Текст книги "Принц Спиркреста (ЛП)"

Автор книги: Аврора Рид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Глава 6
Перст чести

Северен

За пределами клуба раскинулся Лондон, темный и сверкающий под непрекращающимся моросящим дождем. Далекие уличные фонари окаймляют Темзу, которая, как огромная черная змея, извивается по городу. Лента дыма втягивает меня в темноту переулка, и, свернув за угол, я обнаруживаю Якова с сигаретой на губах, хмуро смотрящего на свой телефон.

Он поднимает глаза, услышав мои шаги, и убирает телефон в карман, достает пачку сигарет и предлагает мне одну. Это привычка, которую я все время пытаюсь бросить, но никак не могу. Особенно если учесть, что Яков молча предлагает мне сигарету всякий раз, когда я выгляжу напряженной.

– У тебя с новой девушкой не сложилось? – резко спросил он.

Я бросаю на него взгляд. – Она не моя новая девушка.

Он почти незаметно приподнимает бровь. – Так все плохо, да?

– Она не в моем вкусе, – огрызаюсь я, делая глубокую затяжку.

Курить очень неприятно, но, как и при употреблении спиртного, главное – это дискомфорт. Я наполняю легкие едким дымом и выдыхаю ядовитый венок в промозглый, темный воздух.

– Когда ты трахал ее в клубе, проблем не было, – говорит Яков.

Вряд ли это было так, но если я буду отрицать, то Яков подумает, что я просто смущаюсь, а я не смущаюсь. Стыдно должно быть Анаис – за то, что она так одета в одном из самых эксклюзивных клубов Лондона, за то, что утащила с танцпола случайного парня, даже не уточнив его имени, за то, что пытается трахнуть незнакомца, когда прекрасно знает, что помолвлена.

– У нее… – Я пытаюсь придумать оправдание. – Дерьмовое воспитание.

– Ну и что? – говорит Яков, его тон явно подразумевает, что он считает, что у меня тоже дерьмовое отношение.

Я бросаю на него взгляд. – Ну, у меня есть стандарты, ясно?

Яков проводит татуированной рукой по голове, почесывая череп сквозь стрижку. Костяшки его пальцев покрыты синяками и корочками от порезов. Якову пришлось нелегко в Спиркресте, когда он только начинал учиться, но уже давно никто в школе не смеет поднимать на него руку. И, тем не менее, без травм он, похоже, никогда не обходится.

Я бы спросил, в чем дело, но мы все уже знаем, что происходит. Жизнь Якова – как замок Иф: непроницаемая, неприступная, непостижимая.

– Значит, она тебя отвергла? – спрашивает он наотрез.

– Не будь мудаком. – Я вздыхаю. – Конечно же, она меня не отвергла.

– Мм… – Яков неопределенно хмыкнул. – Никаких акций Novus для тебя, да?

– Нет.

Мы молча докуриваем сигареты. Тон Якова может быть грубым и язвительным, но он также знает цену молчанию. В отличие от Закари, который будет высказывать мне свое мнение в самых резких и грубых выражениях, или Эвана, который напьется и будет сочувствовать мне, Яков совершенно счастлив оставить меня наедине с моими мыслями.

Что сейчас является и благословением, и проклятием.

Потому что в моих мыслях полный беспорядок, хаотичный шторм. Я думаю о дурацкой юбке Анаис с блестками, сверкающей в клубе, о том, как она схватила меня за пояс, чтобы вытащить с танцпола, как она выгнулась дугой и беззастенчиво просила то, что хотела.

Это было сексуально, пока происходило, – отличное качество, которое можно найти в случайной девушке в лондонском клубе, – но в невесте оно совершенно неуместно.

Потому что, как бы я ни думал об этом, есть только два варианта: либо Анаис знала, кто я такой, и просто пыталась играть со мной в игры разума своей дерьмовой попыткой соблазнения, либо она действительно не понимала, кто я такой, и была совершенно готова изменить мне, своему жениху, со мной, каким-то случайным парнем, которого она вытащила в клубе.

В любом случае, я в ярости.

Не может быть, чтобы Анаис не знала, кто я такой, или не узнала меня. Может быть, мы еще не встречались лично, но мое лицо расклеено по всем социальным сетям, блогам сплетен и таблоидам. Кроме того, я не могу представить, чтобы ее родители не использовали мою внешность в качестве аргумента, уговаривая ее на эту дурацкую помолвку.

Мои родители, конечно, пытались, но я не позволил им так легко манипулировать мной.

А что, если она совсем не та, за кого я ее принимаю? Анаис – довольно распространенное французское имя. Какова вероятность того, что случайная девушка по имени Анаис начала учиться в Спиркресте в то же время, что и моя невеста с таким же именем? Это моя любимая теория, самая спокойная из всех.

К сожалению, я не могу придерживаться ее очень долго.

Мы с Яковым докуриваем сигареты, бросаем окурки в лужу, образовавшуюся между булыжниками аллеи, и возвращаемся в клуб.

Мы пересекаем тусклый коридор, когда дверь одного из туалетов открывается, и оттуда выходит девушка. Ее волосы длиной до плеч заправлены за уши, а юбка с блестками сверкает даже при слабом освещении. Она довольно высокая, немного полноватая – фигура волейболистки, но без атлетизма и грации.

При виде нас ее шаги замедляются, и Яков заинтересованно наклоняет голову. Он смотрит на нее, потому что понял, что это та самая девушка из пари – моя новая девушка, как он выразился, или потому что он ее разглядывает? С Яковом трудно сказать. Внезапный импульс заставляет меня поднять руку и показать девушке средний палец.

Ее темные глаза удивленно расширяются, а затем она, скорчив гримасу, делает ответный жест и спешит мимо нас.

– Твой наряд – мусор! – Я окликаю ее, потому что скорее умру, чем позволю ей оставить за собой последнее слово – или последний средний палец, в данном случае.

Она поворачивает голову и отвечает обманчиво сладким голосом. – Как и твоя техника поцелуя.

Я одариваю ее своей самой ледяной ухмылкой. – Но ты все равно намокла.

– Pas vraiment¹³, – легкомысленно отвечает она, поворачиваясь ко мне спиной.

– Sale menteuse! ¹⁴– кричу я ей вслед.

– Gros bourgeois.¹⁵

– Michto!¹⁶

– Crapule!¹⁷

Она исчезает через двойные двери в ярком свете и музыке. Вслед за ней в коридоре воцаряется тишина. В моей груди бурлит раздражение. Не могу поверить, что последнее слово осталось за ней. Я уже подумываю пойти за ней в клуб и вытащить обратно, чтобы продолжить обмен оскорблениями.

Но взгляд Якова упирается в меня, как в подвешенное лезвие гильотины.

– Значит, с невестой ты уже познакомился, – говорит он.

Трудно не заметить веселья в его голосе, хотя бы в силу того, что Яков обычно так же многословен, как мраморная плита. Я поворачиваю голову, чтобы пронзить его ядовитым взглядом.

– Ты знал?

Он пожимает плечами. – Иначе зачем бы Лука уговаривал тебя трахнуть ее?

– Он не… – Я останавливаюсь. – Чтоб ты сдох!

Яков полуулыбнулся. – Ну, по крайней мере, у тебя встреча закончилась.

– Я ее терпеть не могу, – честно говорю я. – Я уже вижу, что она будет только занозой в моей заднице. Я не хочу иметь с ней ничего общего.

– Я в этом сомневаюсь, – говорит Яков. – Вы, кажется, созданы друг для друга.

Я бросаю на него недоверчивый взгляд. – Ты что, с ума сошел? Ты ее видел? Ты можешь себе представить, что ты ее куда-то поведешь? Она в футболке в клубе, без обуви, без макияжа – что это за образ?

Яков пожимает плечами. – Вид, который привлек твое внимание.

– За то, что он такой нелепый.

– Да какая разница, во что одета девушка? – спрашивает Яков. – Главное, что под ней.

Я мысленно возвращаюсь в гардеробную, скольжу руками по узкому телу, по маленькой груди с острыми сосками. Мой член возбуждается, но я не обращаю на это внимания. Не зря же мы были созданы так, чтобы наш мозг находился так далеко от промежности. Эти двое не столько несовместимые союзники, сколько смертельные враги.

– Не в ее случае, – говорю я Якову. – Поверь мне. Девушки моего типа хорошо одеваются и хорошо выглядят под одеждой.

– Девушки твоего типа тебя даже не интересуют, – говорит Яков, похоже, не впечатленный. – По крайней мере, эта интересна.

– Эту выбрали для меня родители, и я не собираюсь позволять им контролировать, с кем я трахаюсь или провожу время. Мне плевать на ее тело, на ее характер и на все остальное. Она могла бы быть Афродитой, самой богиней любви, и мне все равно было бы наплевать.

