Текст книги "Философия Науки. Хрестоматия"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 93 страниц)

ДЖАМБАТИСТА ВИКО. (1668-1744)

Дж. Вико – итальянский философ, историк и филолог. В своей главной работе «Основания новой науки об общей природе наций» развивал идею возможности существования гуманитарных наук как самостоятельного вида знания, несводимого к нормативам картезианской рациональности. Вико считал, что возможна только одна наука – наука о том, что может быть произведено, т.е. наука об артефактах. Познание человека возможно в отношении сфер, закономерности которых заданы человеком. Таких сфер Вико выделяет две – чистая математика и история в широком смысле, или гуманитаристика. Базовой категорией, определяющей, с одной стороны, возможность познания, с другой – сам предмет познания, т.е. развитие общества, является здравый смысл, присущий всем нациям во все периоды их исторического развития. Здравый смысл рассматривается Вико как основание и эталон человеческого мышления, придающий единообразие волям индивидов и приводящий их к соизмеримости. Единственная форма истинности, которая может быть реализована людьми, – достоверность – носит консенсуальный характер, что, однако, не означает механического согласования любых интересов, а предполагает их соответствие некоторому независимому от индивидуальных интересов нормативу.

Главный методологический принцип научного (и всякого истинного) познания Вико заимствовал из схоластической концепции божественного знания и сформулировал его как принцип обратимости, или совпадения, истинного и сделанного.

Центральная историософская идея Вико – идея цикличности исторического процесса, заимствованная им у мыслителей эпохи Ренессанса, претерпевает значительные изменения под его пером: цикличность «Вечной Идеальной Истории» оказывается не сущностью, а формой развертывания историко-социального процесса, в то время как сущность его составляет линейная смена различных стадий Идеальной Истории.

Вико отстаивал идеи существования «универсального умственного словаря» и определяющей роли символического освоения мира для формирования и функционирования человеческого сознания. Символы являются структурами мифологического языка. Основной категорией «поэтической мудрости», по Вико, являются «фантастические универсалии», порождаемые особой познавательно-имагинативной способностью субъекта к воспроизводству реальности, которые философ называет Fantasia. Фантазия означает некоторую исходную способность человеческого разума и духа в связи со взаимодействием с внешним миром, из которой рождаются все структуры человеческой культуры. Смысл фантазии вытекает из принципа обратимости истинного и сделанного.

Е.А. Меликов

Фрагменты произведений цитируются по книге:

Вико Дж. Основания новой науки об общей природе наций. М.;Киев, 1994.

Аксиомы, или философские и филологические достоверности

I. Человек вследствие бесконечной природы человеческого ума делает самого себя правилом Вселенной там, где ум теряется от незнания. (С. 73)

IX. Люди, не знающие Истины о вещах, стараются придерживаться Достоверного: раз они не могут удовлетворить интеллект Знанием, пусть по крайней мере воля опирается на Сознание.

X. Философия рассматривает Разум, из чего проистекает Знание Истины; Филология наблюдает Самостоятельность Человеческой Воли, из чего проистекает Сознание Достоверного.

Эта Аксиома во второй части определяет как Филологов всех Грамматиков, Историков и Критиков, которые занимались изучением Языков и Деятельности народов как внутренней (таковы, например, обычаи и законы), так и внешней (таковы война, мир, союзы, путешествия, торговля). Эта же Аксиома показывает, что на полдороге остановились как Философы, которые не подкрепляли своих соображений Авторитетом Филологов, так и Филологи, которые не постарались оправдать своего авторитета Разумом Философов: если бы они это сделали, то были бы полезнее для Государства и предупредили бы нас в открытии нашей Науки.

XI. Воля человеческая, по своей природе в высшей степени недостоверная, удостоверяется и определяется Здравым Смыслом людей в том, что относится к человеческой необходимости или пользе: таковы два источника Естественного Права Народов.

