Глубокий вдох, ощутил, как в мозг поступает свежая порция кислорода, оживают нейроны, бодрее побежали искорки сигналов по синапсам с аксонами.

– Приветствую, Карилад, – сказал я и глупо помахал ладонью, изображая беспечность. – Да, я опять поздно, посреди ночи. Но у меня к тебе дело. Видишь ли, у меня был сон…

– О чем же?

– Хм, да неважно, вообще-то, но…

– Вас что-то беспокоит, – встревоженно заметил Карилад. – Если это как-то связано с вашими снами, быть может, лучше, если расскажете их мне?

Я отмахнулся, готов уже язык себе вырвать: и чего ляпнул про этот сон? Не к цыганке же приперся грезы толковать и даже не к психоаналитику. Давай уже к делу.

– Не знаю, Карилад, возможно, со снами какая-то связь имеется. Но суть явно не в них. Проблема в… Хех, думаю, расскажи кому-нибудь постороннему, только пальцем у виска покрутит. Все это поразительно похоже на какую-то отвлеченную философию, но, черт побери, это первый философский вопрос, от которого зависит моя жизнь!

– Все так серьезно? – посочувствовал Карилад, и… мне только почудилась в голосе ирония?

Мои брови столкнулись на переносице, я бросил взгляд исподлобья. Кивнул.

– Да, серьезно. Послушай, Карилад. Буквально вчера ты подтвердил мой вывод о том, что я не тот человек, которого вы спасали от безвременной кончины, бережно погружали в криокапсулу и так далее.

– Да, Алексей Сергеевич, строго говоря, не тот.

– Где-то в моей голове, быть может, гнездится его память, каждый миг его жизни в переплетениях моих нейронных связей… Но мне это недоступно! Я есть я, а кем был он, тот, на основе кого меня воссоздали, я понятия не имею. Наверно, во мне есть что-то, и даже очень многое, от него. Но… Карилад, но вдруг этот самый Алексей Сергеев был редкостной скотиной? Сволочью? Преступником?! Я ничего этого не знаю… Но ведь и не хочу знать! С какой стати мне держать ответ и терзаться чужой виной? ЕГО виной!!

– То есть вы полагаете, что мы крионировали и выписали путевку в будущее преступнику? – елейно поинтересовался Карилад.

Я обвел глазами зал, взгляд скользнул по нагромождению пультов и дисплеев. Интересно, кому нужно все это богатство техники? Ведь Карилад контролирует Центр напрямую, персонала тут нет. Кто щелкает по клавишам и пялится в экраны?

Накатило забытое чувство ирреальности, будто вновь блуждаю среди дюаров Криобанка. Тут есть какая-то общая тайна. Кому все это нужно: десятки скопированных тел, громадные вымороженные помещения, когда необходимы лишь компактные охлаждающие установки… Бесхозные пульты управления… Будто декорации для дурацкого спектакля! Надо тоже поинтересоваться у Карилада.

По световым индикаторам приборных панелей промчалась серия вспышек, и показалось почему-то, что это Карилад так усмехается над незадачливым посетителем.

– Нет, вовсе не обязательно, – ответил я наконец. – Ну, мало ли… Ведь может оказаться и так.

– А может и с точностью до наоборот! – воскликнул Карилад. – Может быть, та личность, что таится в вас, – чистейший святой, добрейшей души человек. И тогда уж он-то, как никто другой, заслуживает новой жизни!

– Да, конечно… Карилад, но ведь речь обо мне! О моей индивидуальности, моей личности. Тот человек – не я, и отличия могут оказаться куда большими, чем можно предположить. Вы уверены, что мне стоит пробуждать в себе эту память? Не будет ли она мне лишним грузом? Не погубит ли?

– И чего вы хотите, Алексей? Остаться самим собой?

– Да, – решительно ответил я. – Тем, кто я есть.

Молча уставился в центр кипящей пламенем сферы. На плазмоиде взбух купол небольшой вспышки, опал, и синяя лучащаяся поверхность вновь девственно чиста. Внутри пробуждается холодок сомнения, ледяные челюсти вгрызаются в сердце. Я развел руками.

