Текст книги "Укротить сердце (ЛП)"
Автор книги: Ава Хантер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)
Я сглатываю.
– Ты не можешь остаться там навсегда, ― напоминает он мне.
– Я и не собиралась.
Лгунья. Шепот в моей голове уличает меня, мое притворство, что я не представляла себя живущей в Воскрешении. Сад, дом, знакомство с соседями, цветочный магазин в центре города. Этот город ― как возрождение души, и я никогда не буду прежней. Ни в одном из городов, где я останавливалась по пути, у меня нет того беспокойного чувства, которое было в Индиане.
Здесь, с Чарли, я чувствую себя как дома.
Это безумие.
Может быть, это моя вина.
Может быть, я всю жизнь мечтаю о чем-то несбыточном. О позитивном настрое. Счастье. Благодарности. Даже перед угрозой смерти я предпочитаю быть идеалисткой, в то время как Макс и мой отец ― реалисты. Паникеры.
Страх не помогает, и чем дольше я нахожусь в Воскрешении, тем больше осознаю кое-что важное в глубине своего сердца.
Без страха ты обретаешь свободу. Бесстрашие. Никаких ограничений. Все сомнения, которые я носила в себе всю жизнь, я развеяла здесь в пыли, на этой дикой земле Монтаны. Я ухватилась за свою жизнь обеими руками.
Из-за Чарли.
И я не хочу от этого отказываться.
– Есть программа. ― Напряженный голос Макса заставляет меня замереть, и мое солнечное настроение рушится, как рассыпавшаяся стена. ― В Стэнфордском университете. СВТ. Она новая, но это может быть что-то хорошее, Рубс.
Я знаю все об исследованиях. Клинические испытания, в которых наблюдают, что сработает. Таблетки для поддержания ритма. Операции, чтобы прекратить обмороки. Больше мониторов, больше больниц и больше врачей. Нет, спасибо.
– Она начнется в следующем месяце.
– У меня есть еще два месяца, Макс.
– Может быть слишком поздно, Рубс.
Его слова ― как пощечина. Горячие слезы наполняют мои глаза.
Я слышу только одно ― не надо, Руби. Не надейся. Не смей. Не живи. Не люби.
Я встречаю взгляд Макса на экране и выдавливаю из себя сухой смешок.
– Слишком поздно, да? Для меня или для программы?
– Черт возьми, ― шипит Макс с выражением раскаяния на лице. ― Я не это имел в виду. ― Он тяжело вздыхает. ― Скажи мне. Каким был твой подсолнух сегодня?
Я вздыхаю и тянусь к телефону. Он пытается извиниться, сменить тему, но у меня нет на это сил.
– Я не хочу этого делать, Макс.
Внезапно я начинаю ненавидеть эту игру.
Я ненавижу свое сердце.
– Руби…
Дрожащими руками я завершаю звонок.
Может, Макс прав.
Может, я слишком глубоко увязла.
Я не должна была лгать Чарли.
Мне следует уехать.
По моему лицу скатывается слеза.
Может, это уже не имеет значения.
Может, я ― всего лишь терновый шип.
Глава 24
Чарли
Руби ― чертовски красивое зрелище.
Я замедляю шаг и останавливаюсь в дверях конюшни, чтобы полюбоваться ее миниатюрной, гибкой фигуркой. Она стоит у стойла нового жеребенка изабелловой масти, которого только что привезли. Ее нежные руки гладят его щеки, кремовую гриву, розовый нос. Чего бы я только не отдал, чтобы оказаться сейчас на месте жеребенка.
Земля скрипит под моими сапогами.
– Второй раз за неделю, ― говорю я Руби. ― Это у него ты прячешься от меня?
Все еще поглаживая лошадь, она говорит:
– Я люблю его. Он такой милый мальчик. Как его зовут?
– У него нет имени. Называть их ― плохая примета. Означает, что они останутся у нас.
Ее тело слегка напрягается.
– Вы не оставите его у себя?
– Он отправится к покупателю в Дир-Лодж в следующем месяце.
– О.
Она кивает и наклоняет голову, чтобы коснуться лбом головы пони.
– Похоже, мы оба скоро отправимся в путь, да?
От ее слов у меня внутри все переворачивается.
Когда она смотрит на меня, я, черт возьми, едва не теряю самообладание.
Я никогда не видел, чтобы красавица была такой грустной.