Я смотрю на Якова так, словно он – живое воплощение родителей Монкруа и Нишихары и их планов. Но Яков, как всегда, невозмутим. Он пожимает плечами и с мрачной русской беспечностью говорит: – Она мне нравится.

– Ну и забирай ее себе, – говорю я, пренебрежительным жестом продолжая идти к танцполу.

На лице Якова появляется редкая ухмылка. Не обычная кривая полуухмылка, а полноценная, волчья и немного дикая.

– Ты уверен?

Я показываю ему средний палец, как это было с Анаис. – Отвали.

Я сижу в приватной комнате и топлю свои проблемы в ликере Якова, когда дверь распахивается. Я поднимаю голову, ожидая увидеть Эвана, который всегда врывается в заведения, как будто он в середине матча по регби. Но вместо высокого широкоплечего американца передо мной предстает красивая девушка в облегающем золотистом платье, волосы заплетены в косы, которые ниспадают до бедер.

Мое сердце замирает.

Кайана Килберн, принцесса вечеринок Спиркреста, ворвалась в приватную кабинку, выглядя как всегда потрясающе. Ее смуглая кожа блестит на свету, а на запястьях и верхней части рук сверкают золотые браслеты. Она прекрасна, как всегда.

Она выглядит так же прекрасно, как в тот день, когда разбила мне сердце.

Она проходит мимо Луки, который развалился на диване, и встает передо мной, глядя на меня сверху вниз.

– Что ты сказал Анаис?

– Ничего такого, что могло бы тебя волновать.

Может, Кайана и разбила мне сердце, но это не значит, что она может так со мной разговаривать.

– Ну, – говорит она, – Анаис решила уехать, и я полагаю, что в этом виноват ты.

– Разве я просил тебя приводить ее сюда, Кай?

Мой тон холоден, но внутри меня вспыхивают боль и гнев. Почему Кай так заинтересована в дружбе с Анаис? Если бы она не играла с моим сердцем и не трепала его, как неосторожный ребенок игрушку, то я, возможно, уже был бы помолвлен с ней, а не с какой-то случайной незнакомкой.

Хотя Кайана причинила мне больше боли, чем любая другая девушка, я никогда не желал ей зла, и я никогда не думал, что она желает мне зла. Но я не доверяю ее намерениям привести сюда Анаис.

По крайней мере, теперь ее нет. Это приносит мне некоторое облегчение. Потому что если Анаис уехала, то мне не нужно беспокоиться о том, что она тайком встречается со случайными парнями. Не то чтобы я беспокоился об этом. Анаис может делать все, что захочет, – меня не может не волновать, как она проводит время.

Я просто не хочу, чтобы это происходило на моих глазах или на глазах тех, кто меня знает.

– У нее нет здесь друзей, – надменно говорит Кай, – и она помолвлена с молодым королем. Если ты не собирался принимать ее в Спиркресте, то кто-то должен был это сделать.

– И кто именно поручил тебе эту работу? – Я расслабляюсь в своем кресле, но мой голос холоден и резок. – Никто не просил тебя об этом. Анаис – не твоя игрушка, Кай, как и я – больше нет. Если тебе нужна какая-то игрушка, чтобы развлекать себя, найди свою собственную. Анаис – моя.

– Она тебе не принадлежит, – говорит Кайана, скрещивая руки.

– Я никогда не говорила, что она мне принадлежит. Но она помолвлена со мной, а не с тобой.

– Если она тебе так дорога, то ты должен был привезти ее сюда.

– О, я никогда не говорил, что мне не все равно, Кай. На самом деле, она мне совершенно безразлична.

Я сопротивляюсь желанию добавить, что Анаис мне так же безразлична, как и Кайана, когда она разбила мне сердце и предала мое доверие. – Ты приходишь сюда, чтобы начать ссору из-за Анаис, и мне это надоело. Мы никогда не позволяли отношениям между нами становиться ужасными, так давай не будем делать этого сейчас. Анаис – не твоя забота и не твое дело. Оставайся на своей полосе, а я останусь на своей.

– Ты такой грубый, – говорит Кай, качая головой от отвращения.

В данном случае она не ошибается. Когда мне это нужно, мои манеры могут быть изысканными. Я могу быть самым учтивым великосветским джентльменом. Но сейчас я пьян, мне скучно и я в ужасном настроении. И меньше всего мне нужно, чтобы Кайана Килберн, девчонка, которая втянула меня в свои отношения и выбросила, как мусор, наплела мне про свою собственную невесту.