XII. Здравый Смысл – это суждение без какой-либо рефлексии, чувствуемое сообща всем сословием, всем народом, всей нацией или всем Родом Человеческим. <...>

XIII. Единообразные Идеи, зародившиеся у целых народов, не знающих друг о друге, должны иметь общее основание истины.

Эта Аксиома – великое Основание: она устанавливает, что Здравый смысл Рода Человеческого есть Критерий, внушенный нациям Божественным Провидением для определения Достоверного в Естественном Праве Народов; нации убеждаются в нем, усваивая субстанциальное единство такого Права, с которым все они согласны при различных модификациях. Отсюда возникает Умственный Словарь, указывающий происхождение всех различно артикулированных Языков: посредством него постигается Вечная Идеальная История, дающая нам истории всех наций во времени. <...>

XIV. Природа вещей – не что иное, как их возникновение в определенные времена и при определенных условиях; всегда, когда последние таковы, именно таковыми, а не другими возникают вещи.

XV. Свойства, не отделимые от предметов, должны быть продуктом модификаций или условий, при которых возникли вещи; поэтому такие свойства могут нам удостоверить, что именно таковою, а не иною была природа, т.е. возникновение данных вещей.

XVI. Простонародные Предания должны были иметь естественное основание истины, почему они возникли и сохранялись целыми народами в течение долгих промежутков времени.

Одна из больших работ нашей Науки – найти в этих зданиях основу истины, которая с течением лет и с переменою языков и обычаев дошла до нас под покровом ложного.

XVII. Простонародные языки должны быть наиболее важными свидетелями древних народных обычаев, соблюдавшихся в те времена, когда у этих народов образовывались языки. (С. 76-77)

XXII. Необходимо, чтобы в природе человеческих вещей существовал некий Умственный Язык, общий для всех наций: он единообразно понимает сущность вещей, встречающихся в общественной человеческой жизни, и выражает их в стольких различных модификациях, сколько различных аспектов могут иметь вещи. В справедливости этого мы можем убедиться на пословицах, максимах простонародной мудрости: по существу они понимаются одинаково всеми нациями, древними и современными, и сколько существует наций – в стольких же различных аспектах они выражены.

Это – собственный язык настоящей Науки. В свете его Ученые Филологи (если только они обратят на него внимание) могли бы составить Умственный Словарь, общий для всех различно артикулированных живых и мертвых языков. <...> (С. 80)

XXVIII. ...Египтяне сводили все время мира, протекшее до них, к трем Векам – Веку Богов, Веку Героев и Веку Людей; <...> в эти три Века говорили на трех Языках, в порядке, соответствующем этим трем Векам. – на Иероглифическом Языке, т.е. священном, на Символическом языке, т.е. посредством подобий (это – Героический Язык), и на Письменном, т.е. народном языке людей, посредством знаков, установленных соглашением для сообщения повседневных жизненных нужд. (С. 82)

XXXII. Если люди не знают естественных причин, создающих вещи, и не могут их объяснить подобными им вещами, то они приписывают им свою собственную природу; так, например, в простонародье говорят, что магнит влюблен в железо.

Эта Аксиома – частный случай Аксиомы I. <...>

XXXIII. Физика невежд – это Простонародная Метафизика: в ней причины неизвестных вещей сводятся к Воле Бога, причем не обсуждаются те средства, которыми пользуется божественная воля. (С. 83)

XLVII. Человеческий Ум по самой своей природе склонен наслаждаться Единообразием.

Эта Аксиома применительно к Мифам подтверждается следующим Простонародным обычаем: людей, знаменитых по той или другой причине.

Простонародье ставит в определенное окружение, соответствующее такому их состоянию, и выдумывает о них подходящие мифы; по идее они истинны, т.е. соответствуют заслугам тех, о ком простонародье творит мифы, фактически они ложны, поскольку заслугам этих людей не воздано то, чего они достойны. Таким образом, если хорошенько об этом подумать. Истинное Поэтически оказывается Истинным Метафизически, в сравнении с чем противоречащее этому Истинное Физически должно считаться Ложным. <...> (С. 86)

LI. Дети в высшей степени способны к подражанию ибо мы наблюдаем, как они по большей части в своих забавах подражают тому, что они способны понять.

Эта Аксиома показывает, что детский мир состоял из поэтических наций, так как поэзия – не что иное, как Подражание.

