Текст книги "Укротить сердце (ЛП)"
Автор книги: Ава Хантер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)
– Надо было привести себя в порядок, ― ворчу я.
– Нет! ― восклицает она, а затем прикусывает губу. ― Таким ты мне нравишься больше.
– Каким?
– Грязным. ― Розовый румянец окрашивает ее щеки. Черт, она выглядит мило.
Появляется официантка, нетерпеливо взмахивая рукой.
– Что будете пить?
– Выбирай сама, ― говорю я Руби. ― Это твой вечер.
Она вздыхает.
– Разве это справедливо? Ты наконец-то взял выходной в этом году? Тысячелетии?
Я улыбаюсь правдивости ее слов.
– Что-то вроде этого.
– Мой вечер, да? ― На ее лице появляется неуверенность, пока ее глаза сканируют меню на меловой доске. ― Как насчет… виски с соленым огурцом и двух бутылок пива?
Официантка исчезает.
Я барабаню по столу.
– Теперь ты говоришь на моем языке.
– Что? Грубо и задиристо? Или ворчливо и хмуро?
Я смеюсь. Застигнутые врасплох этим звуком, мы с Руби оба вздрагиваем.
Господи. Когда я в последний раз так смеялся?
– Видишь… ― говорит она, протягивая маленькую руку к моей челюсти. ― Ты умеешь смеяться.
Я закатываю глаза, борясь со своей продолжающей расширяться улыбкой.
– Да, но не привыкай к этому.
– О, я уже привыкла, ковбой. Никаких отговорок. Теперь ты должен улыбаться мне не менее двух процентов времени.
Прекрасно понимая, что весь чертов город смотрит на нас, я хмыкаю. Это инстинктивно, то, как я тянусь к ней, то, как она мне нужна. Я придвигаю ее табурет ближе, желая, чтобы она была рядом со мной, чтобы я мог вдыхать ее клубничный аромат и греться в ее солнечном сиянии. Я не могу оторваться от нее. Я готов бороться со всем миром за одну только ее улыбку. В Руби есть что-то такое, что усмиряет все дерьмо внутри меня.
Она отличается от того, к чему я привык. От того, что, как мне казалось, я хотел или в чем нуждался. Я стараюсь не сравнивать женщин с Мэгги. Особенно Руби. Они совершенно разные. Мэгги была похожа на грозовую тучу, а Руби ― на легкий ветерок. Но единственное, что их объединяет, ― это их сердца.
Может, я и сделан из гравия, но Руби ― она из золота.
Руби смотрит на меня своими большими голубыми глазами.
– Я никогда раньше не была в баре. Не в таком.
У меня сжимается сердце. Чем больше она открывается, тем больше кажется, что она всю жизнь прожила в башне. Мне это не нравится. Но прежде, чем я успеваю задать вопрос, она наклоняется и заговорщицки шепчет:
– Ну, и что мы будем делать?
Я усмехаюсь.
– Мы будем пить. Смотреть на других. А потом танцевать. ― Я показываю на группу, состоящую всего из одного парня в подтяжках и цилиндре, который настраивает гитару и усилитель. ― Это Марвин. Он клянется, что инопланетяне похищают его коров каждый вторник, но он умеет играть кавер на песню «По всей сторожевой башне», так что мы воздерживаемся от того, чтобы вымазать его дегтем и извалять в перьях на площади.
Хихикая, она восторженно хлопает в ладоши. В это же время приносят напитки.
– Как я уже говорила, мне нравится этот бар.
– Просто подожди, пока он не сыграет свою ирландскую джигу. ― Я поднимаю свою рюмку. ― За тебя, малышка.
– За тебя.
Руби опрокидывает рюмку. Я прячу улыбку от того, как широко распахиваются ее глаза.
– Вау, ― выдыхает она. ― Это сильно.
– Эй, зацени. ― Я указываю на включенный телевизор, и Руби смотрит туда. На экране ― первый музыкальный клип Грейди. ― Это мой младший брат.
Она улыбается.
– Еще один брат?
Я делаю глоток пива.
– Ага.
– Большая семья, ― отмечает она, постукивая ногтем по столу.
– С каждой секундой становится все больше. ― Я достаю телефон и показываю ей фото своих племянниц. ― Моя младшая сестра только что родила близнецов. Кора и Дейзи.
– О, Чарли, ― говорит Руби, ее глаза сияют, когда она просматривает фотографии. ― Они прекрасны.
Гордость переполняет меня.
– Да. Надо будет как-нибудь съездить в Нэшвилл.