– Эй, ― говорю я, сокращая расстояние между нами. Вид ее печального лица словно удар под дых. Ее голубые глаза, всегда наполненные радостью и солнечным светом, потускнели. ― Что случилось? ― Я обвожу взглядом ранчо. ― Кто-то что-то сказал тебе?
– Нет. Ничего не случилось.
Ложь. Красные круги вокруг ее глаз говорят о другом.
– Чушь собачья.
Ее нижняя губа дрожит, и мне это не нравится. Ни капельки. Я хочу выяснить, кто тот ублюдок, который украл ее солнечный свет, и избить его до полусмерти.
Я провожу пальцем по ее подбородку, поднимая ее взгляд к себе.
– Малышка, выкладывай.
– Ничего особенного, ― шепчет она, по ее щеке скатывается слезинка. ― Просто у меня был плохой день.
Я провожу руками по ее плечам.
– И поэтому ты здесь? У тебя был терновый день?
Она тихонько вздыхает.
– Ты помнишь. ― На ее губах появляется слабая улыбка.
Я не мог забыть. У меня были шипы каждый чертов день моей жизни, но этим летом моим подсолнухом стала Руби.
– Да. У меня был терновый день. И я люблю лошадей, ― говорит она с благоговением, от которого у меня сводит живот. ― Они меня успокаивают. ― Она опускает глаза. ― Мне просто нужно было куда-то пойти.
Черт, меня бесит, что она не пришла ко мне. Что она пытается решить наши проблемы на ранчо, но не позволяет никому помочь с ее.
Я жду, когда она начнет рассказывать, но она молчит. Внезапно меня накрывает волна злости. Мне не нравится, где мы находимся. Какое-то неустойчивое промежуточное состояние. Мы не вместе, но я чертовски уверен, что не хочу быть чужим для нее.
Больше не хочу.
Я теряю свое самообладание, то небрежное безразличие, которое я так старался сохранить с тех пор, как она появилась в моем городе.
Раньше я считал ее отвлекающим фактором на ранчо, но теперь нет.
Она больше, чем это.
Больше, чем радость.
Она стала для меня человеком, которого я жажду. Той, кого я хочу видеть каждое утро, когда просыпаюсь. Мне нравится рассказывать ей о своем дне, спрашивать, как прошел ее, спать рядом с ней по ночам и заслуживать этот потрясающий сон без сновидений.
Она ― все для меня.
Мне кажется неправильным не знать о ней больше.
– Меня тоже успокаивают лошади, ― говорю я, поглаживая ее по руке. Она улыбается, несмотря на грустное выражение лица. Что бы ее ни беспокоило, мое дело ― разобраться в этом.
– Правда?
– Да. Когда у меня в детстве что-то шло не так, я просто выходил из дома и садился в седло, ― говорю я ей. ― Проводил день у ручья, а когда возвращался домой, был в хорошей форме. Нет большей свободы, чем сидеть на лошади.
– Свобода, ― шепчет она. Затем ее глаза проясняются, и она смотрит на меня. ― На родео было так же?
– Да. ― Я выдавливаю из себя слова. ― Я начал помогать отцу объезжать жеребят, когда мне было семь лет. В старших классах участвовал в соревнованиях по конному спорту, прежде чем попробовать себя в высшей лиге. ― На вопрос в ее глазах я добавляю: ― Езда без седла.
– О.
Всплывают воспоминания. Мы с Уайеттом сравнивали травмы после «Last Chance Stampede» в Хелене. У меня была сломана ключица, у него ― порвано сухожилие в плече. Мы были избиты, в синяках и в полной заднице, и никогда еще не были так горды.
Участие в родео с моим братом было как глоток свежего воздуха. Чувство, что я могу удержаться на лошади, а потом тебя швыряют в грязь. Адреналин, простой и понятный. Это длилось восемь секунд, и я наслаждался каждой из них.
Она улыбается.
– Ты выиграл какую-нибудь медаль, ковбой?
Я ухмыляюсь.
– Призовые деньги, малышка. ― Я целую ее губы. ― Много-много призовых денег.
Она поворачивается, голубые глаза сканируют стойла.
– Какой из них твой?
Взяв ее руку в свою, я двигаюсь дальше по ряду и останавливаюсь перед массивным черным жеребцом.
– Этот. Стрела. ― Я глажу его холодный нос. ― Мой отец всем нам дарил лошадей на десятилетие. Традиция.
– Он красавец, ― вздыхает она.
– Он ублюдок. ― Я ухмыляюсь, отводя шелковистую прядь гривы Стрелы с его морды. В его темных глазах нет привязанности. ― О том, сколько раз он швырял меня на задницу, ходят легенды.
Руби смеется от восторга, вставая на цыпочки, чтобы потрепать его по гриве. Стрела тихо ржет, тянется к ней, шумно дышит в ее ладонь и втягивает запах. Я с удивлением наблюдаю за этим. Конечно, с Руби он обращается как с принцессой, но со всеми остальными ведет себя как настоящий придурок.
Наблюдая за тем, как она мурлычет со Стрелой, я вижу тоску в ее глазах. Она хочет покататься верхом.
И тут меня осеняет ― со мной или без меня ― она сделает это.
Однажды. Где-нибудь.
Когда меня не будет рядом, чтобы поймать ее.
Холодный пот выступает у меня на затылке.
Я сжимаю кулак, сердце бешено колотится. Эта мысль кажется мне невыносимой.
Она не Мэгги. С ней все в порядке.
Я делаю вдох.
– Хочешь прокатиться?
Она поворачивается, ее великолепные голубые глаза округляются от удивления.
– Правда? ― Ее радостная улыбка молнией пронзает мое сердце.
И тут я понимаю, что готов пойти на что угодно, чтобы сделать ее счастливой.
– Правда. ― Я обнимаю ее лицо ладонями. ― Мы поедем медленно.
Она кивает, как будто следит за ходом моих мыслей.
– Из-за меня?
Нет, из-за меня. Если мы поедем быстрее, чем рысью, я сойду с ума.
– Прогуляемся к ручью. Мы поедем вдвоем. ― Я не настолько храбр, чтобы позволить ей ехать одной.
Она тихонько взвизгивает и бросается в мои объятия.
Вместо того чтобы придумывать оправдания, почему между нами не может быть ничего, кроме секса, вместо того чтобы обманывать себя еще хоть одну чертову секунду, я делаю то, что хотел сделать весь день.
Я прижимаю ее к своей груди и целую.
Все, думаю я.
Я влип в эту женщину и не хочу ее отпускать.
Глава 25
Руби
Вытащив из конюшни вальтрап и седло, Чарли готовит Стрелу к нашей поездке.
– Эй, парень, ты готов прогуляться? ― ворчит он, похлопывая его по мускулистой груди.
Улыбку на моем лице невозможно сдержать. Наблюдать, как этот сексуальный ковбой проявляет доброту к своим животным, ― это как дофамин, впрыснутый прямо в мои вены.
– А как насчет тебя? ― спрашивает он, поворачиваясь ко мне. ― Ты готова?
Я улыбаюсь и подхожу к жеребцу. Никаких нервов, только волнение.
– Я готовилась всю свою жизнь, ― вздыхаю я.
После секундного колебания Чарли поднимает меня на спину Стрелы. Он делает это осторожно, деликатно, словно боится, что я разобьюсь. Я перекидываю ногу через седло и крепко хватаюсь за поводья. Чарли смотрит на меня, его красивое лицо серьезно.
Я вижу, что в его голове всплывают какие-то воспоминания. Я помню, как он отреагировал, когда я упала в загон. Как он смотрел, как Фэллон перепрыгивает через ограждение.
Мое сердце трепещет в груди. Он беспокоится обо мне.
Я закрываю глаза.
– Со мной все будет в порядке, Чарли, ― говорю я, потому что, похоже, он нуждается в этом.
– Я не дам тебе упасть, Руби, ― рычит он, его челюсть крепко сжата.
Я ярко улыбаюсь.
– Я знаю, что не дашь.
Его глаза вспыхивают, и он дарит мне улыбку, которая попадает прямо в сердце.
Стрела переступает с ноги на ногу, и я взвизгиваю, когда мой центр тяжести смещается. Я наклоняюсь и обхватываю руками его длинную шею.
– Что мне делать?
Он издает низкий, короткий смешок.
– Держись. Я сейчас.
С хорошо отработанной легкостью Чарли садится верхом позади меня. Он обхватывает меня за талию и крепко прижимает к себе. Одной рукой он берет поводья, прищелкивает языком, и Стрела пускается вскачь.
Я вскрикиваю от восторга. Мы едем не быстро, но для меня это значит все.
Это свобода. Это полет.
Жизнь.
– О, Боже! ― Я хватаю Чарли за напряженное предплечье, когда Стрела фыркает. ― Не могу поверить. Я еду верхом. ― Я оглядываюсь на него, мельком взглянув на его строгий, точеный профиль. ― Что дальше?
Он наклоняется вперед, его колючая щетина щекочет меня. Я чувствую улыбку на его лице, когда он прижимается губами к моей щеке. От его глубокого, мужественного голоса искры пробегают по моему телу.
– Мы будем ехать медленно, пока не выедем с ранчо, а потом прибавим ходу.
Я машу Тине, Колтону и задерживаю дыхание, когда мы выезжаем с ранчо и пересекаем ручей. Осиновые деревья слегка колышутся от легкого ветерка, когда мы поднимаемся на холм. Чарли кивает Дэвису, который снимает свою ковбойскую шляпу и смотрит на нас с отвисшей челюстью.
Закрыв глаза, я кладу руку на сердце.
Пожалуйста, веди себя хорошо.
– Видишь, как я держу поводья? ― спрашивает Чарли. ― Свободные, прямые предплечья. Держи их петлей над ладонью, вот так. Это позволит тебе управлять лошадью, используя только запястья. Вот, почувствуй, как я это делаю.
Отложив его наставления на потом, я обхватываю его руки и сжимаю.
– Это потрясающе, Чарли.
В мгновение ока мы оказываемся далеко от ранчо. Тело Чарли расслаблено, и он выглядит более непринужденно верхом на лошади, чем пешком.
– Как ты увлекся лошадьми? ― спрашиваю я.
– Я вырос на конеферме. В прошлом году мои родители ушли на пенсию, и теперь ранчо управляет моя младшая сестра. Мой папа всегда говорил, что если мы умеем ходить, то можем работать. И мы так и делали.
Я хихикаю, представляя Чарли маленьким фермерским мальчиком, который таскает ведра с кормом и бегает за курами.
– Суровый мужчина.
– Он был таким. Но мы и веселились. Много играли, много работали. ― Чарли смеется, и от его смеха у меня по телу пробегает дрожь. ― Нет ничего лучше маленьких городков. Убегать от копов. Пьянствовать на проселочных дорогах. Ловить рыбу посреди ночи. ― Он прижимается своим телом к моему. ― Целовать красивых девушек в конюшнях.
Я ерзаю в седле, а между ног пульсирует от голодных ноток в его голосе. Я откидываю голову назад, прижимаясь к его широкой груди, и мне нравится, как он бережно прижимает меня к своему телу. Все мои чувства переполнены им. Мне хочется поцеловать его, вцепиться в его волосы и провести языком по его груди. Но если я это сделаю, наша поездка закончится, а я очень хочу, чтобы она продолжалась.
Опустив взгляд, я провожу пальцем по большому шраму на его загорелом предплечье. Он грубый, но мне нравится.
– От чего это? Колючая проволока? Драка в баре?
– Нет. Уайетт. ― Он направляет Стрелу вниз по склону оврага. Вдалеке слышен шум воды. ― В детстве мы дрались в конюшне, и он столкнул меня со стропил в кучу сена. Я упал на вилы, которые были зарыты в ней. – Он усмехается. ― Это было чертовски опасно. Он умолял меня не говорить нашему отцу. Целую неделю выполнял мою работу по дому.
– Ты ближе всех к Уайетту?
– Мы все близки, но да, я. Нас было шестеро, родители всегда разбивали нас на пары. Эмми Лу и Грейди были младшими. Близнецы всегда были вместе и пользовались благосклонностью наших родителей. ― Он усмехается, в его голосе звучит братская привязанность. ― Мы с Уайеттом были одинокими волками, которые, когда могли, попадали в переделки и сеяли хаос на ферме. ― Большая рука Чарли опускается на мое бедро. Он сжимает его. ― Он мой лучший друг. Первый, кто последовал за мной на ранчо, когда я уехал из Дикого сердца.
– О, ― говорю я, глядя в его смелые голубые глаза. В них отражается странная грусть, но также и спокойствие, которого я раньше не замечала. ― Ну, я люблю твоих сумасшедших братьев.
– Сумасшедшие братья, ― повторяет он, окидывая взглядом луг. ― Большой подарок, еще большая заноза в заднице.
При упоминании о братьях в моей голове всплывают слова моего брата, сказанные ранее.
Тебе будет больно. Ему будет больно. Вам обоим будет больно.
Я тяжело сглатываю. Сейчас бессмысленно рассказывать Чарли о моей СВТ. Я уеду. Ему нужно сосредоточиться на ранчо, а мне ― на своей жизни. Все, чего я добьюсь, ― это головной боли, когда я просто хочу наслаждаться тем, что мне нужно прямо сейчас.
А это Чарли.
Он мне нравится. Больше, чем я готова признать.
– Хочешь быстрее? ― Хриплый голос Чарли отвлекает меня от размышлений.
Я улыбаюсь.
– Давай.
Чарли пришпоривает Стрелу, и он переходит на резвую рысь. Я хихикаю, когда импульс отбрасывает меня на грудь Чарли. Подо мной перекатываются мощные мышцы, когда мы скачем по ярко-зеленому полю, по камням и твердой земле. Жеребец движется, как верный друг Чарли, и пока мы едем, Чарли показывает места ранчо, которых я раньше не видела. Поле, на котором пасется стадо крупного рогатого скота. Пруд с форелью. Маленькая хижина, приютившаяся в глубине леса.
Через тридцать минут я слышу журчание воды.
Когда мы подъезжаем к ручью, Чарли спешивается и помогает спуститься мне. Я снимаю обувь и сажусь на край ручья, проводя рукой по яркой россыпи астр, пока Чарли дает Стреле напиться. Сегодня он выглядит как современный ковбой в джинсах, белой футболке и бейсболке. Беззаботное выражение его лица ― редкое зрелище.
Хотела бы я знать, что лишило его этого.
Чарли поворачивается ко мне.
– Итак, что еще в твоем списке желаний? ― Он возвращается на берег, вытирает руки о свои пыльные джинсы, а затем устраивается рядом со мной на расстеленном одеяле. ― Ограбить банк? Выпрыгнуть из самолета?
Ты. Только ты.
От этой мысли я краснею и наклоняю голову, задевая его плечом.
– Все еще нужно увидеть рассвет.
– Обязательно. По крайней мере, ты можешь вычеркнуть из своего списка верховую езду. ― Его смешок похож на виски и бархат. ― Это мне напомнило кое-что. Ты так и не сказала мне, что у тебя сегодня за шип.
Черт бы его побрал. Он слишком мил. Я уступлю.
– Ты когда-нибудь делал что-то, чего не должен был делать? Например, плохой поступок, но ты не жалеешь об этом? ― На его лице появляется выражение, которое я не могу разобрать. Когда он ничего не отвечает, я зажимаю ладони между бедер и вздыхаю. ― Потому что я, возможно, сделала кое-что плохое тем, кто мне дорог. ― Мой взгляд падает на каменистый берег, где растут ледниковые лилии. Чувство вины переполняет меня, а желудок сжимается. ― Я солгала им. И если они когда-нибудь узнают об этом, не знаю, простят ли они меня.
– Они простят тебя. ― Протянув руку, он возится с прядью моих волос, а затем заправляет ее за ухо. ― У тебя нет ни одной плохой косточки в теле, Руби.
Я смотрю мимо него на ручей. Мои слезы готовы пролиться.
– А как насчет плохого сердца? ― шепчу я.
Я на грани. Слова готовы вырваться из моей груди. Я лгу тебе. Я больна. И через два года я, скорее всего, умру.
Скажи ему, покончи с этим. Но это слишком, потому что мы не вместе. Между нами ничего нет. И не может быть.
Даже если тихий голосок в моем сердце шепчет, что это возможно.
Что у меня может быть выбор.
Он качает головой.
– Никакого плохого сердца.
Я замечаю, что он не ответил на мой вопрос о плохих поступках. Этот человек ― настоящий сейф.
Но, кажется, я его открыла.
– Только не ты, ― говорит он, и, когда он смотрит на меня, в его ярко-синих глазах полыхает желание. ― Ты ― подсолнух.
Мои щеки пылают, его слова согревают меня, как солнечный свет.
– Подсолнух, да?
– Подсолнух. Это то, кто ты есть. ― Повернувшись, он тянет меня к себе на колени, и я усаживаюсь на него, а его большие пальцы запутываются в моих волосах. ― Жизнерадостная. Красивая. Мой милый подсолнух. ― Из него вырывается неровный вздох, словно он сам себе не верит. ― Ты заставила меня жить, Руби, а я не делал этого уже очень давно.
Мое сердце бешено колотится в груди.
– Жить ― это хорошо.
– Да.
– Ты ― мой подсолнух. ― Его горячий взгляд скользит по моему лицу. ― Сегодня и каждый день, когда ты была на ранчо, ты была моим подсолнухом.
– О. ― Мои глаза округляются.
Это слишком. Он слишком идеален.
Слава богу, я уезжаю.
Затем, обхватив меня широкой рукой за талию, Чарли притягивает меня к себе и целует. Мой язык скользит по его языку, и из его горла вырывается рычание, его большие ладони обнимают мое лицо. Он крадет мой воздух, мои чувства, и я упиваюсь им.
Всю свою жизнь я задавалась вопросом, где буду находиться, когда мое сердце сделает последний удар. Если я буду здесь, в объятиях Чарли, этого будет более чем достаточно.
Это будет все, что мне нужно.
Потому что мой милый ковбой владеет моими сердцем и душой.
Со стоном Чарли отстраняется.
– Уроки, ― произносит он сдавленным голосом, и я провожу рукой по его каменной груди. ― Если ты хочешь ездить верхом до конца лета, я научу тебя.
– Научишь?
– Да, ― ворчит он, обхватив мою щеку грубой ладонью. ― Но ты должна двигаться медленно и слушать меня. Его кадык дергается, на лице появляется беспокойство. ― Я серьезно, Руби. Ты можешь пострадать…
– Я буду делать все медленно. Обещаю. ― Его предложение так много значит для меня, потому что я знаю, как ему тяжело. ― Я буду слушать. Я не пострадаю. Ты будешь рядом, чтобы уберечь меня.
Мышцы на его челюсти подрагивают.
– Я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось, Подсолнух.
От этого прозвища, от глубины, от защитных ноток в его голосе у меня по коже бегут мурашки.
Я провожу пальцами по его бороде.
– Ты отправишь меня в Калифорнию ковбойшей. ― Я говорю это шутливо, но по его лицу проносится грозовая туча. Его хватка на мне усиливается.
– А ты? ― спрашиваю я.
– А что я?
– Ты так и не рассказал мне о своем плохом поступке.
– Я расскажу тебе позже. ― Пронзительные голубые глаза осматривают горизонт, и он кивает на черные тучи в небе. ― Нам пора возвращаться.
Я киваю, но не двигаюсь с места.
Любуясь красотой ручья и гор вдали, я понимаю, что это идеальное место для фотографии. Идеальное место, чтобы заставить подписчиков ранчо «Беглец» захотеть пожить тут.
Мой взгляд останавливается на Чарли, и меня словно пронзает током, когда он одаривает меня одной из своих неохотных кривых ухмылок.
Заставь их полюбить ковбоя.
Я улыбаюсь, прикасаясь кончиками пальцев к своему бешено бьющемуся сердцу.
И я чувствую это, по-настоящему чувствую, что этот мужчина делает со мной.
– Подожди. Мы можем сфотографироваться? ― спрашиваю я, опустив ресницы. ― Для ленты.
Чарли медленно кивает, неожиданно выглядя застенчивым мальчишкой.
– Ты скажи мне, дорогая. Что мы должны сделать?
– Поцелуй меня, ― выдыхаю я, и сердце разрывается в груди. ― Ты будешь ковбоем. А я буду девушкой, уезжающей в закат.
Его глаза пылают.
Затем его мускулистые руки обхватывают меня, прижимая к груди. Я устраиваюсь у него на коленях, освобождая руку, чтобы поднять камеру повыше. Наши глаза встречаются, а затем Чарли целует меня. Между нами полыхает жар, и я прижимаюсь к нему.
Я делаю снимок.
И прямо здесь, на берегу ручья, я влюбляюсь в Чарли Монтгомери.
Глава 26
Чарли
После долгого дня, проведенного за покупкой мешков с кормом и в ожидании, пока в городе починят седло, я возвращаюсь на ранчо. По радио играет старая песня в стиле кантри, пока я веду свой старый грузовик по извилистым проселочным дорогам. Я бросаю взгляд на ковбойскую шляпу из оленьей кожи с голубой лентой, повязанной вокруг тульи, лежащую на пассажирском сиденье. Подарок для Руби. Этой девушке нужна чертова шляпа. Хотя мне нравятся веснушки, которые появляются на ее переносице, когда она немного загорает, я не хочу, чтобы она обгорела.
Я проверяю время и жму на газ. Уже больше, чем мне хотелось бы, ближе к шести часам. Я надеялся закончить кое-какие дела на ранчо, но сейчас все, чего я хочу, ― это заключить Руби в свои объятия.
С тех пор как мы ездили к ручью на прошлой неделе, она стала неотъемлемой частью моей повседневной жизни.
По утрам она вместе со мной пьет кофе на кухне. Мы говорим о планах на день, затем проводим время с лошадьми. После этого мы расходимся по своим делам. А вечером мы встречаемся снова.
