Текст книги "Принц Спиркреста (ЛП)"

Автор книги: Аврора Рид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

Глава 8
Баронет

Северен

– В своем эссе «В пещере Платона» американский философ и активистка Сьюзен Сонтаг утверждает: «Все фотографии – это memento mori. Сфотографировать человека – значит принять участие в его смертности, уязвимости, изменчивости. Именно вырезая этот момент и замораживая его, все фотографии свидетельствуют о том, что время неумолимо тает». Кто мне скажет, что мы понимаем под словом memento mori и, точнее, что оно означает в данном конкретном высказывании?

Руки взлетают вверх по аудитории в моем периферийном зрении. Я сижу, положив подбородок на ладонь, с остекленевшими глазами. Наш учитель фотографии Джейкоб Уэстон обожает звук собственного голоса, но его слова – не более чем белый шум, тусклый фон для моих мыслей.

Мысли о проблеме, которую представляет собой Анаис Нишихара, ее голубая юбка с блестками, ее босые ноги и воспоминание о том, как напряглись ее соски под моими пальцами. Анаис Нисихара, назвавшая меня «буржуем», проявившая неуважение ко мне в присутствии Якова и имеющая наглость быть помолвленной со мной.

С момента инцидента в клубе прошло почти две недели. После той ночи я не знаю, чего я ожидала. Конфронтации, ссоры – чего-то.

Но ничего не произошло.

– Мистер Монкруа – пенни за ваши мысли. Фотография на память?

Я со вздохом поднимаю глаза. В своем костюме без галстука и с тщательно уложенными волосами он изо всех сил старается выглядеть крутым – не то что другие учителя. Он поднимает брови и улыбается мне неискренней улыбкой.

– Конечно, – говорю я.

Он не выглядит счастливым, но он и не собирается вытягивать из меня что-то. Он уже знает, что я не из тех студентов, которые ввязываются в дискуссии в аудитории. Отношения между мной и моей камерой и тем, что находится по ту сторону объектива, – это мое личное дело.

В любом случае, он не прав.

Фотография – это не напоминание о том, что мы умрем. Фотография не имеет ничего общего со смертью. Или даже к жизни. Как и большинство вещей, которыми занимается человечество, фотография имеет отношение к власти.

Власть запечатлеть что-то. Останется фотография, а не человек, которого фотографируют. Фотограф не участвует в смертности, уязвимости или изменчивости другого человека. Он фиксирует его. Они контролируют его. Они владеют им.

Уэстон хочет, чтобы мы верили, что он любит фотографию, потому что это акт соединения, но я люблю фотографию, потому что это наоборот.

Это акт разделения, обладания, завоевания.

Я помню вид Анаис в центре танцпола, крупные блестки на ее юбке ловили меняющийся свет. Блестки, размазанные по вискам и векам, это блаженное выражение лица, эти неловкие, бандитские руки, поднятые вверх, как ветки, качающиеся на сильном ветру. Тогда я пожалел, что у меня нет с собой фотоаппарата.

Если бы мне удалось сделать этот снимок, все было бы по-другому? Смог бы я запечатлеть что-то ее, сохранить частичку ее самой? Это было бы лучше, чем ничего, потому что ничего – это все, что я получаю от нее в данный момент.

Как может человек, который должен быть моим, быть таким неуловимым?

– Теперь о вашем задании.

Я отвлекаюсь от своих мыслей и переключаю внимание на голос Вестона. Может, он и придумывает всякую банальную ерунду, но я все равно намерен сдать его курс на отлично. Когда речь заходит об учебе, я не похож ни на Эвана, который считает, что достаточно лишь минимума, ни на Якова, который живет так, будто смерть – это его тень, и ничто не имеет значения, кроме как опередить ее.

Я действительно серьезно отношусь к учебе и не собираюсь уезжать из Спиркреста с чем-то меньшим, чем отличник.

– Я бы хотел, чтобы вы сделали портрет, основанный на идее memento mori. Вы можете сделать столько фотографий, сколько захотите, но вы представите только один портрет, и к нему должно быть приложено эссе из 3 000 слов. В эссе необходимо показать глубокое раскрытие темы, а также четкое и развернутое объяснение портрета.

Memento mori. Как не вдохновляюще.