Эта же Аксиома дает нам Основание того, что все Искусства человеческой необходимости, пользы, удобства, а в значительной части также и удовольствия, были открыты в Поэтические века, до появления Философов: ведь Искусства – это только подражание природе и в известном смысле – реальная Поэзия (С. 88)

LXIV. Порядок идей должен следовать за Порядком вещей. (С. 91)

СVI. Науки должны начинаться с того, с чего начинается разбираемый ими материал. (С. 104)

<...> Чтобы отыскать природу вещей человеческих, наша Наука продвигается посредством строгого Анализа человеческих мыслей, относящихся к необходимости или пользе общественной жизни: таковы два неиссякаемые Источника Естественного Права Народов. <...> В этом новом своем главном аспекте наша Наука оказывается Историей Человеческих Идей; на этой Истории, как мы полагаем, должна строиться Метафизика Человеческого Ума. Эта царица наук <...> начинает с того момента, кода первые люди начали мыслить по-человечески, но не с того, когда Философы начали размышлять над человеческими идеями. <...> (С. 117)

Таким образом, оказывается, что наша Наука описывает Вечную Идеальную Историю, согласно которой протекают во времени Истории всех Наций в их возникновении, движении вперед, состоянии, упадке и конце. Мы даже решаемся утверждать, что тот, кто продумывает настоящую Науку рассказывает самому себе эту Вечную Идеальную Историю, поскольку он при помощи доказательства: «так должно было быть раньше, так должно быть теперь, так должно будет быть впредь» – творит ее сам для себя; ведь Мир Наций был, безусловно, сделан Людьми <...>, и потому способ его возникновения нужно найти в модификациях нашего собственного Человеческого Сознания; а где творящий вещи сам же о них и рассказывает, там получается наиболее достоверная история. Таким образом, наша Наука продвигается совершенно так же, как Геометрия, которая на основе своих элементов строит и созерцает, сама себе создает Мир Величин, но в наших построениях настолько больше реальности, насколько более реальны законы человеческой деятельности, чем точки, линии, поверхности и фигуры. И это – аргумент в пользу того, что такие доказательства божественны; и что они должны, читатель, доставлять тебе божественное наслаждение: ведь в Боге знать и делать – одно и то же. (С. 118)

Подведем итоги всему тому, что было сказано в общей форме об установлении оснований нашей Науки: раз основания ее – Божественное Провидение, Усмирение Страстей Браками и Бессмертие человеческой души, выраженное в погребениях; раз Критерий ее состоит в том, что с чем согласны все или большая часть людей, то и должно быть правилом Общественной Жизни; раз с этими Основаниями и с этим Критерием согласуется Простонародная Мудрость всех Законодателей и Тайная Мудрость наиболее знаменитых Философов, то, следовательно, эти Основания должны быть границами человеческого Разума, и тот, кто пожелает выйти за их пределы, должен остерегаться, чтобы вообще не выйти за пределы Человечества. (С. 119)

Жизнь Джамбатиста Вико, написанная им самим

<...> Вико пришел к необходимости сделать Филологию научной в обеих ее частях – истории языков и истории вещей. История вещей должна подтверждать историю языков. <...> (С. 491)

<...> Вико открывает эту Новую Науку посредством нового Критического искусства – находить истину об основаниях наций в глубине народных преданий, сохранившихся у основанных ими наций, так как лишь через тысячи лет после них появились писатели, единственный до сих пор, как оказывается, предмет этой критики. И при помощи факела этого нового критического искусства Вико вскрывает совершенно отличное от представлявшегося до сих пор происхождение почти всех тех наук и искусств, которые нужны, чтобы рассуждать при помощи ясных идей и характерных выражений о Естественном Праве Наций. Поэтому Вико делит основания на две части: во-первых – основания Идей, во-вторых – основания Языков. Посредством основания идей он открывает новые исторические основания Астрономии к Хронологии, двух глаз Истории, а тем самым и основания Всеобщей Истории, до сих пор не существовавшие. Он открывает новые Исторические Основания Философии, и прежде всего – Метафизику Рода Человеческого, т.е. Естественную Теологию всех Наций, посредством которой каждый народ естественно воображает себе свих собственных Богов в силу некоторого естественного инстинкта, существующего у человека по отношению к Божеству. <...> Посредством оснований Языков Вико открывает новые основания Поэзии, Песни, Стиха и показывает, что и первые, и вторые необходимо возникали из природы, единообразной у всех первых наций... (С. 494)

ИОГАНН ВОЛЬФГАНГ ГЁТЕ. (1749-1832)

И.В. Гёте (Gothe) – великий немецкий мыслитель, поэт, ученый-энциклопедист, представитель немецкого Просвещения, участник литературного движения «Буря и натиск». Его философские и научные идеи формировались в условиях резких противоречий политического, духовного и научного развития Германии и Европы (Великой французской революции. Семилетней войны, утверждения независимости Соединенных Штатов Америки, наполеоновских войн).

Необычайно широк круг его естественно-научных интересов: оптика, физика, химия, метеорология, ботаника, биология, анатомия, зоология, минералогия, геология. Он создал оригинальную теорию цвета, открыл межчелюстную кость у человека, сформулировал тезис о метаморфозе растений, ввел понятия гомологии, морфологического типа, выдвинул идею ледникового периода и т. д. Ему принадлежит честь основания новых наук: сравнительной анатомии, морфологии растений, физиологической оптики. Задача познания, по Гёте, заключается не в механическом подведении чувственного многообразия под готовые схемы рассудка, а в умении наблюдать вещи такими, каковы они в действительности. Понять живой организм можно лишь с помощью интуитивного понятия, которое обладает мерой достоверности, превосходящей чувственно-опытную реальность. Среди важнейших методологических принципов Гёте: историзм, всеобщность развития, принцип диалектической полярности сил, единство теоретического и опытного познания, принцип практики. Его философское и научное наследие насчитывает 143 тома. Среди его работ: «Из моей жизни. Поэзия и правда», «Природа», «Опыт всеобщего сравнительного учения», «Введение в морфологию», «Созерцающая способность суждения» и другие.

В.Р.Скрыпник

Фрагменты текстов даны по книге: Гёте И.В. Избранные философские сочинения. М.,

Наука

И кто же, наконец, может сказать, что он в науке всегда движется в высших областях сознания, где внешнее рассматривается с величайшей осмотрительностью и со столь же проницательным, как и спокойным вниманием, где в то же время с умной оглядкой, со скромной осторожностью предоставляют действовать своему собственному внутреннему миру, в терпеливой надежде на истинно чистое, гармоническое созерцание? Не омрачает ли нам мир, не омрачаем ли мы сами такие моменты? Все же мы можем лелеять благие желания, и попытка любовно приблизиться к недостижимому не запрещена. (С. 57)

Для того чтобы какая-нибудь наука сдвинулась с места, чтобы расширение ее стало совершеннее, гипотезы необходимы так же, как показания опыта и наблюдения. То, что наблюдатель с точностью и тщательностью собрал, а сравнение в уме кое-как упорядочило, все это философ объединяет одной точкой зрения, связывает в одно целое и создает таким путем возможность все обозреть и использовать. Пусть такая теория, такая гипотеза будет только вымыслом, но она приносит тем не менее достаточно пользы. Она учит нас видеть отдельные вещи в связи, отдаленные вещи в соседстве. Только таким путем становятся явственными пробелы знания. (С. 64)

Когда человек, побуждаемый к самому непосредственному наблюдению природы, вступает в борьбу с ней, то сначала он испытывает чрезвычайно сильное желание подчинить себе предметы. Однако это продолжается недолго; предметы так властно теснят его, что он ясно начинает чувствовать, как много у него оснований признать их мощь и чтить их воздействие. Едва он убедится в этом взаимном влиянии, как замечает двоякую бесконечность: в предметах – многообразие бытия и становления и живо перекрещивающихся отношений, а в самом себе – возможность бесконечного совершенствования, выражающегося в том, что свою восприимчивость и свое суждение он постоянно приспосабливает к новым формам восприятия и противодействия... (С. 68)

Когда мы рассматриваем предметы природы, особенно живые, таким образом, чтобы уразуметь взаимосвязь их сущности и деятельности, то нам кажется, что мы лучше всего достигнем такого познания путем разъединения частей; и действительно, этот путь может вести нас очень далеко. Что внесли химия и анатомия для понимания и обозрения природы – об этом друзьям науки достаточно напомнить лишь немногими словами.