– Да и есть ли вообще способ пробудить эту память? А, Карилад? Я здесь уже столько дней, надо мной работают ваши микроботы, потом все эти ментальные упражнения, пробуждение ассоциативных связей… Но все по-прежнему. Улучшения нет. Есть ли способ, Карилад?

Плазмоид помедлил с ответом.

– Способ есть, – таинственно произнес он. – Но понравится ли он вам? А самое главное, он едва ли совместим с вашим желанием остаться прежним. Он изменит вас больше, чем можете даже опасаться.

С минуту мы молчали, и, казалось, в полутемных углах комнаты собираются все невысказанные страхи. Их алчные горящие взоры отыскивают меня и вонзаются, подобно клинкам. Наконец Карилад молвил:

– Что ж, Алексей, если вы хотите, гм, остаться собой, то, видимо, вы уже должны быть готовы к адаптации в новых условиях. Хотите взглянуть на мир, в котором предстоит жить? Готов устроить вам небольшую экскурсию за пределы Центра. Только предупреждаю, впечатления могут быть весьма неоднозначными.

Я почему-то растерялся. Дыхание перехватило, сердце забилось чаще, затрепыхалось. Но порывисто кивнул и выдавил как мог уверенно:

– Д-да. Согласен, конечно.

В дальнем углу зала скрипнуло, в полумраке уловил металлический блеск, по полу прокатился перестук стальных ножек. Из укромной щели вынырнул паук-аватар.

– Что ж, следуйте за мной, – раздалось из недр механизма.

Паук провел полутемными коридорами к дверям лифта. Металлические створки нырнули в стороны, и я с удивлением воззрился в собственные глаза: крохотный параллелепипед кабинки щеголяет гладкостью зеркальных стен. Отраженные образы столь чисты и четки, что, выбрось руку, ухватишь себя на той стороне. С потолка, подобно струям душевой воды, стекает холодный синеватый свет.

Я поежился на пороге и мелкими шажками вступил в это зеркальное безумие. Паук, будто на присосках, вскарабкался на стену, хромированные лапы проскользнули со скрипом, но зеркало по-прежнему гладко – хвастается алмазной твердостью.

Створки с упругим чмоком сомкнулись, а я с холодящей нервозностью наблюдал двух сцепившихся в воздухе членистоногих. Напротив мой двойник тоже уставился округлившимися глазами на левитирующих стальных пауков.

После десятка секунд тишины и покоя я догадался, что уже едем. Поднял глаза, и лучащийся потолок померк, свет утих и будто отдалился – пекутся о моей сетчатке. Впрочем, на этом интересности кончились.

– Долго ехать?

– Чуть-чуть осталось, – отозвался Карилад. – Вы, похоже, все-таки нервничаете? Мне можно трактовать это как сомнения в принятом решении?

Я вздохнул.

– Да, можно. Вообще, я бы с радостью скинул это самое решение куда подальше. Как за меня определят, так пусть и будет. Но вы ведь предоставляете мне свободу выбора, правильно понимаю?

– Совершенно верно. Но могу дать совет. Попробуйте представить, что вы спите. Судя по вашему виду, вам это сейчас не так уж трудно. В грезах проще абстрагироваться от страхов и сомнений, найти выход. Иногда помогает.

Я глянул искоса, в душе заворочалось какое-то совсем уж дикое подозрение.

– Да, ситуация располагает, ты прав, Карилад. Действительность, гм, несколько фантасмагорична. Но с чего бы тебе подавать советы так, будто ты и сам все это испытал?

Хромированные членики едва дрогнули, будто Карилад пожал плечами.

– Вы стали подозрительны, Алексей. Впрочем, может, оно и к лучшему. В конце концов, даже у параноика не все подозрения ложны. А предупрежден – значит, вооружен…

Квакнула невидимая сигнализация. Ожидал толчка, но лифт, похоже, решил поспорить с законами физики: остановился неощутимо, как и поднимался. Ехали долго, я приготовился ощутить на лице свежесть высотного воздуха, явно же вознесло под облака, на вершину колоссальной башни… Но между раскрывшихся створок в лицо ударило сухое тепло. Горячий ветер присвистнул в проеме и бросил к ногам горсть бурой пыли. Крупицы припудрили одежду, я задумчиво стряхнул. Поднял взгляд.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю