Текст книги "Укротить сердце (ЛП)"
Автор книги: Ава Хантер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)
Небольшое отверстие становится больше.
Еще больше.
Мышцы горят, и я кашляю, задыхаясь от дыма, наполняющего мои легкие, нос и глаза.
Я бросаю топор.
На этот раз я использую свои руки, чтобы оторвать уже сломанные части досок конюшни. Пульс бьется в ушах, а в глазах рябит. Я не обращаю внимания на боль в кончиках пальцев. В груди.
Мое тело говорит мне остановиться. Сердце говорит мне продолжать.
По пастбищу разносятся крики ― может, Уайетта, может, Форда, ― но я не отвлекаюсь от того, что делаю.
Кончики моих пальцев кровоточат, но все, о чем я могу думать, ― это спасти лошадей. Я хватаю руками огромный кусок дерева и, упираясь одной ногой в стену конюшни, тяну.
Доска поддается.
Я отрываю ее, и образовавшегося проема достаточно для Уинслоу.
У меня вырывается победный крик, когда Уинслоу выбирается из конюшни.
– Хороший мальчик, ― всхлипываю я, поглаживая его по холке.
Голова кружится, но мне удается довести его до пастбища. Я привязываю его к другим лошадям и прислушиваюсь, не завоют ли сирены, но их нет.
И тут я сгибаюсь пополам в сильном приступе кашля. Дым проник глубоко в мои легкие, словно скрюченные пальцы, которые пустили корни. В панике я пытаюсь вдохнуть поглубже. Такое чувство, что мне не хватает кислорода, как будто мое сердце умирает от голода.
Раздается раскат грома, и небеса разверзаются. Дождь обрушивается на землю.
Дождь.
Он спасет нас.
Задыхаясь, я выпрямляюсь и стою в темноте, дрожа, дым клубится вокруг меня, я смотрю на ранчо, которое спасло мою душу этим летом. Ранчо, которое любят Чарли и его братья. Земля, которая позволила мне жить.
Уайетт с широко раскрытыми глазами, обхватив голову руками, наблюдает, как горит остальная часть конюшни. Меня охватывает безумное облегчение, когда я замечаю Чарли, грязного, но невредимого, выбегающего из-за горящего сарая.
Сдерживая слезы, я делаю шаг к нему, но мир вокруг кружится.
– О, ― шепчу я, облизывая пересохшие губы. ― О, нет.
Все мое тело дрожит. Пульс учащается. Грудь. Виски.
Низкочастотный пульс заполняет мои уши. По краям моего зрения ползет чернота.
И тут я вижу свою мать, стоящую на пастбище.
Мама.
Она тянется ко мне, протягивая изящную руку к моему сердцу. Я слышу, как она шепчет мне. Пойдем, пойдем со мной. Я хочу убежать. Я хочу закричать ― нет. Но все, что я могу сделать, ― это чувствовать, как бешено колотится мое сердце.
Это не просто трепетание.
Это ощущается иначе.
Внезапно мне становится очень страшно.
Я качаю головой и отворачиваюсь, стараясь дышать ровнее, собраться с мыслями, найти способ скрыться от маминого взгляда. Я хватаюсь за высокий столб ограды, чтобы сохранить равновесие, и хватаю ртом воздух.
Помогите. Я должна кому-то сказать, что мне нужна помощь.
И снова у меня перед глазами все расплывается, когда я ищу Чарли в дыму.
Моего ковбоя.
В ту минуту, когда мой взгляд падает на него, мою душу наполняет чувство спокойствия.
Бьется оно или нет, мое сердце принадлежит Чарли.
Я смотрю на звезды и делаю последний вдох.
Глава 49
Чарли
Мы все смотрим, как горит конюшня.
– Нет! ― кричит Уайетт, бросаясь к огню.
Я добегаю до него первым и оттаскиваю его, потому что он так близок к тому, чтобы потерять рассудок. Мне знакомо это чувство.
Все пропало. Все наше оборудование. Наш инвентарь. Медикаменты.
Все сгорело.
Но лошади…
Грязная рука сжимает мое плечо, и я оглядываюсь.
– Ты в порядке? ― Дэвис хрипит, его лицо покрыто сажей. Он опускает взгляд, проверяя, нет ли у меня травм.
Я киваю.
– Сколько? ― Я осматриваю пастбище и провожу рукой по своим влажным от пота волосам. Меня волнуют только лошади. ― Сколько мы потеряли?
– Ни одной. ― Голос моего старшего брата звучит ошеломленно. ― Мы спасли их всех.
– Слава Богу, ― выдыхает Уайетт, прикрывая глаза.