Хуже всего то, что можно сказать, что Уэстон очень гордится собой за то, что придумал это. Я обвожу взглядом аудиторию: судя по восторженным лицам других студентов, он не единственный, кто купился на его бредни. Наверное, такое влияние на окружающих достойно восхищения.

В конце концов, это не так уж отличается от влияния богатых и состоятельных людей в высшем обществе, от того, как они преклоняются перед высоколобостью друг друга.

– В этом задании я с удовольствием объявляю, что мы будем поддерживать великую традицию Спиркреста, объединяя классы фотографии и изобразительного искусства. Фотография и изобразительное искусство – двоюродные братья: их отношения давние, интимные, иногда чреваты конфликтами, но в конечном итоге это близкие отношения. Каждого из вас поставили в пару со студентом факультета изобразительного искусства, которому поручено то же самое задание, что и вам: только его портрет будет не сфотографирован, а нарисован.

Волна возбужденного ропота, поднявшаяся после его заявления, вызвала на его лице довольную улыбку. Уэстон выводит нас из кабинета фотографии в одну из студий изобразительного искусства, расположенную в конце коридора. Судя по всему, мы будем работать в их помещении, пока готовимся к заданию.

Это новое событие меня не беспокоит. По крайней мере, нам не придется целый час слушать самодовольное философствование Уэстона. Кроме того, девушки, занимающиеся изобразительным искусством, как правило, все из одной ткани: воздушные, цветущие девушки с именами типа Фелисити или Клементина. Девушки, которые слушают музыку, которую слушали их дедушки, говорят стихами в социальных сетях и относятся к себе слишком серьезно – но мне это не мешает.

Потому что с такими девушками ты, по крайней мере, знаешь, где находишься.

В отличие от этого создания хаоса и блесток, Анаис Нишихара.

Которая, конечно же, студентка факультета изобразительных искусств.

Я захожу в художественную студию и сразу замечаю ее. Не потому, что она самая красивая девушка в этом зале, а потому, что она единственная, кто не поднимает глаз, когда в зал входят студенты-фотографы.

Она сидит, скрестив ноги, несмотря на то, что сидит на табурете, ее длинные ноги неловко подогнуты под себя, как у какой-то неповоротливой птицы. Черные волосы длиной до плеч падают, как занавес, закрывая лицо, но нетрудно понять, что она смотрит, потому что она сгорбилась над страницами этюдника и что-то мечтательно пишет.

Преподаватели разговаривают, но я их не слышу. Анаис явно не заметила, что я нахожусь в комнате, и мне так хочется, чтобы она заметила это, что я с трудом сдерживаю желание бросить в нее весь свой рюкзак, чтобы привлечь ее внимание. Часть меня хочет подкрасться к ней, заглянуть на страницы ее этюдника, посмотреть, что она рисует с такой сосредоточенностью.

Другая часть меня помнит ощущение ее тела под моими руками и цветочный, морской соленый запах ее волос у моего рта и хочет почувствовать все это снова.

Это те части меня, которые я игнорирую, те части, которые были расположены слишком далеко от моего мозга, чтобы заслужить право голоса в моих действиях.

Вестон зачитывает наши пары, которые выбрали для нас учителя. Это было не очень мило, когда они делали это в младших классах, но теперь, когда мы все достаточно взрослые, чтобы пить, голосовать и трахаться, это просто оскорбительно.

Я затаил дыхание, пока не зачитали мое имя.

– Мистер Монкруа и мисс Уилкинс.

Я выдыхаю с облегчением, но не двигаюсь с места, пока Уэстон не зачитывает имя Анаис.

– Мисс Нишихара и мистер Пемброк.

Паркер, мать его, Пемброк. Паркер – сын какого-то незначительного британского баронета. Он уверен в себе больше, чем следовало бы, но раньше он никогда не попадал в поле моего зрения. Я даже не знал, что он учится в моем классе фотографии.

Я поворачиваюсь и вижу, как он идет по комнате в направлении стола Анаис. Она по-прежнему не поднимает глаз, что дает ему прекрасную возможность окинуть ее оценивающим взглядом. На Анаис особо смотреть не на что, но Паркер все равно смотрит. Почему именно он смотрит, хотелось бы знать.

Паркер подтаскивает табуретку рядом с Анаис и садится. Он наклоняется над ее рукой, чтобы заглянуть в ее этюдник, и она поднимает глаза.

Она выглядит...

Ну, она выглядит точно так же, как и в клубе, за исключением блеска и наряда. Строгая униформа Спиркреста сидит на ней немного неуклюже, а сочетание белого воротничка рубашки, черного галстука и простых волос длиной до плеч делает ее моложе, чем она есть. Она улыбается Паркеру и протягивает ему руку.

Он смеется и берет ее. Они пожимают друг другу руки. Мои глаза сужаются, а пальцы сжимаются в кулаки. Почему они так долго пожимают друг другу руки, и почему пальцы Паркера задерживаются на ее руке? Они партнеры для дурацкого школьного задания, они не собираются жениться.

Я даже не замечаю, что все еще стою возле двери, пока Уэстон не встает прямо передо мной, загораживая мне обзор.

– Все в порядке, мистер Монкруа? Мисс Уилкинс там.

Сдерживая язвительный ответ, я пробираюсь к мисс Уилкинс. В длинных светлых волосах она носит заколки с цветами, а ее ленточные локоны изящно подпрыгивают при каждом движении. Ее губы блестят и розовеют, а большие ланьи глаза обрамляет серебристая пыль.

– Привет, я Сев.

Я улыбаюсь ей, представляясь, но при этом стараюсь расположить свое тело так, чтобы мне было хорошо видно Анаис и этого смазливого идиота Паркера.

Мисс Уилкинс, кажется, этого не замечает.

– Привет, – говорит она, задыхаясь. – Я Мелоди.

– Красивое имя, – говорю я ей и перевожу взгляд на Паркера, который что-то показывает Анаис на экране своего фотоаппарата. Она все еще висит у него на шее на ремешке, заставляя их стоять вплотную друг к другу. Почему бы просто не снять ремешок?

– Спасибо. Вообще-то меня назвали в честь моей бабушки, но она еще жива – она была танцовщицей Королевского балета, поэтому все зовут меня Мелли.

– Мм… – Я перевожу взгляд с Паркера и Анаис на лицо Мелоди – Мелли, ее сверкающие глаза. Я натянуто улыбаюсь. – Очень приятно познакомиться с тобой, Мелли.

Она улыбается и играет с фиолетовой кисточкой, свисающей с ее этюдника. Обложка его испещрена наклейками с цветами и нарисованными лозами. Если бы я позволил ей, Мелли могла бы стать идеальным отвлекающим маневром. Она как раз в моем вкусе и явно заинтересована.

– Видишь вон ту девушку? – Я указываю на Анаис жестом, который, как я надеюсь, демонстрирует воздушную беззаботность. – Ты ее знаешь?

Мелли оглядывается через плечо. – Не очень. Она только что поступила в Спиркрест – она студентка-переводчица.

– Верно.

Мелли колеблется. – Ее зовут Анаис.

– Да, я знаю. – Мои глаза сужаются, когда Анаис садится на табурет с этюдником на коленях и говорит что-то Паркеру, от чего они оба смеются. – Она вообще... дружелюбный человек?

Мелли пожимает плечами. – Честно говоря, она в основном держится особняком. Она ни с кем не разговаривает, только если у нас групповая работа. Она не злая или что-то в этом роде, она просто... немного странная, я думаю.

– Мм.

Я медленно киваю, немного успокоенный информацией Мелли. Затем она наклоняется вперед, окутывая меня сахарно-сладким облаком своих цветочных духов. – Ходят слухи, что она...

Она останавливается, и я поднимаю на нее хмурый взгляд. – Что она кто?

– Эм... что она твоя невеста.

Если Мелли знает об этом слухе, то, конечно, это означает, что все в Спиркресте знают об этом. Я не говорил о своей помолвке никому, кроме своих друзей – хотя я ничуть не удивлюсь, если именно они распространили этот слух, – и я не знаю, насколько Анаис рассказывала другим. Конечно, наиболее вероятно, что кто-то прочитал об этом в колонке сплетен, и таким образом слух распространился.

Но если Мелли знает, что Анаис – моя невеста, значит, знают и все остальные. В том числе и Паркер Пемброк, этот шикарный английский болван.

