Текст книги "Шотландия. Автобиография"
Автор книги: Артур Конан Дойл
Соавторы: Роберт Льюис Стивенсон,Даниэль Дефо,Вальтер Скотт,Кеннет Грэм,Уинстон Спенсер-Черчилль,Публий Тацит,Уильям Бойд,Адам Смит,Дэвид Юм,Мюриэл Спарк
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 48 страниц)
Катастрофа во время рыбной ловли у Аймута, 14 октября 1881 года
Джордж Коллин и Джордж Патерсон
В исторических хрониках Шотландии имеется множество сообщений о кораблекрушениях, но несчастный случай, произошедший у Аймута с рыболовными судами в 1881 году, считается одним из самых трагических. Возле бервикширского рыбацкого порта Аймут во время шторма, который газеты сравнивали с тем, что два года назад обрушил мост через Тай, в один день утонули 129 мужчин и мальчиков. Однако только через несколько дней стали ясны масштабы случившегося несчастья и человеческих потерь. Трагедия была еще страшнее оттого, что многие суда утонули на глазах родных несчастных рыбаков, наблюдавших с пирса и с берега.
Джордж Коллин, шкипер «Белой звезды»:
Мы отправились с остальной флотилией в пятницу утром. Мы находились милях в пятнадцати от берега, когда налетел шторм… Первым признаком надвигающегося шторма было то, что некоторые суда по наветренному борту убавляли паруса. Ураган был огромной силы. Мы оказались неспособны выбрать больше четверти линя, чтобы судно не разбилось о причал. Был сильный туман, ветер принес дождь, и мы не видели ничего дальше 500 ярдов. Вдобавок было очень темно. Мы повернули в сторону Аймута, и рядом с нами шла «Мертл». Мы оба остановились, чтобы попытаться понять, где оказались, и в это время суда находились бортом к ветру.
Было очень темно, и мы оставались в таком положении минут двадцать. Так как положение не прояснилось, то носом суда смотрели на восток. Вот в таком положении огромная волна захлестнула «Белую звезду» и едва не утопила ее. Через десять минут удар обрушился на «Мертл», и она перевернулась. С «Белой звезды» мы видели ее после этого дважды, но из людей на поверхность так никто и не выплыл. Нас отнесло на несколько сотен ярдов. Волнение стало еще сильнее, и мы повернули корабль против волны и в открытое море. Мы наткнулись еще на одно перевернувшееся судно. У него была новая мачта, такелаж с которой плавал рядом. Мы никого не видели.
Как туман разогнало, мы обнаружили, что находимся в пяти милях от гавани, с подветренной стороны, и поскольку идти против ветра было невозможно, мы подняли балласт из носовой части, чтобы судно лучше могло встречать волну, и решили «идти в море ради наших товарищей в ночь», чем рисковать, оставшись у берега. Ночь была холодной, но на борту у нас была и провизия, и «топливо»; и не было необходимости в том, чтобы оставлять на палубе больше одного человека.
В субботу при свете дня мы подняли паруса и направились к суше, будучи тогда южнее островов Ферн, и двигались к Тайнмуту. На протяжении всей пятницы волны были ужасающей высоты, особенно вечером. Каждая волна выглядела так, словно вот-вот поглотит наше суденышко. Мы видели их гребни высоко над собой, они обрушивались вниз с громким шумом, но наше судно словно бы вело по курсу само Провидение. Когда мы встречались с волнами, то либо благополучно взбирались на волну, либо удивительным, как казалось, образом успевали пройти между двумя валами.
Я опытный моряк, многое повидал на море, но никогда мне не доводилось попадать в такой жестокий шторм, и насколько мне помнится, буря не бушевала так долго и с такой силой. Я бы сказал, ветер дул двадцать пять часов, прежде чем можно было сказать, что он утих. В открытом море мы провели сорок четыре часа.
Джордж Патерсон, с «Энтерпрайза»:
Мы покинули Аймут около восьми часов утра пятницы и отошли мили на четыре, когда обрушился шквал. Произошло все так, словно ладонью кто хлопнул, вместе с ветром неожиданно упала тьма, и налетел дождь. Мы обрубили канаты и, сумев взять паруса на рифы, держали курс на открытое море, в чем и был наш единственный шанс на спасение. Когда мы были милях в шести от берега, меня смыло за борт, и я подумал, что дела плохи и я пропал, но, сохранив присутствие духа, сумел ухватиться за шкот бизани, когда вода вновь хлынула на судно, и мои товарищи с огромным трудом втащили меня на борт.