Я чуть не падаю от облегчения.
Слава богу, конюшня построена недавно. Если бы она была старой, у нас не было бы ни единого шанса спасти лошадей. Придется вызвать ветеринара, чтобы он их осмотрел, но это чудо, что они все выжили.
– DVL, ― вырывается у Дэвиса.
На моем виске пульсирует вена, а ярость застилает глаза. Кто-то заплатит за это.
Но позже.
Сначала я должен найти Руби.
Тяжело дыша, я осматриваю ранчо. Дождь заливает все вокруг, и огонь постепенно затухает. Форд разговаривает по телефону, расхаживая взад-вперед по гравийной дорожке, пытаясь поймать сигнал.
И тут я вижу ее.
Ее тело лежит на траве без движения, в глубоком обмороке.
Весь мой мир рушится вокруг меня, и я устремляюсь к ней. Добежав, я падаю на колени. Страх сжимает мне горло, когда я смотрю на ее бледное лицо. Она без сознания, губы приоткрыты, сажа покрывает ее лицо и одежду.
Она потеряла сознание. Она не должна была оказаться здесь. Она сделала для ранчо больше, чем следовало.
– Руби. ― Мой голос звучит резче, чем я хотел бы, жестче, чем я когда-либо говорил с ней, но внутри у меня все дрожит. Я обнимаю ладонями ее застывшее лицо, пытаясь привести в чувство. ― Малышка, очнись.
Никакого ответа.
Мои дрожащие пальцы перемещаются к ее горлу. Я проверяю пульс, ожидая почувствовать его бешеное биение.
Но его нет.
– Это, блядь, не смешно, ― хрипло выкрикиваю я. ― Руби. Давай, малышка, очнись. Очнись!
Я не чувствую биения ее сердца. Я вообще ничего не чувствую.
Паника превращается во всепоглощающий ужас, когда я смотрю на ее неподвижное тело. Голова наполняется жужжанием, и кровь стынет в жилах.
Я подношу ладонь к ее губам. Прижимаю голову к ее груди и прислушиваюсь.
К жизни.
К ее прекрасному биению.
Ничего.
Ее грудь не двигается.
Она не дышит.
Тот маленький огонек, который сиял внутри нее с тех пор, как я ее встретил, ― он исчез. Я его не чувствую. Ее солнца. Ее сияния. Моего подсолнуха.
Той связи, что соединила нас.
Я не могу дотянуться до нее.
Эта мысль отправляет меня в чертову могилу.
Из меня вырывается пронзительный крик.
– Нет. Нет! ― Я трясу ее. ― Руби!
Я поднимаю ее миниатюрную фигурку на руки, прижимаюсь к ней, зарываясь лицом в ее шею. Ее голова запрокидывается назад на мой локоть. Она кажется сломанной, хрупкой и такой безжизненной, что я теряю свой чертов рассудок.
– Не делай этого, ― шепчу я, прижимая ее к себе. ― Не оставляй меня. ― Я глажу ее влажные волосы, потемневшие от дождя. ― Малышка, пожалуйста. Вернись ко мне. Очнись. Очнись, черт возьми!
– Чарли. ― Дэвис хватает меня за плечо. Он опускается на колени рядом со мной. В глазах Дэвиса печаль и страх, и это пугает меня. Он всегда спокоен.
Когда он не спокоен, это значит…
– Она не дышит, ― кричу я.
Форд прижимает телефон к уху, его лицо серьезное.
– Нам нужна скорая! ― кричит он. ― Сейчас же! Немедленно!
– Положи ее, ― приказывает Дэвис. ― Положи ее, Чарли!
Моя кожа покрывается льдом. Мир отключился. Слезы жгут мне веки. Мое чертово сердце перестает биться.
Как запустить сердце?
Ты просто поцелуй меня, ковбой.
Слова, сказанные целую жизнь назад.
Слова, которые заставляют меня действовать.
Я опускаю ее тело на траву и начинаю делать компрессию грудной клетки.
Откинув ее голову назад, я накрываю ее губы своими.
Она может забрать весь мой воздух, всю мою жизнь.
– Дыши, дыши, ― требую я, прижимаясь к ее уже холодным губам. ― Не делай этого со мной. Не оставляй меня. Пожалуйста, Руби. Пожалуйста!
Время замедляется.
Останавливается.
Но я не могу остановиться. Не могу.
Не тогда, когда она нуждается во мне.
Ее прекрасное сердце ― я не позволю ему уйти.
Пот стекает по моему лбу, заливая глаза. Я не замечаю ни треска ее ребер, ни криков Форда в телефон, ни дождя, пропитывающего мою рубашку, ни боли в руках, ни жжения в груди.
Все, что я вижу, ― это Руби. Ее бледное лицо, обращенное к небу, золотисто-розовые волосы, разметавшиеся по траве. Голубой свет луны на ее лице.
Руби на моем кухонном острове, босая, смеющаяся. Ее милое, улыбающееся лицо ярко вспыхивает в моей памяти. Мой подсолнух. Мое сердце и душа.
Женщина, которую я люблю.
Женщина, которая мне нужна.
Прекратив компрессию, я проверяю пульс на ее запястье.
Ничего.
– Нет, ― задыхаюсь я.
Горе захлестывает меня. Я падаю на нее, обнимая ее крошечную фигурку. Мое сердце, моя драгоценная девочка.
– Возьми все, ― хрипло говорю я ей. ― Мое дыхание, мою душу. Возьми. ― Рыдание вырывается из меня. ― Дыши, малышка. Просто дыши, черт возьми.
Я жду, когда ее грудь поднимется. Ее губы втянут воздух.
Но вместо этого ― ничего.
– Подсолнух. ― Мой голос срывается.
Я зарываюсь лицом в ее шею и плачу.
– Я умоляю тебя, вернись ко мне. Ты нужна мне. Ты мне так чертовски нужна.
Я рыдаю и умоляю. Я сделаю все. Что угодно, лишь бы она вернулась ко мне.
– Чарли. ― Голос Дэвиса напряжен. ― Остановись.
Звуки искажаются. Сильные руки братьев сжимают мои плечи, оттаскивая от Руби.
– Нет! ― отчаянно кричу я, замахиваясь кулаком, когда меня волокут назад, но попадаю в воздух. Никто не отнимет ее у меня. ― Не трогай ее, мать твою!
Уайетт обхватывает мою грудь руками и крепко прижимает к себе.
– Успокойся, ― шипит он.
– Прошло уже десять минут, ― мрачно отвечает Дэвис. Его взгляд напряжен, он склоняется над Руби и запрокидывает ее голову назад. ― Тебе нужно отдохнуть, парень. Я сменю тебя.
Мне требуется секунда, чтобы понять, что Дэвис не пытается отнять ее у меня. Он пытается помочь.
Тяжело дыша, я киваю.
Дэвис окидывает меня свирепым взглядом.
– Мы не остановимся, пока она не начнет дышать.
Онемев, я смотрю, как мой брат начинает делать искусственное дыхание.
Дыши.
Дыши, Руби. Вернись ко мне.
Глава 50
Чарли
Мой худший гребаный кошмар ― я смотрю на закрытую дверь больничной палаты. За ней женщина, которую я люблю, борется за свою жизнь.
Сжав кулаки, я смотрю на свои руки, разодранные, покрытые сажей. Я все еще чувствую пульс Руби под своими пальцами. Мы заставили ее сердце биться за несколько минут до приезда скорой помощи. Я рассказал им все, что мог, о ее состоянии, а потом они забрали ее у меня.
Я выкрикнул все, что у меня осталось, в небо.
Оцепенение сменяется горем, яростью, когда я прохожу по ковровому покрытию комнаты ожидания кардиологического отделения интенсивной терапии в Бозмане, проводя рукой по волосам. Интересно, мои глаза выглядят такими же безумными, как у моих братьев?
Мы находимся здесь уже шесть часов. У меня такое чувство, что мою душу пропустили через измельчитель.
Врачи ничего нам не говорят. Мертв ли ее мозг, очнется ли она. Должно ли мое сердце продолжать биться или просто отказать следом за Руби.
Тридцатью минутами ранее приехали отец и брат Руби. Они едва взглянули на меня, прежде чем бросились в ее палату. Они, должно быть, ненавидят меня. Я сам ненавижу себя.
Не в силах больше терпеть, я бью кулаком по стене.
– Почему они ничего нам не говорят? ― рычу я.
Дэвис поворачивает ко мне голову, с его губ срывается предупреждающее рычание.
Я и так на тонком льду.
Я потерял самообладание, когда мы приехали в больницу. Когда медсестры отказались пустить меня к ней, я начал кричать. Появилась охрана. Потом кто-то вколол мне в задницу успокоительное, братья усадили меня, и теперь мы ждем.
В коридоре появляется охранник ― тот самый, которому я несколько часов назад пытался заехать кулаком за то, что он не пустил меня в палату Руби.
Я свирепо смотрю на парня. Им придется переломать мне все кости и разрубить меня на куски, если они думают, что заставят меня покинуть эту больницу.
Растянувшись на двух стульях, Уайетт вздыхает.
– Чарли. Заткнись.
В два тяжелых шага Дэвис оказывается передо мной.
– Если тебя вышвырнут отсюда, как это поможет Руби, а? ― Брат прижимает меня к стене, свирепо глядя мне в глаза. Он работал так же упорно, как и я, чтобы вдохнуть жизнь в Руби. ― Сядь, черт возьми, на место.
– Если вы будете драться в этой чертовой больнице, ― говорит Форд, закрывая глаза и сжимая переносицу. Пустая кофейная чашка балансирует на бедре его синих джинсов. ― Я вас расчленю, ублюдки.
Слишком измученный, чтобы спорить, я падаю на стул рядом с Фордом. Я закрываю лицо руками и не опускаю их.
Мои глаза и горло горят. Сожаление терзает меня изнутри. Я не защитил ее. Я заставил ее остаться на ранчо. Я подверг ее опасности. Если бы я отпустил ее, она не оказалась бы в центре этой войны с DVL. Руби была бы в Калифорнии и любовалась своим закатом.
Вместо этого женщина, которую я люблю, которая мне нужна, причина, по которой я продолжаю дышать, страдает из-за того, что я ее подвел.
Слеза скатывается по моей щеке.
Она не может умереть. Что-то настолько чистое, настолько хорошее не может погаснуть.
Такое чувство, будто солнце исчезло с неба. Из моего сердца. Весь мой гребаный мир исчез.
Без нее я пропаду.
Я поднимаю голову, мои глаза снова горят, когда я смотрю на закрытую дверь Руби. Все, что имеет для меня значение, находится там. Ничто не успокоит меня, пока я не увижу ее. Чем дольше я нахожусь вдали от нее, тем больше чувствую себя отчаявшимся, ненормальным человеком. Мне нужно услышать ее голос, держать ее за руку, увидеть ее милую улыбку. Господи. Если она очнется, а меня не будет рядом…
Если она очнется.
Мой взгляд падает на белую ленту, повязанную на запястье.
Если.
Образ Руби, лежащей на земле холодной и безжизненной, проносится в моем мозгу. Но это не все. Яркие воспоминания об этом лете. Руби. Мой подсолнух. Ее тихий смех по ночам, ее маленькие руки на моей бороде, ее шепот «я люблю тебя», похожий на самую тихую молитву. Ее широко раскрытые глаза, удивляющиеся самым простым вещам. Тихие вздохи, которые она издавала ночью, прямо перед тем, как я впивался в ее губы и держал ее, маленькую и теплую, в своих объятиях.
Живую.
Я чувствую, как дыра внутри меня, которую Руби заполняла своим смехом, улыбками и сердцем, снова пустеет.
Я не знаю, кем буду без нее. Счастье превратится в гребаное воспоминание.
Я могу потерять ее.
Паника охватывает меня.
Руби умерла. Она умерла.
Господи.
Я не могу сделать это снова. Не могу.
У меня внутри все сжимается.
Должно быть, я издаю какой-то звук, потому что Уайетт поднимает на меня глаза.
– Чарли, ты в порядке?
– Нет, ― выдавливаю я из себя.
В моей груди зияет дыра.
– Черт. ― Я провожу рукой по волосам и не отпускаю их. Мой голос ломается. ― Черт.
– Дыши, Чарли, ― резко говорит Дэвис. Его рука ложится мне на плечо.
Но я не могу.
Я не могу дышать. Не могу думать.
Потребность в ней почти душит меня.
– Это не твоя вина, Чарли, ― говорит Форд, словно читая мои мысли.
– Мне нужен гребаный воздух, ― задыхаюсь я и вскакиваю со стула. Я бегу по коридору, не останавливаясь, пока не достигаю автоматических дверей, ведущих из больницы.
Я делаю именно то, что обещал Руби не делать.
Я бегу.
Я добегаю до парковки, прежде чем вспоминаю, что ключи от моего грузовика остались у Дэвиса.
Я запрокидываю голову к утреннему небу.
– Черт.
За спиной раздается знакомый резкий голос.
– Я знаю, что ты не уйдешь.
– Отвали, Уайетт.
– Тащи свою задницу обратно в больницу. Сейчас же.
Я наклоняюсь, упираясь руками в бедра, и хватаю ртом воздух.
– Я не могу.
Я ковбой. Я мужчина, я крутой сукин сын, но, черт побери, эта маленькая девочка способна вырвать мою душу и сердце.
Уайетт шагает ко мне с убийственным видом.
– Ты мой брат и лучший друг, Чарли, но ты ведешь себя как идиот. Что, если она очнется, а тебя не будет рядом?
Я зажмуриваю глаза.
– Прекрати.
Еще один шаг. Его голос словно сверло в моем мозгу.
– Что, если ты ей нужен, а тебя нет, потому что ты тут устраиваешь вечеринку жалости к себе?
Я выпрямляюсь. Моя челюсть сжимается. Мышцы напрягаются.
– Я ей не нужен, ― кричу я, разворачиваясь. ― Это из-за меня она пострадала. Я втянул ее в самую гущу событий этого лета. Ей будет лучше без меня.
– Ты трус, ― говорит Уайетт, указывая на меня пальцем. В его голубых глазах вспыхивает гнев, и он пихает меня в спину. ― Придурок.
– Пошел ты, ― рычу я, сжимая кулак.
Автоматическая дверь открывается, и Форд проходит через нее. Он стоит, скрестив руки, и смотрит на нас. Из его уст вырывается многострадальный вздох.
– Господи, ― жалуется он. ― Вы этого не делаете.
Но мы делаем.
– Хочешь ударить меня ― попробуй, ― усмехается Уайетт, сжимая кулаки. ― Это будет не первый раз, когда я надеру тебе задницу.
– Это была тренировка, ― огрызаюсь я.
И тут я взрываюсь.
Ноздри раздуваются, красный цвет затуманивает зрение, и я бросаюсь на брата, хватая его за футболку. Я крепко держу его, отведя кулак назад для удара. Печаль и ярость требуют, чтобы я выбил из него всю дурь.
Но я не могу. Я злюсь не на него.
Я злюсь на себя, на DVL, на все, что произошло.
Мой кулак замирает в воздухе.
Прежде чем я успеваю отпустить его, Уайетт бьет меня кулаком в живот. Без колебаний.
Воздух покидает мои легкие. Я спотыкаюсь, сгибаюсь пополам, затем восстанавливаю дыхание.
– Дешевый прием, ― говорю я сквозь стиснутые зубы.
Уайетт усмехается.
– Если мне придется надрать твою ворчливую задницу, чтобы ты пришел в себя, пусть так и будет. ― Мы смотрим друг на друга, напряжение между нами спадает.
Уайетт отходит от меня, делая неглубокие вдохи, затем поворачивается и говорит:
– Мэгги мертва, но ты ― нет. И Руби тоже.
Я вздрагиваю, его слова ― словно нож в яремную вену.
Форд шипит.
– Ты ведешь себя как придурок, Уайетт.
– Кто-то должен это сказать, ― огрызается он в ответ.
Я запускаю руки в волосы, провожу ими по бороде.
– Она заслуживает кого-то другого. ― Признание этого вслух разрывает мое сердце пополам. Горячие слезы застилают мне глаза. ― Я никогда не должен был…
– Что, любить ее? ― Перебивает Уайетт. ― Чарли, эта девушка вернула тебя. ― Глаза у Уайетта красные, он качает головой. На его лице отражаются неподдельные эмоции. ― Она заслуживает тебя. Ты боролся за нее, чувак. Ты откачивал ее больше двадцати минут. У нее есть пульс, она дышит благодаря тебе.
Я застываю на месте. Не в силах дышать. Не в состоянии думать. Во мне борются надежда и безнадежность. Я так боялся снова полюбить, что не решался рискнуть, признаться в своих чувствах к Руби. Однажды я чуть не потерял ее. Я могу потерять ее сейчас. Но если бы мне пришлось выбирать заново, я бы снова сделал это.
Без сомнений.
Я смотрю на солнце, встающее на востоке, и у меня на мгновение перехватывает дыхание. Яркое, сверкающее, золотое. Переливы пурпурного и розового. Такое же яркое, как моя девочка-подсолнух.
Руби бы это понравилось.
Мне нужно вернуться туда. Я должен оставаться сильным ради нее. Я не помогу ей, если сломаюсь.
Я выдыхаю и поворачиваюсь к Уайетту.
– Ты прав.
– Я всегда, черт возьми, прав. ― Он одаривает меня дерзкой улыбкой. Потому что это Уайетт. Мой младший брат никогда не спускает меня с крючка, следит за моей задницей через полмира, не давая сойти с ума, и за это я ему чертовски благодарен.
– Уайетт, заткнись, ― приказывает Форд. ― Чарли, держи себя в руках. ― Затем низким голосом он говорит: ― Доктор здесь.
Глава 51
Чарли
Доктор стоит в комнате ожидания с отцом и братом Руби, которые разговаривают вполголоса. Я замечаю сходство. У отца и брата Руби такие же ярко-голубые глаза. У них такая же яростная, упрямая линия подбородка.
С Фордом и Уайеттом за спиной я иду прямо к ним, и когда доктор смотрит на меня, узел напряжения в моей груди ослабевает.
Черт возьми, он смотрит на меня.
– Вы муж? ― спрашивает он.
Я останавливаюсь возле них и скрещиваю руки.
– Пока нет.
Брат Руби, Макс, переводит на меня взгляд. Его руки сжаты в кулаки, словно он собирается выбить из меня все дерьмо.
Пусть.
У меня есть кое-что поважнее, о чем нужно беспокоиться.
Сердце подскакивает к горлу, и я хриплю:
– Как она?
Доктор вопросительно смотрит на отца Руби. Получив от него быстрый утвердительный кивок, он отвечает:
– Руби дышит самостоятельно, и это уже хорошо. В настоящее время она в критическом состоянии и находится под действием успокоительных. У нее учащенное сердцебиение и сломано ребро.
Я вздрагиваю.
Это моя вина. Ненавижу себя за то, что причинил ей боль.
Словно прочитав мои мысли, доктор говорит:
– Сломанное ребро заживет. Вы все сделали правильно. Самое главное ― обеспечить ей надлежащее лечение.
Я сглатываю, выдыхая воздух.
– Как… что с ней случилось?
– Остановка сердца. Из-за ее заболевания в сочетании с адреналином, эмоциональным стрессом и вдыханием дыма ее сердце не выдержало. ― Его глаза осматривают мою грязную одежду, а лицо выражает сочувствие. ― Как я понимаю, у вас была непростая ночь, мистер Монтгомери.
На короткую секунду я закрываю глаза, ярость и боль захлестывают меня.
С DVL, блядь, покончено.
– С ней все будет в порядке? ― спрашиваю я, мой голос срывается.
– Если она переживет ночь, мы позаботимся об остальном. Сейчас мы завершаем все тесты на мозговую активность, пока она без сознания. Но мы не можем делать прогнозы о ее неврологической функции, пока она не очнется. ― Доктор сочувствующе улыбается. ― Полное выздоровление… это будет чудом, мистер Монтгомери.
Я напряженно киваю.
– Хорошо, что у вас там девушка, которая именно им и является.
Доктор обдумывает мои слова.
– Мы будем держать вас в курсе.
– Спасибо. ― Я пожимаю ему руку.
Доктор уходит по коридору, оставляя нас с отцом и братом Руби. В комнате ожидания воцаряется неловкое напряжение.
Отец Руби поворачивается ко мне.
– Ты.
У Уайетта за моей спиной перехватывает дыхание.
Я встречаюсь с ним взглядом.
– Сэр?
Я замираю, опасаясь, что они обвинят меня, хотя я уже сам виню себя. Страшно, что они не позволят мне быть рядом с ней. Но я буду бороться с ними. Я бы посмотрел, как кто-нибудь попытается остановить меня или хотя бы намекнуть, что мне не следует быть рядом с ней.
В его глазах блестят слезы.
– Ты Чарли? Ковбой, которого любит моя Руби.
– Да. ― Я киваю головой в сторону палаты Руби. ― Она ― вся моя жизнь, ― говорю я ее отцу. ― Пожалуйста. Не разлучайте меня с ней.
Проходит целая вечность, прежде чем он кивает.
Я уже двигаюсь, но прежде, чем я успеваю войти в комнату Руби, Макс преграждает мне путь.
Мои руки сжимаются в кулаки.
Я так близко.
Так близко к тому, чтобы выломать эту чертову дверь и добраться до моей девочки.
Я понижаю голос, чтобы меня слышал только Макс.
– Говори, что хочешь сказать, а потом убирайся с дороги.
– Ты знаешь о ее состоянии? ― спрашивает Макс, его челюсть подрагивает.
– Она мне рассказала.
– И ты готов взять это на себя? ― Его голубые глаза, такие же цепкие, как у Руби, приковывают меня к месту. ― Ты готов быть рядом с моей сестрой? Заботиться о ней, когда она будет болеть? Никогда не иметь детей? Смотреть, как она снова умирает у тебя на руках, если до этого дойдет?
Мне хочется ударить этого ублюдка. Но потом я вспоминаю Эмми Лу. Я бы сделал то же самое. Черт, я уже сделал. Если для того, чтобы добраться до Руби, мне придется выслушать все дерьмо от ее брата, я сделаю это.
Я иду к тебе, малышка.
Я подхожу к нему вплотную. В моем уверенном взгляде нет никаких сомнений.
– Я выбираю ее. Я люблю ее. Что бы с ней не случилось, я буду рядом. Буду с ней, если она заболеет. Подхвачу ее, когда она потеряет сознание. И я никогда не оставлю ее.
Внезапно на глаза Макса наворачиваются слезы.
– Ты серьезно?
– Клянусь своей жизнью.
Макс смотрит на отца, и между ними происходит молчаливый диалог. Затем он кивает и отходит в сторону.
– Иди, ― говорит он, его тон ― смирившийся.
После этих слов я вхожу в комнату Руби.
Вот она.
Моя девочка.
С замирающим сердцем я стою как вкопанный, лихорадочно оглядывая ее. Руби выглядит хрупкой, слабой, такой чертовски маленькой на больничной койке. Ее лицо и губы бледные, под глазами темные круги. Ее окутывают трубки и провода. Аппараты выдают ровный ритм.
Наконец я заставляю себя двигаться. В два больших шага я занимаю место рядом с ее кроватью. В успокаивающем присутствии Руби мне уже легче дышать.
Я беру ее вялую руку и сжимаю ее маленькую, нежную ладонь в своей.
У нее слишком большое сердце для этого мира, но будь я проклят, если не удержу ее здесь.
Она мне нужна.
– Малышка, я сделал это. ― Мои губы касаются костяшек ее пальцев. ― Я здесь.
Ее пульс бьется под моей ладонью.
Биение слабое, но оно есть.
Она уже почти вернулась ко мне.
Теперь она должна держаться.
Должна бороться.
– Очнись, Руби, ― шепчу я, прижимая ее руку к своей щеке. ― Ты должна вернуться ко мне. Открой эти прекрасные голубые глаза. ― Я наклоняюсь и обхватываю ладонями ее бледное лицо. ― Пожалуйста, подсолнух. Ты не можешь оставить меня.
Тишина.
Кардиомонитор пищит.
Я закрываю глаза и кладу руку ей на грудь, позволяя прекрасному биению ее сердца убедить меня, что она все еще здесь.
И я буду ждать.
Столько, сколько потребуется.
Глава 52
Чарли
Пять дней.
Пять дней, а Руби все еще не очнулась.
Каждая клеточка ее маленького тела борется. Ее дыхание выровнялось, а жизненные показатели в норме. Но она не просыпается.
Я умоляю, я молюсь, я даже кричу, потому что если от моих криков она откроет свои великолепные голубые глаза, я буду извиняться перед ней до конца своей жизни.
– Упрямая, ― рычу я, но глаза Руби остаются закрытыми для этого мира. Я убираю золотисто-розовые волосы с ее бледного лица и крепко сжимаю ее руку. ― Если ты хочешь устроить мне ад, малышка, то это плохой способ.
Я смотрю на мониторы, которые отслеживают ее жизненные показатели. Частота сердечных сокращений остается стабильной на уровне восьмидесяти. Она продолжает бороться.
Солнечный свет льется через окно. Ее больничная палата переполнена вазами с розами, горшками с подсолнухами, белыми ромашками в вазах. Каждый день я приношу ей цветы. И буду приносить до тех пор, пока она не очнется.
Ей место на свету, а не во тьме.
– Сегодня я принес тебе фиалки. Они напоминают мне о тебе ― маленькой, хорошенькой, дерзкой. ― Я провожу рукой по лицу, затем кладу ее на сердце Руби. Я не доверяю аппаратам. Я доверяю ей. Я стану профессионалом в том, что касается сердцебиения моей девочки.
Когда она не отвечает, я вздыхаю и опускаю голову. Я не отхожу от нее ни на шаг. Стул рядом с ее кроватью ― мой. К черту всех остальных.
Ее рука маленькая и холодная. Я растираю ее ладонями, отдавая ей свое тепло.
– Уинслоу скучает по тебе. Мы разместили лошадей у Вулфингтонов, если ты можешь в это поверить. ― Я закрываю глаза и вздыхаю, надеясь, что она слышит меня, даже если не подает никаких признаков. ― Мне так много нужно тебе сказать, малышка. Так много нам еще нужно сделать. Мы так и не встретили восход солнца. Не поехали в Калифорнию. Но ты должна очнуться, Руби. Ты должна вернуться ко мне.
Выпрямляясь, я прижимаюсь губами к прохладному лбу Руби. Слезы жгут глаза.
– Я не смогу оставаться здесь без тебя, ― шепчу я ей в лоб. ― Я буду жить дальше, если придется. Проживу какую-нибудь жалкую жизнь, которая не сделает никого счастливым. Но Руби, дорогая, я не создан для жизни без тебя.
Снова тишина.
Это агония.
– Чарли.
Я оглядываюсь через плечо. Дэвис стоит на пороге больничной палаты Руби, держась на почтительном расстоянии.
– Мне нужно с тобой поговорить.