Мелли начинает говорить о задании и о своих планах относительно портрета. Я заставляю себя успокоиться, не реагировать слишком остро. Я не чувствую себя собственником по отношению к Анаис – она мне не нужна, так почему же меня это должно волновать?

Но опять же, Анаис была полностью готова к сексу со случайным человеком в Лондоне, а Паркер делает то, что делает, зная, что она помолвлена со мной. Если так рассуждать, то вполне рационально быть недовольным этой ситуацией. Дело не в том, что я хочу заполучить Анаис для себя, и даже не в Анаис вообще.

Речь идет о гордости и достоинстве.

Я должен вести себя в этой ситуации зрело и сдержанно, как подобает Монкруа. Я первый признаю, что могу быть склонен к импульсивности, поэтому я должен быть уверен...

Анаис поднимает руку и осторожно берет лицо Паркера в свои ладони, наклоняя его под определенным углом. Ее прикосновения нежны, как будто она ставит цветок в вазу, и Паркер легко двигается, направляемый ею.

Я встаю на ноги. Мои ноги сами собой двигаются, неся меня через класс.

Анаис уже отпустила лицо Паркера, когда я стою рядом с ними, и они оба смотрят вверх. Все мое тело гудит, как провод под напряжением.

– Вставай, Пемброк. – Мой голос низкий и, к счастью, спокойный. – Мы меняемся партнерами.

Глава 9
Принц

Анаис

В школьной форме Северин Монкруа похож на сказочного принца-рок-звезду.

Галстук распущен, верхние пуговицы расстегнуты. На шее сверкают тонкие золотые цепочки. На пальцах – кольца с драгоценными камнями, а ресницы такие густые и темные, что кажется, будто он накрашен подводкой.

Не удивлюсь, если так оно и есть.

Он стоит и смотрит на Паркера и властно произносит. – Не заставляй меня повторяться, Пемброк.

– Мы не можем меняться, – говорит Паркер. Он сжимает в руках фотоаппарат, а его левая нога подпрыгивает вверх-вниз. Он либо нервничает, либо раздражен, либо и то, и другое. – Мистер Уэстон и мисс Годрик поставили нас в пару.

Сначала Северин хранит полное молчание. Затем его глаза сужаются. Он слегка наклоняется вперед и улыбается. Это любопытная улыбка: прямая и ледяная. Но Северин не холоден – в его зеленых глазах горит опасный огонь. Его голос едва превышает шепот, когда он говорит.

– Ты не хочешь этого делать, Пемброк.

Они смотрят друг на друга, между ними идет негласная борьба. Я наблюдаю за ними с любопытством, как за двумя животными, общающимися без слов.

Наконец, появляется победитель. Паркер вздыхает, встает и говорит: – Увидимся позже, Анаис.

Он берет свои вещи и уходит. Северин, даже не взглянув на него, садится на свое место, смахнув рюкзак на столешницу.

– Это было невероятно грубо, – говорю я ему.

Он поднимает глаза и смотрит на меня. Они действительно поразительного зеленого оттенка, мутно-зеленого цвета бледного нефрита, окольцованного серым. Сколько цветов мне нужно смешать на палитре, чтобы найти именно этот оттенок?

Его длинные, как у девушки, ресницы придают лицу изысканность, которая уравновешивает сильные очертания носа, скул и челюсти.

– Ты сама создала эту ситуацию, – отвечает он. – Если тебе не нравится, как я решаю подобные проблемы, то не создавай их.

После той ночи в клубе я так нервничала, когда увидела его снова. Нервничала, что это вызовет воспоминания о нашей первой встрече. Волновалась, что будет трудно отделить Северина, с которым я обручена, от зеленоглазого незнакомца с чувственным ртом.

Но мне не стоило беспокоиться.

Любые нежные, похотливые воспоминания меркнут перед его суровой реальностью. Ведь несмотря на все, что между нами произошло, Северин Монкруа оказался именно таким, каким я его и ожидала увидеть.

Избалованный, гордый и самодостаточный.

– Для тебя не было проблемы, с которой ты должен были справиться. – Я отвожу взгляд от него, перелистывая свой этюдник на новую страницу. – У меня был партнер для задания, которое выбрали для нас наши учителя. Мы оба следовали инструкциям и готовили свои портреты. Я не совсем понимаю, как все это могло показаться тебе проблемой.

– Правда? – усмехается он. – Ты не уверена, что открытый флирт с каким-то случайным парнем, когда все в Спиркресте знают, что ты моя невеста, может быть проблемой?

– Флирт? – Я смеюсь, скорее от удивления, чем от чего-либо еще. – Пожалуйста, скажи, что ты шутишь.

– Разве похоже, что я смеюсь?

Я подняла на него глаза. С его хмурым взглядом, яростными зелеными глазами и пышными губами он как никогда похож на капризного сказочного принца. Я прикрываю рот рукой, подавляя смех.

– А, нет, ты прав. Не похоже, чтобы ты смеялся.

Он обвиняюще показывает на меня пальцем. – Ты меня не обманешь, Анаис. Ты прекрасно знаешь, что делаешь.

– Ну, я знала. – Я показываю на свой этюдник.

– Потому что я уже определилась с композицией и ракурсом для своего портрета. Но поскольку ты лишил меня партнера, я вернулась к исходной точке. Так что нет, сейчас я не знаю, что мне делать.

– Я говорю не о портретах, – шипит он, голос напряжен от едва подавляемого разочарования. – Я говорю о флирте.

– Каком флирте? О флирте, когда я говорила с Паркером о memento mori?

– О флирте, когда вы двое держались за руки, хихикали и заглядывали друг другу в глаза, как влюбленные школьники!

Я жду, надеясь, что Северин вот-вот разразится смехом. Но смеха не последовало. Глаза по-прежнему пылают праведным гневом. Гордый подбородок и сильная челюсть полны решимости.

Жаль, что он так раздражает, ведь его, наверное, было бы очень забавно нарисовать.

– Ты действительно слишком долго отсутствовал во Франции, – говорю я, качая головой. – Что ты собираешься сказать дальше? Что мои кости запястья слишком открыты? Что мне нужен сопровождающий, который будет сопровождать меня из одной аудитории в другую?

Он наклоняется так близко, что я чувствую запах его духов – неожиданно теплый, древесный аромат, похожий на дорогую кожу и сандаловое дерево.

– Послушай, – процедил он сквозь стиснутые зубы. – Это ты переехала сюда ради меня, это тебе нужно мое имя. Самое меньшее, что ты можешь сделать, это не позорить меня, открыто флиртуя с любым парнем, который уделяет тебе хоть унцию внимания.

Я недоверчиво смеюсь. – Если под разговорами ты подразумеваешь флирт, то что мне делать? Запереться в башне, пока ты не решишь, что я тебе нужна?

Он усмехается. – Ты будешь ждать очень долго. Ты мне не нужна и никогда не будешь нужна.

В моем сознании мелькает гардеробная в клубе, мягкая, тусклая и полная удовольствия. Я поднимаю на него брови и ничего не говорю.

Его глаза сужаются. – Этого больше не повторится.

– Наконец-то, – говорю я с небольшой улыбкой. – Хоть в чем-то мы согласны.

Он смотрит на меня и открывает рот, чтобы что-то сказать, но поднимает взгляд, и его глаза слегка расширяются.

– Итак, – бодро произносит он, – memento mori-мысли?

Проследив за его взглядом, я успеваю заметить, как к нам приближается мисс Годрик. В руках у нее планшет преподавателя, а лицо слегка нахмурено.

– Вы двое не должны работать вместе, – говорит она, останавливаясь рядом с нами.

Северин поднимает глаза с выражением, которого я никогда раньше не видела на его лице. Вежливая, открытая улыбка откидывает уголки его красивого рта и обнажает жемчужно-белые зубы.

– Ах, мне очень жаль, мисс Годрик. Анаис только что переехала сюда из Франции... Не знаю, рассказывал ли вам мистер Эмброуз о... необычных обстоятельствах, в которых мы оба оказались... Но в свете всего этого я подумал, что было бы неплохо объединить усилия для выполнения этого задания? Тем более что мы с Анаис очень заняты учебой. У нас так мало возможностей проводить время вместе, и я знаю, как сильно моя маленькая Анаис скучает по дому...