Примерно через десять минут на корабль обрушилась еще одна волна, смывшая за борт Джеймса Уиндрама. Спасти его мы не могли никак. Когда волна прошла, море было спокойно минуту-другую, и мы видели, как смело Уиндрам плывет в кильватере корабля, но через две или три минуты силы его истощились, он поник головой и утонул.
Волны по-прежнему были очень высокими, и все на борту уже оставили всякую надежду когда-нибудь вновь увидеть землю. Мы продолжали держать курс на восток, в открытое море, по возможности подальше от земли, и так шло до четырех часов утра. Тогда мы находились в 30 или 40 милях от маяка острова Ферн. Шторм к тому времени существенно умерил силу, мы развернули судно и рискнули направиться к земле. Нам удалось выдержать шторм, и нас взяло на буксир судно из Норт-Шилдса, куда мы и пришли около двух часов. В таком шторме я никогда больше не бывал, а я ходил в море почти тридцать лет.
Битва при Брейсе, 18 апреля 1882 года
Александр Гау
Шотландские горцы и островитяне, быть может, считают, что попали в плен бесконечных, по-видимому, невзгод и лишений, с которыми они столкнулись в девятнадцатом столетии, но они никогда не утрачивали своего духа. В 1881 году, когда трудности на суше стали усугубляться, фермеры из Брейса на острове Скай потребовали восстановления прав выпаса скота на Бен-Ли, которые за несколько лет до того были вновь закреплены за поместьем Макдональд. Так как протест выражался в том, что они задерживали выплату арендной платы, им было послано предупреждение о выселении. На полицейского из Полтри, который разносил повестки, было совершено нападение, а повестки сожгли. Через несколько дней туда направили пятьдесят полицейских, вменив им в задачу привлечь к суду уклоняющихся от уплаты арендаторов и смутьянов. В отряде сил правопорядка находились несколько журналистов. То, что случилось дальше, получило название битвы при Брейсе, и это столкновение превратилось в местную легенду как один из наиболее значительных эпизодов того, что известно как «война арендаторов». Благодаря шумихе, поднятой газетами, с арестованными обошлись снисходительно и прежние права на выпас были тихо возвращены, хотя и за определенный взнос.
И вот мы здесь… и погода была такой жуткой и суровой, какой на Скае не помнили очень долгое время… Прибыв в окрестности Балменаха, мы обнаружили сборище мужчин, женщин и детей, общим числом за сто человек. Пока мы взбирались на пригорок, они разразились криками, а женщины приветствовали полицейских потоком язвительных насмешек касательно плавания из Глазго…
У подножия крутого утеса, на котором мы стояли, лежала, протянувшись по берегу моря, деревушка Балменах. По этой равнине было разбросано, наверное, десятка два домов. От каждого из них к холму во все лопатки сбегались хозяева. Очевидно, они были застигнуты врасплох… Пока мы смотрели, как толпа взбирается вверх по склону, с других мест собрались еще десятки людей, и теперь они со всех сторон окружили процессию. Царящая суматоха не поддается описанию. Женщины в заляпанных грязью платьях – до сих пор лил сильный дождь – бросали разъяренные взгляды, кричали во весь голос, изрыгая чудовищные проклятия, самыми страшными клятвами суля отомстить недругам…
Власти сразу приступили к своей неприятной задаче, и в течение двадцати минут пятеро подозреваемых были арестованы. Последовала совершенно не поддающаяся описанию сцена. Женщины, яростно жестикулируя и сыпля проклятиями, громко призывали напасть на полицию. В воздухе замелькали камни, и события начали приобретать столь серьезный оборот, что полицейские достали дубинки и двинулись в наступление. Это стало сигналом для общего нападения. Огромные камни, покинув руки разъяренных мужчин и женщин, омрачили горизонт. Угрожающе взметнулись в воздух большие палки и цепы, удары с силой обрушились на полицию, – бедным пленникам тоже от них досталось.
Нужно было захватить один сложный участок, и как только экспедиция достигла этого опасного места, стало ясно, что оно занято множеством мужчин и женщин, вооруженных камнями и булыжниками. Продвижение остановилось, и сложившуюся ситуацию обсудили. В конце концов было принято решение попытаться силой прорваться через узкую лощину. К тому времени позади отряда успела скопиться толпа. К проходу устремились в быстром темпе, но с высот обрушился град камней. Наступление было остановлено. Отряд не мог ни двинуться вперед, ни отступить. Две минуты экспедиция стояла без всякой защиты, осыпаемая безжалостным потоком снарядов. Многих задело камнями, были раненые. Ситуация представлялась в высшей степени опасной.
Завопив так, что слышно было, наверное, на две мили окрест, фермеры… бросились на полицейских, каждый из них был вооружен огромными камнями; приблизившись на достаточное расстояние, они метнули свои снаряды с силой, которой ничто не могло противостоять. Настойчивее и ожесточеннее всего нападали женщины… Полиция устремилась в атаку, но толпа отступила едва ли на ярд. Вновь вернувшись, капитан Дональд отдал приказ отбросить завывающую толпу, в то же время порекомендовав шерифам и констеблям, отвечавшим за арестантов, быстро двигаться вперед…
Со всех сторон к колонне стекались сотни, судя по виду, весьма решительно настроенных людей, и дела, похоже, принимали самый серьезный оборот… Раздавались крики и вопли. «Скала! Скала!» – было подхвачено сотнями глоток. Фермеры осознали сильные стороны позиции; были они понятны и констеблям. Последним приказали бежать изо всех сил. Люди заметили движение, и вопли и крики стали еще громче и яростнее прежнего. Отряд достиг поляны в ложбине. Сумеют ли они прорваться? Да! Нет! Синие мундиры продвигались вперед, но их напор вскоре был остановлен. Просто безумие пытаться пробиться через проход. Камни летели градом, скатывали вниз валуны, перед которыми ничто не могло устоять. Огромные камни перелетали через дорогу и с громовым раскатом обрушивались в пропасть.
Был дан приказ вытеснить часть самых непреклонных нападающих, но попытка оказалась безрезультатной. Их не удалось заставить уйти. Тут и там можно было наблюдать, как констебль сгибается под напором точно направленных ударов, теряет опору и скатывается вниз по склону, а вслед ему летят десятки каменных снарядов. Такое положение дел не могло продолжаться. Старшим должностным лицам тоже уделили долю внимания. Капитану Дональду угодили в колено камнем размером со зрелую репу. Нужен был бросок к проходу, иначе, казалось, не поздоровится и самому шерифу Айвори. Еще раз был дан приказ сдвоить ряды и наступать. Дальше и дальше двигался отряд – шерифы и судебные исполнители, позабыв о своем достоинстве, припустили во все лопатки.
Больше всего представшая глазам сцена волновала тем, что вряд ли и зрителям, и тем, кто прошел через обстрел, когда-либо доведется вновь пережить такое или хотя бы увидеть это еще раз. Продолжая бросок, отряд прорвался сквозь дефиле и победно появился на стороне Портри, однако не обошлось без серьезных ранений…
Казалось, арендаторы пришли в еще большую ярость из-за потери своей позиции и помчались по склону холма, готовясь к новой атаке. Это было последнее усилие. При прочих нападениях полиция вовсю использовала дубинки. Но в этот раз они ответили и дубинками, и камнями. Последствия действительно оказались очень серьезными. На склоне холма можно было видеть десятки окровавленных лиц. У одной женщины, по имени Мэри Николсон, была страшно разбита голова, и она упала без сознания на дорогу. Когда ее нашли, кровь текла по шее и ушам… Другую женщину, уже довольно преклонных лет, в потасовке на холме сильно толкнули, и она, потеряв равновесие, скатилась далеко вниз, аналогичное случилось с тучным полицейским, и оба в конце концов столкнулись. Бедная пожилая особа была вся в синяках, ее стошнило, и она свалилась без чувств. Очень многие люди получили серьезные ушибы, но, насколько я сумел выяснить, никто не был покалечен…
«Остров сокровищ», 1882 год
Роберт Луис Стивенсон
«Остров сокровищ» – один из самых популярных романов в мире. Его автор, Роберт Луис Стивенсон, пытался зарабатывать на жизнь писательским трудом, когда обстоятельства в конце концов сложились так, что к нему пришел успех, к которому он так долго стремился.
В предопределенный год [1882] я жил у отца и матери в Киннэйрде, около Питлохри [а потом в Каслтоне в Бреймаре]… Задувал сильный ветер, и, соответственно, дождило. Воздух родины был ко мне куда злее, чем людская неблагодарность; и мне пришлось согласиться проводить значительную часть времени в четырех стенах, в доме, печально известном как «домик покойной мисс М'Грегор». И теперь можно лишь удивляться персту судьбы. В домике покойной мисс М'Грегор оказался также и мальчик, приехавший из школы на каникулы, и во многом хотелось «чего-то этакого, скалистого, чтобы встряхнуло душу». У мальчика и мыслей не было о литературе; его недолгое одобрение получило искусство Рафаэля, и с помощью чернил, пера и коробки акварельных красок за шиллинг он вскоре превратил одну из своих комнат в картинную галерею. Моей непосредственной обязанностью в этой галерее было выступать в качестве хозяина, но порой я давал себе послабление и присоединялся к художнику (если можно так выразиться) за мольбертом и проводил с ним день в великодушном соперничестве, делая живописные наброски. В один из таких дней я нарисовал карту острова; она была старательно и (по-моему) красиво раскрашена; очертания острова невыразимо мне понравились; в ней были бухточки, которые пленяли, подобно сонетам; и с бездумностью обреченного, я украсил свою выдумку надписью «Остров сокровищ»…
Должно быть, не один мальчик помнит, как, лежа головой в траве и глядя на неподдающийся измерению лес, он видел, как в нем появляются и растут войска волшебных существ. Отдавшись воображению, я грезил над своей картой Острова сокровищ, и среди придуманных лесов начали зримо проступать будущие герои книги; и с самых неожиданных сторон их загорелые лица и блестящее оружие возникали передо мной, они появлялись, проходили мимо, сражались и искали клад на нескольких квадратных дюймах плотного листа. Я знал, что делать дальше, и, положив перед собой бумагу, принялся составлять перечень глав. Как часто я поступал так, и дальше этого ничего не шло! Но на этот раз все, казалось, сулило успех задуманному. Это должна была быть история для мальчишек; ни к чему психология или стилистические изыски; и у меня под боком есть мальчик, который может служить пробным камнем. Женщины исключены. Я был не в состоянии управлять бригом (которым должна быть «Испаньола»), но полагал, что смогу довольствоваться тем, чтобы, не навлекая на себя стыда, перегнать под парусами шхуну. И затем у меня появилась мысль о Джоне Сильвере, из которого я пообещал себе сделать неисчерпаемый кладезь развлечений: взять моего восторженного друга (которого читатель, весьма вероятно, знает и восхищается им так же, как и я), лишить его всех его прекрасных качеств и благородных манер характера, не оставить ничего, только физическую силу, смелость, сообразительность и огромную доброту, и попытаться выразить все это в словах и выражениях культуры грубого морского волка. Подобная психическая хирургия является, по-моему, обычным делом при «создании персонажа», а в действительности, может быть, и единственным для того способом…
Холодным сентябрьским утром, когда дождь барабанил в окно, я, устроившись у ярко горевшего камина, начал писать «Судового повара» – таким было первоначальное название книги. Я начинал (и заканчивал) много других книг, но не могу припомнить, чтобы хотя бы за одну из них садился с большим чувством радости. И не приходится удивляться, ибо краденое яблочко слаще. Теперь я занят работой над самой мучительной главой. Несомненно, попугай когда-то принадлежал Робинзону Крузо. Несомненно, скелет заимствован у По. Я мало размышлял об этом, это все пустяки и детали: и ни один человек не в состоянии присвоить себе исключительные права на скелеты или уголок говорящих птиц. Частокол, как мне сказали, взят из «Крушения „Великого Океана“». Может быть, мне это ничуть неинтересно. Эти способные писатели откликнулись на обращение поэта:
И я был тем самым другим! Я в долгу перед Вашингтоном Ирвингом, который не дает покоя моей совести, и совершенно заслуженно, поскольку считаю, что редко плагиат заходит дальше. Несколько лет назад мне подвернулась возможность приобрести «Рассказы путешественника», и у меня были мысли об антологии прозаических рассказов, и эта книга захватила и поразила меня; Билли Боне, его сундук, компания в гостинице, весь внутренний дух и изрядная доля существенных подробностей моих первых глав – все оттуда, все было собственностью Вашингтона Ирвинга. Но я об этом даже и не догадывался, когда садился писать у камина, в том состоянии души, которое представлялось мощным приливом обычного вдохновения; или когда день за днем, после обеда, читал вслух в кругу семьи написанное утром. Оно мнилось мне первородным, как грех; казалось, оно принадлежит мне, как мой правый глаз. Я рассчитывал на одного мальчика; но обнаружил, что в слушателях у меня двое. Мой отец, взрослый ребенок в душе, сразу же загорелся этой романтикой, близкой его первоначальной природе… В «Острове сокровищ» он учуял нечто родственное своему воображению; это было совсем в его духе, в его колорите; и он не только с удовольствием слушал дневную главу, но и стал рьяным соучастником и помощником в моих трудах. Когда дело дошло до обыска сундучка Билли Бонса, он, должно быть, лучшую часть дня поспешно составлял опись содержимого, этот перечень предметов я и использовал; название «старому кораблю Флинта», «Морж», было дано по его особой просьбе. И теперь, словно ех machina,появляется не кто иной, как доктор Джапп, который подобно переодетому принцу, призван опустить занавес перед покоем и счастьем в последнем акте, ибо он принес в своем кармане не рог и не талисман, а издателя; он и в самом деле получил от моего старого приятеля, мистера Хендерсона, поручение искать новых авторов для журнала «Янг фокс». Даже жестокость объединенного семейства отступила перед крайней мерой навязать нашему гостю искалеченных героев «Судового повара»; в то же самое время мы никакими средствами не могли остановить наши читки, и, соответственно, история вновь была начата с самого начала и торжественно повторена ради доктора Джаппа. С этого момента я высоко ценю его критические способности; и когда он оставил нас, то увез рукопись в своем чемодане.
И вот все, чтобы я мог продолжать, – благожелательное отношение, помощь, а теперь и данное обещание… Казалось бы, взрослый, опытный литератор способен заняться тем, чтобы выдавать «Остров сокровищ» по многу страниц за день, и не давать погаснуть трубке. Но увы! Это не мой случай. Пятнадцать дней я писал, не отрываясь, и получилось пятнадцать глав; а потом, на первых абзацах шестнадцатой, я постыдно утратил хватку. Уста мои были немы; в груди не имелось ни слова для «Острова сокровищ»; и меня уже ждала корректура начала в «Руке и копье»! Там я занимался правкой, живя по большей части один, гуляя по осенним утрам по росистым пустошам Уэйбриджа, в немалой мере довольный тем, что сделал, и больше, чем способен описать словами, устрашенный тем, что еще предстояло сделать. Мне был тридцать один год; я был главой семьи; я потерял здоровье; я никогда не содержал себя, никогда еще не имел и двухсот фунтов в год; мой отец совсем недавно выкупил и отозвал из продажи книгу, которую сочли неудачной. Не было ли и это очередным и последним фиаско? Я и в самом деле был близок к отчаянию; но держал рот на замке и, во время поездки в Давос, где провел зиму, обрел решимость обдумать иное и с головой ушел в романы мсье Дю Буагобе. Приехав туда, однажды утром я сел за неприбранный стол, и вот! Роман полился из меня как легкая светская беседа; и на второй волне счастливого трудолюбия, вновь по главе за день, я закончил «Остров сокровищ»…
В должное время «Остров сокровищ» – именно мистер Хендерсон снял первоначальное название, «Судовой повар», – появился в печатном виде, простым середняком, без гравюр и не привлек ни малейшего внимания. Мне было все равно. Мне нравился роман сам по себе, во многом по той же причине, что и моему отцу нравилось начало: это был мой вид колорита. Я также ни в малейшей степени не гордился Джоном Сильвером, и до сего дня скорее изумлялся этому ловкому и внушающему страх искателю приключений. Что оказалось бесконечно более радостным, так это то, что я миновал поворотный пункт; я завершил книгу и написал «Конец» под своей рукописью, чего никогда не случалось со мной после «Пентландского восстания», когда я был шестнадцатилетним мальчиком, еще не покинувшим стены колледжа. По правде, все оказалось стечением счастливых обстоятельств: не приди доктор Джапп с визитом, не излейся из меня роман с необычайной легкостью, книга, вероятно, была бы отложена в сторону, подобно своим предшественницам, и обходным путем, не будучи оплакана, отправилась бы в огонь. Пуристы могут счесть, что она могла бы быть и лучше. Я так не думаю. Кажется, история доставила немало удовольствия, и она дала (или была средством дать) огонь, еду и вино достойному семейству, к чему я проявлял интерес. Редко приходится говорить, что я имел в виду свой интерес.