– Да, да. – Я пренебрежительно машу рукой. – Обычно ты более веселая, чем сейчас, Кай. Ты что, в последнее время не получаешь никаких действий?

Она смотрит на меня. – Я получаю больше, чем ты.

– Я получаю много.

– Не сегодня, так как Анаис явно отвергла тебя.

– Отвергла меня? – Я сижу, потрясенный молниеносной вспышкой гнева. – Это она так сказала?

– Нет. – Кайана улыбается. – Я догадывалась. Но спасибо, что подтвердил.

– Как я это подтвердил?

Она пожимает плечами и с самодовольной ухмылкой поворачивается и выходит из комнаты.

Остаток ночи проходит в полном провале. Я пытаюсь извлечь из нее максимум пользы, но ничего не получается. Я танцую с красивыми девушками – девушками моего типа, в блестящих платьях, с красивыми кукольными лицами и милым, легким характером, но ничего не происходит. Как будто я танцую с бумажными куклами. В итоге я просто скучаю, переходя от одной к другой.

Я даже целую девушку во время медленной песни, и она принимает и возвращает мой поцелуй, прекрасная и податливая, ее блеск на губах имеет вкус клубники. Но внутри я остаюсь совершенно мертвым. Это не вызывает у меня даже мурашек по коже.

В конце концов, я выхожу из клуба вместе с Яковым, и с этого момента вечер стремительно сходит на нет. Ночь промелькнула мимо: спотыкаюсь на берегу Темзы, наклоняюсь над мостом, чтобы блевануть под дождем, убогий клуб с черной дверью и вывеской из мерцающего красного неона "Кровь из носа". Разбитые бутылки со спиртным, музыка в стиле хэви-метал, Яков без рубашки, избивающий кого-то – или сам избитый, или и то, и другое.

Зная его... скорее всего, и то, и другое.

Ночь заканчивается отключкой, но, по крайней мере, я больше не думаю об Анаис.

Глава 7
Король Солнца

Анаис

Приняв приглашение Кайаны пойти на вечеринку, я поняла несколько важных вещей.

Первая: что Лондон именно такой – мрачный, многолюдный и хаотичный, каким его описывают в книгах и стихах, как Париж, если бы Париж был вымазан в серую краску и угрюмый цинизм.

Вторая: что клубы напряжены и претенциозны, совсем не похожи на те вечеринки, на которые я ходила в Ориньиньи. Там полно людей в дорогой одежде, на которых слишком много парфюма и которые танцуют под громкую, повторяющуюся музыку. По крайней мере, в Ориньиньи у нас всегда было солнце, а ночью – свет звезд, пляж, море.

Хорошая вечеринка в Ориньиньи означала смех, радость и купание в розовом свете рассвета. Здесь же признаком хорошей вечеринки, похоже, является то, сколько денег вы готовы заплатить за алкоголь.

Третья: люди в Англии пьют как сумасшедшие. Пьют агрессивно, безрассудно, навязчиво. Не ради удовольствия, даже не ради кайфа. Они пьют по привычке, без радости, до беспамятства.

Четвертая: мир богатых людей тесен, и когда я провожу время в месте, где часто бывают богачи, я должен быть осторожен с теми, с кем я целуюсь. Именно поэтому я всегда так старался заводить друзей только из Ориньи, а не с Лазурного берега. То, что я уехала из Франции, не означает, что здесь другие правила.

И последняя: Северин Монкруа в реальной жизни гораздо красивее, чем на фотографиях.

Это о многом говорит, потому что его посты в социальных сетях и профессиональные портреты настолько безупречно подобраны, что кажутся скорее вымыслом, чем реальностью, современной интерпретацией портретов в стиле рококо. Но его внешность реальна – она не подвластна ни одному объективу фотокамеры, которая пыталась бы ее запечатлеть.

Его красота – для сказок: черные волосы цвета воронова крыла, глаза зеленые, как мох или изнанка березовых листьев. Его кожа имеет оливковый оттенок, который он, вероятно, унаследовал от своей матери, принадлежавшей к марокканской королевской семье, а черты лица изящны и красивы. Россыпь веснушек на носу придает ему некую причудливую молодость, а губы слегка изгибаются, придавая рту презрительную форму. Это, видимо, досталось ему от отца.