Он поворачивается ко мне. Завораживает, как красиво и искренне он может улыбаться, даже если я знаю, что это фальшь. Я катаю в пальцах карандаш, мне так и хочется зарисовать его лицо, запечатлеть этот интригующий феномен ложной прелести.

– Ах, да, я понимаю, мистер Монкруа, – говорит мисс Годрик, тепло улыбаясь нам обоим. – Спасибо, что объяснили. Я думаю, что в данном случае не будет ничего страшного, если вы будете выполнять это задание вдвоем. Я сообщу об этом мистеру Уэстону. Продолжайте в том же духе.

Улыбка Северина не исчезает до тех пор, пока мисс Годрик не повернется спиной.

Я наклоняю голову. – Кто теперь лжец?

Он пожимает плечами. – Похоже, на этот раз моя очередь. Но ты все равно золотоискательница.

– А ты все еще gros bourgeois, – отвечаю я.

– Тебе не понадобится memento mori, потому что в конце концов я задушу тебя голыми руками.

– Тебе нужен memento mori, чтобы напоминать, что ты не сможешь отмахнуться от смерти так же легко, как отмахнулся от Паркера и мисс Годрик.

– Нет. – Он ухмыляется. – Я слишком красив, чтобы умереть.

– Слишком тщеславен, чтобы жить. Нарцисс утонул, глядя на собственное отражение.

Он достает из рюкзака фотоаппарат и открывает крышку. Поднеся его к лицу, он настраивает объектив и бормочет: – Продолжай говорить. Мое эссе будет о том, что твой рот – это memento mori, потому что все, что ты говоришь, еще на шаг приближает тебя к тому, чтобы быть убитой от моих рук.

– Эти хрупкие аристократические руки не могут выжать сок из лимона, – говорю я, мило улыбаясь в камеру. – Сомневаюсь, что ты сможешь меня сжать, не говоря уже о том, чтобы задушить.

– Задушить? – говорит он, глядя на меня поверх камеры. – Я не хочу тебя таким, Анаис.

– Я думала, что ты вообще меня не хочешь.

– Хватит болтать. Я хочу сделать твой портрет, пока твой рот закрыт. Мое эссе будет о том, что только смерть заставит тебя замолчать.

Я поднимаю брови. – Это все разные способы сказать, что ты понятия не имеешь, что такое memento mori. По крайней мере, Паркер знал, что это значит.

Его черты лица искажаются в гримасу. – Твои ответы хуже, чем твое чувство моды.

– По крайней мере, у меня оно есть.

– Едва ли. Когда я видел тебя в последний раз, на тебе даже не было обуви. Как чертова нищая сирота из трагической сказки.

– А ты похож на злого сказочного принца, который крадет младенцев из колыбели, чтобы заменить их гоблинами.

Он опускает камеру и ухмыляется. – Лучше принц, чем нищий.

– Ах, да, девиз Монкруа, который вдохновил нас на эту помолвку.

Он показывает мне палец, и я делаю ответный жест. Вскоре после этого мистер Вестон уводит студентов для проявки фотографий, а я сажусь и по одному из своих эскизов рисую свой портрет. Когда прозвенел звонок к концу урока, Северина нигде не было видно, и я быстро ухожу.

Я чищу зубы и готовлюсь ко сну, когда мой телефон завибрировал. Я открываю сообщение, присланное с неизвестного номера. Сообщения нет, только изображение фотографии. Я открываю ее.

Это размытая фотография меня в художественной студии. Рот открыт, выражение лица – веселое. В белом воротничке униформы и черных волосах я едва узнаю себя. Фотография далеко не лестная, и под ней появляется текст.

Северин: Лучшее, что у меня есть. Memento mori: помни, что ты умрешь, поэтому приложи больше усилий, пока ты жив.

Я роюсь в рюкзаке в поисках своего этюдника и достаю портрет, который я нарисовал после его ухода. Это Северин, нагловатая ухмылка на его лице, экстравагантная корона на голове. Я фотографирую его и отправляю, а затем пишу сообщение.

Анаис: Твой портрет. Memento mori: помни, что ты умрешь, так что не бойся обманывать себя до потери пульса.

Через две секунды появляется его ответ.

Северин: Отвали, нищая.

Я оставляю его в режиме чтения только потому, что, полагаю, это расстроит его гораздо больше, чем любой ответ.