Однако эти разделяющие усилия, продолжаемые все дальше и дальше, имеют и свои недостатки. Живое, правда, разложено на элементы, но вновь составить его из таковых и оживить оказывается невозможным. Это относится ко многим неорганическим телам, не говоря уже об органических.

Вот почему у людей науки во все времена обнаруживалось влечение познавать живые образования как таковые, схватывать внешние видимые, осязаемые части в их взаимосвязи, воспринимать их как проявления внутренней природы и таким образом путем созерцания овладевать целым. (С. 69)

Если наука начинает запинаться и, несмотря на старания многих деятельных людей, как будто не двигается с места, то можно заметить, что виной тому часто является известный способ рассмотрения предметов в духе установившейся традиции, а также косная терминология, которой большинство безоговорочно подчиняется и держится и от коей даже мыслящие люди отходят робко, поодиночке, и то в редких случаях. (С. 81)

Человек, относя все вещи к самому себе, тем самым вынужден приписывать им внешнюю целесообразность, и это ему тем удобнее делать, что каждая вещь, чтобы жить, должна обладать совершенной организацией, без которой она не может даже быть мыслима. <...> Итак, таково первое и самое общее рассмотрение изнутри наружу и извне внутрь. Определенная форма является как бы внутренним ядром, которое различно образуется йод детерминирующим воздействием внешней стихии. Именно поэтому животное и приобретает свою целесообразность вовне, что оно сформировано извне в такой же мере, как и изнутри; тем более, и это вполне естественно, что внешний мир скорее может изменить в соответствии с собой внешнюю форму, чем внутреннюю. <...> (С. 83)

Что опыт имеет и должен иметь величайшее влияние на все, что человек предпринимает, так же и в естествознании, о котором я здесь преимущественно говорю, этого никто не будет отрицать, равно как и того, что надо признать высокую и как бы творчески независимую силу душевных способностей, которыми этот опыт воспринимается, собирается, упорядочивается и разрабатывается. Однако каким образом приобрести этот опыт и его использовать, как наши способности изощрить и применить, – это далеко не столь общеизвестно и общепризнанно. (С. 102)

Прямо невероятно, до чего отстала наука из-за того, что ученые всегда исходили только из удовлетворения отдельных практических нужд, в частностях подолгу задерживались на отдельных пунктах, а в обобщениях чрезмерно спешили с гипотезами и теориями. И все же нельзя не восхищаться, как ум человеческий, проходя сквозь все препятствия, добивается своих неотъемлемых прав и стремится к невозможному, казалось бы, согласованию идей и предметов. (С. 436)

Моим пробным камнем для всякой теории остается практика. (С. 371)

Если спросят: как лучше всего надлежит соединить идею с опытом, то я ответил бы: практикой! (С. 371)

В науке также нельзя, в сущности, ничего знать, а надо всегда делать. (С. 371)

Знание покоится на знакомстве с различимым, наука – на признании неразличимого. (С. 369)

Научиться можно только тому, что любишь, и чем глубже и полнее должно быть знание, тем сильнее, могучее и живее должна быть любовь, более того – страсть. (С. 367)

Все ученые, а если они дельны и влияют на других, то и их школы смотрят на проблематическое в науках как на что-то такое, в пользу или против чего нужно спорить, как будто это другая жизненная партия. Между тем все научное требует разрешения, примирения или установки непримиримых антиномий... (С. 366)

Науки, рассматриваемые даже в их внутреннем кругу, разрабатываются под влиянием интересов данной минуты. Могучий импульс, в особенности исходящий от чего-нибудь нового и неслыханного или хотя бы мощно двинувшегося вперед, возбуждает общее участие, которое может длиться годами и которое стало очень плодотворным особенно в последнее время. (С.365)

Пока серьезно и с увлечением не погрузишься в науки, не поверишь, сколько мертвого и мертвящего в них. Мне кажется, что собственно людей науки воодушевляет больше дух софистики, чем дух любви и истины. (С. 364)

Науки в общем всегда удаляются от жизни и снова возвращаются к ней окольным путем. (С. 364)

Развитие науки очень задерживается тем обстоятельством, что в ней отдаются и тому, чего не стоит познавать, и тому, что недоступно знанию. (С. 363)