Только представители французской аристократии голубых кровей могут умудряться постоянно выглядеть столь недовольными и высокомерными.

Но если фотографии скрывали настоящую красоту Северина, то они же скрывали его детскую порывистость и нелепую самоуверенность. Я ожидала, что он будет точно таким же, как все лазурные дети старых денег, с которыми мне приходилось встречаться на протяжении многих лет, но никогда прежде я не встречал никого, кто излучал бы столько заблуждений и самодовольства.

Я уверена, что, представляя себя, Северин Монкруа видит на своей голове корону, а на шее – отороченный горностаем мех.

Когда я, наконец, возвращаюсь в Спиркрест после злополучной встречи с ним, я сразу же ложусь спать и провожу весь следующий день, очищаясь от всего, что произошло в клубе.

Я смываю с кожи запах дорогого алкоголя и дизайнерского парфюма, выпиваю литры воды, чтобы вывести из организма алкоголь, все еще текущий по моим венам. Я съедаю здоровый завтрак и стараюсь думать только о позитивном.

Очистить тело – проще простого. А вот очистить сознание – не очень.

Я бы хотела быть такой девушкой, которая могла бы сидеть в квадрате солнечного света и медитировать, отгоняя от себя проблемы. Но единственный способ, которым я могу что-то переварить, – это зарисовать мысли прямо из черепа на бумагу.

Поэтому я беру свой этюдник и пачку карандашей, кутаюсь в толстый джемпер, натягиваю на влажные волосы шерстяную шапку и отправляюсь на территорию Спиркреста.

Спиркрест прекрасен. Я бы даже могла представить, что мне это понравится, если бы здесь не было столько архаичных правил и богатых детей с высокомерными ухмылками. К счастью для меня, большинство студентов, похоже, либо еще в постели, либо лечат похмелье, потому что территория практически пуста, когда я выхожу из общежития для девочек шестого класса.

Я пересекаю ухоженные лужайки с изумрудно-зеленой травой, ряды осин и скамейки, стоящие вдоль дорожек. К северу от кампуса есть участок с деревьями, который так и манит меня: большие древние дубы с шишковатыми стволами и высоченные ели, уходящие за горизонт бархатной зеленью.

Но в итоге я остановилась в саду. Это квадрат красоты, он словно окно в другой мир, с его разноцветными цветами и мраморными статуями, расположенными с зеркальной симметрией вокруг витиеватого фонтана.

Забравшись на бортик фонтана, я устроился поудобнее: ноги скрещены, на коленях лежит этюдник.

Когда я уезжала из Ориньиньи, этюдник был совершенно пуст, чистые страницы ждали моих мыслей и чувств, но он быстро заполняется. Здесь есть наброски, сделанные во время первой беглой экскурсии по школе, мечтательные каракули первых бессонных ночей. Иллюстрации деталей Спиркреста, маленьких особенностей, которые привлекли мое внимание.

Например, геометрический узор купола, венчающего библиотеку, или замысловатые изгибы кованых ворот, или колючий горизонт, образованный башенками и финтифлюшками Старой усадьбы, а за ними – сосны и ели.

Но сегодня у меня нет настроения делать зарисовки школы. Но цветы сада с их влажными лепестками и пышной мягкостью – это именно те нежные формы, за которыми хочется следить карандашу. Мое сознание изгибается под лепестки, смягчается вместе с ними, становясь упругим и живым.

По мере того как я рисую, заклинание моего карандаша, скользящего по бумаге, приобретает форму. Оно обволакивает меня, мой расцветающий разум, перестраивая мои мысли в соответствии со стеблями, лепестками и пыльниками цветов. Я теряю себя в образах, в завораживающем скольжении карандаша.

Мой карман вибрирует, напугав меня, и посылает карандашную линию по одному цветку. Я достаю из заднего кармана телефон и смотрю на экран. Мое любимое имя в мире высвечивается над фотографией мальчика, держащего в пальцах горсть колючек, похожих на сорванную траву.

Я принимаю звонок и зажимаю телефон между плечом и ухом, изо всех сил стараясь вписать ошибочную линию в свой рисунок.

– Привет, Ноэль.

– Привет, ma petite étoile¹⁸. Как дела?

Все напряжение в моем теле исчезает, рассеиваясь внутри меня, как облако пара, выпущенное в холодный воздух.

Голос брата накрывает меня теплой волной облегчения. Все мое тело тает, освобождаясь от напряжения, о котором я даже не подозревала.

– Все... ну, все идет.

– Значит, Англия не оправдывает надежд?

Голос у него легкий. Когда Ноэль волнуется, ты никогда не узнаешь об этом. Когда Ноэль грустит или злится, нужен орлиный глаз, чтобы догадаться. Он мастер скрывать свои эмоции – я научился у него всему.

И мне еще многому предстоит научиться.

– Какой сон? – спрашиваю я, сохраняя голос таким же легким, как у него. – Кому это снится?

– Кто-то должен об этом мечтать. Лондон, город, вдохновивший многих писателей. Север, где началась промышленная революция, дикие болота, где Кэти и Хитклиф любили друг друга слишком пылко. Верно?

– Может быть. – Я улыбаюсь в телефон, хотя он меня не видит. Я улыбаюсь мечтам, которые плетут его слова. – Может быть, чья-то мечта, но не моя.

– Нет, petite étoile. Я знаю, о чем ты мечтаешь. Скоро, обещаю. – Он молчит минуту. – Так... ты уже встретила его?

Я колеблюсь.

– С кем? – спрашиваю я, хотя знаю, кого.

– Наследником Монкруа. – Голос Ноэля дрогнул от фальши. – Мальчик-аристократ с божественными глазами. Незнакомый жених.

– Да. – Я стараюсь говорить спокойно и нейтрально, чтобы Ноэль не догадался о точных обстоятельствах нашей встречи. – Я встречалась с ним.

– А, ты, да? – Я слышу, как он передвигается, как звенят ложки и керамика. Должно быть, в Японии сейчас раннее утро. Я представляю, что Ноэль только что проснулся и носится по квартире, готовит кофе и завтрак, телефон у него на громкой связи. Он не выглядит сонным, но Ноэль всегда был утренним человеком. – Ну как? Какое у тебя впечатление?

Я постукиваю пальцем по подбородку, пытаясь найти хороший способ выразить словами то, что Северин чувствует как человек.

– Ты помнишь Людовика XIV?

Ноэль разразился хохотом. – Le Roi Soleil?¹⁹

– Да. – Я киваю и улыбаюсь, хотя он меня не видит. – Представь себе его, и ты, по сути, сможете представить себе Северина Монкруа.

– Когда я думаю о нем, мне на ум приходит только та картина, где он одет как солнце с перьями в волосах.

– Да. – Моя грудь подпрыгивает, когда я испускаю тихий смех. – Именно так. Ты понял.

– Ладно, ладно. – Ноэль контролирует свой смех. – Хорошо. Итак... наследник Монкруа – это что? Зацикленный на себе, жаждущий власти и, надо полагать, немного трахающийся. Примерно так?

– Угу.

– Значит, вы двое не ладите?

Это очень сложный вопрос, и в голове сразу же прокручиваются образы: смех и танцы в калейдоскопических огнях клуба, тело Северина, прижатое к моему, его руки, скользящие под рубашкой, и горячие губы, влажно прижимающиеся к сверхчувствительной коже моей шеи.

Это не те воспоминания, которые я хочу прокручивать в голове, пока мой старший брат разговаривает по телефону. Я качаю головой и отвечаю честно.

– Нет, не совсем.

Смех исчезает из разговора, уносясь вдаль, чтобы смениться более темным течением. В этом потоке, как темные существа под поверхностью, плавают мои печаль и гнев.

Я так старалась держать их в узде. Они исходят из неизбежности: грусть от того, что Ноэль должен был покинуть меня, что я должна была покинуть своих друзей, свой дом. Злость на то, что родители прогнали Ноэля, а затем заставили меня оказаться в этой невозможной ситуации.

Мы могли бы сейчас сидеть вместе, помогать друг другу пройти через жизнь, через душевную боль. Завтракать вместе, как раньше, каждое утро, тартины с шоколадом, макая их в чашки с кофе, и говорить о сложных вещах за карточными играми.

Но это не так. И все это из-за наших родителей.

– Все в порядке? – снова спрашивает Ноэль. На этот раз его интонация другая, как будто он хочет услышать настоящий ответ.

– Нет. Не совсем.

– Понятно.

Ноэль снова замолкает. Его молчание – это пространство, которое он создает для меня, чтобы я мог поделиться своими чувствами, как чистый холст, готовый для кисти художника. Даже когда мы были молоды, Ноэль понимал, как трудно мне иногда выразить себя. Говорить кистью или карандашом – это прекрасно, это дается легко и не требует усилий. Но говорить словами иногда кажется почти непреодолимой задачей.