Взгляд Руби скользит по моему лицу, оценивая.
– Ты любишь детей?
– Да. ― Я прочищаю горло, признание словно лезвие ножа вонзается в мой живот. ― Да. Люблю.
Будучи одним из шести детей, я хочу беспорядка и хаоса, которые царят в большой семье. Что бы ни подкидывала мне жизнь, у меня всегда есть мои братья и сестры. Никакого одиночества, много смеха и любви. Семья лежит в основе моей сущности как мужчины. Это все, что важно, что имеет значение в этом мире.
Когда я поднимаю глаза, то вижу, что Руби погрузилась в раздумья, она словно погасла.
Мне это не нравится. Потянувшись, я провожу ладонью по ее обнаженной руке, желая снова сделать ее счастливой.
– Ты в порядке?
– Я в порядке, ― говорит она, выдыхая. Она делает глоток пива и пожимает хрупким плечом. ― Просто… впитываю все это.
Так что я поступаю также.
Со своего места я вижу весь бар. Пары танцуют тустеп22 на танцполе, а группа ковбоев играет в дартс. Тина, у которой сегодня выходной, сидит с мужем за барной стойкой. Группа незнакомых городских ребят в поло и бейсбольных кепках, одетых козырьком назад, опрокидывают шоты у барной стойки.
И тут я замечаю Уайетта и женщину с копной иссиня-черных кудрей и губами, красными, как место преступления.
Он сидит за угловым столиком, прижимаясь к Шине Вулфингтон. Мой брат кивает мне, но возвращает свое внимание к Шине, обхватывая ее рукой и притягивая к себе.
Шина, стилист в «Доме волос», пыталась подобраться к нам с тех пор, как мы приехали в город. Но мы все были достаточно умны, чтобы не связываться с ней.
До сих пор.
Что, черт возьми, делает Уайетт?
Шина ― это проблема. Острая, смертоносная, хладнокровная проблема.
Я чертыхаюсь, когда вижу Фэллон. Она плывет по бару, как акула, глаза прищурены, стройное тело напряжено, как пружина.
– Черт, ― бормочу я.
Это гребаный смертельный треугольник.
– Чарли? ― мягкий голос Руби возвращает меня обратно. ― В чем дело?
– Ничего, ― говорю я, не желая, чтобы она волновалась из-за дерьма Уайетта.
Мое внимание привлекает тихий перебор гитарных струн. Марвин напевает старую песню Алана Джексона.
К черту это. К черту переживания из-за Уайетта. К черту работу.
Пора заключить эту девушку в свои объятия.
Я беру Руби за руку.
– Хочешь потанцевать? ― спрашиваю я, выгибая бровь. ― Вычеркнуть этот пункт из своего списка?
В ответ я получаю улыбку ярче сотни солнц.
– Да. С удовольствием. – Ее очаровательный носик морщится. ― Я просто не знаю, как…
– Я поведу.
Прежде чем она успевает соскользнуть с табурета, я подхватываю ее за талию и прижимаю к себе, положив руку ей на спину. Она ахает, когда я начинаю кружить ее.
Мужчины Монтгомери не стесняются того, что знают толк в танцах. Это то, на чем мы выросли ― музыка кантри, тустеп и хонки-тонк23. Умение танцевать открывает многие двери, привлекает красивых женщин в твои объятия, и прямо сейчас я счастливый мужчина.
– Двигай ножками, малышка, ― говорю я, беря ее за руку.
Руби смеется и прижимается ко мне. Она так легко движется в моих объятиях, пока я веду ее в простом тустепе, который она быстро осваивает.
Одна песня превращается в две, а две ― в три.
Мы рисуем на танцполе свой собственный квадрат, сжигая его как лесной пожар. Крепко сжимая ее в объятиях, я держу ее как можно ближе, стараясь уворачиваться от других идиотов на танцполе. Я не позволю какому-то придурку врезаться в Руби.
– Чарли, ― выдыхает она, ее улыбка растет. ― Ты заставишь меня потерять мои туфли.
Я ухмыляюсь, глядя на нее.
Подол ее сарафана взмывает, и в этот момент я понимаю, что танцы были придуманы для того, чтобы я мог увидеть, как Руби кружится в юбке.
– Это значит, что ты все делаешь правильно, ― шепчу я ей в губы.
Я крепко прижимаю ее к груди, впечатывая в свое тело, желая охватить всю ее целиком. Она хихикает, когда я кручу ее и кладу ладонь на ее попку. Снова взяв ее за руку, я раскручиваю ее. Когда она снова прижимается ко мне, я опускаю ее, откидывая голову назад, пока ее волосы не коснутся пола. Ее гибкая фигура выпрямляется, и все, что я могу сделать, это восхититься. Она чертовски красива, с ее растрепанными волосами и раскрасневшимися щеками, вся беззаботная, дикая и цветущая.
Но тут Руби отстраняется, в ее широко раскрытых глазах мелькает страх.
– О, ― задыхается она. ― Мне нужно остановиться, Чарли.
Прежде чем я успеваю понять, что происходит, она вырывается из моих объятий и хватается за наш столик, опрокидывая вторую порцию наших напитков. Пиво выплескивается их бокалов.
Я не думаю. Я просто двигаюсь.
Я мгновенно оказываюсь рядом с ней.
– Руби? ― Я осматриваю ее на предмет повреждений. ― Дорогая, ты в порядке?
Вздрогнув, она нагибается вперед. Ее глаза закрываются, костяшки пальцев белеют, когда она сжимает столешницу.
– Я в порядке. У меня на секунду закружилась голова.
– Ты не в порядке, ― резко говорю я, обеспокоенный ее бледным лицом. Дыхание у нее прерывистое, и она выглядит так, будто вот-вот упадет в обморок.
Во мне поднимается чувство, которого я не испытывал уже много лет. Забота.
Черт. Я забочусь о ней.
Я обхватываю ее за талию и оглядываюсь в поисках задней двери.
– Мы уходим. Прямо сейчас.
– Нет! ― Она выпрямляется, и я прижимаю ее к себе. ― Ни за что. Мы не уйдем. ― Ее смех дрожит. ― Я не часто делаю это. Пью. Танцую. Мне просто нужно перевести дух.
– Не спорь со мной.
– Я и не спорю. Я убеждаю тебя.
– Ты уверена? ― Я изучающе смотрю на нее, в опасной близости от того, чтобы перекинуть ее через плечо и вынести из бара. Она может спорить со мной сколько угодно дома.
– Это моя ночь, ковбой. ― Упрямство вспыхивает в ее больших голубых глазах, и часть моего беспокойства улетучивается. ― Мне весело. Я не хочу уходить. ― Она проводит рукой по моей груди, и все мое тело замирает от ее успокаивающего прикосновения. ― Пожалуйста, Чарли, давай…
Резкий хлопок обрывает ее слова. Инстинкт заставляет меня шагнуть к ней, закрывая своим телом.
В баре наступает тишина.
В этот момент я вижу, как ладонь Фэллон покидает лицо Уайетта. Его левая щека вспыхивает ярко-красным, пока они смотрят друг на друга. Затем Фэллон произносит что-то похожее на «да пошел ты» и выбегает через заднюю дверь.
Я хмурюсь, замечая, как Уайетт приподнимается, чтобы пойти за ней, но Шина тянет его обратно к себе.
– Господи, ― рычу я.
Об этом узнает все Воскрешение. В таком маленьком городке сплетни распространяются как лесной пожар.
– Что происходит? ― шепчет Руби. Она сжимает мое плечо и встает на цыпочки, чтобы лучше видеть.
Проведя рукой по лицу, я поворачиваюсь к ней.
– Я беру назад свои слова об Уайетте. Он идиот.
– Я должна поговорить с ней. ― Руби сжимает мою руку, а затем прижимает сумочку к груди и спешит за Фэллон на улицу.
Я бросаю взгляд на своего тупоголового брата, пока Шина воркует над ним.
Я в бешенстве. По-настоящему в гребаном бешенстве. Уайетт зашел слишком далеко с Фэллон. Что бы он ни делал, моему брату нужно научиться не трахать сердце хорошей женщины.
Я смотрю на заднюю дверь, за которой исчезла Руби, и думаю, не стоит ли мне самому последовать собственному чертову совету.
И не слишком ли уже поздно?
Глава 20
Руби
Я делаю глубокий вдох и подхожу к Фэллон. Она стоит рядом с мусорным баком в переулке и курит. Вблизи она выглядит раздраженной и агрессивной. Небольшой серебристый шрам тянется вдоль ее челюсти, а темно-каштановые волосы ниспадают до середины спины. Обрезанные шорты, в которые она одета, демонстрируют красочные татуировки в стиле родео, которые тянутся вверх по бедрам, подчеркивая ее худые, мускулистые бедра.
Хотя мы уже встречались, я не уверена, что она захочет поговорить со мной. По правде говоря, я восхищаюсь Фэллон. Завидую ей. Ее татуировкам, ее лошадям и ее свободе. Она прямая и свирепая, и у нее нет бомбы замедленного действия в груди.
Фэллон выпускает дым, когда видит меня.
– Черт. Не говори моему отцу.
Я улыбаюсь.
– Со мной твои секреты в безопасности.
Она хмыкает и глубоко затягивается сигаретой. Дым клубится в воздухе между нами.
– Мне жаль, ― говорю я, думая о той женщине в баре, которая гладит кроваво-красными ногтями руку Уайетта. Если бы это был Чарли, я бы взяла свою рюмку и швырнула ее ему в голову. ― Насчет Уайетта.
Фэллон пожимает плечами. Пылающий гнев в ее глазах ― единственный признак того, что она ранена.
– Нет никакого Уайетта, ― говорит она, растягивая слова и энергично качая головой. ― Он настоящий клоун, от которого я планирую держаться как можно дальше.
Молча мы смотрим в темноту переулка. В чернильно-черном ночном небе сверкают звезды. Лунного света достаточно, чтобы разглядеть исписанные граффити кирпичные стены и брошенные на землю пивные банки. В воздухе витает аромат сосен и лета. Прохладный ветерок высушивает пот у меня на лбу, и я делаю глубокий вдох.
Я рада передышке после того, что произошло в баре после выпивки и быстрых танцев. Я прижимаю руку к своему все еще бешено колотящемуся сердцу, желая, чтобы оно вернулось к нормальному ритму. Такому, чтобы я не потеряла сознание прямо на танцполе.
Эта мысль, словно электрошокер для моих эмоций, сбивает с ног. Сегодняшний вечер ― ужасное напоминание о правде моего положения. Моего состояния.
Я закрываю глаза.
Я лгу Чарли.
Мое сердце не в порядке и никогда не будет в порядке.
Чарли хочет детей. То, что я никогда не смогу ему дать из-за своего сердца.
Я качаю головой, злясь на себя за то, что вообще допустила эту мысль. Это не имеет значения. Нас нет и никогда не будет.
Через восемь недель я уеду.
Фэллон бросает сигарету на землю и затаптывает сапогом.
– Ну что? Как тебе танцы с Чарли Монтгомери? Вы двое там хорошо смотрелись.
– Это было весело. Просто летнее развлечение, ― уточняю я, не совсем понимая, зачем пытаюсь это прояснить. Может быть, потому что отрицать легче, когда произносишь это вслух. Когда позволяешь другим людям услышать и сделать это более реальным.
Она обдумывает мои слова, ее ореховые глаза блестят.
– Тебе нравится здесь? В Воскрешении?
– Нравится. Мне нравится.
– Но не настолько, чтобы остаться?
Я колеблюсь, решая, стоит ли говорить больше, поделиться с ней.
– Нет. Я не могу.
– Тебе повезло, ― говорит она, и в ее хриплом голосе слышится тоска. ― Ты можешь уехать, когда захочешь.
Но я не хочу уезжать.
Этот город кажется мне родным. Я чувствую, что принадлежу ему. Здесь другой воздух. Здесь мое сердце бьется по-другому, сильнее, только потому, что я нахожусь на ранчо «Беглец».
Я думала, что смогу это сделать. Я думала, что это будет легко. Заработать немного денег. Помочь владельцу ранчо. Заняться хорошим сексом с ворчливым ковбоем, а потом сбежать.
Без всяких обязательств.
И все же…
Чарли до сих пор носит мою ленточку на запястье.
Что это значит?
Ничего.
Это не должно значить абсолютно ничего.
– На что это похоже? ― спрашиваю я Фэллон. ― Ездить верхом?
Ее суровый взгляд смягчается. Несколько секунд она молчит. Когда она заговаривает, выражение ее лица становится неземным, мечтательным.
– Это сводит меня с ума и заставляет жить. ― В ее голосе звучит страсть. ― Я готова умереть за это. Я бы умерла, если бы никогда не смогла сделать это снова. ― Вскинув бровь, она переводит взгляд на меня. ― Я прекрасно понимаю, что эти две вещи взаимоисключающие.
Меня пробирает дрожь. Я чувствую то же самое.
– Ты никогда не ездила на лошади?
– Нет. Чарли не разрешает. ― Я делаю шаг вперед, глядя на темный бордель, залитый лунным светом. Зная, что это хороший контент для Инстаграм-аккаунта ранчо «Беглец», я достаю свой телефон и переключаю его в ночной режим. Я смотрю на Фэллон. ― Это его лошади, ты же знаешь. Я не могу просто украсть одну.
Фэллон ухмыляется.
– Ну, технически, ты можешь…
От одного только упоминания о Чарли у меня сжимается сердце. Улыбка появляется на моих губах, когда я вспоминаю рычащего мужчину, которого впервые встретила в «Пустом месте». Ковбоя, которого я считала холодным и неулыбчивым. Но я ошибалась. Было так много незначительных моментов, когда его нежные действия разрушали тот образ, который я создала в своей голове. Чарли приносит мне цветы, водит на танцы, носит мою ленточку на запястье… и секс. Секс не просто хороший ― он потрясающий.
Меняющий сердце.
Жесткий панцирь Чарли ― это щит, оберегающий его от того, что причиняет боль.
Я делаю то же самое. Не рассказывая Чарли о своем сердце, я держу его на расстоянии.
– У него есть на то причины, ― говорит Фэллон, и я удивляюсь нерешительности, которая отражается на ее лице. ― Чарли ― хороший парень. Я знаю его уже десять лет, и он… очень сильный, да. Но я никогда не видела у него такого выражения лица.
Я должна сказать ей, что не имеет значения, как он смотрит на меня. Несмотря на это, мое сердце бешено колотится, и я не могу удержаться, чтобы не спросить:
– И что это за взгляд?
Фэллон улыбается.
– Как будто ты владеешь каждым атомом его тела.
При ее словах у меня перехватывает дыхание.
– О, ― с трудом выдавливаю я и поднимаю телефон, чтобы сфотографировать бордель, пытаясь прогнать чувство отчаяния, нарастающее во мне.
Не успеваю я сделать снимок, как над нами раздается смех. Я замираю, переводя взгляд на Фэллон, которая пожимает плечами. Шаги раздаются на кованом железном балконе борделя. Сквозь прутья видны мужчина и женщина. Их трудно разглядеть, но у женщины длинные каштановые волосы и хрипловатый смех. Мужчина ― высокий, с серебристыми волосами и худым «лисьим» лицом.
Раздается шорох ткани, звяканье ремня, звук спускаемых штанов. Ремень, как змея, пробирается сквозь шлевки, на блестящей пряжке отражается лунный свет. А потом женщина опускается на колени и открывает рот.
– Святое дерьмо, ― говорит Фэллон. ― Время пип-шоу.
– Я думала, это музей, ― шепчу я, запрокидывая голову, чтобы посмотреть наверх. Прохладный ночной воздух оглашают стоны.
На лице Фэллон выражение восхищения.
– Похоже, он все еще работает в нерабочее время.
Любопытство заставляет меня встать так, чтобы лучше видеть.
– Ты знаешь, кто они?
– Нет. ― Она прищуривается. ― Не вижу. ― Ее острый локоть упирается мне в бок, и я глушу вскрик рукой. ― Сделай снимок. Мы сможем увеличить изображение.
Я смотрю на нее с открытым восхищением.
– Зачем?
– Потому что мне чертовски любопытно, вот зачем. ― Она подталкивает меня вперед. ― Если ты трахаешься на открытом балконе в моем городе, то не заслуживаешь уединения.
Она права.
– Давай, Руби, ― говорит она и улыбается мне. ― Поживи немного.
Ключевое слово ― поживи.
Адреналин и волнение заставляют меня навести камеру на загадочную пару.
И я делаю это.
Я фотографирую их.
Фэллон, хмыкнув, хватает меня и тащит обратно в тень.
– Дикая маленькая бунтарка, ― шипит она, в ее голосе звучит гордость.
Я смотрю на руку Фэллон, перекинутую через мою, на ее крепкую хватку, на ее красивые длинные пальцы, украшенные кольцами с бирюзой. Я никогда в жизни не испытывала такого чувства дружбы, общности, защищенности.
Над нами раздается какое-то движение, скрип ремня, а затем смех и голоса исчезают, как только дверь захлопывается.
В переулке воцаряется тишина.
Я увеличиваю фотографию, и Фэллон смотрит через мое плечо.
– Ты его знаешь? ― спрашиваю я.
– Нет. – Она выглядит разочарованной. ― Ну, это был интересный опыт. ― Фэллон делает шаг в переулок. ― Обнажать души. Ловить незнакомцев на тайных делах. Мы должны делать это чаще. ― Она пожимает плечами. В тени и лунном свете она похожа на призрачную ковбойшу, готовую отомстить. ― Я пойду домой. Возвращайся к своему мужчине, Руби.
– Он не мой мужчина, ― настаиваю я, хотя от ее слов по телу пробегает волна тепла.
В ее ухмылке мелькает веселье.
– Как скажешь.
Я смотрю, как она уходит в ночь. Потом смеюсь и качаю головой.
Думаю, мы обе лгуньи.
Все еще размышляя над словами Фэллон, я иду по темному переулку к входу в бар.
Когда я поворачиваю за угол, парень преграждает мне дорогу. На нем розовая футболка-поло и бейсболка, надетая козырьком назад, и он так же неуместен в этом баре, как я в «Пустом месте». Приподняв бровь, он окидывает меня сальным взглядом с головы до ног.
– Извините. ― Я пытаюсь протиснуться мимо него. На танцполе из опилок уже собралась большая толпа. Чарли, должно быть, затерялся где-то в людской массе.
Он выталкивает меня обратно в коридор и кладет руки мне на талию.
– Сегодня мы потанцуем. ― Его голос звучит невнятно из-за алкоголя.
Я расправляю плечи и выпрямляюсь, надеясь выглядеть устрашающе.
– Я не хочу танцевать. Только не с тобой.
Он издает короткий смешок.
– Первый раз? Не волнуйся. Я позабочусь о тебе, красотка.
У меня перехватывает дыхание, страх пронзает позвоночник. Я соглашусь на любые неприятные комментарии в Инстаграме, вместо этого мерзкого парня, ухмыляющегося передо мной.
Он вторгается в мое пространство, и мое сердце ускоряется. Мне это не нравится. Он ― не Чарли. Он ― не мой ковбой.
– Пропусти меня. ― Я толкаю его, но он снова преграждает мне путь.
– Ты слышал ее. Отойди, блядь, от нее подальше. Сейчас же.
От грубого голоса Чарли мое сердце уходит в пятки.
Парень фыркает.
– Пошел ты, чувак…
Прежде чем он успевает сказать что-то еще, крепкая рука хватает парня за шкирку, чтобы оттащить от меня. Парень летит в стену, словно он не более чем мешок с мусором.
– Ты в порядке? ― спрашивает Чарли, становясь рядом со мной, но его глаза не отрываются от парня. Кулаки Чарли сжаты, его мускулистое тело напряжено.
Очевидно, что, если бы меня здесь не было, Чарли прямо сейчас набросился бы на него.
– Да, ― вздыхаю я, застыв перед Чарли. Притягиваемая его агрессией.
– Пошел ты, братан.
Видимо, парень не понял намеков и смертоносных взглядов Чарли, потому что снова делает шаг вперед, но Чарли упирается ему в грудь.
– Плохая идея, ― рычит он.
Взгляд Поло падает на ленточку на запястье Чарли. Мою ленточку.
– Что это, здоровяк? Навел красоту сегодня?
Как только он тянет за конец ленты, чтобы снять ее с запястья, Чарли хватает его за руку. Выкручивает.
У меня по позвоночнику пробегают мурашки, когда глаза Чарли становятся дикими.
– О, черт, чувак! ― Капли пота стекают по лицу парня. ― Я просто пошутил.
С напряженным, угрожающим выражением лица Чарли рычит:
– Только прикоснись к ней, и я оторву твою руку от гребаного тела.
Воздух наполняется страхом, и парень пытается сделать шаг назад.
Но Чарли держит крепко. Делает шаг вперед.
– Я скажу это один раз. Когда женщина говорит ― нет, она имеет в виду ― нет. Я ясно выражаюсь?
Парень судорожно глотает воздух.
– Да, сэр.
– Убирайся отсюда нахрен, ― огрызается Чарли. С ворчанием он выталкивает Поло из зала на танцпол. Затем он свистит, и толпа оживает. Местные жители тащат Поло к выходу, обливая его пивом и отправляя восвояси.
– Планируешь подраться из-за меня, ковбой? ― спрашиваю я, медленно придвигаясь к нему, влекомая каким-то магнетическим чувством.
Ненавижу, как сильно я хочу снова оказаться в его объятиях. Чарли выглядит таким красивым. В своих выцветших голубых джинсах, мягкой джинсовой рубашке, закатанной до локтей, поношенных сапогах и с блестящей медной пряжкой на ремне, он ― воплощение настоящего мужчины. Я жажду всего, что связано с ним. Настоящий ковбой, который любит землю, животных и работает руками.
Я хочу его.
– Чертовски верно, планирую. ― Он подается вперед, в его темных глазах плещутся собственичество и вожделение. Он притягивает меня к своей груди, его мощные, рельефные мышцы напрягаются, когда он приподнимает мой подбородок, чтобы встретиться с его обжигающим взглядом. ― Когда кто-то другой прикасается к тебе, Руби, это сводит меня с ума.
Одним быстрым движением наши губы сливаются. Я стону, запуская пальцы в его темные волосы. Поцелуй становится настойчивым, отчаянным, и каждый дюйм моей кожи загорается. Я чувствую знакомое учащение пульса и упиваюсь им. Только Чарли может сделать это со мной.
Я всхлипываю, когда мы отстраняемся друг от друга, хватаясь за переднюю часть его рубашки.
Его пристальный взгляд все еще прикован к моему лицу. Затем на его губах появляется сексуальная улыбка.
– Что я могу сказать, дорогая? Туристы.
Я улыбаюсь ему.
– Полегче, ковбой. Я была такой же четыре недели назад.
– Больше нет, ― говорит он. ― Разве ты не слышала? Ты местная, Руби. ― Приподняв мой подбородок, он проводит подушечкой большого пальца по моей нижней губе. ― По крайней мере, для меня.
Я краснею и вскидываю бровь.
– Ты не это говорил в ночь нашего знакомства.
– Я был неправ, ― говорит он, и это честное признание, его грубоватая мягкость заставляют мое сердце бешено биться. ― Ну же. – Он защитным жестом кладет руку мне на талию, контролируя мое движение и уверенно провожая меня обратно в бар. Я всегда буду защищать тебя, говорит мне его прикосновение. Ты всегда будешь со мной. ― Танцпол скучал по тебе.
Я скучал по тебе.
– Ты в порядке? ― спрашивает он, увлекая меня в медленный танец. Марвин поет медленную меланхоличную версию песни Nitty Gritty Dirt Band «Fishing in the Dark».
Я смотрю на него глазами, полными желания.
– Уже лучше.
– Фэллон в порядке?
– Она ушла домой. Но я думаю, с ней все в порядке. Как Уайетт?
– Не беспокойся об Уайетте.
Я перевожу взгляд на ленточку на его запястье.
– Как долго ты собираешься носить эту ленту, ковбой?
– Столько, сколько ты захочешь.
– О, ― тихонько выдыхаю я.
Мое сердце бешено колотится. Огонь сжигает воздух между нами.
От его заявления у меня подкашиваются ноги, а сердце пропускает все положенные ему удары.
Я не знаю, что означает его ответ, я просто знаю, что это слишком.
Слишком для меня.
Как будто это может разбить оба наших сердца.
Я кладу голову ему на грудь и слушаю, как бьется его сердце. Его биение такое сильное. Такое здоровое.
Я делаю глубокий вдох. От него не пахнет дорогим одеколоном. Он пахнет трудолюбивым мужчиной, ковбоем, землей, солнцем и жизнью.
Здесь, на этом танцполе, наши отношения не кажутся временными. Он прижимает меня к себе, как будто я принадлежу ему.
Хуже того, я больше не знаю, хочу ли я, чтобы они оставались временными. Я сказала, что моя голова будет принимать решения, но похоже, что мое безрассудное сердце берет верх.
В Чарли легко влюбиться. Надеюсь, он этого не знает.
Надеюсь, он не сделает того же.
Когда песня заканчивается, Чарли останавливается. Его глаза встречаются с моими.
– Что дальше?
Я упиваюсь его красивым лицом, твердой линией его подбородка.
– Больше выпивки, больше танцев, больше тебя.
Чарли сглатывает, а потом улыбается. Это самая большая и яркая улыбка, которую я когда-либо видела, и все мое тело тает.
– Все, что тебе угодно, малышка.
Он наклоняется и целует меня, а я не могу не поцеловать его в ответ.
И тут я перестаю думать о том, как не влюбиться, потому что обвиваю руками его шею и прыгаю в его объятия.
Живи каждым мгновением с Чарли Монтгомери.
Живи так, будто оно последнее.
Глава 21
Чарли
– Кажется, я пьяна, ― вздыхает Руби. Широко раскрытые глаза сияют от восторга на ее милом личике, пока она неуверенно покачивается на своих босых ногах.
Переступив порог своей спальни, я усмехаюсь и притягиваю ее к себе.
– Малышка, мне тоже кажется, что ты пьяна. ― Возбужденная и хихикающая, ― она самая милая малышка, которую я когда-либо видел.
– Что мы сейчас делаем? ― спрашивает она.
– Восход солнца, помнишь?
Спустя три шота, два пива и несколько кругов по танцполу, мы уехали из «Неонового Гризли» и вернулись ко мне.
– Но это занятие не на несколько часов. ― Она встает на цыпочки, проводит рукой по моей груди, прикусывает горло. Моя решимость ослабевает, и член набухает в джинсах.
Я привез ее к себе, потому что не хотел, чтобы пьяная она оставалась одна. Я сделал это не для того, чтобы перепихнуться.
– Что мы будем делать до тех пор? ― вздыхает она. От нее волнами исходит тепло.
Я обхватываю ее лицо ладонями и хмурюсь.
– Ты немного выпила. Если ты не хорошо себя чувствуешь…
Она хлопает длинными ресницами и мелодично хихикает, отчего мое возбуждение усиливается.
– Может, я и выпила, но я очень, очень хорошо себя чувствую.
– Ты уверена? ― еле сдерживаясь спрашиваю я. ― Я не хочу, чтобы ты делала то, к чему не готова.
– Ковбой, перестань болтать и поцелуй меня, ― говорит она прежде, чем прижаться ко мне губами.
Каждая унция крови в моем мозгу, каждый протест стекают в мой член.
Я отстраняюсь.
– Этот сарафан нужно снять.
Она притворно надувает губы, ее глаза, ресницы, подведенные дымчатыми тенями, трепещут.
– Тебе не нравятся мои сарафаны?
– Я люблю их, малышка. ― Я ухмыляюсь. Мне нравится эта сторона Руби. Игривая, кокетливая, милая. Каждая новая сторона, с которой она открывается, делает ее все лучше и лучше. ― Я просто больше люблю, когда они на моем полу.
– Ковбой, устанавливающий правила. ― На ее губах играет улыбка. Она двигает бедрами, приподнимая подол, чтобы показать кремовую кожу. Фиолетовые трусики.
Мой член напрягается от заигрывания, звучащего в ее голосе. Вся сила воли, которая удерживала меня, улетучивается в окно. Я не хочу ждать. Я прижимаю ее спиной к стене и хватаю за задницу.
– Черт, малышка, ― рычу я, зарываясь лицом в ее шею и стаскивая с нее трусики.
Ее спина выгибается, а грудь натягивает лиф платья в форме сердца. Она стонет и рвет мою рубашку, проводя своими маленькими ручками по моему телу. Жадная. Мне это чертовски нравится.
Я прижимаюсь бедром к ее сладкой киске. Она трется о него, пропитывая мои джинсы, и я, блядь, теряю контроль.
С рычанием я стягиваю переднюю часть ее тонкого платья, обнажая грудь и розовые соски. Обхватив обеими руками ее талию, я низко наклоняюсь, всасывая кремово-белую выпуклость ее груди, позволяя языку дразнить ее соски, превращая их в твердые пики.
Из уст Руби вырывается исступленный крик. Она вздрагивает и откидывает голову назад, ее ресницы трепещут, губы приоткрыты.
Внутренняя сторона ее бедер блестит от возбуждения. Я провожу ладонью по влажной коже, а затем погружаю в нее пальцы. Дразню. Играю.
Она издает слабый стон, ее ногти впиваются в мое плечо.
– Чарли…
Она тугая, мокрая, горячая.
Моя.
Ни у кого не будет шанса с этой девушкой. Никогда. Увидев ее сегодня вечером с другим мужчиной, я едва не погубил себя. Мне пришлось сдерживаться, чтобы не убить парня, потому что, если меня посадят, я не только не смогу управлять своим ранчо, но и не смогу трахать Руби. А это будет чертовски обидно.
С этой мыслью я скольжу руками вверх по ее телу, стягивая сарафан и оставляя ее обнаженной.
Я сжимаю ее упругую попку и приподнимаю ее. Она обхватывает меня ногами за талию, а я присваиваю ее рот, поглощая каждый поцелуй, каждую унцию воздуха, которым она меня благословляет.
Я хочу больше ее.
Мне нужно попробовать ее на вкус.
Потому что, черт возьми, у этой девушки мой любимый вкус.
Поставив ее на ноги, я наклоняюсь.
– Стой, ― приказываю я.
– Да, ― вздыхает она.
– Хорошая девочка.
Ее взгляд, обращенный в спальню, заставляет меня опуститься на колени так быстро, что у меня перехватывает дыхание.