Я не знаю, о чем я думал, предлагая научить ее ездить верхом. Глядя на ее широко раскрытые от удивления глаза и слушая ее заливистый смех рядом с лошадьми, у меня в горле постоянно стоит комок. Верховая езда вызывает улыбку на ее лице, и я готов из кожи вон лезть, чтобы она там оставалась всегда.
Или, может быть, я эгоистично хочу удержать ее на ранчо.
Даже если мне страшно видеть ее верхом на лошади.
Но это то, что нужно ей, а если быть честным, то это то, что нужно мне. После Мэгги, у меня уходят все силы на то, чтобы смотреть, как женщина садится на лошадь.
Но с Руби я не вижу Мэгги. Потому что Руби ― это не Мэгги.
Она та самая, которую я и не надеялся встретить. И я понимаю, что она ― лучшее, что когда-либо случалось со мной.
Мне нравится ее прекрасная душа. Ее великолепное лицо. Ее тихие сексуальные вздохи, от которых у меня встает каждый раз, когда я слышу этот звук. Ее широко раскрытые глаза. Я хочу подарить ей каждый гребаный восход солнца в небе.
Черт, я бы отвез ее в Калифорнию, если бы она попросила.
Господи. Неужели я так далеко зашел?
Да. С Руби ответ всегда ― да.
Притормозив на светофоре, я проверяю свой телефон. Словно на автопилоте, мои пальцы нажимают на нашу страницу в Инстаграме. Чаще всего я ловлю себя на том, что прокручиваю ленту, когда ее нет рядом. Потому что, черт возьми, я скучаю по ней.
Наше фото, которое она сделала, набрала уже три тысячи лайков. Комментарии разные.
Вы все сделали это на 100 процентов.
Вы двое прекрасны вместе.
Где здесь горы?
Как мне найти ковбоя?
Но к черту комментарии и к черту социальные сети. Единственное, на чем я сосредоточен, ― это улыбающееся лицо Руби. За последнюю неделю я смотрел на него, наверное, раз пятьдесят.
На фото она выглядит просто великолепно ― сияющая, как солнце, волосы развеваются на ветру, прильнувшая ко мне, как будто ей там самое место.
И, черт возьми, я выгляжу как счастливый человек.
Эта мысль ― как удар в грудь, переворачивающий все, что я знал. Но я больше не могу это игнорировать.
Это больше, чем просто хороший секс.
Господи, я дал ей прозвище.
Она ― мой подсолнух, создающий хаос с тех пор, как появилась в моей жизни. Хаос, без которого я больше не могу обойтись.
Я проношусь на зеленый сигнал светофора, поворачиваю налево, чтобы выехать на дорогу, ведущую к ранчо.
Невозможно отрицать. Она свела меня с ума одним поцелуем. Каждый день она озаряет мою жизнь улыбкой. Чертовой улыбкой. Как ей это удается, я не знаю. Знаю только, что хочу, чтобы она была рядом со мной. Потому что, когда я заканчиваю с работой на ранчо, все, о чем я могу думать, ― это вернуться к ней.
И чем ближе мы становимся друг к другу, тем чаще я задумываюсь, не обманывал ли я себя все это время. Все лето я позволял страху управлять собой. Страх заботиться о ком-то еще, потерять кого-то еще…
Начать все сначала.
Хочу ли я этого?
Да. Хочу, черт возьми.
Подъезжая к въезду на ранчо, я сбрасываю газ. Грузовик Форда стоит на берегу ручья у дороги. В русле ручья я вижу своего старшего брата, который вытаскивает сгнившие столбы забора. Проехав поворот, я останавливаюсь и выпрыгиваю. Форд бурчит приветствие, его лицо скрыто под бейсболкой.
Без разговоров я беру в руки молоток. Несмотря на изнурительный труд и Форда, проклинающего солнце, мы убираем столбы всего за двадцать минут.
Я вытираю лоб.
– Разве не Уайетт должен был этим заняться?
Кивок.
– Уайетт пропал. Не видел его весь день. У меня кулаки чешутся дать ему по зубам. Или по голове. Я еще не решил. ― Он дергает подбородком в сторону ручья. ― Какой-то идиот завалил русло ручья пивными банками, так что это следующий пункт в моем списке.
– Ты звонил ему? ― спрашиваю я, уже вытащив телефон и набирая номер Уайетта.
– Дважды.
Он звонит и звонит, и наконец переключается на голосовую почту.
– Он может быть вне зоны доступа, ― говорю я. Периодическое отсутствие сотовой связи ― типичное явление на ранчо. Если он вне зоны доступа, то связаться с ним не получится, пока он не подъедет поближе.