Махнув ему рукой, я поворачиваюсь на стуле, держа руку Руби в своей. Я не хочу ее отпускать. Я привязан к ней, как провода и трубки, идущие к ее телу. Каждая секунда, проведенная вдали от нее, без ее прикосновений, заставляет меня чувствовать себя на грани.
Дэвис останавливается у изножья кровати и смотрит на Руби.
– Как она? ― спрашивает он тихим голосом.
– Все так же. ― Я смотрю на Руби, ее длинные ресницы веером лежат на бледных щеках, и в груди у меня все сжимается. ― Сильная. Упрямая.
Он издает хриплый смешок.
– Она же влюбилась в тебя. Она и должна быть такой.
Я провожу рукой по бороде, с подозрением глядя на старшего брата.
– Зачем ты пришел, Дэвис?
Он единственный, кто остался рядом. Уайетт и Форд вернулись на ранчо, чтобы разобраться с лошадьми и конюшней. Дела в полном беспорядке, но я благодарен, что у меня есть братья, которые могут с этим справиться.
– Если ты пришел сказать, что мне пора уйти, то побереги дыхание.
– Разве ты послушаешь? ― спрашивает он, приподнимая бровь.
Я хмыкаю.
– Так я и думал. ― Он протягивает мне кофе. ― Я здесь, чтобы не дать тебе уснуть.
С благодарностью я беру его и пью теплую жидкость одним длинным глотком.
– И футболку свежую принес. ― Дэвис бросает пакет на стул. ― Мама и папа волнуются.
– Я знаю. ― На моем телефоне пятьдесят сообщений, на которые я не ответил. ― Я вернусь в страну живых вместе с ней.
– Чарли. ― В холодном голосе Дэвиса звучит предупреждение. Он переводит взгляд с меня на Руби. ― Я возвращаюсь в Воскрешение. Займусь ранчо. Валиантом.
Я пытаюсь сдержать свой гнев, не желая, чтобы хоть капля моей ярости коснулась Руби.
Мышцы моей челюсти пульсируют. К черту фотографию. Я хочу убить этого ублюдка. Обхватить руками горло Валианта и сжать. Потому что это его вина. Из-за него Руби лежит безжизненная на больничной койке.
– Это моя работа, ― рычу я. ― Оставь его мне.
– И что ты будешь делать, Чарли? ― спокойно спрашивает Дэвис. ― Поедешь к нему домой и убьешь парня?
– Эта мысль приходила мне в голову, ― говорю я.
– Оставишь Руби?
Я свирепо смотрю на него. Чертов ублюдок разыгрывает эту карту.
Дэвис подходит ближе и сжимает мое плечо.
– Нет. Сосредоточься на своей девочке. Я решу это.
В голове проносится давнее воспоминание о нас с Дэвисом. Мы охотились, и Дэвис шел впереди меня, показывая дорогу. Я споткнулся в густом подлеске. Ружье выстрелило ― ужасная ошибка, но я помню тот страшный момент, когда на пути пули оказался мой старший брат. Он поднял меня, стряхнул с моих рук ветки и траву.
– Это останется между нами, ― сказал он. ― Маме и папе не нужно знать. ― Его голос был тихим и серьезным для десятилетнего ребенка. ― Я рядом, Чарли.
– Я чуть не застрелил тебя, ― выдохнул я. Я упал на колени, и слезы потекли по моему лицу. Я был еще ребенком, но понял, что чуть не убил своего брата.
Это был несчастный случай.
Но он простил меня.
Он защитил меня.
И он до сих пор это делает.
Я делаю глубокий вдох, принимая все как есть, благодарный за то, что брат меня прикрывает.
– Фотография у тебя?
– Да, ― говорит Дэвис. ― Но если мы выложим ее… может последовать возмездие. Мы не знаем.
– Мне плевать, ― огрызаюсь я. ― Выложи ее, надо наказать Валианта. Пусть все увидят, какое дерьмо он устроил. Пусть узнают, что он сделал с Руби.
Лицо Дэвиса смягчается, он пристально смотрит на Руби.
– Это ради нее.
Я киваю.
– Спасибо тебе, ― говорю я брату. ― За то, что не сдался. За то, что помог вернуть ее.
Взгляд карих глаз Дэвиса встречается с моим.
– Я должен был. Я знаю, что бы это значило, Чарли.
У меня сжимается горло, когда я смотрю, как Дэвис идет к двери. Он останавливается в проеме, его широкая спина напряжена, рука тянется, чтобы потереть плечо.
– Твой шрам болит? ― спрашиваю я.
– Нет, ― говорит он, и в его низком голосе звучит стальная решимость. ― Просто напоминаю себе, кто я такой.