Наука прежде всего помогает нам тем, что избавляет до некоторой степени от удивления, к которому мы от природы склонны; также и тем, что она во все повышающейся жизни пробуждает новые способности к отстранению вредного и введению полезного. (С. 363)

Что такое изобретение? Завершение искомого. (С. 344)

Становиться на одну плоскость с объектами, значит учиться. Брать объекты в их глубине, значит изобретать. (С. 344)

При изучении наук, особенно тех, которые имеют дело с природой, постановка и разрешение нижеследующего вопроса являются необходимыми, но чрезвычайно трудными: действительно ли переданное нам с давних пор, по традиции, от наших предков и почитавшееся ими за непреложную истину настолько обоснованно и надежно, что мы и впредь можем строить наши научные заключения на этом фундаменте? Или же традиционное исповедание передаваемого стало лишь чем-то раз навсегда установившимся, а потому служит скорее источником застоя, чем прогресса? Существует один признак, помогающий нам при разрешении этого вопроса: традиционная гипотеза лишь тогда верна, когда она не утратила жизненности и способствует теперь, как и раньше, активному устремлению практической деятельности. (С. 343)

Опыт сначала приносит пользу науке, затем вредит ей, так как обнаруживает и закон, и исключение. Среднее между ними отнюдь не дает истинного. (С.332)

Говорят, что между двумя противоположными мнениями лежит истина. Никоим образом! Между ними лежит проблема, то, что недоступно взору, т.е. вечно деятельная жизнь, мыслимая в покое. (С. 332) Приемлемой гипотезой я называю такую, которую мы устанавливаем как бы шутя, чтобы предоставить серьезной природе опровергнуть нас. (С. 328)

Кто не понимает, что истинное облегчает практику, может сколько угодно мудрить с ним и крючкотворствовать, чтобы хоть немного приукрасить свою ошибочную нудную работу. (С. 328)

Нужен своеобразный поворот ума для того, чтобы схватить бесформенную действительность в ее самобытнейшем виде и отличить ее от химер, которые ведь тоже настойчиво навязываются нам с известным характером действительности. (С. 329)

Общее и частное совпадают: частное есть общее, обнаруживающееся при различных условиях. (С. 327) Самое высокое было бы понять, что все фактическое есть уже теория: синева неба раскрывает нам основной закон хроматики. Не нужно только ничего искать за феноменами. Они сами составляют учение. (С. 327)

Чтобы найти выход, я рассматриваю все явления как независимые друг от друга и стараюсь властно изолировать их. Затем я рассматриваю их как корреляты, и их синтез дает самую полную жизнь. Я применяю это преимущественно к природе, но этот способ рассмотрения плодотворен и в применении к новейшей, подвижной всемирной истории. (С. 326)

Нас с юности приучают рассматривать науки как объекты, которые мы можем усваивать, использовать, над которыми можем приобретать власть. Без этой веры никто не захотел бы ничему учиться. И тем не менее каждый обращается с науками сообразно своему характеру. Молодой человек требует уверенности, требует дидактического, догматического изложения. Глубже проникнув в предмет, видишь, как в науках собственно господствует субъективный элемент, и успеха в них достигаешь лишь тогда, когда начнешь знакомиться с самим собою и своим характером. (С. 232)

Среди тех, кто разрабатывает естественные науки, можно отметить преимущественно два рода людей. Первые – люди гения, творчества и насилия, создают из себя целый мир, не очень беспокоясь о том, согласуется ли он с миром действительным. Если то, что развивается в них, совпадает с идеями мирового духа, – возникают истины, которым изумляется человечество и за которые оно в течение веков должно быть благодарно. Но если в такой дельной, гениальной голове родится химера, которой нет прообраза в универсальном мире, то подобное заблуждение может не менее властно распространиться и на столетия пленить и обмануть людей.

Люди второго рода – даровитые, проницательные, осмотрительные – проявляют себя хорошими наблюдателями, тщательными экспериментаторами, осторожными собирателями данных опыта. Но истины, которые они добывают, как и заблуждения, в которые они впадают, довольно ничтожны. Их правда часто незаметно присоединяется к общепризнанному или пропадает; их ложь не принимается, а если это и случится, то легко меркнет. (С. 159)