– Я поеду на ранчо, ― говорю я Форду, пытаясь избавиться от беспокойства. ― Посмотрим, там ли он.
Всю короткую дорогу до коттеджа мои мысли были заняты Уайеттом. Мне это не нравится. Он, конечно, любит валять дурака, но это не похоже на него ― уклоняться от своих обязанностей. Когда мы были детьми, он всегда вставал с солнцем, чтобы помочь мне с лошадьми и по хозяйству.
Когда я въезжаю на гравийную дорожку своего дома, я вижу, как Руби возвращается из лоджа. Подол ее сарафана развевается, когда она направляется к своему коттеджу с пакетом яблок в руке.
Как только я вижу ее, все мысли о ранчо, о Уайетте мгновенно улетучиваются.
Я припарковываю грузовик, хватаю ее шляпу, выпрыгиваю из машины и встречаюсь с ней между своим домом и ее коттеджем.
Она сияет и подбегает ко мне.
– Привет, ковбой, ― растягивая слова, произносит она, поднимая пакет с яблоками в знак приветствия. ― Шеф-повар дал мне немного лишних яблок с конкурса выпечки. ― Она наклоняется ко мне, ее голубые глаза сверкают. ― Я все еще думаю, что тебе нужен сад.
Я усмехаюсь и качаю головой. Она практически королева моего ранчо.
Черт. Мне это нравится. Чертовски сильно.
Эта мысль пронзает меня как пуля.
Ее место здесь.
Ее место со мной.
Опустив пакет с яблоками, Руби кивает на шляпу, зажатую в моей руке, ее алые губы приоткрываются.
– Что это?
– Нашел тебе кое-что в городе. ― Я надеваю шляпу ей на голову и сдерживаю улыбку. В ней она выглядит как маленькая дерзкая ковбойша. ― Если собираешься научиться ездить верхом, то и одеваться надо соответствующе.
Она вздыхает.
– О, Чарли, ― говорит она, прижимая руку к сердцу, и на ее милом личике вспыхивает радость. Она смотрит вверх, затем ее взгляд встречается с моим. В ее глазах блестят слезы. ― Спасибо. Мне она так нравится. ― Благодарность в ее голосе пронзает мне сердце, как стрела.
Поправляя шляпу, она шутливо прицеливается в меня, сложив пальцы пистолетом, а затем кружится. Подол ее сарафана поднимается, и что-то твердое застревает у меня в горле.
– Ну, ― говорит она, упираясь руками в бедра. ― Как я выгляжу?
Как будто ты моя.
– Идеально, ― хриплю я. ― Тебе идет ковбойский стиль.
Она слегка пожимает плечами и кокетливо улыбается. ― Ну, до встречи.
О, черт возьми, нет.
Я хватаю ее за запястье, прежде чем она успевает отвернуться.
– Эй, куда ты собралась?
Ее глаза расширяются с той потрясающей, искренней невинностью, к которой я привык.
– Возвращаюсь к работе. Я завалена работой, Чарли. Твоей страничке нужно больше постов. Не говоря уже о том, что я должна закончить календарь до конца…
Я целую ее, чтобы она замолчала. Больше никаких разговоров о ее отъезде. Я не могу с этим смириться.
Положив руки ей на талию, я ласкаю ее язык, прижимая ее крошечную фигурку к своей груди. Она обнимает мою шею и стонет мне в рот. Мой член ноет от желания. Наши сердца колотятся, пока я поглощаю эту женщину, которая доводит меня до безумия.
Прямо сейчас, прямо здесь, я хочу остаться в этом моменте.
С ней.
– Пойдем, ― говорю я ей, когда мы отстраняемся. Я запускаю руку в ее шелковистые локоны и обхватываю ее затылок. Вожделение держит меня за горло. ― Оставайся на ночь.
Она смеется, смотрит на меня как на сумасшедшего.
– Я уже оставалась.
– Оставайся на выходные.
Я не хочу, чтобы она уходила.
Она качает головой, глядя на меня из-под длинных ресниц.
– Чарли…
– Собери сумку, ― приказываю я. ― Не спорь со мной.
– Когда?
– Сейчас. ― Я переплетаю свои пальцы с ее, не давая ей отстраниться. ― Ужин. Виски.
На ее лице появляется удивление.
– Ты готовишь?
– Чертовски верно. ― Я ухмыляюсь. ― Не уверен, что получится, но я что-нибудь придумаю.