– Анаис. – Голос Ноэля мягкий, когда он наконец заговорил. В его тоне нет грусти, но я и не ожидала этого, потому что Ноэль всегда держит свои эмоции в тайне, даже от меня, иногда даже от самого себя. – Мы купили билеты. Тебе осталось ждать всего один год. Один год – это ничто, и у нас есть план. Получишь квалификацию в Великобритании, используешь ее при поступлении в университет, потом переедешь сюда и продолжишь образование. Если ты сейчас поторопишься, если мы изменим план, вытащим тебя, то что произойдет? Ты приедешь в Японию без своей квалификации, и что тогда? Буде пытаться наверстать упущенное? Бороться с поступлением в университет?

У меня в горле встает комок. Я знаю, что Ноэль прав. Единственная причина, по которой я затеял весь этот переезд, заключалась в том, чтобы получить английские аттестаты. Английские дипломы будут лучше восприниматься в Японии, потому что я буду поступать на англоязычные курсы.

Конечной целью всегда было пойти по стопам Ноэля и сбежать в Японию, где я воссоединюсь с ним и наконец-то смогу жить своей собственной жизнью.

Жизнь вдали от ожиданий моих родителей, от богатых людей из высшего класса, частью которого они так отчаянно хотят стать, от этой архаичной связи с избалованным, тщеславным наследником.

– Я знаю, – говорю я наконец. – Я знаю, Ноэль.

– Что-то случилось?

Даже если бы я хотела рассказать Ноэлю, с чего бы я начала? Как бы я начала рассказывать о том, как пыталась отвлечься на красивого мальчика в клубе, а в итоге обменивалась оскорблениями со своим женихом, как политическая марионетка в средневековом браке?

Даже думать об этих событиях сюрреалистично, как о чем-то, что я вообразила в своих воспоминаниях.

– Ничего такого, что я могла бы тебе описать. – Я выдохнула, наполовину смеясь, наполовину вздыхая. – Честно говоря, это все просто штучки Roi Soleil.

Ноэль смеется. – Да? И кем же ты тогда становишься? Будущей королевой-консортом?

– Мм... скорее, придворным шутом. Или, по крайней мере, камердинером низшего ранга.

Смех Ноэля стихает, и он вздыхает.

– С тобой все будет хорошо, Анаис. – Голос Ноэля низкий и мягкий. – Помни о звездах. Помни, как они далеки, как далеки от всего, и ничто не может до них добраться. Мир может восхищаться твоим светом или прятать его, но наследник Монкруа, при всем его статусе и деньгах, не сможет добраться до тебя, несмотря ни на что. Ты запомнишь это для меня?

– Да, – шепчу я в трубку. – Я буду помнить.

– Яркая и неприкасаемая, – напоминает мне Ноэль. – Как звезда.

– Да.

– Ты будешь часто писать мне?

– Конечно.

– И ты будешь помнить, как я тебя люблю и как мне не терпится тебя увидеть?

– Я тоже не могу дождаться встречи с тобой.

– Люблю тебя, сестренка.

– Люблю тебя еще больше.

Я вешаю трубку первой, чтобы ему не было обидно, что он бросил трубку. Я секунду смотрю на телефон, на его маленькое лицо в кружочке над его именем. Он выглядит точно так же, как я, и мы оба выглядим как точная смесь наших родителей. У нас мамин цвет кожи и долговязое телосложение, а у отца – прямые черные волосы и разрез глаз. Те самые волосы и разрез глаз, которые заставляли всех французов задавать нам вопрос: А откуда ты на самом деле? с самого нашего рождения, несмотря на то, что мы оба родились во Франции.

Французы никогда не считали нас настоящими французами, но в Японии, где сейчас живет мой брат, люди всегда спрашивают его, откуда он родом, так что я думаю, что они тоже не считают его настоящим японцем.

Никто из нас ни к кому по-настоящему не принадлежит – но это никогда не имело значения, когда мы были друг у друга. И сейчас мы можем находиться на разных концах света, но это не имеет значения. У меня всегда будет Ноэль, а у него всегда буду я.

Один год. Я должна прожить только один год.

Один год, и тогда все будет хорошо. Я буду свободна, с Ноэлем, и моя настоящая жизнь наконец-то начнется.